***
Стоял теплый апрельский день, когда новый студент прославленного Йокогамского Гуманитарного Университета Накахара Чуя чуть не расшиб себе подбородок, оступившись на лестнице при входе. Пара птиц шумно вспорхнула от доносящихся до них ругательств и шлепков. Накахара отряхнул помятые штаны, сердито нахмурившись. Не очень-то приятно в начале дня схватить ушиб в придачу к опозданию. Конечно, на лекциях большинству пофиг, приходишь ты или нет, ведь не усвоил материал — твои проблемы, но Накахара слишком долго к этому стремился, чтобы оказаться здесь и сейчас в этом месте, пусть даже с ушибленной коленкой. Чуе двадцать один год, и он упустил целых три года возможной учебы. Теперь нагоняет программу с восемнадцатилетками, хотя ребят постарше тоже много. Несколько лишних лет он отсидел в школе, оставшись на второй, а затем третий год. И, по мнению Чуи, совершенно несправедливо. Во втором классе младшей школы его угораздило заразиться редкой тропической болезнью, которую подцепил его друг во время отдыха в Индии. Рыжеволосый мальчик провалялся в постели три недели, а из дома вовсе не выходил около месяца. Как результат — пропущенная программа по нескольким предметам и незачет в итоговой оценке. Накахара-всезнайка, как некоторые одноклассники прозвали, еще целый год сидел с угрюмым видом на последней парте, выслушивая объяснения математических теорем и перерисовывая ненужные крючочки. Зато за время «каникул» в старших классах он подловчился и ударился в химию, да настолько, что на предпоследнем году обучения на спор вызвал горение борноэтилового эфира. Химическую лабораторию школы закрыли на два месяца, а Чую отстранили от занятий на столько же. И он снова приобрел репутацию «плохого», взбалмошного мальчика. В этот раз, похоже, посмертно. Кроме того, отличник умудрялся попадать в драки, крупные, хотя и не очень частые. В общем, когда Накахара, наконец, выпустился, школа вздохнула спокойно. Тем не менее, химичка, считавшая Чую великолепным учеником, долго не могла избавиться от привкуса гари во рту. Итак, теперь он у порога новой жизни. Но даже после окончания школы ненужные предметы не заканчиваются, как надеялся рыжий. Точнее, он сам на них нарвался. Поступив на факультет политологии, Чуя был вынужден посещать дополнительный гуманитарный предмет. Из всех зол он выбрал наименьшее — литературу. Во-первых, этот предмет казался самым легким, во-вторых Чуя, в перерывах от ковыряния в своих склянках, был не прочь почитать чего-нибудь занимательного. Он часто погружался с головой в антиутопии или научно-популярную фантастику и надеялся, что здесь найдет единомышленников, ну или просо отдохнет и попускает самолетки в окно. В детстве Чуя тайно собирал комиксы про Флэша, но пообещал себе, что эта тайна умрет вместе с ним. Брови сдвинулись к переносице, когда, переступив порог старого здания, Чуя наткнулся на еще одну лестницу, причем в потемках. Накахара фыркнул: — Вот оно, гуманитарное мышление. И чем им лифты не угодили и нормальное электричество. Его окружают тела. Статуи греческих богинь и несколько гипсовых голов провожают пустым взглядом. Накахаре неприятно смотреть на них, словно они — застывшие маски с полуоткрытыми ртами, неспособные нормально вдохнуть воздух. Да-м, мрачновато. В противоположном конце коридора слышны голоса студентов, которые, скорее всего, возвращаются домой с занятий. Чуя немного завидует — им-то не нужно еще полтора часа сидеть и выслушивать какие-нибудь монологи о смысле жизни и тому подобном. Как хорошо, что эти дополнительные занятия только раз в неделю. Что ж, возможно, они помогут ему справиться с философией, которая тоже каким-то боком оказалась в числе основных предметов. Чуя вздыхает. По правде говоря, ему не так просто находить общий язык с людьми, но другое дело формулы. Берешь и вертишь их, как хочешь в конце получая приз за лучшую креативность в виде небольшого взрыва. С ними, правда, пришлось завязать после того случая в школе, но воспоминания до сих пор вызывают у Накахары сладкую улыбку. С толикой грусти, ведь химия с физикой для него закончились. В кабинете оказывается еще несколько человек. Занятия начнутся совсем скоро, перерыв составляет не больше десяти минут. Благо идти никуда не надо, факультет политологии и филологии в одном здании. Но в глубине души Чуя надеялся, что наставник вовсе не придет, и он спокойно свинтит домой. Зевает, мельком взглянув в окно. Ничего особенного, все те же серые здания и пасмурное небо. Лишь бы дождь не пошел, а то не хватало еще в грязи обляпаться. Кажется, даже муха на окне подохла от тоски. — А он точно придет? — различает еле слышимый вопрос сзади. Да, Чую тоже это очень интересует. Он сам не особо рано пришел, получается, их псевдоучитель немного опаздывает. — Да-да, просто… — голос прерывается на зевок. — Он слегка своеобразный… Нужно к нему привыкнуть. Может, все-таки убился. Слышится испуганный вздох нескольких людей, и Чуя сам с нарастающим интересом поворачивается к соседям. В самом углу сидит светловолосый парень, который чем-то смахивает на ребенка. Неужели, он тоже студент? Слишком неуверенный и испуганный, с большими необычными глазами. Прямо перед ним сидит рыжий, правда не такой яркий, как Чуя, студент. Заметив взгляд Накахары, тот тушуется, но с явно скрытым удовольствием такого внимания к своей персоне, продолжает. — Понимаете, я был на его выступлении один раз. Ничего особенного, семинар по литературе Средневековой Европы. Но его манера изложения и вид… В общем, не пяльтесь на него. Говорят, наш наставник пару раз пытался выпилиться. У Чуи даже рот отвис. Ну ничего себе он попал. Интересное, однако, местечко, а ведь он думал, что химики —странные люди. Может, этот пацан что-то напутал? Стали бы суицидника держать в элитном вузе в ущерб репутации. Больше никто не общался. Они не слишком хорошо пока знали друг друга, учебный год только начинался. Подошли еще несколько людей, а затем в коридоре послышался шум. Чуя уже успел записать одну реакцию, представляя, что из нее вышло бы что-то путное, когда белая дверь со скрипом распахнулась. Вопреки ожиданиям Накахары увидеть какого-нибудь забитого прыщавого книжного червя, первое, что он разглядел — темная макушка за огромной горой толстых книг. Эта свалка из листков и стикеров двинулась в сторону стола, угрожающе пошатываясь. — ПроШу ПРОщенИЯ, — прозвучал голос с какой-то прыгающей интонацией. Этот тон сразу Чуе не понравился. Слишком наигранный, детский и бесячий. — Я срезал путь через такой прекрасный, заманчивый мост и… — стопка книг замерла. — Ну не важно. Послышался грохот падающих книг, благо они были на столе. Чуя покосился на других свидетелей этого короткого представления. Кто-то грыз карандаш, одна девушка, мирно дремавшая, подпрыгнула на месте. Беловолосый пацан еще больше вжался в стул, во все глаза уставившись на старшего студента. Да, и как тут не пялиться. Чуя и без взгляда понял, что им достался особенный кадр. Может, было бы хорошо, не скучно, если бы этот голос так не раздражал. — У нас с вами много дел, мелкота, — из-за книг выглянуло смазливое лицо с пронзительными карими глазами. Челка прикрывала лоб, создавая слабую полутень. — Меня зовут Дазай Осаму, я ваш наставник по дополнительному курсу по выбору — литературе. Лицо Осаму не вызвало у Накахары положительных эмоций. Он почувствовал, как что-то сжалось в животе, отозвавшись неприятной болью. — И предупреждаю, — деловитым тоном продолжал Дазай, попутно сортируя книги с такой скоростью, что Чуя не успевал следить за руками, — Если вы пришли сюда в надежде поспать, вас ждет разочарование. — хитрая улыбка. Теперь Накахара почти жалел, что выбрал именно этот курс. Не удержавшись, он закатил глаза. Вот сидят сейчас где-то на английском, учат всякие Презент Симплы, а может, и вовсе их отпустили. Этот, видимо, заморочистый. С первого взгляда студент-старшекурсник ничем особенным не выделялся. Довольно высокий, в обычных светлых брюках и плаще, Осаму казался заносчивым выскочкой, каких полно в крутых университетах. Но вполне конкретное отличие бросалось сразу: его руки и шея были в бинтах. Не пяльтесь, говорил тот парень. Чуя хмыкнул, с интересом следя за жестами старшекурсника. После таких слов наоборот вопросов становится больше. — Начнем с истоков, — Дазай торжественно водружает на стол самый объемный томик, отчего глаз Накахары нервно задергался. Неужели… им… это… — С Античности. … придется прочитать. Там же язык, наверно, черт ногу сломит. Дазай по-дружески, доверительно хлопает по учебнику ладонью и записывает тему на доске, игнорируя страдальческие вздохи. — Античность — колыбель цивилизации, в период которой творили Платон, Эсхил и, конечно же, Гомер… Чуя пытался вникнуть первые минут десять. Все было вполне сносно, Дазай даже пару раз всплеснул руками, бормоча что-то вроде: «Не, ну видели эти статуи?! Расцвет любви, культуры и поэзии…» или «Там и убиться было не грех, пока тебя самого не убили, что за чудесное время.» Но затем Осаму с хитрой лыбой перестраивался на терминологию, и его так заносило, что Чуя даже не пытался что-то записать в тетрадь — не успевал. Его невероятно раздражала эта манерность и напыщенность, которыми Дазай страдал изрядно. А еще его постоянные вставки про любовь и суицид. Так ведут себя, в представлении Чуи, девчонки в пубертатном возрасте, но никак не взрослые, самостоятельные личности. Один раз Дазай бросил взгляд на рыжего, и Чуе показалось, что тот еще больше ухмыльнулся. Должно быть, Накахара выглядел тогда не хуже закипающего чайника, что, несомненно, позабавило старшекурсника. Он перемещался непрерывными, плавными движениями, а доска заполнялась цифрами и фамилиями. Долгожданное: "Ну, вроде все. " — и Чуя нетерпеливо заерзал. Дазай записал короткую строку со страницами домашнего задания и «мило» улыбнулся напоследок. Чую от него уже тошнило. Никакой сосредоточенности. Как только он собрался выйти из кабинета, его окликнул этот мерзкий голос. — Эй, рыжик. Накахара замер. Что говорить, он, мягко выражаясь, прихуел. Его, конечно, обзывали и не так в школе, за что потом огребли по щам, но это было в пятом классе, да он надеялся, что этот детский сад закончится. — Что ты...вы...? — забыв о формальностях, возмутился Накахара. Он развернулся на сто восемьдесят градусов, гневно уставившись на «учителя». Дазай преспокойно расселся на низком подоконнике, загадочно улыбаясь в ответ. В эту же секунду Чуе захотелось стереть ее с противного лица. Глаза застелило ненужное воспоминание из младшей школы с придурками-одноклассниками. Их что, специально где-то этому обучают? Чуя представил курс для малолеток "Как достать ближнего и другие теории зла". — «Счастливого человека очень просто узнать… — снова перескочив с пафоса, своим бесячим тоном почти запел Осаму. — Он словно изучает ауру спокойствия и тепла… Чуя в гневе. Чуя хочет домой. Чуе задали гребанных одиннадцать номеров. Руки в темных перчатках сжимаются, а нога предательски дрогнула. Старшекурсник это явно замечает. — движется неторопливо… Чуя и правда делает шаг вперед, но с угрожающим подтекстом, потому что Осаму начинает быстрее допевать свою цитатку. Чуе плевать, кто перед ним, он уставший, голодный студент. — Секрет счастливых людей прост — это отсутствие напряжения. — Осаму даже театрально выставил вперед руки в знак капитуляции, хотя Накахара не приблизился больше, чем на два метра. — Это я к чему. Будешь так сверлить убийственным взглядом всех лекторов — долго здесь не протянешь. Просто совет от коллеги, — он резко отворачивается, потеряв интерес к персоне Накахары, который немного растерялся. Решив проглотить зародыш злости, Чуя фыркает и спешит покинуть кабинет. Да кем этот мудак себя возомнил. Они примерно одного возраста, тем более на разных факультетах. Не ему учить Чую, как тому жить и учиться. — Лишь бы выпендриться петуху, — бурчит Накахара, забирая плащ из раздевалки и натягивая на тонкие руки. — А Я всЕ СлЫшАААл, — в ухе звенит от внезапно ниоткуда взявшегося голоса. Чуя отскакивает в сторону, сначала с испугом, затем с гневом смотря на литературного придурка. Вот же ш… — А за это, рыжик, можно и баллы потерять, — Дазай накинул молочно-бежевый плащ, на прощание едва задев Чую плечом. Накахара даже не сдвинулся с места, ожидая, когда он исчезнет с его глаз, только потом вышел на улицу и побежал к ближайшей остановке. Его трясло. Остатки самообладания он тратил на то, чтобы не развернуться и не помчаться вслед за несносным старшекурсником. Возможно, ему еще можно поменять дополнительный курс. Яркая фантазия в красках передавала образы задушенного выскочки, но постепенно Накахара стал остывать. Ветер подул сильнее, парень поежился. Ненавистная смена температуры. В апреле всегда печет так, что хоть из одежды выпрыгивай, но только не вечером и утром. Сейчас как раз семь часов, так что, пока Чуя доберется до другого конца города, он успеет нехило так продрогнуть. Остановка забита людьми. Никакого заката, никакой романтики. Ямы скоро будут заполнены лужами, серое небо над головой не сулит ничего хорошего. Голубые глаза неярко отливают светом фар от многочисленных машин. Лицо устало-расслабленное. Чуя подставляет голову пасмурному небу, впервые позволив себе слабость при людях. Он закрывает глаза, вслушиваясь в городской туманный шум и представляя, как машины несутся в паре сантиметров от него, заботливо покрывая дымом. Полная отстраненность. Грязный, вонючий город. При таком переизбытке всего, в нем так же и много пустоты.***
Утро начинается с трехсот граммов горького крепкого чая и старых пластинок. В его квартире их полно. Он мог бы приобрести дом, но к чему такое внимание? Тем более просторная квартира с панорамными окнами на запад — что может быть романтичнее? Дазай любил эти сраные розовые облака всю свою жизнь. Обожал останавливаться у входа в метро, преграждая некоторым прохожим дорогу, пробегаясь взглядом по мягким округлостям, парящим высоко в небе. Они напоминали ему о неизменности времени и постоянстве мира. Осаму выглядел почти серьезно в эти минуты, налет задумчивости делал его старше в глазах окружающих. Должно быть, это сходство всех литераторов, а одновременно и их проклятье — быть слегка рассеянными и слишком внимательными. Такие мелочи, как: изменение течения реки, ухудшение качества выпечки в любимом кафе, окрашивание тротуаров — не ускользали от взгляда шатена, и он это ненавидел в равной степени, как и ценил. Ведь многие его качества позволили ему оставаться одним из лучших на работе, и лучшим учеником филологического факультета. Помешивая ложкой темный напиток, Осаму сидел перед окном и смотрел на закатное солнце. Сегодня его было почти не видно из-за темных туч, но так даже лучше. Редкие красные прорези красиво дополняли вид города. Под его ногами простиралась Йокогама, и не было чувства в жизни лучше, чем знать, что она уже почти принадлежит ему. Нет, он не был каким-то миллиардером или богатеньким сыночком, просто ощущал себя в такие минуты неимоверно одухотворенно. Как художник, уже получивший признание, но знающий, что его лучшая картина еще впереди. Йокогама была холстом Осаму. И он только начал.***
Чуя заходит в пустую квартиру, стягивает ботинки и выдыхает всю тяжесть сегодняшнего дня. Пять пар, что б их. Разве так положено на первом курсе? А если еще учесть дополнительные занятия… Нет! Чуя хлопает ладонью по лбу, не желая погружаться в неприятные воспоминания. В полной темноте он бредет вглубь помещения, нащупывая выключатель. Шершавые обои морозят кожу. Сейчас он держится на ногах только за счет врожденного упрямства. Протолкавшись в автобусе сорок минут в толпе людей, Накахара весь взмок. Теперь он даже не знает, что хуже. Возможно, стоит пользоваться метро. Стягивая одежду, пропахшую чужим одеколоном, он идет в душ, желая очиститься от этого запаха. Иногда Чуя чувствует себя настоящим чистоплюем, но, черт, что такого, если тебе нравится быть опрятным? Вода в съемной квартире сначала несколько минут холодная, поэтому приходиться ждать. Зубы сцеплены, один локоть упирается в стену, веки прикрыты. В свободные минуты, такие, как эти, Чуя позволяет задумываться над тем, что он упустил и что приобрел. Второе, вроде как, должно радовать, но при одной мысли, что ему придется всю жизнь учить историю, заниматься бумажной волокитой или вовсе сидеть в офисе, Чую охватывает подобие страха. Неужели он и вправду на это подписался? Глухой шум воды меркнет, когда всплывают слова матери. — Сынок, мы хотим, чтобы ты был обеспечен и ни в чем не нуждался. Химия тебя до добра не доведет, ты и так уже чуть людей не угробил, испортил школу. Подумай о нас… Чуя думал, думал много, и ему казалось, что в будущем он об этом пожалеет. Хорошо учиться — не одно и то же, что и любить предметы, которые ты учишь. В этом состоит проклятие многих отличников. Казалось, вам открыты все возможности, но как можно упускать шанс хорошей работы с большими деньгами в угоду своим желаниям? Увлечение химией казалось родителям Накахары одной из его «детских» прихотей. Они не ограничивали его, давали деньги на энциклопедии, справочники и статьи, лишь бы тот хорошо учился. Но где-то в середине старшей школы, после того несчастного взрыва мама села на кухне вечером и, посмотрев Чуе в глаза, спросила: — Дорогой, ты уже думаешь, куда собираешься поступать? Конечно, Чуя не думал. Его волновали только его склянки и пробирки, да мальчишечье увлечения, вроде комиксов и игр. Чуя занимался спортом, старался успевать по всем предметам, но о будущем не думал, как бы странно это не звучало. И вот тогда он совершил первую, возможно, самую главную ошибку. — Тогда… — мама улыбнулась. — Может, посмотрим разные вузы? Мне звонили из школы, — она запнулась. Вспомнила визг директора и химички. —… Сказали, ты выиграл несколько олимпиад по обществознанию. У тебя хорошие оценки по истории. Мы всегда хотели, чтобы ты стал серьезным, обеспеченным человеком. Ты этого хочешь, Чуя? Она смотрела ему в глаза с надеждой, но при этом очень требовательно. Накахара тогда чувствовал себя виноватым, ведь его родителям пришлось возместить ущерб от небольшого, кхм, пожара. Он не особо вникал в суть ее слов, скорее выстраивая свою речь с извинениями. Это худшее, когда ты родитель. Чуя еще не понял, что им умело воспользовались. — Конечно, мам. Она улыбнулась. — Вот и славно. Мы тут с папой пообщались с педагогами, многие рекомендуют вот этот Гуманитарный вуз… Так и понеслось. Чуя не понял, когда стал посещать дополнительные занятия по истории, когда стал усерднее проходить японский аппарат управления, начал зубрить политиков. Ему было все равно, ведь он учил все в школе, а по выходным смешивал разрешенные красители и щелочи, наблюдая за выделениями. Только вот уже почти в тайне. Он не думал, что действительно окажется здесь. Что мамина мимолетная идея одного вечера решит его будущее, которого он никогда не хотел. — Скажи, кем ты будешь со своей химией?! Учителем в школе, вот кем! У них был несдерживаемый характер. Он не умел терпеть, она не могла уступить. Когда Чуя в полной мере осознал, к чему все ведет, он пошел на попятную, а родители разозлились. Тонкие губы трогает ухмылка. Накахара не заметил, как вода стала обжигать кожу, а волосы насквозь промокли. Теперь они были темными и неживыми, как и он сам. Он никому не уступал. Не позволял обращаться с собой, как с мусором. Улыбался проблемам, решал самые трудные задачи. А теперь он здесь. Кулак с силой врезается в стену, и парень шипит от резкой боли. Черт. Вытирая голову, Чуя смотрит на свои покрасневшие костяшки и обещает себе купить грушу на стипендию. Если он больше не может выплескивать злость в зале, то будет это делать в съемной квартире. Главное — ничего не разнести. А еще можно распечатать с учебного сайта фотографию этого мудилы с литературного факультета и повесить на эту самую грушу.