***
Чуя с трудом отрывает голову от подушки. Будильник на тумбочке продолжительно звенит, ослепляя юношу во мраке комнаты. Когда не получается его отключить, Накахара с ругательствами вскакивает, спросонья не соображая, что просто нажимает не на ту часть экрана. Блаженное молчание. Этим утром Чуя хоть и сердит, но все же испытывает некое волнение, как недавно поступивший студент. Может, он все же зря категоричен к своей будущей профессии? Может, из него получится толковый политик? Ну, или он хотя бы сможет печатать документы на принтере в офисе. Не самый худший вариант. Взглянув в зеркало на свои растрепанные завитки и помятый вид, Накахара разубеждается в этом. И так выглядят серьезные дядьки в галстуках с телевизора по утрам? Он сомневается. Тем не менее, Чуя не был бы Чуей, если бы просто не забил на все. Он долго учился, терпел, а теперь он в другом городе, живет в съемной квартире и учится в одном из лучших вузов города. Неплохо же. Осталось найти работу, не может же он месяц прожить на стипендию. Это слишком рискованно даже для него. Усмехается, пока чистит зубы, представляя, как кто-то покупает картошку, листья салата и хлеб, желая уместить все это в свой бюджет, но самому ему не смешно. Проверит на практике, так сказать. Сегодня надевает свой любимый костюм. Шляпа и перчатки — незаменимый атрибут. Последнее Чуя лелеет с особенной любовью, возможно, даже чрезмерной. Когда он учился в школе, все опыты они проделывали в медицинских перчатках. Подростком, Накахаре сразу полюбились эти странные штуки. Он смотрел на них во все глаза, они не были похожи ни на какие другие, что он видел до этого. Правда, мальчику жутко не нравилось, что они все белые, поэтому он брал маркер и разрисовывал их на перемене. Учительница не раз ругала его, отнимая вещь и давая новые. Однако один раз Чуя все же их покрасил прямо на уроке. Тогда ему здорово обожгло руки из-за реакции со спиртом. С тех пор Чуя больше не покупал спиртовых маркеров и не красил перчатки. Зато выпросил на день рождения черные, специально для опытов в лабораторных условиях. Они лежали у него в ящике со всеми его приборами, которые он взял с собой из родного города. Чуя знал, что если оставит там их, то либо что-то испортится, либо родители могут выкинуть это из-за страха или ненадобности. Ему пришлось усердно поработать, чтобы хозяин съемной жилплощади ничего не заподозрил. Сейчас он натягивает обычные черные перчатки. Выбежав на улицу, накинув на плечи темное пальто, рыжеволосый помчался к ближайшей станции. Он опаздывал, жутко опаздывал. Интересно, как много времени ему понадобиться, чтобы войти в новый ритм. Дорога до университета отнимала у него минут сорок на метро, зато без пересадок. Город, из которого перебрался Чуя, являлся скромным подобием Йокогамы. Однако Накахару нельзя было назвать деревенщиной, и не только потому, что за это он мог отвесить люлей. Всего-то на несколько сотен тысяч меньше. Подземка сменяется улицами, везде куча народу. Чуя шипит, когда на его намусоленный ботинок наступает другой, чей хозяин явно имеет больший вес. Лабораторные перчатки лежат в квартире, но обычные, горячо любимые, сейчас на Чуе. Он терпеть не может касаться поручней, за которые брались до этого чьи-то потные ладони. Не хочет даже думать о возможности случайного соприкосновения с незнакомцем по пути в университет. Чуе просто не нравится ни когда его трогают, ни когда он должен чего-то касаться. Возможно, это связано с тем самым ожогом на уроке химии, пускай он и не болит. На пути — величественные, старые двери, которые даже Чуя с его более чем нормальной физической подготовкой открывает с трудом. Перед первыми парами всегда много народу. У Накахары по расписанию иностранный. Признаться, Чуе совсем не хочется на него идти. Он толком еще ни с кем не познакомился, а английский был наиболее слабым предметов в его прежней школе. Сам Чуя предпочитал французский. Парень вздыхает. Что ж, поступил — мучайся. Находит кабинет он довольно быстро. В здании не особо тепло, но длинный плащ будет только мешать, и Чуя с сожалением оставляет его в раздевалке. Перчатки он не снял. Что в этом университете ему действительно нравится, это то, что никому нет дела до твоей одежды, чем ты увлекаешься, смотришь порно или вечернии Sing What Happens*. Точнее, лекторам и семинаристам, конечно же. Студенты вовсю подшучивают друг над другом, от этого никуда не деться. Но в целом, Чую устраивает, что большинству взрослых здесь на него плевать. Он сам почти в их числе, хотя родственники постоянно называют его ребенком. Класс полон. Преподаватель встречает его удивленным взглядом, ведь на часах стрелка уже далеко впереди нужного времени. — Простите, — Чуя без понятия, что ей еще нужно, однако по взгляду видит: этого недостаточно. — Sit down, please. You should try will not be late anymore. (Садитесь, пожалуйста. Постарайтесь больше не опаздывать.) Чуя чувствует себя не в своей тарелке. Он пристраивается на единственный свободный стул рядом с довольно необычно одетым парнем. Разложив свои вещи и выдохнув, Накахара замечает, что он почти весь в черном. Странный, болезненный вид, блеклые тона, губы поджаты. Парень даже не повернулся в его сторону, но и не то, чтобы рыжему очень хотелось. — You are communicating with each other. Tell your neighbor what did you do yesterday. (Сейчас вы общаетесь друг с другом. Расскажите соседу, как вы провели вчерашний день.) Прекрасно. Просто великолепно. Все, что Чуя так не хотел делать, происходит именно сегодня. По счастливому стечению обстоятельств его соседом оказался весьма неприветливый, молчаливый парень. — So… (Итак…) I'm Chuya. (Я Чуя.) — Чуя действительно постарался выглядеть вежливым и доброжелательным, даже почти выдавил улыбку. Но, как он сам подозревал, все его действия по природе были слишком резкими и уверенными, а сейчас он не видел себя со стороны. Сосед нахмурился слишком тонкими бровями. Серые глаза пристально исследовали Чую с головы до ног, при этом он не пошевелился ни на дюйм. — Акутагава, — по-японски, совсем без акцента и хрипло, произнес он. Видимо, разговора не выйдет. Они пару секунд сверлят друг друга взглядами. Серые радужки Акутагавы неподвижны и беспристрастны, что могло бы понравиться Чуе, не источай брюнет такую отталкивающую энергию. Он словно безмолвно кричал: «Не подходи ко мне, или…» Что будет после «или», Накахара не испытывал желания выяснять. Он же мысленно пообещал взяться за учебу и поискать работу? Вот, на чем нужно сосредоточиться, а его окружение подождет. — Сегодня… — продолжил, как ни в чем не бывало, Чуя на английском. —… Я достаточно весело провел время, собираясь на учебу и пытаясь не опоздать. Мне 21, хотя ты так не думал, — лицо Акутагавы никак не изменилось. Даже тонкая бровь вверх не поползла. — И если ты все же не хочешь привлекать к себе внимание, — Чуя коротко мигнул в сторону преподавательницы. — Тебе лучше начать говорить. В аудитории стоял гул, где-то даже слышались смешки, и только с их стороны веяло напряженной тишиной. По сузившимся глазам, Чуя понял, что добился-таки ответа. А то этот мрачный тип стал задевать его гордость своим надменным зырканьем. Тоже Барон выискался. — Хорошо, — даже с более чистым английским акцентом ответил Акутагава. Чую посетила мысль, может он просто не любит разговаривать? Глупо это как-то на уроке, где нужно это делать. — Я знаю, кто ты, начну с этого. Твой дополнительный предмет — литература, и, скорее всего, ты трясешься от одного вида грязи. Пальцы в перчатках Накахары непроизвольно сжались. Недружелюбный сосед, такую наглость он ему не спустит. — А ты похож на фаната таких фильмов, как «Вампиршу звали Салли» или «Звонок». Может, еще и на солнце не выходишь? Постепенно из самого тихого их угол стал самым яростным. Акутагава даже выдал что-то вроде ругательств, но весьма своеобразных, поэтому беседу пришлось прекратить. После трех пар, а именно четырех часов постоянной промывки мозгов, Накахара был хуже выжатого лимона. Он не мог смотреть на эти статуи в длинных коридорах с высокими потолками. Ему хотелось подойти к ближайшей гипсовой фигуре Сократа и вцепиться ему в бороду, крича, чем же он провинился. Следуя через непробойный поток студенток, весело щебечущих о предстоящих контрольных, Чуя почувствовал, что ему здесь совсем не место. В более чем мрачном расположении духа, Накахара срезал путь к столовой. Его живот не успокаивался весь перерыв, зато до следующего занятия целых полчаса. В окнах мелькали невысокие спальные дома Йокогамы, и Чуя подумал, что кому-то даже не нужно далеко ездить, ведь университет за твоим окном. Правда, он полжизни еще мозолить глаза будет. Неизвестно, что хуже. Чуя бы точно не хотел просыпаться, открывать шторы и видеть это унылое здание. Столовая набита битком. Рыжий здесь около месяца, но он уже устал от людей. Накахара даже не смотрит, что берет. Ему просто ложат какую-то гущу с овощами и подобием мяса, и он, заплатив, бредет в бок. Куда не поглядеть — мест нет. Руки немного ноют от застывания в одной позе. По счастливой случайности Накахара краем глаза уловил движение. Студент встал и забрал поднос, удаляясь из людного помещения. Чуя уже предвкушает облегчение, думая, что сможет поесть, но его как холодной водой облили. Рядом с тем местом, которое освободилось, сидит высокий шатен в белой рубашке и темном жилете. Ну конечно, карма, бесчеловечная ты сука. Это все из-за одного опоздания? Чуя стискивает зубы, высматривая лучшие альтернативы. Бесполезно. Сейчас его особенно бесят первокурсницы, которые расселись со стаканчиками кофе и смеются прямо рядом с ним. Накахара гордый. И очень голодный. — Черт, надеюсь, я не заражусь его петушиностью. Кажется, Дазай услышал. Чуя не видит, но губы Осаму тронулись в улыбке, полной предвкушения. Он узнал того рыжего ученика по голосу. Чуя садится прямиком напротив Дазая, который скрестил ладони у подбородка. Около его локтей небольшой стаканчик чая. И он подозрительно молчит. Так продолжается долгих две минуты, но они становятся невыносимыми. После четырех пар Накахара совсем не намерен терпеть пристальную слежку, а его характер не располагает к терпению. — Вы что-то хотели? — пытается из последних сил держаться формального тона. Врезать бы ему… — Мистер Модная Шляпка уже здесь, да начнется моя песнь… Чуя давится листиками салата. Как. Он. Его. Назвал? Все старательно накопленное спокойствие и равновесие исчезло, как по заказу. Дазаю повезло, что в тот момент под рукой у Чуи оказалась именно салфетка, а не вилка, к примеру. В лоб Осаму прилетает мягкий комочек, но с такой скоростью и яростью, будто ему отвесили щелбан. — Как счастье хрупко — жизнь полна угроз: Не можно удержать невольных слез.** — он плавно отводит одну руку к «ушибленному» месту, прикрывает глаза, изображая «адские» боли. Чуя закатывает глаза. Пара человек успели повернуться к ним, удивленно моргая. Некоторые, завидев Осаму, фыркнули и перестали обращать внимания. — Тебе, что, пять лет? — Чуя не выдержал и начал жевать постные куски. Живот еле слышно урчит. — Или ты роль Джульетты на спектакль репетируешь? Всего лишь студент третьего курса. Дазай. Осаму, кажется. Они могли бы быть на одном курсе. Неужели литератор где-то провинился, что его заставили в свободное время вести дополнительные занятия? Дазай уселся в прежнюю позу, исподлобья следя за рыжим студентом. Надо же, какой наглый. — С твоими внешними данными ты бы на эту роль подошел больше. Кажется, волосы на голове Чуи зашевелились. Его только что сравнили с пубертатной девчонкой четырнадцати лет? Неприязнь рекой заскользила между ребрами, а руки зачесались сильнее. Окей, он тоже его так назвал, но Осаму сам нарвался. Какая-то дальняя часть сознания Чуи шептала: «А чего вы вообще сцепились? Знакомы два часа.» Есть такие люди, мимо которых пройдешь, а они вгрызутся и не отцепятся, как блохи. И Чуя придумывает ему новое прозвище. — Отстань, паразит, — Накахаре уже хочется просто поесть, а то он профукает свой отдых. Возможно, теперь Осаму будет занижать ему оценки. Пускай. Чуя и не надеялся, что сможет здесь хорошо учиться. Дазай едва заметно ерзает и улыбается в этот раз так широко, что Чеширский кот позавидует. — С блохами меня равняешь? Тогда будешь моим личным псом, идет? Картошка застревает где-то на середине своего законного пути в горле. Сухой кашель вырывается вперемешку с резким ударом по столу. У Дазая даже глаза округлились, настолько сейчас Чуя выглядел свирепым. Лицо покраснело, сливаясь с завитками волос. Осаму и моргнуть не успел, как первокурсник вскочил со стула, да так, что соседи испуганно подпрыгнули. Пальцы в перчатках грубо хватают шатена за ворот рубашки, притягивая к себе. Теперь Чуя выше Дазая, и, хотя между ними стол, Осаму с трудом держит равновесие, чтобы не рухнуть на него. — Повтори, — еще откашливаясь, произносит еле сдерживаясь Накахара. — Что ты там вякнул? Девушки съежились, во все глаза уставившись, как какой-то ненормальный студент напал на***
Неподвижность. Такая тяжелая, неподъемная херня. Она повсюду, она — все существующее пространство этой комнаты. Здесь душно и сухо, а если взгляд упадет на плотные шторы, то тот, кому здесь не повезло оказаться, сразу поймет: он оказался в клетке. В дальнем углу что-то сверкает, не иначе, как оружие. Хозяин кресла носит его с собой всегда. Улыбка мягкая, скользящая, словно попала на лицо случайно и должна существовать отдельно. Глаза милостивы и благосклонны, но правду говорят, что по глазам ты можешь многое сказать о человеке. Первое — красный. Алые изумруды, напоминающие мешки из больницы для крови. Они также переливаются, меняя цвет то на темно-бордовый, то на прозрачное стекло. И, так же как в этой комнате, в них присутствует вечная, усталая от самой себя, неподвижность. — Вы помните, какова наша цель? В тени не сразу можно заметить трех человек. Все разного возраста, отличающейся внешности, но с одним условием. Губы лидера растягиваются в улыбке, плавной и нежной, в своем роде прекрасной. Он одет по-теплому, его вид необычен для Японии. Но он и не японец. — Мы никогда, не забываем, Федор, — строго произнес старший из присутствующих. Лучший из лучших, правая рука. И личный врач. Парадоксально, что все самые нужные качества соединялись именно в этом человеке, которому глава Мафии не доверял больше всего. Мори был с ним больше пяти лет, и ни разу не подводил. А знакомы они были еще больше. Тем не менее, Достоевский относился к нему, как к своему лучшему человеку, с которым возникнут самые большие проблемы. Следом выходит девочка четырнадцати лет. С твердым, покорным взглядом. Одна из самых лучших, преданных членов Мафии. Его шпион и информатор. Ее возраст ему только на руку — никто не заподозрит, Кека в отличной форме и крепнет с каждым днем. Благодаря усиленным тренировкам. Ну и, конечно же, последний. Лучший исполнитель, скрытый манипулятор и стратег. Его появление не нуждается в пояснении, кто пришел и зачем. Он — слух. Человек, которого вы ни разу не видели, но сразу узнаете. Темные волосы, черное пальто, янтарь в глазах. — Какое сегодня задание? Федор прикрывает веки, не смотря ни на одного из них. Он не любит слово «банда», как-то это по-варварски, но в газетах их часто так обзывают. По-своему, мафиози даже расценивает это, как неуважение. Что ж, значит, Йокогама еще не поняла, что ее ожидает.