***
Башня церквушки треснула у основания! — об этом зашептали на рассвете. Прибежавший священник клялся всем, кого застиг в пабе — святая вода вскипела у него на глазах. Об этом заговорили к полудню. К обеду по деревне прополз тяжелый серный душок, и все поняли — Черт явился. К кому? К тебе? К тебе? Нет. Понятно... И доколе подобное будет твориться? Доколе лукавый будет тревожить жизнь честных верующих людей? — возмущались священник, Киллиан, даже Билл. Их ворчание разом подхватывала Молли, а за ней — все остальные, обратив ворчание в не менее недовольное роптание. Джек служит Черту — твердила деревенская молва. Да! Да! — вторила тень из-за угла. За это Джек получает золото, богатство, а то и другие блага. Да! Да! — вторила тень из-за угла. А они что? Должны это просто так терпеть? Целый год они сносили соседство внезапного богача, не получив за это и пенни. Раз Черт снова наведался в их Богом забытое захолустье, то Джек наверняка станет еще богаче. А они? Они тут что... Они тут... Они... Они тут ничего не значат. Всех Джек О'Нил дурачит. Джек, как назло, не показывался. До вечера. А там — и до нового утра. Познав суть мироздания, Джек О'Нил долго не решался выйти из дома, пригвожденный новыми знаниями, словно к кресту, а по прошествии трех дней все же вышел. Джек принял решение — уехать. Уехать туда, где пригодятся его знания; туда, где его примут хоть верующим, хоть грешником. Не в ад, и на том спасибо, но здесь, решил Джек О'Нил, он больше не останется. С вселенской премудростью он-то точно не пропадет. Из галантереи прибежал Киллиан. Он-то и сказал всем: Джек уезжает. Как уезжает? Зачем? А как же его дом, а как же они, а как же... Собрался убежать пройдоха, оставив кукиш вам и только! — Нечисто это все! — Это испытание веры! — пел священник, вознося руки к небу. Прихожане подпевали. — Бог хочет, чтобы мы поборолись за свою веру! Нечестивцу не место среди нас. — Так Джек и так уезжает, — сказал кто-то да тут же стих. Из тени его тыкнули... Словно набалдашником от трости. — Уезжает с Чертом в сердце. Нас обрекут на вечные страдания, если мы его не остановим. Мы видели Черта, слышали его искушающий, противный голос, и что мы сделали? Но хуже, спросите себя — чего от нас хотел Бог?! Разве этого, братья и сестры... Ответа на этот вопрос не было ни у Бога, ни у Черта, но людей это толком не волновало. Каждое их слово, каждая мысль была обращена к дому Джека О'Нила. Людей терзали зависть, страх, летавшие по воздуху черной дымкой с легким серным душком, но все были как-то увлечены, чтобы заметить что-то неладное: вкрадчивый голос да скрывавшуюся по углам тень. Джек стал раздавать свое добро. Киллиан нашел золотые часы под дверью. Молли — столовое серебро. Священник нашел маленький сундучок с пожертвованиями на ремонт треснувшей башни. Джек хотел извиниться, но... — Решил откупиться?! — Поди от встречи с Чертом еще больше обогатился! — Думал нас дурить?! Да... Да... Да... В канун дня всех святых улицы зажглись огнями. Сотня факелов, слившись воедино, ринулись, словно ручей, к дому Джека О'Нила. Со скрипом отворилась калитка, и толпа высыпала во двор. — Джек! Джек!.. — завопили люди. — Выходи! Кто-то поднял камень с земли, но замер. Во дворе стало тихо — к людям вышел сам Джек О'Нил. Одетый с иголочки. Не деревенский Джек, а какой-то... Какой-то другой. Над толпой пронесся легкий аромат одеколона, распугав деревенских, словно ладан чертят. Все ждали слов, буравя Джека исподлобья. Уж больно горделиво торчал узлом шейный платок. Уж больно назойливо блестела цепь новых золотых часов, и каждый невольно думал о той оказии, постигшей Джека просто так — незаслуженно. Пройдоха, дуривший всех и каждого, поднялся высоко, а намеревался уехать, подняться еще выше. Выше каждого из них, а это было как-то неправильно. Неправильно, что их так оставляли после всей это чертовщины с носом. Оглядевший толпу Джек печально улыбнулся. За спинами он увидел рыжую голову, а после — кривую улыбку. — Схватить его! — крикнул Черт, прежде чем растаять черной дымкой. Люди окружили Джека плотным кольцом. Рвавшийся из тисков Джек пал на землю. Небо над ним закрылось сотней рук, тянувших к нему пальцы-крюки. Толпа кричала, бесновалась, обвиняя Джека во всех своих грехах, бедах, неудачах. Подначивал всех их въедливый голос, твердивший о несправедливости. Голос искушавший, пленительный. У каменной изгороди стояла тень. Рыжая. Высокая. Тень тихо наблюдала со стороны и улыбалась.Черт
— О Боже, таков твой человек! Ты только дай им повод, Молитва превратится в ропот. Толпа похлеще бесов и чертей! Чем им страшнее — тем они смелей. Смотри, как все на одного слетелись. Как лупят! Как славно спелись. Связали. Надели на голову тыкву. И бить давай, пока та голова не сникнет. Глаза застлали зависть, страх и жадность, А ведь мальчонка получил лишь малость. Один, быть может, и умен, по милости твоей, Увы... Чем больше поголовье стада, тем оно глупей. Тем яростней оно изничтожает все иное. Лишь стоит повод дать, да правильно настроить.
***
Над землей взошло кровавое солнце, и к его свету из кучи тыкв восстало тело. Грязное, поруганное, побитое. Шатаясь, жалобно скуля, Джек побрел вперед, не глядя перед собой. Споткнулся и обессиленно упал на колено. Оглянулся — позади, на земле лежало тело. Его тело. Джек беззвучно ахнул. — Чужое счастье для людей — заноза. В чужом благополучии скрывается угроза их разуму, спокойствию души, — оттолкнув тыкву тростью, к Джеку подошел взявшийся из неоткуда Черт. — Им кажется неправильно, что кто-то лучше их. — Я-я... Я умер? — Джек весь сжался, однако бесстрашно. Мудрость заглушала страх. — Да. И богачом, как ты того желал. Кто знал, что вот такой конец пройдоху поджидал. — Ты знал! — Джек укоризненно посмотрел на Черта. — Ты знал, что так будет?! Не мог не знать. Даже если ты — его тень, ты умен, как сам Дьявол. Это ты им внушил, что я виноват в их бедах. Что я... — О-о-о! — растянул Черт, оскалившись. — Эти обвинения голословны, хотя звучат вполне правдоподобно! Подвержен человек поныне древнейшему греху — гордыне. Ужели, Джек, ты думал Черта надурить? Решил хитрейшим ты прослыть... — Черт развел руками. — А угодил впросак, как самый стоеросовый дурак! — Меня убили... Это было слишком очевидно. Джек оглянулся на дом. Стекла выбиты; дверь раскрыта. Даже отсюда виднелись перевернутые шкафы и сундуки. Он ведь и так все хотел раздать. — Избили, полинчевали. Надругались. Мда, — Черт испытующе оглядел Джека. — Славно над тобой поиздевались. — Почему... Если я умер... То почему я... — Остался под луной? Кто с дьяволом играет, в рай, разумеется, не попадает. — Так я окажусь в аду?! — Помилуй! Я же обещал, — Черт покачал головой и присел на корточки перед Джеком. — Бедняга. Ни в ад, ни в рай. Мне даже тебя жаль, но ты был прав — одной души могу не досчитаться. Тут сотня целая должна к рукам прибраться. — Сотня? Ах... -- Джек прикрыл рот рукой. -- Так ты испытывал их? — Тебя и их. Тебя испытывать мне было веселее... — И куда же мне теперь идти? — печально спросил Джек у пустоты. Потерянный, ничего не понимающий Джек О'Нил обнял себя руками. Прижал к плечу порванный рукав рубашки. Кровь смешалась с тыквенным соком и теперь неприятно липла на коже. Джек весь дрожал, понимая, что проигрался в пух и прах. И к чему было все это золото? Все его богатство? Ему стоило просить мудрости тогда. Тогда бы он и уехал, не медля и минуты, а может... Может и остался здесь. Нищему мудрецу завидовать не к лицу. И ведь как он был глуп, решив играть с тем, кто имеет множество лиц, кого Бог придумал человеку в назидание. Джек О'Нил посмотрел в сторону деревни. Глупцы! Они ведь и не знают, что угодят все в ад. — Холодно... — бросил Джек. — А вот и мой последний дар, — Черт протянул раскрытую ладонь. В ней жаром дышали багряные угли. — Из адского огня угли. Согреешься, коль не потухнут. Они же выведут тебя из темноты. К тебе мое последнее предложение. Иди со мной, но не рабом. К тебе особенное поручение. — Опять? — Послушай, Джек! В день всех святых ты сможешь показаться людям, явившись средь чертей и прочей жути. Мне нужен воевода! Джек поднял голову. Долго думал, но что ему, неприкаянному, было терять? Не дождавшись согласия, Черт впихнул угли в руку Джека О'Нила. — Горячо! — Сложи их... Хоть в тыкву! Не держи в руках. Те угли вечность топят и варят грешников в котлах... Оглядевшись, Джек ухватился за упругий стебель рыжей тыквы, лежавшей неподалеку. Огляделся в поисках ножа, но не нашел. Нож ему протянул сам Черт, и Джек наскоро вырезал глазницы, смеющийся рот, и, соорудив фонарь, закинул в тыкву угли. — Еще мы свидимся, пройдоха Джек, — Черт поднялся, отряхнулся и посмотрел в небо. — Ну что, Всевышний, как тебе твой человек? Толпой на одного. Спроси: почто?! Твой дар ума рассеялся, как искры от огня. Что человек — венец, не убедишь меня. Хозяин прав во всем. Теперь готов вернуться. На этом все...Остался Джек с горящей рыжей тыквой. А Черт исчез, растаяв черной дымкой. Махнул собачьей тростью, и был таков. А Джек ни в рай, ни в ад — заложник двух миров. С тех пор Джек изнывает в вечности, Во тьме скитаясь среди прочей нечисти.
Раз в год они выходят из тени, И светится лицо из темноты. Оно смеется вместе с горемычным Джеком, Напоминая всем, как Черт возобладал над человеком. Черт? Не Черт сгубил О'Нила. Зависть и гордыня. А может что еще? Кто вспомнит ныне! Подняв над головой свой тыквенный фонарь, Пройдоха Джек — всей нечисти главарь. В знак памяти ему сияют сотни тыкв. В канун Самайна — дня всех святых.