Обвинённый в любви

— Хозяин Драко желает, чтобы Тикси убрался в Жемчужном зале? Юный Малфой позволил себе усмехнуться: эту комнату уже никак нельзя было привести в парадный вид. Именно в ней концентрировалось всё то дурное, что некогда воцарилось в Мэноре, и к уничтожению следов которого он попросту не был готов. Потому что это бы означало, что он стал забывать. — Тикси, оставь всё, как есть. — Но хозяйка вчера по камину приказала… — Но она здесь больше не хозяйка, не правда ли? — резко оборвал лепетания своего домовика Драко. Он понимал, что мама хочет, как лучше для него, потому что у него «вся жизнь впереди» и «даже Верховный суд признал, что за ним нет никакой вины, поэтому теперь нужно двигаться вперёд с высоко поднятой головой, как и подобает Малфоям». Однако не столь давно именно желание поступать в соответствие с ожиданиями его семьи и условностями их круга и завело Драко на скамью подсудимых. Только вот почему... Слизеринец с силой зажмурился, пытаясь отогнать навязчивые мысли. Прошло уже более месяца с момента слушания его дела, а он всё пытался разобраться в вынесенном вердикте. В конце концов, он оказался, пожалуй, единственным счастливчиком с Меткой, которого не только полностью оправдали, но и восстановили в правах, вернув титул, средства и владения. Жить бы и радоваться, но как соотнести, например, то, как Паркинсон, даже не носящей уродливой татуировки, этого клейма избранных, лишили всего, пусть и разрешили остаться в стране, в отличие от его матери, в то время как Драко был на коне? Газеты не уставали писать о его прецеденте. Народ возмущался. Министерство и Визенгамот сохраняли упрямое молчание. Не повезло и в том, что суды, проходившие над Пожирателями, были закрытыми, как и совещательный процесс между судьями в рамках вынесения решения. Малфой так и не знал, кого ему благодарить за столь удачный исход. В рядах судей, между прочим, были его сокурсники: посчиталось наиболее справедливым, чтобы герои войны сами определили, что делать с бывшими противниками на поле боя, как реальном, так и метафорическом. Изначально Драко полагал, что всё дело в святом Поттере, ведь — опять же, прецедент — тот был не только судьёй в его деле, но и вызвался выступить в роли свидетеля защиты. Понятно, будь речь о ком-то другом, подобный конфликт интересов никогда бы не стал игнорироваться, но с Победителем спорить себе дороже. И Малфоя, своего непримиримого школьного врага, упрямый гриффиндорец (почти тавтология, не правда ли?) защищал с горящими глазами, из раза в раз обращая внимание на то, что у Драко особого выбора и не было, и даже при этом он всё же решился на храбрый поступок, сделав вид, что не узнал Гарри в тот самый злополучный день. Говорил, как несправедливо то, что все они, по обе стороны баррикад, подверглись такому испытанию, да ещё и в подобном возрасте. Утверждал, что каждый имеет право на ошибку, и важно не перечеркивать чью-то жизнь, а дать реальный шанс. И, наконец, — главный аргумент — напоминал, что Дамблдор был осведомлён и о предстоящем нападении армии Темного Лорда на Хогвартс, и о планирующемся на него покушении, и не воспрепятствовал этому, а воспоминания Снейпа, доставшиеся ему одному Мерлину известным путём, выступали тому подтверждением. Подобная речь и правда могла вдохновить других судей, верных Поттеру во всем и вся. Но потом сам Драко, казалось, непоправимо оплошал. Потому что, когда его воззвали к ответу, он чуть ли не впервые в жизни решил быть максимально честным. Впрочем, и будь его настрой другим, у него не было особого выбора, учитывая, что всех свидетелей по делу, включая и самих подсудимых, принуждали к принятию Веритасерума. И Драко, конечно, не мог не эпатировать публику, пусть и в такой ситуации. Он признался, как он сначала гордился своей Меткой, и как страшно ему стало потом, когда он осознал, что привилегии обязательно сопровождаются обязанностями; как много времени ему потребовалось, чтобы понять, как починить шкаф в Выручай-комнате — и, возможно, понадобилось бы меньше, не понимай он, что случится в результате успеха; как он обнаружил, что Снейп следит за ним, и как профессор вызвался помочь ему сбежать после…и как он не помнил почти ничего из того, что произошло в ту самую ночь. Малфой тогда прослеживал каждый свой шаг, и между моментами, когда он направился в Выручай-комнату и очнулся в одном из тоннелей к тайному выходу из школы со Снейпом по его сторону, зияла мучительная тьма. Ему жаль, за все, что произошло. И он уверен, что именно он совершил все это. Но за сами действия он отчитаться не может — а значит, и просить прощения за них. Ведь что-то настолько тёмное должно навеки изменить тебя, не так ли? Пусть ты и не вспомнишь этого. А Драко день изо дня просто мучился незнанием. Глупо и нелепо такое утверждать, особенно понимая, что Поттер видел его тогда. Вполне очевидно, что отражение трагичных событий в подобном ключе не затронуло струн сочувствия в достопочтимых судьях. Кингсли Шеклбот, ныне министр, перекрестил руки и качал головой. Макгонагалл поджала свои и без того иссохшие до тонкой полоски губы. Грейнджер начала быстро водить пером по пергаменту под рукой, делая явно нелестные заметки с очевидным ожесточением. Поттер уставился на него в шоке, как будто не веря в то, что Малфой осмелился произнести подобное вслух, оскверняя любую попытку Победителя Воландеморта ему помочь. Лонгботтом сидел, сжав кулаки, словно будучи в шаге от того, чтобы не вскочить с места и не ударить подсудимого, смачно, от души и до боли, подобной его. Уизли и вовсе вперился глазами в свои руки, низко опустив голову. Только взгляд Лавгуд был чистым, безмятежным, почти ободряющим, — так она смотрела на него и в начале слушания. Именно поэтому Драко не ждал положительного исхода событий. Более того, он бы его и не приветствовал, потому что понимал, что ему нет места среди прощенных. Ему его и сейчас нет. Решение принималось долго: делиберации длились почти пять часов. Вернувшись в судебный зал, вершители его судьбы смотрели на Драко иначе, — будто он и не был Малфоем, как если бы они видели его впервые. Но вот Поттера с ними не было, а Уизли так и продолжил сидеть, вперившись глазами себе под нос. Не будь этой разительной перемены в их лицах, Малфой бы смирился. Да, он убийца, и что с того? Вопрос в том, даст ли он этому определять всю его дальнейшую жизнь. А так — что его определяет? Что он в действительности совершил? И, самое главное: можно ли его за это по-настоящему возненавидеть — может ли он возненавидеть самого себя? Однако слизеринцы, как известно, не любят — а потому не умеют — долго страдать, особенно же — в муках самоанализа. Следовательно, около недели после суда Драко вполне логичным образом предположил, что может себе позволить начать задавать вопросы. Самой идеальной кандидатурой для беседы выступал никто иной как, разумеется, Золотой Мальчик. В письме, впоследствие отправленном филином, Драко постарался быть предельно вежливым, настолько, насколько позволял его характер, понятное дело. Сухо выразив благодарность за поддержку в суде, он интересовался, возможно ли будет для гриффиндорца прибыть в Мэнор для обсуждения отдельных моментов. «Я понимаю», — писал Малфой, - «что ударяться в детали для тебя, мистер Поттер, было бы невозможным. Впрочем, уверен, ты вполне мог бы мне намекнуть, что именно перевернуло дело с ног на голову. Я это видел, ты это видел, все это поняли, — скрывать тут нечего. Мне очень важно знать». Но шло время, а мальчик с комплексом героя не подавал и виду, что получал послание подобного содержания. Драко почти не расстроился, его только настораживало, что ответом его не удостоили вовсе, ибо это было крайне противно привычной манере старого школьного недруга. Можно было утверждать, что осознание собственной беспомощности жгутом скрутило его, заставляя, чуть ли не подобно Империусу, стать пассивным, послушным мотивам повседневности. И ровно сейчас она диктовала, чтобы он сидел, запершись в своём родовом замке, зачитываясь историческими талмудами из библиотеки с неиссякаемыми запасами и потягивая огневиски многолетней выдержки. Надо же было этому несносному домовому эльфу нарушить его покой. Драко поклялся себе именем Салазара, что, случись это ещё хоть раз в ближайший час, он сошлёт его к матери во Францию. А что? Двум ссыльным явно будет веселее вместе, нежели поодиночке. — Хозяин Драко, — как нарочно, окликнул его Тикси, прерывая неспешный и мстительный ход мыслей парня. — Что на этот раз? — Тикси не хочет вас беспокоить, Тикси хочет быть хорошим эльфом, но к вам посетители. Стучатся в камин. — Кто? — Драко почти физически ощутил, как кровь лилась по его венам, жгуче, стремительно. — Мисс Джиневра Уизли, господин. — Я открою ей доступ к Мэнору, пусть она проходит, а потом пригласи её сюда, в библиотеку, — небрежно приказал слизеринец, хотя внутри у него все замерло от любопытства. Неужто девчонка хочет защитить покой своего драгоценного шрамоголового женишка от назойливых расспросов школьного недруга? Что же, с таким опозданием? Через несколько минут тяжёлая дубовая дверь в библиотеку отворилась с протяжным скрипом, и в комнату ввалилась младшая Уизли, раскрасневшаяся, полная решимости. На Малфоя она взглянула только мельком, как будто убеждаясь, что тот действительно находился в обозримой близости. Владелец замка решил не прерывать этой непонятной ему игры, пока его ещё не посвятили в её правила, и ему ничего не оставалось, как молчаливо наблюдать за порывистыми действиями незваной гостьи. Та же, обнаружив французский стол эпохи Великой Революции на изящных изогнутых ножках, бросила на него свою кожаную сумочку и, повозившись с замками, стала бережно доставать из неё какой-то предмет, явно тяжёлый. — Магия расширения пространства? Впечатляет. — Гермиона научила, — бросили ему через плечо. — Военные нужды заставили её напрячь воображение. Тут Драко, наконец, обратил внимание на саму вещь на столе: — Это что, Омут Памяти? — Как видишь. — Уизли, зачем? Если ты оскорбилась тем, что я сказал во время суда, — прости, но я, действительно, не помню того, что сделал. Проверяй ты мою память или нет, ничего это не изменит, и в первую очередь — приговора. — Малфой, — девушка нетерпеливо выставила вперёд ладонь, демонстрируя, что его словесные излияния ей уже успели надоесть. — Я здесь не для этого. Я здесь, чтобы показать тебе делиберацию судей. Гарри дал мне свои воспоминания, но он не знает, что я покажу их тебе. Драко, пожалуй, впервые в жизни почувствовал себя глупым до невозможности, от волнения у него даже вспотели ладони, чего с ним вообще не бывало до войны. — Я посылал ему письмо, спрашивал его о суде. Почему он не захотел мне помочь? — Потому что тебе уже достаточно помогли, Малфой, — процедила Джинни. — И меня бы тут не было, если бы я не думала, что ты обязан знать об этих жертвах. Он…он думает, что ты ему ничего не должен, ты же его ни о чем не просил, — тон девушки все набирал темп, — но не спасать же тебя такой ценой! Он всё потерял, всё! Никто с ним не разговаривает, никто не хочет его знать!.. — В бирюзовых глазах стояла дымка из слез, и слизеринец, пусть всё ещё недоумевая, едва подавил в себе нелепый порыв успокаивающе погладить Уизли по плечу. — Я, честно, не знаю, как там меня спасал Поттер, но чтобы из-за меня сложилась такая ситуация вокруг Героя… Уизли, право, он убил Воландеморта, кому какое дело? Джинни шумно вздохнула, на секунду прикрыв глаза, словно собираясь с силами. — Ты дальше носа своего не видишь, а, Малфой? Скажи: есть ли хоть кто-то в твоей жизни, ради которого ты бы решился предать своих близких? — Это, эммм, слишком резкая смена темы, не находишь? — губы Драко растянулись в нервной усмешке. — Не знаю. Глупо такое спрашивать, право: полагаю, что только ради своих близких и можно решиться на предательство. Наступила неловкая пауза, в течение которой девушка оценивающе рассматривала его с ног до головы, как если бы примеряясь, являлся ли он достойным её (Поттера?) тайны. — Ладно, — наконец изрекла она, — не мой это был выбор, не мне и судить. А из тебя, пока не поймёшь, о чем я тут вообще говорю, все равно никакого толка не выйдет. Эх, да и потом, — тут рыжая неопределенно махнула рукой, — может, что и тем более… — Уизли, либо ты показываешь, что в Омуте, либо не трать мое время. — Да, ты как раз так занят, — хмыкнула Джинни. — Окей, Моргана с тобой. И она отошла от Омута, пригласительно протянув руки в демонстративном жесте. Драко, мало волнуемый поведением девчонки, приблизился к Чаше и застыл перед ней в нерешительности. Слизеринцы в целом и Малфои в частности особо не заботились о правде, когда дело касалось самосохранения, так не будет ли разгадка этой тайны стоить слишком дорого для его спокойствия? Плевать! Плевать. Было бы, что терять. Не дав себе времени на продолжение лишних размышлений, парень приблизился к самой дымчатой поверхности волшебного сосуда. Картинка проступила сразу же: тесный зал, простые деревянные столы и лавки, непрекращающийся гомон. — Гарри, я все понимаю, ты благодарен ему и его матери, но он же убийца! — Грейнджер активно жестикулировала, как будто это делало её аргументы более очевидными. — И вся эта история с «я чувствовал, что у меня не было выбора», — она скорчила гримаску, — это полная ерунда. Выбор есть всегда! — Гермиона права! Он пустил Пожирателей в Хогвартс! — встрепенулся Невилл. — Я нахожу наиболее отталкивающим тот факт, что мистер Малфой отказался взять на себя ответственность, — чопорно поддержала своих бывших учеников Макгонагалл. — Он Малфой, ради всего святого! Они только и умеют, что отнекиваться и увиливать. Не вижу, чем его пребывание на свободе будет полезно новому обществу, которое мы стараемся построить, — высказался Кингсли. — Я…честно, я не знаю… На шестом курсе он постоянно выглядел таким напуганным. Ему необходим шанс, я думаю? — промямлил Поттер в ответ на обрушившийся на него поток мнений. Шум голосов был прерван грохотом мощного кулака Рона Уизли об стол. — Прекратите немедленно! Вы забываетесь: Дамблдор был в курсе всего, Гарри правильно сказал! Почему же мы не судим его за роль, сыгранную его же играми в нападении на школу? Посмертно, ну? Ведь в этом весь сыр-бор, скажете, не так? Он взрослый, Малфой — подросток! Где ваши мозги? Если бы Драко, не будучи лишь проекцией сознания в воспоминание, сейчас мог вскрикнуть от удивления, он бы это сделал. Уизел. Его. Защищает. Коллеги рыжего гриффиндорца были поражены не меньше. — Почему ты защищаешь Малфоя? — мгновенно взвилась Грейнджер, одним небрежным жестом перебрасывая густую копну волос с одного плеча на другое. — Хорошим вопросом тут было бы — почему вы его не защищаете? Мне казалось, это наша работа, быть максимально объективными и всё такое, — было ей немедленным ответом. Вдруг подала голос до того безмятежно глядевшая в потолок Лавгуд: — Рональд, скажи правду. Ты ведь просто не можешь иначе, да? Ты бы защитил Драко любой ценой? Уизли покраснел удушливой волной, но все остальные, приняв это за неприятие подобного комментария, лишь поморщились. Драко кивнул про себя: ну да, Полоумную Лавгуд никто и никогда не принимал всерьёз. Только вот это не помешало ей отличиться на войне. — Так, ладно, — отмахнулся Рон от слов девушки, — другой момент. Малфой ведь говорил правду. Он действительно не помнит того, как открыл Пожирателям доступ в школу или как убивал директора. Это могло быть вызвано чем угодно: он мог быть под Империусом или другим заклинанием, мог быть напоен сывороткой. Или, положим, Снейп придумал какой-то коварный план. Он ведь хотел помочь Малфою, но не травмировать его, он дал слово Нарциссе. Но и не совершить убийства Драко, хотя бы на словах, не мог, это бы значительно ухудшило положение для него и его семьи. А ещё, может…- вдохновенно продолжил было своё теоретизирование Уизли, но был прерван раздражённым покашливанием Кингсли. — Рон, мы поняли тебя. Ты почему-то очень хочешь справедливости для своего школьного врага, — иронично заключил Министр. — Но самый простой ответ иногда и есть самый правдивый. В данном случае вероятнее всего то, что Малфой был в состоянии шока после того, как увидел, что совершил, — его память не смогла этого вынести. — Да, Рон, — голос Гарри приобрёл твёрдость, — я видел, как он убил Дамблдора, не забывай. Это был точно он и он точно был в ясном сознании, по крайней мере, на тот момент. Он так колебался, так дрожал. Было заметно, что ему было очень тяжело. Но все же, он это сделал. И это было его решением, и решением явно сознательным, отдельным от чего бы то ни было, на что пришлось пойти директору. Мы ведь хотели выиграть войну, не в солдатиков играли. Некрасивые красные пятна поползли по лицу Уизли. Драко не нужно было обладать своим идеальным зрением, чтобы понять, что парень был практически на грани слез. Драко и сам был готов заплакать при взгляде на его, и ему были недоступны причины этой реакции — ни своей, ни гриффиндорца. — Что, — тут голос рыжего оборвался, сорвавшись в хрип, — хм, хм, что вы собираетесь с ним сделать? В таком случае? — Я предлагаю Азкабан. — Грейнджер. — Выдворить из страны. — Лонгботтом. — Лишить наследства?.. — Поттер. — Поцелуй, как и положено Пожирателю и Малфою. — Кингсли. Выкрики, казалось, со всех сторон. Этот обвинительный тон, эта тошнотворная уверенность в своей правоте, эта кичливая ненависть. Мерлин, пусть это прекратится, прекратится, как Драко вообще вовлёк себя во все это!.. — Хватит! — вдруг раздалось контрастом остальным голосам. Сразу двое, Лавгуд и Уизли. Конечно, Уизли. Его неожиданный и явно спятивший после войны защитник. — Что на этот раз? Почему ты так настаиваешь на том, чтобы Хорёк был оправдан? — снисходительно выгнула бровь гриффиндорская заучка. — Да потому что, — парень набрал в грудь побольше воздуха, — потому что ему нечего помнить! Он, правда, не делал этого! — И кто же тогда? — растерянно спросил его Лонгботтом, поражённый праведным гневом друга. — Мерлин вас всех подери! — в сердцах выкрикнул Рон. Драко с острой отчетливостью неожиданно осознал, что ему было его жаль. — «Кто-кто-кто»? Заладили. Уверены, что хотите знать? Да пожалуйста. Дайте мне Веритасерум. Двойную дозу, чтобы наверняка, — медовым голоском пропел он. Смена тона и настроения, столь резкая, ввергла всех свидетелей этой сцены, включая самого Малфоя, в глубочайшее смятение. — И не забудьте проверить меня на все заклинания влияния, особенно заострите своё внимание на приворотных, заранее благодарю покорно. Однако, когда Уизли закончил с инструкциями, никто и не пошевелился с места. Лавгуд, впрочем, была единственной, кто улыбался, широко и по-своему одухотворенно. — Что вы все стоите столбом? — рявкнул на всех не желавший успокаиваться или приходить в себя Уизли. — Вы сами этого хотели! Получите-распишитесь, свидетель по делу, вот он я! Могло создаться впечатление, что парню был приятен устроенный им спектакль: на его губах играла ожесточенная ухмылка. Только вот Драко был готов поставить все своё фамильное состояние на то, что рыжий вот так, неуклюже и зло, пытался замаскировать то, что своими действиями сам резал себя по живому. За него, презренного Хорька. Вокруг Рона после его выкрика-плача почти сразу началась суета и сумятица: все приготовления заняли заняли как минимум час, и Драко пожалел, что воспоминания нельзя прокрутить. Гениальная затея, по сути, но никому ещё не пришло в голову, как ее осуществить. Но вот, в конечном итоге, Уизли уселся перед остальными судьями, напичканный сывороткой правды, проверенный на все возможные и невозможные заклинания и даже проклятия. Идеальный свидетель, который, уже не в первый раз за день, был вынужден столкнуться с необходимостью говорить первым. — Ну, давайте. — Что «ну», Рон? — Поттер поправил очки на переносице, сфокусировав усталый взгляд на товарище. — К чему ты все это затеял? — Соплохваста вам за ногу! — глупо выругались ему в ответ. Драко аж поморщился. Уизлевщиной так и несёт, вот что ты с ним будешь делать? — Спросите меня. Спросите, кто впустил Пожирателей в Хогвартс. — Кто же? — Грейнджер смотрела на друга, как на избалованного ребёнка. Глядя прямо ей в глаза, тот выстрелил наповал: — Я. — Рон, ну о чем ты… — Шатенка растерянно всплеснула руками. Она явно не знала, как продолжить. Догадка ужасом озарила ее лицо. — Всё! Немедленно прекратите задавать ему вопросы! Гарри, уведи его отсюда! — Герми, прекрати эту панику. Что вы там все повторяли сегодня по сто раз? «Это его выбор»? Ну, а вот это вот мой. Невинный человек не будет осуждён. Особенно из-за моего молчания и особенно Драко. Я все сказал. «Особенно Драко». Вот оно как. Глупый-глупый гриффиндорец. Круглый идиот. Нет, вы только вообразите!.. Драко поймал себя на том, что он улыбается, словно какая-нибудь Лавгуд. — Глупость какая, — нахмурился Гарри. — Это очень тупой розыгрыш, Рон, так и знай, понахватался от близнецов в свое время, да? Встретив стену гробового молчания, Мальчик-Который-Выжил заозирался по сторонам, пытаясь выцепить выражения лиц остальных судей. — Вы все сговорились, что ли? — растерянно, жалобно. Страдания Героя оборвала Макгонагалл, вероятно, сжалившись: — Мистер Уизли, вы знаете, кто убил директора Альбуса Дамблдора? — сухо, сдержанно. — Профессор, я… — взгляд Рона заметался, избегая останавливаться на ком бы то ни было, и у Драко просто разрывалось сердце, — я…честно, когда я узнал, на что его обрекли, я никак не мог ему позволить… Я решил, лучше я, чем он. И Дамблдор, он понял меня. Надеюсь, что и нашёл в себе силы простить. — Рон. Я не понимаю. Так…гм. Кто убил Дамблдора, Рон? — Гарри, — рыжий тяжело сглотнул, — Снейп сказал, что доставит Драко в безопасное место, откуда они потом смогут незаметно покинуть школу. Он же был редкий выдумщик на заклинания, ну, ты знаешь же, Принц-Полукровка и бла-бла-бла. — Нервный смешок. — И у него было заклинание на смену тел, срабатывало лучше всякого Оборотного. И я… Я был Драко в ту ночь. Я сделал, что ему было приказано, а потом убежал и прятался в пустой классной комнате до тех пор, пока Снейп не поменял нас обратно. После я присоединился к бойне. А до этого я… Да, ну, да. Я выполнил задание, данное Драко Воландемортом. Это я впустил Пожирателей в Хогвартс. И я убил Дамблдора. Только после обличающих слов Рона Драко стал понимать, на что тот в действительности пошёл ради него. Но зачем? Так просто никто не делает, из-за мимолетной подростковой влюблённости или чего-либо ещё. Малфой был готов поклясться, что даже сумасбродный Поттер не стал бы совершать такое ради своей малютки Уизли. Между тем, тот самый Поттер был категоричен, как никогда: — Я не верю. Почему этого нет в воспоминаниях Снейпа? — Потому что он изменил свои воспоминания. Воландеморт должен был быть уверен в том, что Драко блестяще справился со своим заданием. А то, что он от шока что-то там не упомнил — ерунда. Главное, чтобы все помнил самый верный из слуг, который, как удачно сложилось, по совместительству ещё и мастер в ментальной магии. Такого даже избирательная логика Поттера не могла просто так отринуть. — Ах ты тварь! — Протего! Экспеллиармус Максима! Гарри, что ты делаешь? — Герми, он предал нас всех! — Ради Хорька! — поддакнул другу Невилл. — Вот именно поэтому я отняла палочки у вас всех. Отойдите все от него. Боже, неужто нельзя выслушать его до конца? Это не предательство, если были веские на то причины. У тебя же они были? Рон? — Гриффиндорка просительно всматривалась в лицо друга, будто сама пытаясь найти ответы по одному его выражению. Вместо этого она получила вымученную улыбку. — Спасибо, что ты хочешь быть на моей стороне, но… Веские причины были у директора. Они были у Снейпа. Я бы сейчас так хотел сказать тебе, что они были у меня; что Драко нуждался в выручке и глупый я не видел другого выхода; что все остальные отвернулись от него, и я один такой герой; что он не знал другого, не знал лучшего пути, а я знал и именно поэтому шагнул вместо него во тьму; что он лишь один из многих слизеринцев, ну, и не только, оказавшихся в западне своего происхождения, но одного Драко я получил шанс спасти. Только это неправда все. Я просто эгоист, и я хотел, чтобы он был в безопасности, хотел этого исключительно для себя. Иначе, мне кажется, я бы перестал дышать сам. Такого не бывает. Даже в легендах о подобном не пишут. Это подделанное воспоминание, которое Уизли подсунула бедному наивному Драко. Пусть, он разберётся с этим позже, — пока же он не мог оторвать взора от неожиданно открывшейся ему красоты Рона. Этот разворот плеч, этот рост исполина, эти решительно-грубые черты… Мерлин. — Любовь — такое прекрасное чувство, скажи, Рональд? — прощебетала Лавгуд в самый что ни на есть «подходящий» момент. — Нет. Не-е-т! — Поттер окончательно потерял самообладание, снова пантерой кинувшись к Рону и нависнув прямо над ним. — Они тебе угрожали, да? Люциус, может, кто-то ещё? Тебя хитростью заставили помогать Хорьку? Рыжий взвился: — Он у тебя уже опять Хорёк? Ты только что защищал его в суде! Будоражащее тепло растеклось по нутру Драко: никто и никогда не вступался за него с такой, воистину, львиной неистовостью. — И нет, Луна, любовь — разрушительное чувство. Оно кислотой изъедает всё твоё естество, непростительным поражает любое другое ощущение, присутствует рядом с тобой неизменно, как вечный молчаливый упрёк, как хогвартский призрак. Но если ты ему поддашься, наконец, сложишь орудие, пусть спустя годы, оно приносит головокружительную легкость, только вот больше ничего другого ты и не захочешь больше знать. — Да ты поэт, друг, — яд в голосе Поттера мог бы загубить саму чёрную мамбу. — Ты бы так изъяснялся на занятиях, как сейчас, может, обогнал бы саму Гермиону по баллам. И, кстати, не забывайся — ты когда-то сам, с большим удовольствием, чем кто-либо ещё, называл его Хорьком. — Гарри, пожалуйста, постарайся понять меня. Я так долго боролся с тем, что испытывал. Сначала я принимал это за ненависть, потом — похоть, потом — сумасшествие. Но всё было куда проще. И когда я увидел, как ему плохо, как он тает день ото дня из-за выбора, перед которым его поставили… Да и был ли у него выбор? Он — Малфой. Чувство долга превыше всего. Кто бы из вас поступил иначе? — Уизли отчаянно огляделся вокруг, пытаясь найти если не сочувствие, то хотя бы понимание. «Когда ты научился читать меня, словно открытую книгу, рыжее ты недоразумение? И как сильно нужно любить кого-то, чтобы решиться на такую глупость? Это ведь и правда так, ты ведь меня…действительно любишь? А за что?» — Так, хватит, — сбросил с себя созданный эффектом неожиданности морок Кингсли. — Мы тут уже несколько часов точно, все у нас потом будут спрашивать, к чему было столько рассуждать о таком очевидном деле. — «Очевидном»?! — Рон вскочил, в ярости. — А с тобой, Рональд, мы позже разберёмся. — Кингсли угрожающе свёл тёмные брови, видимо, доведённый до предела своего терпения. — Ну уж нет, господин Министр, — голос рыжеволосого парня дрожал от негодования, — не для того я тут распинался, чтобы вы состряпали удобное вам дельце. И раз уж я открыл рот сейчас, то потом мне не составит труда сделать то же самое для газет. Всё чудасатее и чудасатее, подивился Драко. У Уизли, должно быть, просто стальные яйца, чтобы вот так, как будто и не стесняясь, запугивать Министра Магии. — Отлично! — взорвался, наконец, Кингсли. — Тогда мы отправим в Азкабан истинного виновного, и плевать я… — Министр! — предупреждающе одернула его Макгонагалл. — Я очень сомневаюсь, что вы можете позволить себе засадить Героя Войны, — осторожно ввернула Грейнджер, косясь на Рона. — Ну и что я должен, позволить вам отправить Малфоя гулять на свободе без всяких последствий? Что мне народ скажет? — Без всяких, Кингсли, — предупреждающий тон Уизли будто проникал под кожу, — вы оставите всё как есть, от его свободы до средств семьи. Раздались приглушённые ругательства, а затем кто-то чудовищно громко хлопнул дверью. Наверняка Поттер, догадался Драко, поскольку воспоминание тут же оборвалось и его сознание было вытеснено из Омута.