Обвинённый в любви

— И я должен поверить во что-то подобное? — А почему бы и нет, Малфой? — с вызовом бросили ему. — Нам обоим хорошо известно, что воспоминания из Омута нельзя подделать, не обладая крайне высоким уровнем и темной магии, и легилименции. То есть это неподвластно никому из, эмм, скажем, ныне живущих. Или мой брат просто слишком хорош, чтобы быть правдой? — Да…нет, — тут же осекся парень. Раздраженно мотнул головой: — Да вовсе не в этом дело! — И в чем же? — Таких чувств не бывает. Особенно у парня к парню. Ему разве зубрила ваша гриффиндорская не нравилась, кстати? И даже если всё не так, ему — любить меня? Я же изводил его все школьные годы! Он что, мазохист? Его нежданная гостья только развела руками и улыбнулась как-то легкомысленно: — Да разве можно такое обьяснить? Поверь мне, я пыталась. И он сам, наверняка, тоже. — Так ты знала? — О его чувствах к тебе? Конечно, всегда. Я не понимаю, как другие могли не заметить. Драко задумался: спросить — не спросить? Стоит ли продолжать выводить на поверхность эту историю, всколыхнувшую в нём эмоциональную сторону, с которой он никогда не умел справляться? — А как удалось заметить тебе? Ты преуспевала в Прорицаниях? — не удержал себя от ехидства Малфой. — Если балансирование в дюймах от Тролля можно назвать успехом, — хмыкнула младшая Уизли. — Я просто очень хорошо знаю своего брата. Он всегда наблюдал за тобой, говорил о тебе, порой вскипал неожиданно быстро в ответ на твои подначки, хотя он, на самом деле, не такой уж и импульсивный, каким ты его помнишь. — Ладно, предположим, я производил на него определённый эффект. Этого не достаточно. Установилось молчание, которое, впрочем, тяготило больше любого рода слов, поскольку гриффиндорка вперилась в Драко тяжелым взглядом исподлобья. Драко ни разу не отвёл взгляда, будто отвечая на вызов. — Знаешь, Малфой, я ведь не пришла сюда, чтобы что-то тебе доказывать. На самом деле, не очень-то мне и хотелось бы, чтобы ты, как бы это выразить, впечатлился чувствами моего брата. — Сколько холода в твоём тоне, даже обидно! Неужто не видишь меня будущим членом вашей и без того многочисленной семейки? — Нет, не вижу, — отчеканили парню в ответ. — Потому что я убеждена, что такие, как ты, любить не умеют. А значит, даже если любовь будет прямо перед твоим носом, она тебе всё равно будет недоступна. Рон, при всей своей слепости, и то сказал мне однажды: «Джин, а что пытаться? Малфои умеют любить только своих». Как бы ни тяжело было признавать правоту Рыжего, но так оно и было. Драко никогда и ни в кого ещё не влюблялся, более того, ему особо никто и не нравился, хотя он и замечал порой, что у какой-то девушки особенно грациозная осанка, а у парня — безукоризненные манеры. Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему это так, а не иначе, ведь он был так занят: семьёй, семейными вопросами… Он вздохнул. Теперь рядом с ним не было никого, кто олицетворял бы всё это, так куда деть ту самую «любовь к своим»? Не отправлять же совой во Францию. А с другой стороны, что, в отчаянии или из благодарности бросаться в объятия Уизли? Драко ведь не просил его ни о чём, гриффиндорец и сам признал, что это был его выбор. Из размышлений, как из тумана, до него донёсся голос Джинни: — Рон ни в коем случае не должен знать о нашем разговоре. Эй, Малфой, слышишь? Ни полслова об этом! — Я не понимаю, с чего бы я вообще заводил с ним разговор, Уизли, — холодно, отстранённо, чтобы поверить в это самому. — Мы всегда были из разных миров, случившееся ничего не меняет. — Так я и думала, — удовлетворенно хмыкнула девушка. — Тогда зачем ты вообще пришла сюда? — раздражение волнами колыхалось в Драко, угрожая вылиться в словесную атаку. — Ну… Рон убеждён, что ты ему ничего не должен, но вот я так не думаю. Решила повторно убедиться в том, что слизеринцы просто не умеют быть благодарными. И чтобы предупредить, что, увидя его в том тошнотворном пабе в Лютном, ты можешь не удивляться, не беспокоить его своими псевдо-остроумными ремарками и особенно — не унижать его. Потому что он там из-за тебя. — Я тебя не понимаю, — искусно выгнутая дугой бровь, жест пренебрежительного недоумения, вырабатываемый поколениями и такой бесполезный сейчас для Драко, у которого внутри всё заныло. — Он остался практически один на один со своими демонами. Рассказать о твоём судебном процессе, может, и нельзя, но все видят, что Гарри считает его предателем. Народные любимцы всегда правы, Малфой, а Рон, пусть и герой, любим никогда не был, — Драко слушал её, будто забыв, как дышать, а она не прекращала хлестать по нему словами. — Рон сам верит Гарри. Ему невыносимо быть дома, но он и не может просто быть в толпе людей. Поэтому он напивается, окруженый изгоями, уже несколько дней подряд. — Горечь маской застыла на лице его собеседницы, и Драко боялся позволить себе перенять это выражение. Ему нет дела до Уизли, мир таков, что никто никому ничего не должен, и вообще… — Но ведь есть ты, ты осталась рядом, — вдруг выпалил он вопреки ходу своих мыслей. — Рон не позволит мне. Он отталкивает меня, как только может, к тому же… Я люблю Гарри, Малфой, я люблю его больше жизни, если ты вообще можешь такое понять. Мне неприятно, что он воспринимает мир только в чёрно-белом цвете, но такой уж он есть, и ему сейчас больно, а значит, я должна быть рядом. — То есть как?.. — Драко сначала растерялся, а потом разозлился окончательно. — Ты пришла с такой бравадой, пытаясь вызвать во мне жалость, или благодарность, или Мерлину одному известно, что ещё, говорила о высоком, в то время как вот так вот ты выражаешь свои сестринские чувства? Ну да, он чудовищно ошибся, совершил что-то страшное в порыве чувств не к тому человеку, но ведь это не повод… Или в этом всё и дело, а? — голос парня был на грани крика. — Вы, благородные гриффиндорцы, готовы линчевать того, кто рисковал ради вас жизнью, просто потому, что у него дурной, по вашему мнению, вкус? — Мне самой неприятно об этом вспоминать, но ради всего святого, Малфой, он же убил человека! И сколько ещё их — нас — пострадало, когда он открыл доступ к школе твоим приспешникам? — И что? И что?! — Драко, казалось, забыл самое себя от гнева. — Дамблдор бы все равно умер, все мои, как ты выразилась, приспешники уже давно убиты или приговорены к Поцелую, считай, всё равно, что мертвы, а твой брат, он — живой! Живой, понимаешь? И ему тоже может быть больно, даже если он не святой Поттер! — Он остановил себя, словно споткнувшись о свои слова, тяжело дыша и стараясь успокоиться. — Малфой, я… — Вот не надо! — тут же перебили Джинни, но тон уже был холодный, свистящий. — Знаешь, что я думаю, Уизли? Может, и хорошо, что он остался без всех вас. Может, один он гораздо лучшая для себя компания, чем все вы вместе взятые. Может, и хорошо, что ты мне обо всём рассказала, потому что хотя бы кто-то сможет оценить Рыжего по достоинству. А теперь — вон! И котелок свой забери! Джинни не нужно было повторять дважды, и уже менее, чем через минуту, за её спиной мягко захлопнулась дверь. Драко был слишком занят молчаливым распинанием себя за «оценить Рыжего по достоинству», чтобы заметить, что девушка уходила с улыбкой, змейкой то и дело проскальзывающей у неё на губах.

***

Лютный переулок никогда не входил в число облюбованных Драко мест, но сейчас ему хотелось тут быть меньше всего на свете: во-первых потому, что оно стало ещё неуютнее, чем раньше, с полуразрушенными заведениями зияющими своей пустотой; а во-вторых потому, что тут стало опаснее, чем когда бы то ни было — аврорские рейды в поисках «нежелательных элементов» совершались через день, в то время как эти самые «элементы» всё равно стекались сюда рекой. Конечно, эта улица и раньше не была пристанищем светских особ, но Малфой-младший с отцом частенько появлялись здесь в поисках особых артефактов или книг, без стеснения или стыда быть замеченными. Парень не уставал себя спрашивать о том, почему он вообще намеренно ставит себя в подобное положение. Не знай он, что Уизли стал часто наведываться в местный паб, то, справедливо предположить, и в мыслях бы он не позволил себе такой визит. Но толкало ли его банальное любопытство, чувство вины или искреннее участие? Наверное, Малфой не особо желал бы узнать ответ на этот вопрос наверняка. В Лютном был только один паб, существовавший, если верить слухам, уже тройку-другую веков. Изначально он был основан, на удивление, каким-то гоблином, предавшим строгий кодекс поведения и намеренно укравший у другого гоблина, а затем передавался с рук на руки, да так часто, что никто и не смог бы назвать имени последнего владельца. Сам Драко бывал там только однажды, и то потому, что Блейз Забини приволок его туда обманом, желая «расширить культурные рамки своего хорошего приятеля». В пабе всё регулировалось сетью защитных заклинаний, способных вышвырнуть агрессивного посетителя или автоматически вызвать авроров в случае, если замечено применение определённого рода магии, но такой контроль был далеко не всеобъемлющ, а потому и атмосфера места оставляла желать лучшего. При всём при этом было поразительно, что на время войны деятельность паба была самовольно приостановлена владельцем, что, впрочем, оказалось крайне хитрым предпринимательским ходом, поскольку в итоге заведение сохранило свою репутацию в глазах закона. В это своё посещение Драко хотел провести тут минимальное необходимое количество времени: в пабе было душно, горько пахло смесью огневиски и будто каких-то зелий, отовсюду раздавались громкие голоса и смешливый гогот. Положа руку на сердце, он чувствовал себя здесь крайне неуютно, почти как маленький ребёнок, потерявшийся в неблагополучной части города. К счастью, Уизли нашёлся почти сразу. Даже в приглушенном свете помещения его огненная грива позволяла безошибочно выделить его в людской сутолоке, сидящим прямо за стойкой бара и меланхолично уставившимся в пространство. Его руки были пусты. — Что, Уизел, тебя уже успели обокрасть? Или гриффиндорцы специально ходят в пабы, чтобы протестовать потребление алкоголя? — «Драко, никогда в жизни ещё ты не звучал так глупо. Кто так начинает разговор? Кто подкрадывается к собеседнику со спины? Соберись, ты же Малфой!». Рон крупно вздрогнул и выдержал мучительно долгую паузу перед тем, как обернуться. Если бы Драко не знал о…в общем, если бы он был не в курсе его чувств, то подумал бы, что на его месте парень увидел привидение, так сильно исказилось его выражение при одном только взгляде на него. — Хорёк, уйди, Мерлина ради. «Что значит — хорёк? Что значит — уйди? Разве ты до дрожи не счастлив встрече со мной? Пфф». — Разве ты не рад встрече со мной? Рыжеволосый был, казалось, обескуражен серьезностью тона слизеринца и даже позволил себе кривоватую улыбку: — Ты так это спросил, будто при встрече я обычно всегда бросаюсь тебе на шею вне себя от счастья. — Может, в моём сознании именно так это и должно происходить. — Улыбка тут же сползла с лица Рона, и Драко поспешно поправил себя: — В смысле, не только с тобой, Уизли, со всеми. Вообще не понимаю, как кто-то может не быть в восторге от встречи со мной. — «Мерлин, да что я несу? Отец бы сгорел со стыда. Да что там — я сейчас сгорю со стыда! С каких пор я вообще так косноязычен? Хотя, может, и к лучшему, вроде пронесло, Рыжий вроде как заметно расслабился». — Малфой, ты что, пьян? — почти с умилением. — Ну…только если чу-уточку, — лукаво протянул Драко, поняв, как может обыграть ситуацию, не потеряв лицо, и сиюминутно плюхаясь на стул рядом с гриффиндорцем. — Надо же, алкоголь, оказывается, как антидот для твоего яда. — Считай, у тебя появился шанс увидеть новую сторону меня, умник, — пожурил Рона парень, стараясь сделать вид, будто ни во что не вкладывает слишком много смысла. — Гарсон! В смысле, господин бармен! Огневиски со льдом, пожалуйста! «Во мне погибает великий актёр». — Тебе уже не хватит? — Беспокоишься, Рыжий? — «Естественно, не хватит, иначе даже ты можешь догадаться, что от меня несёт не алкоголем, а парфюмом». — Ещё чего! — пренебрежительно фыркнули ему в ответ. — Просто не хотелось бы потом присматривать за твоей дурной особой. — Тебя никто и не просит! — тут же «обиделся» Драко. — И вообще, я прекрасно справляюсь сам, как видишь. Вообще не планировал тебя встретить в подобном месте. — Ладно, Малфой, не ворчи, — Рыжему явно нравилось происходящее, в его глазах то и дело прыгали смешинки, он даже разрумянился. Или это была просто игра воображения Драко? Хотелось продолжать видеть его улыбку. — Знаешь, ради приличия ты мог бы избегать моей территории. — Твоя территория? Лютный, серьёзно? Малфой, ну честно, не смеши меня. — Смейся-смейся, Уизли! Вот приду в это ваше, как его, «Кафе-мороженое Фортескью», и тогда ты поймёшь, о чем я. — Ты сам как ребёнок, Хорёк, вот у Фортескью тебе самое и место. — С чего это я — как ребёнок? — Ну, знаешь, ты обидчивый, капризный, довольно, — Рон выдержал драматичную паузу, — да, я бы сказал, довольно ранимый. — Эй! — возмутился Драко, невольно ткнув собеседника в плечо. Сердце же его билось гулко и как-то замедленно, будто стараясь оттянуть что-то неизбежное. — Но ведь это правда. Ты всегда таким был, — Уизли смотрел прямо на него, развернувшись всем корпусом; Малфой, казалось, забыл, как дышать, потому что ему почудилось нечто, до того ему незнакомое. В тёмных при таком освещении глазах он увидел такую нежность, что больше не мог отвести взгляда. — Рыжий, — чуть ли не прошептал Драко, боясь, что у него сорвётся голос, но также боясь, что в шумном пабе иначе его не услышат, а потому склонившись к Рону совсем близко, так, что при других обстоятельствах это было бы просто неприличным, — всё же, почему ты здесь? И почему ты один? Гриффиндорец тяжело сглотнул, как будто не решаясь ответить. — А почему ты не уехал во Францию, Малфой? Все твои там. — Там всего лишь моя мать. Я люблю её, конечно, но, — Драко нервно усмехнулся, — недавно я перестал понимать, кто такие «свои». Наше поместье — это всё, что осталось от наследия Малфоев, от нашего прошлого, будь то блистательного или разрушительного. Я не могу его оставить, ведь всё это — часть меня. А с остальным я разберусь как-нибудь по ходу дела. — Разберёшься? — Уизли будто переспрашивал невпопад, ещё больше сократив расстояние между собой и блондином. Малфой отметил, что от него приятно пахло: лимонами, кофе и печеньем, каким-то невероятно домашним сочетанием, которое так не вязалось с довольно брутальной внешностью. Сила, которой веяло от него, и нежность, которую невозможно было описать словами. За что он полюбил Драко? Это было всё равно, что ставить на хромую лошадь. Слизеринец резко отстранился и залпом выпил всё остававшееся в стакане огневиски. Закружилась голова. — Да, разберусь, только не знаю, с чего начать, — затараторил он. — Поместье такое большое, знаешь, а я там совсем один, я не думал, что однажды такое может случиться. Вот, и… — гордый, самовлюбленный Драко Малфой был вконец смущён, — не хочешь пожить у меня? Могу отдать тебе лучшую гостевую комнату. Или нет — целое крыло! — Чего? — на него уставились во все глаза. — А что? Будешь самым что ни на есть своим. В смысле, моим. Гостем, — поспешно добавил Малфой, пунцовея. Он сам не брался понимать, что с ним происходит. Уизли оказался неожиданно неповторимым, и его не хотелось отпускать, хотелось узнать, что будет дальше, хотелось ближе, хотелось больше. Более того, Драко ощущал необходимость защитить его, укрыть от всех любопытных глаз и толков в большом злом мире, который незаслуженно обидел его, в конце концов загнав в самый недружелюбный уголок магического Лондона. — Ты головой ударился, что ли, — всерьёз забеспокоился Рон, — ну или ты вот правда совсем не умеешь пить. Пошли на улицу, я тебя аппарирую в поместье. — Он поднялся, не дожидаясь ответа собеседника, и стремительно направился к выходу из паба, не оборачиваясь. «Он же не убегает от меня? Он убегает от меня!». — Уизли, стой! Драко бросился следом с такой быстротой, что вылетел наружу, будто пробка, чуть не сбив гриффиндорца с ног. — Что ты делаешь, аккуратнее, так же можно и… — Уизли, я серьёзно, — выпалил блондин, еле переводя дыхание. — Мерлин, это начинает становиться просто нелепым, — Рон повернул голову куда-то в сторону, закусив губу, боясь отреагировать как-то излишне. — Уизли, посмотри на меня! — Как это для тебя типично, требовать к себе внимания во что бы то ни стало! — Уизли! — выцепить его руки из карманов мантии, беря их в свои, сжать крепко, потому что им обоим сейчас страшно. — Уизли, — мягко, просительно. — Хочешь себе новую зверушку? — неверящая усмешка, но вырвать ладони он не пытался. — Ты не узнаешь, пока не попробуешь. Может, я хочу подружиться с тобой. А может, ты и прав. Но я обещаю, что в таком случае буду очень хорошо о тебе заботиться. — И Драко улыбнулся ему широко, искренне, забыв на мгновение, что не позволил бы себе такого раньше. Он много чего не позволял себе раньше. Рон растерянно моргнул, опешив. — Эмм… Подружиться, значит… Заботиться будешь, — совершенно обескураженно. — Ладно. Мы, это… Мы посмотрим, как пойдёт всё. А теперь давай, держись крепче. Его привлекли к себе, и теперь, прижатый к сильному телу, растерялся уже Драко. — Зачем? — Аппарируем мы. Домой. Малфой кивнул и удовлетворенно затих в чужих объятиях.