Обвинённый в любви

И всё ожидаемо вернулось на круги своя. Должно ли было это его радовать? Рон больше не был так в этом уверен. Как выяснилось, безответная любовь — забавная штука. Некоторые бьют себя в грудь кулаком, клянясь и божась, что они счастливы, что полюбили. Несмотря на всю боль, они бы никогда не выбрали иной судьбы. Такой опыт делает их лучше, сильнее, чуть ли не возносит на новую ступень развития. Другие стискивают челюсти в ночи, моля своё сознание о забвении: нужно быть проще, отвечать взаимностью тем, кто уже испытывает к тебе что-то. Пусть это чувство будет примитивнее, наноснее, без душевных фейерверков и громких слов, но оно хотя бы будет реальным, потому что всё остальное — увы, в твоей голове. Юный гриффиндорец не был счастлив тому, что полюбил Драко. Жить было бы намного легче, затопчи он в себе самые заростки этого «вечного и светлого»: солнце бы грело сильнее, моральные дилеммы рассыпались бы в прах, будущее бы не зияло чёрной дырой одиночества. И не то, чтобы он не делал искренних попыток излечиться, ощутив первые симптомы, ведь это чувство делало его слабым и жалким, потому что он сам себе больше как бы и не принадлежал, и его счастье оказывалось из раза в раз в прямой зависимости от происходящего в жизни несносного Хорька. Предоставь ему кто такой выбор, остановился бы Рон на другом предмете обожания, ком-то добром, нежном — правильном? Конечно. Только выбора у него никогда и не было, ни разу с того самого момента, как взгляд упал на лунные пряди, а ухо уловило издевательские, пряные, тягучие нотки тогда ещё совсем детского голоса. Выбор в любви — иллюзия, дитя консьюмеристкого общества. Только строить из себя великомученика во благо великого чувства оказалось куда проще, когда оно так и остаётся безответным, аккуратно запаянным в отдельную сферу твоего существования и демонстрируемым на уважительной и не предоставляющей возможности обзора дистанции. А Драко ринулся с места в карьер, будто беспричинно, и принялся активно эту дистанцию сокращать. Сначала Рон сказал себе, мол, ничего, он будет плыть по течению реки капризов Малфоя, упиваясь каждым моментом, что подарком судьбы, возводя им мысленный монумент, чтобы потом прохаживаться по внушительным залам дворца памяти и любоваться, наслаждаться, мечтать, после того как странный слизеринец бросит пытаться выискать какую-то нерациональную выгоду в общении с ним. Затем он стал замечать, как Драко смотрит на него порой: вовсе не украдкой, внимательно. Голодно. Внутри победным рыком зашёлся оркестр, но парень одёрнул себя, потому что не было никакого случая для праздника. Слизеринца можно было подколоть и даже немного подразнить по этому поводу, но ни в коем случае не забывать, что жертвой среди них двоих мог быть только Рон, в то время как одичавший Малфой лишь следовал запаху крови из раны, которую агнец услужливо сам же себе и нанёс — чтобы его нашли наверняка. А потом он попросил от него не отказываться. «Трусливо сбежать от трудностей» — да с радостью, запросто! Рон прямо тут же бы пошёл наперекор его просьбам, вот так, играючи. И вовсе не потому, что эта заледенелая леди Малфой посчитала их отношения экспериментом, а Драко решил поспорить и сделал ещё хуже, окрестив их друзьями. Гриффиндорец вообще бы не стал прислушиваться к этому разговору, шёл бы себе мимо, не звучи тон блондина ненастроенной возмущенной струной. …просто, как же. Оно сразу и видно, что Малфой в таких вопросах абсолютный профан. Рон слишком хорошо его изучил: Драко по привычке вёл себя с ним, как его научили обращаться со всеми в целом. В глазах блистательных аристократичных слизеринцев люди — марионетки, которые, чуть дрогнет рука кукловода, уже норовят вырваться из-под контроля. Из ниоткуда взявшийся страх потери в нём — не «между нами явно что-то есть», а муки незавершенной препарации. За какие ниточки дёрнуть, чтобы Уизел мне всегда улыбался и кивал, как болванчик, на любую мою просьбу? Наивный мальчик. Невольных не нужно искушать, но он пока не может этого знать. Милый Драко, твой Рыжий сдвинет горы, перекрывающие твой, давай признаемся, не столь уж и искромётный путь, приволочится назад с языком на плече и не попросит и ломаного кната взамен. Но это, увы, не значит, что ему это будет нравиться. Напротив: с каждым днём рядом с тобой он станет презирать себя всё больше, потому что с отчаянной ясностью истинного знатока понимает — Драко Малфой никогда не полюбит раба. При этом жадность в нём будет расти, и это тоже будет его мучить, потому что он всегда себя убеждал в том, что ничего не хочет взамен, что не имеет права на такую жадность. Тут даже ты можешь проникнуться, серебристый змей. Ты приблизишь его к себе, будешь отщипывать от себя по кусочку: тут улыбка, там прикосновение, кожу же всё равно менять. Возможно, ты даже предоставишь ему в ренту своё тело, хотя большинство юношей благородного дома Малфой никогда бы не решились на подобное попрание многовековых заветов. Но в конечном итоге неблагодарный неизбежно захочет невозможного, захочет тебя всего — тело с сердцем, твою самую душу. Рон, конечно, понимал, что так не может продолжаться вечно. Малфою недоступно понять его муки, они излишни, надуманны, да он и вовсе не обязан их понимать. Однажды появится блистательная аристократка, или загадочный итальянец с тёмным прошлым, или кто угодно, кто не он, на самом-то деле, и Драко оставит свою блажь. Он уже стал потихоньку возвращаться к жизни: почти сразу после памятного разговора блондин с энтузиазмом предложил на пару взяться за восстановление Жемчужного зала к дням былой роскоши. А ещё как-то ненароком, вскользь, заметил, что до начала нового учебного года осталось меньше полугода: в его мечтах, какое у Рыжего будущее? Не мог же гриффиндорец ему ответить, что профессиональные мечты его уже пошли прахом, только вот всё это не столь и важно, потому что будущее без Малфоя в нём будет одинаково безликим, стань он мракоборцем или нет. Слишком уж это сопливо. Поэтому вышла полуправда, мол, хочу всерьёз изучать защиту от тёмных искусств, но когда-нибудь потом, может, когда попутешествую и выберу осесть где-то ещё, не в Англии. Драко задумчиво кивнул и почему-то не стал выяснять, чем парню не угодила родина. А встречный вопрос Уизли задать не решился, нужно же понимать, что Малфой уже наверняка давно чётко представлял себе своё будущее, а что сейчас сидел, чуть ли не круглосуточно запершись в поместье, то это так, он только решил проехаться по объездной дороге в силу тормознувшей его войны. Замечательно, если Рон его немного повеселил, помог оправиться, но какой с него прок в дальней поездке? И если даже — о чудо — невозможное случится, Рон был уверен, что не сможет удержать Драко. Пусть тот пока ни о чём не спрашивает, видимо, предполагая только лишь взаимное влечение, в один прекрасный день он всё равно узнает, что чувства некогда ненавистного нищеброда Уизли куда глубже его собственных, со стороны пугающей и очень тёмной; что он его подставил, очернил его имя, лишил свободы воли, сделав то, о чём никто не просил; что миссис Малфой права, Рон — не равный ему, и, если мыслить практически, ничего не может ему дать по-настоящему, кроме самого себя, а это так по-плебейски, да и любовь его отчаянная, выстраданная, жалкая, наконец. Недостойная. Именно поэтому, как Рон пробовал себя уговорить, он должен радоваться тому, что у него есть сейчас, он просто обязан! Мог ли он когда-либо себе представить, что Драко возникнет в его жизни вновь, выскочит, как чёрт из табакерки, начнёт дурить, а потом они будут вот так дурманяще близки друг с другом, что к нему можно будет прикасаться и не искать этому оправданий, и что слизеринец будет искать дурацких поводов прикоснуться к нему как бы невзначай? Надо убедить себя быть счастливым, перестать себя жалеть, вспомнить, что они — дети войны, и не всем так повезло, и когда-то до этих месяцев прямиком из параллельной вселенной самым важным было, чтобы Малфой просто был. Да и на самого Драко в последнее время было просто любо-дорого посмотреть: традиционно чинно прохаживающийся по дому в своих щегольских одеждах, он всё чаще забывал набросить на плечи мантию, наглухо застегнувшись, и бывал растрёпанным и улыбающимся, настолько, что можно было наконец поверить, что ему нет и девятнадцати. А сегодня блондин и вовсе спустился к завтраку позже обычного, да ещё и в пижаме. Его шёлковая ночная рубашка была распахнута, нагло демонстрируя нежный алебастр кожи, поджарый живот и, конечно, те самые невозможно-острые, перерезающие самое дыхание наблюдателя ключицы. Рон самым комичным образом забыл дожевать очередного несчастного яблочного кролика, тяжело сглотнув, и, естественно, позорно закашлялся. Драко сел прямо перед ним с выражением самым блаженным и даже не сделал попытки помочь своему визави. — Хоть бы по спинке постучал, Малфой, ну честное слово, — укоризненно бросил ему гриффиндорец, как только к нему вернулась способность нормально говорить. — Это месть, — спокойно объяснили ему. — Не всё же тебе полуголым разгуливать, совесть нужно иметь. — Один раз! Это было один раз и вышло абсолютно случайно! — Хорошо, если тебе так будет проще, то можешь думать, что я сделал это, уже просто не зная, как ещё тебя соблазнить. Парень вновь был абсолютно равнодушен в своём тоне, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он наблюдал Рона, покрывшегося густо-красным румянцем. — Я-то думал, у вас на Гриффиндоре в силу вседозволенности царит та-акой разврат. Ан нет, мне досталось само воплощение непорочности. Малфой, может, и издевался, но не так уж и далеко ушёл от истины: Рон целовал Лаванду Браун, и однажды, по глупости, но совсем кратко, Гермиону. Так что понятное дело, что, как бы он ни храбрился, близость с Драко пугала его. Тогда, в начале, он надеялся оттолкнуть его своей горячностью, но тот поддался, из интереса ли, из неосознанного ли желания ещё больше опутать его своей властью по рукам и ногам. А ещё говорят, что у чистокровных аристократов бывают весьма непростые отношения с сексом. — Мерлин, — протянул Драко со смехом, — я так и вижу, как в голове у тебя вершится мучительный самосуд. Расслабься, Рыжий, нам торопиться некуда. Вот с этим Рон бы поспорил. Малфой подмигнул ему: — К тому же, тем интереснее мне будет тебя развращать. Перед глазами так и замелькали картинки: Драко, его прекрасное тело, над ним, под ним — да какая, в сущности, разница… А потом резко подумалось о том, откуда же слизеринец набрался опыта, чтобы так убеждённо и без стеснения предлагать ему себя. Рон ведь точно знал, что он не мог ни с кем встречаться в Хогвартсе! Истязаемый зелёным демоном, парень даже не успел отреагировать, когда блондин перегнулся через стол и, чуть приподняв его подбородок, легко поцеловал в губы. Затем тут же, без пауз, щёлкнул его по носу и сел обратно: — Ай! — возмутился Рон в уже который раз за завтрак. — Чтобы думалось меньше, — довольно пояснил Драко, бесстрастно жуя тост. — Ну раз уж ты так просишь. Как и полагалось гриффиндорцу, он действовал по импульсу: в секунду обогнул длинный обеденный стол, напоминавший хогвартский, и приземлился на соседний с Малфоем стул. Головокружение от его близости напало мгновенно, и вот уже Рон пробует на вкус беззащитную шею, спускаясь всё ниже, дразня… — Рыжий, у тебя явно фетиш, — слышит он насмешливый голос Драко, но как сквозь пелену, да и голос этот ломается, будто вот-вот сорвётся в стон, — иногда м-мне кажется, что тебе нравлюсь вовсе не я, а только эта часть меня. Рон тут же отстраняется, смотрит сердито: — Ты себя слышишь? Руки Малфоя уже у него в волосах, и точёные, изящного мрамора пальцы холодом спускаются на затылок: — Дурак ты гриффиндорский, ты чего остановился? И вот другой поцелуй: грубый, властный, отнимающий весь воздух — и Рон хочет ответить не менее яростно, но их прерывает деликатное сухое покашливание. — Хозяин Драко, Тикси не хочет Вас беспокоить, — начал было эльф, и Малфой скривился. — Ничего хорошего эта твоя фраза мне обычно не сулит. Ну, — величественный кивок головы, — кто там пожаловал? — Господа Панси Паркинсон и Блейз Забини у дверей, хозяин. — Скажи им, что меня нет дома. — Но Тикси уже сказал, что пойдёт спросит, готовы ли вы принимать гостей сегодня. Тикси сделал всё неправильно, да, хозяин, Тикси плохой эльф? — большие мутные глаза стали стремительно наполняться слезами. Блондин тяжело вздохнул, помедлил, взглянув на Рона, а потом всё же сказал: — Так и быть, пусть проходят. Домовик поспешно раскланялся и убежал. — Мне уйти? — по-своему понял ситуацию гриффиндорец. Ему вцепились в запястье: — Даже не думай. — Но, Драко, мне кажется, это избавит нас от необходимости объяснений… — Мы не обязаны ничего никому объяснять. — Ещё как обязаны, дорогуша, — противоречит Драко томный, низкий женский голос. — Панси, — Малфой хмурится, но кивает девушке и её спутнику. — Блейз. — Ты совсем пропал, Драко, а ведь в последнее время в наших кругах только и разговоров, что о тебе. — И ты решил разузнать всё лично, да, Забини? — Почему бы и нет? И естественно, захватил с собой очаровательную компанию. — Я вижу, — хмыкнул блондин, мельком оглядывая смуглую ладонь на талии слизеринки. — А было время, когда Панс чуралась твоих ухаживаний. Видимо, только война могла стать истинной проверкой…эм, чувств. Рон не совсем понял, что именно подразумевал радушный хозяин дома под этими словами, но по резко побледневшим лицам гостей вполне можно было рассудить, что он сказал какую-то гадость. Впрочем, Забини быстро оправился, нацепляя маску улыбчивой вежливости: — Да, я думал, что мне нужно поторопиться, чтобы завоевать нашу факультетскую принцессу — мало ли, вдруг кто-то типа тебя меня опередил бы. Но, судя по всему, я не должен был так из-за тебя переживать, — сделал он выразительный жест в сторону Рона. — Это совсем не то, — начал было тот, панически замахав руками перед собой, но Малфою хватило лишь одного сердитого цыка, чтобы оборвать его. — Могу ли я предложить вам позавтракать вместе с нами? — излишне любезно. — Как гостеприимно, правда, Блейз? Я думаю, мы согласимся, — заявила Паркинсон, царственно приземляясь напротив юношей. Забини показательно закатил глаза, но всё же сел рядом с ней. — Уизли, да ты похорошел, — вдруг заявила девушка, беззастенчиво оглядывая гриффиндорца. Не зная, как реагировать на неожиданный комплимент, Рон смущенно пожал плечами: — Да ладно. — Нет, правда, — подхватил Забини. — Малфой рядом с тобой прямо-таки бледная немощь. Несмотря на изящный торс, — поспешно добавил он, ухмыльнувшись на приподнятые белобрысые брови. — Я думаю, что Драко очень красив, — негромко, но твёрдо возразил ему Рон. На мгновение в обеденной зале воцарилась тишина, ровно до того момента, пока Блейз и Панси, переглянувшись, дружно не рассмеялись. — Гриффиндорцы. — Вас так легко развести на откровенность. Рыжеволосый растерянно перевёл взгляд на Малфоя, но тот лишь сидел, поджав губы. — Но всё же, Уизли, — снова обратилась к нему Паркинсон, отсмеявшись, — если-таки наш Дракуля тебе надоест — а мы его хорошо знаем, этот день не за горами — то ты всегда можешь отправить нам с Блейзом весточку. Правда, дорогой? — Да, конечно, дорогая. Мы всегда открыты идее ménage à trois с горячими гриффиндорцами. Тут Драко резко поднял голову от тарелки: спина его была неестественно прямой, глаза метали молнии. — Только посмотрите, как вы спелись. Комическое дуо, что ни говори. — Но мы вполне серьёзны, Дракуля, — надула губки Панси. Нехарактерно для себя, Рон решил не вмешиваться, молча наблюдая за развитием беседы. Пока складывалось впечатление, что его собственное мнение эту троицу интересовало до смешного мало. Не успел он сделать для себя такие выводы, как Паркинсон упрекнула его: — Уизли, это что, игра в одни ворота? С тобой флиртует леди, пофлиртовать в ответ — только вежливо. Малфой показательно фыркнул на слове «леди», но от комментариев на этот раз себя отговорил. — Кхм, — у гриффиндорца неожиданно пересохло в горле, словно он предчувствовал неминуемое торнадо, — спасибо вам за предложение, конечно, это всё очень смешно и прочее, но я воздержусь. — Да не смущайся, Рон, — ладонь Забини как будто успокаивающе накрыла его собственную, чёрные воронки зрачков пытались утащить прямо на свои глубины, — тут все свои. Нам и так известно, что ты, как герой войны, решил заняться реабилитацией побежденных в манере самой личной. Нагрубить в ответ хотелось, мечталось до зубного скрежета. Однако, как Уизли напомнил себе, как бы они не вели себя друг с другом сейчас, эти двое, пожалуй, были одними из самых близких к Драко людей в школе. Поэтому, приложив неизмеримое усилие над собой, он всё же выдавил: — Я абсолютно не понимаю, о чём ты, Блейз. — Видишь, дорогой, так всегда бывает. Живёшь-живёшь, весь такой красивый, думаешь, они сами пойдут прямо тебе в руки, а появляется вот такой вот далеко не столь же красивый и абсолютно зацикленный на себе мальчишка, как Драко, и они уже в штабель уложились, — Панси состроила скорбную мину. — Да что там: отринули напрочь лавры победителя и своих старых друзей и присоединились к этому мальчишке в затворничестве. — Мда, — разочарованно протянул Забини. Похлопал его по руке: — Она-таки права, Рон, прямо сейчас мы от тебя мало чего добьёмся, слишком уж ты одурманен парами ядовитого очарования нашего друга. Или всё же?.. Как ты думаешь, Драко? Малфой тем временем с видом крайне отрешённым дожевывал, очевидно, тот самый, ранее отложенный тост, но, если присмотреться, можно было заметить, что он удерживал его в странно-цепкой манере, до абсолютно побелевших пальцев. — Понятно, — чему-то улыбнулась Паркинсон. — Кстати, Уизли, ты тут пока вертел головой, я заметила у тебя на шее шрам. Можно посмотреть? — Зачем? — Просто любопытно. — Это Панси скромничает, — вмешался Забини. — Она изучает колдомедицину, даже хочет написать компаративную работу по регенеративным свойствам тканей под воздействием различных зелий. — Правда? — переспросил гриффиндорец, несколько обескураженный этой кашей из слов. Паркинсон кивнула, и Рон послушно встал, несколько наклонив голову вбок, демонстрируя начало зажившей и когда-то явно крайне глубокой режущей раны. Девушка критически её осмотрела, а потом попросила рыжеволосого снять футболку. — Она же у тебя явно проходит вдоль всего плеча, если не руки. Не видя в этом ничего слишком особенного — ну и ладно, если это очередная форма насмешки, не съест же она его — Рон стянул с себя футболку. Паркинсон прошлась кончиком наманикюренного красным пальца по шраму, будто оглаживая его. — Интересно, какое же заклятие могло ударить именно так. — Не заклятие, нож, — коротко пояснил Уизли. — Но если рана не темномагическая, значит, от последствий можно было избавиться элементарной хирургической магией, — непонимающе констатировала слизеринка. — Да, я не захотел. — Как необычно, — прокомментировал со своего места Забини. — И очень брутально, — вновь захлопала ресницами Паркинсон. — Наверное, ты её заработал, пока бегал по лесам с Поттером. Как и это тело, я полагаю. Ладонь девушки взметнулась с плеча Рона ему на грудь, скользнув дальше, вдоль пресса. Чувствуя себя под этими прикосновениями максимально некомфортно, он уже было хотел отскочить от приставучей Панси, но у него это вышло сделать не раньше, чем когда непререкаемо пророкотал голос вскочившего на ноги Драко: — Уберите же от него свои руки, наконец! К нему могу прикасаться только я. — Ревнуешь, Дракуля? — Нисколько, — ярость в тоне обратилась в вечную мерзлоту. — Всего лишь не переношу, когда трогают что-то, принадлежащее мне. — Вот оно как. Значит, Уизли тут не в одиночку помешался, — заключил Забини задумчиво. Малфой поморщился: — Я вынужден попросить вас обоих покинуть мой дом тотчас и не возвращаться без приглашения. Если, конечно, вы не хотите пасть жертвой охранных чар Мэнора, — тонкая, почти приглашающая улыбка. — Ладно, — не стал спорить Блейз. Потянул Панси за рукав: — Дорогая, пойдём скорее, а то Малфой готов потерять всякое чувство собственного достоинства из-за своей игрушки. Когда злосчастная парочка удалилась из комнаты, Драко отошёл к окну, выходящему в аккурат на парадный вход в поместье. Убедившись, что они скрылись куда-то в сторону ворот, парень несколько успокоился, но всё же позволил себе прошипеть: — Завистливые гады. — Так значит, я принадлежу тебе? — неожиданно выстрелил в лоб Рон, глядя куда-то себе под ноги. — Зачем ты вообще поддался на их уловки? — вновь взъярился слизеринец. — Очевидно, что они хотели спровоцировать реакцию! Любую реакцию. — Я это понял, пусть и не сразу, — не стали спорить с ним. — Только вот в итоге самую бурную реакцию они спровоцировали всё-таки у тебя. Малфой, резко развернувшись на пятках, подошёл прямо к нему, брови вразлёт: — Ещё секунда, и коготки Панси были бы на твоём члене, а длинный язык Блейза — у тебя в глотке! — Тебе не приходило в голову, что это уже мне решать? Конечно, Рон имел ввиду, что никогда бы не позволил ничему такому случиться, но его слова, казалось, лишь раззадорили гнев блондина: — Ну, ты не то, чтобы активно противился. Просто унизил меня тем, как легко тебя уговорить!.. — Ах, я унизил тебя? — подозрительно тихо переспросил гриффиндорец. — Да, безголовый ты гриффиндурок! — «Узнали о моей главной слабости, и с какой лёгкостью». — В следующий раз просто сиди молча и вообще не отходи от меня, ради Мерлина! — Я тебе что, новый Крэбб? Или Гойл? — По лицу Рона прошла тень: Малфой, сам того не зная, бил по больному. — Что за глупости, — бездумно отмахнулись от него, — я не представил бы ни одного из этих троллей в своей постели даже в страшном сне. — Ну да, — горько усмехнулся Рон, — я-то не тролль. Я просто принадлежу тебе. — Да в чём дело, что ты заладил? Или, — парень замер, как пантера перед прыжком, — у тебя уже есть кто-то другой на примете? Самые страшные догадки Рона подтверждались, и он пока не знал, как оправиться от покорёженной надежды — значит, вопреки всякому здравому смыслу, она всё же когда-то в нём жила. Ведь если стороннему глазу и могло представиться, что Драко реагирует так остро потому, что действительно что-то чувствует по отношению к нему, то ему казалось, что это — ничто иное, как желание владеть безраздельно. Малфой не станет делиться своим обожающим питомцем, правда же? Даже если однажды ему самому он осточертеет. И поэтому Рон только и мог, что возмущаться, возмущаться, пока власть Драко над ним не стала по-настоящему неограниченной. — А что, если и есть? Кто дал тебе право решать за меня? — Не драматизируй, — попытался сбавить обороты блондин, втайне замерев от страха, что, пойди этот разговор дальше, и ему может быть нанесён непоправимый удар. — Что бы ты там ни говорил, Хорёк, а я живой человек! Неужели ты думаешь, что если я всегда был в твоих глазах нищебродом и геройским прилипалой, если я дылда и не вышел лицом, то у меня нет души, нет сердца? Потому что они есть, слышишь! — Рон отпихнул подавшегося было ему навстречу Драко от себя. — Такая же душа, такое же сердце. И в этом я равен тебе. — Рыжий, я же не имел ввиду… — Ой, оставь всё это! — поморщился гриффиндорец. — Я прекрасно знаю, что ты имел ввиду. А ещё знаешь, что? Я не могу остаться и превратиться подле тебя в ничто. «Я буду в разы достойнее тебя, если я никогда не буду с тобой». — Нет, нет, — вдруг зачастил Драко. Вцепился ему в плечи: — Что ты такое говоришь? Ты всё-таки отказываешься от меня? «Это всё потому, что я так и не успел понять, как соответствовать его ожиданиям». — Малфой, мы нормально общаемся от силы два месяца. Ты же прагматик, ты знаешь, что нам будет даже проще по отдельности, и никто ничего не потеряет. — Я не понимаю, — голос Драко дрожал, — я… Ты, ты ведь любишь меня! Что-то внутри у Рона оборвалось и полетело в пропасть от этих слов. «Он не может знать наверняка. Правда же? Это невозможно. А я не могу сейчас поддаться его блефу, иначе будет ещё тяжелее его оставлять». — С чего ты это взял? Малфой посмотрел на него в неверии. Расцепил руки: — А ты можешь быть таким жестоким, да, Уизли? — Я просто говорю, как есть. Кто влюбляется в тех, кого когда-то ненавидел, за пару недель? — Идиот, какой же ты идиот, — прошептал на это Драко. «Почему ты так откровенно врёшь мне?» — Но мы оба знаем, что я не стану тебя останавливать, если ты на самом деле уйдёшь. — Конечно, — усмехнулся Рон, — ещё не хватало тебе до такого опуститься. — Но, — будто пропустил мимо ушей его саркастическую ремарку Малфой, — ты не уйдёшь, пока я не услышу того, что хочу услышать. — И как же ты планируешь… Драко вытащил из рукава палочку: — Nudabo plene! Рон зажмурился, толком не понимая, чего можно ожидать от неизвестного ему заклинания, а распахнув глаза, был слишком шокирован, чтобы выдавить из себя хоть слово. — Непорядок, — недовольно покачал головой Малфой, приближаясь, — ты будешь бесполезен, если так и будешь стоять, как суслик. — Ты…почему ты…я…только же поссорились… Зачем? — гриффиндорец то краснел, то бледнел, но был явно не в состоянии перебороть собственное возбуждение, что блондин, конечно же, не мог не заметить. — Я же сказал, мне нужно от тебя кое-что услышать, — Драко резко прижался к нему, кожа к коже. Прошептал, провоцируя волну мурашек вдоль спины: — Одежда лишь усложняет процесс. — Секс не имеет ничего общего с любовью, — вновь начал было Рон гнуть свою линию, — и вообще…ах, — тут Малфой остервенело укусил его за губу, а его рука, между тем, уже беззастенчиво шарила у гриффиндорца между ног. — Слишком много оценочных суждений, — коротко прокомментировал ситуацию Драко, опрокидывая парня на пол, — ты достал. — Ну что ты делаешь, — выдавил Рон с отчаянием куда-то слизеринцу в макушку. — Если это просто секс, Рыжий, то ты будешь просто наслаждаться процессом. Уизли хотел или выбраться из-под него, или оттолкнуть его от себя, чтобы уже положить конец пугающему своей спокойной обдуманностью безумию Малфоя, но тот уже сам привстал — правда, только чтобы уже в следующее мгновение оседлать его бёдра. Резкость его движений, нагота их тел, накал эмоций на пике их ссоры, комбинация всего этого мешала ясно думать и быстро реагировать. Настолько, что Драко, исступленно насаживающийся на его член, поначалу видится через марево, как лихорадочная фантазия. Но потом он вскрикнул, застонал в приступе боли, и картинка прояснилась: слёзы в глазах, закушенная до крови губа. — Драко, хватит! Драко! Малфой не останавливался, напротив, ускорив свой темп. — Да что ты делаешь! Ни смазывающего, ничего, ты не готов, я же чувствую!.. — Ну и что? — заносчиво вздёрнутая бровь, даже сквозь слёзы. — Я порву тебя. — Пусть. Для него это не было ни горячкой, ни мазохистской фантазией: у Малфоя была цель. Сбрось гриффиндорец его с себя, тот бы просто создал новые условия для продолжения совместной пытки экстазом. И поэтому Рон привстал, подаваясь вперёд, достаточно, чтобы обвить руки вокруг талии парня, спрятать лицо, зарывшись в его шею, и глухо признаться: — Я люблю тебя. — Чего? — невозможный, неумолимый, обожаемый. — Да люблю я тебя! Люблю! — Рон уже не прятался, а смотрел прямо на Малфоя, тряся его за плечи. — Как сильно? — тот, уставший, измученный, не сдавался до последнего. — Больше самой жизни. — Хорошо, — Драко тут же расслабился, повалился на него, изможденный. — Это хорошо. Рон потом ещё долго гладил его по голове, отводил светлые пряди со взмокшего лба, а сам думал: как так вышло, что его собственные чувства, тяжелые, тёмные, оказали такое влияние на слизеринца? Неужели они вызывали худшее в нём, делая зависимым от безусловной и не совсем-то здоровой или вообще нормальной любви Рона, а значит, опасным для самого себя? Весь остаток его дня прошёл рядом с Малфоем. Рон буквально носил его на руках: нанёс заживляющее, наполнил ему ванну, отнёс в спальню, предварительно напоив отысканной среди бездонных запасов поместья успокоительной настойкой, а после держал бледную руку в своей, сидя на постели Драко, пока он не заснул. За всё это время они почти не говорили. Малфой был доволен, что вновь получил желаемое, и, видимо, был уверен, что после произнесённого их ссора будет забыта; Рон же не хотел нарушать душевный покой Драко, опасаясь, что тот снова начнёт спор, на который ни у кого из них не было сил. Слизеринец не мог знать, что его поступок лишь укрепит желание Уизли прекратить эти отношения, которых он ни за что бы в своей жизни не мог предвидеть, предугадать, предотвратить наперекор своему глупому сердцу. Как повелось, если Рон и думал о своём будущем крайне мало, то вот о будущем Драко — постоянно. И в нём его кривоногой любви, так видимо коррумпировавшей желавшего владеть ею Малфоя, просто не могло быть места. И Рон исчез тогда же, без объяснений и прощаний, твёрдо веря в то, что Драко будет верен своим словам и своей натуре и никогда не унизиться до того, чтобы броситься на поиски кого бы то ни было. А особенно — на поиски человека, который посмел оставить его, даже любя его так сильно.

***

Малфой и правда не явился по его душу, ни через неделю, ни через месяц, ни через два. Несмотря ни на что, юный Уизли ощущал некое разочарование, но его с лихвой перекрывало облегчение: теперь всё пойдёт, как и должно было — Драко будет жить своей блистательной жизнью, а Рону можно выдохнуть и перестать цепляться за призрачную надежду. Однако его повседневность всё равно перестала выглядеть прежней, так как стала попеременно нарушаться рядом неожиданностей. Сначала на его пороге возникла Гермиона. Она долго держала его за руки и всё глядела глазами горького шоколада, ничего не говоря. Потом обняла, порывисто, крепко. А затем затараторила, в своей особой манере: — Ох, как я скучала по тебе! Все мы скучаем. Просто, Рон, пойми, никто не ожидал, что в тебе живёт столько сложностей и противоречий. И Малфой? Боже мой, это было слишком шокирующе, а ведь после войны и так нервы на пределе, душевные травмы и иже с ними, ты же должен понимать. Но ведь ты столько сделал для нас, для победы, мы через столькое прошли вместе. И, наверное, будь я на твоём месте, а ты — на месте Малфоя…или Гарри, или Джинни, — поспешно добавила девушка, чуть краснея, — я бы заступилась за вас. Убила бы, предала, заплатила любую цену. — Герм, не надо, — остановил её Рон, когда разговор зашёл о самом пугающем, — спасибо, что поняла. И прости, что я не мог тебе рассказать об этом. Гермиона вновь обняла его и с той поры частенько заглядывала на огонёк, впрочем, стараясь больше не упоминать ни о других их друзьях, ни о Драко, ни о самом конфликте. О Малфое не говорили и Паркинсон с Забини, которые появлялись то парой, то по отдельности, всяческими уловками пытаясь вытащить его из четырёх стен. Менее слизеринцами, они, конечно, не стали, но флирт свой прекратили вовсе, и Рон приспособился и подыграл их намеренному молчанию, как-то приноровившись почти наслаждаться их компанией. Надо же было с кем-то общаться в этом дивном новом мире. Через некоторое время объявился и Невилл, правда, в письменной форме. Он писал о том, что отправился в экспедицию по северной Африке в поисках новых видов лечебных трав, что понял, как ещё они молоды и глупы, несмотря на то, что одержали победу над опаснейшим тёмным волшебником их времени, а ещё — что влюбился. »…она из магглов, Рон, но она пережила не меньше, чем мы в последние пару лет, а ведь у неё нет возможности толком себя защитить, нет какого-то заклинания, чтобы мигом прекратить гражданскую войну, наркотрафик, никчёмное кровопролитие, напрасные смерти. И я признаюсь, потому что именно ты меня наверняка поймёшь: иногда, лёжа в ночи наедине со своими демонами, я ловлю её неслышное дыхание и представляю, как Авадой гашу жизнь всем местным лидерам, включая её отца и брата, топчу их, как саранчу, потому что они посмели заставить её плакать. По сути — больше крови, больше смерти, ничего это не изменит, и она меня только возненавидит за такое, но помечтать-то можно? Брат, ты пиши. Не мне тебя осуждать». Рон ещё мог допустить, что это всё влияние Гермионы, не иначе, но ветер перемен дул всё сильнее, и уже только дипломатическим тактом подруги его становилось рационализировать всё сложнее. Если в Мэноре «Пророк» и другие издания почему-то не водились, когда Рон наконец начал их почитывать, упоминаний о себе он уже не находил вообще. Во всяком случае, до поры до времени, потому что вскоре, пусть и изредка, начали печататься заголовки вроде: «Рон Уизли: забытые герои» и «Рональд Билиус Уизли: что он сделал для победы», всё с перечислением тех боевых и тактических действий, в которых он участвовал, как-то нарочито исключая нападение Пожирателей на Хогвартс. Гермиона добавила масла в огонь, прислав копию «Ведьмополитена», в данном выпуске которого был обширный биографический профиль на Рона, как утверждалось, «самого загадочного, а значит, и сексуального персонажа послевоенной эпохи». Самой резонансной, однако, доказала себя статья на первой странице «Воскресного пророка», где проводилась чёткая связь между тем, как Рон пытается реабилитировать поколение детей Пожирателей, налаживая с ними дружеское общение (и, естественно, наглядным подтверждением этому выступали колдографии с ним и друзьями Драко во время их встреч на публике), наставляя их, так сказать, на путь истинный, чтобы без ненависти, без рецидивов, а новое руководство Министерства его наказывает за благородные порывы души, бессердечно и, кстати, чуть ли не незаконно отнимая возможность стать аврором. Кингсли по такому поводу даже отправил ему Вопиллер: «Уизли, я должен был посадить тебя, пока у меня была такая возможность! У меня же люди скандируют теперь под окнами: «Рональда Уизли — в новые министры», и кто только додумывается до таких рифм! Ради Мерлина, да делай ты, что хочешь, иди ты в этот Аврорат, только приходи на Бал в честь Победы этим летом. И лучше — с кем-то из твоих слизней!». У самого гриффиндорца от таких эмоциональных качелей стала порядочно раскалываться голова на регулярной основе. Он, медля недели с две, уже почти было отправил своё заявление на поступление в аврорскую академию (таков ведь и был изначальный план, уговаривал он себя), как ему пришло письмо из Парижского университета магических искусств, места крайне элитарного и, как водится, престижного, в котором его звали изучать ЗОТИ и намекали, хотя и выражениях очень туманных, на будущие карьерные перспективы в академии. Это звучало куда лучше, чем снова драться, спасаться и жить на грани, и Рон, не давая себе лишний раз обдумать, откуда такое предложение вообще могло взяться, тут же принял его. Однако окончательно в своих догадках Рон утвердился, лишь когда одной ночью, часа в три, его растолкал Гарри. А кто ещё не расщепился бы при аппарации, будучи пьяным вдрызг, как не Мальчик-который-выжил? Пришлось включать везде свет, делать ему кофе, слушать малосвязные восклицания и пытаться выцепить из этого что-то по-настоящему важное. Такое, как, например: «Если бы не ты, то всю грязную работу всё равно Снейпу бы делать, не этому трусу, а я так неправильно о нём думал, так виноват, не хочу повторяться». Или: «Джинни несчастливая, да и я, ну и как к свадьбе готовиться прикажешь? Без брата и лучшего друга, не, не пойдёт». И, наконец: «Ты не думай, я это, не хотел так напиваться, но Огденское это такое крепкое, ух! Говорит, чуть ли не его пра-прадед им запасался, представляешь? А я не поверил человеку, сидел же такой нелепый, яблоки резал,» — удар поддых, разрыв аорты, а ведь даже имени никто и не произносил. До звёздочек перед глазами хотелось его увидеть, прижать к ближайшей твёрдой поверхности и смачно разбить точёный гордый нос, только вот в некотором смысле Малфой чего-то подобного и добивался, разве не так? До каких только крайностей не дойдёт человек с таким дурным характером. Чаша терпения гриффиндорца переполнилась, когда к нему заявился солиситор, помахивая портфельчиком, и предложил продать бар. — С чего Вы вообще взяли, что он мой? Я просто тут подрабатываю, а хозяин разрешает мне жить в комнатах наверху. — Будет Вам, мистер Уизли, кто ищет, тот всегда найдёт, а мой клиент очень заинтересован. Пусть это было закрытой сделкой между Гринготтсом и предыдущим владельцем, ему доподлинно известно, что Вы получили это место в наследство сразу после войны. — Ну, предположим. — Мы готовы предложить Вам около 2,2 миллионов фунтов за него. — Увидев нахмурившегося в непонимании Рона, мужчина добавил, улыбаясь чуть смущенно: — Извините, я много работаю с магглами, у нас, магов, всё как-то больше нерушимые клятвы и закрепляющие рукопожатия, бизнес мельчает. Я имел ввиду 440 тысяч галлеонов. Рон замер с приоткрытым ртом, силясь взять себя в руки. — Или, или! — с энтузиазмом продолжил его посетитель, видимо, не привыкший получать отказ. — Вы только дослушайте! Мой клиент вполне допускает, что Вам может нравиться владеть баром. Поэтому мы готовы предложить обмен: это место — на «Вейловы мечты» на углу Диагон-аллеи. — Кто, говорите, Ваш клиент? — занервничал Рон. — Какое это имеет значение? Мой клиент пожелал остаться анонимным лицом, это правда, но его предложение вполне реально. — Я даже как-то не сомневаюсь, — зло пробормотал парень себе под нос. — Этот бар не стоит и трети того, что Вы предлагаете. Мне любопытно узнать, что такого в этой дыре, привлекающей разве что криминал и мракоборцев, что Ваш клиент готов отдать за неё самый популярный бар магического Лондона. — Мистер Уизли, это, конечно, такой деликатный момент, но криминальные элементы — это ведь тоже клиентская база, и она может быть очень обширной! Он наймёт истинного профессионала на позицию менеджера, и вскоре Ваш бар будет приносить доход, возможно, даже больший, чем «Мечты». — Правда? — деланно восхитился Рон. — Спасибо за идею, я сам, пожалуй, так и поступлю! — То есть Вы отказываетесь? — кисло переспросил солиситор, недовольный тем, что он сам себя одурачил. Младший Уизли задумался, а потом решился: — Не совсем. Если Драко Малфой придёт лично и объяснит мне, почему он готов переплатить за мой бар, то я готов передумать. — Но лорд Малфой не… — завёл оправдательную речь мужчина, на что Рон только покачал головой. — Я отдам Вам должное, Вы пытались. Либо этот Ваш анонимный клиент тащит сюда свою тощую аристократическую задницу, — нет, Вы так и передайте! — либо я посчитаю, что он сдался. На том солиситор и откланялся, пообещав уведомить его о решении своего клиента через сову. Имя клиента вслух он упорно не произносил до последнего. Никакого уведомления, конечно же, не последовало. Рон бесился, следя за дверью бара даже в самые загруженные ночные часы, вздрагивая от любого лишнего скрипа днём, но ни к чему, кроме кругов под глазами, это не вело. Малфой ведь не умел по-человечески. Он заявился через понедельник, деликатно постучал во входную дверь: бар был закрыт после бурной воскресной пьянки, и Рон как раз бегал из угла в угол, пытаясь магией приспособить любой годящийся для уборки предмет. Он не мог знать, но, вопреки всякому смыслу, всё-таки знал, кто стоит по ту сторону двери, и проигнорировал этот стук. Последовали ещё, один, второй, третий. Рон уже не бегал, а просто стоял, с тряпками через плечо, не двигаясь с места и едва позволяя себе дышать. — Алохомора, — меланхолично произнесли наконец, и дверь всё-таки отворилась. Первым, что сказал ему блондин, было критическое: — Твои охранные чары не действуют только на меня, или они в целом настолько плохи? — Не нравится — не покупай, — мгновенно отреагировал Рон, отходя вглубь помещения. — Мелочь, исправим, — деловито ответили ему, впервые оглядывая бар в дневном свете. — А в целом, тут не так и плохо. — Почему ты хочешь его купить? Малфой вздохнул, стягивая с плеч мантию и кидая её на ближайший стул: — Сразу к делу, да? Неужели даже не предложишь мне выпить? — В одиннадцать утра? — Вина можно выпить и перед обедом. — Пей с Гарри, — парировал Рон. — Он совсем не умеет, — не стал отнекиваться слизеринец. — Всё, хватит твоих ля-ля! — парень от всей души бухнул кулаком по барной стойке, туда же с негодованием кинул все никчёмные тряпки. Поморщился. — Больно? — тут же бросился к нему Драко. — Дай посмотрю! — Жить буду, — пробурчал Рон, отходя в сторону и глядя на собеседника исподлобья. — Говори, но по делу. — Да уж, надо бы, пока ты себя не покалечил вконец, — ядовито заметили ему. — Малфой! Калечить себя - это, скорее, по твоей части. — Ладно, ладно. Лучше, наверное, сразу правду, — тонко усмехнулся Драко, с каким-то подспудным удовольствием ловя очередной мрачный взгляд. — Это жуткое место, где сам воздух пропитан отчаянием и безнадёжностью — пожалуй, последнее место, где тебе нужно было бы находиться. — Больно ты знаешь, что мне нужно. — Рыжий, ради Мерлина, даже само название — «Лилия» — уже определяет состояние души владельца. Другие, может, и не обращают внимания, столько хозяев сменилось, всё-таки, но я-то знал, на что смотреть. — На что ты намекаешь? — возмутился Рон. — Что я возьму, сменю «Лилию» на «Дракона» и буду тут упиваться жалостью к себе? — Не совсем. Что ты всё вечно передёргиваешь? Гиппогриф тебя затопчи, Уизли, вот поэтому я и не хотел появляться лично! — Да? Чтобы продолжать играть в принца из сказки в ближайшей тени? Чтобы я впечатлился, зашёлся тут слюнями и сам прибежал к тебе обратно? — Нет! Уже проходили, знаем. Ты вернёшься, снова начнёшь сомневаться, сам себя взвинчивать, и в итоге уйдёшь вновь. Я, в принципе, готов за тобой гоняться беспрестанно, — слабая улыбка в его сторону, — но хотелось бы прийти к более перманентному решению. — А ну-ка, порази меня, — неприятно усмехнулся Рон. — Будет очередная манипуляция великого стратега. — В том-то и дело, что мне так не хочется, Рыжий, — Драко вскинул на него какие-то совершенно больные глаза. — Когда ты в тот раз исчез, я задумался. Вспомнил, что ты говорил до этого, во время ссоры. Спрашивал себя: «Он безумно любит меня, а я не хочу отпускать его, совсем, никогда. Так почему же он не может просто быть счастливым? Почему этого недостаточно?». Рон отвёл взгляд: и правда, почему? — Я честно попробовал поставить себя на твоё место, — Драко, видимо, решил выговориться до конца, превращая диалог в отповедь. Пожал плечами: — Не знаю, насколько хорошо это у меня вышло, я, в общем-то, раньше никогда не испытывал в этом необходимости. Представил себя тобой. Представил, как тяжело любить кого-то, совсем на тебя не похожего, скрывать это ото всех, включая него самого. Стыдиться этой любви. И стыдиться себя. Гриффиндорец наконец осознал, что Малфой знал, знал обо всём. Но как давно? И разве его это знание не должно было оттолкнуть? — Постой, я ещё далеко не закончил, — опередил все его вопросы парень, правильно трактовав изумлённо-испуганное выражение лица Рона. — Ты обменял свою любовь на всё остальное, когда-либо имевшее для тебя значение. Ты наверняка не хочешь это так называть, но это всё-таки была жертва, Уизли, причём жертвоприношение на крови. Потому что потом вышло так, что у меня снова было всё — поместья, счета, друзья, семья, свобода — как выражается маман, «вся жизнь впереди», а ты остался ну совсем ни с чем. И, уж прости, но ты ещё и приобрёл клеймо предателя и убийцы. Пусть не все знали, но все, кто был важен, да? Опять закружилась голова. Рон, вконец очумевший, присел на барный стул, гадая, как угомонить кровь, барабаном лошадиной дозы адреналина стучащую в висках. — Прости, — осёкся Драко. — Я вовсе не желаю довести тебя до обморока, просто не хочу больше недосказанностей. — Нет, ты…ты продолжай. — Я просто пытаюсь сказать, что осознал, пусть не мгновенно, не за раз, что не могу быть для тебя всем. Не должен быть для тебя «больше самой жизни». Конечно, очень бы хотелось, — не стал лукавить Малфой, — но, кажется, это делает тебя несчастным. А больше, чем владеть тобой единолично, мне только хочется видеть твою счастливую улыбку. И… — наверное, Рон впервые видел, что Драко способен так краснеть, — важнее этого нет ничего. — И ради какой-то там улыбки ты поднял на ноги всё СМИ и поил ненавистного Гарри Поттера своим лучшим Огденским? — Не лучшим, — хитро улыбнулся слизеринец. — Но всё же очень и очень неплохим. А вообще, Рыжий, знаешь, бывший Пожиратель или нет, но если у тебя есть деньги — значит, есть и власть. — На кой, по твоей логике сильного мира сего, мне нужны были Вопиллеры Кингсли? — Не только же, — не дал разговору уйти в очередной обмен остротами Малфой. — Идея была в том, чтобы вернуть тебе всё то, что любовь ко мне у тебя отняла. Чтобы ты не думал о ней, как о жертве или грязном секрете. Чём-то, что только разрушает. Потому что, пусть и всепоглощающая, она всё же красивая, трогательная, светлая. Очень храбрая. Я так им и сказал, всем этим твоим друзьям, что ради любого из них ты сделал бы что-то равно самоотверженное и страшное. Твоя любовь — лишь продолжение тебя. Драко замолчал на мгновение, переводя дыхание. Столько искренности — больше, чем за весь его прожитый век. Только ради этого импульсивного гриффиндорца был он готов держать душу нараспашку так долго. Рон смотрел на него, даже будто не мигая, очевидно, пытаясь осознать, что же именно сейчас произошло, однако в какой-то момент резко крутанулся на барном стуле, предоставляя Малфою на обзор свою сгорбленную фигуру. Тот вздохнул: — Я что-то сказал не так? — Нет, — стало приглушенным ответом. — Всё так! Уизли повернулся обратно так же стремительно, как и до этого. Выглядел разъяренным донельзя: — Какой ты добренький, Малфой! Вот чего ты вдруг стал таким добреньким, а? Пожалел меня? Отблагодарить захотел? Молодец, долг отработал, у меня теперь всё снова просто обалденно! Вот даже не думаю, что ты мне вообще теперь нужен, вот как у меня всё обалденно! Драко стремительно сократил расстояние между ними, нависнув над сидящим Роном. Снова тяжело вздохнул: — Ты меня вообще слушал? Оттянул его голову, резко дёрнув за волосы на затылке, заставляя поднять лицо навстречу ему — поцелуй вышел жалящим и безжалостным, потому что гриффиндорец упорно не отвечал, и их зубы попеременно сталкивались. Сдавшись, Малфой отпустил его. — Ты сказал, что даже не хотел появляться передо мной лично. Это подразумевает чувство отработанного долга, Хорёк. — Да нет же, идиот. Я просто хотел дать тебе время, чтобы ты пришёл в себя, вернулся к своей жизни, соскучился по мне, в конце-то концов! — Окей. Считай, что я соскучился. Скучал по тебе каждый грёбаный день. И что ты со мной теперь будешь делать, дальше спасать от самого себя? Блондин грузно присел на соседний барный стул, глубоко задумавшись. «Вот как ему втолковать? Не лев, а самый настоящий осёл, не переупрямить». — А знаешь, — заговорил он осторожно, — даже в начале это не была просто благодарность. Действительно, я примчался в эту твою «Лилию», преисполненный намерений защищать тебя от всего мира, включая твоих близких, которые тебя, моего защитника, не поняли и подвергли остракизму. Но увидел тебя, и всё, считай, уже пропал. Только я был потом бесконечно занят тем, что всё мучился: как мне заставить тебя быть со мной всегда? И какие свои стороны мне показать, а какие скрыть, чтобы ты меня точно никак не разлюбил? Потому что, если так пораскинуть, что ты такого во мне нашёл? Ничего же особенного нет, казалось мне. И поэтому я уж точно никогда не думал, что ты хуже меня, что любовь делает тебя слабее. Напротив, я пытался дотянуться до тебя. — Серьёзно? — Рон вновь смотрел на него во все глаза, не веря, что слизеринец может признаваться в чём-то настолько личном. — И хотел бы я преувеличить своё безумие, — самокритично заметил Малфой, — но куда уж дальше? Смысл в том, Рыжий, — он убеждающе положил руку ему на колено, — что я был так занят заманиванием твоей любви в своей капкан вечности, что и не заметил, как сам полюбил не менее сильно. — Но, Драко, это… — Что, Малфои не умеют любить? Я слишком эгоистичен для этого? Это всё, возможно, и похоже на правду. Даже не могу сказать точно, люблю ли я своих помешанных на роде и долге родителей или продолжаю так это называть ради приличия. Так я ведь и не претендую на звания и награды. Я только учусь любить, Рыжий. Могу тебе гарантировать, что буду так же доводить тебя своими капризами, хитростями и ревностью, не буду жаловать в гостях не только своих друзей, но и твоих, буду редко говорить о переживаниях или чувствах вслух. Но зато я буду очень стараться, чтобы ты был счастлив. Я уже стараюсь. — Ты так говоришь, как будто у нас есть общее будущее. — А почему его не должно быть? Ты же принял приглашение из Парижа? — Только не говори, что и тут ты… — снова схватился за голову Рон. — Ну конечно, я! Но заметь, я просто предоставил тебе такой выбор, ты мог его и не делать. Всего-то нужно было написать их ректору, поделившись твоими данными. Ещё бы он отказал иностранной знаменитости, — хмыкнул Малфой. — И что же, ты тоже собрался в Париж? — Да, но я не планирую просто слепо следовать за тобой, Рыжий. Мне всегда были интересны зелья, так что я записался на курсы в том же университете. Это значит, что я пока не буду полноценным студентом, но это даст мне возможность понять, действительно ли я хочу этим заниматься профессионально. Хотя и шанс встречать тебя после занятий, приглашать на свидания, показать мой Париж, сделать его нашим — не такой уж и малый бонус. Плюс, у меня есть замечательные апартаменты с видом на Монмартр, и… — Драко, стой, ты забегаешь слишком далеко вперёд. Для меня. Ты только не обижайся, но я ещё должен хотя бы толком привыкнуть к самой мысли. Ну, что ты, и что я, и что ты всё знаешь, и что это взаимно. — Хорошо, — легко согласился Малфой, и, не делая пауз, завлёк его в поцелуй. Вышло ласково, легко, успокаивающе. Рон прикрыл глаза, будто боясь проснуться. Задыхаясь от нежности, Драко прошептал ему в губы: — Ты можешь говорить мне обо всём, чего хочешь, Рыжий. Планы могут и будут меняться, но сам я никуда не денусь. Моя судьба — здесь, по твою сторону, потому что только здесь — истинно равный мне. — Значит, у нас всё ещё впереди, Драко? Сейчас Рон был похож на ребёнка, которому подарили на Рождество зараз и книззла, и пол-Сладкого Королевства, и только что вышедшую модель «Нимбуса». Он всё-таки решил довериться ему! У Малфоя защемило в сердце. — Значит, привыкай, — только и смог сказать он, будучи в очередной раз не вполне уверенным, как выразить то, для чего попросту не может быть достаточных слов, и щёлкнул своего возлюбленного сомневающегося по носу, уже зная наперёд, что это станет жестом, понятным только им двоим, как и эта любовь, непредсказуемая, глубокая и завораживающая, подобно океану.