Обвинённый в любви

Малфой тогда не соврал Рону: цели у него и правда были весьма корыстными. Пожалуй, во время разговора с Джиневрой Уизли ему бы такое и в голову не пришло. Но стоит принимать во внимание, что на тот момент он был полностью захвачен врасплох тем, что узнал, и его одолевала настоящая буря путаных эмоций, разобраться в которых он не хотел и пытаться. Да, Рыжий бросился в омут с головой, пожертвовав всем и вся ради него — впрочем, какой гриффиндорец поступил бы иначе, втемяшив себе в голову некий высший идеал? Кто-то бы сказал, что да, это трогательно, в некоторой степени даже трагично. И так безотчётно, воистину сумасшедше Драко, вероятно, уже никто бы не полюбил. Но в этом-то как раз и заключалась проблема. Отдельные люди могли проживать сотни жизней в бесконечном цикле реинкарнации, и то на их долю не выпало бы вот такого вот Рональда Уизли. Так почему он, Драко, стал избранным (совершенно, конечно, не в таком смысле, как святой Поттер, спасибо судьбе за очередную насмешку)? По убеждению самого слизеринца, единственная его особенность заключалась в том, что сам любить он не особо-то и умел, как раз в этом малышка Уизли была права, как никогда. Любовь была концептом, созданным для романтиков, философов, тонких натур или героев. Неудивительно, что Рыжего никто не понял, а посочувствовала ему одна сестра: вот пойди он на безрассудный поступок ради лохматой зубрилы Грейнджер, все бы, вероятно, поохали и повздыхали, но явно сделали бы попытку войти в его положение. Глупо было бы отрицать, что Драко был разозлён поведением так называемых близких Рона. Если у слизеринцев и есть пара-тройка положительных черт, то сама явная из них — преданность, лояльность по отношению к семье. Тебя могли выжечь из семейного древа, но даже в этом случае никогда бы не оставили на произвол судьбы. К тому же, после сделанного Рыжим, предоставить ему кров вдали от враждебных взглядов и пересудов было делом чести. Однако уже после, увидев младшего Уизли в злополучном баре, обменявшись лишь первыми фразами, Драко был неспособен отрицать и другое: его тянуло к этому проблемному парню с почти неземной силой. Для кого-то, никогда не знавшего желания, полагающего себя хладнокровным и безучастным, подобное тоже могло показаться безумием лишь само по себе. Малфой-мэнор и тот, казалось, весь ожил, будто проникся светом изнутри, лишь стоило простодушному гриффиндорцу в нём поселиться. Домовики суетливо радовались присутствию гостя, вокруг которого можно было хлопотать, и который неизменно удивлялся и был страшно благодарен за их расторопность, и втихаря — тому, что их привычно раздражительный и высокомерный хозяин как будто подобрел и словно бы почти обрёл гармонию с миром, позволив своему микрокосму расшириться до двух человек. Безусловно, Малфой частенько ворчал себе под нос, осуждая «местных плебеев, которые явно не умеют обращаться с домовиками, раз так их поощряют», но почему-то всегда улыбался, пусть и коротко, как-то по-воровски, при виде подобных сцен. Рон частенько подлавливал его на таких моментах и посылал ему ответные улыбки: по-мальчишески широкие, безудержные, лучащиеся счастьем. Слизеринец из-за подобного порой ощущал себя старше него на десятки лет, а ещё его неизменно поражало, как кто-то мог остаться настолько открытым и безмятежным после всего, что ему довелось пережить. В общем и целом, после того самого утра, когда он, вяло посопротивлявшись, остался в Мэноре, Рыжий словно бы отпустил себя. Парень не скрывал того, что наслаждается компанией Драко, и больше не дёргался каждый раз, будто пораженный молнией, когда они случайно соприкасались. Напротив, теперь он сам стал непринужденно нарушать личное пространство Малфоя, то плюхаясь рядом с ним на диване бок к боку; то подкрадываясь сзади к нему в библиотеке, когда блондин чрезмерно увлекался каким-то трудом, с нарочитым комфортом устраивая свой подбородок на остром плече и вчитываясь в те же строки; а однажды он даже позволил себе пожаловать в покои хозяина дома (возмутительно!) и защекотать его до полного пробуждения (нелепо!) — видите ли, уже было за полдень, даже аристократам негоже так долго почивать. Время от времени Рыжий пропадал, пусть и ненадолго. Он никогда не говорил, куда именно, а впрочем, Драко и не настаивал на объяснениях. Что, тем не менее, ничуть не значило, что подобные отлучки оставались им не замеченными или что они не заставляли его задаваться множеством вопросов: видится ли Рон с кем-то украдкой, например, с Джинни? Но тогда зачем быть таким скрытным — как неподобающе для гриффиндорца! Тогда, возможно, он бегал к Грейнджер, которая наверняка быстро простила неудавшегося возлюбленного (ни от одного наблюдательного слизеринца не укрылось, как та выпендривалась ещё на Святочном балу на далёком четвёртом курсе, стараясь вызвать ревность младшего Уизли). Но в любом случае — для чего? Он скучал по своим? Малфой что-то делал не так, и ему было одиноко наедине с ним? От таких мыслей становилось обидно, ведь, если быть честным с самим собой, Драко как раз только побыв рядом с Рыжим понял, как стремительно может начать таять ледяной панцирь из одиночества, в который он был закован, наверное, с самого детства. Как-то раз Рон пропал с раннего утра и вернулся только на следующий день. Бедный младший отпрыск семьи Уизли не мог и догадываться, что Малфою придёт в голову приказать домовику подкараулить его в комнате и сразу же отчитаться о его прибытии. Парня немедленно пригласили спуститься к обеду, но он зря обрадовался возможности тут же увидеться с Драко: всю трапезу тот мерил его глазами, мерцавшими холодным гневом, при этом не произнеся ни пол-слова. Даже Рон почти сразу сложил два и два, поняв, что причина заключалась в его долгом отсутствии. Хотя его возмутило, что Драко почему-то ожидает, что он всегда должен быть подле него, будто действительно подобно комнатной собачке, ему не хотелось с ним ссориться, не после того, как он узнал, каким слизеринец может быть с ним в хорошем расположении духа. Пришлось смело выдержать колкий взгляд и как можно поспешнее выдохнуть: — Прости. Светлые брови изогнулись в нарочитом изумлении: — Совершенно не понимаю, о чём ты, Уизли. — Так я теперь ещё и «Уизли»? — невовремя отвлёкся Рон. — Ты всегда им был, разве не так? — Ладно, не хочу играть в твои игры, Драко. Я обещаю, что больше не буду так задерживаться и заставлять тебя волноваться. Малфой открыл было рот, чтобы по привычке ему в чём-то возразить, но его собеседник на это только закатил глаза и весело продолжил: — Не надо отрицать, ты волновался. Но переставай уже дуться! И ещё кое-что. Мне нравится, когда ты называешь меня Рыжим, так что не прекращай, пожалуйста. Тогда одна эта фраза как будто на мгновение выбила из лёгких Драко весь воздух. Только этот увалень мог так невзначай обнажить чувства другого и продемонстрировать свои собственные, даже этого не заметив. Очевидно, чувства вообще давались ему просто. Они прожили под одной крышей почти месяц, а Драко не переставала поражать эта совершенно особая способность Рыжего. Тот принимал его всего без лишних вопросов и уточнений, словно бы так оно и было с самого их знакомства, словно он был по его сторону всегда. Но ведь это было не так! Рон не спрашивал больше о том, что двигало Малфоем, и его ничуть не удивляло то, что во многом их существование стало замкнутым друг на друге. Юный аристократ с неудовольствием признавал, что видел подобное раньше: именно в таком духе проходили почти все слизеринские вечеринки к концу шестого курса, — ты знаешь, что такой возможности завтра у тебя может и не быть, у тебя вообще может не случиться завтра, поэтому сегодня ты ни в чём себе не отказываешь, отпустив ситуацию полностью, живя, как во сне. И в рамках такой логики становилось бесславно очевидно, что Рыжий боялся не успеть им надышаться, уже зная наверняка, что потеряет его. Это раздражало по двум причинам. Во-первых, Драко стал обнаруживать у себя наличие подобного же страха, пусть и был полностью неспособен его объяснить, хотя и понимал, что он идёт рука об руку с другими новыми и странными вещами — например, такими, как желание постоянно прикасаться к Рону (действительно ли его губы такие пухлые, какими кажутся?) и спрятать его от всего мира (мало ли, вдруг он увидит одну из тех паршивых статеек в Пророке, спекулирующих о разрыве в Золотом Трио, и чувство вины таки переборет в нём всякие другие?). Во-вторых, подобное поведение Рыжего означало, что он не верил в долговременность сложившейся ситуации. А как по мнению Драко, так ему и всей жизни не хватит, чтобы разгадать, за что же этот парадоксальный человек его полюбил! Без этого знания слизеринец не мог оценить жизнеспособность этой любви, а если конкретнее — как сильно нужно ему поменяться, чтобы соответствовать своему образу в розовом мировосприятии Рона, и хватит ли её на них двоих. Таким образом, его корыстный план заключался в том, чтобы вывести формулу вечной любви Рональда Уизли. Только вот к его сожалению, сколько Драко не прослеживал каждый задумчивый взгляд, всякую ласковую улыбку и неосторожное слово, ближе к истине он не становился. О том, зачем ему вообще нужна подобная формула, Драко старательно не задумывался. Это ведь как в зельях, да? Какая разница, что вдохновило тебя на эксперимент, если ты в конечном итоге проведёшь его удачно. Возможно, у Малфоя ничего не получалось, потому что в какой-то момент Рыжий подловил его на излишне пристальном внимании к своей персоне, и произошло это при обстоятельствах самых смущающих. Где-то по прошествии двух недель мирного сосуществования Драко подумал о том, что неплохо бы окончательно зарыть ещё один из символов топора войны между ними и сыграть с Рыжим в квиддич: в конце концов, в своё время он доставил гриффиндорцу немало неприятных моментов, издеваясь над ним в полёте. Идея ему настолько понравилась, что парень решил не дожидаться завтрака и поставить Рона перед фактом сию же минуту — только вот ворвавшись в чужую спальню, он обнаружил, что она была пуста. Пока Малфой позволил себе секунду недоумения, дверь в комнату отворилась. — Хей, Драко! — весело окликнули его. Блондин развернулся, да так и застыл. Рон стоял перед ним абсолютно…мокрый. Струйки воды мерно стекали по рельефным мускулам, вторя светлой, почти не заметной дорожке волос, пропадающей за едва прикрывающим пах полотенцем, и Драко ощущал острое желание проследить весь этот путь своим языком, заострив особое внимание на ярко выраженных кубиках пресса. — Малфой, ты чего? — снова заговорило видение. Драко моргнул, раз, второй, и морок спал. Он сделал шаг навстречу к Рону: — Я хотел… — и ощутил, как заваливается назад, теряя всякий контроль над своим телом. Зажмурившись изо всех сил, уже ожидая столкновения с полом, он к своему удивлению обнаружил, что его спину и шею обхватили крепкие руки. Распахнув глаза, Драко столкнулся с синим немигающим взором парня, склонившегося над ним непозволительно близко, так, что при желании можно было сосчитать веснушки у него на лице. Вместо того, чтобы встать и разорвать это недобъятие, впрочем, Малфой еле сдерживался, чтобы не вжаться в распростертое над ним тело и потеряться в горячечных прикосновениях. -…если ты хотел этого, то мне нравится, продолжай, — мягкий, обволакивающий, чуть дразнящий шёпот. — Ничего подобного! — возмутился было Драко и резко встал, но в противоречие его словам его руки оказались на плечах у Уизли. Тот понимающе усмехнулся. — Знаешь, я замечаю, как пристально ты смотришь на меня иногда. — И как же? — теперь на шёпот перешёл уже Малфой, будто не найдя сил на большее. — Как змея, надеющаяся загипнотизировать кролика. — «Если бы ты знал, как ты близок к истине, Рыжий». Но в ответ блондин только фыркнул: — Сказано очень банально. — Пусть так. Но я всё-таки лев, Драко, — и тут Малфой ощутил, как его резко притянули к себе за талию, — не играй со мной. Слизеринец правда хотел найти правильные, смущающие, сочащиеся сарказмом слова, чтобы парировать эту не самую изысканную попытку его соблазнить, но его парализовала атмосфера момента, в котором властвовал Уизли. Сейчас он не казался своим привычным добродушным собой, всё в нём было какое-то хищническое, опасное и, что греха таить, невыразимо сексуальное. Но Драко был бы не Драко, если бы промолчал совсем: — Я вообще-то хотел в квиддич сыграть. — Да? Я думал, ты только умеешь скандировать. «Рональд Уизли — наш король, Рональд Уизли — наш герой»… Ну же, повторяй за мной, — выдохнули Драко уже куда-то в губы. Только Рыжий, гриндилоу ему в завтрак, мог взять строки из издевательских стишков, по дурости сочинённых самим же Малфоем, и превратить их во что-то настолько пошлое! Внизу живота предательски потяжелело, и был неровен час, когда Уизли бы понял, что Драко готов поддаться его чарам, чего допустить было никак нельзя, не до того, как Малфой порядком бы во всём разобрался. — Почему пол вообще был мокрым? — постаравшись напустить в голос строгости выпалил он. Рон тяжело вздохнул и расцепил кольцо из рук, растерянно улыбаясь и будто становясь прежним собой. — Я забыл полотенце в шкафу в комнате. — Ты что, прямо из ванной сюда за ним вернулся? — «Голым?». — Ну да, пришлёпал. А что мне было делать, пытаться докричаться до тебя? — Рыжий оправдывался с совершенно детским выражением святой невинности. — Да не до меня, до до-мо-ви-ка! Недотёпа. Пробурчав эти слова, Драко стремительно покинул спальню. Он очень надеялся, что его ворчливо-нравоучительный тон отвлёк гриффиндорца от его горящего лица. Впрочем, впоследствии он не раз проклинал себя за то, что испугался собственной реакции и не позволил чему-то случиться, потому что, хотя и позволяя себе порой лёгкий флирт, столь честным в своей страсти Рыжий больше с ним не был. Вообще, с бегом времени было намного труднее игнорировать повседневный до скрежетания зубов вопрос: «А что дальше?». Рон в «дальше» как будто и не верил, все дни с Драко для него сливались в один, а сам Малфой искал ответы на вопросы, которые для нормальных, умеющих функционировать в присутствии других людей в их жизни, личностей были вовсе не обязательны. В итоге ничего не менялось, кроме, конечно, того, что представлять существование без Рыжего становилось всё мучительнее. Точкой невозврата стал, на удивление, разговор с Нарциссой. Она связывалась с сыном через камин примерно раз в неделю, предпочитая это письмам, поскольку так Драко «не мог притворяться, что ещё ничего не видел, и после молчать сутками». Парень долго и старательно скрывал присутствие в поместье третьего лица, ибо не знал, как начать объяснять что-то, что не готов был объяснить даже себе. На этом, собственно, его и подловили. — Я слышала, у тебя гости. Уже с месяц как. — «Проклятые домовики!». — Да. И что с того? — Ничего, — деланно вздохнула леди Малфой. — Я ведь так полагаю, это не какая-то юная благородная особа, которая принесёт гордость нашему роду? — Вы полагаете правильно, maman, это не девушка. Хотя убеждён, что вы и без меня прекрасно осведомлены вплоть до имени, кто это. — К чему же так официально, Драко? Неужто ты злишься на меня за настолько невинный вопрос, дорогой? — Я прошу не считать это грубостью, но мне кажется, с меня довольно попыток принести гордость нашему роду. — И поэтому ты решил выбрать в сожители этого мальчика, Уизли? Причём, ты мог выбрать любого из сыновей этой семьи предателей крови, но с какой-то фатальной очевидностью остановился на самом невзрачном. Драко никогда не позволял себе терять лицо при родителях, ни разу, даже во время войны. Но от таких слов матери у него просто вскипала кровь. — Не смейте, maman! Вы его совершенно не знаете. И более того, возможно, такие вести не доходят до Франции своевременно, но мы живём в новое время. Такого понятия, как «предатель крови», больше нет, и быть не может. Разговор очень хотелось закончить побыстрее, тем более, что парню показалось, что он услышал кого-то в коридоре. — Ну будет тебе, Драко, мы же взрослые люди, — примирительно пропела Нарцисса. — Я просто хочу, как лучше для тебя. Возможно, ты считаешь, что выгодно иметь при себе такой…экземпляр. Только ты ошибаешься: влияние Рональда Уизли как героя войны и раньше было ничтожно по сравнению с его соратниками, а теперь он и вовсе, Мерлин, как это сказать? Est rejeté? — «Отвергнут»? Maman, прекратите свои ужимки, вы просто хотели, чтобы я сам сказал это вслух. И вы ищете зацепки не там. Я вовсе не стремлюсь к своей выгоде в этой ситуации. — «По крайней мере, не такой, какую ты способна представить, мама». — А, — женщина как будто просияла. — Так это для тебя эксперимент. Что ж, поживи вволю, пока ты так молод. — Да нет же!.. — Драко почти перешёл в крик. — Мы просто друзья, — уже сдержаннее. — Как вы можете помнить, у меня таких никогда не было. Не в силах больше выносить покровительственный тон родительницы и будучи неспособным донести до неё свои реальные чувства, Малфой потушил камин. В кабинете стало пронзительно тихо, и только это позволило услышать Драко эхо стремительно удаляющихся шагов. Бежать вслед за Роном тогда показалось бессмысленным. Ведь он не сказал ничего такого, за что следовало бы оправдываться? Это всё мама. Более того, Драко даже пытался его, Рыжего, защитить, по крайней мере, настолько, насколько ему позволили нервы и нормы поведения в их семье. Как выяснилось, Малфой совершил страшную ошибку в своих суждениях: с того момента гриффиндорец стал держать дистанцию. Сначала Малфой по привычке списывал это на свою паранойю, но после пары дней он уже явственно ощущал, как невидимый барьер между ними растёт и ширится. Порой Уизли заносил было руку, чтобы прикоснуться к Малфою, тронуть его за плечо, например, и резко отдёргивал её, как если бы ошпарившись. Улыбался он тоже всё реже, а взгляды, которыми парень провожал Драко, вместо лучистых стали тоскливыми. Получалось, как если бы они вернулись к самому началу - и даже хуже. Малфой понимал, что пришло время поговорить с ним по душам, но даже не представлял, с чего начать. Потенциально любая правда о том, какое место он отводил Уизли в своей жизни или как он к этому пришёл, могла оттолкнуть Рыжего навсегда. Говорят, чувства, даже самые сильные, рано или поздно начинают угасать — так может, обрывки его разговора с матерью стали тем самым моментом для Рона? Тогда что и пытаться его переубедить? Первобытный страх потери сковывал разум, не позволял чувствовать вкус еды и мешал спать по ночам. Но всё-таки прямолинейный гриффиндорец не выдержал первым, когда Драко прошёл мимо него в коридоре западного крыла, смотря прямо перед собой. — Драко! Эй, Драко! Малфой развернулся с каким-то обречённым видом. — Да? — Ты неважно выглядишь, — с беспокойством вглядываясь в него и тут же забывая о собственных переживаниях, которые нянчил уже некоторое время, сказал Рон. — Может, ты заболел? — в этот момент показалось правильным подойти к нему и положить ладонь на лоб, чтобы проверить температуру. Парень сделал это без всякой задней мысли, по инерции повторяя то, что столько раз наблюдал за своей заботливой матерью. Но Драко в ответ вскинул на него свои серые омуты и посмотрел с какой-то особенной, грустной серьёзностью. Младший Уизли испугался, сам толком не понимая, чего, и руку тут же убрал. — Ну вот опять, — безжизненно прокомментировал его действия Драко. — Я так и знал, что ты так сделаешь. — Что? — Рон совсем растерялся. Блондин недовольно прошипел что-то себе под нос. — Что? Что не так? — переспросил его Рон. — Мне это надоело, — сказал Драко уже громче, снова уставившись прямо на него, и гриффиндорец оцепенел от ужаса. Малфой хочет сказать, что ему надоел…он? Не давая ему опомниться, Драко обхватил его за затылок, прислоняясь лбом к его лбу. Прикрыл глаза, втягивая знакомый, ставший родным запах и пытаясь сосредоточиться, желая донести до Рона что-то важное без того, чтобы признаться в самом главном. Наконец, обессиленный своими страхами, он выдохнул, сдаваясь: — Не отказывайся от меня. Я знаю, это до смешного просто. — Драко, о чём ты опять… — пробормотал Рон, силясь скрыть застарелую боль. — Нет, дай сказать, — он отстранился, но лишь достаточно для того, чтобы видеть Рыжего, наблюдать его реакцию. Одной рукой он стал поглаживать затылок парня, а вторую положил ему на щёку, большим пальцем очерчивая нижнюю губу. Рон против своей воли таял от его прикосновений, до конца не веря в происходящее. — Не делай этого только потому, что это так просто. Это не какой-то недолговечный эксперимент, между нами явно что-то есть, и если я пока просто не могу этого выразить в словах, то ты трусливо убегаешь от трудностей. Рон возмущенно дёрнулся под его руками, но явно собирался дослушать туманную отповедь Драко до конца. Слизеринец победно улыбнулся и продолжил тоном искусителя: — Ты же лев, не так ли, Рыжий? Так вот, я доигрался. Я устал бояться. Что насчёт тебя? «Это не совсем то, что я хотел бы услышать от тебя, избалованный ты манипулятор. Но мне хватит и этого». Вместо того, чтобы произнести что-либо вслух, парень вжался в губы напротив, терзая их, кусая, облизывая, попутно расстёгивая верхние пуговицы рубашки Драко, оголяя так полюбившиеся ему ключицы, оглаживая их, царапая; Малфой, в первые мгновения буквально задохнувшись от порывистости Рона, стал охотно отвечать на поцелуй, углубляя его, проникая языком в чужой рот, попутно прижимаясь к телу напротив так сильно, будто намеревался раствориться в нём насовсем. …слава Мерлину, он добился того, что Рыжий куда-либо деваться от него пока явно не планировал.