Смерть Лигура

Азирафаэль, древний ангел начал, страж врат Эдема, чувствовал постыдную тревогу и нерадостно признавал, что это чувство стало в последнее время привычным. Армагеддона не случилось, рай и ад остались с носом, но в конце месяца в назначенное время, когда ангел сидел вместе с демоном в ресторане в центре Лондона, перед ним появился конверт благородного оттенка слоновой кости, откуда Азирафаэль извлек письмо, написанное каллиграфическим почерком, где Михаил уведомляла его, что крайне удивлена отсутствием отчета на своем столе, и пусть сегодняшний день еще не кончился, она привыкла видеть его ежемесячную исповедь до полудня, поэтому не окажет ли он любезность прислать положенный документ вовремя, чтобы не возникло недоразумений и не сбивался заведенный за шесть тысяч лет порядок. — Как почерк может быть угрожающим? — поинтересовался Кроули, ловко выхватывая письмо из рук ангела и шипя от несильного жжения: Михаил разводила чернила святой водой, потому вся бумага казалась обжигающей. — Мне, кстати, Дагон звонила, она же у нас повелитель отчетов, напоминала, что самое время прислать ей список дрянных делишек. Странно, что Хастур еще не явился по мою проклятую душу. — Означает ли это, что нас не уволили? — задумчиво проговорил Азирафаэль. — Очень странно. Зачем я им нужен? Странности на этом не закончились. Стоило им доехать до книжной лавки, и ангелу устроиться за столом с новинкой от американского писателя, как Кроули внезапно сорвался с места, словно земля горела у него под ногами, а едва он исчез, как на его место устало опустился архангел Габриэль и посмотрел на Азирафаэля молча, положив голову на локоть. — Могу я предложить тебе вина, Габриэль? — несмело проговорил Азирафаэль, впервые видевший старшего брата в таком виде. — Почему ты не прислал Михаил отчет? — едва слышно спросил Габриэль, цепким взглядом рассматривая его лицо, словно пытаясь что-то в нем прочесть. — Я… думал, что меня уволили, — честно сказал Азирафаэль. Отразившееся на лице архангела облегчение стало для него полной неожиданностью. — Пришли его сегодня, — мягко сказал Габриэль, улыбаясь. — Я рад, что ты на нашей стороне. Ангел хотел сказать, что он на собственной стороне, но что-то ему подсказало, что если он скажет так, Габриэль с усталой и доброй улыбкой развоплотит его без права на новое тело одним Словом. Будучи древнейшим и сильнейшим, он обладал силой первозданного Слова и возможностями, практически равными мощи Творца; он мог менять реальность под свои желания, другой вопрос, что он не был властен заставить что-то сделать людей, поскольку Бог даровал им свободу выбора. Странно даже, что он не использовал Слово во время казни, видимо, не хотел привлекать внимание Всевышнего к конторским разборкам. — Что-то произошло, Габриэль? — спросил Азирафаэль, участливо наклоняясь вперед. — Да, — Габриэль посмотрел на него воспаленными глазами. — Ты помнишь, что сказал тот мальчик, Иисус? Если сатана разделится сам в себе, как устоит царство его. Твой… — он замялся и наконец произнес с отвращением. — …визави убил древнего демона, чем нарушил равновесие: Лигур был советником великого князя тьмы, и так как он подумал, что твой визави работает на нас, он… отомстил до того, как разобрался. Хастур, по слухам, точнее, как сказала мне Вельзевул, хотел восстановить число сильнейших демонов. Или их силу. — Он заставил пасть древнего? — опешил Азирафаэль. — Кого? Рафаэля? Уриэль? — Ты же видел Уриэль во время своей казни, — подозрительно прищурился Габриэль. — Кого? — повторил Азирафаэль. — Никого, — архангел поджал губы. — Если бы он сделал это, равновесие вновь было бы нарушено, к тому же мы… сумели… отбить ее, — Габриэль опустил глаза, и скулы у него заходили ходуном от напряжения. — К сожалению, она не помнит ничего, что произошло, даже того, что она вообще покидала Небеса. Твое задание — выяснить у демона Кроули, в чем была роль Михаил, и как именно ей отомстил Хастур за своего советника. — Разве ты не можешь просто спросить об этом у Вельзевул, если между конторами наступило такое слаженное взаимодействие? — не удержался от подколки ангел, пытаясь осознать, что Михаил, оказывается, успела побывать в плену в преисподней. — Я был в аду с мечом, — отозвался Габриэль. — Я разбил врата, и хрупкий мир был восстановлен лишь на время, и во имя его мы согласились забыть о произошедшем, ведь должен был наступить конец времен, который стер бы прошлое. Но он не настал, и я хочу знать, что произошло с Михаил. — Это поручение лично от тебя, — проговорил Азирафаэль, внимательно глядя на архангела. — Я прав? — Михаил — моя возлюбленная сестра, — сказал архангел, глядя на Азирафаэля прозрачными глазами, на дне которых тот вдруг заметил глубоко запрятанное ласковое тепло, появившееся при имени Михаил. Азирафаэль как ангел чувствовал любовь, чувствовал ее в воздухе, когда проходил мимо влюбленных, чувствовал от фермеров в бережно возделанной земле, в морях от моряков и рыболовов, но такого чувства, как от Габриэля, он не ощущал никогда в жизни. Любовь архангела вливалась в вены ледяной силой, мощью непостижимой и невероятной, той, от которой раскалываются горы. Кроули как-то рассказывал существующую в аду байку о том, что древний континент, расколовшийся еще во время существования Эдема, распался потому, что два архангела изобрели занятие любовью, которая до тех пор была лишь платонической. — Кроули не был в аду, — заметил Азирафаэль, стойко выдерживая удар любовью. — Все это время он был на земле. — А где он сейчас? — спросил Габриэль и исчез, оставив после себя шлейф дорогого французского аромата.

***

Кроули шел по тесному адскому коридору, копя злость. Надо будет наорать на саму Вельзевул, что она обещала не дергать его, он не должен был сюда явиться, иначе та поймет, что он блефовал на суде, а Хастур воспользуется возможностью и прикончит его. Кроули не сомневался, что Хастур таскает с собой флягу святой воды и только и ждет момента, чтобы ее на него вылить. — Я жду отчета о том, что ты делал после того, как провинился перед адом, предотвратив Армагеддон, — Вельзевул закинула ногу на ногу. — А что, Хастура нет? — огляделся Кроули, нахально упирая руки в бедра; надо тянуть время. Он за последний месяц вообще ничего не делал, что могло бы считаться грехом, а тот факт, что он сидел с Азирафаэлем в ресторанах и сам ничего не ел, вообще может быть воспринято Вельзевул, отвечающей за грех обжорства, как личное оскорбление. — Мне ему повторять потом отдельно? Не хочу, чтобы он явился ко мне послушать. — Я все передам князю Хастуру, — оскалилась Дагон, и лежащий перед ней лист бумаги поднялся в воздух, замерло наготове перо. — Он что, заболел? — усмехнулся Кроули. — С чего такая забота? — Дагон немного наклонила голову набок. — Не доверяю, — отозвался Кроули. — К тому же он так привязался к своему советнику, — слова о привязанностях демонами воспринимались как причина для вызова на поединок по обетам древних. — Вдруг он ждет меня на выходе с водяным пистолетом? — С чем? — переспросила Вельзевул. — Неважно. Князь Хастур не присутствует, потому что не желает. — Что, так можно было? — удивился Кроули, оглядывая присутствующих. — Кстати, а что все подозрительно радостные? — Ты убил советника князя, — сказала Дагон с нескрываемым торжеством. — Князь нашел способ восстановить число древних. Небеса содрогнутся от мести ада. — Хастур сходил на аудиенцию к Всевышнему, добился, чтобы занудство признали смертным грехом, и Габриэль пал? — поинтересовался Кроули. — Только так Небеса могут содрогнуться. На небесах три архангела, в аду один, Антихрист должен был уравновесить шансы, но сейчас-то их вообще нет. Что он сделал? Дагон ухмыльнулась как можно более мерзко и промолчала, а Кроули, вздохнув и осознав, что дальше тянуть не удастся, принялся цитировать отчет от четырнадцатого века, надеясь, что никто не поймет, что он просто заменил слово «чума» на «лихорадка Эбола». Вернувшись на землю, Кроули оказался неприятно удивлен тем, что ангел, оказывается, не только письмо получил, но и личной аудиенции светлейшего удостоился. — Дагон, такое чувство, что сожрала Хастура и впитала все мерзкие черты его характера, — пожаловался демон. — Прикапывалась к каждому слову. — А Хастур? — вдруг оживился ангел, обычно об отчетах его не расспрашивавший. — Его не было, ну и слава сатане, — махнул рукой Кроули. — Он, видимо, празднует, если, конечно, способен понять, что такое радость: он что-то придумал, как вернуть равновесие после того, как я развоплотил его советника. — Что именно? — Азирафаэль пристально посмотрел на него, потом пояснил. — Моя сторона тоже обеспокоена этим. — Чем именно? — прищурился демон. — Успехом Хастура, — пояснил Азирафаэль. — Габриэль поручил мне выяснить у тебя, что именно он сделал, и я решил, что раз мы друзья, я должен спросить у тебя впрямую. — Вы-то тут причем? — пробормотал демон, скрещивая руки на груди. — С этим как-то связана Михаил, — признался ангел. — До Армагеддона, буквально за час, Михаил оказалась в преисподней, и Габриэль отбил ее. Небеса и ад решили закрыть глаза на это, поскольку приближалась великая битва и конец времен, но их не случилось… по известным нам обоим причинам, а Михаил не знает, что с ней. Она даже не знает, что была в аду. — Ничего себе, — присвистнул Кроули. — И тебе поручили выяснить? — Габриэль поручил, — сделав акцент на имени, сказал Азирафаэль. — Не Небеса, а он сам. Боюсь, он подумал, что если я выдержал адское пламя, значит, у меня есть какие-то способности и связи… впрочем, в этом он прав, у меня есть ты. — Если это не контора, то забей, — махнул рукой Кроули. — Ты ангел начал, что он тебе сделает? — Он есть Слово, — покачал головой Азирафаэль. — К тому же я чувствовал любовь. — К тебе? — опешил демон. — Нет, к Михаил. Говоря о ней, он едва не убил меня своей любовью, — Азирафаэль передернулся, вспоминая, как любовь архангела отрывала кожу от его плоти, как ветер настолько страшной силы, что способен разорвать живое существо. Демон с трагическим стоном закатил глаза: когда речь заходила о любви, остановить Азирафаэля было невозможно. Ангел скучал по той божественной любви, что царила на Небесах, потому искал ее на земле. В день святого Валентина он едва на ногах держался, пьянея от волн любви кругом, и он считал себя обязанным защищать это чувство, и пускай Габриэль — это самая большая мразь из всех, хотел его убить, Азирафаэль за его любовь будет драться до конца. — Я постараюсь узнать, — пообещал Кроули обреченно.

***

Дагон шла по адскому коридору седьмого уровня, пустому, что всегда было бы удивительно, но только не сейчас: на стенах еще оставались кровавые потеки и силуэты как после атомной бомбардировки в земных городах — у князя был приступ раздражения. Дагон толкнула обеими руками тяжелые громадные створки дверей, ведущих в просторный зал. Хастур, обнаженный до пояса, сидел в круге адского огня и медленно проводил ладонью над пламенем, отрешенно наблюдая за тем, как огненные язычки ласково обвиваются вокруг пальцев. — Здравствуй, Хастур, — Дагон остановилась перед ним, опасаясь приближаться к огню: ее стихией была вода, поэтому, в отличие от прочих демонов, она сторонилась печей преисподней. — Мне холодно, — стуча зубами, проговорил князь. Его спина в полутьме блестела от пота, кожа была раскалена настолько, что капли, доходя до поясницы, с шипением испарялись. — Ты принесла, что я велел? — Это может убить тебя, — Дагон отцепила от пояса флягу, открыла и провела над ней ладонью: вода послушно выплыла из сосуда и свернулась в виде сферы, зависла в воздухе. — Вдруг ты не прав? — За ошибки положено карать смертью, — отозвался демон. — Не себя, — Дагон сжала губы. — Подчиняйся, Дагон, — Хастур полыхнул черными глазами — Дагон уже привыкла к тому, что пустота в его взгляде может светиться, но в этот раз в бездне его глаз она заметила холодный отблеск небесного сияния и отшатнулась, едва не уронив водную сферу на каменный пыльный пол. — Мне это нужно, — он поднял голову и посмотрел на нее, с трудом сглотнул. — Верь мне. — Никогда, — Дагон оскалила зубы-иглы и сделала пасс рукой: водная сфера развернулась в длинную узкую ленту, извиваясь, как змея, проплыла по воздуху и коснулась бледных губ князя. Послышалось шипение, словно кто-то брызнул водой на раскаленный металл, Дагон отдернула водную змею назад, но на лице Хастура не появилось страшных сквозных язв, наоборот, исчезла болезненная краснота. — Дагон… — прошептал Хастур, и та, сцепив зубы, послала воду снова к нему. С каждым глотком огонь вокруг него затухал, а сам он выпрямлялся и на глазах обретал прежнюю силу и мощь древнего демона. Или не демона. — Это ужасно, — сказала Дагон, когда вода кончилась, подошла и подала Хастуру руку, помогая подняться, взмахом руки сотворила рубашку и надела ее на него. — Видеть, как ты пьешь святую воду — самое отвратительное зрелище. Я подумала на миг, что потеряю тебя. Она застегивала пуговицы сама, не прибегая к телекинезу, и словно случайно провела пальцами по страшному багровому шраму, зашитому черной грубой нитью, пересекающему наискосок рельефный живот демона ближе к бедру. Никто не был столь близок к нему, никого он не подпускал к себе настолько, чтобы дать увидеть свою уязвимость. Дагон была первым и единственным нечеловеческим созданием, чей брак был заключен перед Всевышним еще на заре существования нового, падшего человечества. Женились дети Адама, и, посмотрев на них, Дагон с Хастуром соединили руки, призвав в свидетели своему союзу все сущее, видимое и невидимое, живое и мертвое, воду и огонь, рай и ад. «Свидетельствую», сказал Люцифер, и громом отозвались Небеса, подтверждая, что Всевышний в курсе. — Меня не должны видеть, — Хастур хотел привычно сунуть руку во тьму, которой повелевал, и сотворить из темной материи привычный бежевый плащ, но вместо клубов черного дыма во все стороны от него по всему подземелью понеслись серебристые молнии, обрушивая в пыль толстые колонны. Дагон обхватила Хастура за шею и пригнула к себе, укрывая их обоих плотным шатром черной воды, которая не пустила пыль, и по которой скатились валуны. — Мы отправимся на землю, — Дагон дождалась, пока стихнет грохот, и отпустила Хастура. — Ничего не делай, вообще ничего. Святую воду я тебе достану. — Что я буду делать на земле? — демон сделал шаг и скривился, потом еще несколько и приноровился идти, прихрамывая, чтобы почти не двигать левой ногой, возле бедра которой находился рубец. — Ждать, — улыбнулась Дагон. — Мы оба будем ждать, и преисподняя будет ждать. Вселенная содрогнется, Хастур, — она поддержала его, приобняв за пояс, помогла перебраться через каменные валуны. — Формально мы вернем равновесие, но на самом деле… — Иисус сказал, что если сатана разделится сам в себе, то не устоит царство его, — Хастур тяжело оперся на хрупкое плечо секретаря владыки ада. — Кроули пошел против своих, и я подумал, что это знак. — Что? — не поняла Дагон. — Ты… не для ада разве? — Я для нас, — Хастур остановился на пороге зала в проеме, ведущем в общий коридор, и выпустил Дагон. Никто не должен знать о том, что великий князь ада и третье лицо после Люцифера едва ходит и не может контролировать собственные силы: чертова Михаил, всегда она портила ему жизнь, что когда побеждала его в бою, что когда, проиграв, валялась без сознания на его круге в этом самом зале, раскинув издевательски белоснежные крылья. — Если царство сатаны разделится, то нам не придется выбирать снова, за какую сторону сражаться: они будут сражаться за то, чтобы мы выбрали их. Люцифер и Вельзевул — не Всевышний, они не сбросят вниз, а уничтожат, — он выпрямился изо всех сил, стараясь не обращать внимание на тянущую боль в левом боку, но не выдержал. — Создай мне посох, — велел он Дагон, и та сразу же подала ему тяжелую трость, которая, оказавшись в руках демона, стала чугунной.