Бытие в Хтоне

      Восемь лап Метринала мерно ударяли по выплетинной ветками и вымощенной камнями дороге. Ритм задавало око, неусыпно взиравшее на него сверху, но ослепленное алым светом Хтона. Установить искру тут, где безраздельно царила Кирдаза, было задачей непосильной даже самым сильным из неизменных, жрецы, высшие иерархи превозмогли ее власть, сломали горную гряду, как шра’э ломает гнилые кости, укрыли этот клочок пространства от зла её истекающих гноем очей.       Раз за разом отправлялись в туманные земли экспедиции, раз за разом их кости и плоть украшали изломанным хитином и багрянцем земли, не видевшее света, кроме бледного сияния озлобленной луны. Но не продолжалось так вечно. Раз за разом всё больший путь проделывали они, всё глубже постигали науку выживания, всё точнее составляли календари и предсказания циклов небесного мертвеца. И вот, спустя циклы, когда в родных краях Метринала еферанты уже три раза успели сменить шкуру, один из разумных, из ушедших погибнуть в туманные пустоши, смог вновь достичь врат Первого Града. Достичь, чтобы оставить после себя лишь ценное знание о том единственном, что защитит в краю том негостеприимном. Водами тех мест напоенные древами становились, глазами и плотью и эмиссарами Хтона среди серых и голубых туманов, защищая каждого, кого коснулся он.       Призадумались хитиновые, почестями проводив память о последних ушедших в белёсую мглу, о том, что же делать, как воспользоваться посмертным подвигом сородича. Не успели найти решение — неразумный сайгрид, невольник и раб их испивавший годами воды Хтона, своим глупым поступком, который должен был стоить жизни ему и его стаду, но… он даже не понял, что было, что подверг себя и своих лам опасности. Ветви его, его глаза бездумные отвели опасность, защитили их, решив загадку их всеотцом загаданную. И призваны были двое, Метринал-зодчий и властитель слабых Дуаре, цитадель в тех землях возводить, и потянулись вереницы неразумных в степи к скалам безмолвным, согласно воле их и планам Его. Но как ни старались, как ни лелеяли они заповеди и законы и правила, многие не вернулись, утеряв дорогу в слепом ужасе пустынных пределов.       Но всё же, спустя множество циклов, неудач и мелких побед, три раза начав всё заново, разрушая до основания заново, выплетая стены из тел сайгридов несчастных и ангелов-невольников, призывая Хтона и волю его. И вот Метринал вновь, как в день своего перерождения, смог окинуть взором, радости преисполненным, дело рук своих. И снова, купаясь в тревожно-алом свете, весь дух его трепетал от восторга, уже было утих, остыл в будней суете Туманного Града. Былыми заслугами долго не живут. Такой вызов явно пошёл ему на пользу, и, поблекшая от неизменной сырости степи грива волос, сейчас высушенная хладом высоты, раскрашенная пульсацией Искры, горела злым и яростным огнём. Ровно тем огнем, которым он сам пылал изнутри, на крыльях гордости возносясь к вершинам своего же величия.       Навстречу ему поднимался сородич, держа под уздцы тяжелогруженую ламу. Захваченный самолюбованием, хоть и вполне заслуженным, паучий жрец оказался слеп ко всему, что творилось вокруг него, и лишь истошное дребезжание испуганного зверя спасло их от столкновения. И сошёл на нет его радостный настрой, подобно далёкому стрекоту мотылевых крыльев. И только сейчас он заметил, что все это время разговаривал сам с собой, перечисляя свои свершения, заговаривая камни, по которым ступал. На дыбы взвился, запричитал он, будто мизгирь, мигом становясь бесплотным духом, тенью разлился над миром, скользнул, на миг с тенью крепости слился, стараясь двуногого сородича уберечь. Но поздно. Лама забила копытами, на дыбы встала, складной и нескладной фигурой, ломаными формами в стороны закачалась, сбросила поклажу в пропасть, сбила с ног хозяина. Повезло тому, наделён он крыльями был, не рухнул, не разбился на острых лезвиях камней, расправил кожистые перепонки, за жрецом вслед скользнул.       — Пошто животину мою испугал, совсем ополоумел? А если я летать не умел, спасал бы или так и сбежал, бескуд? Совсем гордыня очи заволокла, раз идёшь аки броне’кипаж, промеж хелицер алкагестом помазанный!       Опешил Метринал от дерзости такой, аж дух перехватило. Его, зодчего, что защитил сие земли от острого взгляда Кирдазы, да чтобы его простой сородич отчитывал, как хлутёнка паршивого. Хоть и был тот прав, не по нраву ему такое обращение, отвык он того, что не только слепо пред ним и его правдой преклоняться…       — Ах ты ж, шраэва кровь, смерд… Да ты       хоть знаешь, кто перед…       — А ты хелицерами не трещи, будь ты хоть сам батюшка Хтон товар мой попортил, в бездну обрушил, животинку испугал, меня самого чуть не сгубил.       Ещё злее взъелся жрец, уже грозно ноги свои приподнял да так и застыл. Плюнул едкой и горькой слюной на камни, заверещал досадливо да вновь дымным духом взметнулся, на камни гривню кинув, некогда ему таким, как стоявший перед ним, политесы светские расписывать, не к месту, да и не ко времени. А сородич хмыкнул, подобрал блестевший в алых всполохах обод и развеялся тонким пеплом, смешавшись с ветром…