Зачарованный чай

      –…и тут он просто взорвался, понимаешь? Это маленькое вредное существо сидело и спорило со мной о том, что подсолнухи нельзя сажать в конце октября. Но я хочу видеть подсолнухи зимой, что такого страшного случится, если я выращу их в не сезон? Правда, кто сказал тебе, что пустить лесных троллей в наш сад будет хорошей идеей?       Шигео по-доброму смеётся, наблюдая за Аратакой, и хочет ответить: «ты» — но молчит. Тот распаляется об его локальной войне с духами, которые отстаивают права матери природы на упорядоченность и последовательность своих чудес, а мальчишка, посчитавший, что его сил хватит, чтобы согревать не только комнаты дома, но и живые, хрупкие цветы на улице, в свою очередь настаивает на создании открытого зимнего сада. Шигео остаётся в стороне от конфликта, лишь наблюдая за тщетными попытками обеих сторон сломить вражеский дух. Тролли, в общем-то, миролюбивые и дружелюбные, пока никто не посягнётся на законы мироздания и уж тем более не заявит им о своих кощунственных намерениях в лицо, но они не знают Аратаку так, как его знает Шигео. Ещё пару дней, и, мужчина уверен, из их окна на кухне будут виднеться быстро набирающие рост побеги глубокого зелёного цвета и молодые листья. В том, что Аратака даст солнечным цветам достаточно тепла, Шигео не сомневается — мальчишка ответственен во всём, что касается заботы о других.       Мужчина задерживает улыбчивый взгляд на юном лице; Аратака, болтая без устали, сам не замечает, как придвигается вперёд, наседая грудью и острыми локтями на письменный стол, разделяющий ученика и учителя. Есть в его светлом, открытом лице нечто такое, отчего на сердце нежно, но ощутимо тянет. Веснушки, за лето освоившиеся на заострившихся скулах, медленно блёкнут под остывающим осенним солнцем. Родинка у виска. Чёлка заметно отросла, но от ножниц и предложений Шигео помочь Аратака почему-то увиливает. Глаза, неизменно ясные, словно тонкая ширма, скрывают за радужкой сияние души.       Губы трогает улыбка: Аратака повзрослел. Незаметно для беглого взгляда, но, если остановиться на секунду и вглядеться, перемены становятся очевидными. Шигео не впервой запоздало обнаруживать что-то, что было у него под самым носом. И всё же мысль о постепенных изменениях во внешнем и внутреннем обликах юноши согревает его: мужчина и сам знает, как смягчается его взгляд, когда он украдкой наблюдает за своим подопечным.       Складная, располагающая тишина, обняв призрачными руками за плечи, даёт Шигео понять, что Аратака давно прекратил рассказ, решив, что игра в переглядки куда увлекательнее. Мужчина должен признать, что порой больше, чем говорить с юношей, он любит с ним молчать, и вовсе не потому, что Аратаки может быть много, когда он чем-то увлекается, отнюдь. Ему нравится слышать знакомое дыхание. И сейчас они оба дышат размеренно и глубоко, почти синхронно, с разницей вдохов в чуть меньше секунды.       — Сними её, — бархатистый шёпот растворяется во встречном молчании.       У Аратаки за зрачками вздрагивает и пропускает удар сердце — Шигео это слышит.       — Можно?.. — осторожно и негромко, боясь то ли упустить возможность, то ли предать доверие, а быть может, всё сразу. Аратака не дышит, но руки в противовес его осмотрительности тянутся к голове мужчины, уже готовые лишить его защитного панциря, утратившего своё прежнее значение и необходимость.       Шигео прикрывает глаза.       Тянуть время больше не хочется.       — Да.       Пальцы решительно касаются твёрдой, голой кости. Под неотрывным взглядом поражённо распахнутых глаз с лица Шигео спадает звериный череп, и на этот раз мужчина уверен в том, что делает.       Шигео впервые улыбается Аратаке своими губами, не пряча их за рукой или маской. Смотрит своими глазами, цвет которых он вспомнил лишь сегодняшним утром, когда увидел своё лицо, созданное заново, когда увидел самого себя в зеркале, себя настоящего.       — Здравствуй, — зачем-то приветствует подопечного, будто им нужно знакомиться заново, хотя в сущности Шигео, напротив, становится таким, каким его знает Аратака, на все сто процентов. Уголки рта подрагивают; мужчина, стеснённый нечитаемым выражением юноши, точно окаменевшего, старается вести себя искренне. С плеч сходит напряжение, когда Аратака, явно не контролируя тело, подаётся ещё чуть ближе. Не замечая, как задерживает дыхание, и не повышая голоса, Шигео произносит: — Спасибо, что подождал меня.       — Ты красивый.       Фраза виснет в воздухе.       Кажется, её можно нащупать.       Она прямо между ними, раскидывается мостом от груди к груди.       Шигео нелепо моргает, стараясь осознать сказанное Аратакой: слова вводят в ступор не столько из-за содержания, сколько из-за прямоты и целеустремлённости, будто юноша, имея единственную попытку, выстрелил ими в мишень и попал в десятку. Мужчина не реагирует, только смотрит в безмолвном замешательстве и надеется, что Аратака скажет что-нибудь ещё, и он даже не знает, хочется ли ему услышать шутку, перевернувшую сказанное, или нечто, столь же честное и обезоруживающее. Шигео ждёт, а Аратака, приоткрыв рот, всматривается в него, словно ощупывает взглядом, перенося на сетчатку чужой портрет, и… И сияет.       Неравномерными импульсами, нарастающими и набирающими силу интервалами: спустя с десяток разошедшихся по комнате волн Шигео улавливает, что ритм света напоминает ему нечто чёткое и определённое, что сам мужчина слышал не раз. Не мелодию пародирует чужая сила — сердцебиение. Шигео слышит, как вместе с колебаниями, дребезжащими между их лицами, сокращаются мышцы беспокойного, буйного органа, запертого внутри, и хочет запомнить, как выглядит пульс Аратаки. Помещение заливается светом, и всё бы ничего, вот только лучи не тёплые, как у настольной лампы поздним вечером, не ослепительные, как лучи солнца, склоняющегося к горизонту; они ласковые и розовые.       — Аратака? — потрясённо зовёт юношу мужчина, оглядывая кабинет и самого Аратаку, и только звук его тягучего голоса заставляет того отмереть и, выронив из рук череп, вскочить на ноги, с грохотом откинув стул на пол.       Аратака ойкает, тут же хватаясь за уроненную мебель; он вновь кажется неловким мальчишкой, в чьих руках ничего не держится дольше десяти минут, и Шигео улыбается своим воспоминаниям, тихо и нежно смеясь. За своё излишнее веселье учитель мгновенно получает красноречивый строгий взгляд, брошенный искоса; последняя волна лавандового свечения касается кожи мужчины, словно в трогательном прощании.       — Просто… непривычно, — оправдывается юноша, заговорив, будто с середины фразы, чьё начало потонуло в его путаных мыслях. Стул вновь возвращён в вертикальное положение, но Аратака, кажется, и не думает садиться обратно. Его руки создают одну из узорных фигур в воздухе, об истинной форме которых Шигео может лишь догадываться. — Я имею в виду… Череп, он… Ты…       Юноша запинается об обрывки собственных слов, на что Шигео лишь заинтересованно ведёт бровью, призывая продолжать. Аратака, зависнув на мгновение, звучно захлопывает рот и шумно выдыхает.       — Знаешь, чёрным сгустком энергии ты мне нравился больше. Такой весь из себя мрачный и устрашающий, — ляпает он, кося глаза в потолок, как всегда делает, когда не хочет говорить о том, о чём думает на самом деле. Шигео смеётся. Ему тепло на душе и очень-очень легко — так бывает, когда отпускаешь себя и понимаешь, что всё в порядке.       Благодаря Аратаке Шигео чувствует себя хорошо.       — Пойду, пожалуй, поговорю с достопочтенными троллями снова… — юноша, бормоча, пятится к выходу, но его будто кто-то в плечо пихает: он дёргается, а затем спохватывается и хлопает себя по задним карманам шорт. Провозившись с секунду, Аратака достаёт искомое, но прячет предмет за спиной, из-за чего Шигео не удерживается и с интересом вытягивает шею, хоть жест и оказывается бесполезным. — А, да, я тут… — юноша осекается. Голос его нетвёрд, что заставляет мужчину вздёрнуть брови: что такое? — Всё забываю отдать тебе… Возможно, тебе это уже не нужно, но я на днях нашёл твой старый блокнот в лесу. Он, видимо, выпал, но не суть. Твой почерк и так не особо понятный, а там ещё чернила все потекли, в общем, от него ничего не осталось. Только вот это.       Аратака, прекращая мельтешить и размахивать руками в нерациональных жестах, протягивает учителю свёрнутый листок, и Шигео с удивлением обнаруживает, что в руках у него страница, на которой он выписал одинокое слово, но ещё не успел развёрнуто объяснить для себя, какие чувства оно несёт в себе. Кропотливо нацарапанное и подчёркнутое «счастье», а дальше — тире и пустота. Мужчина перестал систематизировать свои эмоции с тех пор, как Аратака застал его за выбором новой записной книжки для пометок. Он сказал: «Просто доверься мне и прекрати думать», — странный, на взгляд Шигео, совет, но, как оказалось позже, действенный. Чувства в чистом виде, лишённые ограничений в виде слов, помогли ему гораздо больше, чем бесконечные вопросы и однотипные определения.       Признаться честно, делать записи о поступках Аратаки Шигео не перестал, просто теперь называет их биографией — о которой, конечно же, самому любопытному Аратаке знать не стоит.       Уголки губ смягчаются и растягиваются в тихой, благодарной улыбке, пока палец, оглаживая, скользит по шершавой бумаге, явно высушенной после попавшей на неё влаги, и вдавленным чернилам. Взгляд падает ниже, и Шигео, наконец, видит что-то, чего точно не было год назад, — посередине страницы, подражая манере самого мужчины, намного аккуратнее и разборчивее выведено другое слово, которому сам Шигео прежде не уделял внимания. После него — точно такое же тире и точно такая же пустота.       — Что это? — подняв глаза, мужчина видит, что Аратака успевает дойти до двери, но кабинет не покидает; точно он с самого начала хотел, чтобы Шигео спросил его о слове, которое добавлено рукой юноши, и потому перехватывает чужой взгляд сразу же, как только появляется возможность.       Длинные пальцы сжимаются на дверной ручке до побелевших подушечек. За последние несколько минут Шигео с опасливым изумлением узнаёт о существовании выражений на лице Аратаки, каких прежде ему видеть ни разу не доводилось. Будто он открывает потайную комнату в доме, который, как он считал, изучил вдоль и поперёк, — с Аратакой всегда нужно быть готовым к сюрпризам, но Шигео не предполагал, что очередная неожиданность проявит себя в виде улыбки. Странной, но не отталкивающей. Скорее даже напротив.       Вот только Шигео не понимает, что за ней скрывается.       — Я решил помочь тебе в выборе слов, — небрежно пожимает плечами Аратака, ступая в сумрак коридора, но оборачивается, опёршись на дверь. В его глазах озорно играются солнечные лучи, просачивающиеся в помещение. — Сделай это в последний раз. Ты уже знаешь определение своего слова. Разгадаешь моё?       Полувопрос-полупросьба, вероятно, ответа не требует, поскольку Аратака скрывается за тихо защёлкнувшейся массивной дверью, не дождавшись, пока Шигео обдумает услышанное.       Глаза вновь опускаются на листок в руках.       Чернила светятся золотом, а у Шигео сжимается сердце, будто по нему тёплые руки тонким пером выводят одно-единственное слово:       «amor».