Салочки

      В город приходит тьма, включает фонари и разгоняет большинство людей по домам. Я улыбаюсь, выбегая на улицу и вдыхая отрезвляющий и такой любимый запах ночи. Лязг шин по ночным дорогам, перешёптывание листвы, быстрые шаги одиночек по подворотням – моя любимая музыка.       Я включаю Muse, поправляю рюкзак на плече и отправляюсь в путь, предвкушая дальнейшие действия и пытаясь стереть улыбку блаженства.

***

      Воробьёвы горы. Двенадцать двадцать на часах.       На протяжении недели сюда каждый вечер приходит милая девчушка, бродит около воды, иногда что-то фотографируя. И неизменно забегает в метро в час ночи. Она никогда не оглядывается по сторонам, всегда слушает музыку и постоянно ходит по одному и тому же маршруту: выход из метро налево, лестница в лес, дорога на возвышенность, спуск к воде.       Дорогие люди, не ходите в тёмных местах в наушниках. Мало ли, вдруг именно вам посчастливится увидеть меня, как личного сопроводителя до врат господних.       Моя жертва спокойно идёт по своему излюбленному маршруту, и я не могу не умилиться с её постоянства. Она забегает на дорожку в лес. Я следую за ней, вытаскивая шприц с синтетическим наркотиком. Что-то новое, только-только поступившее на рынок, но по характеристикам идеально мне подходящее: человека парализует, оставляя его разум не тронутым. Пожалуй, я ненормальный, но, когда впервые услышал об этом, здорово возбудился, представляя эффект и мысли жертвы в момент трипа.       Девушка шагает в такт песни, и мне не стоит никаких усилий толкнуть её к дереву и ввести в вену иглу, пользуясь эффектом неожиданности и её заторможенностью. Она сразу же оседает в моих руках, на секунду стирая мои помыслы. Как-то всё быстро, неожиданно и непредвиденно. На мгновение просыпается совесть, появляется плашка «остановись и одумайся», но всё тут же исчезает, едва включается на плеере «Psycho». Она меняет меня, пробуждая тёмную сторону, и я перестаю быть властным над своим телом, мыслями и действиями.       Басы давят на мозг, отключая последние сигналы о предосторожности, и я едва заставляю себя оглядеться и приступить к делу.       Достаю скотч и приклеиваю жертву к дереву, попутно наслаждаясь её беззащитным состоянием и страхом в больших синих глазах. Не бойся, крошка, никакого сексуального домогательства, только физическое насилие. И никакого скотча, это лишь на начальном этапе. После я оберну тебя твоим чудесным кишечным трактом.       Резать насекомых – противно, животных – жалко, а людей – невероятно приятно и возбуждающе. Спасибо моим связям и возможностям порезать трупы бомжей в моргах за символическую плату. Ведь всё в этом мире можно купить.       Нож плавно скользит по телу, разрезая одежду и кожу. Кровь вытекает из ран, и я даже через перчатки чувствую, какая она тёплая. В глазах девчонки застыла невыносимая боль, слёзы скатываются по щекам. Её агония лишь сильнее сводит меня в пучину сумасшествия и наслаждения. Я всё же садист, прости, мам.       Я резвлюсь с телом, подгоняя его под свой идеальный образ, пританцовывая в такт песни и тихо подпевая. Никого вокруг нет и не предвидится, что слегка расстраивает и лишает доли адреналина, но мне и так нравится. Художники должны работать один на один со своим шедевром, без посторонних глаз, и всё складывается так, словно кто-то с небес одобряет мои действия. Может, она — плохой человек, и я лишь спасаю мир от зла. Хотя, соглашусь, сделать это уже невозможно, однако вершить такие маленькие пакости чересчур приятно.       Попеременно отхожу на пару шагов назад, рассматривая свою работу. Я больше не чувствую стыда, горечи от содеянного или раскаяния. Лишь осознаю, что вот тут и тут нужно подправить, вот здесь – разрезать, а здесь – вытащить и обмотать. Девушка перестала быть собой, она превратилась в холст, мои ножи – в кисти, а надрезы – в мазки. Может, я стану неким Ван Гогом в мире убийств и криминала.       Кишки скользкие и слегка противные, однако довольно послушные в обращении. Вытаскиваю нужные мне органы, раскладывая в нужной последовательности, надеясь, что никто не посмеет их разворошить и изменить до того, как это сфотографирует полиция. Иначе будет не так уж и интересно, и придётся искать ещё какую-нибудь жертву, подходящую на роль новой скульптуры-послания.       Последний штрих – и я отхожу, оглядывая её с ног до головы. Она получилась идеальной. Точно такой, как я воображал себе, рисовал на бумаге и планировал каждую деталь. Каждый надрез, каждая капля крови, каждый её волосок – всё так, как надо. Все детали на месте, и я улыбаюсь, стягивая перчатки и кидая всё в рюкзак.       Ещё раз оглядываю свою работу и улыбаюсь, вытаскивая наушники из ушей. Я не осознаю ужас преступления, но всё ещё впереди. Шум последнего поезда метро, бой волн о пристань, далёкий звук трассы – всё это убаюкивает, успокаивает и дарит невероятные ощущения безопасности и правильности поступков.       Вильгельм Райх однажды сказал: «Сначала человек убивает что-то в себе, потом он начинает убивать других». Ну что ж, не зря я так давно считал себя мёртвым.