аберрация

Музыка — отличный наркотик, если только не принимать его слишком всерьёз. (Генри Миллер. Аэрокондиционированный кошмар)

       — «Я целую горизонт — ты танцуешь на берегу».        Тревор проснулся от бившего в глаза луча — противного, настырного и навязчивого — расфокусированным взглядом посмотрел на солнечное озеро на паркете, потер лицо сухими ладонями, переворачиваясь на спину. Ноги затекли от неудобного положения, спину ломило, а шейные позвонки чересчур напряжены. Вытянувшись на диване во весь рост, свесил согнутые в коленях ноги с подлокотника — выученными за годы движениями размял скованные лопатки, ноющие кисти рук и позвонки, пройдясь по ним пальцами. Подняться с дивана казалось невозможно-сложным испытанием, но стоило Тревору вновь повернуться на бок, ладонь нашла пол. Прекрасно, появилась весьма-неплохая опора, сейчас, еще минуту, и он точно встанет. Тревору понадобилось целых семь с половиной минут, чтобы окончательно проснуться и подняться на ноги — позвонки жалобно хрустнули — заведя руки за спину и сцепив их в замок, почувствовал боль в ребрах — сведенные лопатки обдало огнем. Дойдя до кухни и не обнаружив в холодильнике воды, обреченно склонился на раковиной, ловя губами теплую проточную.        Стоя боком к холодильнику, Тревор подцепил футболку за горловину и потянул наверх, закусив щеку — спортивные тейпы, наклеенные крест-накрест на плече и на пространстве между лопаток, принципиально не работали — кожа под ними сине-красная, опухшая, без пяти минут воспаленная. Тревор обессилено выдохнул, замечая, что правая рука даже через сильную боль не может дотянуться до лопаток. Левая дотягивалась — футболку получилось вернуть в приличное, привычное положение.        Запрыгнув на столешницу, Тревор прижался ноющими лопатками к холодному шкафчику со специями, провел ладонями по лицу и шее, обреченно вздыхая и вытаскивая из кармана джинсов телефон — улыбнулся, увидев сложенный вдвое стикер, вписал адрес в заметки. Почерк у Филипа красивый — ровный, творческий, с завитками: приятно читать.

Т.Х. — Не разбудил? Т.Д. — Нет, что такое? Т.Х. — Ты бы не мог отвезти меня в больницу?

       Тревор не успел заблокировать телефон — на втором этаже послышались спешные шаги. Спустившись по ступенькам, Тейлор кивнул, набрасывая на плечи джинсовую куртку, демонстративно потряс ключами от машины, натягивая кроссовки и стуча по циферблату наручных часов. Тревор с трудом спустился со столешницы, схватил с вешалки первую попавшуюся кофту, кажется Гранта, и набросил на плечи.        — Что случилось? — спросил Тейлор, снимая машину с сигнализации, и забрался на водительское сидение.        — Спина болит невыносимо, — ответил Тревор, пристегиваясь, — мне бы хорошего массажиста найти, — и скорбно улыбнулся, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Если это остеосаркома, как у матери, пристрели меня.        Пальцы на ободке руля дрогнули. Тейлор медленно повернулся, но Тревор отрицательно покачал головой, говоря, что скоро начнутся пробки, а без обезболивающих он долго не протянет — пришлось вывернуть руль, сильнее надавить на газ, остекленевшим взглядом смотря на дорогу через лобовое стекло.        Путь до Пресвитерианской больницы казался невообразимо долгим, сложным и обреченным — Тревор смотрел в пассажирское окно, не различая ни людей, ни машин, Тейлор мысленно проклинал каждого водителя, который ехал со скоростью улитки. Все будет хорошо, сказал Тейлор, кладя ладонь Тревору на плечо, все будет хорошо — тот не шевельнулся, сильнее вжался лбом в стекло.        Больничная парковка для персонала забита до отказа — свободного метра не найти — Тейлор, наплевав на приличие, оставил машину на месте для инвалидов и быстро открыл водительскую дверь. Идем. Мне страшно, ответил Тревор, мне чертовски-страшно. Тейлор обошел машину, открыл пассажирскую дверь и сел на корточки перед Тревором — слов подобрать не смог, да и, если честно, не знал, что какие-нибудь способны подойти, просто крепко сжал его руку и дернул на себя, идем.        Новенькая девушка на главном посту лучезарно улыбнулась, подалась вперед, заинтересованно рассматривая лицо Тейлора, и спросила, чем может помочь. Хотелось ответить резко и грубо, но пришлось сдержаться — перегнувшись через стойку, Тейлор вжал красную кнопку на микрофоне громкоговорителя: Анна Дикинсон, спуститесь на первый этаж, срочно! — Тревора усадил на крохотный диванчик рядом с огромным фикусом, заприметив знакомое лицо в приемном отделении, поджал губы и поднял руку. Итан, можно тебя? — получилось скованно и на надрыве, голос будто из самой диафрагмы — хрипящий, сдавленный, сломленный.        — Какими судьбами? К маме или на практику?        — Если честно, к тебе, — сказал Тейлор, скользнув взглядом по лицу Итана, и улыбнулся, заметив часть орлиного крыла торчащую из-под высокого ворота черного свитера. — Уделишь немного времени?        — Конечно. Как Артур?        — Расстались.        — Дерьмо случается, — ответил Итан, засовывая правую руку с татуировкой на тыльной стороне ладони в карман больничного халата. — Анна, кстати, на операции.        — Неловко вышло, — сказал Тейлор, опустив взгляд в пол. Действительно, неловко. — Посмотришь моего друга? С меня — больничный ланч.        — Хорошо. Под запись?        — Нет. По старой дружбе.        — Ребекка, на сегодня я чертовски-занят. Идем, кабинет ты помнишь где, — Тейлор сдержано кивнул и, подойдя к диванчику, помог Тревору подняться на ноги. Не смотри на него так. Он — лучший онколог за последнее столетие. Тревор медленно выдохнул и крепко сжал его руку, идя по длинному коридору и лестнице на второй этаж. — Тей, пожалуйста, поставь чайник, — Итан прошел за высокую ширму, стянул свитер через голову и снял с крючка вешалку с рубашкой, — и представь своего друга, — халат упал на спинку кресла, кинематографично стекая до сидения.        — Тревор.        — Хорошо, Тревор, садись, — из-за ширмы показалась рука, от плеча до запястья украшенная татуировками, — туда, где будет удобно, — Тревор театрально распахнул глаза, рассматривая Итана: белая рубашка с коротким рукавом демонстрировала как минимум сотню отдельных маленьких татуировок на обеих руках, которые в совокупности превращались в настоящую картину, справа на шее, от плеча до уха, голова индейца с венцом из перьев, слева, идеально симметрично — оскалившаяся морда добермана, в губе и крыле носа — тонкие кольца пирсинга — больше рок-стар, чем врач-онколог. — Что тебя беспокоит, Тревор? — вежливо и мягко спросил Итан, усаживаясь на край рабочего стола и закидывая ногу на ногу.        — Со спиной что-то не так, — нерешительно ответил Тревор, рассматривая темно-синие глаза Итана, — сильные боли, ощущаются воспаления, лопатки онемели.        — Тогда почему ты одет? — у Итана — идеально-ровная кожа, притягательные морщинки на лбу, стоит ему приподнять бровь, и пыльно-розовые губы, обхватывающие сигаретный фильтр. — Раздевайся, я не кусаюсь.        — Черный без сахара? — спросил Тейлор, бросая две ложки кофе в чашку. — Или что-то изменилось?        — Да, без сахара. У кого в семье был рак?        — У матери. Остеосаркома.        — Детка, подай очки, — сказал Итан, затушив сигарету в пепельнице, и вытер руки влажной салфеткой. — Блядь, прости, Тей, вырвалось, — поднимая со стола блокнот, зубами снял колпачок с ручки и заинтересованно посмотрел на Тревора. — Поворачивайся, мне надо подумать. Окей, — вычерчивая только ему известные слова, Итан аккуратно отлепил тейпы, нахмурился, осторожно касаясь воспаленной кожи; надавил сильнее, подушечкой большого пальца прошелся по позвоночнику, кивнул собственным мыслям, расслышав тихое шипение и чувствуя холод на позвонках. — На сколько больно?        — Пять из десяти, — ответил Тревор, крепко обхватив пальцами подлокотник кресла.        — Врешь. Так на сколько?        — Восемь из десяти, — прошипел Тревор, крепко зажмурившись. — Пожалуйста, хватит.        — Мне не нравятся позвонки, — сказал Итан, забирая из рук Тейлора очки, и вытянул из кармана джинсов телефон. — Ник, зайди ко мне. Тревор, предлагаю провести здесь незабываемую ночь, включающую взятие анализов и несколько доз классных обезболивающих — Тей, достань из сейфа викодин, нечего парню страдать, — в дверь осторожно постучали, после властного «входи», показалось удивленное лицо молодого человека с взлохмаченными рыжими волосами. — Ник, найди лучшую палату. Если такой нет, пусти какому-нибудь пациенту воздух в вену. Сделай полный анамнез — начни с простых анализов, перейди к пункции и помни: наш гость должен чувствовать себя как дома, — Ник робко кивнул, покраснел до кончиков ушей и шумно сглотнул, пройдемте со мной. — Эти новенькие, — сказал Итан, театрально закатывая глаза, и вновь устроился на краю стола. — Анна сказала, что ты не хочешь проходить здесь практику — причина во мне?        — Нет, просто не хочу.        — Зря, здесь весело, — Итан равнодушно пожал плечами и улыбнулся, принимая чашку кофе. — Кстати, отлично выглядишь.        — Спасибо, — ответил Тейлор, скользя взглядом по пространству кабинета. — Уютнее стало.        — Думаешь? — Итан щелкнул зажигалкой и, спрыгнув со стола, открыл окна настежь. — В любом случае, приятно слышать. Встречаешься с кем-нибудь?        — Да, — сказал Тейлор, рассматривая корешки книг в шкафу. — Кстати, читал твою книгу по пульмонологии — впечатляет.        — Благодарю, — ответил Итан, устроившись на подоконнике и отпивая горячий кофе маленькими глотками, — надо было привезти с собой, я бы подписал.        — Да, наверное. Так… сколько я тебе должен за анализы и за палату?        — Все по старой дружбе.        — Тогда я могу идти?        — Конечно, — сказал Итан, сбросив столбик пепла на асфальт. — Спасибо за кофе.        — Я тебе ланч должен, — напомнил Тейлор, сбрасывая звонок и быстро печатая сообщение, — если память не изменяет.        — Память не люди, — философски произнес Итан, вжимаясь затылком в стену. — Иди, рад был тебя увидеть. Передавай привет отцу.        — Есть сигарета?        — В пачке возьми.        Пачку сигарет Тейлор нашел на столе — идентичную той, которая лежала в бардачке его машины — подошел к подоконнику, забрав сигарету из рук Итана, прикурил свою, бесцельно уставился на пейзаж за окном, выпуская кольца дыма четко в деревянную раму, покрашенную белой краской. Итан, крепко затянувшись, затушил сигарету об водоотлив и, прикрыв глаза, выбросил ее на асфальт.        — Встречаешься с кем-нибудь? — спросил Тейлор, не понимая, какой именно ответ хотел услышать, и закусил губу, резко выдыхая скопившийся воздух из легких вместе с сигаретным дымом — по лицу ударил порывистый ветер, пришлось зажмуриться. — Не отвечай, не хочу знать.        — Почему? — спросил Итан, проведя пальцами по черным волосам. — Ты же с кем-то встречаешься. Почему я не могу?        — Просто не хочу знать, — сигарету Тейлор затушил в пепельнице, дрожащими пальцами обхватил край стола и медленно вдохнул, — это не мое дело.        — Согласен, — спокойно сказал Итан, морщась от поднимающейся с земли пыли, и спрыгнул с подоконника, плотно закрывая окна. — О твоем друге я позабочусь, можешь идти.        — Хорошо.        — Тогда иди, — Итан обошел стол, поднял халат со спинки кресла, аккуратно развесил на вешалке, взгромоздил на законное место — на крючок за ширмой, — если конечно не хочешь остаться.        — Наконец-то стало можно?        — Тейлор, ради Бога, — сказал Итан, проведя ладонью по изображению индейца на шее, и, сняв очки, убрал их в нагрудный карман рубашки, — если пришел поскандалить, то сейчас неподходящее время.        — Я и сейчас недостаточно-взрослый? Или ты только сейчас заметил, что мне не шестнадцать?        — Тебе лучше уйти.        — Да, — ответил Тейлор, вытягивая из пачки еще одну сигарету, и засунул руку в карман джинсов в поиске зажигалки. — Спасибо за потраченное время!        — Что ты хочешь от меня услышать? — спросил Итан, прижавшись спиной к стене, и скрестил руки на груди. — Тейлор, правда, я ненавижу загадки, поэтому, давай, поговорим начистоту — тебе интересно, почему я с тобой не переспал?        — Ты говорил, что любишь меня!        — Твой друг в моем отделении с подозрением на остеосаркому, а ты ебешь мне голову разговорами, которые были… сколько, Тейлор? Лет шесть назад? Восемь? Повзрослей!        — Скажи, что ты лгал и, клянусь Богом, моя нога больше никогда не переступит порог твоего кабинета.        — Допустим, лгал. Допустим, не лгал. Что изменилось? Солнце теперь встает с другой стороны? Вода превратилась в вино? Ничего не изменилось — я все еще старше тебя на семь лет, а у тебя есть парень. Теперь, когда конфликт исчерпан и на все вопросы появились ответы, покинь кабинет, мне нужно работать.        — Пошел к черту, — Тейлор швырнул в стену пепельницу вместе с пачкой сигарет и зажигалкой, — как же я тебя, блядь, ненавижу! Ты мне всю жизнь испортил!        — Очень драматично прозвучало, словно сценарий блядской подростковой драмы прочитал, — Итан оттолкнулся от стены, подхватил медицинские перчатки со стола и, опустившись на корточки, осторожно собрал осколки пепельницы в ладонь. — Дерьмо, — прошептал, внимательно рассматривая осколок, вошедший во вторую фалангу указательного пальца. — Покинь мой кабинет, — Итан зубами подцепил перчатку на среднем пальце, снял ее вместе с осколком, из ящика стола вытащил упаковку пластырей, — сейчас же.        — Дай сюда, — сказал Тейлор, вырывая из рук Итана пластырь — снимая защитную оболочку, потянул его руку на себя, осторожно стер подушечкой большого пальца каплю крови и аккуратно заклеил, крепко сжимая пальцами ребро ладони и поднимая взгляд. — Я в каждом искал твои черты, Итан, в каждом.        — Ради Бога, не поступай как мудак со своим парнем, — Тейлор подался вперед, впечатался лбом в ключицы Итана и крепко обнял его за талию. — Мальчик мой, — сочувственно прошептал Итан, обнимая Тейлора за плечи, — прошло столько лет, а ты до сих пор мой. Все, правда, уходи, — Тейлор медленно отстранился, посмотрел Итану в глаза и, обхватив его шею ладонями четко по месту татуировок, поцеловал настолько отчаянно, что губы задрожали, а из глаз хлынули слезы — Итан шумно выдохнул носом, запустил пальцы в волосы Тейлора на затылке, оттянул назад и, поймав взгляд, отрицательно покачал головой. — Уходи.        — Пожалуйста, — прошептал Тейлор, шумно сглотнув. — Пожалуйста.        Итан отогнул ворот футболки Тейлора, улыбнулся, проведя подушечкой большого пальца по микродермалу, такому же сверкающему, как глаза напротив, передвинул руку выше, обхватил ладонью шею — у Тейлора в груди как минимум пожар, съедающий все внутренние органы разом, дыхание прерывистое, частое — каждый вдох жадный, по ребрам мурашки бегали табунами, прожигая, выжигая на коже его чертово имя.        — Успокойся и просто дыши, давай вместе досчитаем от нуля до десяти.        — Пожалуйста, — пробормотал Тейлор, прижимаясь щекой к ладони Итана, — поцелуй меня.        — Ты сам знаешь, что это неправильно, — сказал Итан, отступая на шаг в сторону, вытянул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и запрокинул голову назад, медленно выдыхая дым под потолок, — поэтому иди домой.        — Да, ты прав, — ответил Тейлор после трех глубоких вдохов подряд. — Прости за пепельницу. И вообще — за все.        — Все хорошо, Тейлор, береги себя.        — Я тебя люблю, — выпалил Тейлор, засовывая разрывающийся звонками телефон в карман джинсов, — давно нужно было сказать. Теперь… не знаю… живи с этим.        — Глупый, потерянный мальчик, — улыбнувшись, произнес Итан, отталкиваясь от подоконника, и, склонив голову, прижался ко лбу Тейлора своим, нежно огладил костяшками пальцев его скулу, щеку, линию нижней челюсти, — не трать время на иллюзии — живи настоящим.        — Как я могу жить настоящим, если в настоящем я хочу быть с тобой?        — Ты — хороший и ласковый мальчик, Тейлор, сколько бы масок на себя не надевал, я прекрасно знаю, какой ты чуткий, добрый и совершенный. Тебя нужно боготворить, крепко обнимать и чувственно целовать в запястья. Я не такой, совсем не такой, — когда Итан отстранился, наградив финальным поцелуем в лоб — контрольным выстрелом, Тейлор обреченно сел на пол, закрыл ладонями лицо и беспомощно разрыдался. — Боже, Тейлор, — тепло сказал Итан, опускаясь рядом с ним на пол, — немедленно прекрати.        — Не могу, — на резком вдохе произнес Тейлор, бездумно ища его руку своей.        — Ты казался взрослым, когда уезжал в Массачусетс, — сказал Итан, крепко сжимая пальцами ребро ладони Тейлора. — Слышал, ты лучший в Гарварде — горжусь.        — Спасибо, — прошептал Тейлор, роняя голову на плечо Итана. — Правда, спасибо.        — Тейлор, — шепотом ответил Итан, заводя руку за его спину и крепко прижимая к себе за талию, — зачем ты над собой издеваешься?        — Я хотел бы не знать тебя, — честно сказал Тейлор, стерев слезы с щеки ребром ладони, — но, черт возьми, ты — моя первая любовь.        — Дерьмово слышать, — Итан улыбнулся, погладив Тейлора по щеке кончиками пальцев, и, повернув голову, нежно поцеловал в висок; переведя взгляд на пейджер, вопросительно приподнял бровь и резко поднялся на ноги. — Мне нужно работать.        Громко хлопнув дверью, застегивая пуговицы на халате, Итан Абрамсон побежал по коридору и лестнице на третий этаж, крича в телефон, что уволит аспирантов к чертовой матери — в кабинет МРТ влетел со скоростью выпущенной автоматом пули, жестом выгнал посторонних наблюдателей и потребовал закрыть дверь на ключ.        — Он даже на десять сантиметров заехать не успел, как начал истошно орать.        — Все вон, — твердо сказал Итан, переводя взгляд на мутные снимки на экране, — но сначала найдите мне Анну Дикинсон и срочно сделайте анализ на токсины. Я сколько, блядь, раз должен повторить, чтобы вы, клинические идиоты, меня услышали?! Вон! Операционную мне быстро! — нажимая кнопку микрофона, медленно выдыхая, Итан на мгновение прикрыл глаза, — Тревор, все хорошо, постарайся успокоиться и просто дыши.        Итан мерил шагами кабинет, выпуская сигаретный дым под потолок, бросая на Анну раздраженные взгляды, и нервно вздыхал, замечая в ответ беспомощность и пустоту.        — Что значит, я не могу оперировать?! У парня отравление никелем! Посмотри, блядь, на чертовы снимки и вспомни, что сама являешься врачом, ну давай я напомню: Per Apollinem medicum et Aesculapium, Hygiamque et Panaceam juro, deos deasque omnes testes citans…        — Хватит, Итан, я знаю клятву Гиппократа, — устало сказала Анна, проведя ладонью по лицу, — он несовершеннолетний. Добудешь согласие отца — оперируй.        — Поебать мне на согласие отца, — холодно сказал Итан, бросая полуистлевшую сигарету в чайную чашку Анны, — я буду оперировать без него, а ты поднимешь свою прекрасную задницу, наступишь на горло собственному эго и займешь место ассистента.        — Хочешь потерять лицензию? Судебное разбирательство? Приди в себя и пойми, что есть четкие правила. Да, суд ты выиграешь, я это прекрасно знаю, но если что-то случится? Итан, если парень умрет на столе — нам всем придет пиздец планетарного масштаба. И поэтому… мы продержим его на стероидах до приезда отца и, только если он даст согласие, проведешь операцию, а я с удовольствием буду ассистировать.        — Отличная идея, — раздраженно сказал Итан, — но у меня есть получше: подключим к аппарату, а давай его, нахуй, заморозим, или на органы раздадим — днем раньше, днем позже, какая к черту разница?        — Держи себя в руках, — сказала Анна, рассматривая медицинскую карту и нервно сдирая ногтем подсохшие частички помады на губах. — Я понимаю, что ты хочешь его спасти, но — у меня связаны руки. Поговори с Джорджем.        — С каких пор заведующая хирургического отделения самозабвенно приклоняет колени перед главврачом? Нет, доктор Дикинсон, согласие на операцию подписывается в этом кабинете, поэтому, будь милосердной, и поставь ебанный крестик внизу странички.        — Только с согласия члена семьи, — сказала Анна, отодвигая запрос, — нет, тогда вводи стероиды.        — С согласия члена семьи? Прекрасно — тащи сюда святого отца, пусть нас обручит, — серьезно сказал Итан, снимая с носа и губы пирсинг, — либо я женюсь на нем, либо ты разрешишь спасти ему жизнь — выбор за тобой.        Тейлор три часа просидел на неудобном стуле в коридоре перед дверями операционной — нервно раскачиваясь из стороны в сторону, старался ни о чем не думать — на телефонные звонки не отвечал, на сообщения — тоже. В смотровую комнату его не пустили — бегающий по коридору персонал не говорил ни слова, внутренняя паника стремительно нарастала. Тейлор насчитал три литра крови в вакуумных пакетах — изредка до ушей доносился властный голос Итана, который кричал сначала на анастезиолога, а потом — на аспирантов. Тейлор обхватил руками голову и прижал колени к груди, стараясь полностью абстрагироваться.        — Все будет хорошо, — сказала Анна, опустившись на стул рядом с Тейлором. — Он знает, что делает.        — Ставит карьеру под удар, — прошептал Тейлор, закрывая ладонями лицо, — что говорит Джордж?        — Хочет его уволить, — спокойно сказала Анна, кладя руку Тейлору на плечо. — Не дергайся — никто никого не уволит. Итан — лучший онколог, поэтому получит строгий выговор и на этом все. Ну-ну, детка, давай без эмоций, — крепко обнимая Тейлора за плечи, Анна мягко поцеловала его в висок. — Как прошло, доктор Абрамсон?        Итан ничего не ответил — стянул с плеч халат, бросил на пустой стул пакет на молнии с двумя металлическими, проржавевшими позвонками.        — Если заявится папаша, я его убью. Понятно? В Канаде все врачи ебанутые, или это бедному парню так повезло?        — Манеры, доктор Абрамсон.        — Тейлору не шестнадцать — переживет, — холодно сказал Итан, вытаскивая из кармана джинсов пачку сигарет, одну сомкнул губами и повертел в пальцах зажигалку. — Тревор сейчас на стероидах и антибиотиках — выпишу через неделю.        — Он не твой пациент, — заметила Анна, — и, ради Бога, не кури в моем отделении.        — Мой — у него подозрение на рак легких.        — Нет у него никакого подозрения!        — Откуда тебе знать? Онколог здесь я — и мне, по всем твоим ебанным правилам, нужна неделя, чтобы все проверить, — щелкнув зажигалкой, Итан пошел дальше по коридору, ни разу не обернувшись. — Не смей трогать моего пациента своими ручонками!        Двумя часами позже Тейлор, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно подносил костяшки пальцев к двери комнаты в конце коридора — смотря на ручку, раму и ковер, пытался собраться с мыслями, через три минуты смог пересилить себя и постучать.        — Тейлор? — удивленно спросила Лукреция. — Что-то случилось?        — Ты бы не могла нас оставить, — попросил Тейлор, заглядывая в комнату — Артур сидел в кровати, прижимаясь спиной к изголовью с книгой на коленях, Доминик стоял у подоконника, нервно выпуская сигаретный дым из приоткрытых губ. — Нам нужно поговорить.        — Конечно, — осторожно сказала Лукреция, запахивая кардиган и выходя в коридор. — Побуду на кухне.        — Спасибо, — ответил Тейлор, входя в комнату, и плотно закрыл за собой дверь, дважды повернул ключ в замке. — Я хочу извиниться. Пожалуйста, дай мне сказать, — тихо, шепотом, смотря Артуру точно в глаза. — Прости меня, — опустился на край кровати, накрывая руку Артура ладонью, — за все ужасные слова, за то, что недостаточно любил, за то, что не ценил, за то, что ударил, за то, что не дал высказаться, за то, что не слышал и не слушал.        — Тейлор, — дрожащим голосом проговорил Артур, подаваясь вперед, и крепко обнял кго за плечи, — ты ни в чем не виноват.        — Виноват, конечно виноват, — Тейлор обнял Артура за талию, губами прижался к плечу и тихо-тихо, шепотом: — ты всегда будешь моей семьей. Спасибо за твою любовь, которую я никогда не заслуживал. Ну все, перестань плакать, — пальцами провел по позвоночнику, от поясницы до шеи, прошелся по волосам, нежно поцеловал за ухом. — Ну, а ты чего стоишь? Иди сюда, — Доминик нерешительно затушил сигарету в пепельнице, с легким оттенком страха оттолкнулся от подоконника, сел на край кровати и шумно выдохнул, когда Тейлор, обняв одной рукой за талию, крепко прижал к себе. — Пожалуйста, будьте счастливы.

Мною владеет любовь, с какой я ещё никогда не встречался, любовь, засасывающая в прорву, любовь, захватывающая целиком, до кончиков ногтей и грязи под ними, а руки мои все шарят, все цепляются, все хватают, но стискивают только пустоту. (Генри Миллер. Сексус)

      — «Пока все ищут место под солнцем — нам другие светят огни».        Итан рассматривал лицо Гарри Холдена через тонкие стёкла очков и натянуто улыбался, замечая ответный опасливый взгляд. По классике жанра сейчас обрушится град слов о том, что такие как он — не могут быть врачами, таких как он, вообще желательно держать в изоляции — у него татуировки, пирсинг, торчащая из кармана джинсов пачка сигарет и венец надменности и тщеславия на голове. Итан Абрамсон — сущая катастрофа для родителей пациентов: в нем они видят врага всего человечества — никто не интересуется методами лечения, докторскими степенями, изданными книгами и нечеловеческим рвением помочь. Человек Итан — возможно, настоящее дерьмо, но доктор Абрамсон — истинная находка.        — Значит, отравление никелем, — медленно проговорил Гарри, смотря то на лицо спящего сына, то на зажигалку, крутящуюся в пальцах Итана. — На сколько все серьёзно?        — Операция прошла успешно, — ответил Итан, прижимаясь лопатками к стене палаты, ноги скрестил в щиколотках и устремил взгляд на показатели сердцебиения. — Объясните одну вещь… зачем?        — Если бы я знал, — прошептал Гарри, закрывая руками лицо.        — Ваш сын — спортсмен. Судя по телосложению — отличный спортсмен. К тому же он еще растет, — Итан вздохнул, вписал показатели в блокнот, убрал его в карман халата. — Только представьте, что случилось бы с позвоночником, если бы имплантаты слетели? Гарри, у вашего сына спят раковые клетки, по моему скромному прогнозу — они не проснутся.        У Гарри Холдена словно груз весом в несколько тонн упал с плеч — осторожно откинувшись на спинку стула, выдохнул, обтирая вспотевшие ладони о брюки.        — Он сможет играть в хоккей?        — Если захочет, то — да, но не ближайшие полгода — нужна реабилитация, физический покой: никаких тяжестей, перелетов и тем более — спорта. Если бы никель отравил остальные здоровые позвонки, то он бы не мог ходить. Вы понимаете, о чем я говорю?        — Как мне увезти его в Ванкувер?        — Никак, Тревор останется под моим присмотром — мы пройдем вместе всю реабилитацию и только, когда я скажу, что он готов к перелету, можете его забирать.        — Но вы же врач-онколог.        — Я — заведующий отделением клинической онкологии, действующий онколог-радиолог и Тревор — мой пациент, нравится вам это или нет, — серьезно сказал Итан, подходя к окну и поднимая жалюзи.        — Но у него учеба, у него хоккей!        — И вероятность того, что новые имплантаты не приживутся. Хотите смерть на ледовом катке? Я могу его выписать, чтобы резкий скачок в давлении самолета довел его сначала до инсульта, а потом и до — инфаркта. Он ваш сын, а не хоккеист, мистер Холден. Он, черт подери, еще ребенок.        — Вы всегда так разговариваете с родителями своих пациентов?        — Обычно грубее, — сказал Итан, прижимаясь поясницей с подоконнику. — Хотите я вам кое-что расскажу? — Гарри осторожно кивнул. — Я всегда мечтал быть хирургом, но отец считал это детским максимализмом и отдал на бокс. Да, на боксера я не очень-то похож, но из-за мечты о спортивном сыне, мне переломали каждую кость на обеих руках. Теперь я не могу ровно держать скальпель, теперь я чертовски-зависим от перемены погоды — у меня часто трясутся руки и даже если сейчас я возьму в руки полный стакан воды, то вы заметите, что к концу третьей минуты разговора — останется только половина. Все, что мне осталось — наблюдать за хирургами и говорить, как и что нужно делать. Все, что мне осталось — дети, которые не заслужили такого диагноза как рак. Все, что мне осталось — лечить их и уверять, что все обойдется, но в семидесяти случаев из ста — это ложь. Вы уверенны, мистер Холден, что Тревор хочет быть хоккеистом? У него четыре сломанных ребра, выбиты обе коленные чашечки, трещины в ключицах и, черт возьми, слабый позвоночник. Причем, по вашей вине. Знаете, кем хочет быть ваш сын? Знаете, что он любит фотографировать? Знаете, что он этого стесняется? Знаете почему? Потому что — это не мужское занятие. Тревор любит бегать, колотить по груше, читать классическую литературу и слушать весьма сомнительную музыку, мини-сериалы и вегетарианскую пищу, а еще боится расстроить вас переездом в Нью-Йорк, — Гарри, пораженный и ошарашенный, беспомощно смотрел на лицо спящего умиротворенного сына, не веря собственным ушам. Нет, Тревор любит хоккей, у него прекрасно получается, ему нет равных — Тревор никогда не говорил о проблемах со здоровьем, не говорил о переломах, не держал фотоаппарата в руках. — Почему мне хватило получаса, чтобы узнать о нем все, а вам не хватило восемнадцати лет? — спросил Итан, сжимая губами фильтр сигареты. — Скоро он придет в сознание — вам есть о чем поговорить.        Выйдя из палаты, Итан снял халат и мертвым грузом повесил на плечи. Идя по коридору, поймал пренебрежительные взгляды, услышал за спиной недоумевающие смешки и перешептывания и закатил глаза на ограниченных посетителей больницы. Дойдя до парковки персонала, медленно выдохнул, прижимаясь бедром к капоту верного товарища — внедорожника марки Мерседес и щелкнул зажигалкой. После долгих разговоров раскалывалась голова и стучало в висках — собственный голос казался посторонним, слишком надрывным и истощенным. Выпустив кольца дыма из приоткрытых губ, Итан прижался плечом к лобовому стеклу и заинтересованно посмотрел на небо, надевая солнцезащитные очки.        Телефон разразился оглушительно-громкой мелодией — Итан поежился, запуская руку в карман халата, не глядя на имя абонента, ответил на звонок, бросая на асфальт сигарету и наступая на нее носком ботинка.        — Слушаю, — разумеется звонил Тейлор, Итан подумал о том, что, если это продолжится, то Анне Дикинсон придется добираться до дома на такси, ведь со спущенными шинами далеко не уедешь. — Ты не вовремя, позвони в следующей жизни.        Выключив телефон, Итан медленно потянулся, размял шейные позвонки и, заметив, что на улице не было никого в солнцезащитных очках, снял свои, убирая в карман халата. Вернувшись в здание больницы, направился в сторону кафетерия и, опустив локти на стойку, учтиво улыбнулся.        — Будьте добры, двойной американо.        От предложенных десертов в виде пирогов и пончиков отказался, сославшись на то, что пообедал в кабинете. Возможно, солгал, но вышло неплохо. Заняв столик в углу, Итан достал из кармана блокнот, внимательно вчитался в написанные слова, подчеркнул нужное двойной линией.        — Выглядишь паршиво, — сказала Анна, опустившись на стул напротив — заглянула в чашку — как и всегда, Итан Абрамсон себе не изменял. — Как дела?        — У меня девочка утром умерла, всего шесть лет, ебанная лимфома, — Итан поставил локоть на стол, подпер подбородок ладонью и смерил Анну внимательным взглядом. — Как у тебя?        — Пациент с проломленной головой. Выжил.        — Очень рад. Как Крис?        — Хорошо. Бегает где-то по коридорам, — Анна тепло улыбнулась, посмотрев в окно. — Небо сегодня чудесное, правда?        — Вполне себе, — ответил Итан, смотря в чашку, достал телефон, нажал на кнопку включения и терпеливо дождался полной загрузки. — Мы с тобой никогда не были друзьями, по работе пересекаемся редко, поэтому давай начистоту: какого черта тебе от меня нужно?        — Попросить об одолжении, — мягко сказала Анна, отламывая кусочек рыбного пирога — Итан поморщился, говоря про себя: фу, рыба. — Возьмёшь моего старшего сына к себе на стажировку?        — Нет.        — Почему?        — Он на хирурга учится, — Анна кивнула — Итан поднёс ладонь ко рту, сдерживая подступившую к горлу тошноту, — не понимаешь, хорошо, уточню: насколько тесно переплетены онкология и хирургия от одного до сотни, даю подсказку — на троечку.        — Тейлор сказал, что ему было бы интересно погрузиться в мир онкологии, а ты, как бы мне не хотелось говорить это вслух, лучший онколог.        — Ты решила взять меня дифирамбами? Не стоит, я прекрасно знаю, что являюсь лучшим. Знаешь, что бы мне было интересно? Работать в одиночестве, но Джордж повесил на меня трио бесполезных аспирантов, поэтому, прости, твоего сыночка я терпеть не намерен, — Итан откинулся на спинку стула, допил кофе и устремил взгляд в потолок. — Разговор окончен?        — Ты какой-то нервный последнюю неделю. Что-то случилось?        — У меня все отлично, — резко сказал Итан, смотря на вибрирующий на столе телефон. — Ещё раз дашь мой номер без разрешения, спущу тебе шины — скажи сыночку сама, что на стажировку я его не возьму.        — Ну извините, доктор Абрамсон, что потревожила, — раздраженно ответила Анна, поднимаясь из-за стола, — приятного обеденного перерыва.        Анна ушла, гордо вскинув голову и стуча высокими каблуками. Итан демонстративно отставил тарелку с рыбным пирогом на соседний стол, тщательно вытер руки влажными салфетками и сбросил настойчивый вызов, отвечая шаблоном, в котором говорилось, что он чертовски-занят.        У Итана Абрамсона — толпа друзей и дикие тусовки по субботам, притягательная внешность и пропитанный холодом взгляд, изумительное чувство стиля и заразительный смех, врождённая ахроматопсия и отличное умение это скрывать… и ещё около сотни часов переработки, но это мелочи.        — Не хочешь в отпуск? — боязливо спросил Джордж, растирая поседевшие виски — Итан медленно оторвал взгляд от корешков книг в шкафу и стряхнул столбик пепла в новую пепельницу, на Джорджа посмотрел с оттенком удивления — закинув ноги на стол, скрестил их в щиколотках, трижды подряд крепко затянулся, выпуская столп дыма принципиально в сторону двери. — Итан, сто часов переработки за месяц — это никуда не годится.        — У меня пациенты, — спокойно ответил Итан, затушив сигарету в пепельнице. — Наймёшь второго онколога, поговорим.        — Добрая половина бюджета уходит на тебя, — рискнул Джордж, переступая порог кабинета, и закрыл за собой дверь.        — Свою зарплату я получаю заслуженно — значит, дело не в деньгах — сыночка Дикинсон я брать не собираюсь, учти это. Не собираюсь и точка.        — Нет, собираешься, — серьезно проговорил Джордж, — после твоей выходки с мистером Холденом…        — Новые методы, восхитительно. Совет на будущее: никогда не используй шантаж и манипулирование — это самое мерзкое, что может быть в поведении мужчины. А теперь, взамен на совет, отплати услугой — убирайся из моего кабинета, — сказал Итан холодно и отстранённо, переведя взгляд на потолок, — либо вы оба отстаёте от меня, либо я увольняюсь.        — Ты не уволишься.        — Хочешь это проверить? — серьезно спросил Итан, поднимаясь с кресла — ладони легли на столешницу с тихим хлопком — Джордж непроизвольно сглотнул. — Из-за пацана Дикинсон?        — Всего на пару дней — он сам от тебя сбежит. И… все в плюсе?        — Ты плохо слышишь, — пальцы, сжимающие край стола коротко дрогнули, Итан одарил визави испепеляющим взглядом. — Он за дверью, да? У вас, блядь, все решено! Изумительно!        — Возьми Тейлора и точка.        — Поверь, если я возьму Тейлора, никому от этого лучше не станет. Мой ответ — нет.        — Мне плевать, — сказал Джордж, распахивая дверь кабинета. — Тейлор, входи и располагайся.        — Это несмешно, — Итан провел ладонями по лицу и жадно вдохнул. — Почему так сложно понять элементарные вещи? Я не собираюсь тратить драгоценное время на пацана, которому онкология вообще нахуй не сдалась. Хочешь взять его на стажировку? Возьми к себе в отделение, пусть мамочка возьмёт, спихни в родильное очкарику со сломанным носом — мне он нахрен здесь не нужен.        — Поможет с картами пациентов — у тебя в них бардак. Кстати, очкарика со сломанным носом зовут Томас Смит.        — Да похуй мне как его зовут. В своём бардаке разберусь сам, понятно?! — резко сказал Итан, вынимая из пачки сигарету и щёлкая зажигалкой. — Оставьте меня, блядь, в покое! Я хочу работать один, чтобы мне никто не мешал и не дергал по пустякам! Но тебе насрать, Джордж, ведь ты пообещал нимфе своих сладострастных сновидений, что ее пацана пристроят сюда. Хер тебе, Джордж, я говорю — нет.        — Ты, конечно, всегда был тем ещё козлом, но сегодня будто с цепи сорвался.        — У меня пациенты умирают каждый божий день! Много у тебя в педиатрии детей умирало за последний год? А у неё в хирургии? У меня — чертова тысяча! И это только дети, Джордж! Я говорю с их родителями, я утешаю, я провожаю до дверей — я, блядь, работаю, как проклятый, чтобы продлить пациентам часы жизни, пока ты со своей подружкой ебёшь мне голову. Хватит, ради Бога!        — Итан, ради исключения из правил, я поговорю со спонсорами — в твоем отделении заменим все оборудование, хочешь, я проведу тебе кабельное, хочешь, подниму зарплату?        — Ты, блядь, издеваешься? — Итан крепко сжал пальцами спинку стула и с трудом сдержался от желания швырнуть его Джорджу в лицо. — Убирайся к чертовой матери из моего кабинета!        — Хорошо-хорошо, — примирительно сказал Джордж, поднимая руки в знаке капитуляции. — Успокойся, ладно?        — Убирайся, — повторил Итан, затушив сигарету в пепельнице. — Почему я все ещё не слышу звук закрывшейся, блядь, двери?        Дверь закрылась — Итан, обхватив пальцами подоконник, медленно выдохнул. Черт подери, как же раскалывалась голова — у окна он простоял долгие полчаса, созерцая мир с высоты второго этажа — перед ним огромное граффити высотой в десятиэтажный дом с изображением морды слона в индийском стиле — каждый штрих и линию успел выучить за последние три года буквально наизусть.        Телефон настойчиво завибрировал на столе, ударяясь о корпус настольной лампы — вибрация короткая, очевидно, сообщение, но Итан не торопился. Медленно размяв шейные позвонки, повернулся, подошел к столу и облегченно выдохнул, читая сообщение на экране. Всего лишь приглашение на конференцию — стандартная рассылка, идти, слава Богу, необязательно.        Подхватив со стола бумажник и телефон, сорвав с вешалки кожаную куртку, Итан вышел из кабинета под изумленный взгляд одного из своих аспирантов — пробормотав что-то отдаленно-напоминающее «не сейчас», быстро прошел по коридору, набрасывая куртку на плечи; сомкнув губами сигаретный фильтр, спустился по лестнице, карикатурно отдал честь Ребекке и вышел на улицу, жадно вдыхая чистый воздух; перебежал улицу на красный сигнал светофора, наградив сигналящего водителя вытянутым средним пальцем, распахнул дверь кофейни, и бегло осмотрелся по сторонам — практически-пустая, как и всегда: на витринах заманчивые десерты в виде круассанов, трехслойных пирожных и мороженым в металлических контейнерах.        — Двойной американо.        — А на десерт? — с улыбкой спросила девушка. — Фисташковые булочки у нас — объедение.        — Нет, спасибо, просто двойной американо.        — Для кого?        — Для самого сексуального врача в этом огромном мире. Фисташковую булочку возьму я. Привет, я — Доминик.        Итан повернул голову, обвел взглядом парня перед собой, закатил глаза и положил на стойку двадцатку.        — Никак не подписывайте.        Бросив сдачу в банку с надписью «на хорошее настроение», Итан отошел в сторону, рассматривая представленные десерты. Доминик, расплатившись за булочку, встал рядом. Вы слишком серьезны, даже для врача. Итан терпеливо промолчал, дожидаясь своего кофе, обвел взглядом представленное меню, написанное на доске в добрую половину стены, посмотрел на наручные часы, устало потер глаза — девушка делать кофе не спешила: лениво перемалывала зерна, долго промывала кофемашину, избирательно подбирала подходящий стаканчик. Доминик, прижавшись спиной к стойке, внимательно рассматривал неразговорчивого доктора, которого еще утром мельком заметил в палате Тревора, интуитивно поправил волосы, улыбнулся как бы невзначай — реакции ноль, странно, обычно срабатывало. Так, как там дела у Тревора?        — Врачебная тайна, — ответил Итан, забирая стаканчик из рук девушки и оглядываясь в поиске подходящего столика, — если интересно, спроси у него, — поставив кофе на один из столиков в углу зала, снял куртку и бросил на диванчик рядом с собой.        Доминик, мило улыбнувшись девушке, забрал булочку и решительно пошел следом. Здесь свободно?        Итан обвел взглядом кофейню, в которой девяносто процентов столиков оставались пустыми, и отрицательно покачал головой. Доминика это не остановило — опустившись на стул напротив, поставил на стол тарелку с булочкой и, очаровательно улыбнувшись, вооружился ножом и вилкой. Итан от бессилия закатил глаза, отпивая кофе и разглядывая шкаф с настольными играми.        — Может, пора представиться? — спросил Доминик, отламывая кусочек булочки вилкой. — Или пожелать приятного аппетита?        — Не думаю, — ответил Итан, закидывая ногу на ногу, и вытянул из кармана куртки телефон — проверив ленту фейсбука, зашел в сообщения, быстро просматривая приглашения на дни рождения и свадьбы. Доминик, поставив локти на стол, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы, беспрерывно пялясь в лицо напротив. — Господи, что тебе нужно?        — Я еще не решил, — честно ответил Доминик, — возможно, пригласить тебя на ужин?        — Ты мне неинтересен, — сказал Итан, поднимаясь из-за стола — набросил на плечи куртку, обхватил пальцами полупустой стаканчик, — наслаждайся хэппи милом с кем-нибудь другим, — Доминик рассмеялся, откидываясь на спинку стула, а ты мне все больше и больше нравишься. — Сумасшедший день, — проговорил Итан, проходя по залу до главной двери — прижавшись к стене здания, устало потер глаза свободной рукой, надеясь допить кофе в идеальном и таком необходимом одиночестве.        — Я не могу быть неинтересен, — серьезно сказал Доминик, быстро закрывая дверь кофейни, оберегая девушку за стойкой от порывов холодного ветра. — Что во мне не так? — Итан обреченно вздохнул, отталкиваясь от стены и выбрасывая пустой стаканчик в урну. Сомкнув губами сигарету, щелкнул зажигалкой, высматривая нужное изображение на светофоре. Давай, человечек, иди. Человек упрямо стоял, Итан с трудом сдерживался, чтобы не послать к чертовой матери создателя вселенной и всего человечества. — Просто скажи свое имя, — настаивал Доминик, встав рядом практически плечом к плечу. — Богом клянусь, сразу отстану.        Человечек на светофоре пошел — Итан, ничего не ответив, быстро прошел по пешеходному переходу, абстрагируясь от настойчивых шагов за спиной и выбрасывая полуистлевшую сигарету на асфальт. Стянув куртку, подошел к стойке регистрации и, натянуто улыбнувшись, забрал из рук Ребекки карты пациентов, пробегаясь взглядом по полученным результатам анализов и быстро меняясь в лице.        — Тебя Джордж искал.        — Встретишь его, скажи, чтобы отъебался от меня. Где мои подопытные крысы?        — В кафетерии, — ответила Ребекка, — кажется.        — Хорошо, я зайду к Холдену, — сказал Итан, вытаскивая из кармана куртки влажные салфетки. — Троицу ко мне в кабинет, с тем пацаном, — незаметно кивнул в сторону диванчика, — не разговаривай. Если начнет спрашивать про меня, отправь на прием к психотерапевту — всех, кто будет про меня спрашивать, туда отправляй.        Ребекка вежливо кивнула, забрала смятую салфетку из рук Итана, выбросила в мусорное ведро. Внимательным взглядом обвела парня на диванчике, удивленно приподняла бровь.        — Это же Доминик Морган, — прошептала, перегнувшись через стойку, — известный писатель, — пальцем ткнула в обложку книги на столе, — а как пишет!        Итан поднял со стола книгу, пролистал страницы, прочитал описание — судя по выражению лица, не вдохновило. Книгу передал в руки Ребекке, вытащил из упаковки еще одну салфетку, задумался о чем-то на мгновение, встряхнул с головой.        — Пусть известный писатель меня не достает, а то накачаю его формалином.        — Принято. Говорю сразу, в палате Холдена толпа ребятишек.        — Господи, за что? — с тоской спросил Итан, взглянув на потолок. — Подай знак, — не дождавшись знака свыше и обступив женщину в инвалидной коляске, завернул в хирургическое отделение и прошел прямо по коридору. Ребекка не солгала: действительно толпа ребятишек — Итан медленно выдохнул и, подойдя к кровати Тревора, поднял со стола медицинскую карту — голоса мгновенно стихли, головная боль немного отступила. — Как себя чувствуешь? — спросил Итан, надевая очки.        — Кажется… — несмело начал Тревор, — ничего не болит.        — Как проходит терапия?        — Пытаюсь встать, но пока не очень получается, — Тревор привстал на локтях и поправил иглу капельницы. — Вы разговаривали с отцом?        — Нет, даже не видел его, — сказал Итан, чиркая ручкой в блокноте. — А что?        — Просто… он как будто оттаял? Не знаю, впервые за последние годы мы действительно поговорили о чем-то кроме хоккея и среднего балла.        — Звучит замечательно, — признал Итан, сверяясь с показателями на мониторе. — Тревор, не хочу быть козлом, но скоро часы посещения для посторонних закончатся — попрощайся с друзьями до завтра.        — Доктор Абрамсон, — шепотом проговорил Тревор, обхватив пальцами поручень и стараясь подняться в кровати, — я знаю, что вы рисковали лицензией, когда взяли меня…        — Не понимаю, о чем ты, — улыбнувшись, сказал Итан и подмигнул, — я простой онколог, только тсс. Так, детишки, прощайтесь и на выход — Тревору нужно отдыхать.        Итан вышел из палаты под удивленные взгляды — куртка лежащая на сгибе локтя безвольно покачивалась из стороны в сторону, в висках стучала накопившаяся за последнюю неделю агрессия.        — Извините, вы обронили, — шепотом сказал Андер, осторожно коснувшись пальцами плеча Итана.        — Спасибо, — ответил Итан, повернувшись — рассеяно выдохнул, забирая блокнот с ручкой и учтиво кивнул. — Растяжение на запястье, покажись врачу.        Андер внимательно посмотрел на напряженные вены на запястье и вежливо улыбнулся.        — Да, надо будет. Спасибо.        — Не затягивай с этим. Ребекка, что у меня в расписании?        — Трио подопытных в кабинете, — ответила Ребекка, уперевшись ладонями в стойку поста, и пожала плечами, — и мистер Варгас трется где-то в кафетерии.        — Скажи ему, что он все еще здоров. Идем, посмотрю твое запястье, — Итан кивнул в сторону лестницы и помахал Ребекке, привлекая дополнительное внимание. — Закажи пиццу, будь другом.        — Какую?        — С цианидом! — прокричал Итан, ступая на первую ступеньку лестницы. Войдя в кабинет, бросил куртку на сидение кресла, бегло рассмотрел себя в отражении зеркала и, сомкнув губами сигаретный фильтр, распахнул окна. — Теннис?        — Что? Да, — нерешительно сказал Андер, переминаясь с ноги на ногу у закрытой двери и рассматривая изумленные лица людей, восседавших на стульях. — Я точно не отнимаю ваше время?        — Так, человеческие особи, что у вас?        — Мистер Варгас, — хором проговорила троица, — он неугомонный, — продолжил Ник, встряхнув волосами, — хочет рак!        — Он хочет судиться с табачной компанией, — раздраженно сказал Итан, выдохнув клубы дыма, — и в отпуск с женой отправиться хочет — поставьте капельницу за мой счет, и пусть идет с миром.        — Принято, босс. Можно идти?        — Нужно идти, — уточнил Итан, выбрасывая сигарету в окно, — и еще, уберите под окном.        — Принято, босс, — повторил Ник, поднимаясь со стула. — Вы пообедали?        — С чего ты решил, что можешь задавать подобные вопросы? Я даю поручения, вы стараетесь их выполнять — распределение обязанностей идеальное, как по мне. Чего глазками хлопаем? Вон пошли! Теперь к тебе — запрыгивай на стол, посмотрю, что там у тебя с рукой.        Андер нерешительно расстегнул пуговицу на манжете рубашки, закатал рукав до уровня локтя, вежливо улыбнулся трем пораженным лицам и прошел к столу.        — Думаю, что ничего серьезного.        — А я думаю, что моя жизнь — перерыв на рекламу, — серьезно сказал Итан, выдергивая из упаковки латексные перчатки, — запрыгивай, — Андер забрался на край высокого стола, осторожно подглядывая за сосредоточенным лицом Итана из-под полуопущенных ресниц. — На сколько больно?        — На три?        — Из трех, или из десяти?        — Из десяти, — честно сказал Андер, — ничего серьезного.        — Действительно, подождем, когда связки порвутся, — ответил Итан, выдвигая верхний ящик стола — наложил повязку, крепко затянув, у Андера жалобно заныли пястные кости. — Так, на сколько больно?        — Уже на семь, — выдохнул Андер.        — Значит, ослабим до пяти — никакого тенниса ближайшие пару дней, мастурбации тоже. Все, можешь идти, — сказал Итан, услышав неприятную вибрацию телефона, и посмотрел на настенные часы. — Твою же мать. Да? — ответив на звонок, обреченно прижался поясницей к подоконнику и потер уставшие глаза. — В смысле суббота? Блядь, как же я заебался. Черт, прости, — продолжил, закрывая ладонью микрофон, — я без халата, значит не должен быть вежливым.        — Спасибо, доктор Абрамсон, — мягко сказал Андер, слезая со стола. — До свидания.        Итан кивнул, забираясь на подоконник и вытягивая ноги во всю длину.        — Ой, иди ты нахрен, Джейсон, тебе послышалось.        «Good Room» встретил громкими басами, полураздетыми девушками и бесконечно-счастливыми лицами — пробираясь через танцующую толпу к гардеробу, параллельно снимая куртку и хлопая ладонью по карманам джинсов в поиске бумажника, Итан с высоты своего роста выглядывал знакомые лица. Как всегда, двойной? прокричал голос из-за барной стойки — Итан вытянул руку с поднятым большим пальцем, сдал куртку в гардероб, из-за жары потер ладонями лицо.        — Джейсон здесь?        — Не видела его еще. Ты сегодня рано.        — Я сегодня — заебался, — по слогам произнес Итан, забирая номерок из рук девушки. — Буду у барной стойки, — огибая толпу, поставил локоть на барную стойку, благодарно кивнул бармену, опрокидывая виски до дна. Жестом попросил повторить. — Что сегодня в программе?        — Ирландцы будут отрываться, — ответил бармен, наполняя бокал виски, — дамочки по ним с ума сходят.        — Прекрасно, — сказал Итан, забираясь на барный стул, и кивнул знакомым. — Джейсона не видел?        — Нет, — повернувшись, бармен взглядом смерил объемы в бутылке с сиропом блю кюрасао, — в бар точно не заходил. У тебя в глазах пляшут вестники апокалипсиса — что случилось? — Итан беспомощно развел руки в стороны, раздраженным тоном пересказал сегодняшний день, опрокидывая виски, бокал за бокалом, и стараясь не смотреть на встревоженного бармена. — Пиздец, как ты держишься?        — Молча, — рассеянно сказал Итан, откидываясь на спинку стула, и достал вибрирующий телефон из кармана джинсов. — Джейсон, блядь, я в трех мгновениях от того, чтобы устроить здесь ебанную резню — поэтому, будь лапочкой, поторопись, — попросив снова повторить, Итан непроизвольно обернулся и почувствовал, как свело скулы. Вот же, блядь, дерьмо. Еще детишек из больницы для полного счастья не хватало. Вот как в тебя, блядь, после этого верить? — Закончишь возиться с детишками, приходи в черную зону.        — В синюю?        — Да похуй мне, — сказал Итан, подхватывая бокал со стойки, и слез со стула.        Джейсон недоуменно уставился на спину Итана — не поворачиваясь, пожал руку бармену, заказал голубую лагуну, перебросился парой реплик, нервно улыбнулся, замечая через длину зала разъяренный взгляд. Да иду я, иду.        — Мне показалось, или это врач из пресвитерианской? — спросил Грант, заказывая три шота текилы. — Лечит моего друга.        — У твоего друга рак? — спросил Джейсон, благодарно кивая бармену — Грант отрицательно покачал головой. — Тогда это не он. Ладно, развлекайтесь, увидимся позже, — донеся до синей зоны только половину бокала и разругавшись со всеми, кто встретился на пути, Джейсон расслабленно опустился в мягкое кресло, закинул ногу на ногу и предельно очаровательно отбросил прядь челки, лезущую в глаза. — Ты чего такой злой? Не ревнуй — я с Грантом над одним делом работаю, а его друзей вообще первый раз в жизни вижу. Богом клянусь, я твой и только твой, — Итан театрально закатил глаза, но все же улыбнулся — Джейсон расслабленно выдохнул, мысленно признавая, что в данную секунду чертовски собой гордится. — Что случилось?        — Эти детишки — феномен Баадера-Майнхофа. Какого хера их вообще пустили?        — Деньги, мой друг, деньги до сих пор решают все проблемы, — Джейсон обхватил губами соломинку и жадно выпил четверть коктейля. — У их друга рак?        — Нет у него рака.        — Тогда, какого черта, ты его лечащий врач? Что, парень симпатичный?        — Отъбись, Джейсон.        — Дерьмовый день?        Итан не ответил на вопрос, лишь сильнее вжался в спинку дивана.        — Вон тот, в рубашке от Фенди меня клеил.        — Доминик? — Джейсон рассмеялся, обернувшись через плечо, и задумчиво сощурился, — он, кстати, ничего.        — Трахни его сам.        — Я с парнями не трахаюсь.        — Трезвым.        — Отъебись, Итан, — с улыбкой проговорил Джейсон, поправив волосы и ослабив узел галстука. — Так и, чем он тебе не угодил, кроме очевидного?        — Тем, что пару дней назад вышел из пубертата, — сказал Итан и закатил глаза, заметив пристальный взгляд Доминика. — Блядь, он занимается аподиопсисом.        — Дрочит?        — Всегда забываю, что ты тупой, — сказал Итан, надавив указательным и средним пальцами на пульсирующий висок. — Забей. Что за дело?        — Ему, кстати, почти двадцать один. Блядь, — нахмурился Джейсон, почувствовав удар в колено, — давай без страстных игр, я еще слишком трезв, — Итан вытянул вперед средний палец и криво улыбнулся. Пока Джейсон рассказывал о деле и отмахивался от приглашающих его на танец девушек, Итан настойчиво напивался, рассматривая обезумевшую толпу на танцполе. Музыка, громкая и бьющая точно в барабанные перепонки, была ему не по душе, но, как и сказал бармен, дамочки сходили с ума. Из длинного монолога получилось ухватить только клочки информации: тройное убийство, обвинили главу семейства, светит пожизненное. Итан ложно-заинтересованно кивал, изредка поднимая брови и вздыхая — стандартная процедура, чем больше Джейсон треплется, тем меньше хочет слышать в ответ. Джейсона хватило на час, Итан в завершении разговора пожал плечами и пробормотал что-то отдаленно-напоминающее «сочувствую». Джейсон, определенно-гордый ораторским умением, важно откинулся на спинку кресла, стуча пальцами по деревянным подлокотникам. — Ребекка сегодня придет?        — Понятия не имею, — сказал Итан, подзывая жестом официантку. — Керри, нам как всегда, — протянув кредитку, закатил глаза, заметив у барной стойки Тейлора. — Только в двойном экземпляре, хорошо?        — Ты какой-то поникший, — заметил Джейсон — поставив локти на стол, придвинулся ближе и очаровательно улыбнулся, — что, неужели импотенция пришла?        — Можешь опуститься под стол и проверить, — холодно ответил Итан, поджигая сигарету. — Я просто чертовски-устал.        — Блядь, а я только собрался с мыслями, — сказал Джейсон, пальцами откидывая со лба взмокшую от жары челку. — Знаешь, друг, потрахаться тебе надо — серьезно, как адвокат тебе говорю. И да, никаких слов о целибате даже слышать не хочу. Ну же, улыбнись, блядь, наконец-то.        — Сколько же вас, знающих, вокруг, — ответил Итан, запрокидывая голову и выдыхая столп дыма под потолок, — похуй, пойду отолью, — полуистлевшую сигарету бросил в бокал Джейсона — та жалобно зашипела, встретившись со льдом. Пропустив гневную тираду, обращенную точно в спину, Итан, пройдя мимо толпы, потянул на себя ручку двери туалета — воняло марихуаной, недержанием и духами, в совокупности — отвратительно. Большая часть кабинок была облевана, остальная — занята. Итан обреченно прижался спиной к кафельной стене, стараясь рассмотреть себя в зеркале с отпечатками рук и весьма сомнительных жидкостей, поправил волосы, одернул край футболки, выжидающе скрестил руки на груди. — Поторопиться слабо?        — Сейчас, — ответил недовольный голос из дальней кабинки. — О, привет, — широко-улыбнувшись, сказал Доминик, застегивая ширинку. — Приятная встреча.        — Господи, за что? — задав риторический вопрос, Итан, вежливо поклонившись, оттолкнул Доминика от кабинки и закрыл дверцу на щеколду.        — Как проходит вечер? — спросил Доминик, включая воду в раковине, и усмехнулся, услышав возбужденные вздохи из кабинки.        — Охуенно, — ответил Итан, вжимая кнопку смыва и выходя из кабинки. Подойдя к раковине, выдавил на ладонь жидкое мыло и медленно выдохнул, намыливая руки.        — У меня тоже ничего, — сказал Доминик, прижимаясь спиной к двери. — Не как у них, конечно, но тоже сойдет.        — Рад за тебя, — ответил Итан, подставляя руки под электросушилку, — а теперь, дай пройти.        — Скажи, как тебя зовут.        — Найди парня и перестань приставать к тем, кто в тебе незаинтересован.        — Парень у меня есть, — честно сказал Доминик, наблюдая за смущенной парочкой, выплывающей из кабинки. — Так, как тебя зовут?        — Отвали, — прошептал Итан, наклонившись к уху Доминика, — ты не в моем вкусе.        — Так не бывает, — серьезно сказал Доминик, обхватывая пальцами дверную ручку, — мне еще никто не отказывал.        — Тогда я буду первым. А теперь, свали с дороги.        Доминик ошеломленно уставился на Итана, глупо моргнул, открывая дверь и провожая его взглядом. Так сильно по его самооценке еще никто не бил — просто невообразимо. Вместо четкой картинки перед глазами — смазанная, словно он смотрел на мир через отражение в луже. Забравшись на барный стул, упрямо смотрел на свои ладони, до сих пор прокручивая в голове прозвучавшие слова. Нет, чушь какая-то. Ему еще никто не отказывал. Никто.        — Двойной виски.        Настроение Доминика стремительно падало к отметке ниже нуля. Опрокинув третий бокал, настойчиво пялясь на бутылки за спиной бармена, обреченно вздыхал, возможно, впервые испытывая к себе жалость — будто на пыльной обочине бросили, и теперь он целую вечность будет добираться до дома пешком.        — Ты чего такой хмурый? — спросил Грант, ставя локти на барную стойку. — Эй, Доминик!        — Меня отшили, — Доминик провел ладонями по лицу и грустно застонал.        — Тебя Артур успел бросить? Когда?        — Не бери в голову, — Доминик, откинувшись на спинку стула, достал из кармана джинсов телефон. — Я, кажется, по-настоящему влюбился.        Грант театрально закатил глаза, всем видом буквально крича: Серьезно?!        — В кого на этот раз?        — Неважно, — выдохнул Доминик, скользя взглядом по лицу Итана в другом конце зала. — Что со мной не так?        — Не знаю, — честно ответил Грант, — думаю, что ты просто скучаешь по Артуру.        — Нет, совершенно не скучаю. Я же говорил, что если человека нет рядом, то его для меня вообще не существует — рано или поздно меня все бросят, — серьезно сказал Доминик, прикрывая глаза, — и я подохну от одиночества, — вытянул из пачки сигарету, попросил бармена подать пепельницу. — Какое же я все-таки дерьмо.        — Заметь, ты это сказал. Мы домой собираемся, ты едешь?        — Нет, побуду здесь, еще пару часов.        — Все точно нормально?        Доминик в ответ кивнул, протягивая ключи от машины и крепко затягиваясь. Грант на прощание сжал пальцами его плечо и взглядом указал остальным на дверь. Заказав еще двойной виски, Доминик грустно уставился на дисплей телефона — Артур писал, что съемки задержатся на всю ночь, Лукреция писала, что ей осточертело сидеть дома и она проклинает Господа Бога за болезненные критические дни. Доминик ответил одинаковым сообщением: «это жизнь, детка, нужно просто смириться». Обреченно поставив локти на стойку, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. Что же так паршиво?        — Ты чего один? — спросил Джейсон, заказывая две голубые лагуны. — Куда исчезли твои друзья?        — Домой поехали.        — Пойдем, с нами посидишь.        — Пожалуй, — согласился Доминик, затушив сигарету в пепельнице и поднимаясь со стула, — если, конечно, не помешаю.        Итан удивленно приподнял бровь, оторвавшись от экрана телефона. Вот же дерьмо. Джейсон предложил Доминику занять понравившееся пустое место, поставил два бокала с коктейлем и улыбнулся Итану — тот одарил его испепеляющим взглядом и сомкнул губами сигаретный фильтр. Доминику хватило наглости усесться рядом с ним на диван, важно закинуть ногу на ногу и очаровательно улыбнуться.        — Вы же знакомы? — спросил Джейсон — Итан в ответ лишь обреченно вздохнул, вновь устремив взгляд на дисплей телефона. — Если нет, то…        — Завали, Джейсон, мне неинтересно, — сказал Итан, выпуская кольца сигаретного дыма. — Когда наиграешься в детский сад, тогда и обращайся.        Больше Итан не сказал ни слова — лениво просматривал новостную ленту и переписывался со своими недалекими подчиненными. Джейсон, неоднозначно пожимая плечами, опустился в кресло и приподнял бокал. Итан стойко стерпел их совершенно-пустые разговоры о лучших барах Нью-Йорка, юриспруденции и писательстве. Трижды заказал виски, окончательно замучив бедную Керри, бегающую от столика к столику. К нему, слава Богу, никто не обращался, лишь изредка колено Доминика случайно касалось его. Ребекка вошла в клуб далеко заполночь, вернее — практически вплыла. Красивая, роскошная, широко-улыбающаяся. Заметив Доминика Моргана за общим столом, уселась рядом с ним, вынуждая его практически полностью прижаться к Итану, и начала расспрашивать о новом романе.        — Эй, оживи! — шутя сказал Джейсон, щелкая пальцами перед лицом Итана. — Отвлекись от чертового телефона.        — Я работаю, — по слогам проговорил Итан. Музыка наконец-то сменилась, позволяя расслабленно выдохнуть. — Ты меня вытащил из дома, я ехать не хотел.        — Да перестань ты, расслабься наконец! Керри, лапочка, принеси моему другу двойной виски и брось туда таблетку экстази, чтобы он пришел в себя.        — Отъебись, — с нажимом проговорил Итан, — и дай мне, блядь, договорить.        — Молчу-молчу, — примирительно сказал Джейсон. — Ребятки, скоро начнется веселье. Керри, неси шампанское!        Итан обреченно закатил глаза, откидываясь на спинку дивана и ставя ребро стопы левой ноги на колено правой — совершенно-тупой Ник будто явился в этот грешный мир, чтобы над ним издеваться, все-таки нельзя оставлять это трио на дежурстве вместо себя. Итан потянулся к бокалу и, раздраженно выдохнув, опустошил до дна.        — Это, кстати, был мой, — сказал Доминик, подпирая щеку ладонью и поворачивая голову.        — Керри, пацану виски за мой счет, — равнодушно произнес Итан, надевая очки. — Все, рассчитались?        — С парнем переписываешься?        — Отъебись, — резко сказал Итан, блокируя телефон. — Все, Джейсон, я закончил.        — Аминь! — прокричал Джейсон, когда Керри поставила на стол поднос с тремя бутылками шампанского и легкими закусками. — Он воскрес!        — Окей, — сказал Доминик, когда Ребекка потянула Джейсона за собой на танцпол, — я тебе не нравлюсь, но разве это повод для того, чтобы полностью меня игнорировать?        — Что тебе нужно?        — Поговорить? — больше спросил, чем ответил Доминик. — Просто поговорить, Богом клянусь.        — Нам не о чем говорить, — сказал Итан, вытягивая из пачки сигарету.        — Фу, мой брат тоже курит эту марку.        — Очень интересно, — равнодушно ответил Итан, щелкнув зажигалкой. — Ладно, черт с тобой, как в школе дела?        — Я уже давно не в школе, — улыбнувшись, сказал Доминик, — мне почти двадцать один.        — Звучит ошеломляюще — наверное, ты долго к этому шел, — Доминик рассмеялся в ответ — настолько искренне не смеялся, действительно, очень давно — подпер щеку ладонью, практически всем телом повернулся, взглядом врезался в губы Итана и тихо так, шепотом: ты ошеломляющий. — А ты — чертовски-пьяный, — сказал Итан, откинувшись на спинку дивана, и поднял со стола вибрирующий телефон. Прочитав сообщение на экране, не глядя, вытянул руку с выставленным средним пальцем вперед, — когда же от меня все отъебутся. Блядь, — телефон, коротко завибрировав, отключился. Пошарив по карманам в поиске ключей, ногой отодвинул стол и поднялся с дивана. — Пойду воздухом подышу.        — Можно с тобой?        — Как будто тебя интересует мой ответ, — ответил Итан, протискиваясь сквозь толпу — выйдя на улицу, жадно вдохнул прохладный воздух, снял машину с сигнализации и, забравшись на пассажирское сидение, вытащил из бардачка пауэрбанк и упаковку таблеток. — На, проглоти.        — Что это?        — Домперидон.        — Меня не тошнит, — серьезно сказал Доминик, прижимаясь бедром к капоту машины, — ладно, не тошнило до того, как у меня в руках оказался домперидон.        — Всех, кто пьет с Джейсоном, тошнит, — ответил Итан, подсоединяя провод к телефону и включая пауэрбанк, — еще спасибо скажешь.        — Большое спасибо, — сказал Доминик, проглатывая сразу две таблетки.        Включившись, телефон завибрировал — на дисплее начали один за одним всплывать сообщения. Итан обреченно вздохнул, вжимаясь в спинку сидения, и закинул ноги на приборную панель.        — Возвращайся, я здесь, кажется, надолго, — пальцы Итана быстро бегали по клавиатуре, взгляд сосредоточенно следил за каждым словом и знаком препинания, голова невыносимо раскалывалась — Доминик, устроившись на водительском сидении, вжался спиной в дверь. — Ты всегда такой навязчивый? — спросил Итан, даже не удостоив его взглядом. — Всегда садишься в машину к незнакомым людям? Всегда принимаешь таблетки, веря на слово, когда тебе говорят для чего они?        — Нет, — честно ответил Доминик — на лице ни один мускул не дрогнул, хотя все тело пробило страхом. Медленно, почти незаметно, проверил работоспособность пальцев, подвигал головой — к удивлению, все прекрасно функционировало.        — Я действительно похож на того, кому можно доверять? — улыбнувшись, спросил Итан. — Никогда бы не подумал. Есть два варианта. Первый: ты слишком глупый, Доминик Морган. Второй: тебе слишком скучно живется. Совет на будущее: никогда так, блядь, больше не делай, — Доминик впервые ощутил настолько сильное чувство стыда — покраснел буквально до кончиков ушей и невнятно кивнул. Итан, посмотрев на него боковым зрением, лишь хмыкнул, продолжая печатать сообщение — совершенно-безбашенные дети, такими темпами человечество вымрет за пару десятилетий. — Какого цвета твои глаза?        — Обычно зеленые, — заикаясь, проговорил Доминик.        — Это я понял. Зеленые, как что?        — Все говорят, как трава.        — А сам, как думаешь?        — Как хвойный лес.        — Тогда — красивые, — сказал Итан, потирая уставшие веки кончиками пальцев. — Вызвать тебе такси?        — Я живу недалеко. В десяти минутах.        — Тогда я провожу, — Итан вышел из машины и заблокировал двери. — Посидишь две минуты в безопасности. Сейчас вернусь, — Доминик глупо моргал, рассматривая то спину Итана, скрывшуюся за дверями клуба, то салон машины — отогнул солнцезащитные козырьки, открыл бардачок, с интересом изучая содержимое. Увы, ничего впечатляющего не нашел — банальные вещи, вроде очков, влажных салфеток и двух презервативов. Вспомнил бардачок собственной машины, рассеяно выдохнул — у него, например, даже презервативов в машине нет. — Нашел что-нибудь интересное? — раздраженно спросил Итан, резко открывая водительскую дверь, из-за чего Доминик только чудом не вывалился на асфальт. — Что, никаких следов расчленения не осталось? Заканчивай моргать и выметайся из моей машины.        Доминику второй раз за полчаса стало чертовски-стыдно — такими темпами, скоро он истратит годовой лимит за сутки. Извинившись, вышел из машины и вздрогнул всем телом, когда Итан шумно захлопнул дверь. До дома, вернее до квартиры, которую сняла Лу, шел медленно и боязливо, на Итана даже взгляд не решался поднять. Тот, в свою очередь, раздраженно вздыхал и фыркал, отвечая на бесконечный поток сообщений — в голове не укладывалось — весь мир на него словно обрушился: Анна продолжала уговаривать взять Тейлора на стажировку, Джордж предлагал полный ремонт отделения за исполнение просьбы, Ник писал, что ума не может приложить, как разобраться в медицинских картах, остальные два балбеса, слава Богу, не знали личного номера, Тейлор тоже писал какой-то пьяный бред, от которого Итану хотелось разбить телефон об асфальт.        — Ты хоть раз отключал телефон на сутки? — осторожно спросил Доминик, сжимая пальцами ключи от квартиры.        — Когда в Гарварде учился, — ответил Итан, рассматривая фасад дома, — снова бы так, — вытащил пачку сигарет из кармана, прижался лопатками к уличному фонарю, сомкнул губами фильтр. — А ты?        — Очень давно, — улыбнувшись, сказал Доминик, — с каждым годом будет все сложнее, да?        — Да, — честно ответил Итан, — с каждым годом люди будут хотеть от тебя все больше и больше — больше внимания, больше работоспособности, больше личного времени. И знаешь, что еще: с каждым годом им все больше будет непонятно слово «нет». Например: моей коллеге строго похуй на то, что я не хочу брать ее сына на стажировку, мужику, который за ней увивается — тоже, про сына я вообще молчу, — к концу предложения голос заметно погрустнел — Итан выпустил кольца дыма из приоткрытых губ и уставился на небо. — Иди домой, Доминик Морган, и постарайся пропасть с радаров хотя бы на пару дней — лучше сделать это сейчас, чем жалеть все последующие годы.        — Постараюсь, — честно сказал Доминик. — Не хочешь подняться на кофе? Только на кофе, богом клянусь.        — Прости, мальчик с глазами цвета хвойного леса, мне пора на работу, — Итан заказал такси в приложении и впервые за весь последний день по-настоящему улыбнулся.        — Так почему я не в твоем вкусе? — спросил Доминик, открывая парадную дверь.        — Так бывает, — ответил Итан и открыл заднюю дверь такси.        Доминик проводил взглядом такси и, мечтательно вздохнув, перешагнул порог подъезда. Оказавшись в квартире, лениво сбросил ботинки — вытащив телефон из кармана, прошел в кухню и включил сильный напор воды в раковине. Подождав пару минут, пока стечет, наполнил стакан и осушил его залпом. Ткнув на иконку фейсбука, усмехнулся, заметив, что Ребекка Стивенсон бросила заявку в друзья — приняв, пролистал список друзей и тихо рассмеялся: Итан Абрамсон — имя показалось знакомым, Доминик бросил заявку и написал сообщение: я хочу тебя узнать.

«Нужно только писать, писать и писать, даже если все кому не лень отговаривают тебя от этого, даже если никто тебе не верит. Возможно, потому и пишут, что никто не верит; возможно, секрет как раз в том, чтобы заставить их поверить»… (Генри Миллер.Тропик Козерога)

       — «Снись мне каждую ночь»        Доминик Морган впервые в жизни смог выспаться за четыре часа — встретив лучи предрассветного солнца с улыбкой, лениво потянулся в кровати и, прижавшись спиной к изголовью, обновил ленту фейсбука. Помимо постоянных приглашений на презентации собственной книги в списке сообщений светилось еще одно. Доминик шумно сглотнул — пошарив рукой под подушкой, достал пачку сигарет с зажигалкой, выдохнув, сомкнул губами фильтр, палец прошелся по кремню. Лучше напиши поэму о брошенных машинах.        Докурив сигарету до фильтра за три крепких затяжки, Доминик зажмурился, вжимая уголек в дно пепельницы подушечкой большого пальца, и медленно выдохнул. Отмахнулся от мыслей, что написал бы даже сборник слезливых стихов, несмотря на тотальное неумение выстраивать рифмы, и обвел взглядом скомканные на полу вещи. Проверил количество денег на кредитке, воткнул шнур зарядки в телефон и, спрыгнув с кровати, направился в ванную, впервые за долгое время — глупо пританцовывая.        Упираясь ладонями в стенки душевой кабинки, подставляя скованные лопатки и плечи под обжигающие струи воды, Доминик старательно пытался проанализировать всю свою жизнь — вспоминал хорошее и плохое, ища в обрывках памяти моменты, когда сам был по-настоящему счастливым, когда последний раз влюблялся абсолютно трезвым, когда последний раз абсолютно трезвым занимался сексом. Но почему-то в голове, под стать мультфильмам, лампочка не загоралась.        Решив, что с этого дня больше не пристает ни к кому в состоянии алкогольного опьянения, Доминик тщательно вытер лицо полотенцем и, проведя ребром ладони по запотевшему зеркалу, неоднозначно пожал плечами — нужно срочно заехать в салон и привести волосы в порядок, да и десяток новых вещей точно бы не помешал. У Доминика Моргана все еще восемь кубиков и ярко-выраженные косые мышцы на прессе, а еще идиотская привычка одеваться исключительно в «total black».        На улице появилось странное ощущение — возможно, впервые в жизни не хотелось кого-то ударить или огрызнуться. Доминик рассматривал витрины магазинов — впервые не себя в их отражении — размышляя о чем-то настолько возвышенном, что внутренний голос не поспевал за разумом. Да, и Нью-Йорк именно сегодня показался чертовски-привлекательным. Понравилось и то, как мастер подравнял стрижку — идеально, и кофе в салоне красоты — выше среднего для ненавистного прежде молотого, и навязчивый продавец-консультант, который не вызвал желания отмахнуться, напротив — Доминик учтиво кивал на предложенные рубашки и брюки. В просторной примерочной обвел себя посторонним взглядом, словно рассматривал кого-то другого — не себя. Придраться, как прежде, почему-то не получалось. Доминик устало выдохнул, расплачиваясь на кассе и обхватывая пальцами ручки бумажных пакетов.        Из-за того, что ключи от машины Грант увез с собой в пригород, Доминику пришлось возвращаться домой. Усевшись ровно в центре кровати, разложил вещи, заинтересованно рассмотрел каждый шов и строчку, перевел взгляд на напольное зеркало в полный рост, размышляя над тем, что лучше всего подойдет. Сначала Доминику хотелось казаться взрослее: выбрать строгий пиджак и брюки, но позже он отмахнулся от глупых мыслей. К черту, он будет выглядеть на свой возраст. Вскочив с кровати, натянул свободные бледно-голубые джинсы с внушительными прорезями на бедрах и коленях, простую серую футболку и белую рубашку наверх.        В главный корпус Пресвитерианской больницы Доминик буквально вплыл в шесть часов вечера, жадно рассматривая стены, потолки и незнакомые лица людей. Подойдя к посту Ребекки, очаровательно улыбнулся, приподнимая солнцезащитные очки. Ребекка, очевидно до сих пор пораженная шампанским и страстными танцами с Джейсоном, стыдливо подняла глаза, провела по бледному лицу ладонями и вымученно улыбнулась. Не укладывалось в голове, что она так быстро переступила порог от: пьем всю ночь и утром идем на работу свежими и бодрыми после получасового сна до: Господи, как же раскалывается голова и я больше не пью.        — Отлично выглядишь, красавчик, — сказала Ребекка, практически растекшись по столу и откидывая со лба вьющиеся волосы. — Выспался?        — Мне снились чудесные сны, — ответил Доминик, протягивая Ребекке контейнер с мороженым. — Держи, очень бодрит.        — Фисташковое? Спасибо, милый, — вооружившись пластмассовой ложечкой, Ребекка зачерпнула мороженое и, блаженно прикрыв глаза, перекатила по небу — приятно холодило и придавало сил. — Когда вы, кстати, уехали? Ты же знаешь, от Итана порой слова не добьешься, особенно, когда он чертовски-зол.        — Когда ладонь Джейсона укрылась от взглядов посторонних под твоим платьем.        Ребекка шикнула и густо покраснела.        — Ты. ничего. не. видел.        — Хорошо. Где кабинет Итана?        — Он сегодня очень злой, — шепотом сказала Ребекка, — у себя на втором этаже в левом крыле все бурчит и бурчит — я тебе ничего не говорила.        — Благодарю, — аккуратно сказал Доминик, отталкиваясь ладонью от стола. — Кстати, Джейсон всем отказывал — ждал только тебя.        Ребекка расплылась в улыбке и покраснела еще гуще. Махнув Доминику, откинулась на спинку неудобного компьютерного стула и мечтательно ковырялась ложкой в подтаявшем мороженом. Доминик, вбежав по лестнице, внимательным взглядом обвел коридоры, чтобы никогда и ни за что не столкнуться лоб в лоб с Анной Дикинсон. Зрелище точно будет не из приятных, да и не особо хотелось, чтобы его за шиворот выгоняли из больницы, сопровождая все нецензурной бранью и криками.        Табличка на двери кабинета простая, практически невзрачная: «Итан Абрамсон — заведующий отделением клинической онкологии». За дверью недовольные, спорящие голоса, определенно мужские — сплошь на повышенных тонах. Доминик прижался спиной к стене в пяти метрах от кабинета, нерешительно сжимая пальцами бумажный пакет. После громкого и властного: «Пошел нахуй из моего кабинета!» у Доминика даже дыхание перехватило. Ребекка не солгала — Итан был до ужаса злым и раздраженным. Посланный нахуй уходить, кажется, не собирался — Доминик обреченно опустился на стул и поднял с соседнего газету — вчерашняя, но тоже сойдет. «Я тебя, блядь, голыми руками придушу, если ты от меня не отстанешь! Отъебись!» На всякий случай Доминик Морган спрятался за разложенной газетой, нервно поглядывая на дверь кабинета поверх страниц. «Джордж, ты тупой? Иди нахуй, пока я тебе морду этим блядским стулом не разбил!»        Дверь резко распахнулась, ударившись ручкой об стену — Доминик прижал газету к лицу, нервно сползая по спинке неудобного стула. Воздух в коридоре искрился гневом и агрессией, пальцы на страницах газеты коротко подрагивали; слушая громкие крики, Доминик искренне надеялся, что объект, который вызывает у Итана настолько животную ненависть, свалится замертво и можно будет наконец-то выдохнуть. Дверь оглушительно захлопнулась, громкие шаги черных ботинок пронеслись мимо него, чудом не задев — Доминик нерешительно выглянул из своего убежища. Поднявшись со стула и подхватив бумажный пакет, осторожно постучал по дверной раме.        — Джордж, съебись! — раздалось из-за двери — Доминик, вздрогнув всем телом, снова осторожно постучал. — Блядь, да сколько можно?! — дверь резко распахнулась; Доминику повезло остаться с целым лицом, когда она открылась внутрь кабинета. Итан посмотрел на него изумленно — столбик пепла от зажатой в губах сигареты упал на серый ковер. — Что ты здесь делаешь?        — Съешь со мной хэппи мил? — мягко спросил Доминик, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. — Пожалуйста.        — Проходи, — сказал Итан, обведя рукой пространство кабинета.        Кабинет, заметил Доминик, у Итана практический крохотный — от силы десять квадратных метров: полупустой, со стенами в теплых тонах, высоким столом и низким креслом, широким подоконником и чистыми окнами, поднятыми жалюзи, забитым книгами шкафом, парой стульев, ширмой и белой дверью в стене. Маленькие пространства почему-то Доминик любил гораздо больше огромных, полупустых и мертвых. Даже сам отказался от роскошных апартаментов в угоду крохотной квартирке в Мадриде. Наверное, думал Доминик, людям, погруженным в работу, многого просто ненужно.        — Морковные палочки или яблочные дольки? — спросил Доминик, запрыгивая на край стола. — Еще есть наггетсы, гамбургеры, картошка фри и, разумеется, игрушка.        — Из напитков? — спросил Итан, прижимаясь поясницей к подоконнику и стряхивая столбик пепла в пепельницу.        — Молочный коктейль и спрайт.        — Тогда, спрайт, — сказал Итан и, благодарно кивнув, принял стакан. — Как меня нашел?        — По крикам? — осторожно начал Доминик, вскрывая зубами упаковку соуса сальса. — Ребекка намекнула про второй этаж, а дальше — я сам.        — На фейсбуке тоже Ребекка намекнула?        — Чистой воды совпадение, — сказал Доминик, макая наггетсы в соус. — У тебя, кстати, уютно, — Итан ничего не ответил, затушил сигарету в пепельнице и выбросил в окно, наблюдая, как она кружится в легких порывах ветра. Теплый спрайт, наполовину разбавленный растаявшим льдом показался почему-то запредельно-вкусным. — Это был Джордж, да? Великий начальник?        — Многое удалось подслушать?        — Нет, только угрозы разбить лицо стулом.        — Да, я не самый приятный человек на земле, — признал Итан и, оперевшись ладонью на стол, вытащил из упаковки пару брусков картошки фри, — а ты его откуда знаешь?        — Долгая история, — шепотом проговорил Доминик, рассматривая лицо Итана в настолько-ошеломляющей близости, — скажу просто: он меня ненавидит.        — Переживешь, — спокойно сказал Итан, — он ненавидит всех, кто с ним не согласен.        — Доктор Абрамсон!        С тихим «блядь» и широко-распахнутыми от страха глазами, Доминик резко спрыгнул на пол и, осмотревшись, обреченно залез под стол.        — Минуту! Что ты делаешь? — проговорил Итан шепотом, наклонившись. — Вылезай оттуда немедленно.        — Спрячь меня, — Доминик придвинул кресло практически вплотную к столу и прижался спиной в стенку. — Меня здесь нет, — рукой пошарил на столешнице в поиске жвачки и стаканчика с молочным коктейлем, — ты меня не видел!        — Входите, доктор Дикинсон, — громко сказал Итан, ставя колено на сидение кресла. — Какая честь! Чем я заслужил подобный знак внимания? Хочешь морковные палочки?        — Сядь, нам нужно серьезно поговорить.        — У меня поздний ужин, как видишь, так что — не мешай.        — Ты меня до седины доведешь, наглый мальчишка, сядь, я сказала!        — Хорошо, — отставив кресло, Итан сел, осторожно подвинув коленом Доминика, — вот он — я, можешь начинать плеваться ядом.        Доминик осторожно достал из кармана джинсов телефон, нажал на кнопку выключения — подождав, когда экран погаснет, с трудом устроился поудобнее. Места вполне хватало для того, чтобы держать спину практически ровно. Придвинувшись ближе, сложил согнутые в локтях руки на коленях Итана.        — Ты совсем страх потерял, Итан?! Что ты себе позволяешь! Всех доводишь до нервного срыва! Почему ты такой агрессивный?        — Я предельно-спокойный человек, вы меня, блядь, вдвоем доводите! — Доминик вздрогнул и чудом не ударился головой об край столешницы, когда ладонь Анны с громким хлопком опустилась. — Совсем страх потеряла? — Итан подхватил из упаковки еще два остывших бруска картошки фри и окунул в соус. — Без проблем, я помогу найти. Так, стоп! Нет и нет!        — Я даже ничего не сказала!        — Но подумала, — злобно проговорил Итан, отдернув колено, в которое Доминик немного от скуки и очень от желания прижался губами. — Давай поговорим немного позже. Мне, знаешь ли, нужно кое-кого отчитать.        — Нет, мы поговорим сейчас! Твои бестолковые опоссумы все равно трутся в кафетерии.        — Твою же мать, — выдохнул Итан, пятками отодвигая кресло назад. — Ладно, что там у тебя? — просунув руку под стол, показал Доминику средний палец и, с трудом сдержавшись, уговорил себя не избивать несносного пацана на глазах у коллеги — Доминик руку перехватил и совершенно бесцеремонно прижался щекой к ладони. — Блядь, неужели опять?        — Да, Итан, опять! — сказала Анна, вынимая из пачки сигарету и поднимая со стола зажигалку. — Как же меня раздражает твое поведение!        — Меня, знаешь ли, тоже раздражает поведение некоторых, — злобно проговорил Итан, выдергивая руку, — тебе не кажется, что пришло время разойтись с миром.        — Знаешь, мне кажется, тебе нужно с кем-нибудь познакомиться… ну, знаешь… — Анна поиграла бровями, выпуская тонкие струйки дыма, — снять агрессию, после…        — Нет, спасибо, у меня все отлично, — дотянувшись до подоконника, Итан подал Анне пепельницу и сам щелкнул зажигалкой. — Разговор будет долгим? Отчитывать меня пришла?        — Вроде того. Зачем ты грубишь Джорджу? Он же просто пытается мне помочь.        — Ты сама подсылаешь его ко мне на протяжении недели, — Итан закатил глаза, когда Доминик переплел их руки, и сильно, до боли, сжал ногтями костяшки его пальцев. — Пожалуйста, хватит.        — Я злюсь на тебя, но, если честно, пришла извиниться — не знаю, что вообще на меня нашло.        — Хорошо, я тоже извинюсь в ответ и ты уйдешь.        — Нет, мне нужно, чтобы ты посмотрел моего пациента, вернее, дал рекомендации.        — Отлично, идем.        — Да сиди ты, — рассеяно проговорила Анна, устраиваясь на свободном стуле и скидывая туфли, — нет у меня никакого пациента — я просто избегаю Джорджа.        — Давай будем избегать его в кафе напротив, — с надеждой предложил Итан и резко выдохнул, когда Доминик обхватил губами костяшки его пальцев.        — Нет-нет и нет, к тебе он уже не сунется. Ты что, духи сменил? Запах какой-то знакомый.        — Наверное, кто-то из опоссумов, — на выдохе проговорил Итан, когда свободная рука Доминика прошлась по швам джинсов, — они, знаешь, такие навязчивые.        — Мои — тоже, — расстроенно проговорила Анна, — просто сил нет.        — Серьезно, давай сходим в кафе, — спросил Итан, затушив сигарету в пепельнице. — Там, говорят, фисташковые булочки — объедение, так и быть, побуду джентльменом и заплачу за тебя — соглашайся, со мной даже спать в благодарность не придется.        — Иди к черту, — сказала Анна, поднимая со стола гамбургер. — Ну, как прошла суббота — познакомился с кем-нибудь?        — Типа того, — заметив, что Анна отвлеклась на обертку, Итан уронил ручку. Наклонившись только одними губами произнес: я тебя, блядь, убью, если не остановишься. — А ты?        — Ого, ты с кем-то познакомился! И как далеко зашел?        — Я только познакомился, — с нажимом проговорил Итан, — но ничего все равно не выйдет.        — Почему? Он недостаточно симпатичный?        — Недостаточно взрослый, — ответил Итан, двигая коленом Доминика все дальше к стенке, — да и симпатичного в нем тоже маловато.        — Подумаешь, недостаточно взрослый, ты бы видел друзей Тейлора — все как на подбор.        — Поверю на слово, — обхватив под столом подбородок Доминика пальцами, Итан крепко его сжал, практически ногтями вспарывая кожу в ответ на поглаживания и прикосновения.        — Даже у его папаши получился симпатичный сынок от второго брака.        — У Дерека есть еще один сын?        Доминик под столом впервые в жизни начал настойчиво молиться. Нет, Анна, заткнись, пусть тебя вызовут на срочную операцию — ради бога, доедай свой гамбургер и иди к черту.        — Ага, гордо носит фамилию папаши. Такой же законченный, бессердечный эгоист — никого не любит, кроме себя.        Доминик от злости закусил нижнюю губу практически до крови. Да откуда ей вообще знать, какой он человек? Да еще и так распространяться при совершенно-незнакомых людях, практически за спиной. Доминик постарался пересесть, тихо уперся стопами в стенку, гневно покосился на туфли Анны и прижался щекой к колену Итана.        — Тейлор, к слову, тоже далеко не ангел, — сказал Итан, вытягивая затекшую ногу вперед, и закусил щеку изнутри, когда Доминик обхватил ее пальцами и переложил к себе на живот, — насколько мне известно.        — Кстати, он стал помягче — Дэнни на него хорошо влияет.        — Очень за него рад, так почему он с Артуром расстался?        — Артур переспал с его братом, говорю же, противный пацан — везде лезет.        — Дети — что с них взять? Чужое всегда интереснее своего.        Доминик прижался затылком к колену, практически к внутренней стороне бедра Итана, бездумно скользил пальцами по шву его джинсов и думал о том, что, наверное, прозвучавшие слова имеют к нему самое прямое отношение. Откровенно говоря, Доминик Морган никогда ни с кем сам не знакомился — знакомились с ним, всегда пожирали глазами и откровенно вешались. Доминик Морган брал только то, что само шло в руки. Пока Анна рассказывала всякую несусветную чушь, Итан запустил пальцы в волосы Доминика, от скуки перебирая пряди — мурашки выступили даже на ребрах, и в груди разлилось странное тепло, которого он раньше никогда не чувствовал.        По закону подлости и вселенского заговора заодно, громкоговоритель молчал, а если и разражался криками, то вызывал всех других врачей. От скуки Доминик давился ненавистным молочным коктейлем, который настойчиво не собирался проходить по трубочке, и определенно кайфовал. Пальцы у Итана — длинные, музыкальные и невероятно теплые — перебирали пряди волос Доминика непринужденно и совсем чуть-чуть — нежно. Если бы пространство под столом было бы совсем немного больше, то здесь вполне можно провести определенный отрезок времени — спокойно и хорошо, особенно, когда Анна наконец-то сменила тему, теперь она говорила о новом оборудовании, поедая второй гамбургер и постукивая пальцами ног по стенке стола; по той самой, где Доминик старался устроить затекшие ступни. Чтобы вытянуть ноги во всю длину не хватало каких-то несчастных десяти сантиметров, и Доминик практически собрался идти в мебельный магазин и требовать стол побольше.        Обсудив аспирантов, ремонт больницы и заведующих отделений, Анна наконец-то поднялась со стула, вежливо поблагодарила Итана за обед и, подхватив туфли, вышла за дверь. Доминик облегченно выдохнул, когда кресло Итана отъехало назад, и нерешительно выглянул из-под стола.        — В следующий раз, прячься в душевой, — сказал Итан, пальцем указывая на белую дверь в стене.        — Мне и здесь было вполне уютно, — Доминик благодарно кивнул, принимая протянутую руку, и встал на колени, лениво разминая затекшие лопатки.        — Значит, твоя мамочка увела несравненного Дерека Моргана из любящей семьи? — Доминик, стоя на коленях, глупо моргал, смотря на Итана снизу вверх. — Ну что, бессердечный эгоист, так и будешь стоять на коленях?        Доминик, обреченно вздохнув, поднялся на ноги и тут же прижался поясницей к краю стола. Вытащив пачку сигарет из кармана джинсов, сомкнул губами фильтр и щелкнул зажигалкой — вся его жизнь глупо и бесцеремонно разрушалась на глазах. Рассматривая граффити на стене соседнего дома, старался ни о чем не думать, тоскливо выдыхая кольца дыма и хмурясь.        — Сердце у меня, кстати, есть, — грустно, даже обиженно сказал Доминик, затушив сигарету в пепельнице, и сложил руки на груди, — она меня совсем не знает.        — Возможно, — ответил Итан, забираясь на подоконник. — Почему тебя вообще волнует ее мнение? Привык всем нравиться?        — Меня все ненавидят, — Доминик устроился в кресле, вжимаясь лопатками в мягкую спинку, и прикрыл глаза. — Я все всегда порчу. Я всегда все делаю не так. Все неправильно, понимаешь? Не так, как все этого хотят. Да, я еще не вырос. Все еще ребенок в вечных поисках. Мне нравится брать чужое. Мне нравится доводить себя до нервного срыва. Мне нравится винить всех вокруг в своих неудачах. Я так, блядь, привык. Мне комфортно в состоянии тотального одиночества и чувства вины. Но, к тому же, я отличный, блядь, человек. Я хороший друг. Я дерьмовый сын и брат, но человек — отличный.        — Кабинет психотерапевта в соседнем крыле. Мне, правда, неинтересно.        Доминик обреченно ударился подголовником кресла об столешницу, раздраженно вздохнув.        — Я тебе неинтересен, да?        — Да, и я об этом уже говорил, а свое мнение я никогда не меняю — так что, заканчивай страдать и возьми себя в руки, — Доминик, оттолкнувшись ногами от пола, подъехал на кресле к подоконнику — проделав пару манипуляций с регулятором высоты, оказался почти наравне с коленом Итана, на которое обреченно опустил подбородок, никогда-никогда? — Тебя, вообще, когда-нибудь любили? — серьезно спросил Итан, запуская пальцы в волосы Доминика. — Если нет, то в чем проблема? Ты распадаешься на части даже от малозначительной ласки.        — Не знаю, — честно ответил Доминик, — говорили, что — да.        Итан звонко рассмеялся, оглаживая подушечкой большого пальца скулу Доминика.        — Я тебя люблю. Ну как? Вполне искренне получилось? Или нужно было с придыханием? — Доминик нахмурился, закусил нижнюю губу от досады и обиды, обреченно вздохнул, прижимаясь лбом к колену Итана, и пробурчал: очень, блядь, смешно. — Не стоит расстраиваться, — тепло сказал Итан, — все у тебя еще впереди — и ты обязательно полюбишь, и кто-нибудь точно полюбит тебя.        — Очень, блядь, смешно, — повторно пробурчал Доминик, кусая Итана за колено. — А тебя? Тебя любили?        — Понятия не имею. К людям в голову сложно забраться.        — А ты?        — К себе в голову еще сложнее.        — Тебя, наверное, сложно любить — ты на части точно не распадаешься.        — Пожалуй, — согласился Итан, слезая с подоконника, — извини, конечно, за вопрос, но ты здесь всю ночь будешь сидеть и рефлексировать?        — Надоел?        — Нет, просто у меня смена заканчивается, но могу оставить ключи от кабинета.        Доминик уставился на наручные часы; вспомнив, что отключил телефон, подумал о том, что наверное сейчас все обрывают линию, но в итоге лишь встряхнул головой.        — Стоп! Итан Абрамсон! Это в тебя был влюблен Тейлор в свои юные шестнадцать?        — Да, — спокойно сказал Итан, надевая кожаную куртку, — в шестнадцать лет люди во всех влюбляются, а я — охуенная для этого кандидатура так, что ничего удивительного.        — У вас что-то было? — оживился Доминик, собирая мусор со стола.        — Я учил его целоваться, — ответил Итан, подхватывая со стола пачку сигарет и зажигалку. — Еще вопросы?        — И все? — тоскливо спросил Доминик. — И только?        — Ему было шестнадцать, мне — двадцать два.        — И как проходили уроки? Сколько их было?        — Отъебись, — сказал Итан, — лучше продолжай собирать мусор.        — И никакой совместной мастурбации?        — Представь себе.        Доминик посмотрел на Итана, сбрасывая в мусорное ведро пустые упаковки — вытащил из коробки хэппи мила игрушку и чуть не рассмеялся, рассматривая синего гнома, держащего в руках огромное, больше головы, сердце.        — На память.        — Какая честь, — любезно сказал Итан, рассматривая гнома, и, подойдя к шкафу, поставил его на одну из полок. — А тебе что нужно? — спросил у Ника, который бесцеремонно ворвался в кабинет, даже не постучав.        — Мистер Варгас снова здесь.        — Рад за него. Ты до сих пор не научился выставлять его из больницы?        — Он настаивает, что у него рак.        — А я говорю, что нет у него никакого рака и его анализы — чистые.        — Ну, кровью он кашлял достаточно-натурально.        — И ты мне только сейчас об этом говоришь? Быстро его в палату, — Итан вытащил из пачки пару медицинских перчаток и рассеяно пожал плечами. — Подожди меня, хорошо? Я быстро.        Доминик нерешительно кивнул, завязывая края мусорного пакета в узел. Сел в кресло, бесцельно выдвигал ящики стола, лениво просматривая лежащие стопками документы — откинувшись на спинку, прикурил сигарету и поднял со стола брошенный блокнот, перелистывая страницы, изредка вскидывал брови, шепотом прочитывая слова, которых прежде никогда не слышал. У Итана в записях — сплошные шифры, — Доминик искренне пытался распутать головоломку, но даже не понял с чего нужно было начать. Он переставлял буквы, читал задом-наперед, снизу-вверх, даже наискосок, но выходила еще большая путаница. Единственное, что было написано верно — имена пациентов и дата поступления. Решив, что с таким уровнем интеллекта даже пытаться не стоит, Доминик грустно вздохнул, кладя блокнот на стол — обреченно притянул к себе держатель для ручек, лениво просмотрел каждую и удивленно приподнял бровь — на каждом корпусе было нацарапано по букве: «С», «З», «К», «Ч» — каждая соответствовала цвету стержня. Забавно, подумал Доминик, такого он прежде никогда не видел. Поднявшись с кресла, подошел к книжному шкафу и, держа сигарету и пепельницу в одной руке, пальцами второй бездумно водил по корешкам. Все корешки поголовно — Soft-touch, даже в руках держать — истинное удовольствие. Всех мыслимых и немыслимых цветов — чертова палитра. Поставив пепельницу на полку, вытянул единственную книгу без имени автора и названия. Пролистал, расстроился, увидев пустоту на страницах и только на форзаце — заглядывать в прошлое, как лезть в банку заполненную до краев опарышами. Согласно кивнув, Доминик засунул ежедневник обратно и, привстав на носочки, закатил глаза, замечая роман Тейлора. Господи, серьезно? Пришлось постараться, чтобы вытащить его из плена соседних книг. Книга в руках многозначительно хрустнула — похоже ее даже не читали — Доминик, удивленно подняв бровь, уставился на подпись: у тебя глаза — цвета моей памяти, я люблю тебя и скучаю. Тейлор. Услышав быстрые шаги в коридоре, наспех засунул книгу обратно и, очаровательно улыбнувшись, прижался спиной к шкафу.        — Ты не видел мой блокнот? — спросил Итан, скользя взглядом по полу. — А, вот же он. Сейчас, еще пара минут, — вытянув ручку из держателя, провел подушечкой большого пальца по вырезанной букве, удовлетворительно кивнув, прижался бедром к столу и начал размашисто чиркать по страницам блокнота. — Блядь, не сходится.        — Что не сходится? Как ты в этом что-то понимаешь?        — У меня свои методы, — ответил Итан, заштриховывая каждую восьмую букву. — Ник, сделай гастроскопию и пришли мне результат!        — Есть, босс, — карикатурно отдав честь, Ник выбежал в коридор.        — Так это — латынь, — сказал Доминик, — любишь мертвые языки?        — Не твое дело, — ответил Итан, захлопывая блокнот. — Идем, ставлю сотню, что мистер Варгас проглотил стекло для привлечения внимания.        — Зачем ты подписываешь ручки?        — Продолжишь задавать вопросы, останешься без ужина, — серьезно сказал Итан, снимая зубами перчатки и вскрывая упаковку влажных салфеток.        — Ты приглашаешь меня на ужин?        — Опять вопрос, — заметил Итан, рассматривая входящее сообщение. — Ура, сотня остается при мне… Ты трогал мои книги? — Доминик медленно кивнул, заметно смутившись. — Никогда не переставляй мои вещи, понял?        — Я на место поставил, — обиженно сказал Доминик, театрально заламывая пальцы.        — Вовсе нет, — Итан подошел к шкафу, вытянул роман Тейлора и с силой сдвинул две соседних книги, освобождая место. — Они стояли так. В следующий раз — фотографируй.        — Ты ужасный педант.        — Спасибо. Надеюсь, в ящиках ты ничего не перекладывал? — Доминик непроизвольно опустил голову — Итан прошел к столу и сел в кресло, выдвинув ящики, бегло скользнул взглядом по папкам и документам, расслабленно выдохнул, приподнимая края и вчитываясь в мелкие буквы на наклейке корешка. — Все, можно идти.        — Обещаю больше не переставлять твои вещи, — поникшим голосом сказал Доминик, рассматривая носки кроссовок. — Прости.        — Хватит хныкать, идем.        — Я не хнычу, — грустно сказал Доминик, одергивая футболку и рубашку, — не дождешься, — Итан обреченно покачал головой, засовывая блокнот в задний карман джинсов, и прокрутил на указательном пальце брелок ключей, нарочито прокашливаясь. — Что?        — Мусор.        Доминик, театрально закатил глаза, подхватил пакет с мусором и, натянуто-улыбнувшись, прошел к двери. Итан, напоследок бросив взгляд на книжные корешки, погасил свет и провернул ключ в замке на три оборота — кивнув в сторону служебного выхода, карикатурно отдал честь сидящему на кушетке мистеру Варгасу. Дождавшись, пока Доминик выбросит пакет в мусорный бак, закурил сигарету и, сняв машину с сигнализации, забрался на водительское сидение. Доминик послушно уселся на пассажирское, даже пристегнулся, чтобы до конца соответствовать образу хорошего мальчика. Итан, выдвинув пепельницу, завел двигатель и резко вывернул руль вправо — уперевшись стопами в коврик, Доминик вжался лопатками в сидение, рассматривая практически ночной Нью-Йорк. Итан водил машину быстро, опасно — избегая главной дороги, ездил чаще закоулками и проездными дворами, на дорогу почти не смотрел, больше — на телефон. На, напиши Нику, что он придурок. Доминик зажмурился от яркости экрана — на максимум — и, выбрав ответить, спросил: так и написать? Итан кивнул, терпеливо стуча пальцами по ободку руля, ожидая, когда женщина с собакой либо прижмется к стене, либо ступит на тротуар.        — Любишь собак?        — Очень. У меня два приюта в Мадриде.        — Никогда не был, — сказал Итан, кивая женщине. — Там классно?        — Если нравятся переулки, тесные квартиры и тепло, то — да.        — Что пишет Ник?        — Фото прислал. Кажется, анализ мочи.        — Каких цветов больше?        — На, посмотри.        — Я занят. Каких цветов больше?        — Зеленых.        — Напиши, что все в порядке.        Доминик послушно кивнул, печатая ответ.        — У тебя выходные вообще есть?        Итан кивнул, выворачивая на главную улицу и высматривая свободное место у отеля — припарковавшись, отстегнул ремень безопасности, устало потер веки и свободной рукой забрал из рук Доминика телефон; бегло просмотрел сообщения, закатил глаза от непосильной ноши в виде аспирантов, свалившейся на плечи, скорее: на шею.        — О мой Бог, — восторженно прошептал Доминик, — ты ужинаешь здесь? Отель mandarin oriental?        — У них лучший платинум пассион в Нью-Йорке.        — О мой Бог, — повторил откровенно-пораженный Доминик, — решил купить меня одним из самых дорогих коктейлей мира?        — Привык так дешево продаваться? — спросил Итан, передавая парковщику ключи от машины, Доминик в ответ лишь недовольно выдохнул, запрокидывая голову и рассматривая горящие окна отеля. Одним словом — шикарно. Шикарно настолько, что Доминик, оценив свой внешний вид, почувствовал себя просто-напросто ущербным. — Идем, — сказал Итан, кивая швейцару, открывшему перед ним дверь. — Эй, Доминик!        Доминик заметил одну простую вещь — Итана знал весь обслуживающий персонал и, кажется, большинство посетителей отеля. Кивнув девушке на ресепшене, он нажал кнопку лифта, продолжая наспех печатать сообщения в телефоне. Доминик, рассматривая людей в костюмах, мечтал провалиться сквозь землю.        — Ты здесь живешь?        — Нет, но у меня всегда есть номер, — сказал Итан, прижимаясь спиной к стенке лифта. — Тридцать пятый, пожалуйста.        — В смысле — есть номер?        — Владелец — мой бывший пациент, очень благодарный человек, — сказал Итан, барабаня пальцами по клавиатуре, — и ты нормально выглядишь — перестань рассматривать себя во всех отражающих поверхностях, — Доминик, пробурчав что-то неразборчивое, отдернул футболку и шумно вдохнул, рассматривая интерьер ресторана. — Пожалуйста, не заказывай рыбу, — шепотом сказал Итан, наклоняясь к уху Доминика. Тот в ответ лишь кивнул, продолжая рассматривать красиво-украшенный зал и улыбчивых и приветливых официантов. Подойдя к окну, Доминик поражено выдохнул, созерцая совершенный Центральный парк с такой высоты. Да, в Нью-Йорке, по-настоящему, он, кажется, никогда не был. — Вздумаешь достать кошелек, сломаю тебе руку.        Доминик медленно кивнул, занимая место за выбранным Итаном столом. Сел лицом к окну, нерешительно положил ладони на белую скатерть, вжался в спинку кресла лопатками, рассматривая принесенное официантом меню.        — Привет, Итан, давно тебя не было, — улыбнувшись, сказал официант. — Тебе как всегда?        — Привет, — Итан пожал руку официанту, пробежался взглядом по меню, задумался на несколько мгновений, — да, как всегда — прости, чертовски заебался на работе.        — Тогда отдыхай — все будет в лучшем виде. А вы, молодой человек, что желаете?        — Будет тоже, что и я, — сказал Итан, не позволяя Доминику даже рта раскрыть. — И два платинум пассион.        — Отличный выбор. Удаляюсь. И, ради Бога, отвлекись от телефона.        Итан неоднозначно кивнул, продолжая рассматривать поток сообщений на экране.        — Можно вопрос? — дождавшись еще одного кивка, Доминик продолжил, — Тейлор нарочно тебя копирует, или это совпадение?        — Что ты имеешь в виду?        — Поведение. Жестикуляция. Марка сигарет. Даже этот чертов коктейль.        — Понятия не имею.        — Мне кажется, что и Артура он выбрал из-за наличия татуировок.        Итан звонко рассмеялся, блокируя телефон.        — А ты почему выбрал Артура? — Доминик пожал плечами. Пробормотав что-то отдаленно-напоминающее: так получилось, уставился на дно пустых тарелок, словно ответы на все загадки вселенной разом искал. — Покажи Артура, — Доминик вытащил телефон из кармана, нажал на кнопку включения, удивленно посмотрел на количество пропущенных вызовов и сообщений — отмахнувшись, зашел на фейсбук, нашел Артура в списке друзей, выбрал первое попавшееся фото. — Симпатичный. И чего тебе не хватает?        — Если бы я знал, — честно сказал Доминик, вновь отключая телефон — благодарно кивнул официанту, когда на стол поставили тарелки и бокал, — наверное, методом проб и ошибок ищу того, кто действительно во мне что-то перевернет.        — Настолько боишься одиночества?        Доминик кивнул и почувствовал, как паршиво стало на душе. Все-таки Анна Дикинсон права — он чертов эгоист, бессердечный эгоист.        — Какое же я дерьмо.        — Когда перестанешь разбрасываться словами о любви и пустыми обещаниями, станет легче.        — Правда?        — Не знаю, так психотерапевт в кафетерии говорил — я просто подслушал, — честно сказал Итан, и его улыбка, по мнению Доминика, как минимум взорвала пространство ресторана всеми цветами радуги, — попробуй, если сработает, куплю ему цветов.        Официант с вышитым именем Джейк на груди белой рубашки, галантно расставил тарелки и бокалы, проверил наличие салфеток, чистоту столовых приборов и, пожелав приятного аппетита, исчез из поля зрения так же внезапно, как и появился. Доминик тупо пялился на бокал с коктейлем не в силах собрать и крупицы слов, чтобы описать свое эстетическое восхищение — осторожно вытащив цветок дикой орхидеи, аккуратно уложил его на салфетку. Очень красиво.        Итан пожал плечами — со всех сторон рассмотрел пасту с белым трюфелем, добавил соли и перца на свой вкус, взял бокал за ножку, интеллигентно кивнул, приподнимая его на пару сантиметров. Доминик долгие мгновения решался познать что-то настолько волшебное — в нос бил сильный аромат меда, маракуи и ягод, на вкус коктейль показался сладким, пьянящим и ошеломляющим — его не хотелось опрокидывать залпом или запивать содовой, напротив: каждый глоток на вес золота.        — Если будешь в Кентукки на ипподроме Черчилль, обязательно попробуй мятный джулеп, гарантирую: тебе понравится.        — И что в нем такого особенного? — спросил Доминик, наматывая на вилку пасту.        — Попробуешь и узнаешь, — ответил Итан, отставляя пустую тарелку на край стола.        — Любишь ипподромы?        — Приходится бывать по работе, — сказал Итан, кивая официанту, — смотрю исключительно на коллег.        — Ты не ешь мяса, да? — спросил Доминик, когда официант, убрав тарелки, поставил на стол блюдо с нарезанными арбузом, дыней, наранхильей, клубникой и ананасом.        — Прекрасная наблюдательность, — заметил Итан, подцепляя десертной вилкой кубик ананаса, — кожу тоже предпочитаю искусственную.        — А меха?        — Овчина, ради нее животных убивать не приходится, — ответил Итан, подмигнув. — Это строго мои заморочки, других я не осуждаю.        Доминик медленно кивнул, размышляя над тем, как подцепить вилкой нечто напоминающее оранжевый томат в разрезе. Возьми ложку и ешь мякоть, сказал Итан, заметив некое смущение на лице Доминика, перестань нервничать, протыкая кубик ананаса зубьями десертной вилки.        Доминику потребовалось полчаса, чтобы окончательно расслабиться; наблюдая за посетителями, улыбчивыми официантами, прекрасным видом из окна и смеющимся Итаном, в частности, в мгновение становилось легче. И все это казалось — оазисом, глотком свежего воздуха.        — Знаешь ли, нельзя быть таким совершенным, — как бы невзначай сказал Доминик, подперев ладонью щеку. От третьего платинум пассион раскраснелось лицо — пальцы свободной руки, лежащие на колене, вырисовывали глупые, влюбленные узоры. Итан звонко рассмеялся, складывая руки на столе ребрами ладоней, пальцы сцеплены в замок. — Что?        — Ты меня совсем не знаешь.        — Ты — жестокий, серийный убийца? — спросил Доминик, прищурившись. — Да?        — Все врачи — серийные убийцы, — серьезно ответил Итан, — даже стоматологи.        — Правда?        — Конечно. У них есть препараты, способные полностью обездвижить. Только представь: разум все понимает, глаза бегают, а все остальное — парализовано. Все чувствуешь, все, а сделать ничего не можешь.        — Жуть какая, — с отвращением сказал Доминик, поморщившись. — И как после этого ходить к стоматологам?        — Ко мне же пришел, — равнодушно ответил Итан, — в планах было накачать тебя формалином, если бы продолжил меня доставать.        — И что было бы со мной при плохом раскладе?        — Судороги. Кома. Смерть. Сплошное веселье, сам понимаешь.        — Вот как, — задумчиво произнес Доминик — лицо поникло, грустно вздохнув, сложил руки на столе. — Это до сих пор в планах? Просто у меня еще роман не дописан…        Итан задумался, перевел взгляд на вибрирующий на столе телефон, цокнул языком.        — Прости, это на минуту, — отвечая на звонок, откинулся на спинку стула и устало потер пальцами веки. Упрямо молчал, выслушивая человека на другом конце линии, изредка вздыхая и неоднозначно бормоча. Семнадцать «нет» и всего одно «да». Причем «да» было произнесено настолько отчаянно, что Доминик даже нижнюю губу от досады закусил.        — По работе?        — Твой брат звонил, — спокойно сказал Итан. Доминик удивленно распахнул глаза, непроизвольно сжимая пальцами край стола. — Что-то не так?        — Что хотел? — максимально-равнодушно спросил Доминик, костяшки пальцев от напряжения побелели.        — Ничего серьезного, можешь расслабиться.        — Я расслаблен.        — Вижу, — сказал Итан, обведя внимательным взглядом Доминика, — ты что, ревнуешь?        — Что? — удивленно спросил Доминик. — Нет, — в глазах отразился оттенок непонимания и совсем чуть-чуть — паники. — Совсем нет, — впервые осознав, буквально услышав, как меняется голос от произнесенной вслух лжи, потер пальцами переносицу и устремил взгляд на окно. — Глупость какая.        Итан понимающе кивнул, жестом попросил у официанта счет и вытянул из кармана куртки бумажник. Доминик продолжал бесцельно смотреть на оконную раму, считать каждую трещину и искренне старался вымести из головы все мысли. Невозможно ревновать того, кто тебе даже не принадлежит. Ревность — вообще глупое чувство, разрушающее все на своем пути. Доминик Морган, черт возьми, никогда и никого не ревновал. Ревновать равноценно признать себя недостойным и неугодным вслух — таким он не чувствовал себя никогда.        — Пойдем, воздухом подышишь, — сказал Итан, положив ладонь на плечо Доминика, — покуришь и поедешь к своему парню.        — Я не хочу, — честно сказал Доминик, вставая со стула. — Для меня той жизни как будто вообще не существует.        — Тогда покуришь и поедешь домой, — спокойно сказал Итан, прощаясь с официантами и нажимая кнопку вызова лифта.        — Почему я не могу остаться с тобой? — шепотом спросил Доминик, заходя в ярко-освещенную кабинку и нажимая кнопку первого этажа.        — Включи голову и подумай, — ответил Итан, сжимая губами сигаретный фильтр и рассматривая себя в отражении зеркала во всю длину кабинки — прижавшись спиной к стенке с кнопками, медленно выдохнул, доставая из кармана джинсов телефон.        — Потому что ты этого не хочешь? — спросил Доминик рассматривая носки кроссовок — дрожащие пальцы рук спрятал в карманах и шумно сглотнул, когда лифт остановился и свет погас. Голоса откуда-то снизу сказали, что все хорошо, а свет отключили на всей улице — плановая проверка, буквально на пару минут. — Почему ты молчишь?        — Формулирую, — спокойно сказал Итан, рассматривая сообщение на дисплее телефона. — Ты не можешь остаться со мной потому, что ничего хорошего из этого не выйдет.        — Почему ты так думаешь?        — Пожалуйста, помолчи.        — Ну уж нет, — серьезно сказал Доминик, — я не собираюсь молчать. Почему я не могу остаться с тобой?        — Потому что я не тот, кто вылечит твою израненную душу, — Доминик в шаге от того, чтобы съехать на пол по стенке кабинки лифта, вцепился пальцами в локоть Итана — настолько сильную словесную пощечину он еще никогда не получал по одной простой причине — слово всегда, с самого детства, было только его оружием и теперь оно так жестоко ему отплатило. У Доминика перехватило дыхание — силясь вдохнуть, он все сильнее сжимал пальцами локоть Итана и зажмуривал глаза до белых вспышек, до разъедающих зрачки пятен. — Иди сюда, — сказал Итан, потянув Доминика на себя. — Немедленно перестань, — Доминик в ответ жадно дышал, цепляясь пальцами за плечи Итана, прижимаясь лбом к ключицам, и гулко выл, содрогаясь всем телом, когда теплые ладони медленно скользили по спине и лопаткам. Свет загорелся, лифт резко поехал вниз, но спустя мгновение остановился и со свистом рванул наверх. — Перестань рыдать, — серьезно сказал Итан, обхватывая ладонями лицо Доминика. — Посмотри на меня.        Доминик медленно поднял глаза, зажмурился на мгновение от яркого света, перевел взгляд сначала на панель с красной стрелкой и ползущими вверх цифрами этажей, а потом — на Итана.        — К-куда мы едем? — сглотнув, спросил Доминик — обхватил пальцами запястья Итана и сжал так сильно, что тот даже коротко поморщился.        — Ты едешь спать, я — домой, — Доминик глупо моргал, ослабляя хватку и выравнивая дыхание. Сердце в груди колотилось под стать загнанной в клетку птице — отчаянно, остервенело, не на жизнь, а насмерть. Двери лифта шумно раскрылись, Доминик обвел взглядом длинный коридор, дорогие ковры, высокие потолки. Итан указал пальцем на дверь в конце коридора, сам шел позади, бегая пальцами по клавиатуре — протянул Доминику ключ-карту — когда тот открыл дверь, ребром ладони нажал на выключатель. Не глядя, сбросил ботинки, снял куртку, повесил ее на вешалку, прошел в комнату и сел на край кровати. Даже от телефона ни на секунду не оторвался — все выверено, точно, по шагам. — Перестань топтаться на пороге.        Доминик нерешительно прошел в комнату, бегло осмотрелся по сторонам — классический номер, ничего выдающегося; здесь максимум — спали, но точно никогда по-настоящему не жили.        — Ты здесь живешь?        — Редко ночую, — ответил Итан, хмурясь. — Что с сетью? Такси вызвать не могу, — вопрос остался без ответа — потянувшись к стационарному телефону, не глядя, набрал номер ресепшна, — Ким, милая, вызови такси — любое, мне непринципиально. Спасибо, жду, — Доминик осторожно сел на край идеально-заправленной кровати, сцепил пальцы в замок, тупо уставился на стену с телевизором перед собой и на живые цветы в пузатой стеклянной вазе. — Внизу мини-бар, с ванной и туалетом сам разберешься. В номере можно курить, но, ради Бога, ничего не прожги. Уборка номеров проходит в семь утра. В целом, веди себя достойно, чтобы в меня потом пальцами не тыкали.        Доминик медленно кивнул, провел пальцами по волосам, закусил нижнюю губу, мысленно подумал о том, что выглядит ничтожно, сломлено и подавлено. Стало до ужаса стыдно и неуютно. Стационарный телефон молчал, в воздухе повисло напряжение, которое можно буквально осязать, стоит провести рукой.        — Я бы мог поехать домой.        — Наверное, — ответил Итан, поджигая сигарету и поднимая с тумбочки кристально-чистую пепельницу. — Знаешь, иногда полезно провести ночь в незнакомых местах.        — Спасибо, что не бросил под мостом, — Доминик хотел рассмеяться, но вышло чересчур фальшиво — вытянул пачку сигарет из кармана, посчитав, что до утра ему точно не хватит, попросил одну у Итана. — Здесь симпатично.        — Пожалуй, — сказал Итан, выпустив кольца дыма под потолок, — здесь отличный вид из окна.        — Поверю на слово, — придвинувшись ближе, Доминик обреченно прижался щекой к плечу Итана. — Мне нужен совет специалиста.        — Внимательно слушаю, — ответил Итан, рассматривая дисплей телефона и покинувшую сеть.        — Что делать тем, у кого рак души?        — Что и всем остальным — лечиться.        — Может запишете на прием, доктор Абрамсон?        — Как же много вопросов ты задаешь, — сказал Итан, затушив сигарету об борта пепельницы. — Ладно, мне пора.        — С ресепшна даже не позвонили, — обиженно сказал Доминик, крутя в пальцах сигарету, которой еще не коснулось пламя зажигалки. — Неужели я настолько тебя раздражаю, что каждая минута проведенная со мной — самая худшая в жизни?        — Ты меня не раздражаешь, — Итан подошел к окну — рассматривая заполненные машинами дороги, и обреченно вздохнул.        — Ты на меня даже не смотришь, — пробурчал Доминик, крепко прижимая к груди декоративную подушку, — я настолько тебе противен?        Итан медленно обернулся, вопросительно поднял бровь, но Доминик упрямо смотрел на свои стопы, утопающие в высоком ворсе ковра. Встав перед ним, опустился на корточки и осторожно положил ладони на колени.        — Ты мне не противен, — честно сказал Итан, — перестань так думать.        Доминик вздрогнул, осторожно коснулся кончиками пальцев тыльных сторон ладоней Итана. Идеально-гладкая кожа, четко прощупывались контуры татуировок — ошеломляюще. На подушечках пальцев — настоящее статическое электричество, манящее, пробуждающее острое желание. Доминик шумно сглотнул, поджал дрожащие губы и пристально, неотрывно смотрел Итану в глаза.        — Ты невероятный.        — Мне пора, — сказал Итан, поднимаясь на ноги.        Просто «пора», никакого «спокойной ночи», никакого «увидимся», никакого… Доминик сам не знал, что именно хотел услышать от Итана. Он смотрел пустым, стеклянным взглядом за тем, как Итан набрасывал на плечи куртку, как обувался с помощью рожка, как, продолжая пялиться в телефон, просто вышел за дверь.        Когда дверь тихо закрылась, Доминик обреченно упал спиной на кровать и, словно скрываясь от всего мира, завернулся в плед и одеяло. Уткнувшись лицом в подушку разрыдался навзрыд, принимая обратно всю боль, которую сам раздавал всем встречным. Не хватило сил даже для того, чтобы подняться и выключить верхний свет. Доминика знобило, колотило от ненависти к самому себе. Он чувствовал себя ничтожным, уязвленным, раздавленным. Практическим мертвым. В глубине души он понимал, что заслужил эту боль, но продолжал глупо, по-детски невинно надеяться на лучшее.        Доминик не знал, сколько времени провел в коконе одеяла — вытянуть руку и посмотреть на часы казалось невыносимо-сложным испытанием. Он слышал все: грохот бьющегося сердца, жадные вдохи и рваные выдохи, треск лампочки в роскошной люстре под потолком. По трубам побежала вода, за окнами слышался шум проезжающих машин — возможно, Доминику это просто казалось. Прижимая колени к груди, сильнее уткнувшись лицом в подушку, он по-настоящему боялся момента, когда луна, скрывшись за тучами, сменится ярким солнцем. Хотелось остаться здесь навсегда — в месте, где почти никто его не найдет. Без телефона, без друзей, без семьи… в одиночестве — в одиночестве, которое он заслужил, как никто другой.        Примерно полчаса спустя, Доминик точно не знал — мысленно он провел здесь недели, чуть ли не месяцы — послышался щелчок выключателя, а потом — пугающая, обволакивающая тишина. Ни шагов, ни дыхания — абсолютно ничего. Повернуться или поднять голову от подушки не было ни сил, ни желания. Плевать ему на уборку номеров… ему сейчас на все плевать. Мгновением позже он расслышал вдалеке странное шуршание, тихие стуки и что-то отдаленно-напоминающее треск бумаги.        — Бедный ребенок, — мягко сказал Итан, вставая коленями на край кровати. — Онколог внутри меня не позволил бросить пациента с раком души.        Доминик медленно поднял голову от подушки, трижды моргнул, ущипнул себя на запястье. Если это было сном, то подсознание крайне жестоко решило его добить, раскромсать на куски, расцарапать сердце острыми когтями. Итан казался реальным, настоящим, таким же, каким выходил из номера неопределенное количество времени назад.        — Почему ты вернулся?        — Не знаю, — честно ответил Итан, затушив сигарету в пепельнице. — Мне уйти?        Доминик медленно покачал головой из стороны в сторону. Осторожно накрыл его руку своей, пальцами крепко сжал ребро ладони и шумно сглотнул.        — Останься как минимум навсегда.        Итан улыбнулся, устраиваясь в кровати, и крепко прижал Доминика к себе, медленно перебирая пальцами пряди его волос. Нежно поцеловал в лоб и тихо-тихо: спокойной ночи. Доминик переложил голову на грудь Итана, с наслаждением слушая биение его сердца. Тук-тук, тук-тук. И впервые в жизни почувствовал настолько гармоничное спокойствие, закрывая глаза. Спокойной ночи, сбивчиво, на полувздохе и по-настоящему — нежно, мой спасательный круг.

Люди, как и корабли, тонут снова и снова. Только память спасает их от бесследного рассеивания в пространстве. (Генри Миллер. Сексус)

       — «Ты вспыхиваешь, но вода не горит».        Ранним утром Доминик заслужил поцелуй в лоб, сигарету и чашку крепкого кофе, разделенную точно поровну. Сидя на краю кровати в мятой одежде, смотря на себя в зеркало и замечая истинный ужас в виде поникшей прически и пары полос на правой щеке от подушки, Доминик думал о том, что еще никогда не выглядел настолько отвратительно и при этом — счастливо. Глаза, воспаленные и заплаканные, истерзанные капиллярами сверкали, словно на хрусталиках попрежнему остались капли слез; губы обветренные, потрескавшиеся, обезвоженные расплывались в глупой влюбленной улыбке; пальцы, все еще дрожащие, сжимали сигарету, в которой при лучшем раскладе оставалась пара затяжек. Доминик докурил, снял с плеч мятую белую рубашку, осторожно сложил ее в незатейливый конверт и ударил себя по щекам, побуждая кожу прийти в состояние легкого покоя. За закрытой дверью ванной комнаты лилась вода, и почему-то этот звук показался настолько прекрасным, что в груди часто-часто стучало сердце. Доминик прошелся по номеру, касаясь кончиками пальцев каждой поверхности, восторженно посмотрел на пейзаж за окном и тихо ахнул от впечатляющего, огромного Центрального парка. Подняв чашку с подоконника, сделал пару глотков остывшего кофе и прижался лбом к стеклу. Рассматривая дороги, крыши машин, разноцветные зонты и верхушки деревьев, Доминик чувствовал себя как в сказке. Спешили все — все, кроме него. Ему хотелось найти пульт или переключатель, нажать на нужную кнопку и остановить время как минимум навсегда.        — Какие планы на сегодня? — спросил Итан, выходя из ванной и оставляя дверь открытой настежь — комната в мгновение ока заполнилась ароматом шафрана и тимьяна с легким оттенком малины. Доминик шумно выдохнул, повернув голову — Итан, словно часов двадцать проспал, свежий, широко-улыбающийся, глаза сияют всеми оттенками синего в зависимости от падения света.        — Нужно заехать домой, пока мою фотографию не напечатали на коробке молока, — Доминик прижался поясницей к подоконнику, рассматривая свободный свитшот с длинными рукавами и черные зауженные джинсы на Итане. — Ты так на работу поедешь?        — Чем меньше я похож на доктора, тем меньше ко мне пристают, — спокойно сказал Итан, надевая конверсы на босую ногу, — а что?        — Там дождь, — нерешительно сказал Доминик — пальцы крепче стиснули кольцевидную ручку для держания на чашке — Итан, черт возьми, был красив и шикарен как божество.        — Я на машине, не забыл? — спросил Итан, опустившись на край кровати, и поднял с тумбочки телефон и пачку сигарет с пепельницей. — Тебя подвезти?        — Нет, я в пригород. Такси вызову.        — Как знаешь, — ответил Итан, щурясь и читая сообщение. — Блядь, — подхватил трубку стационарного телефона, по памяти набрал номер. — Ким, милая, сделай мне кофе и оставь на ресепшене. Да, двойной, — продолжил улыбнувшись и обвел Доминика внимательным взглядом, — и, будь добра, завтрак в номер. Да, скоро спущусь.        — Нужно спешить?        — Да, нужно очень спешить, — с сигаретой во рту, Итан вытряхивал из карманов вчерашней одежды блокноты, ручки и книжку с рецептами. — Ты не видел мои солнцезащитные очки?        — Какие?        — Черные, как моя душа, — ответил Итан, запуская руку в карман куртки. — Прости, я какой-то рассеянный, — надев очки, сощурился… хм, стены перекрасили.        — Там же дождь.        — Ну и что? — неоднозначно ответил Итан, надевая куртку, и, открыв баночку витаминов, высыпал на ладонь пять таблеток — подойдя к мини-бару, вытянул из холодильника бутылку воды. — Приедешь домой, напиши.        — Будешь за меня волноваться?        — Я еще не решил, — честно ответил Итан, — ладно, мне правда пора.        — Объятия будут? — с надеждой спросил Доминик, расставляя руки в стороны.        — Конечно. Приедешь домой и обнимешь своего парня. Пока.        В отражении зеркала Доминик заметил, как померкло лицо и потускнели глаза. Итан, сомкнув губами сигаретный фильтр, подхватил пауэрбанк с тумбочки и улыбнулся на прощание. Доминик почувствовал себя раздавленной на дороге белкой, бьющейся в конвульсиях в ожидании скорой смерти. Дверь тихо закрылась, в коридоре слышались спешные шаги. Ну и пошел к черту! Ответом служила пустая, пугающая тишина.        Доминик обреченно рухнул на кровать, зарылся лицом в подушки и до побелевших костяшек сжал пальцами изголовье. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Чертова несправедливость! Блядь! Блядь! Сука! По корпусу двери послышался еле различимый стук — Доминик, чудом не запнувшись в скатанном в ногах одеяле, вскочил с кровати и решительно дернул на себя ручку. Женщина в черном платье и белом переднике посмотрела на него удивленно, кивнула на тележку с тарелками, накрытыми стальными клошами, и неоднозначно улыбнулась. Доминик, оскорбленный дважды за пять минут, шире распахнул дверь, приглашая женщину войти. Обреченно сел на край кровати, грустно вздохнул, поднимая с тележки стакан клубнично-ананасового смузи, и вымученно улыбнулся.        — А где Итан? — удивленно спросила женщина, заглядывая в ванную.        — Уехал на работу, — пробурчал Доминик, снимая клоши. — Выглядит аппетитно, спасибо большое.        — А вы?        — Неудачник, — ответил Доминик, подцепляя вилкой хумус и намазывая его на поджаренный тост. — Его друг, — прозвучало до ужаса мерзко, даже по уху больно резануло, — но неудачник все-таки больше.        — Если будете рыдать, молодой человек, не сморкайтесь в шторы, — с улыбкой произнесла женщина с вышитым именем Гретта на груди. — Их слишком сложно снимать и заново вешать.        — Учту, — с ответной улыбкой сказал Доминик. — Вы давно его знаете?        — Несколько лет, — ответила Гретта и для видимости рабочей занятости подняла с пола кроссовки Доминика, — очень приятный молодой человек, воспитанный, вежливый. Всегда улыбается, по-настоящему — живой. А вы почему такой грустный, мистер?        — Просто Доминик. А грустный… потому что влюбился.        — В Итана? Как мило, — сказала Грета, встряхивая в ванной полотенце, — отличный выбор.        — Только для него я — так себе, — грустно ответил Доминик, пожимая плечами.        — Ничего страшного, влюбитесь в другого, — сказала Гретта, подхватив с тележки клубнику и макая ее в растопленный шоколад, — вы еще так молоды — вся жизнь впереди. Ладно, Доминик, мне пора за работу. Помни про шторы!        Доминик удивленно уставился на спину Гретты, даже рот открыл, но не смог подобрать ни одного слова. Все казалось каким-то сюрреалистичным: странным и до ужаса смешным, правда смеяться совсем не хотелось. Позавтракав, Доминик включил телефон и прижался затылком к изголовью кровати. Среди стандартных «где тебя черти носят?», «пошел ты к черту!» и «позвони!» не было ничего привлекающего внимания. Выдохнув, поднялся с кровати, снова окинув себя взглядом в отражении зеркала. Отвратительно, подумал Доминик, направляясь в ванную, просто, блядь, отвратительно выгляжу.        Самым сложным для Доминика оказалось переступить порог и закрыть дверь номера. Все еще с влажными после долгого душа волосами, бесцельно пялился на анфиладу дверей в длинном коридоре, циклично, по-детски, вжимая подушечкой большого пальца кнопку вызова лифта. Когда двери открылись, глубоко вздохнул, заходя в кабину и прижимаясь спиной к стенке. В кармане джинсов коротко завибрировал телефон, на дисплее горело сообщение: не вижу спасибо за распутанные наушники, неблагодарный мальчишка. Доминик долго смотрел на экран, раз тридцать перечитал короткое сообщение, никак не отреагировал на недовольные голоса на первом этаже и из лифта вышел на автопилоте. Прижался спиной к зеркальной стене и искренне рассмеялся, запуская руку в задний карман джинсов. Действительно, наушники распутаны, аккуратно сложены, красиво перевязаны бечевкой. Благодарю, написал Доминик, сдавая ключ девушке на ресепшене, за твою выбивающую почву из-под ног заботу.        Путь до особняка был долгим и тоскливым. Рассматривая падающие капли дождевых вод на стекле, Доминик слушал музыку на телефоне через распутанные Итаном наушники. Нью-Йорк, по закону подлости, был парализован нескончаемыми пробками. Водители били по клаксонам, кричали друг на друга из открытых окон, подрезали и вели себя настолько ужасно, что Доминик лишь обреченно вздыхал, сильнее утопая в музыке и телефоне. Итан больше ничего не написал. Совершенно-ничего. Доминик пролистал все фотографии на фейсбуке и в инстаграме, прочитал все комментарии, перешел на всех отмеченных людей и почувствовал себя каким-то нелепым. Все общество Итана — чертовы красавцы, словно с обложки модных журналов разом сошли. Улыбаются, обнимаются и выглядят чертовски-счастливыми. Прямо до подступающей к горлу тошноты. Доминик заблокировал телефон, откинулся на спинку заднего сидения, вытянул ноги вперед и бездумно уставился в потолок. Как же я, блядь, не соответствую.        В пригород Доминик приехал только к пяти вечера, поблагодарил водителя такси щедрыми чаевыми и, идя по дорожке до главных дверей особняка, старался ни о чем конкретном не думать. Повернув ручку, нерешительно переступил порог, поставил на пол пакеты с вещами, обвел взглядом пустую гостиную и кухню. Расслышал голоса, доносящиеся из бассейна, но только поморщился, ступая на первую ступень лестницы. С каждым шагом становилось все труднее — сжимая пальцами перила лестницы, старался задержать дыхание и надеялся, что все разговоры и вопросы окончательно не выведут его из себя. Открыв дверь в комнате в конце коридора, напряг зрение от пугающей кромешной темноты.        — Неужели? — будто издеваясь, спросила Лукреция. — Ты все-таки жив.        Доминик разглядел Лукрецию на кровати: на лице испарина, волосы растрепанные, губы обезвоженные, глаза поникшие.        — Малыш, — осторожно сказал Доминик, подходя ближе к кровати, — сильно болит?        — Я подыхаю тут в одиночестве, — рассерженно ответила Лукреция, — ты меня бросил!        — А где Артур?        — На съемках, — Лукреция тихо заскулила, обхватила пальцами полупустой стакан воды, сжала губами край, умоляла саму себя сделать пару глотков, — приходит ближе к полуночи и сразу же вырубается.        — Все-все, я здесь, — сказал Доминик, забираясь в кровать и прикладывая ладонь к низу живота Лукреции, — пила таблетки?        — Нет, аптечка вместе с Филипом переехала в Пресвитерианскую больницу, — тихо выдохнув, ответила Лукреция, ложась на спину. — Во-о-от так хорошо, — своей рукой накрыла руку Доминика и прижала к животу сильнее, — акклиматизация, критические дни и две коробки шоколадных конфет за вчерашний вечер. Я подыхаю и превращаюсь в страшную толстую тетку.        Доминик тихо рассмеялся, прижимаясь губами ко лбу Лукреции.        — Ты — самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.        — Лучше дай мне прибавку, — сказала Лукреция, укладывая голову на влажной подушке. — Где ты был? — дрожащими пальцами провела по лицу Доминика, ласково царапнула ногтями по подбородку. — Побрился, значит трахался не под мостом.        — Отстань, — ответил Доминик, поворачиваясь на бок и подпирая щеку ладонью согнутой в локте руки, — почему не написала про таблетки?        — Я звонила, — отчаянно сказала Лукреция, от боли закусывая губу, — ты был недоступен.        — Прости, — шепотом сказал Доминик, — был слишком занят.        — Снова влюбился?        — В ушах звенит — не расслышал вопрос.        — Он должен быть, блядь, охуенным, иначе я точно тебя придушу… завтра или послезавтра. Господи, за что? — прошипела Лукреция, сдавливая подушку затылком и стискивая ладони ногтями.        — Спала этой ночью? Хоть чуть-чуть?        — Артур, к слову, достаточно удобный, — шепотом проговорила Лукреция, жмурясь, — и, черт возьми, какой никакой, но он все-таки парень.        — Точно, в критические дни ты на всех вешаешься — везде успела потрогать?        — Иди ты, — тихо рассмеявшись, сказала Лукреция, невесомо ударив Доминика по губам, — он не в моем вкусе.        У Доминика в голове как будто переключатель эмоций щелкнул — он шумно сглотнул, прижался лбом к холодному изголовью кровати, призывая самого себя успокоиться. Не получалось. Нос заложило, на воспаленных веках выступили слезы.        — Это несправедливо! Даже если не во вкусе, нужно дать чертов шанс!        — Ты что, плачешь? Детка, — мягко сказала Лукреция, осторожно потянув Доминика ближе к себе, — иди сюда. Ты чего? — Доминик ничего не ответил — зарылся лицом в спутанные волосы Лукреции, сильно сжал пальцами ее хрупкую руку и обреченно разрыдался. Выметайся из меня. Уйди. Закончись. Хватит. — Ты чего, Доминик? Детка, ну-у-у, — Лукреция с трудом приподнялась на локтях и прижалась шершавыми, обезвоженными губами к его виску. — Кто посмел тебя обидеть?        — Я жалкий неудачник, — заикаясь, через всхлипы, проговорил Доминик, — я не соответствую!        — Кому ты вообще можешь не соответствовать? Перестань рыдать! У кого из нас, блядь, сентиментальность на ебанном максимуме стоит? — Доминик бездумно хватал ртом воздух, уткнувшись лбом в шею Лукреции, комкал руками край одеяла и чувствовал себя по-настоящему разбитым на части, которые не собрать, не склеить — пальцы не порезав. — Тише-тише, — говорила Лукреция, гладя его по лицу и плечу, — давай поедем домой, — Доминик отрицательно качал головой и накрылся одеялом, — бедный ребенок, — сказала Лукреция и в ужасе распахнула глаза, когда Доминик разрыдался еще сильнее, до сдавленных хрипов и содранного горла. — Малыш, успокойся.        — Он меня не любит! Не хочет! Я ему даже не нравлюсь!        — Ну-ка, перестань орать, — серьезно сказала Лукреция, сдергивая одеяло с его головы. — Заткнись, пока лишние уши ничего не услышали! Соберись, блядь!        — Я не могу, — простонал Доминик, прижимаясь лицом к подушке.        — Знаешь, я уже не верю твоим истерикам, — Лукреция прижалась лопатками к изголовью, осторожно сложила руки на груди и резко, со свистом, выдохнула. — Если ты не пишешь, значит — ничего не чувствуешь, — Доминик запустил руку в карман джинсов, бросил телефон на участок кровати рядом с коленом Лукреции и жалобно завыл. Она подняла телефон, разблокировала, вошла в заметки, удивленно вскинула брови. Полотно текста, наполненное болью и страданием, струилось от каждого прикосновения большого пальца все дальше и дальше вниз. — О, мой Бог, — прошептала Лукреция, взглядом цепляясь за слова, кусая губы и листая-листая-листая, — мальчик мой, ты с ума сошел? — не дойдя до конца, заблокировала телефон и откинула его от себя, судорожно растирая ладони и проводя дрожащими пальцами по лицу. — Да кто он, черт возьми, такой?        — Я сгорел, — пробормотал Доминик, кусая угол подушки, — он оставил от меня ебанное пепелище.        Телефон коротко завибрировал, Доминик резко подскочил в кровати, дрожащими пальцами потянулся к нему и закусил ребро ладони, прочитав сообщение не от него. Ладони Лукреции легли на плечи, пальцы сцепились в замок на ключицах, с силой притянули к себе, несмотря на невыносимую боль в груди и животе. Доминик жадно хватал ртом воздух, бездумным, остекленевшим взглядом скользил по стенам и до сдавленных легких рыдал, комкая пальцами полупустую пачку сигарет. Тише-тише, говорила Лукреция, сцеловывая всю его боль с плеч и лопаток, милый, успокойся. Доминика колотило, знобило, разрывало на части изнутри. Он хотел проблеваться, чтобы выбросить из себя проклятые чувства, выскрести острием ножа из радужки, тела и мыслей все взгляды, улыбки, прикосновения, вспороть грудную клетку и достать сердце, никому к чертовой матери совершенно-ненужное. Его здесь нет, сказала Лукреция, ты не должен ничего чувствовать. У Доминика вместо смеха — истеричные всхлипы, хрипы и тело, пронзенное конвульсиями — больно до пястных костей, до позвонков, до ноющих коленей и локтей, до вывернутых ключиц, до каждой, блядь, клеточки тела. Ты так хотел испытать любовь, думал Доминик, так что — давись своей ебанной любовью, блядь.        — Мне без него — никак, — шепотом проговорил Доминик, закрывая ладонями лицо. — Я умираю, Лу, я умираю.        — Малыш, пожалуйста, — на надрыве проговорила Лукреция, гладя его по волосам, — давай поедем домой.        — Никуда я не поеду, — через всхлип сказал Доминик, сжимая губами сигаретный фильтр, — нет у меня, блядь, дома. У меня без него — ничего нет!        — Ты ненормальный. Доминик, так не бывает. Так не влюбляются за день, — Лукреция, встав на колени, осторожно заглянула ему в глаза. — Это не любовь, малыш. Любовь бывает только взаимной.        — Чушь для маленьких детей! — Доминик поднялся с кровати, бездумно, бесцельно меряя шагами площадь комнаты. — Все это «навечно» и «до гроба». Чушь-чушь-чушь! — хотелось ногтями расцарапать кожу, вспороть каждую клеточку тела, обреченно биться головой об стены или сигануть с самого высокого обрыва. — Нет никакой, блядь, взаимной любви! Покажи мне хоть одну живую пару! Не ту, которая в ебанных книжках и в ебанном кино! Покажи мне взаимно-влюбленных друг в друга людей!        — Перестань кричать, — по слогам произнесла Лукреция, прижимая к груди и животу подушку, — возьми себя в руки!        У Доминика — взгляд безумный, пустой, загнанный — по комнате шарил-рыскал-скользил — полуистлевшая сигарета в пальцах дрожала, пепел падал на мягкий ковер. Все тело — скованное, натянутое как будто — поломанное. Сердце до боли билось о грудную клетку — отчаянно, нещадно, гулким эхом отдаваясь в гортани. Глаза — красные, воспаленные, искусанные до крови губы, отпечатки полумесяцев ногтей на ладонях и до ужаса расширенные зрачки — бешеные, пугающие, одержимые.        — Господи, — прошептала Лукреция, — я слышу твое сердцебиение.        Доминик безвольно съехал по стене, сигарету затушил об плинтус и зашвырнул ее куда-то под кровать; обхватил голову руками и нервно качался из стороны в сторону. В мыслях — пустота, проклятая черная дыра, в которую его все засасывало и засасывало. Ищи выход, умолял самого себя Доминик, ищи чертов выход.        — Я уезжаю, — сказал Доминик, поднимаясь с пола. — Не знаю на сколько, но я уезжаю, — поставив сумку на кровать, бездумно вышвыривал одежду, взглядом ища подходящую. — Прости, мне нужно уехать. Мне нужно. Мне… — схватив первые попавшиеся под руку брюки и рубашку, вошел в ванную, стягивая джинсы и футболку. — Я должен знать. Я должен. Я…        — Да ты одержим, Доминик, посмотри на меня!        — Грант! Где мои чертовы ключи?! — Доминик мучительно вдевал ремень в шлевки брюк и спешно подворачивал манжеты до щиколоток. — Грант!        — Ты никуда не поедешь! Ты неадекватен! — говорила Лукреция, цепляясь пальцами за дверную раму. — Выпей виски и ложись спать!        — Не хочу я виски, мне нельзя — я несовершеннолетний в этой стране! И спать не хочу, — сказал Доминик, застегивая пуговицы на рубашке. — Грант, перестань испытывать мое терпение!        — Возьми себя, блядь, в руки!        — Отвали, Лу, — равнодушно ответил Доминик, поднимая с полки флакон духов. — Я поеду и точка. Ладно, хуй с ними, с ключами, — провел пальцами по волосам, придавая им форму. — Не смотри на меня так.        — Ты идиот, — обреченно сказала Лукреция, возвращаясь в комнату и садясь на край кровати, — остановись хоть на секунду. Давай сделаем так, — глубоко вздохнув, обхватила голову руками, надеясь успокоиться, — сегодня ты останешься здесь. Ляжешь спать. А завтра, если твои чувства не померкнут, поедешь к нему.        — Я поеду сейчас!        — Ради меня, детка, сделай хотя бы раз в жизни что-то ради меня. Или ты боишься, что проснёшься утром и как всегда ничего не почувствуешь? Неужели не хочешь испытать самого себя?        Доминик прижался плечом к дверной раме, внимательно посмотрел на Лукрецию и, закусив нижнюю губу, задумался.        — Если чувства не померкнут, Лу, то…        Лукреция медленно кивнула, похлопала ладонью по пустому участку кровати — когда Доминик сел рядом, положила голову ему на плечо. Говорить было необязательно, ведь она прекрасно все поняла по взгляду: этот кто-то, фантастический и невероятный, станет последним романом Доминика, ведь в одном он был действительно прав — от него осталось только пепелище.        — Вы переспали? — осторожно спросила Лукреция, заранее зная ответ. — Целовались? — Доминик дважды отрицательно покачал головой. — Вот же дерьмо.        Доминик грустно усмехнулся, накручивая на указательный палец тонкую прядь волос Лукреции. В голове не укладывалось, не помещалось, что он — Доминик Морган, бессердечный эгоист, который не любит никого, кроме себя — смог так бездарно и глупо потерять контроль над разумом и сердцем. Смотря на пустой участок стены перед собой, размышлял о том, что именно сейчас делает Итан, о чем он думает, думает ли он о нем. Хотя бы на мгновение, хотя бы мимолетно. Доминику хотелось потянуться к телефону, зайти на чертов фейсбук и вывалить в сообщении все как есть, все, что творилось в голове и болело на душе. Глупо, по-детски, ударяя себя по рукам, старался держаться, чтобы окончательно не наделать ошибок. Есть у него хоть намёк на шанс или нет?        — Какой он?        — Ошеломляющий, — зачарованно проговорил Доминик, смотря на свои руки. — Когда я увидел его мельком в первый раз, то почувствовал, будто в голове что-то щелкнуло. Когда я услышал его голос… Лу, я словно воспарил над миром. Господи, а как он смеётся и улыбается… Лу, я никогда такого не чувствовал. Знаешь, это бешеное желание прикоснуться, просто смотреть в глаза и видеть… Лу, там чертовы вселенная, галактика и Млечный Путь…        — Малыш, — нежно произнесла Лукреция, накрывая его руку своей, — как же так? — Доминик не знал ответа — палая спиной на кровать, уставился в потолок, улыбаясь каждой мысли, бесконечно долго благодарил создателя вселенной и человечества за чувства, поглотившие его с головой. Они казались даром и проклятием, чем-то возвышенным и низменным, одухотворенным и примитивным одновременно. — Покажешь мне его?        — Нет, — серьезно ответил Доминик, — мое счастье должно быть только моим.        Пока Доминик Морган размышлял о своей новой жизни на втором этаже особняка в пригороде Нью-Йорка, в Пресвитерианской больнице, в палате с белыми стенами и широкими окнами, Филип Пирс бездумно касался подушечкой указательного пальца бутонов желтых подсолнухов. Стоя коленями на сиденье кожаного кресла, разглядывал многочисленные открытки на столе, перебирал их, раскладывал в алфавитном порядке и бесконечно перечитывал. Тревор Холден крепко спал, абсолютно беззвучно и безмятежно; конечно выглядел довольно глупо в больничной одежде, но его лицо было по-настоящему умиротворенным. Филип уже в сотый раз за сутки обошёл периметр палаты, посмотрел на показатели с таким видом, будто разбирался в них не хуже любого врача или медсестры, и коротко кивнул собственным мыслям.        — Принести тебе плед и подушку? — спросил Итан, прижимаясь спиной к стене. Филип вздрогнул, медленно повернувшись — часы посещения давно подошли к концу, но его в палате будто и вовсе не замечали: медсестры улыбались, аспиранты кивали в знак приветствия, и почему-то Филип решил, что может здесь остаться и тихо, незаметно посидеть в углу под тенью подсолнухов. Но теперь, смотря в непроницаемое лицо Итана, стало немного не по себе. — Ты слышишь меня?        — Мне нужно уйти? — скованно спросил Филип, пряча руки в кармане толстовки. — Простите, конечно нужно.        — Если хочешь, — неоднозначно сказал Итан, рассматривая биение сердца на экране монитора. — Тревор записал тебя в бланк посещений как члена семьи.        У Филипа театрально округлились глаза и выдох получился каким-то резким и шумным.        — Меня?        Итан посмотрел на него удивлённо и пожал плечами, записывая показатели в блокнот. Кивнул собственным мыслям, коротко улыбнулся, убирая ручку в нагрудный карман халата.        — Не люблю спрашивать дважды, но сделаю это в виде исключения: подушку и плед принести? — Филип осторожно и нерешительно кивнул. — Ужинал?        — Если посчитать кофе из автомата ужином, то…        — Понятно, — обреченно сказал Итан, выглядывая из-за двери. — Ребекка, милая, посиди здесь несколько минут — мы сходим поужинаем. Пойдем, он под надежной защитой, — Филип улыбнулся Ребекке и, поджав губы, нерешительно поплёлся за Итаном по длинному коридору, рассматривая через стеклянные двери спящих пациентов. Кафетерий был огромным и практически пустым: пара врачей спали, сложив руки на столе, ещё трио внимательно рассматривали анализы, наскоро запихивали в желудки сэндвичи, запивая водой из бутылок; Итан кивнул на столик у окна — через пару долгих минут вернулся с подносом, на котором помимо яичницы с беконом, панкейков с лимонным джемом и кружкой крепкого зелёного чая с молоком была только чашка американо для него. Итан сел на стул, спиной к окну, и придвинул поднос ближе к Филипу. — Ешь, ты наверное очень голоден.        Филип впервые в жизни был настолько голодным; благодарно кивнув на протянутую Итаном пачку влажных салфеток, быстро вытер руки и принялся за яичницу с беконом. Остывшая, передержанная, пересоленная — плевать, в это мгновение Филип ощущал себя так, будто находился в одном из лучших ресторанов с тройкой звезд Мишлен как минимум; яичница не продержалась в тарелке дольше минуты; Филип принялся за панкейки, жадно вдохнул аромат лимона — еще теплые, совсем чуть-чуть масленные, политые восхитительным джемом буквально сводили с ума. Итан смотрел на Филипа с интересом, растворяясь во вкусе пережаренного американо — для топлива вполне годилось.        — Спасибо, очень вкусно, — сказал Филип, подбирая оставшийся джем последним кусочком панкейка, и приступил к чаю. — Но это все… было необязательно.        — Да, я тоже так подумал, — ответил Итан, усмехнувшись. — Тревор приходил в сознание?        — На несколько минут, — сказал Филип, задумавшись, — кажется, у него ничего не болело.        — Хорошо, — ответил Итан, кивнув. — После терапии он сильно устает, но так и должно быть — привычный образ жизни пошатнулся, организм шокирован и истощен из-за отсутствия нагрузок, но скоро он придет в себя. Вы живете вместе?        — Можно и так сказать, — сказал Филип, уставившись в полупустую кружку с чаем.        — Тогда тебе придется некоторое время запрещать ему физические тренировки. На коньки тоже не разрешай вставать — слишком сильная нагрузка на позвоночник.        — А что ему можно?        — Состояние полного покоя ближайшие недели, потом, постепенно, можно добавлять физическую активность — йога для начала, бег и только в последнюю очередь — силовые. Я могу написать список, если хочешь.        — Лучше передать список его отцу, — грустно сказал Филип, — там… в Ванкувере он будет нужнее.        — Тревор хочет остаться в Нью-Йорке и поступить на факультет фотографии, — спокойно сказал Итан, рассматривая потолок, — и жить он хочет с тобой.        — Он мне не говорил, — сказал Филип, прокатывая пустую кружку по столу от одной ладони до второй, — даже никак не отреагировал, когда я предложил жить вместе.        — Странно, — ответил Итан, улыбнувшись, и посмотрел на дисплей телефона. — Прости, мне нужно работать, я зайду через час.        Филип остался в одиночестве, наедине с собственными мыслями, которые ураганом метались в голове, ища правильный выход. Ему казалось, что Тревор действительно хотел вернуться в Канаду, заниматься хоккеем и поступить в университет, но теперь… все так быстро изменилось, что у Филипа закружилась голова. Крепко сжимая пальцами край круглого столика, медленно поднялся на ноги и разложил грязную посуду на подносе. Передавая поднос женщине за стойкой буфета и благодаря за поздний ужин, вышел в коридор и зажмурился от яркого света протянутых по длине потолка ламп. Выйдя из здания больницы и прижавшись спиной к шершавому кирпичу стены, сомкнул губами сигаретный фильтр и бесцельно уставился на чернильно-синее небо. Стоя под проливным дождем, созерцая тусклые звезды и чувствуя бьющий по коже лица ветер, Филип думал о том, что этот пятиминутный разговор с незнакомым человеком оказался настолько наполненным искренностью, что буквально не укладывалось в голове.        — Эй, я тебя везде ищу. Твой друг пришел в сознание.        Филип бросил полуистлевшую сигарету на асфальт и, благодарно кивнув Ребекке, пробежался по коридору, оставляя на полу мокрые следы кроссовок под недовольные выкрики уборщицы со шваброй.        Тревор, привстав на локтях, сонно зевал и медленно пережевывал нарезанные кубиками фрукты. Сфокусировав взгляд на Филипе, улыбнулся и потер глаза костяшками пальцев.        — От тебя пахнет холодом и дождем.        — Да, — ответил Филип, — вечера какие-то аномально-холодные после дневной жары, — Тревор медленно кивнул — предложил, протягивая насколько мог, тарелку с фруктами, и, привстав на локтях повыше, поднял с тумбочки стакан воды. Филип нерешительно топтался у двери, скользил взглядом по стенам палаты — заметив сложенный плед и подушку, коротко улыбнулся, подойдя ближе. — Как ты? — спросил Филип, осторожно садясь на край кровати и поднимая с тарелки кубик красного яблока.        — Живой, — ответил Тревор, улыбнувшись. — А ты?        — И я, — сказал Филип, наблюдая за тем, с каким дискомфортом Тревор пытался отпить пару больших глотков воды. — Говорил с твоим лечащим врачем.        — С Итаном? Он классный, — ответил Тревор, благодарно кивнув, когда Филип подложил ему под голову подушку, — и возится со мной, хотя не должен. Ну, и какая у меня программа? Из спорта оставил хотя бы шахматы?        Филип рассмеялся, отрицательно покачал головой и быстро пересказал разговор с Итаном. Тревор медленно кивал, хмурился, нервно постукивал кончиками пальцев по ободку тарелки и часто-часто дышал.        — Ты правда записал меня в список посетителей? — заметив, что Тревор осторожно кивнул, Филип сцепил пальцы в замок. — Почему?        — Потому что думал, что ты никогда не приедешь, — сказал Тревор. — Нет, я очень рад, что ты здесь. Даже… в столь позднее время и учитывая то, что я бодрствую примерно два часа в сутки. Просто, когда Грант и Андер попали в аварию, ты ни разу к ним не приехал.        — У меня были свои причины, — шепотом ответил Филип, натягивая рукава толстовки до ладоней. — Просто больницы… знаешь, пугают. Здесь всегда умирают хорошие люди и выживают такие… как я.        Тревор осторожно взял Филипа за руку, приподнял рукав толстовки, провел подушечкой большого пальца по четырем косым, выпуклым шрамам на запястье и грустно улыбнулся.        — Такие, как ты, должны выживать всегда.        — Такая добрая, добрая грусть, — улыбнувшись, сказал Филип, потянувшись к подушке и пледу. — Принести тебе что-нибудь?        — Нет, ничего ненужно, — ответил Тревор, подвинувшись ближе к краю кровати, — но спасибо, — отставив тарелку с фруктами на тумбочку, похлопал ладонью по пустой половине. — Не на той же кушетке тебе спать.        Филип медленно кивнул, осторожно положил подушку к изголовью и сбросил кроссовки. Лег на бок, пару минут наблюдал за тем, как веки Тревора закрывались, и провел пальцами по его волосам. Такие, как ты, Тревор, должны всегда выживать. Укрывшись пледом, прижался лбом к его щеке и осторожно, практически невесомо сжал пальцами ребро ладони. Тревор улыбнулся во сне, немного сощурился и медленно выдохнул. Ты поправишься — у тебя нет другого выбора, прошептал Филип, прижимаясь губами к его виску. Последнее, что он услышал в тот вечер — плавное нажатие на выключатель и увидел, как палата погружается в темноту.