…мы все рождаемся одинаковым образом, но умираем весьма по-разному. (Джеймс Джойс. Улисс)
— «Дельфинам тесно в бензиновых лужах». Тревор Холден распахнул глаза в три часа ночи — жадно глотая воздух частыми вдохами, старался сесть в кровати, сильнее закутываясь в теплый клетчатый плед, скользя взглядом по стенам и потолку. Сердце билось в груди настолько быстро, что вибрация ударов расходилась по каждой клеточке тела, пробегала по венам и стучала в пульсирующих висках отбойным молотком. За широким окном светил узкий, сотворенный будто из серебра, полумесяц и звезды, разбросанные по небу, словно мелкий, стеклянный бисер. Проглотив большую часть воды из пол-литровой бутылки, медленно выдохнув, растерев продрогшие пальцы, Тревор на ватных ногах постарался встать с кровати, не уронив ни тумбочку, ни горшок с высоким фикусом. Моргнув несколько раз для четкости зрения, проведя пальцами по отросшим волосам, допил воду, смял бутылку пальцами и закрутил крышку на изуродованном пластике. Пройдя в кухню, уперся ладонью в столешницу и склонился над металлическим пузатым чайником, поворачивая вентиль электрической плиты. Размяв шейные позвонки, зудящие лопатки, сильнее завернулся в плед и прижался коленом к дверце плиты — касаясь кончиками пальцев корпуса чайника, настойчиво ждал момента, когда вода согреется хотя бы до семидесяти градусов. Вытащив из подвесного шкафа кружку, бросил две чайные ложки молотого кофе и кубик коричного сахара — открыв дверцу ярко-зеленого холодильника, поднял с полки пакет молока и медленно выдохнул. — Случилось непоправимое, — серьезно сказал Филип, облокачиваясь на дверную раму, — Валиум уже сутки не подходит к еде. — Он просто не голоден, — отозвался Тревор, прижимая указательный и средний пальцы правой руки к запястью левой. — Тихо, мне нужно посчитать, — продолжил, переведя взгляд на настенные часы — спустя минуту покачал головой, озвучивая, что сто двадцать ударов многовато. — Ты не понимаешь! Валиум чувствует, что что-то случилось. Он не ел, перед тем, как Грант и Андер попали в аварию, не ел перед тем, как Тейлор вскрыл вены, не ел перед… — Перестань нервничать, — серьезно сказал Тревор, поморщившись от писка чайника, — ничего не могло случиться, — Филип вместо ответа закатил глаза, решительным шагом прошел в свою комнату, устроился на подлокотнике кресла и с надеждой уставился на аквариум. Давай же, фриллис — твой любимый тип салата. Валиум, расположившись между камнями и раковинами, полностью спрятался в панцырь, чего прежде тоже никогда не случалось — Филип нетерпеливо постучал кончиками пальцев по толстому стеклу, перевел на него теплый свет лампы, нервно покусал нижнюю губу. Валиум упрямо не шевелился. — Держи. Чай с гибискусом, — сказал Тревор, поставив чашку на стол. — С манговым сиропом — все, как ты любишь. Давай, — Филип кивнул — не сводя взгляда с Валиума, пил чай мелкими глотками, помешивая ложкой, осевший на дне тягучий сироп. — Тебе утром на работу, ложись спать. — Не могу — уже пять часов не свожу с него глаз, — Филип небрежно обвел рукой заставленный кружками рабочий стол — щелкнув зажигалкой, выдохнул кольца дыма и потер серебряное кольцо в крыле носа. — Почему он не ест? — Может, у него спячка? — спросил Тревор, забираясь в кресло и поджимая ноги под себя — отпив несколько больших глотков кофе с молоком, нерешительно положил ладонь на плечо Филипа. — Он же не… — Нет, он жив, — резко ответил Филип, постучав пальцами по стеклу — мордочка Валиума показалась из панциря и тут же спряталась. — Видишь? — Он не предсказывает трагедии, Филип, даже счет футбольных матчей предсказать не может. Он просто не голоден. — Нужно всех обзвонить, — решительно сказал Филип, поднимая со стола телефон. — Ладно-ладно, напишу в чат. — Три часа ночи, все спят, — ответил Тревор, закатывая глаза. — Ладно, делай, что хочешь. «Стою на террасе, скурил три сигареты». «Смотрю в потолок на протяжении последнего часа». «Борюсь с бессонницей с помощью таблеток — бессонница, как всегда, выигрывает». «Пишу эссе о проблемах современной медиаиндустрии». «Готовлюсь к экзамену по неврологии». «Черчу небоскреб будущего». — Никто не спит, — нервно сказал Филип, проведя ладонями по лицу. — Никто из восьмерых. Никто. — Глупое совпадение, — произнес Тревор, откидываясь на спинку кресла — где-то в глубине души скользнуло неприятное, вязкое ощущение, вызывающее на коже цветение покалывающих зудящих мурашек. Рассматривая усыпанное звездами небо, выдыхая кольцами дым четвертой подряд сигареты, Доминик Морган коротко улыбнулся, чувствуя тепло пледа на плечах, руки Коула на талии и невесомый поцелуй в шею — внизу, среди проезжающих машин, людей в теплых пальто в шарфах, медленно опадали листья, кружась в порывах ветра и танцуя последний в этом году танец; колено, которое Доминик ударил еще час назад об ручку двери, ведущей на террасу, болело и отвратительно пульсировало. — Что-то случилось? — спросил Коул, ставя подбородок на плечо Доминика, и крепче прижал его к себе. — Ты уже час стоишь в гордом одиночестве. — Это все Валиум, — обреченно застонал Доминик, сжимая свободной рукой перила ограждений и закусывая внутреннюю сторону щеки до боли, чтобы немного абстрагироваться от колена — крохотный с высоты птичьего полета Нью-Йорк сверкал огоньками уличных фонарей и кислотными цветами вывесок, — черепаха Филипа, подлец в панцире, сутки не приближается к еде. — И, вероятно, это повод для бессонницы? — Если Валиум не притрагивается к еде, то — жди беды. — Черепаха-предсказатель? — спросил Коул, замечая мелкую дрожь Доминика. — Что происходит? — Что-то случилось, или случится, — сказал Доминик, затушив сигарету в пепельнице, и провел ладонями по лицу. — Я это знаю. Остальные — знают. Богом молю, не садись сегодня за руль — давай останемся дома, как бы глупо это не звучало, прошу, поверь мне. — Хорошо, — сказал Коул, проведя ладонью по плечу и предплечью Доминика. — Только сначала ты мне честно расскажешь, что именно может произойти. — Только не смейся, — серьезно сказал Доминик, повернувшись к Коулу лицом. — Валиум предсказывает несчастья. Правда, мы всё узнаем, когда уже что-то случилось — он не притрагивался к еде перед тем, как Артур порезал пищевод осколком моллюска, перед тем, как как Грант и Андер попали в аварию, перед тем, как случился аномальный проливной ливень длинной в неделю, перед тем, как Тейлор случайно вскрыл вены, перед тем, как Тревор попал в больницу… это только то, что я точно знаю. Прежде Валиум никогда не прятался в панцирь практически на сутки — кажется, в этот раз будет что-то пострашнее. — Доминик, ты правда в это веришь? — Да. Я не знаю, как обьяснить, но именно этой ночью никто не может сомкнуть глаз. Я не знаю… мне страшно. — Тише-тише, — сказал Коул, прижимая Доминика к себе, — если вдруг что-то действительно случится, я буду рядом с тобой. Пожалуйста, кивни, если все услышал. Доминик кивнул, крепко обнял Коула за шею, и прошептал о том, что пора возвращаться в тепло — закрывая балконную дверь, ведущую на веранду, сливаясь в нежном и необходимом поцелуе, оба двигались к дивану, чтобы, укрывшись пледом и устроившись поудобнее, пообещать друг другу, что будут вместе. Переведя взгляд с потолка на стены, Грант Миллер приподнялся на локтях и крепче сжал мобильный телефон в руке — каждая короткая вибрация, уведомление и зеленый значок онлайна медленно успокаивал. Поднявшись с кровати, набросив на плечи одеяло, словно плащ, подошел к окну и бесцельно уставился на улицу — закрытые кафе и рестораны, книжные магазинчики без света в окнах, затворенные двери с массивными замками в продуктовых лавках — Верхний Вест-Сайд спал крепким сном, вместе с парковой зоной и горшками с растениями на внешних подоконниках. В одно мгновение Гранту стало до неприятного зябко — спустившись с третьего этажа на первый, прошел в кухню и подставил стакан под кран термопота. Выпив пару больших глотков теплой воды, открыл дверцу холодильника и уставился на полки — продолжая потреблять белки в большем объеме, вытащил три яйца из подставки, осторожно уложил на дно ковшика и поставил на плиту, повернув вентиль переключателя на максимальную мощность. Включив первую попавшуюся радиостанцию на проигрывателе, провел ладонями по лицу, обреченно понимая, что сегодня поспать уже не удастся — вытащив из поддона холодильника красную луковицу, перец чили, пучок свежей зелени, поднял с полок упаковку говяжьего фарша, сырое яйцо и банку греческого творога. Включив соседнюю конфорку, вытащил из подвесного шкафа металлическую миску и занялся приготовлением котлет для бургера — мелко нарезав лук, стручок чили, разбил яйцо в миску и смешал все с говяжьим фаршем, добавив соль и перец, начал формировать котлеты и выкладывать на дно разогретой сковороды — с тридцатисекундным перерывом между переворачиванием котлет, занимался приготовлением соуса: смешав греческий творог с зеленью и зубчиком чеснока, отставил миску в сторону и принялся за вскрытие упаковки с булочками зубами — внезапный оглушительный звонок стационарного телефона заставил подпрыгнуть на месте — с одной стороны котлеты подгорели, булочки рассыпались по полу — отставив сковородку, вдавил кнопку громкой связи и обреченно вздохнул. — Да? — Ты не берешь трубку и не отвечаешь на сообщения! — раздался громкий голос Филипа из динамика. — С тобой все хорошо?! — Разрядился, наверное, — ответил Грант, смотря на погасший экран мобильного телефона. — Прости, я сейчас заряжу. Валиум ест? — Нет. Я брал его в руки, уговаривал — Грант, я почти слезно его умолял! — Не переживай — у меня подгорели котлеты, может сойдет за несчастье? — спросил Грант, вставляя разрезанные пополам булочки в тостер. — С ума сошел?! Не подходи к технике! Грант, сиди дома и никуда не ходи! — Может, мне на сутки снять апартаменты в психбольнице? Что, там, мягкие стены и тотальная безопасность. Все в порядке, Филип, у меня новейшая техника — ничего не случится, со мной точно. — Заряди телефон! — прокричал Филип перед тем, как положить трубку. Булочки вылетели из тостера, и Грант обжег пальцы, стараясь их поймать и разместить на тарелке. Сумасшедший дом, сумасшедшие ночь и будущий день, сумасшедший Филип и его противная черепаха. Вода из ковшика, окончательно добивая Гранта, начала выкипать на плиту, оставляя неприятные белые разводы на черной поверхности. Да пошло оно все! Приготовив самые неаппетитные за последние две недели бургеры, Грант уселся в гостиной и включил телевизор, надеясь отвлечься. Просмотрев бегущие строки на всевозможных каналах, откинулся на спинку дивана и начал обреченно разламывать вилкой подгоревшие котлеты. Артур Мур проскользнул в коридор, на носочках прошел в ванную, быстро умылся ледяной водой и заглянул в кухню — приятное бежевое свечение лампочек, расставленных на потолке в произвольном порядке, немного успокаивало — Эшли с наушниками в ушах стоял у плиты, помешивая деревянной ложкой что-то в кастрюле. На кухне господствовал аромат томатов и базилика, на столе стояла стеклянная форма с уложенными в один слой листами лазаньи. Артур подошел со спины, поставил подбородок Эшли на плечо и, подхватив из подставки чайную ложку, опустил в соус. — Спасибо, что не пальцем. — Иди ты, — сказал Артур громче, надеясь перекричать вокалиста Radiohead. — Ну, ничего так. Сойдет. — Иди спать — хватит скитаться по квартире. — Мне холодно и страшно, — прошептал Артур, проведя ладонями по плечам и предплечьям Эшли, — а ты теплый, поэтому смирись. — Господи, за что? — Потерпишь, — серьезно сказал Артур — ладони скользили по ткани футболки на груди и животе, перебирались на спину и возвращались, снова и снова. Прижимаясь губами к пространству между лопатками, забираясь дрожащими, онемевшими пальцами под края футболки, проводил подушечками по контурам шрифта татуировок от одной тазобедренной кости до другой. — В штанах теплее, — серьезно сказал Эшли, убавляя мощность конфорки, и, привстав на носочки, достал из подвесного шкафчика упаковку сухой мяты. — Серьезно, Артур, перестань меня лапать. — Никто прежде не жаловался, — обиженно сказал Артур, запуская руки в просторные передние карманы шортов Эшли. — Я до ужаса нежный партнер. — Очень за тебя рад — найди того, кто это оценит. — Ты меня хочешь. — Судя по тому, что именно твои руки шарят уже по задним карманам моих шортов, то что-то здесь не сходится. Серьезно, Артур, дверца духовки сейчас мне колени расплавит — отойди в сторону, а лучше — натри сыр, — Артур, обреченно застонав, вскрыл упаковку сыра и поднял со столешницы терку и подходящую по размеру глубокую тарелку. — Почему тебе страшно? Что-то случилось? — спросил Эшли, снимая наушники и откладывая их с телефоном в сторону. — Пока нет, но точно случится — долго объяснять. — Ты — параноик и истерик, у тебя каждый день что-то случается, — заметил Эшли, но осекся, — ладно, прежде ты не лез мне в штаны — давай, рассказывай. — Блядь, — зашипел Артур, когда лезвие терки прошлось по подушечке большого пальца. — Сука-сука-сука. — Господи, Артур, — расстроенно сказал Эшли, осторожно беря его руку в свою. — Как ты мог так глубоко порезаться на самом мелком лезвии? — Блядская черепаха, это все блядская черепаха Филипа — уже сутки не притрагивается к еде, а мы все на нервах. — Окей, — сказал Эшли, потянув Артура к раковине, и включил напор воды, — ты переживаешь из-за черепахи, допустим… — Да не из-за нее я переживаю, — сказал Артур, закатывая глаза, и поморщился от холодной воды. — Мне итак холодно, прекрати. — Согрею я твои руки, — ответил Эшли, потянувшись к аптечке — снимая зубами упаковку, трепетно наклеил пластырь на палец Артура. — Из-за чего ты переживаешь? — Я… — сказал Артур, шумно сглотнув, когда Эшли взял его руки в свои и согрел их горячим дыханием, — … короче, эта черепаха что-то вроде провидца. — И что обычно говорит? — Ты дебил? Ничего не говорит — она, блядь, черепаха! Если не ест, то случается какое-то дерьмо. Неважно, но… береги себя сегодня. — Так ты обо мне беспокоишься? — ласково спросил Эшли, склоняя голову набок. — Как мило. — Конечно, квартира оформлена на тебя, если ты умрешь, меня на улицу выгонят. — Иди сюда, ничего со мной не случится и никто тебя на улицу не выгонит. Артур поджал губы, крепко обнимая Эшли за талию, и забрался кончиками пальцев по края футболки. Все хорошо, шепотом говорил Эшли, отключая духовку и конфорку, все будет хорошо, пойдем просто поговорим. Идя в обнимку до гостиной, Артур не переставал пальцами и ладонями искать необходимое тепло,я с тобой, Артур, я рядом. Андер Дрекслер откинулся на спинку неудобного стула и потер холодными подушечками пальцев уставшие покрасневшие веки — от перелистывания внутреннего каталога словарного запаса болела голова и неприятно пульсировали виски. Разминая плечи, точечно пройдясь пальцами по лопаткам и шейным позвонкам, потянулся к стакану с водой — сделав пару больших глотков, медленно выдохнул, поднимаясь из-за рабочего стола. Предложенная комната в кампусе Колумбийского университета была крохотной: полутороспальная кровать с тумбочкой, больше походившей на комод, высокий широкий стол с компьютерным стулом у стены напротив двери, рядом — шкаф под потолок с зеркальной дверью и вместительный подоконник, превратившийся в хранилище стопки учебников и пепельницы. Проверив окошко чата, Андер написал, что попробует лечь спать и пожелал всем терпения и сил — измерив периметр десятиметровой комнаты вдоль и поперек, вытащил пачку сигарет и зажигалку из заднего кармана джинсов и, подойдя к подоконнику и открыв створки, уперся ладонью в оконную раму, вставая на носочки и разглядывая темно-зеленую лужайку под светом тусклых фонарей. Выпуская колечки сигаретного дыма, высматривая в звездах невиданные ранее созвездия, мысленно старался привести разум, охваченный огнем, в состояние легкого покоя. Эссе, седьмое за последнюю неделю, выжало последние силы — впервые Андер сверялся со всеми предыдущими, чтобы удостовериться в том, что ни разу не повторился. Судя по тишине в коридоре, все однокурсники, получившие комнаты в кампусе, спали. Андер почти вторые сутки не мог сомкнуть глаз — стоило устроиться в кровати и накрыться одеялом с головой, как случалось что-то непредвиденное: его работы теряли преподаватели, именно его помощь требовалась главному по этажу и почему-то только в четко отведенное время для сна хотелось взять ракетку и мячи и отправиться в спорт-зал. Затушив первую сигарету в пепельнице, Андер тут же принялся за вторую, жадно вдыхая вместе со смесью смолы и никотина холодный воздух. Искренне хотелось встретить рассвет из своего окна на третьем этаже кампуса — отодвинув стопку книг, Андер забрался на подоконник и расслабленно свесил ноги по внешнему водоотливу. Упираясь ладонью в оконную раму, выдыхая дым, зажмурился, почувствовав неприятное жжение в глазах. Впервые, как ему показалось, услышал звук лопнувшего капилляра — стало не по себе, словно все тело в мгновение прошибла резкая боль, граничащая по схожести с электрическим током. Внезапный отвратительный звук будильника заставил вздрогнуть — Андер с трудом удержал собственный вес, заметив, что ноги повисли на уровне окон второго этажа. Выбросив сигарету, подтянулся и тихо зашипел, ощущая невыносимую боль в запястье — растирая его пальцами, закрывая окно плечом с громким стуком, поднял с тумбочки бандаж и тут же крепко затянул на липучки. Упав на кровать, прижал ладонь к ребрам, мысленно не понимая, что именно произошло — на протяжении последних полутора недель, каждый божий день он забирался на подоконник и никогда прежде даже не держался за раму. Поднимая с тумбочки упаковку мебикара, Андер обреченно вздохнул — пустая. Проверил в шкафчиках, куртке, рюкзаке — ничего. Вернувшись в кровать, завернулся в одеяло, пытаясь унять дрожь в руках; не сейчас, ни сегодня, ни ближайшие десять лет нельзя умирать — нужно выучиться на журналиста, выиграть чемпионат и стать первой ракеткой мира официально. Андер стиснул пальцами телефон, сощурился от яркости экрана, пролистал сообщения в чате, мысленно попросил Валиума съесть хоть что-нибудь. Грант, мне нужен мебикар — твой друг из больницы может достать? Рецепт покажу после — из комнаты выходить чертовски-страшно. У Тейлора Дикинсона свободного времени, говоря откровенно, разбитые песочные часы, закатившиеся под низкий журнальный столик — не собрать, не вымести, пальцы не поранив и грязь под ногти не занеся. У него — синяки под глазами от хронического недосыпа и правая рука предательски тряслась, когда мышцы сокращались. У него к горлу тошнота подступала от каждого глотка крепкого американо, глаза за стеклами очков болезненно-красные, воспаленные, уставшие. У него нервы натянуты как струна — вот-вот порвутся, и наружу демоном вырвется гнев. Проглотив таблетку ксанакса, Тейлор выдохнул, откинувшись на спинку кресла, и глубоко вдохнул. Перемещаться по собственной квартире казалось неправильным и нерациональным — повсюду вещи Артура: коллекционные кружки из Старбакса, книги в мягких обложках, вещи в шкафах, обувь на полу в прихожей, гель для душа с приторной вишней, плойка и фен на полке над раковиной, забытый плеер на прикроватной тумбочке, сотня развешанных по стенам фотографий на канцелярских булавках. Тейлор почти две недели живет в музее, ходит по комнатам, рассматривает, но ничего не трогает. Выбросить все не поднималась рука. Остановившись напротив стены с фотографиями, Тейлор щелкнул зажигалкой и медленно выпустил тонкие струйки дыма носом — последние несколько дней полное отсутствие аппетита, срывы на преподавателей, которые, словно сговорившись, начали придираться по пустякам, тотальное чувство апатии и бессонница только от одной мысли, что придется засыпать в одиночестве. Рассматривая фотографии, боясь к ним даже прикоснуться, Тейлор, склонив голову, изучал-вспоминал счастливые и влюбленные лица. Артур был практически единственным, кто писал помимо общего чата, справлялся о самочувствии, рассказывал о съемках, едко коверкал медицинские термины, зная-помня, что у Тейлора это вызывало искреннюю улыбку.Т.Д. — Как ты?
А.М. — Чертовски-холодно. Как ты?
Т.Д. — Не могу заснуть. Не могу запомнить чертову страницу. Есть тоже не могу.
А.М. — Тебе нужен массаж и тупая комедия.
Т.Д. — Ты мне нужен. У тебя все хорошо?
А.М. — Без тебя? Относительно.
Т.Д. — Я спрашивал про вообще.
А.М. — Относительно.
Т.Д. — Звучит тоскливо и обреченно.
А.М. — Да. Именно так я себя и чувствую. Ты в порядке?
Т.Д. — Изучаю одиночество, пока не нашел ни одной прелести.
А.М. — Не будет прелести. Одиночество — это страшно. Я люблю тебя, Тейлор. Пожалуйста, поешь ради меня, ради того, что у нас было, ради себя и своей семьи. Держись, Тейлор, просто держись.
Т.Д. — Постараюсь. Иди спать. Добрых снов.
А.М. — Добрых, Тейлор, самых добрых.
Т.Д. — *Вложенный файл* Забавно. А.М. — Ты ненавидишь графические романы. Не порть зрение. Т.Д. — Смотрю картинки. Пахнет твоими духами. А.М. — А у меня совсем ничего не осталось. А нет, наврал. «Любовь навечно» осталась. Т.Д. — Сохрани как можно дольше. А.М. — В прихожей в шкафу, за коробкой с твоими зимними кроссовками кое-что лежит. Сходи посмотри. Т.Д. — Бомба? А.М. — Да, подойди ближе, нажму на кнопку, чтобы наверняка.
Тейлор поднялся с кровати, прошел в прихожую и, приставив к шкафу низкую табуретку, встал на нее — отодвинув коробку с кроссовками, удивленно приподнял бровь, смотря на золотой подарочный пакет. Потянув на себя, потерял равновесие и только в последний момент успел подставить руку под край верхней полки — удар подбородком об костяшки пальцев был неприятным, Тейлор передернул плечами от ощущения жжения и онемение и посмотрел на ладонь, из которой сочилась кровь. Проведя кончиком пальца по краю полки, нащупал острую заржавевшую металлическую рейку. Тейлор забрал пакет, прошел в ванную, обработал ладонь антисептиком и перетянул рану эластичным бинтом — запустив руку в пакет, нащупал среди сложенных вдвое стикеров серебряный портсигар, зажигалку и пачку кубинских сигар. Вернувшись в кровать, Тейлор разворачивал стикеры, внимательно вчитываясь в написанное и улыбаясь. «Люблю тебя в очках». «Люблю, когда ты целуешь меня после пробежки». «Люблю, когда ты читаешь вслух свою проклятую медицинскую литературу». «Люблю, когда ты варишь мне кофе и кормишь с ложки». «Люблю твои глаза и губы». «Люблю твою душу». «Люблю себя потому, что ты меня любишь». «Люблю нас». «Люблю наше прошлое, настоящее и будущее». «Люблю нашу квартиру». «Люблю нашу кровать». «Люблю заниматься с тобой любовью». «Люблю смотреть с тобой тупые комедии». «Люблю, когда ты целуешь мои руки». «Люблю тебя любить». «С годовщиной, любимый. Я тебя люблю. Я всегда рядом».Т.Д. — Ты — чудо. Спасибо. Просто огромное спасибо. Это то, что было необходимо. А.М. — Там ни слова лжи. До сих пор. Прости, мне нужно идти. Не грусти, Тейлор, и знай, что как минимум один человек будет любить тебя всегда. Даже если этот человек — кусок дерьма и предатель. Т.Д. — Ты сам все прекрасно знаешь, ведь так? А.М. — Конечно. Постарайся заснуть и поесть. Если захочешь поговорить, то звони. Звони просто, чтобы помолчать. Звони мне, Тейлор, я, блядь, безумно скучаю по тебе. И я себя ненавижу за то, что потерял тебя. Не отвечай сейчас ничего, а то я, Богом клянусь, возьму первый билет на самолет до Массачусетса и открою дверь квартиры своим ключом, а если это случится… Тейлор, я уже никогда тебя не отпущу.
Дэнни Голдман оттирал пальцы и ладони от крупиц карандаша, размазывая по коже дымные пятна — от света настольной лампы щипало в глазах, убавляя мощность, потер уставшие, слезящиеся глаза костяшками пальцев и, откинувшись на спинку компьютерного стула, перевел взгляд на потолок, украшенный схематичным чертежом Капитолия США от края до края. Катаясь на стуле по периметру комнаты, изредка задевая стены, шкафы и кровать, крутил барахлившее колесико кремня на зажигалке без единой капли газа. Дэнни не обратил внимание на короткую вибрацию на телефоне, подъехал к окну и, приподнявшись, выглянул на двухполосную дорогу, пустынный пешеходный переход, парковку для велосипедов и зеленый газон — руководство университета Нотр-Дам пошло навстречу и позволило занять комнату на втором этаже кампуса, буквально в десяти метрах от библиотеки с безлимитным доступом в любое время дня и ночи. Именно в библиотеке Дэнни проводил почти все свободное время: просматривая чертежи, изучая линии и стили, читая биографии великих архитекторов, даже не замечал, как ночь сменялась утром. С однокурсниками Дэнни старался не общаться, держался подальше от общественных собраний, избегал спортивного зала, боясь обратить на себя хоть какое-нибудь внимание — еще в первый день обучения почувствовал себя неловко: на него смотрели, перешептывались, улыбались, старались завести разговор и самое страшное, что Дэнни не выносил категорически, хотели прикоснуться; ему на парту постоянно прилетали записки сомнительного содержания, в шкафчике ежедневно появлялись приглашения на вечеринки, в кафетерии, стоило Дэнни пройти с подносом, учащиеся университета окидывали крайне однозначными взглядами — есть приходилось в своей комнате, пусть и на удобном стуле и вполне за комфортным столом. Дэнни не вступал в чаты, никому не давал номер и общался только с преподавателями. У тебя должны быть друзья, Дэнни. Ну хорошо, не друзья — пусть будут приятели. Тебе же нужно с кем-то разговаривать. Ни друзей, ни приятелей он не хотел — отказывался от парных проектов и, обложившись книгами, сидел в библиотеке, пока все остальные таращились на него, как на объект вожделения. Дэнни отъехал от окна, поднял с тумбочки бутылку воды и жадно отпил пару больших глотков — сон категорически не хотел приходить, несмотря на травяной сбор для успокоения нервов, на проветренную комнату, на удобную подушку и тихую музыку. Дэнни забрался в кровать в одежде — укрывшись одеялом с головой, мысленно старался расслабиться и уговорить самого себя крепко заснуть. Полчаса бессмысленного бормотания ни к чему хорошему не привело — Дэнни поднялся с кровати, набросил на плечи кожаную куртку, повернул ключ в замочной скважине и, удостоверившись, что в коридоре пусто, на цыпочках прошел к лестнице, ведущей на первый этаж. Выйдя на улицу, вдохнув свежий воздух, посмотрел на небольшую парковую зону и, заприметив скамейку, решительно двинулся к ней — опустившись на холодное деревянное покрытие, прижал колени к груди и сочувственно уставился на здание, в котором предстояло проучиться минимум ближайшие пять лет. Просидев долгие полчаса, растерев продрогшие плечи и пальцы, медленно выдохнул скопившийся в легких воздух и, решив, что свежий воздух не поможет, поднялся со скамейки и спрятал руки в карманах — пиная мелкие камушки, идя по пешеходному переходу, рассматривая усыпанное звездами небо, только в последний миг расслышал звук резкого торможения шин. — С вами все в порядке? — Да, извините, отвлекся, — сказал Дэнни, сощурившись, и растер лодыжку, которую ушиб об поребрик. — Вас подвезти? — Нет-нет, мне недалеко, — ответил Дэнни, развязывая шнурки на кроссовках и рассматривая опухшую косточку на щиколотке. — Все в порядке, вы можете ехать. — Вам помочь? У меня есть аптечка. — Нет, спасибо, — сказал Дэнни, прыгая на одной ноге до двери кампуса, — я как-нибудь сам. Войдя в здание, плотно закрыв дверь, Дэнни закусил губу от пробившей тело боли. Дерьмо-дерьмо-дерьмо. С трудом поднявшись по лестнице, пройдя по коридору, вошел в комнату, закрыл дверь на ключ и обреченно рухнул лицом в подушки — нога горела и пульсировала, повернуть и уложить стопу на подушку не получалось без боли и дискомфорта. Дэнни дотянулся до тумбочки, вытащил аптечку и, перемотав щиколотку эластичным бинтом, постарался лечь поудобнее. Доволен, Валиум? Будильник в комнате показывал шесть утра — продолжая сидеть на подлокотнике кресла, прижимаясь спиной к плечу Тревора, Филип, нервно растирая ладони, не спускал взгляда с Валиума — тот все еще прятался в панцире и изредка шевелился на нервное постукивание пальцев. — Несуразица какая-то. Филип, уже шесть утра — последний раз все списывались час назад. Все в порядке — Валиум просто хочет спать. — Когда он съест чертов салат, успокоюсь, — сигаретные окурки с трудом помещались в пепельнице, но Филип продолжал курить, одну за одной — Тревор трижды проветривал комнату, перемыл все кружки и дважды приносил свежий чай, к которому так никто и не притронулся. — Были какие-нибудь мировые катастрофы? — Конечно, каждый день случаются катастрофы — лесные пожары, песчаные бури, наводнения, извержение вулканов… войны в конце концов. Филип поднял со стола телефон и удивленно уставился на семь пропущенных вызовов от контакта, записанного, как социальный работник. — Ты слышал, что телефон звонил? — спросил Филип, нажимая на копку вызова. Тревор отрицательно покачал головой — чувствуя нервное напряжение каждой клеточкой тела, неприятно поежился, словно в комнату ворвался ураган с ледяным дождем. — Не отвечает, — тревожно сказал Филип, спрыгнув с подлокотника кресла, и уставился на Валиума. — Нет. Нет-нет-нет, — слушая женский голос, который показался Тревору неприлично-знакомым, как вспышка воспоминания из прошлого, Филип ходил кругами по комнате, с каждой секундой все больше и больше меняясь в лице. — Напиши всем, — дрогнувшим голосом сказал Филип. — Мы возвращаемся. — Куда возвращаемся? — спросил Тревор и шумно сглотнул, когда по щекам Филипа покатились первые дорожки слез. — В лагерь. Пусть все наденут черное. Дерек скончался. Похороны завтра утром — мы должны успеть.В глубокой печали нет места сентиментальности. Она окончательна, как и сами горы, как констатация факта. Она просто есть. Осознав это, ты утрачиваешь способность жаловаться. (Уильям Берроуз. Джанки)
— «Прости нас. Мы выросли грустными». Доминик вздрогнул от вибрации телефона — потирая глаза костяшками пальцев, перевел взгляд на часы в деревянном корпусе с громкой секундной стрелкой. Двадцать минут седьмого — поспать удалось примерно час — Доминик не помнил, в какой момент получилось закрыть глаза и провалиться в сон. Прочитав сообщение в чате, удивленно распахнул глаза и вскочил с кровати, чудом не запнувшись об одеяло. Квартиру медленно и наступательно заполнял аромат свежесваренного кофе — застонав от отсутствия времени, Доминик раздвинул дверцы шкафа и внимательно уставился на предложенный ассортимент, мысленно вспоминая, куда убрал все черные вещи. Найдя рубашку и джинсы, потянул вместе с вешалкой кожаную куртку и судорожно начал снимать футболку и шорты. — Ты уже проснулся? — Да. Милый, дай мне ключи от машины, — ответил Доминик, натягивая джинсы и застегивая ремень. — Верну в целости и сохранности, обещаю. — Ты куда? — спросил Коул, наливая кофе из турки в чашку. — В университет? — На похороны, — сказал Доминик и поежился от того, как ужасно это прозвучало. — Понимаешь, в машину Гранта все не влезут даже при большом желании. Надо спешить. Боже мой, как же так? — Доминик, остановись на секунду и расскажи, что случилось. Пальцы замерли на круглых пуговицах рубашки — Доминик уставился на Коула, медленно выдохнул и мысленно призвал себя успокоиться. — Дерек… Владелец исправительного лагеря Венге скончался сегодня ночью. К завтрашнему утру нужно быть похоронах. Мы должны быть, понимаешь? Это… не знаю, как объяснить… символ того, кто мы сейчас, как прошли этот путь, кем стали. Господи, какую чушь я несу. Я просто должен там быть. Я. Все мы. — Поехать с тобой? — Конечно нет, — серьезно сказал Доминик, набрасывая на плечи куртку. — У тебя сегодня сложнейшая операция — ее будут транслировать на все медицинские университеты в трех ближайших штатах, ты должен быть там и спасать жизни. Доминик смазано поцеловал Коула в щеку и побежал в ванную, чудом не запнувшись об тумбочку для обуви. Вот дерьмо. Включая напор ледяной воды, закапывая глаза отбеливающими каплями, спешно почистив зубы, умывшись и расчесавшись, Доминик вытер лицо махровым полотенцем и тут же забросил его в барабан стиральной машины. — Ты почти две недели не водил, — серьезно сказал Коул, протягивая ключи. — Будь осторожен. — Обещаю, — ответил Доминик, обхватывая ладонями лицо Коула и поднимаясь на носочки, нежно поцеловал его в губы. — Люблю тебя больше всего на свете. — И когда ты вернешься? — спросил Коул, ставя чашку с кофе на столешницу раковины, и крепко обнял Доминика за талию. — Ты вообще вернешься? — Разумеется я вернусь, что за вопросы? — Доминик, забираясь пальцами под края футболки Коула, прошелся подушечками по контуру пересмешника. — Вернусь завтра вечером, заберу тебя с работы и буду долго-долго целовать. Ты же не думаешь, что я еду к любовнику? — спросил, подозрительно сощурившись. — Моя базорексия принадлежит только тебе и сердце с чувствами тоже. — Точно? — Точно-точно, — прошептал Доминик в поцелуй, — люблю тебя. Люблю-люблю-люблю. — Береги себя, — сказал Коул. — Кивни, если понял. Доминик кивнул, быстро опустошил чашку остывшего кофе и, поцеловав Коула на прощание, поспешил в коридор, чтобы после боя с обувным рожком, засунуть в карман куртки бумажник и вслух пообещать о том, что будет беречь себя и следить за зарядкой на телефоне. Вы такой талантливый, мистер Морган, надеюсь, я доживу до момента, когда вы покажете миру свою душу. Грант спешно вошел в двери Пресвитерианской больницы, щурясь от яркого света новых ламп, простирающихся от приемного отделения до коридоров первого этажа и кафетерия — вбежав по лестнице на второй этаж, вежливо улыбаясь зевающим врачам и пациентам, быстро дошел до кабинета Итана и осторожно постучал костяшками пальцев по дверной раме — сверившись с часами, написал Филипу и Тревору, что скоро заедет за Андером и максимум через час будет у них. — Привет, нужна твоя помощь, — выпалил Грант, стоило Итану приоткрыть дверь. — Прости, вот я кофе принес. — Очень галантно с твоей стороны, — подозрительно сказал Итан, принимая стаканчик. — Что случилось? — Мне нужны таблетки — не себе, говорю сразу. — Проходи, — сказал Итан, открывая дверь шире. — Ты спал сегодня? — Да, примерно полтора часа, — Грант потер обожженные подушечки пальцев и прижался бедром к подоконнику — скользнув взглядом по граффити слона, коротко улыбнулся. — Мебикар — у друга есть рецепт, я могу попросить прислать фото. — У друга панические атаки? — спросил Итан, отпивая маленькие глотки кофе. — Грант, что-то случилось? Ты какой-то бледный. — Да, мой… наш… слишком долго. Умер один хороший человек — к утру нужно успеть на похороны. — Прими мои соболезнования, — сказал Итан, вжимая кнопку на стационарном телефоне. — Катрина, выпиши мебикар на мое имя. — Словил психоз? — Да, от твоей новой стрижки, — сказал Итан, отключившись. — Идем. Грант расслабленно выдохнул и кивнул — идя по коридору, мельком рассматривал небольшие, но вполне заметные преображения: стены были свеже-окрашены, ручки на дверях палат заменены, про новое оборудование он знал только со слов. Спустившись на первый этаж, завернув в крыло аптечного пункта, Грант вежливо и тактично улыбнулся знакомой девушке в белом халате. Сегодня Катрина была без красной помады и пучка — светлые волосы мелкими волнами ниспадали на плечи, макияж был незаметным и деликатным. — Держи, — сказала Катрина, сонно зевая, — и если узнаю, что ты стал дилером, Богом клянусь, сдам тебя Дикинсон. — У нас все пополам, — подмигнув, сказал Итан, вкладывая оранжевую баночку в ладонь Гранта. — Долго ехать? — Часов восемь, — ответил Грант и, выйдя из больницы, глубоко вдохнул свежий воздух. — Ничего, я справлюсь. — Будь осторожен, — сказал Итан, щелкая зажигалкой. — Звони, если что-нибудь понадобится. — Нет, я позвоню просто так, — решительно сказал Грант, тепло улыбаясь. — Как твоя команда? — Все еще в трауре, — ответил Итан. — Приедешь, поговорим. И помни: береги себя. Грант кивнул, помахав на прощание, снял машину с сигнализации и забрался в салон на водительское сидение, включая печку и радио. Ты тоже береги себя, произнес одними губами, поворачивая ключ в замке зажигания. Грант, солнышко, тебя невозможно переспорить, используй это, как свое главное оружие. Сообщение о смерти Дерека застало Артура в кухне — чайная чашка упала на пол, разбившись на три крупных и десяток мелких частей. Артур подхватил мусорное ведро, осторожно, чтобы не пораниться, начал перекладывать осколки, стараясь сосредоточиться. В сообщении от Доминика говорилось, что машина будет подана через тридцать минут и нужно поспешить — покончив с осколками, Артур задвинул ведро, вытер тряпкой разлившийся чай и побежал в комнату. — Что случилось? — У меня нет времени, чтобы все доходчиво объяснить — я уезжаю на два дня. — У тебя съемка назначена на вечер, — напомнил Эшли, — ты хотел ее. — Плевать на съемку. Мне сейчас на все плевать — я еду на похороны одного хорошего человека, единственного, кто не кривил лицо и не перешептывался, смотря на меня, — увидев рубашку с острыми заклепками на плечах, Артур с трудом сдержался от желания разрыдаться навзрыд. — Пожалуйста, уйди, мне нужно сосредоточиться. Закрывая ладонями лицо, глубоко вдыхая носом, Артур нервно кусал губы и умолял себя удержаться от вызволения наружу дикого вопля, который метался по горлу и пищеводу. Ты такой экстравагантный, Артур, тебе бы по подиуму ходить. Не смейся, я говорю чистую правду — подумай об этом. Переведя взгляд на татуировку «смерть ближе, чем ты думаешь», обреченно застонал, стягивая футболку за горловину. — Никуда я не уйду, когда ты настолько подавлен, — сказал Эшли, садясь на пол рядом с Артуром. — Принести тебе что-нибудь? — Нет, ничего не нужно, — надломленно проговорил Артур, натягивая рубашку с заклепками на плечи. — Просто побудь где-нибудь поблизости и ничего не говори — я займу ванную на пару минут, ладно? — спросил, глубоко вдохнув, поднялся на ноги и вытянул из шкафа черные джинсы. — Сделать тебе чай? — В другой раз, — сказал Артур, нагнувшись, и оставил короткий поцелуй на лбу Эшли. — Береги себя, слышишь. Обещай. — Обещаю, — ответил Эшли, сжимая пальцами руку Артура. — Будь осторожен. Если нужно будет тебя забрать, ты знаешь, кому позвонить. Спасибо, произнес Артур одними губами и скованно, вымученно улыбнулся. Оказавшись в ванной, быстро умылся и почистил зубы, старясь не смотреть на отражение. Боясь увидеть сломленного парня с красными волосами вновь, сильнее зажмурился, чувствуя во рту привкус кофе и треск зерен на зубах. Он ни разу не позвонил Дереку практически за год и от этого становилось тошно — всегда не было времени, всегда были проблемы, всегда было пресловутое «потом». Прости меня, прошептал Артур в пустоту ванной комнаты, прости за то, что не сказал спасибо. Артур обулся, обнял Эшли на прощание, схватил с тумбочки сумку, быстро вышел за дверь и нервно вдавливал кнопку вызова лифта — наплевав на все, спустился по лестнице и передернул плечами от резкого порыва ветра. На парковке разразилась сигнализацией черная БМВ — Артур решительным шагом прошел к пассажирскому сидению и, только оказавшись в салоне, позволил себе разрыдаться. — Тише-тише, — сказал Доминик, кладя ладонь Артуру на плечо, — мы все мудаки, не кори одного себя. Андер ходил кругами по вымощенным камнем дорожкам университета, не сводя взгляда с наручных часов — отстояв длинную очередь к кабинету декана, вывалив на него поток информации, меря шагами кабинет и заставляя нервничать исключительно всех, смог донести информацию о том, что ему необходимо уехать на пару дней — всучив два дополнительных эссе декану, вежливо кивнул, принимая пропуск. Сообщение, полученное несколько часов назад, выбило почву из-под ног — Андер даже не попрощался, когда уезжал, Андер был тем еще придурком, и теперь Андеру от самого себя омерзительно. Грея руки дыханием, рассматривая парковку преподавателей, Андер клялся, что впредь никогда больше не будет скрывать чувства — теперь он станет искренним и честным, всегда будет поддерживать, всегда благодарить, всегда спрашивать о самочувствии и никогда и ни за что не бросит большой теннис. Я вчера случайно подсмотрел твою тренировку, Андер. Просто немыслимо, как ты можешь преображаться — ты очень талантлив, никогда не забывай об этом. И теперь у тебя точно есть настоящий фанат, пусть он толком и не разбирается в правилах. Андер перевел взгляд на небо, грустно улыбнулся быстро-плывущим облакам и обнял себя ладонями за плечи. Никогда не забуду, обещаю. Никогда. — Андер! Андер кивнул, быстро пересек лужайку, направляясь к единственной машине с включенным двигателем — забравшись на пассажирское сидение, крепко обнял Гранта за шею и нежно поцеловал в висок. — Как ты? — Отвратительно, — признался Грант, доставая из кармана пиджака баночку мебикара. — Держи. — Спасибо, — выдохнул Андер, проглатывая таблетку без воды. — Как Филип? — У него истерика… самая настоящая истерика, — сбивчиво, по слогам ответил Грант, выворачивая руль вправо. — А ты как? — Вступил в бездну и не могу найти выход, — сказал Андер, прижимаясь лбом к стеклу, — внутри все горит и колотится. — Понимаю, — сказал Грант, вбивая адрес в навигатор. — Вот же дерьмо. Так не должно быть. — Может… может нам нужно вернуться к началу? А… другого выхода не было? Прости, я несу полную чушь. Грант вместо ответа крепко сжал пальцами плечо Андера, давая понять, что готов выслушать любую чушь, лишь бы от него снова не отгородились. Тейлор посмотрел на экзаменационный билет и обреченно вздохнул. Первичные и вторичные менингиты и энцефалиты. Клинические проявления. Течение болезни. Остаточные явления. Медико-педагогическая коррекция. Взявшись за ручку, склонился над партой и начал спешно писать, не сводя взгляда с настенных часов — в голове, словно по щелчку пальцев, выстроились ответы с точными тезисами и аргументами. Не поспевая за мыслью, Тейлор писал небрежным почерком, который сам не мог разобрать. Прочитал твой роман, Тейлор, такая жуть — будто в операционной побывал в первых рядах, и страшно, и волнующе, и интересно. С нетерпением жду следующего. Медицина, Тейлор, твоё на все сто процентов. — Я все! — Прошло только двенадцать минут, мистер Дикинсон, — ответил преподаватель, сверяясь с наручными часами. — Вы уверены? — Да! — решительно сказал Тейлор, подхватывая с пола саквояж, и дошел до стола преподавателя под удивленные взгляды однокурсников. — Закончим как можно быстрее, мне нужно успеть на похороны. — К-куда? — удивленно спросил преподаватель. — Почему вы не сказали? — Потому что вы бы отпустили меня с экзамена, а он бы не хотел стать причиной моего прогула, — сказал Тейлор, продвигая по столу листок с ответами. — Я отвечу на любые вопросы, только, прошу, давайте поспешим. Тейлору хватило семи с половиной минут, чтобы получить высший бал, пробежаться по коридору, объяснить все охраннику и, выписав пропуск на два дня, сесть в машину и завести двигатель. Судя по часам на приборной панели, он приедет ровно к тому моменту, когда самолет Дэнни приземлится в аэропорту — включив музыку на максимум, пристегнувшись, вытащив сигарету из портсигара, вдавил педаль газа в пол, стараясь выбросить из головы все посторонние мысли вместе с сигаретным дымом. Дэнни, прыгая на одной ноге по терминалу, мысленно проклинал отвратительный ночной променад. Кладя паспорт и билет на стойку, нервно улыбаясь девушке, стучал кончиками пальцев по поверхности стола — сверяясь с часами, просматривая сообщения в чате, обреченно ждал, пока его данные введут в компьютер. Натягивая ворот черного свитера практически до подбородка, перевешивая лямку сумки с одного плеча на другое, скользил взглядом по табло, мысленно стараясь приостановить время. — Это ты нарисовал? — удивленно спросил Дерек, разглядывая схематичный рисунок здания на листе формата А4. — Дэнни, да у тебя настоящий талант! Смотри, какие четкие линии. — Пустяк. Это нужно просто сжечь к чертовой матери, чтобы больше никто не увидел. — Глупости какие. Сжечь можно все и всегда, а вот довести до совершенства… Задумайся, Дэнни. Кстати, у меня остались угольные карандаши, возьмешь? — Вы же все равно не отстанете, да? Дэнни расстегнул молнию на боковом кармане сумки, коснулся кончиками пальцев потертого пластикового корпуса с угольными карандашами и затупленным лезвием, и перевел взгляд на окно. Спасибо, Дерек, спасибо за все. — Проходите в зал ожидания. Вам очень повезло, рейсы в такую глушь у нас редкие. — В глуши, — нервно сказал Дэнни, выдергивая из рук девушки билет и паспорт, — больше души, чем в мегаполисах. Тревор нервно заламывал пальцы, наблюдая за метаниями Филипа по квартире — Написав Гранту, что они немного задержатся, прошел в кухню, налил в кружку теплой воды из чайника и бросил ложку чайного сбора с гибискусом. Вернувшись в комнату, удивленно распахнул глаза. — Поставь Валиума на место! — Нет-нет-нет, — истерично проговорил Филип, перекладывая камни и раковины на дно картонной коробки с круглыми отверстиями на крышке. — Я должен быть с ним. Мы еще никогда не расставались надолго. — Филип, посмотри на меня, — серьезно сказал Тревор, дергая его за руку. — Он справится — еды хватит на неделю, а мы едем всего на два дня. — Я его не брошу, понятно? — Филип одернул руку, взял Валиума в ладонь и трепетно уложил на дно коробки — сложив еду и воду в рюкзак, забросил лямки на плечи и, глубоко вдохнув, поднял коробку. — Когда Дерек подарил мне Валиума, то попросил направить на него всю маниакальную одержимость героином. Это создание, Тревор, прекрасное и умное — оно не заслуживает оставаться здесь в одиночестве, вдалеке от меня. Моя черепаха едет со мной, нравится это тебе или нет. — Прости, — шепотом ответил Тревор, — конечно он едет с нами, только давай я его понесу — у тебя руки трясутся, а Валиум не заслуживает упасть на холодный асфальт и не дай Бог закатиться куда-нибудь под машину. Филип посмотрел на Тревора с сомнением — взвесив все за и против, протянул коробку и от незнания, куда деть руки, обхватил пальцами лямки рюкзака. — Привет, Филип, смотри, какого прекрасного друга я тебе принес, — тепло сказал Дерек, опускаясь на край кровати. — Ну же, посмотри. — Черепаха? Бред какой-то, — ответил Филип, расчесывая короткими ногтями следы от уколов на предплечьях. — Что мне с ней делать? Играть ею вместо фрисби? — Кормить, ухаживать, менять воду в аквариуме — подари ему заботу, Филип, я верю, что у тебя получится. — У меня дома цветы в горшках дохнут, а ты притащил мне черепаху. Какой же ты идиот, Дерек, — раздраженно сказал Филип, забирая аквариум. — Ну что, как тебя назвать, чтобы хоть какая-то симпатия к тебе возникла? Точно, Валиум. Слышишь, херня в панцире, теперь у тебя есть имя.Во сне я оказываюсь в доме 4664 по Першинг-авеню, где я родился. На втором этаже, у входа в мою старую спальню, меня поджидает белокурый ребенок. — Ты — Билли? — спрашиваю я. — Я кто угодно для тех, кто меня любит, — отвечает он. (Уильям Берроуз. Кот внутри)
Асфальтовая дорога, ведущая к лагерю Венге, превратилась в разбитое месиво камней и бездорожья — воздух, все такой же свежий, врезался в открытые окна, словно желал, чтобы его вдохнули как можно сильнее. После Нью-Йорского холода, здесь было по-настоящему тепло: по улицам бегали подростки в футболках и шортах, молодые девушки в платьях и босоножках, юноши в распахнутых на верхние пуговицы рубашках. От треска и скрежета кованных ворот становилось не по себе — когда третья машина заняла место на парковке, когда заглушились двигатели, когда одновременно открылись двери и багажники, стало не по себе. Лагерь Венге выглядел также: три деревянных домика, столики на лужайке, гриль, собранные в кучи опавшие листья, кристально-чистые окна. Изменилось одно — не было Дерека с выученной за долгие годы улыбкой, в неизменных клетчатых рубашках, хлопковых брюках и разноцветных кепках — никто больше не встречал, не проводил экскурсии и, несмотря на жару, стало по-настоящему холодно. — Мальчики! — воскликнула Леа Портер как можно радостней, но ее бледное, поникшее лицо выдавало настоящую панику и тревожность. — Спасибо, что приехали, — она будто постарела и неприглядно осунулась — наброшенная на плечи вязанная шаль ее совершенно не грела — содрогаясь всем телом, целуя парней в щеку, лепетала об ужасной ситуации, случившейся вчера. — Давайте пройдем в дом, — тревожно сказала Леа, указывая рукой на дверь. — Поужинаем? Хотите выпить? — Не переживай, мы пообедали два часа назад — поужинаем позже, — ласково сказал Грант, обнимая Леа за плечо. — Как ты? — Ужас, мальчики, просто ужас, — бессвязно говорила Леа, открывая скрипучие двери дома. — Вчера… вчера… Это так страшно, мальчики. Садитесь-садитесь. По законам инстинктов, по законам вселенной, Филип сел рядом с Грантом, тут же придвигая к себе пепельницу, рядом с ним сел Андер, скользнув взглядом по привычным книжным корешкам и по пейзажу за окном принципиально за плечом Тейлора. Леа, нехотя, заняла место Дерека. Рядом расположились Тревор и Дэнни, Доминик сел рядом, Артур опустился на стул рядом с Тейлором, кивнув в качестве приветствия, и тут же обхватил дрожащими пальцами край стола. Казалось, что время начало резко и внезапно отматываться назад, словно стрелки крутились против часовой. — Детки! — воскликнула Пилар, хлопнув в ладоши — похудевшая, с потухшим взглядом, все еще излучала тепло мексиканских земель и полей. — Чай… я принесу чай. — Я помогу, — сказал Дэнни, поднимаясь со стула — перемотанная эластичным бинтом нога в одно мгновение перестала болеть и пульсировать, даже получалось на нее наступать, пусть и осторожно. — Как вырос, красивый какой стал, — тепло сказала Пилар, поцеловав Дэнни в лоб. — Еще помнишь, где все находится? Дэнни кивнул, крепко обхватывая двумя руками теплую ладонь Пилар. Он помнил, на каких полках чай, в каких шкафах — сервиз… и еще он помнил газовую горелку, спрятанную за стенкой холодильника, каждый проложенный маршрут для экстремального бега, каждый магазин, в который они с Грантом ездили на протяжении полугода, каждую кнопку на панели беговой дорожки, каждый сожженный лист. Дэнни отсюда будто и вовсе не уезжал — также пахло деревом и гвоздикой, почему-то катастрофически-сильно захотелось собрать пазлы. — Что произошло? — спросил Тейлор, сцепляя пальцы на поверхности стола в замок, и перевел взгляд на стену и практически выцветшее пятно от брошенной им чайной кружки. — Дэнни ушел, чтобы не слышать подробности. — В-вчера… — начала Леа, согревая дыханием продрогшие бледные пальцы. — К-какие-то… — Называй вещи своими именами, дорогая, — сказал Донни Чейз, оперевшись плечом на дверную раму. — Вчера какое-то отребье с оружием наперевес ворвалось в наш дом, чтобы найти деньги. Артур шумно сглотнул и уставился на белую скатерть на столе — все тело в мгновение прошибла дикая, знакомая боль; оружие было самым ненавистным предметом в этом мире, тем единственным, от которого нужно избавиться всему человечеству разом. Ладонь Тейлора легла на колено Артура и некрепко сжала, призывая успокоиться и сдержаться. Пожалуйста, держись. Пожалуйста, верь мне. Пожалуйста, абстрагируйся. Ткань черных брюк на бедре Донни Чейза выпирала широким жгутом и переливалась в свете люстры — ощутив, что кровотечение не успокаивалось, он придвинул стул и осторожно, вытянув поврежденную ногу вперед, опустился на край — некогда загорелое лицо посерело, под глазами пролегла синева, на переносице виднелась линия запекшийся крови. — Простите, мне надо… — выдохнул Артур и вскочил со стула, прикладывая ладонь ко рту. Тейлор заставил себя остаться на месте и только кивнул Андеру, — вбежав на второй этаж, Артур упал на колени перед унитазом и, вцепившись пальцами в ободок, громко проблевался, содрогаясь всем телом. Тише-тише, ласково сказал Андер, садясь рядом и крепко обнимая его со спины, пожалуйста, успокойся. Успокоиться Артур не мог — выблевывая смесь желчи и крепкого чая из придорожного кафе, подростковый страх и боль от потери отца в столь юном возрасте от идиотского, отвратительного, беспощадного оружия — все это было чересчур. Пули действительно не знали, в кого стреляли, прошептал Андер, прижимаясь лбом к лопаткам Артура, виноваты только люди. — Да-да, — ответил Артур, отматывая туалетную бумагу и вытирая губы. — Словно переключатель сработал. Мне очень жаль, — проведя дрожащими ладонями по лицу, откинулся на грудь Андера и глубоко вдохнул. — Тейлор в такие моменты всегда говорил о глупой романтичной чуши, рассказывал, что мы могли бы жить у моря, в маленьком шумном городе, а наш дом-бунгало выходил бы окнами на широкий пустынный по утрам пляж. Мы бы любили завтракать на открытой террасе, намазывая джем на хрустящие тосты и запивая их свежесваренным кофе со сливками. Тейлор рассказывал бы о своих планах на день, я бы кивал, не вслушиваясь в речь и просто наслаждаясь видом набегавших на берег волн и маячивших на горизонте яхт, катеров и лодок. Мы бы превратились в скучную, романтичную пару, знающую друг о друге все секреты, и остались бы вместе навсегда и, возможно, даже дольше. — Ты его еще любишь, — сказал Андер, крепко сжимая пальцами ладони Артура. — Кто знает, Артур, может ты вовсе не проебался. — Жизнь то еще дерьмо, — заключил Артур, усмехнувшись, — все хорошее, что она мне дала, я проебал по собственной глупости. И все это, — небрежно обвел рукой унитаз, темные стены и отсутствие света, — я заслужил, как никто другой. — Ты — хороший человек, — сказал Андер, поднимаясь на ноги, и протянул Артуру руку. — Дерьмо я, а не человек, — честно сказал Артур, вжимая кнопку смыва на унитазе, и подошел к раковине, — и каждое грубое слово и действие заслужил — я сделал Тейлора таким, слишком люблю, когда грубо, мне нравится чувствовать себя слабее, я… я питался агрессией и болью, зная, что после проснется небывалая нежность. Господи, какое же я дерьмо, — включив холодную воду, быстро умылся и прополоскал рот, — меня нужно изолировать от общества. — Все совершают ошибки, — ответил Андер, протягивая полотенце. — Кто-то большие, кто-то — поменьше. Ты еще будешь счастливым, поверь мне. — Спасибо, дорогой, — сказал Артур, возвращая полотенце на крючок. — Как же я хочу чертов кофе. — Пойдем, сегодня можно, — ответил Андер, беря Артура за руку, — но кофе тебе приготовлю я. Стоя в кухне, скользя взглядом по профилю Пилар и Дэнни, Артур, обнимая себя руками за плечи, нервно покусывал нижнюю губу, мысленно ставя себе извечный диагноз: синдром Адели. — Hell is empty and all the devils are here, — сказал Дэнни, доставая с полки холодильника баллон со взбитыми сливками — сняв крышку и взболтав, украсил поверхность кофе в чашке Артура белым, объемным цветком. — Смотрите, он заводит часы своего остроумия; сейчас они начнут бить, — ответил Артур цитатой Шекспира из той же «Бури». — Спасибо, милый мальчик, — переведя взгляд на вазочку с мятными леденцами, коротко улыбнулся. Дэнни, проследив за его взглядом, смутился и покраснел. — Пойду отнесу чай, — произнес Дэнни как-то неестественно и сковано — подхватив поднос, кивнул Пилар, которая держала в руках крупный пузатый чайник, и нерешительно зашагал до дверей. — И что это было? — спросил Андер, запрыгивая на столешницу — стенки пол-литровой чашки с зеленым чаем в руках приятно грели ладони, аромат лаврового листа, свежеприготовленного кофе и булочек с корицей относил сознание в мир тепла и спокойствия. — Я чего-то не знаю? — Здесь я поцеловал Дэнни, — сказал Артур, отпивая кофе и слизывая с губ сливки. — Да, пока ты пытался понравиться моему парню, я тоже времени зря не терял. — Ты поцеловал Дэнни? — удивился Андер и вопросительно приподнял бровь. — И как он отреагировал? — Удивился примерно также, как и ты. Думаю, ему понравилось. Брось, я лучший для этого вариант. — Не знаю и знать не хочу. — Конечно-конечно, — согласился Артур, игриво подмигивая. — Ладно, хватит прятаться, пойдем. Bebe, tienes bollos en el horno, — серьезным голосом продолжил, вернувшись в столовую и смотря прямо на Пилар. — ¡Dios mío, lo olvidé por completo! — заверещала Пилар и убежала в кухню, даже не успев расставить чашки по местам. Занимая место, Артур поставил перед собой кружку и сцепил пальцы в замок, разглядывая оставшуюся половину с разрушенным цветком взбитых сливок; обручальное кольцо, висевшее на тонкой золотой цепочке на шее, приятным холодком проходилось по груди. Повисла напряженная, пугающая тишина: Филип скользил взглядом по книжным корешкам в шкафу, Грант пил крепкий черный чай, Андер потирал уставшие, покрасневшие глаза, Дэнни смотрел на свои сцепленные в замок руки, Тревор — в окно, Доминик печатал сообщение в телефоне, Тейлор изучал стены и потолок. Леа Портер вернулась в столовую, потирая холодные бледные ладони и говоря, что Донни нужно немного полежать и поспать — рассказав в общих чертах ужас, произошедший ночью, дрожа телом, заливаясь слезами и нервно вдыхая, умалчивала о страшных подробностях, отнявших жизнь Дерека. — Вы же останетесь на ночь? — испуганно спросила Леа, вытирая хлопковым платком слезы. — М-мы с Пилар подготовим ваши кровати. М-мальчикам, которые жили здесь, пришлось уехать… т-такой стресс никому не пожелаешь. — Конечно останемся, — ответил Филип за всех и положил ладонь на плечо Леа, — и с кроватями разберемся сами, не переживай из-за этого. — Да, — сказал Грант, — тебе самой нужно отдохнуть — не бойся, мы будем следить за воротами и дорогой. Пилар поставила поднос с булочками на стол, сразу две отложила в отдельную тарелку и придвинула ее к Дэнни. Покушай, дорогой, покушай, а то совсем бледный и истощенный. Поблагодарив Пилар и Леа за ужин, парни убрали за собой посуду, собрали со стола скатерть, отмыли чайник, чашки и тарелки. Выйдя на лужайку, разместившись на газоне, никому не хотелось произносить ни слова — провести время в тишине и относительном спокойствии казалось чем-то невероятным и по-настоящему необходимом — свалив пыльные пледы и подушки, разведя костер, уставившись на пламя, все поймали себя на мысли, что провести ночь в тех же кроватях — истинная дань уважения. — За все долгие недели, что я здесь провел, — начал Грант, кладя ладони на плечи Андера, сидящего впереди, — Дерек ни разу меня не отчитал за воровство, напротив, он будто специально оставлял свои часы на различных видимых местах… именно меня он подпустил к деньгам и к закупке продуктов, а ведь… ведь я мог просто уехать и никогда не возвращаться. Не знаю почему, но он всегда мне доверял. — Когда я только приехал, — продолжил Филип, прижимаясь к плечу Тревора своим, — Дерек почему-то разглядел во мне нечто большее, чем озлобленного на весь мир наркомана — он никогда не отходил и не боялся, когда меня выламывало… поначалу даже разрешал курить косяк на веранде по субботам, а сам сидел рядом и просто наблюдал, говоря: «нет, парень, это совсем не твое». — Когда моя нога впервые переступила порог лагеря Венге, — сказал Дэнни, откидываясь спиной на грудь Тейлора, — казалось, что это самое ужасное, что могло со мной случиться. Дерек часто и долго со мной разговаривал об интересах, выведывал, что именно мне близко, часто ошибался, но в итоге… в итоге он мне очень помог. — Первым вечером я увидел, как Дерек тащит на плече боксерскую грушу — непосильную ношу, он нес с такой гордостью и уверенностью, будто занимался этим каждым день. Наверное, она до сих пор висит в подвале — покрытая пылью, с вмятинами от ударов, с рассыпанным песком на полу, — надломленно произнес Тревор, проведя ладонями по лицу, и жадно вдохнул. — Почему-то он верил и знал, что нужно давать выход агрессии, будто сам сталкивался когда-то с подобным. — Согласен, — ответил Тейлор, заведя руки за спину и запуская пальцы в мягкую и такую знакомую траву газона. — Несмотря на страх от близкого присутствия, Дерек всегда старался со мной заговорить. Что говорить… он даже мои романы прочел — испугался меня конечно больше, но разглядел что-то еще. Дерек всегда говорил, что мое мировоззрение устроено по-другому и этого совершенно не нужно стесняться. — Помню день, когда Дерек притащил стопку пледов и одеял и с довольным видом сложил все на мою кровать, — сказал Андер, улыбнувшись. — Помню, с каким интересом он рассматривал теннисную ракетку и мячи, помню, как улыбался, когда находил в интернете статьи с моим именем. Казалось, что… что он был одним из немногих, кто по-настоящему мной гордился. — Это самая большая потеря, — признал Артур, обнимая прижатые к груди колени руками. — Казалось, что он не видел во всех нас того плохого, что действительно есть. Словно искал искру света во мраке, словно верил в лучшее. Дерек всегда извинялся за сказанные в порыве злости слова, всегда говорил, что лучшее впереди, всегда интересовался, что именно творится в душе. О чем мы думаем, о чем говорим, о чем молчим. Все это… так чертовски-неправильно. — Возможно, я его со всем не знал, но Дерек казался искренним и верным своему делу, он действительно беспокоился за это место и верил, что оно способно исправить ни одну искалеченную судьбу. А помните, как он отрывался в том занюханному клубе? Ну правда, настоящий ковбой. Так все, перестань реветь, — серьезно сказал Доминик, обнимая Артура со спины за плечи. — Всем жаль, что не нашли времени, чтобы вернуться и просто поговорить. — Мальчики, вы еще не спите? — тихо спросила Леа, махнув рукой. — Пойдемте, хочу вам кое-что показать, — дверь в кабинет Дерека была плотно закрыта, через щель между полом и рамой лился приятный желтоватый свет — судя по шуму листвы, окна были открыты. Шумно сглотнув, каждый признался самому себе, что никогда прежде не переступал порог этого кабинета. Совсем крохотное, стоило Леа открыть дверь, помещение со светлыми обоями, двумя столами-партами под широким окном с темно-синими занавесками, креслом-качалкой с клетчатым пледом и торшером с фиолетовым абажуром на лампе, удобно устроившимся на невысокой тумбочке, на полке, одной единственной, стояли книги по психологии, строительству и пара романов Тейлора и Доминика рядом с небольшой открытой шкатулкой с часами и запонками. — Это тебе. Он… он не успел подарить, — сказала Леа, поднимая со стола печатную машинку и протягивая ее Филипу. — Очень долго чинил ленты и ручку. Надеюсь, тебе нравится. — Конечно, — ошарашено произнес Филип, проводя кончиками пальцев по клавишам. — Настоящее произведение искусства, — небольшая с черным лакированным корпусом и золотым названием на рамке бумагоограничителе, между листами бумаги был вложен самодельный конверт, который Филип по собственной глупости и по вине нечеловеческого эгоизма даже не удосужился прочитать практически год назад. — С ума сойти, — выдохнул Артур, рассматривая в деревянных рамках для фотографий обложки журналов с собственным лицом — трепетно проведя кончиками пальцев по стеклу, задержал дыхание, мысленно уговаривая себя не разрыдаться. — Он… он действительно нами гордился. — Все, соберись, — тепло сказал Доминик, заключая Артура в объятия и позволяя разрыдаться на своем плече. — Тише-тише. Андер скользил взглядом по стенам с вырезками статей и распечатками из интернета о победах на чемпионатах, Дэнни — по собственным рисункам, держащихся на портновских булавках, Грант — по раскрытой на столе папке с пометками в судебных процессах и газетных статьях, Тревор — по фотографиям в хоккейной форме и с кубком в руках. — Пойду покурю, — нервно сказал Тейлор, вынимая из кармана брюк портсигар и зажигалку. — Это все… слишком, — выйдя на крыльцо, сел на ступени, прижавшись спиной к стойке перил, и жадно затянулся. — Ни один из нас этого не заслужил, — сломлено произнес Тейлор, и Доминик практически впервые видел в его глазах искренние слезы. — Н-наш отец никогда таким не был… я… я не знаю, как реагировать. — Давай, иди сюда, — тепло сказал Доминик, опустившись перед Тейлором на колени, и потянул его на себя. — Пожалуйста, не ломайся сейчас, пожалуйста, Тейлор, ты всегда был сильнее меня. — Это несправедливо, — прошептал Тейлор, прижимаясь лбом к груди Доминика. — Мы совсем ничего не знали о нем… но он, кажется, знал о нас все. — Мы знали, что он был добрым и честным человеком, который иногда вел себя глупо, словно ребенок, делающий первый шаг во взрослую жизнь. Теперь мы знаем, что он был сентиментальным, мудрым и таким своим человеком, — прошептал в ответ Доминик, крепче обнимая Тейлора за плечи. — Ты знал, что тыквенный сок — природное снотворное? — Нет, — честно сказал Тейлор, усмехнувшись. — Где ты был с этой информацией раньше? — Раньше я ее не знал, — ответил Доминик, обхватывая ладонями лицо Тейлора. — Как прошел твой экзамен по неврологи́и? — спросил, едко грассируя и неправильно ставя ударение. — Артур научил? — улыбнувшись, спросил Тейлор, вынимая из портсигара новую сигарету. — Все, достаточно нежностей, убери руки. — Извините, — притворно-обижено произнес Доминик, забирая сигарету из рук Тейлора и крепко затягиваясь. — Вас, молодой человек, не понять. — Я сам себя не понимаю, — признал Тейлор, переведя взгляд на небо. — Мне совсем не с кем поговорить по душам, теперь… когда я действительно хочу поговорить, никого нет рядом — я совсем один, Доминик, живу в музее несостоявшейся семейной жизни, учусь среди богатых снобов, единственное развлечение которых — склеить телку или парня на ночь. Я чувствую себя по-настоящему лишним. — Ты всегда был с другой планеты, — ответил Доминик, проведя пальцами по волосам Тейлора, и вернул сигарету, — всегда был обособленным ото всех, всегда был примером стойкости и холоднокровия. — У меня был Артур, — прошептал Тейлор, крепко затянувшись, — всегда ждал из университета с горячим обедом, стойко выслушивал произошедшее за день, улыбался и, знаешь… уходил в тень, когда я хотел побыть наедине с собственными мыслями. Всегда был рядом, но никогда не доставал идиотскими вопросами, ему всегда было плевать — кто моя семья, сколько они зарабатывают и что нас ждет в будущем. Как будто ему хватало того, что я просто был рядом. — А Дэнни? — Он отстраняется от меня. Не знаю, как обьяснить… словно… словно я заставляю его быть с собой. — Дэнни такой человек, — ответил Доминик, прижимаясь спиной к параллельной стойке перил, — он еще так молод, а ты уже хочешь от него слишком многого. Ведь, если быть объективным, ты никогда не уедешь из Массачусетса навсегда? У тебя там все — воспоминания, квартира, учеба и настоящая жизнь. Ты… ты просто не приживешься в другом месте. Вдали от матери и брата, вдали от меня, вдали от отца… — Massachusetts General Hospital пригласил меня на практику этой зимой. Я не знаю, что им ответить, Доминик — они следили за мной с первого курса, и я действительно хочу там работать, но если останусь там… — Тейлор затушил сигарету и сразу же вытащил из портсигара следующую, — все рухнет, понимаешь? Возможно… мы видимся все вместе практически в последний раз. Господи, как это ужасно и странно. Мама рвет и мечет, говорит, что я должен пойти по ее стопам в Пресвитерианской больнице, пройти практику, получить должность заведующего отделения хирургии, после — главврача. И знаешь… в какой-то момент, я был даже согласен, но судьба развернулась иначе — Итан Абрамсон отверг мою кандидатуру, а значит… значит не будет никакой Пресвитерианской больницы. Я правда пытался, но ты прекрасно знаешь, что я не из тех, кто оправдывает возложенные на него ожидания. И просить Дэнни бросить все и уехать со мной — немыслимо и неправильно. — Это только твоя жизнь, Тейлор, — серьезно сказал Доминик, вытаскивая из кармана пиджака пачку сигарет, — я хоть и твой брат, но советник из меня — откровенное дерьмо. В свое время я смог бросить все и приехать к тебе, в свое время мне было плевать, что это разные страны, длинные перелеты и жуткая глухомань. Я приехал потому, что ты меня об этом попросил, и я попрежнему буду приезжать по первому звонку, ничего не прося взамен. Если… знаешь, если отмотать время назад, перенестись в мотель Эстер, я бы поехал в любую точку на карте мира, куда бы ты ткнул пальцем. — Я это знал, — честно ответил Тейлор, — и поэтому поступил именно так. Я отпустил тебя, чтобы ты смог найти нечто большее, пускай… и сам остался ни с чем. Я не ценил Артура, не ценил тебя. Господи, Доминик, какое же я неблагодарное дерьмо. — Нашел, кому это говорить. Я переспал с твоим парнем. Хуй знает, что и кому хотел доказать. Это… это как подсознательно стать еще ближе к тебе. Как бы странно это не звучало. А может, хотел отомстить. Если бы я сам знал, что мной тогда двигало. Хотелось бы списать все на алкоголь… — сказал Доминик, запрокинув голову к небу и выпустив кольцо дыма, — я искренне верю, что теперь у нас обоих все будет иначе — с чувствами, по-настоящему, понимаешь? — Главное: снова все не проебать, — сказал Тейлор, грустно улыбнувшись, — мы итак проебали слишком многое. — Например: возможный тройничок, — рассмеявшись, сказал Доминик, поиграв бровями. — Только представь насколько ты это было охуенно… ну, наверное. — Наверное, — ответил Тейлор, пожимая плечами. — Надеюсь, мы никогда этого не узнаем. — Ты даже не фантазировал? — Иди нахуй, — сказал Тейлор, бросив в Доминика затушенным окурком. — Это как представить отца с нашими матерями вместе. — Я сейчас проблююсь, — серьезно сказал Доминик, поморщившись, и передернул плечами. — Думаешь, здесь еще хранится твое безалкогольное пиво? — Пойдем и посмотрим, — ответил Тейлор, поднимаясь на ноги и протягивая руку Доминику. — Мы настолько эгоисты, что даже смерть хорошего человека обратили в собственные проблемы. — Он был бы рад, что мы поговорили, — сказал Доминик, обнимая Тейлора за плечо и крепко целуя в висок. — Знаешь… погибнуть, защищая свое детище… наверное, прекрасно. — Я бы тоже так хотел, — признал Тейлор, открывая дверь кухни. Доминик запрыгнул на столешницу, по-детски болтая ногами, и уставился в окно. — Знаешь, все это… не должно пропасть бесследно, пускай я уже не чертовски-богат, но вложить деньги в это прекрасное место — отличный шаг. — Так давай вложим, — серьезно сказал Тейлор, садясь рядом — открутив первую крышку, протянул бутылку Доминику и прижался к его плечу своим. — Не думаю, что Леа и Донни нужны миллионы — здания вполне презентабельные, ремонт, кажется, особо не требуется. — Нужна достойная система безопасности, — ответил Доминик, ударяя горлышком бутылки об стенку бутылки Тейлора, — и дорога… просто отвратительная. — Солидарен, — сказал Тейлор, отпивая первый глоток. — Еще здесь проблемы с электроэнергией. — И аномальные потопы, — поддержал Доминик, рассматривая в рассыпавшихся по небу звездах невиданные прежде созвездия. — На обратном пути нужно будет заехать к Эстер. — Да, — согласился Тейлор. — Пора заканчивать думать исключительно о себе. Кивнув, Доминик замолчал, наслаждаясь оттенком спокойствия, ровным дыханием Тейлора и звездами в небе. Один из немногих вечеров в жизни приобрел совершенно-неожиданные обороты: им действительно удалось поговорить и услышать друг друга, обсудить проблемы, прочувствовать переживания, возможно, перевернуть страницу и начать новую главу, оставляя в прошлой все невзгоды и трудности. Пол Ньюман говорил: «Если у вас нет врагов — значит у вас нет характера». Фридрих Ницше говорил: «Чем шире твои объятия, тем проще тебя распять». Дерек Кросс говорил: «Добро пожаловать в лагерь Венге — он изменит вашу жизнь». Правы были все трое, хоть Дерека Кросса никто не разберет на цитаты и не вставит в эпиграфы книг или сводок новостей. Дерека Кросса большинство не знало при жизни — многие будут смотреть на него глазами тех, кого изменила его смерть. Оглядываясь назад и полагаясь на достоверные факты, мы постараемся воссоздать его образ — образ взрослого, зрелого не по годам, честного, щепетильного, заботливого, участливого человека. Приобретенного судьбой и вселенной друга, брата и отца. Человека, чье огромное сердце, попросту не заслуживал мир и все мы. Человека, способного приятно удивлять и поражать. Дерек Кросс был отцом, сыном и братом, профессиональным боксером, филантропом и создателем лучшего исправительного лагеря в Америке. Дерек Кросс любил сонеты Шекспира, романы и пьесы Уилки Коллинза. Дерек Кросс собственными руками воздвиг три деревянных дома, высадил сад гладиолусов, ухаживал и обрабатывал стволы и ветки величественных сосен без посторонней помощи. Дерек Кросс был настоящим ангелом-хранителем, смерть которого разделила один крохотный городок на юге Америки на до и после. Он не был приглашен на ток-шоу и радио, ему не посвящали стихов и сонетов. Ему не воздвигли памятников и мемориальных табличек. Дерек Кросс был работягой и другом, которого только можно желать. На похороны Дерека Кросса пришли, приехали из разных стран и городов, три сотни человек, разных возрастов и профессий, и в душе каждого из них он смог оставить отпечаток. Мы благодарим тебя, Дерек Кросс, за заботу, любовь и веру в истинную человечность людей. Если рай существует, то мы еще встретимся и обязательно поговорим по душам. Спасибо за все. (Доминик Морган. Тейлор Дикинсон. Артур Мур. Филип Пирс. Грант Миллер. Андер Дрекслер. Тревор Холден. Дэнни Голдман. Посвящение в сборнике рассказов под общим названием — Паллиатив).