аберрация

Один из самых распространённых вопросов: «Почему человек становится наркоманом?» Ответ предельно прост — обычно он не рассчитывает, что станет им. Невозможно однажды встать утром с постели и сразу решить стать наркоманом. (Уильям Берроуз. Джанки)

       Никки Мэннинг проснулась за десять минут до звонка будильника, свесила ноги с кровати, опустила стопы на холодный пол и лениво потянулась, беглым взглядом скользя по нежно-розовым обоям в спальне. Вынимая зарядное устройство из розетки, разблокировала телефон и выбрала подходящий по настроению плейлист — ранним утром Никки предпочитала веселые, заводные попсовые песни, поэтому, нажимая плей, протанцевала в сторону ванной. В старшей школе Никки Мэннинг считали красавицей-куколкой — идеальная кожа, спортивная фигура, крупные зеленые глаза и светлые, вьющиеся волосы от природы. К двадцати девяти годам ей удалось все сохранить и даже приумножить то, чего не доставало в подростковом возрасте. У Никки появилась грудь, накачанные ягодицы и изящные узкие щиколотки. Говоря откровенно, за ней увивалось достаточно мужчин разных возрастов и профессий, начиная от бедных и молоденьких официантов и заканчивая владельцами медицинских корпораций, но ни в одном из них она не находила того самого, единственного, к которому смогли бы пробудиться чувства. До недавнего времени.        Никки обожала Нью-Йорк, Манхэттен, собственные апартаменты и онкологический центр, ставший вторым домом. На работе, в Слоун-Кеттеринг, Никки боготворили, пророчили место главврача, всегда разговаривали предельно вежливо и доброжелательно до такой степени, что порой это вызывало усталость и дискомфорт. Для главврача больницы, конечно, Никки была слишком молода и неопытна в отличие от всех остальных, но мысли о том, что лучший онкологический центр возглавит женщина, буквально отправляли кружить в небеса эйфории. И, возможно, она смогла бы дожать Питера Френча, но появление доктора Абрамсона в коридорах Слоун-Кеттеринга спутало все планы — все, начиная от внешнего вида и пронзительных синих глаз, продолжая миловидным помощником и заканчивая искренними по-отечески влюбленными глазами Питера.        Никки встряхнула головой, припарковала автомобиль на месте с собственным именем на табличке и, переведя взгляд на зеркало дальнего вида, улыбнулась отражению. Давай, малышка, ты со всем справишься. Повесив на плечо сумку, вышла из машины и аккуратно прикрыла дверь, включая сигнализацию — войдя в главные двери центра, жадно вдохнула аромат букета розовых орхидей, которые не покидали поста главной медсестры, кажется, последнюю неделю. Сидни Картер совсем недавно исполнилось двадцать пять лет — внешне походила на юную девчонку, которая пыталась казаться старше из-за безвкусных, по мнению Никки, крашенных черных волос и вычурного брючного костюма.        — Питер у себя? — спросила Никки, расписываясь в журнале и кивая Сидни в ответ на протянутую связку ключей.        — У себя, но его лучше не тревожить.        — Интересно, — задумчиво сказала Никки, царапая ключами боковую стенку стола. — У него совещание?        — Важная встреча. Правда… собеседник опаздывает, — ответила Сидни, смотря на наручные часы. — А нет, он всегда вовремя. Мальчики, рада вас видеть! Итан, Питер ждет тебя со свежесваренным кофе и пирожными.        Никки удивленно посмотрела на расплывающуюся в улыбке Сидни и повернула голову в сторону дверей. Разумеется. Кто бы сомневался?        — Со свежесваренным? — уточнил Итан, улыбаясь, и расписался в журнале. — Звучит заманчиво. Что у нас в планах на сегодняшний день? — спросил гораздо тише, вкрадчивым шепотом, вставая за спиной Дэнни, который невозмутимо пролистывал страницы блокнота на кольцах. — Есть у нас полчаса на кофе и пирожные с главврачом?        — Ты знаешь наши планы, — ответил Дэнни, вчитываясь в собственный почерк в блокноте, и провел ладонью по шее, призывая мурашки сейчас же исчезнуть, — спасать жизни. Но полчаса на кофе можно найти. Подвинем миссис Смолл. Лейкоз, первая стадия — она не умирает.        — Мудрое решение, — согласился Итан, забирая ручку и блокнот из рук Дэнни. — Сидни, как прошло свидание?        — Ох, Итан… он такой… Господи, Боже, — Сидни шумно сглотнула и уставилась на Никки, призывая взглядом немедленно удалиться — буквально в лицо плюнула: убирайся, у нас здесь приватный разговор, занимайся своими делами. — Мисс Мэннинг, у вас разве нет пациентов?        Никки обреченно закатила глаза, отталкиваясь ладонями от поста медсестры и прожигая взглядом доктора Абрамсона, который опять не обратил на нее никакого внимания. Резко выдохнув скопившийся в легких воздух и даже нарочито прокашлявшись, прошла в сторону лестницы, искренне не понимая причины настолько тотального игнорирования. Ну, возможно, она слишком резко высказывала позицию, относительно пацана без медицинского образования в коридорах и кабинетах Слоун-Кеттеринга. Возможно, высказывала слишком громко и истерично. Возможно, Сидни ему все передала. Да, точно она. За три года Сидни с ней, к примеру, и десятком слов не перебросилась, а с этими двумя буквально расцвела. Никки прижалась спиной к стене между первым и вторым этажом, где пост старшей медсестры отлично проглядывался, и внимательным взглядом изучала каждый жест. Итан передал закрытый блокнот вместе с ручкой Дэнни, встал рядом, вальяжно кладя руку ему плечо, и с чертовски-заинтересованным видом не только слушал болтовню Сидни, но и говорил что-то в ответ, вызывая смущенную улыбку и смех. Его там Питер ждет, а он с какой-то медсестрой треплется, нервно проговорил внутренний голос Никки, от чего ладони вспотели, а мускул под глазом дрогнул.        — И да, он назначил ещё одно свидание, — радостно проговорила Сидни, ставя локти на стойку, и опустила подбородок на сцепленные в замок пальцы. — А как у вас дела?        — Хорошо, — ответил Итан, перебирая карты пациентов и выискивая интересный случай. — Стены в кабинете перестали пахнуть краской, нам наконец-то привезли мебель… что у нас из нового ещё, Дэнни?        — Личное время, — серьезно сказал Дэнни, открывая блокнот, и улыбнулся — Ты выглядишь ошеломительно — слишком ровным для Итана почерком было выведено на полях. — Да, мы теперь можем обедать не стручковой фасолью и сомнительными салатами с тофу, а чем-то действительно съедобным в кафе напротив.        Сидни тепло улыбнулась, заметив быстрый взгляд, которым обменялись Дэнни и Итан. Проникновенный, искрящийся, страстный — таким взглядом не обмениваются коллеги по работе и даже друзья в высшей стадии алкогольного опьянения. Так смотрят друг на друга только влюблённые. Им обоим, судя по последним двум неделям, было плевать на еду в кафетерии — Дэнни брал там только сок, а Итан чёрный кофе — им хотелось дополнительного уединения, поняла Сидни, больше свободного времени друг с другом и меньше разговоров о пациентах и работе центра.        — Кстати, стручковая фасоль не так плоха, — заметил Итан, вытягивая из стопки понравившуюся карту пациента.        — Ты терпеть не можешь стручковую фасоль, — притворно возмутился Дэнни, складывая руки на груди. — Ты все бобы без исключения терпеть не можешь.        — Неужели? — спросил Итан, смотря на Дэнни. — Твой чечевичный суп я ел и даже поблагодарил за него почти искренне.        — Почти?! Иди к черту, — пробурчал Дэнни, разворачиваясь на пятках. — Там, кстати, был бекон!        — Ты серьезно? Дэнни, вернись сейчас же! Мы не закончили!        Сидни тихо рассмеялась, наблюдая за тем, как быстро Итан догнал Дэнни и, шепча что-то на ухо, сжал пальцами ткань белой рубашки на его плече. Влюблённых всегда легко распознать, думала Сидни, разглядывая румянец на щеках Дэнни и самодовольную улыбку Итана, они излучают особенную ауру, похожую на свечение, обдают теплом, заставляют улыбаться и вызывают искреннюю белую зависть.        — Нормальный был суп, — обиженно пробурчал Дэнни, прижимаясь спиной к стене кабинета, и скользнул взглядом по мебели, которую только предстояло собрать.        — Я не говорил, что он был невкусный, — серьезно сказал Итан, щёлкая зажигалкой и крепко затягиваясь. — Я просто не люблю бобы. Ты их, кстати, тоже не любишь.        — Возмутительно! — Итан звонко рассмеялся, открывая оконные створки, и посмотрел на Дэнни, который, во всем своём притворном возмущении, не мог подобрать и пары цензурных слов. — Да, не люблю, — признал Дэнни, запуская руки в карманы зауженных чёрных брюк со стрелками. — Но я пытаюсь продумать нормальный рацион, а без мяса, знаешь ли, чертовски сложно это сделать.        — Дома хватает овощей и фруктов, — серьезно сказал Итан, сбрасывая столбик пепла в открытое окно. — Фрукты — залог бодрости и счастья.        — Особенно ананасы, — уточнил Дэнни, скрестив ноги в щиколотках. — За них отдельное спасибо, — Итан посмотрел на Дэнни и, рассмеявшись, провёл ладонью по лицу. Иди сюда. — Тебя Питер ждёт, — напомнил Дэнни, отталкиваясь от стены. — Там кофе и пирожные — буквально романтическое свидание.        — Ревнуешь? — спросил Итан, выбрасывая сигарету в окно и закрывая створку. — Злишься?        — Нет, — честно сказал Дэнни, вставая перед Итаном и упираясь поясницей в край подоконника. — К нему не ревную.        — А к кому ревнуешь?        — Ну… даже не знаю, — нарочито задумчиво проговорил Дэнни, рассматривая пальцы Итана, сжимающие края подоконника по обеим сторонам его талии. — К официанту из кафе в конце квартала. Что? Он всегда на стаканчике кофе рядом с твоим именем ставит сердечко. К аспиранту доктора Хилла, который постоянно роняет ручки, когда ты проходишь рядом. Ещё ревную к парню из супермаркета, и плевать, что мы там были только раз. Итан, серьезно? Я тебя ко всем ревную.        — Почему?        — Почему? — переспросил Дэнни и от досады провёл пальцами по волосам, убирая челку, которая настойчиво лезла в глаза. — Ты — лучший парень во вселенной, как я могу тебя не ревновать?        — Твоя лесть обескураживает, — прошептал Итан, обхватывая ладонями лицо Дэнни, и посмотрел прямо в глаза. — Мне никто, кроме тебя, не нужен.        — Даже сердечки на стаканчике кофе?        — Ну, здесь нужно серьезно подумать, — выдохнул Итан в губы Дэнни. — Такой сложный выбор. Ответственный. Эти сердечки на стаканчике, знаешь, всегда такие симметричные…        — Либо поцелуй меня, либо… — прошептал Дэнни и тихо застонал, когда Итан прошёлся широким мазком языка от ключиц по шее до ямочки за ухом. — Это запрещённый приём!        — Я знаю, — улыбаясь, ответил Итан и целомудренно поцеловал Дэнни в щеку. — Мне пора, — продолжил, демонстративно смотря на часы и небрежно скользя кончиками пальцев по вздымающейся груди Дэнни. — Не нравится мне пульс, нужно записать тебя к кардиологу.        — Ради Бога, уйди с глаз моих, — зашипел Дэнни, вытаскивая из заднего кармана джинсов Итана пачку сигарет и зажигалку. — И дверь закрой — мне нужно подрочить.        — Хочу посмотреть, — воодушевленно сказал Итан, занимая место на единственном кресле, и сомкнул губами сигаретный фильтр. — Начинай.        — Окей, — невозмутимо сказал Дэнни, расстёгивая ремень, пуговицы и молнию на брюках. Небрежно обернулся назад, занавесил окна от посторонних глаз. Итан щелкнул зажигалкой и жадно затянулся. — Ты дверь закрыл? — спросил Дэнни, спуская брюки до бёдер и проводя подушечкой среднего пальца в трёх миллиметрах выше резинки боксеров.        — Плевать на дверь, продолжай, — сказал Итан, ставя стопу левой ноги на колено правой, и выдохнул столп дыма под потолок. Дэнни небрежно пожал плечами, будто его попросили продолжить историю, перерванную телефонным звонком. — Смотри мне в глаза.        Почему-то вполне обычная фраза «смотри мне в глаза», произнесенная строго и властно, выбивала почву из-под ног и пробуждала в груди невероятно-сильное возбуждение. Дэнни Голдман никогда не считал себя раскрепощенным, сексуальным, сексапильным, желанным… никогда… до встречи с Итаном. За все прошедшие ночи и вечера Дэнни твердо понял одну вещь — прежде настоящего секса у него никогда не было. Именно такого: доводящего до дрожи, исступления, крика, слез счастья, обжигающего чувствами и страстью, неземного и нереального — до искусанных в кровь губ и жадных поцелуев, до крепкого переплетения пальцев и до отметин ногтей на ладонях, до смятых простыней и до содранной кожи на локтях и коленях, до пары крышесносных оргазмов подряд и до вкрадчивого шепота через жадный вдох на ухо: «ты только мой».        Дэнни жарко вдохнул, смотря Итану в глаза. Сексуальное напряжение читалось истинным эмфатическим притяжением — таким же невозможным, неземным, космическим, искрящимся, каким и был сам Итан, который в глазах Дэнни превращался в идола, совершенного настолько, что хотелось падать на колени и поклоняться днями, неделями, месяцами, всей отведенной длиной жизни. Я тебя больше жизни, мысленно кричал Дэнни, полностью растворяясь в чувствах, эмоциях, страсти и огне, больше всего на свете, обхватывая пальцами свободной руки край подоконника, смотря в глаза и буквально слыша, как сердечный ритм и сбитое дыхание их обоих звучит в унисон, люблю.        — Достаточно, — серьезно сказал Итан, останавливая Дэнни за пару движений до ошеломительного оргазма, бросил давно истлевшую сигарету на дно пепельницы и самодовольно улыбнулся. — Будешь хорошим мальчиком, не придётся терпеть до дома, — поднявшись с кресла, подошел вплотную и, обхватив лицо Дэнни ладонями, внимательно посмотрел в глаза, проводя подушечкой большого пальца по обветренной из-за жадных вдохов нижней губе. — Это самое сексуальное, что я когда-либо видел, но кончишь ты только в непосредственной близости со мной.        — Издеваешься? — агрессивно, возбужденно и обиженно одновременно спросил Дэнни, наблюдая за тем, как медленно и аккуратно Итан застегивал пуговицу и молнию на его брюках — после щелчка пряжки ремня, обреченно застонал, прижимаясь взмокшим лбом к его ключицам. — Это жестоко, ты был всего в метре от меня.        — Возможно, — спокойно ответил Итан, проводя кончиками пальцев по затылку и шее Дэнни — надавив свободной ладонью на лопатки, прижал ближе и нежно поцеловал в висок. Прерывистое дыхание Дэнни медленно выравнивалось, сердцебиение успокаивалось, пальцы настойчиво забирались под края черной рубашки Итана в поисках необходимого тепла. Казалось, что в юные восемнадцать лет не думать о любви было невозможно — она витала в воздухе, настойчиво закладывалась в мысли и сердце, опьяняя и наполняя каждую клеточку тела природной настоящей эйфорией. — Все хорошо, — шептал Итан на ухо Дэнни, нежно целуя в висок и в выступающую скулу, — перестань дрожать, я рядом с тобой. Всегда буду рядом. Дыши ровнее.        — Я так сильно тебя люблю, — выдохнул Дэнни, отстраняясь и тут же припадая к губам Итана, награждая чувственным и мягким поцелуем, который молниеносно превратился в настолько жадный, до кислородного голодания волнительный и необходимый, что хотелось разрыдаться от счастья. Итан действительно его целовал, пальцами, ладонями, руками изучал каждый миллиметр тела под слоями белой рубашки и черного жилета — до мурашек на щеках трепетно и нежно, до разгорающихся цветов под кожей проникновенно и тактично.        — Я знаю, — прошептал Итан, отстранившись, и нежно скользнул кончиками пальцев по щекам Дэнни. — Amor vincit omnia. Все хорошо? Ты в порядке?        — Да, все хорошо, — ответил Дэнни, проводя подушечкой указательного пальца по татуировке пера на шее Итана. — Иди, тебя Питер ждет.        — Подождет еще, — сказал Итан и, крепко обхватив ладонями талию Дэнни, усадил на подоконник — прижимая его ближе к себе за поясницу, открыл боковую оконную створку и вытянул из пачки сигарету. — Никуда его РМП уже не денется.        — Что? — удивленно спросил Дэнни, жадно вдыхая дымное кольцо, слетевшее с приоткрытых губ Итана. — Неоперабельный?        Итан грустно кивнул, крепко затягиваясь и сбрасывая столбик пепла в открытую оконную створку.        — Пойдем со мной.        — Нет, он только тебя ждет.        — Чтобы предложить занять его место, — серьезно сказал Итан, вырисовывая кончиками пальцев на бедре Дэнни незатейливые узоры. — Ты мне нужен. Пойдем со мной.        Иди сюда, прошептал Дэнни, когда Итан выбросил сигарету и закрыл створку, и крепко обнял за плечи. Конечно я пойду с тобой. Куда угодно.        Прежде кабинет на втором этаже онкологического центра Слоун-Кеттеринг видел только ненависть, боль, разочарование и тотальную безнадежность. Его стены, выкрашенные теперь в кипенно-белый цвет, впитали тонну пролитых слез отчаяния и совсем чуть-чуть — облегчения, выслушали тысячу молитв и проклятий на всех языках мира, прочувствовали множество обреченных взглядов, но никогда прежде не видели нежности и любви, сконцентрированных на двух полярно-непохожих людях. Как бы странно это не звучало — Дэнни и Итан смотрелись вместе эстетично. Разные настолько, насколько это в принципе возможно. Рост, цвет волос и глаз, обилие татуировок на теле Итана и совершенная девственная кожа Дэнни. Разные черты лица, улыбки, прически, телосложения, темперамент, наличие и отсутствие пирсинга — все, буквально все. Но кабинету, кажется, это даже нравилось. Они дарили улыбки и смех, оба замечали его, видели, заботливо ремонтировали: красили стены и потолок, перестилали паркет, устанавливали новые оконные рамы, расширяли подоконник, выбирали подходящие цветы в горшках и почти месяц просидели на свернутом в рулон ковре, прижимаясь плечом друг к другу, обсуждали пациентов, рабочий график и мебель, которую необходимо заказать не только для практичности, но и уюта.        Питер Френч нетерпеливо барабанил пальцами по поверхности стола, когда в дверь постучали — прочищая горло, вальяжно откидываясь на спинке кресла, перевел взгляд на кофемашину, которую запускал трижды за последние полчаса, и твердым голосом сказал — войдите.        — О, всегда вдвоем, — радостно воскликнул Питер, поднимаясь с кресла и крепко пожимая руки Итана и Дэнни поочередно. — Садитесь, мальчики, садитесь.        — Давай я кофе налью, — сказал Итан, нежно надавливая ладонью на лопатки Дэнни и призывая занять место на предложенном стуле. — Сидни сказала, что ты меня ждал.        — Да, ждал, — глубоко вздыхая, проговорил Питер, возвращаясь на сидение кресла и кладя ладони на подлокотники. — Итан, у меня к тебе серьезное предложение, хочу, чтобы ты выслушал и все тщательно обдумал, — дожидаясь ответа, выдвинул средний ящик-холодильник и поставил на стол коробку с заварными пирожными.        — Слушаю, — ответил Итан, разливая кофе по двум чашкам. Открывая подвесной шкаф, вызволил с верхней полки кружку и упаковку пакетированного чая. — Клубничный, сгодится?        — Да-да, — на автопилоте ответил Дэнни, сцепляя пальцы на поверхности стола в замок. Судя по фотографиям в серебряных рамках, Питер за последний год потерял около пятидесяти фунтов, волосы поредели, брови посветлели, на лбу пролегли морщины, носогубные складки казались слишком вдавленными, кожа на подбородке и линии нижней челюсти выглядела дряблой. Всем сотрудникам центра Питер говорил о том, что перешел на сыроедение и только из-за этого потерял вес. Странно, думал Дэнни, тридцать дипломированных специалистов онкологии и только один из них смог распознать рак. — Собираетесь в отпуск?        Питер удивленно моргнул и невнятно кивнул, бегло рассматривая вещи на столе. Визитка турагента лежала к нему лицом — имя и профессия написаны крошечным, практически нечитаемым шрифтом. Удивительно, подумал Питер, а эти двое — отличная команда. Прямые настолько, что каждый вопрос бьет пулей в лоб. Обоим дорого время. Оба избегают собрания и конференции. Вдвоем смогли продлить жизнь большему количеству пациентов за последний месяц, чем все остальные врачи.        — Да, планирую путешествие вместе с семьей.        — Для тебя без кофеина, — сказал Итан, двигая чашку по столу, и серьезно посмотрел на Питера. — А тебе — черный чай с ароматом клубники, некрепкий, как ты любишь, — продолжил с улыбкой, касаясь ладонью плеча Дэнни. — Куда планируете отправиться?        — В Италию, — ответил Питер, наблюдая за тем, как Итан придвигал к столу второй стул, — всегда мечтал там побывать. Бетти обожает пасту, Коннор — пиццу. Разве у меня мог быть другой выбор? — спросил, тепло рассмеявшись, и обхватил пальцами стенки чашки. — Летим через несколько дней, поэтому хочу предложить тебе свое место.        — Исполняющего обязанности, разумеется? — спросил Итан, ставя локоть на поверхность стола и подпирая ладонью линию нижней челюсти.        — Конечно, — заверил Питер, утвердительно кивая. — Но, знаешь, если я попаду в аварию, или утону, или еще что-нибудь, то хотел бы, чтобы правление Слоун-Кеттеринга перешло в твои руки. Я прекрасно знаю, что ты не оперируешь, терпеть не можешь назойливых коллег и все остальное, но… Итан, я почти год уговаривал тебя перевестись из Пресвитерианской не просто так.        — Я слишком молод для главврача.        — У тебя феноменальные знания в медицине, ты самый опытный онколог из всего персонала, ты видишь рак — понимаешь, Итан? — видишь. Ты — мой выбор, смирись. Окончательный и бесповоротный — акционеры и спонсоры уже в курсе.        — Я же половину центра уволю к чертовой матери, — откровенно сказал Итан, открывая крышку коробки и взглядом выбирая понравившееся пирожное — самое красивое и аккуратное передал Дэнни, себе взял с утонувшей наполовину в креме клубникой.        — Правильно! Уже давно пора. И я бы это сделал на твоем месте, но, сам понимаешь, планирование отпуска отняло все силы.        — Да, конечно, — сказал Итан и, найдя под столом руку Дэнни, медленно выдохнул. — Если ты действительно настаиваешь, я подпишу все бумаги.        — Замечательно, — расслабленно проговорил Питер со спокойной, умиротворенной улыбкой. — Только две просьбы, — Итан медленно кивнул, вытирая пальцы после сладкого крема влажной салфеткой, — переделай мой кабинет в библиотеку, пожалуйста. И пообещай не проводить никаких церемоний.        — Обещаю, — серьезно ответил Итан. — Бедная Сидни, теперь ей придется искать другое место для бракосочетания с Кайлом.        Итан произнес это настолько расстроенным, поникшим голосом, что Питер тепло и искренне расхохотался. Слоун-Кеттеринг с таким главврачом превратится в неприступную крепость, станет по-настоящему великим и в этом Итану отлично поможет Дэнни. Полная противоположность — предельно вежливый, умеющий сглаживать углы, тактичный, чуткий и понимающий. Итан наоборот — резкий, прямой, эмоциональный, раздражительный, иногда даже злой, и именно эти качества — природные, естественные — помогут стать серьезной угрозой для всех больниц Нью-Йорка. Слоун-Кеттеринг в надежных руках, думал Питер, смотря на Итана и Дэнни, теперь у них появилось настоящее аббатство, а не трейлер в парке.        Выйдя из кабинета Питера, закрыв за собой дверь, Итан указал взглядом в сторону подсобного помещения и мягко взял Дэнни за руку. Порой, говорить не требовалось — информация считывалась через взгляды, прикосновения, пульсации и даже громкость вдохов и выдохов. Лгать или скрывать что-то незначительное у них совершенно не получалось — все было на поверхности и исчислялось по спектру улыбок. Совершенно разных и одновременно похожих. Искреннее счастье, вежливость, раздражительность, скука, разочарование, желание, злость, необходимость, ложь, чувство подавленности, ненависти к себе… видов улыбок у Итана и Дэнни было достаточно — и хватило ровно двух недель, чтобы выучить каждую из них.        — Ты не виноват, перестань себя ненавидеть, — прошептал Дэнни, прижимаясь спиной к двери пыльного подсобного помещения, и потянул Итана на себя — он бы мог говорить о любви и чувствах, заверить в том, что все будет хорошо, но категорически не мог избавиться от мысли, отделаться от ощущения и избежать повторения затертых из раза в раз старых цитат из песен и фильмов, которые, возможно, Итан уже слышал несколько тысяч раз и не видел в них какого-либо успокоения.  — Ты бы его не спас.        — Я мог попытаться, — ответил Итан, обнимая Дэнни за талию, и прижал максимально близко к себе. — Если бы я перевёлся сразу…        — Ты бы проиграл, — серьезно сказал Дэнни, вычерчивая кончиками пальцев витиеватые узоры на лопатках Итана. — Сколько бы людей погибло в Пресвитерианской больнице за эти месяцы? Итан, один против сотни… даже если это Питер.        — Да, ты прав, — ответил Итан, резко выдыхая скопившийся в лёгких воздух, и нежно поцеловал Дэнни в уголок губ. — Я сейчас приведу мысли в порядок, не переживай.        — Я не переживаю, — прошептал Дэнни, обнимая Итана за плечи, — просто надеюсь, что рак миссис Смолл не прогрессирует.        — Не должен, — ответил Итан, оставляя на шее Дэнни несколько быстрых поцелуев, и оправил ткань рубашки и жилета на талии — вытащив из заднего кармана джинсов пачку сигарет, потянул за фильтр одну зубами и щелкнул зажигалкой, на мгновение разрушая темноту подсобного помещения бензиновым пламенем. — Клубника в пирожных была переспелая, или мне показалось?        — Да, ты такую не любишь, — согласился Дэнни, зачаровано наблюдая за покрасневшим, дымящимся кончиком сигареты, и подумал о том, что Итана никогда не нужно успокаивать привычными вещами, о которых пишут в книгах и рассказывают на лекции по психологии, ведь гораздо надежнее — перевести тему… дождаться момента, когда он сам ее переведет, и просто подыграть. — Спасибо, что не выплюнул ее мне на колени или Питеру в лицо.        — Ты выставляешь меня монстром, — притворно-обижено сказал Итан, упираясь ладонью свободной руки в дверную раму рядом с плечом Дэнни. — И, кстати, при людях я еду не выплёвываю.        — Ты выплюнул мой суп, когда я вышел за твоим телефоном? — спросил Дэнни, складывая руки на груди и прижимаясь лопатками к двери. — Прекрасно, просто, превосходно.        — Не выплевывал я твой суп, успокойся, — заверил Итан, оглаживая щеку Дэнни подушечкой большого пальца, и проследил за витиеватыми струйками сигаретного дыма до щели между дверью и рамой, — я просто вылил его в раковину.        — Как ты посмел вылить суп из чертовой упаковки за полтора доллара?! Я целых три минуты его варил и даже дополнительно посолил. Ты меня вообще не ценишь?! Руки убери от моего лица.        — Я должен тебе полтора доллара, литр воды и щепотку соли? — спросил Итан, рассмеявшись, и провёл пальцами по шее Дэнни, расстегивая пуговицу на рубашке под горлом. — Скинуть на карточку или поискать мелочь в карманах?        — А мое драгоценное время ты почему не посчитал? — уточнил Дэнни и медленно выдохнул, когда расстегнулись вторая и третья пуговицы, а сигарета потухла с помощью боковой стенки шкафа с тряпками и чистящими средствами. — А очередь в магазине за этим чертовым супом?        — Я тебе ещё в магазине сказал, что не буду есть это сомнительное произведение кулинарного искусства, — напомнил Итан, точечно надавливая пальцами на скрещенные руки Дэнни. — И ты, кстати, его не покупал, а выиграл в беспроигрышной лотерее.        — Возмутительно! — выдохнул Дэнни в губы Итана и, пройдясь пальцами по груди, остановился на ремне джинсов. — Ну, и когда ты скажешь «достаточно»?        — Думаю над тем, хочешь ты быть хорошим мальчиком, или нет, — серьезно ответил Итан, вычерчивая ровные вертикальные линии на груди, рёбрах и прессе Дэнни. — Здесь до ужаса грязно, хорошие мальчики подобного не заслуживают.        — Правда? — прошептал Дэнни после нежного поцелуя и закусил нижнюю губу, когда Итан подушечкой большого пальца потянул резинку боксеров на себя. — Да, очень грязно и тесно. Я потерплю до дома.        — Просто несчастье какое-то, — ответил Итан, скользя языком по шее Дэнни и вырывая из груди жадные вдохи. — Кабинет не готов, стёкла в машине не тонированные, до дома ехать слишком долго, а я так сильно хочу, чтобы ты расслабился. Что же нам делать?        — Не знаю, — выдохнул Дэнни, обхватывая ладонями лицо Итана, и жадно поцеловал в губы. — Ты можешь снять с себя рубашку, бросить на пол, а я опущусь на колени.        — Заманчивое предложение, — прошептал Итан и улыбнулся, расслышав, насколько сильно Дэнни старался сдержать стон. — Но я люблю эту рубашку. Не скажу, что мы многое прошли вместе, но поступать подобным образом просто кощунственно. Плюс у тебя стрелки на брюках, а это значит, что любой человек, умеющий пользоваться глазами, поймёт, что ты стоял на коленях, а мне не очень нравится то, что какие-то сомнительные особи будут фантазировать о тебе в подобном ключе. Тише-тише. Тебе хорошо? Все хорошо. Все в порядке, — шептал Итан, сцеловывая с уголка глаз и щек Дэнни слезы, — перестань плакать, я рядом.        — Господи Боже, — выдохнул Дэнни, прижимаясь к лбу Итана своим, впиваясь пальцами в его плечо, царапая ногтями ткань рубашки и зажмуриваясь до белых пятен. — Я так сильно тебя люблю.        — Я знаю, — прошептал Итан, прижимаясь губами к шее Дэнни. — Обними меня и давай немного помолчим — несколько минут я хочу слышать только твой пульс, — Дэнни медленно кивнул, зажмурился, когда холодная влажная салфетка прошлась по животу, дождался, пока Итан застегнет брюки и оправит рубашку, и крепко обнял его за плечи. Стоя в подсобном помещении, пропахшим насквозь растворителями и пылью, вырисовывая на лопатках Итана спиралевидные узоры, Дэнни искренне не мог поверить в то, что любовь — затертая последними поколениями до дыр и ставшая извращенным клише с целью добиться секса — способна превращать невзрачные, неприглядные места и вещи в истинное сокровище, наполненное волшебством. — Как же долго я тебя ждал, — прошептал Итан настолько откровенно и честно, что прозвучало сродни самому умопомрачительному признанию в любви, — и теперь я никуда тебя не отпущу.        Меган Смолл с видимой неприязнью наблюдала за мутно-зеленой жидкостью, проникающей в тело через прокол иглы капельницы в сгиб локтя — прокол кровоточил, но глуповатого вида медсестра заверила, что все в порядке. Широкие окна в белых рамах пропускали в кабинет, предназначенный для химиотерапии, апрельский свет и совсем-чуть тепло, расплываясь солнечными лужами на темно-коричневом паркете. Настенные часы показывали одиннадцать часов дня, что означало одну простую вещь — Меган находилась в гордом одиночестве практически полчаса. Еще месяц назад она бы закатила громкий скандал, перебила в центре все окна и высказала нерадивым медсестрам то, что ее хрупкая, немолодая кожа не достойна такого жесткого обращения с иглой капельницы, но теперь, когда на место неприятной мисс Мэннинг пришел очаровательный и обаятельный доктор Абрамсон, Меган покорно терпела и его сложный характер, и странное чувство юмора, и ужасную привычку опаздывать. Итан был высококвалифицированным онкологом — это выдавали и мудрость в глазах, и немногие вопросы, изредка слетавшие с губ, и даже участливость и сопереживание — весьма необычные качества для врача, а их Меган за всю жизнь повидала достаточно.        — Прошу прощения за опоздание, — сказал Итан, войдя в кабинет, и тут же подхватил за спинку стул, стоявший у стены. — Как вы себя чувствуете?        Пока Итан внимательно рассматривал препарат в капельнице, бормоча себе что-то под нос и проводя пальцами по влажным после душа волосам, Меган разглядывала его. Что-то не сходилось. Что-то было другим. Нет, Итан как и всегда был в черном, но никогда прежде, даже когда температура воздуха была ниже, не надевал свитер с высоким горлом и кожаную куртку поверх.        — Мерзните, доктор Абрамсон?        — Неприятности в кафетерии — пришлось переодеться.        Меган понимающе кивнула — после химиотерапии у нее часто тряслись руки, из-за чего донести тарелку супа от микроволновки до обеденного стола, не расплескав ни капли, стало практически невозможным. Итан поднял со столика медицинскую карту, пролистал страницы, небрежно обернулся, выискивая взглядом Дэнни.        — А где ваш симпатичный мальчик? — спросила Меган, проследив за взглядом Итана.        — Симпатичный? Думаете? — равнодушно уточнил Итан, снимая зубами колпачок с черной ручки. Меган медленно и уверенно кивнула. — Бегает где-то.        — Любит бегать?        — Прирожденный марафонец, — гордо ответил Итан. — Очень выносливый, — чиркая острием стержня ручки прямо в карте, неспешно проверял наличие очков в карманах. Блядь, на кресле в кабинете остались. — Вы тоже любите бегать, миссис Смолл?        — Доктор Абрамсон, мне шестьдесят два года, — грустно заметила Меган, — хотя, с таким невинным ангелочком я бы побегала.        — Могу продать его номер телефона за пару баксов, — спокойно сказал Итан, мысленно рассмеявшись от прекрасного словосочетания «невинный ангелочек» — о, да, самая точная характеристика. — Но несколько позже. За полчаса препарат должен был уйти медленнее, позвольте вашу руку, — руки у Итана — пламя ведьминых костров, сжигающее все на своем пути, оставляя только пепел развеваться на ветру. Глаза — океанские глубины, магнетические, подавляющие волю к сопротивлению, высасывающие душу и все страхи разом. — Кто ставил капельницу? — громко и серьезно спросил Итан, обращая на себя внимание медсестер, и тщательно рассмотрел кровоточащий прокол на сгибе локтя Меган. — Я последний раз спрашиваю по-хорошему. Видеть меня злым я не советую никому, — Меган, которая за всю жизнь не сделала ничего противозаконного, шумно сглотнула, расслышав в голосе Итана ноты животной пугающей до дрожи ненависти, и медленно перевела взгляд на медсестер, размышляя о том, хватит ли смелости бестолковой рыженькой признаться в том, что капельницу ставила именно она. Ставила небрежно потому, что отвлекалась на раскрытый модный журнал на столе, вчитывалась в грязные сплетни о музыкантах и актрисах и переговаривалась с подружкой-коллегой. — Уволены. Обе, — холодно проговорил Итан после минутной паузы, — девушки удивленно моргнули. Не в силах произнести и пары слов, театрально заламывали пальцы, ожидая, что красавчик-онколог сейчас скажет — я пошутил. Красавчик-онколог молчал, демонстративно вытирая с пола капли препарата влажной салфеткой. Меган заметила, что вены на руках Итана выступили змеями, из-за чего татуировка логотипа группы «Dragonfly» между указательным и большим пальцем на тыльной стороне ладони натянулась как струна. — Это один из препаратов платины, идиотки, он — токсичен.        — М-мы позовем уборщицу…        — Вы обе оставите заявление об увольнении на посту дежурной медсестры. Уборщицу? По-вашему здесь вода, блядь, разлилась? Какие же вы дуры. Свободны, — Итан резко выдохнул скопившийся в легких воздух, медленно поднялся на ноги, передернул плечами от невыносимого жжения на пальцах и ладони и, заметив Дэнни в дверном проходе, жестом приказал оставаться на месте. — Прогуляйся до машины — ключи на подоконнике — и принеси мне перчатки. Мне жаль, миссис Смолл, но, кажется, мы с вами здесь застряли.        — А как же вы? Разве вам не нужно уйти?        — Только после вас — капитан покидает тонущий корабль последним, — Итан подошел к капельнице, остановил подачу препарата, извлек иглу из сгиба локтя и, обработав антибактериальной салфеткой, спокойно попросил другую руку Меган. — Ну, о чем поболтаем? — спросил, вернувшись на стул, и обмотал пульсирующую ладонь салфеткой.        Пока мужчины в защитных костюмах тщательно мыли полы, прорабатывали стены, потолок и оконные рамы аппаратом, напомнившим Меган обычный парогенератор, Итан смотрел на Дэнни, который прижимался плечом к дверной раме и нервно теребил пальцами обрезанные по третью фалангу кожаные перчатки. Войти в кабинет Итан не разрешил, предложил бросить перчатки, но Дэнни вежливо отказался, напоминая о том, что в прошлом занимался футболом, а не баскетболом.        — Хороший мальчик, — прошептала Меган, наклонившись к Итану. — С таким покорством и благоговением на вас смотрит. На меня так муж смотрел, буквально пылинки сдувал.        — Что у него было?        — Цирроз печени — умер в день начала первого срока Рейгана.        — Почти сорок лет назад, — задумчиво проговорил Итан и скромно улыбнулся, заметив, как Дэнни одними губами сказал «я тебя люблю». — Кто-нибудь еще на вас так смотрел?        — Смотрели, но больше замуж я не вышла, живу с дочерью и внуком, — улыбнувшись сквозь слезы, сказала Меган, кладя ладонь на предплечье Итана. — Любовь, мальчик мой, одна и на всю жизнь… если посчастливится найти, никогда не отпускай.        Итан медленно кивнул, откидываясь на спинку стула и зажмуривая глаза, когда рядом появился человек в защитном костюме и направил на него аппарат, уничтожающий токсичные выбросы. Пахло дешевым отбеливателем, на коже ощущалось шипящей на ране перекисью водорода, вызывало тошноту и агрессию — особенно агрессию. Итан терпеть не мог, когда незнакомые люди нарушали личное пространство, лезли в лицо, нарочито трогали при банальном разговоре и вообще вели себя как друзья или приятели.        — Руки, блядь, от меня убери, — злобно проговорил Итан, когда мужчине в защитном костюме хватило наглости дернуть его за плечо, призывая подняться на ноги. — Язык отсохнет, если попросишь вежливо?        — Извините, доктор Абрамсон, — пробурчал мужчина и жестом попросил подняться. — Уже час здесь убираем.        — Бедняжки, надо вам премию выписать за работоспособность и терпение, — ледяным тоном сказал Итан, снимая куртку и вешая на спинку стула. — Полгода сидели в своей каморке, играли в шахматы, а тут, какой ужас, заставили кабинет десять на десять обрабатывать. Изверги просто. Вам отпуск выписать? Покер и шлюх на выходных организовать?        Мужчины в защитных костюмах стыдливо опустили голову, словно ученики, которые оказались в кабинете разъяренного директора, и пробурчали неразборчивым голосом извинения. Итан обреченно закатил глаза, вырывая из рук одного из них аппарат, и собственноручно обработал куртку, ботинки и джинсы — медленно выдохнул, подал левую руку Меган, словно приглашал на танец, и небрежно потряс насадкой, напоминающей душевую, в воздухе.        — И зачем вы скрываете такую красоту? — спросила Меган, разглядывая татуировки на предплечьях Итана — рукава свитера, доходившие только до локтя, демонстрировали рисунки, узоры и шрифты различных величин и стилей. Вот почему он, бедняга, в куртке ходит в такую жару, подумала Меган, заметив пораженные и даже испуганные взгляды мужчин в защитных костюмах.        — Зачем? — переспросил Итан, хотя отлично слышал вопрос. — Чтобы меня не судили по внешнему виду.        — Те, кто судят по внешнему виду, гребаные идиоты, — серьезно, с видом учительницы католической школы, сказала Меган, вызывая у Итана искреннюю улыбку. — Послушайте мудрую женщину и не обращайте на них никакого внимания.        — Слушаюсь, — ответил Итан и, закончив с обработкой, передал аппарат мужчинам. — Дам совет, как человек, который три года практически ежедневно работает с нестабильной и опасной радиацией: в случае «аварии» на первое место всегда ставится безопасность людей в помещении и только на второе — чистота стен, потолка и всего остального дерьма. Понятно объяснил?        Да, пробурчали пристыженные мужчины и, схватив аппарат, пулей вылетели в коридор. Итан устало выдохнул, сверился по часам с количеством вводимого препарата и жестом предложил Дэнни переступить порог кабинета.        — Ваши перчатки, доктор Абрамсон, — сказал Дэнни как можно спокойнее и тут же опустил взгляд в пол, силясь не разрыдаться. — П-принесу вам чай, миссис Смолл.        Итан громко, четко, одними глазами сказал: перестань плакать, я рядом, и, забирая из рук Дэнни перчатки, мимолетно прошелся подушечкой большого пальца по косточке на запястье.        — Захватишь мне двойной американо, если не затруднит?        — Конечно, — шепотом ответил Дэнни, нервно заламывая пальцы, и натянуто улыбнулся. — Какой вам чай принести, миссис Смолл? — спросил после пары глубоких вдохов, врезаясь взглядом в плечо Итана и понимая, что испытывает настоящую потребность, буквально ломку, от невозможности прикоснуться хоть на мгновение.        — Любой, я не привередливая, — ответила Меган, тепло улыбаясь. — Переживает за вас, — продолжила, дождавшись момента, когда Дэнни вышел из кабинета и быстрыми шагами направился по коридору.        — Да, наверное, — сказал Итан, надевая перчатки и сильно затягивая клепки на запястьях. — Кто за вами сегодня приедет?        — Дочь приедет, — ответила Меган, наблюдая за тем, как Итан поворачивал вентиль на капельнице. — Доктор Абрамсон, скажите честно, пожалуйста, у меня есть шанс на выздоровление?        — Есть, — лаконично сказал Итан, рассматривая показатели в карте. — Боюсь, что наши романтические свидания закончатся на следующей неделе.        — Что это значит?        — Ремиссия. Поверьте, это слово я говорю не так часто, как бы хотелось. Сдадите анализы в понедельник, если платина не дала никаких ухудшений, то мы с вами попрощаемся.        — Надолго?        — Минимум на полгода, — ответил Итан, улыбаясь. — По моим подсчетам, разумеется.        — И… никаких лекарств?        — Никакой химиотерапии — лекарства в таблетках, увы, останутся с вами ещё надолго. Благодарю, — сказал Итан, забирая стаканчик из рук Дэнни. — Садись, ты наверное устал.        Дэнни послушно опустился на стул и улыбнулся Меган, передавая ей чашку с зеленым чаем. Наблюдая за тем, как Итан заботливо поддерживал капельницу за ножку, снимая препарат, мысленно призывал себя расслабиться и полностью успокоиться. В груди неприятным покалыванием прорастало чувство вины. Настолько сильное, сжирающее изнутри, что хотелось разрыдаться. Нужно было сказать «достаточно» там, в подсобке… Дэнни зажмурился и потер веки дрожащими подушечками пальцев, уничтожая слёзы, осевшие на ресницах. Нужно было просто сказать «достаточно».        — Не смей себя ни в чем винить, — серьезно сказал Итан, закрывая дверь кабинета. Дэнни молча подошёл к нему и, прижавшись лбом к ключицам, крепко обнял за талию. — Ради Бога, не плачь. Ничего страшного не произошло.        — Не произошло? — прошептал Дэнни, вздрагивая от каждого нежного прикосновения подушечек пальцев и ладоней на спине и лопатках, понимая, что не заслужил подобного обращения. Итан должен был как минимум его отчитать за разыгравшееся не вовремя либидо и как максимум игнорировать в течение нескольких дней, чтобы окончательно вдолбить в голову, что на работе нужно быть серьёзным и ответственным.        — Я тоже этого хотел, понятно? Можешь теперь винить нас обоих, — серьезно сказал Итан, обхватывая ладонями лицо Дэнни. — Смотри мне в глаза. Все хорошо. Все живы и здоровы. Никто не получил смертельную дозу токсичного вещества. Ты ни в чем не виноват, — Дэнни жадно дышал, смотря Итану в глаза, и поджимал губы от обиды и злости на самого себя. Прости меня, пожалуйста.  — Мне не за что тебя прощать, — честно сказал Итан, стирая подушечкой большого пальца слезу с внешнего уголка глаза Дэнни. — Перестань плакать, — Дэнни медленно кивнул и, убрав руки Итана от своего лица, взглядом попросил разрешения снять перчатки. Дождавшись негласного согласия, осторожно расстегнул клепки и задержал дыхание, стягивая плотную кожу. При виде химического ожога на ладони правой руки возненавидел себя ещё больше, мысленно обрушивая на голову водопад нецензурной брани. Прости меня, пожалуйста. — В этом нет твоей вины. Уже к вечеру все пройдёт, даже волноваться не стоит.        — Сильно болит? — шепотом спросил Дэнни, трепетно касаясь кончиками пальцев покрасневшей кожи рядом с волдырями. — Что нужно принести?        — Содовый раствор из душевой. Принесёшь?        — Конечно принесу, — ответил Дэнни и, приподнимаясь на носочки, нежно поцеловал Итана в щеку. — Прости меня.        Итан ничего не ответил, подошёл к стоящему на подоконнике саквояжу и, расстегнув кнопку на магните, вытащил упаковку адвила — проглотив две таблетки, не запивая, сжал пальцами неповрежденной руки край подоконника до побелевших костяшек. Он солгал, до вечера ничего не пройдёт. Химические ожоги второй стадии так быстро не проходят. Боль была настолько сильной, что хотелось разрыдаться от осознания собственной глупости и никчемности. Хватать практически голыми руками токсичное вещество — Господи, какой же ты придурок, мысленно сказал Итан, осталось поймать приличную дозу радиации и премия Дарвина тебе обеспечена.        Наблюдая за тем, как Дэнни обрабатывал ладонь содовым раствором и заботливо мазал кожу кремом от ожогов, Итан мысленно призывал разум заблокировать очаг боли хотя бы на несколько мгновений — выдыхая сигаретный дым, старался отсчитать десять минут, надеясь, что адвил справится. Справился однажды со сломанными рёбрами, значит и боль от химического ожога победить сможет. Наверное.        — Болит? — шепотом спросил Дэнни, боясь поднять на Итана взгляд. — Может принести что-нибудь ещё?        — Не беспокойся, все хорошо, — сказал Итан, улыбаясь практически из последних сил. — Иди сюда.        — Я же знаю, что тебе больно, — обиженно проговорил Дэнни, прижимаясь к плечу Итана лбом, — почему ты боишься об этом сказать?        — Потому что ты начнёшь нервничать ещё сильнее. Начнёшь плакать, переживать, а тебе ещё шкаф и стол собирать нужно, — тепло сказал Итан, обнимая Дэнни за плечо, — расстилать ковёр, расставлять цветы, указывать грузчикам, куда ставить сейф и диван. Ладно, указывать буду я. Все хорошо, никто мне руку не ампутирует.        — Точно?        — Конечно, татуировки в две тысячи долларов обошлись — пусть лучше висит атрофированная.        — Идиот, — серьезно сказал Дэнни, невесомо ударяя Итана по губам. — У меня чуть сердце не остановилось.        — Я бы отдал тебе своё.        — Идиот, — пробурчал Дэнни, целуя Итана в губы, и обнял его за талию. — Я тоже тебя люблю.        Итан погладил Дэнни во волосам, трепетно перебрал пряди на затылке, предплечьем второй руки крепче прижал к себе. Адвил практически нашёл очаг боли — пульсации в ладони раздавались с меньшей частотой, а Итан думал над тем, что помогает сильнее обезболивающее или любовь Дэнни.        О любви и собственных чувствах он намеренно старался не говорить вслух — казалось, что, стоит их озвучить, магия тут же рассеется, оставляя после себя неприятный осадок с привкусом горечи и обиды. Итан смог научиться говорить «я хочу тебя», хотя точнее было бы «я никого прежде не хотел так, как тебя», «ты только мой», подразумевая «будь моим всегда», и «я знаю» вместо «я тоже тебя люблю». Дэнни, кажется, все понимал — как максимум понимал те фразы, которые оставались не озвученными, и как минимум чувствовал и слышал их сердцем.        Дэнни медленно отстранился, провёл дрожащими покалывающими немеющими пальцами по щеке Итана и посмотрел прямо в глаза. Ты для меня целый мир, сказал Дэнни, разрыдавшись от нахлынувших чувств и эмоций, и крепко сжал пальцами ребро ладони Итана, я так сильно тебя люблю.        — Ты мне сердце разбиваешь каждой пролитой слезой, — ласково сказал Итан, целуя Дэнни в уголок глаза, и нежно обнял за плечи. — Почему ты так расчувствовался?        — Я не знаю, — через рваный выдох проговорил Дэнни, сжимая пальцами края куртки Итана с такой силой, что звенья молнии вонзались в кожу. — Просто… мне жизненно необходимо, чтобы ты это знал.        — Я знаю. Дэнни, правда, достаточно. Иди сюда, давай просто помолчим, — Дэнни прижался сильнее, обнял Итана за плечи и, приподнявшись на носочки, мягко поцеловал в губы. Без надежды на продолжение, без страсти, без одержимости — нежно и необходимо для успокоения их обоих. Греясь в тепле апрельского солнца, утопая в лучах трепета от прикосновений и невинных поцелуев, казалось, что достигнуть высшего уровня наслаждения просто невозможно. — Ты в порядке? — спросил Итан, отстранившись — приподнимая пальцами за подбородок лицо Дэнни, тепло улыбнулся. — Все хорошо? — дождавшись положительно кивка, мягко поцеловал в уголок губ и взглядом попросил принести перчатки.        Любая просьба, озвученная или нет, выполнялась практически мгновенно, бескорыстно и до удивительного просто. Дэнни действительно хотелось помогать и по мере возможности немного облегчать жизнь Итана. И, пусть, кофе попрежнему готовить не разрешалось, были вещи, которые Итан делать позволял. Ничего сложного или невозможного. Всегда предельно вежливо и учтиво. Подай, пожалуйста, очки. Почитай, пожалуйста, у тебя красивый голос. Переключи, пожалуйста, радио. Давай просто насладимся тишиной.        К удивлению их обоих, совместная жизнь не превратилась в рутину, напоминающую болото — предсказуемое, невзрачное, надоевшее. У Итана оставалась суббота, которую он проводил только с друзьями, а у Дэнни целый день, когда можно, не отвлекаясь, готовиться к поступлению в институт Пратта. Если бы Соединённые Штаты Америки позволяли обучение в двух вузах одновременно, то Дэнни бы обязательно поступил в медицинский колледж, не для того, чтобы в будущем стать врачом, а просто для общего развития. Общаясь и работая с Итаном, Дэнни, говоря откровенно, знал намного больше, чем второкурсники условного Стэнфордского университета — он научился понимать диагнозы, разбираться в препаратах и составлять правильный анамнез, а если Итан научит делать уколы, то Дэнни сможет дать фору любой дипломированной медсестре.        — О чем думаешь? — осторожно спросил Дэнни, прижимаясь щекой к плечу Итана. — Выглядишь предельно серьёзным.        — Думаю, какие слова лучше подобрать, — равнодушно ответил Итан, смотря на пейзаж за окном — вытаскивая из открытой пачки сигарету, щёлкая зажигалкой, жадно затянулся, вглядываясь в вывеску книжного антикварного магазина на противоположной стороне улицы.        — Слова о чем? — испуганно уточнил Дэнни, смотря на профиль Итана — предельно серьезное выражение лица, задумчивый взгляд, будто не человек, а каменное изваяние. — Б-бросаешь меня?        — Да, — лаконично и прямо ответил Итан, выпуская дым носом. — Надоел ты мне, — лицо Дэнни побледнело настолько сильно, что практически слилось со стеной. — Не нужно драматизировать, — продолжил Итан, открывая оконную створку, и выбросил сигарету. — Плакать тоже не нужно. Ты — классный парень, но, понимаешь, не нагулялся я ещё, — Дэнни молчал, проглатывая подступающий к горлу ком, и надеялся подавить приступ паники. Нос закладывало, руки тряслись — лицо Итана не выражало ни одной эмоции. — Так, перестань заливать слезами пол, — строго сказал Итан, поворачиваясь к Дэнни лицом. — Все, достаточно. Иди сюда.        Дэнни вздрогнул каждой клеточкой тела, когда Итан крепко обнял его за плечи. Перед глазами все стало мутным, ненастоящим, невзрачным. Дэнни нервно комкал пальцами края свитера Итана не в силах подобрать и пары слов. Учащенное дыхание отдавало болью в горле, носу и висках — белый шум казался таким объемным, что заглушал мысли и внутренний голос. Сердце настойчиво, точечно, разрушающее било по грудной клетке и запястьям, вынуждая вдыхать глубже и резче. Дэнни буквально видел, как быстро и стремительно разрушался его идеальный мир, осколками разбивались надежды на счастье и спокойствие, земля разверзалась под ногами, а в небе гасло солнце. Его личное солнце — обжигающее, необходимое, способное вдохнуть желание жизни мгновенно.        — Господи Боже, — выдохнул Итан, скользя ладонью по спине и лопаткам Дэнни. — Не нужно так расстраиваться. Нагуляюсь и сразу же вернусь к тебе. Не переживай, ты на вершине моего топ-три. Правда, второе и третье место тоже занимаешь ты, но это сейчас не так важно. Перестань рыдать, найдёшь себе развлечение на время моего отсутствия. Ну же, посмотри на меня, — прошептал Итан, бережно обхватывая ладонями лицо Дэнни, и недовольно покачал головой, стирая подушечками больших пальцев обжигающие дорожки слез. — Перестань плакать, Дэнни, ты все еще ко мне не привык? Давай, дыши — легенды гласят, что кислород полезен для организма. Вот, молодец, давай глубже. Перестань все принимать так близко к сердцу, лучше — принимайся за сборку шкафа, — быстро поговорил Итан, целуя Дэнни в уголок губ. — Вернусь через пятнадцать минут, если машина не собьёт.        Дэнни молчал — судя по пустому, потухшему взгляду, тщательно прокручивал в сознании каждое озвученное слово. Итан тепло улыбался, стирая слёзы со щек, и терпеливо ждал реакции. А она, судя по взгляду, точно будет. Дэнни, вероятнее всего, швырнёт что-нибудь тяжелое ему в лицо. Может, даже отвесит пощечину, зная, что после — выслушает многочасовую лекцию о том, что так делать — нельзя. Итан скользнул взглядом по заставленному коробками кабинету, подбирая возможный предмет, который прилетит прямо в лицо — вот, будущий ящик письменного стола, к примеру, вполне подойдёт. Дэнни продолжал молчать, жадно дышать ртом и носом одновременно и смотреть в глаза, вонзая ногти в ладони.        — Иди к черту, — прошептал Дэнни через жадный вдох. — Ты нормальный? До сердечного приступа решил меня довести? Тебе весело? Смейся. Это же так смешно. Смейся!        — Извини, — виновато сказал Итан, прижимаясь ко лбу Дэнни своим. — Не злись.        — Отвали, — рассерженно ответил Дэнни, отходя в сторону. — Не прикасайся ко мне! Молчи! Ни слова! Ни звука! Иди, куда собирался. Иди в своё любимое кафе и наслаждайся блядскими сердечками на стаканчике кофе. Как же я тебя, блядь, ненавижу!        — Хорошо, — спокойно сказал Итан, поднимая с сидения кресла очки и бумажник. — Я тебя услышал.        Когда дверь за Итаном тихо закрылась, Дэнни, склонившись над подоконником и вцепившись в края пальцами, разрыдался, мысленно называя себя законченным придурком. Абсолютным, стопроцентным идиотом. У Дэнни дрожали и трескались губы, огнем горели воспаленные от слез веки, головная боль противным стуком секундной стрелки била точно в затылок. В груди прорастали кристаллы температурой стремящейся к абсолютному нулю и образовывались черные дыры пустоты и отчаяния. Уговаривая самого себя глубоко вдохнуть, успокоиться, очистить разум и мысли, уставился через мутную пелену слез на забытую Итаном пачку сигарет с зажигалкой и нервно постучал кончиками пальцев по подоконнику. Он вернется, заверял-уговаривал себя Дэнни, разламывая сигарету напополам и вытряхивая табак на подоконник, и бездумно перебрал мелкие частички кончиками пальцев. Неуравновешенный, психически-нестабильный, бесполезный, бестолковый, бормотал Дэнни себе под нос, рассматривая последнюю в пачке сигарету со всех сторон, какой же ты, блядь, придурок.        Итан не вернулся ни через десять минут, ни через полтора часа. Дэнни быстрыми шагами мерил периметр кабинета, нервно заламывал пальцы и сходил с ума. Успокоиться казалось попросту невозможным — хотелось рыдать, кричать, крушить мебель, бить кулаками по стенам, но Дэнни твердо держался. Он не тронет зажигалку, не коснется подушечкой большого пальца круглого кремня, не посмотрит на желто-оранжевое пламя. Пожалуйста, мысленно умолял Дэнни самого себя, вселенную и Бога, пусть он вернется. Обессилено упав на пол коленями, прижался лбом к стене и зажмурил глаза до белых пятен, призывая разум и тело расслабиться хотя бы на мгновение, пожалуйста-пожалуйста.        От звука шагов и голосов в коридоре, от каждого стука по двери, к которой Дэнни несся с невероятной скоростью, было по-настоящему больно. Отвечая на автопилоте, что Итана в данный момент нет на месте, натянуто улыбаясь докторам и медсестрам, закрывая дверь, прижимался к ней спиной, обреченно бился затылком и зажмуривал глаза, силясь не разрыдаться. Дэнни искренне не понимал, откуда в организме столько слез, ведь казалось, что он выплакал уже несколько литров, из-за чего кожа на щеках горела и пульсировала от соли. Сползая на пол, прижимая колени к груди, смотря на противоположную стену, Дэнни раз за разом считал от нуля до десяти, мысленно понимая, что медитация, которая всегда работала идеально на протяжении последних четырех лет, больше не помогала. Легче не становилось — ненавидя себя всем сердцем за вспыльчивость, агрессию и неумение держать язык за зубами, Дэнни, обхватив руками голову, жалобно стонал от осознания того, что обидел самого дорогого в мире человека. Прости меня, пожалуйста, бездумно бормотал вслух Дэнни, впиваясь ногтями в ладони, я люблю тебя больше всего на свете.        — Почему до конца не открывается? — спросил Итан, упираясь краем двери в колено Дэнни. — Ты решил забаррикадироваться? Опять ревешь? Мне уйти? — Дэнни медленно убрал руки от лица, поднял на Итана взгляд, пропитанный насквозь болью, разочарованием в самом себе и искренней мольбой о прощении. — Видимо, шкаф придется собирать самому, — расстроенно сказал Итан, пролезая в кабинет через пространство между дверью и рамой — расстегнув молнию на кожаной куртке, опустился перед Дэнни на корточки из-за чего прорези на коленях джинсов натянулись и, чуть слышно жалобно скрипнула ткань. — Какой повод для слез на этот раз? Видео с котиками были настолько милыми, что ты так сильно расчувствовался?        — Т-ты в-вернулся, — заикаясь, проговорил Дэнни, боязливо касаясь кончиками пальцев колена Итана. — Прости меня, п-пожалуйста.        — Конечно вернулся, — ответил Итан, проводя подушечкой большого пальца по слипшимся от слез ресницам Дэнни, — там на двери табличка с моим именем. Я тебе подарок принес, открывай.        Дэнни испуганно и удивленно уставился на синюю оберточную бумагу на прямоугольной коробке, которую Итан трепетно положил перед ним на пол и бережно подал край ленты золотого банта.        — Обними меня, пожалуйста, — с мольбой в голосе попросил Дэнни, нежными прикосновениями вырисовывая на колене Итана гипнотические круги. — Прости за то, что я сказал…        — Перестань извиняться, — серьезно сказал Итан, перехватывая руку Дэнни, и притянул ближе к себе. — Ты из-за этого плачешь? Из-за того, что сказал? Более весомого повода для проливания слез не нашел? Иди сюда.        Дэнни прижался лбом к груди Итана, сцепил пальцы в замок на лопатках и жадно вдохнул будоражащий коктейль ароматов духов и сигаретного дыма. Тише-тише, шептал Итан, скользя ладонью по спине Дэнни, перестань плакать. В мгновение пространство кабинета раскрасилось яркими цветами и наполнилось небывалом теплом, позволяя дышать чуть-чуть ровнее. Дэнни, медленно выдохнув, обхватил ладонями лицо Итана и, вложив во взгляд все разрывающие изнутри чувства, нежно и отчаянно поцеловал в губы. Поцелуй ощущался необходимым, пропитанным болью и страстью одновременно, выбивающим из легких весь кислород разом.        — Я так сильно тебя люблю, — выдохнул Дэнни в поцелуй и крепко впился пальцами плечи Итана, — ты — моя жизнь.        — Я знаю, — шепотом ответил Итан, нежно оглаживая подушечкой большого пальца выступающую скулу Дэнни. — Ты правда думал, что я тебя бросил? Думал, что пошел в кафе наслаждаться блядскими сердечками на стаканчике кофе? Дэнни, я же шутил. Извини за то, что мне показалось… не знаю, что ты сразу это понял? Извини за то, что я тебя обидел, — искренне и честно проговорил Итан, нежно целуя Дэнни в уголок губ. — В любом случае, какой смысл получать сердечки на стаканчике, если тебя нет рядом? Кто будет ворчать, прожигать бедного бариста взглядом и крепко держать меня за руку? Без тебя во всем этом нет смысла, понимаешь? Кому я, такой ненормальный, кроме тебя, нужен? Ну, кому-то точно нужен — где-то в столе список номеров на салфетках валяется, хочешь посмотреть? Может, одобришь какую-нибудь кандидатуру? Может, себе найдешь кого-нибудь получше? Ну, чего молчишь? Размышляешь? Правильно, подумай хорошо. Фотографий на салфетках конечно нет, но есть некоторые пояснения. Типа… глубокий Джо, старательный Кевин, развратный Джастин. Женские имена там тоже есть, но, увы, без пояснений. Вопиющая несправедливость. Не знаю почему феминистки еще не взялись за эти проблемы современного общества, почему женщины не стесняются оставлять номера на салфетках, но боятся назвать себя, к примеру, похотливой Бритни? Что ты думаешь на этот счет? Улыбаешься? Смеешься над проблемами женщин? Тебя на ритуальном костре сожгут в двадцать первом веке.        — Я тебя больше жизни люблю, — сказал Дэнни, рассмеявшись, — а салфетку с номером глубокого Джо лично разорву на мелкие кусочки.        — Даже ксерокопию снять не позволишь? Изверг, — улыбнувшись, ответил Итан и притянул Дэнни ближе к себе. — Все, слезы на сегодня закончились? Нет, пойми меня правильно, ты невероятно красивый в эти моменты… кстати, правда, как ты это делаешь? Почему в кино сопли и слюни текут по покрасневшему, опухшему лицу, а у тебя выходит все эстетично? А знаешь, что у тебя еще получается эстетично? Раздеваться и одеваться. Я обожаю, когда ты надеваешь джемпер. Обожаю, когда сначала натягиваешь рукава, потом, через несколько охуительно-сексуальных мгновений, просовываешь голову в горловину и, спустя еще пару секунд эстетического оргазма, распрямляешь края, медленно пряча под плотной тканью свое прекрасное тело. Обожаю, когда ты смеешься — неважно, надо мной или над моими шутками. И, знаешь, мне чертовски обидно из-за того, что ты в себе сомневаешься. В моих глазах ты — самый прекрасный человек на свете. Молчишь? Молчи. Просто знай одно, я никогда в жизни никому ничего подобного не говорил, — Итан бережно похлопал ладонью по плечу Дэнни, призывая немного отстраниться, и вытянул ноги, упираясь подошвами конверсов в широкий плинтус из красного дерева. — Почему ты так на меня смотришь?        Мысленно фотографируй, сохраняй, прячь от чужих глаз глубоко в сердце, пересматривай при первой возможности, думал Дэнни, крепко сжимая пальцами ребро ладони Итана, только воспоминания прикосновений, улыбок, жестов, окраса голоса, ясность и остроту взгляда — ничего материального, помни об этом.        — Ты — самое важное и ценное, что есть в моей жизни, — на надрыве произнес Дэнни и, забираясь на бедра Итана, упираясь голенями в пол, крепко обнял за плечи. — Прости меня за то, что часто веду себя неправильно, прости за то, что я постоянно плачу — Богом клянусь, что за всю жизнь столько не плакал, сколько за последний месяц.        — Перестань извиняться, — ласково ответил Итан, нежно оглаживая подушечками пальцев лопатки Дэнни, — и открой уже наконец-то подарок.        — Я не заслужил, — сказал Дэнни, прижимаясь губами к ткани искусственной кожи на плече Итана и, забираясь под полы куртки, обнял за талию.        — Что, прости? «Не заслужил?» Никогда этого больше не говори, хорошо?        — Но… но я вёл себя просто ужасно, и говорил ужасные вещи. Прости меня, пожалуйста.        Итан расстроенно выдохнул, подцепил пальцами манжеты на рукавах и стянул куртку с плеч. Это сексуально, мысленно проговорил Дэнни, до невероятности. Пиетет в отношении Итана медленно растворялся, превращая его из божества строгости и незаинтересованности ничем, кроме работы, в персонажа самой развязной и откровенной сцены-прелюдии перед сногсшибательным порнофильмом. Всегда спокойный, непоколебимый, уверенный в каждом слове и жесте, до невозможного притягательный и по-настоящему редкий, созданный талантливой рукой выдающегося скульптора, живописца, Господа Бога.        — Открывай, — сказал Итан, протягивая Дэнни коробку. — Я хочу, чтобы ты открыл.        — Правда? — уточнил Дэнни, нерешительно касаясь пальцами края ленты золотого банта. — Это правда мне?        — Нет, охраннику на стоянке у дома, — сказал Итан, театрально закатывая глаза, и улыбнулся. — Конечно это тебе, — Дэнни медленно развязал бант, трепетно отложил в сторону и бережно подцепил край прозрачного скотча на месте стыка упаковочной бумаги. Итан с интересом наблюдал за осторожностью и смущением Дэнни, мысленно думая о том, любили ли его по-настоящему когда-нибудь? Будь ему известно то, насколько он прекрасен и совершенен, эмоционально смог бы выдержать это знание? — Подожди несколько секунд, — шепотом проговорил Итан, кладя ладонь на шею Дэнни и мягко надавливая кончиками пальцев на выступающие позвонки, приблизил к себе, — безумно хочу тебя поцеловать. Можно?        — Д-да, — на резком выдохе ответил Дэнни, вздрагивая и чувствуя жар каждой клеточкой тела от самого нежного поцелуя, пожалуй, за всю продолжительность всемирной истории. Находясь в области аромата духов и сигаретного дыма, скользя кончиком носа по шее Итана, дыша тем же кислородом, Дэнни казалось, что счастливее, чем в данную минуту, быть просто невозможно. — Спасибо.        — За что?        — За то, что не ушел тогда… в ее кабинете, — шепотом проговорил Дэнни, оглаживая подушечкой большого пальца край перчатки на руке Итана. — Я так старательно уверял себя в том, что не влюбился в тебя с первого взгляда… что вел себя как последний мудак.        — Как можно уйти от кого-то настолько прекрасного, даже если он ведет себя как последний мудак? — улыбнувшись, спросил Итан, вынимая из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. — А теперь открывай.        Дэнни, дождавшись момента, пока Итан щелкнет зажигалкой, крепко затянется и задержит дым в легких на пару мгновений, тепло улыбнулся, целуя в щеку, и осторожно разогнул края оберточной бумаги.        — Т-ты с ума сошел? — спросил Дэнни, поднимая на Итана пораженный и одновременно испуганный взгляд — дрожащие пальцы, едва касаясь, скользили по потертым обложкам книг с потрепанным временем корешком. — Они… они бесценны. Я их не заслуживаю. И принять тоже не могу.        — О, Боже, Дэнни, заслужить можно только доверие, уважение и вкусняшку за четкое выполнение команды апорт. Ты, Солнышко, должен всегда получать только то, что хочешь. Хочешь, а не заслуживаешь — чувствуешь, разницу? — серьезно сказал Итан, сбрасывая столбик пепла на пол. — Разве не эти книги ты хотел?        — Да… но… издание шестидесятых годов… Генрих Вёльфлин — что? — двадцатых?! Сумасшедший, ты вообще понимаешь, что в моих руках настоящее сокровище?        — Прекрасно понимаю, — сказал Итан, обхватывая ладонями лицо Дэнни, — в моих — тоже.        — Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, — прошептал Дэнни, обхватывая пальцами запястья Итана, — больше всего на свете.        — Представляю, — тепло сказал Итан, нежно целуя Дэнни в губы. — А теперь пойдем собирать мебель.