аберрация

Люди не вырастают из сказок. Никогда не вырастают. Мальчик или мужчина, девочка или женщина — мы все живем ради сказок. (Стивен Кинг. Ветер сквозь замочную скважину)

       — «Смотреть на звезды и надеяться потрогать одну из них трезвыми».        Что-то не так, произнес внутренний голос. Дэнни провел ладонью по простыне, уперся кончиками пальцев в край подушки и медленно открыл глаза, чувствуя непривычный пугающий холод. Переведя взгляд на настенные часы, прислушиваясь к возможному шуму воды в душевой или звуку кипения чайника в кухне, старался почувствовать теплые порывы июньского ветра от открытой настежь балконной двери. Ни единого звука, ни единого порыва ветра, ни единой нотки сигаретного дыма. Дэнни приподнялся на локтях, искренне не понимая причины тишины, посмотрел на прикроватную тумбочку со стороны Итана и с трудом дотянулся до сложенного пополам листа бумаги. Важная встреча, увидимся на работе, возьми такси. Дэнни непонимающе и заторможенно моргнул, мысленно вопрошая — и все? Никакого «доброе утро». Никакого «я тебя люблю». Никакого «скучаю и целую». Ни одного доказательства того, что предложение написал живой человек, а не робот, общающийся исключительно шаблонами.        Дэнни отключил от телефона зарядное устройство, перевернулся на спину и, набирая номер Итана по памяти, бездумно уставился в потолок. Я занят — перезвоню позже — Дэнни почувствовал, как в теле напряглась, сжалась от страха каждая мышца. Итан даже на звонок не ответил — практически в лицо плюнул чертовым шаблоном. Дэнни провел ладонями по лицу, сильно ущипнул себя за запястье, надеясь вырваться из оков кошмара, но, чувствуя невыносимую боль, жадно вдохнул.        Что-то случилось, думал Дэнни, продолжая лежать в кровати и рассматривать потолок, что-то непоправимое, растирая подрагивающие пальцы, ноющие ломотой запястья, жадно дыша через рот и нос одновременно, мысленно перебирал в голове возможные варианты, я точно что-то не так сказал, или не так сделал, или…        Сигнал будильника раздался громко и неожиданно, но Дэнни не обратил на это никакого внимания — продолжая сжимать в руке корпус телефона, был твердо уверен в том, что Итан не перезвонит. Дэнни вжался затылком в подушку, перевел взгляд на зеркальные двери шкафа и вздрогнул каждой клеточкой тела, задумываясь только на секунду о том, что там нет вещей Итана. Нет футболок, рубашек, пиджаков, брюк, джинсов, домашних шортов, нижнего белья, галстуков, носков — вообще ничего. Пульс участился, болью отдаваясь в висках, лимфатических узлах и запястьях.        Дэнни вскочил с кровати, не замечая распаляющегося истерикой будильника, и резко распахнул дверцы шкафа. Все вещи на месте, за исключением черных завышенных брюк, черно-белой рубашки с коротким рукавом и принтом логотипа «Givenchy» и кожаной куртки с закругленными шипами на воротнике — Дэнни задумчиво склонил голову набок, провел кончиками пальцев по вещам, по флаконам духов, стоявшим на полках, по звеньям цепочек, висевших на крючках, и удивленно моргнул — и беркут, и латинский крест, выполненные из чистейшей платины, остались дома, а их Итан носил постоянно.        Дэнни на ватных ногах, крепко прижимая ладонь к стене, медленно шел к душевой, продолжая вспоминать, что именно неправильного и непоправимого произошло за последние дни. В голове, словно по закону подлости, не было ни одной мысли. Какой вчера был день недели? Суббота? Да, суббота, мысленно согласился Дэнни, нерешительно открывая дверь душевой. В пространстве витал аромат шафрана и ванили — совсем тонкий, практический незаметный — полотенце на сушилке было слегка влажным, высеченный мраморной плиткой пол кабины — сухой. Дэнни подошел к раковине, включил холодную воду и беспомощно уставился на сильный напор, бьющий в сток. После субботней вечеринки с друзьями Итан пришел примерно в два часа ночи — даже в душ не пошел, забрался в кровать в одежде и, обняв Дэнни со спины, крепко прижал к себе. Спи-спи, я просто хочу тебя обнять.        Первая странность, подумал Дэнни, выдавливая зубную пасту на щетку. Итан всегда будил его в промежуток времени между субботой и воскресеньем — будь это час ночи или пять утра. Всегда. Пересказывал все новости, мягко брал за руку, вел за собой в душ, снимая по дороге одежду и не разрывая поцелуя, заводил в кабину, включал теплую воду и любил настолько нежно, что искры сыпались из глаз, а сердце — бешено колотилось в грудной клетке. После, в зависимости от времени, вел либо в кровать, чтобы проспать несколько часов, либо в кухню, чтобы быстро позавтракать и ехать на работу.        Умывшись и переодевшись, Дэнни вошел в кухню, спешно вдавил кнопку включения давно-остывшего чайника, отрешенно посмотрел на резервуар для готового кофе и мысленно отмерил взглядом недостающие миллилитры по шкале. Всего чашка. Вторая странность — в воскресное утро Итан пил две.        Спешно размешивая в чашке заваренные в кипятке листья зеленого чая, Дэнни прижался лбом к стеклу кухонного окна и уставился на парковочное место — на асфальте черные следы шин. Третья странность — воскресным утром Итан никогда не спешил на работу, мог вообще не приходить в центр до обеда или вовсе — устроить выходной, но чтобы срываться с места по собственной воле — точно нет.        Перед тем, как вызвать такси, Дэнни еще раз позвонил Итану, ведомый слепой надеждой услышать его голос и понять, что именно произошло. Повторный шаблон в сообщении — Я занят — перезвоню позже — выбил почву из-под ног. Дэнни вцепился пальцами в подоконник, шумно сглотнул и посмотрел на нетронутую чашку с чаем. Что-то случилось, что-то страшное.        Весь путь до центра Слоун-Кеттеринг прошел в полной тишине. Обозначив сразу, что ни музыки, ни разговоров слышать не намерен, Дэнни прижался щекой к стеклу заднего сидения такси и бездумно стучал кончиками пальцев по колену, в страхе высматривая по дороге аварии, кареты скорой помощи, похожих в толпе людей. А если он меня разлюбил? А если изменил? Дэнни закусил костяшку указательного пальца, даже не задумываясь о том, что следы зубов продержатся ровно половину дня.        — Привет. Большой босс у себя? — максимально спокойно проговорил Дэнни, хотя изнутри рвалась череда эмоций, начиная от истерики и слез и заканчивая гневом и обидой.        — Итан? — уточнила Сидни, удивленно рассматривая посеревшее в одно мгновение лицо Дэнни. — Нет. Еще вчера вечером сказал, что возьмет выходной.        Дэнни на секунду показалось, что напольное покрытие пошло крупными трещинами, а колени подкосились, словно кто-то незримый, стоя за спиной, нанес несколько ударов битой.        — Вчера вечером? — заторможенно спросил Дэнни, вцепившись пальцами в край стола до побелевших костяшек — перед глазами, словно по щелчку пальцев, проявилась мутная пелена слез, — я… блядь.        — Дэнни, — ласково сказала Сидни, протягивая одноразовый пластмассовый стаканчик с водой, — детка, что случилось?        — Позвони ему, — с трудом произнес Дэнни, стараясь проглотить воду. — Звони до тех пор, пока не ответит. Голосом.        — Хорошо-хорошо, — ответила Сидни, поднимая часть стойки и указывая рукой на стул. — Садись, ты на ногах еле держишься.        Дэнни молча опустился на стул, сжал пальцами стаканчик и врезался взглядом в дисплей телефона Сидни. На семь первых звонков пришел стандартный шаблонный ответ, на восьмой — Итан поднял трубку. Какого, блядь, черта?! Я занят! Я охуеть как занят! Что еще нужно сказать, чтобы мне никто, блядь, не звонил?!        — Где ты? — резко выпалил Дэнни, склоняясь над динамиком. — Просто скажи, что с тобой все хорошо.        — Я же сказал, что перезвоню позже. Все хорошо, пока.        Дэнни уперся ладонью в край стола, чтобы не рухнуть со стула, и уставился на погасший дисплей телефона Сидни, слушая короткие гудки. В голове не укладывалось. Четвертая странность — Итан никогда прежде не говорил с ним холодно перед посторонними людьми.        — Дай мне ключи от кабинета, — монотонно сказал Дэнни, с трудом поднимаясь со стула и выбрасывая в ведро измятый стаканчик, — и одолжи сигарету с зажигалкой.        Сидни удивленно посмотрела сначала на Дэнни, затем — на пачку вог арома и утвердительно кивнула. Вытащить из пачки получилось покореженную, мятую сигарету — Дэнни, наплевав на датчики дыма, щелкнул зажигалкой, крепко затянулся и, забрав из рук Сидни ключи, направился к парадным дверям. Мерзкий дым, пахнущий цветами, неприятно скользил по носоглотке и пищеводу — Дэнни сел на бетонные ступени и перевел взгляд на небо — кристально-чистое, голубое, июньское, без единого облака. Разблокировав телефон, бездумно обновляя ленту фейсбука и инстаграма, Дэнни надеялся увидеть хоть что-то способное натолкнуть на столь странное поведение Итана. Наверное, все-таки разлюбил. В груди неприятно кольнуло обидой, ревностью и искренним непониманием. Должна быть причина — реальная, весомая — может и правда: занят? Может и правда: деловая встреча?        Дэнни, докурив тонкую сигарету до фильтра, выбросил окурок в мусорную урну и провел ладонями по лицу. Итан бы сказал, что разлюбил. Итан бы сказал, что изменил. Во всяком случае, Дэнни на это надеялся. Рассматривая корпус дешевого пластика зажигалки, бездумно прокручивая обороты кремня подушечкой большого пальца, Дэнни почувствовал, что к горлу подступает тошнота — неприятная, излишне осязаемая, насквозь пропитанная страхом и тревогой. В жизни, понимал он, всего два варианта: либо быть успешным и талантливым, либо, как говорится, не брать в голову. Либо ты во всех позах ебешь жизнь во имя счастья, любви и будущего, либо закуриваешь, выпиваешь первый глоток мерзкого пойла и признаешь, что подобные подвиги не для тебя.        Я люблю тебя — напечатал Дэнни чересчур легковесные слова и замер, долго не решаясь отправить сообщение. Что бы ни случилось, дополнил мысленно, опаляя пламенем зажигалки торчащие нитки на манжетах джинсов, что бы ни произошло, даже если прямо сейчас под тобой какой-нибудь охуительный парень я тебя люблю.        Натянуто улыбаясь, кладя зажигалку на стол перед Сидни, Дэнни, не говоря ни слова, направился к лестнице, поднялся на второй этаж и медленно выдохнул, стараясь унять дрожь в руках и одновременно с этим — попасть ключом в замочную скважину. Пройдя в кабинет, закрывая дверь, прижимаясь к ней спиной, Дэнни осознал одну простую вещь: он находится в месте, наполненном людьми, чья жизнь ни на секунду не изменится в случае его смерти — и почему-то захотелось рассмеяться, зайтись в истерике и разрушить все прекрасное, что попадалось на глаза.        «Повторение, подобно наркотику, каждый раз придает новый объем и ошеломительную глубину. Я тоже тебя люблю» — Дэнни удивленно посмотрел на полученное сообщение, заторможенно моргнул, потер глаза ребром ладони, перечитал еще раз. Еще и еще. Всего на секунду показалось, что небеса подмигнули.        У нас точно все хорошо? — напечатал Дэнни дрожащими пальцами, спешно нажимая «отправить» и получая в ответ: «Единственное точно: я очень занят».        Единственное точно, шепотом повторил Дэнни, оседая на пол, подобно поднявшейся резко волне и, спустя мгновение, вновь ставшей частью моря. Ведь так бывает: люди возводят дворцы и воздушные замки для того, чтобы те, кто идут следом, все переломали, разграбили, сожгли, уничтожили и до простого, блядь, помочились с пика вершины заветной мечты. Да, Дэнни Голдман, это твоя жизнь, вероятно, единственная — и вот ты сидишь на полу в кабинете любимого мужчины, настойчиво вдыхаешь оставшийся практически выветрившийся аромат духов и ждешь знака свыше, чувствуя, как через тебя протекает время, и видя собственный призрак, слоняющийся из стороны в сторону.        Дэнни поднялся с пола, подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик, извлек пепельницу, запечатанную пачку сигарет и зажигалку и заглянул в мусорное ведро, доверху заполненное смятыми листами отчетов, результатов анализов и парой незначительных визиток — еще вчера утром, сидя в кресле, Итан настойчиво и нарочито переставлял визитки и карточки в бумажнике, в надежде избавиться от ненужного барахла. Барахлом, к слову, оказалась визитка Анны Дикинсон, просроченный пропуск в библиотеку, судя по дате — еще времен Гарварда, и карточка ирландского паба на окраине города, который, согласно гуглу, выкупили и перестроили еще несколько лет назад.        Выпуская витиеватые струйки дыма из приоткрытых губ, Дэнни выдвинул средний ящик стола и удивленно моргнул, разглядывая среди кипы бумаг ноутбук — опускаясь в кресло, поднимая крышку, провел пальцами по тачпаду, пробуждая экран. Пароль попрежнему ноутбук не требовал. Никаких новых папок и документов в корзине. Наводя курсор на иконку браузера, бездумно перешел во вкладку «история», тупо листая вниз. Никаких подозрительных переходов по ссылкам Дэнни не нашел — в тот же фейсбук, судя по истории, с ноутбука Итан не заходил неделю.        «Ты не спросил разрешения. Успокойся, нет там никакого порно. Гетеросексуальное порно даже не смей гуглить — твоя психика пошатнется» — Дэнни перевел взгляд на окошко сообщений в телефоне и тихо рассмеялся. Разумеется, ноутбук подключен к телефону — каждая операция отображается. «Если не досчитаюсь в пачке сигарет — будешь наказан».        Ты же очень занят, — написал Дэнни, переходя в папку «музыка и кино».        «Одна рука у меня свободна — можем заняться сексом по телефону» — Дэнни театрально закатил глаза и подпер щеку ладонью, просматривая предложенный музыкальный каталог и печатая в ответ: а что ты делаешь второй рукой?        «Хочу прочитать твои варианты. Давай же: самые смелые идеи или пошлые фантазии — все принимается».        Расслышав первые аккорды композиции шестидесятых годов прошлого столетия «Can't take my eyes off you», Дэнни тепло улыбнулся, чувствуя жар на щеках — бессмертный хит выбрал Итан.        Размешиваешь суп в кастрюле деревянной ложкой? — напечатал Дэнни, буквально слыша звонкий смех Итана, когда сообщение стало прочитанным. — Ты мог отправить диссертацию сам, тогда, в феврале. Почему все-таки поручил это мне?        «Во-первых, не мог — ноутбук был закрыт. Во-вторых, я хотел, чтобы ты лично познакомился с квартирой, в которой будешь жить, и с кроватью, в которой будешь охуенно кончать. Еще варианты».        Какие интересные подробности вскрываются, — напечатал Дэнни, поднимаясь из-за стола и подходя к стоящему на тумбочке чайнику. — Охуенно кончать? Ты чертовски в себе уверен. Неужели ты играешь в «однорукого бандита»?        «Я бы не пригласил тебя на свидание, если бы ты просто отправил диссертацию и сразу же ушел из квартиры. Стоп, ты не охуенно кончаешь? Если да, то больше ты никогда не кончишь со мной — найди кого-нибудь получше. Снова мимо — еще варианты».        На свидание? Возможное воспаление легких ты называешь свиданием? С тобой я кончаю супер-охуенно. Армрестлинг? — спросил Дэнни, забрасывая в чашку пакетик чая со вкусом голубики и тимьяна и жадно вдыхая аромат перед тем, как сделать большой глоток.        «Если бы ты знал меня во времена Гарварда, то был бы шокирован этим романтическим свиданием. Первая галочка — так держать, мистер Голдман. Армрестлинг? Серьезно? Все твои варианты — мимо».        И что же было во времена Гарварда? Беспорядочные связи? Надеюсь, ты предохранялся. Ты вышиваешь крестиком? — вернувшись в кресло, Дэнни сел, складывая ноги по-турецки, и расслабленно откинулся на спинку.        «Я всегда предохраняюсь. Нет, не вышиваю. Вкусный чай?»        Дэнни закатил глаза, смотря на камеру ноутбука, и торжественно выставил вперед средний палец — сколько партнеров у тебя было? Не знаю, самое предсказуемое занятие — дрочишь?        «Как я могу дрочить, если тот палец, который ты продемонстрировал, не в тебе? Сколько партнеров? Ты в школе такую цифру даже не проходил. Еще варианты. Ты, кстати, борешься за минет. Мне пять ты уже проиграл».        Стоп-стоп-стоп. Почему выигрыш не был озвучен заранее, до начала викторины? Так нечестно. Сколько парней у тебя было? Ты куришь?        «Рот у меня занят, но, увы, не сигаретой. Шестой минет выиграл за десять минут — я просто в ударе и готов продолжать. Парней до тебя у меня не было. Еще варианты».        Никогда-никогда? Ты же не трахаешься сейчас с кем-нибудь?        «Никогда-никогда. Можно сказать: трахаюсь. Буквально — ебусь. Но это неодушевленный предмет так что — снова мимо».        Дэнни посмотрел на дисплей телефона, улыбнулся, чувствуя в руке вибрацию звонка, и провел пальцем по экрану. На экране, по видеосвязи Итан выглядел замученным, измотанным, уставшим — даже трижды прокашлялся, когда слишком крепко затянулся. Привет, Солнышко, отлично выглядишь для человека, который проиграл семь минетов подряд.        — Я скучаю, — прошептал Дэнни, ставя телефон на клавиатуру под незначительным углом и опуская край верхней задней стенки корпуса на монитор. — Где ты? Почему ты не со мной?        — В аду, но мне нравится. Я не с тобой потому, что жизнь несправедлива. Как дела на работе?        — Не знаю, — сказал Дэнни, пожимая плечами, и вытянул из пачки сигарету, — думал, ты меня бросил, поэтому… грустил?        — Бросил тебя? По какой причине? Не думаю, что тебе хватило наглости, неуважения к себе и банальной человеческой глупости, чтобы мне изменить, — сказал Итан, очаровательно улыбнувшись — с лица моментально сошла маска усталости, кольцо сигаретного дыма как будто не разбилось о камеру, а прошло сквозь него.        — Изменить тебе? Это в принципе невозможно. Фу, даже представлять это мерзко. А причины были: ты в первый раз не разбудил меня ночью, утром выпил слишком мало кофе, на асфальте следы шин, плюс ты говорил очень холодно.        — Ох, целый список причин. Я не разбудил тебя, потому что не хотел быстрого секса. Слишком мало? Две чашки, как всегда — просто сегодня захотелось крепкого эспрессо. Я спешил, поэтому и следы шин. Я всегда говорю холодно, когда предельно зол. Я ответил на все вопросы? Если да, то поднимай свою прекрасную задницу, бери за ухо Сарамаго и проведи чертов обход, потому что уже полдень! Заеду за тобой в шесть. Пока.        — «Убей меня своей любовью».        — Ты серьезно заблокировал всех абонентов в его телефоне, кроме себя? — ошарашено спросила Сидни, широко распахивая глаза и крепко затягиваясь сигаретным дымом.        — У меня не было выбора, — серьезно сказал Итан, смотря на наручные часы и сбивая дыханием столбик пепла с кончика зажженной сигареты. — Когда он в мнимой депрессии, то в последнюю очередь думает о датах.        — В мнимой депрессии? Он был практически обескровленный — на ногах еле стоял.        — Он трижды в неделю бегает по пятнадцать километров, ты правда считаешь, что расставание с парнем собьет его с ног? Чушь, — ответил Итан, рассматривая идеально-подстриженный зеленый газон заднего двора центра, пациентов, за которыми ухаживали медсестры, и растущие в резных клумбах-вазах цветы. — Ты ему ничего лишнего не сказала?        — Конечно, нет, — честно сказала Сидни, демонстрируя раскрытые в жесте капитуляции ладони. — Все строго по плану.        — Тогда я спокоен. Не знаю, что он успел себе нафантазировать, но думаю, что обход пациентов с дотошным Лиамом выветрил из головы все посторонние мысли, — Итан провел ладонью по лицу, поморщился, чувствуя на коже запах резины, с которым даже самые ароматизированные влажные салфетки не смогли справиться. — Идет. На ногах держится — выносливый, я же говорил.        Сидни опустилась на край мраморной скамейки с деревянными брусками на сидении и закинула ногу на ногу, отчаянно растирая зудящую от боли и частого хождения на каблуках щиколотку, и посмотрела на Дэнни, который выглядел до странного потерянным и уставшим: губы казались обезвоженными, глаза блеклыми, а каждое движение — каким-то неуверенным. Но при всем этом, к Итану он летел будто на крыльях, нервно одергивая то полы рубашки, то манжеты.        — Ты живой, — расслабленно выдохнул Дэнни, врезаясь лбом в плечо Итана, медленно прикрывая глаза и замолкая на несколько минут, наслаждаясь заветным спокойствием, которое граничило с переполняемыми в груди эмоциями радости. — Господи, как же я заебался. Стоп, с кем ты трахался?        От неожиданного вопроса, слишком грубо прозвучавшего из уст Дэнни, Сидни непроизвольно подпрыгнула на скамейке, выбросила полуистлевшую сигарету в урну и, бегло попрощавшись, удалилась вверх по тропинке, чудом не сбивая с ног идущий навстречу персонал.        — С чем, — поправил Итан, проводя ладонью по грубой ткани пиджака на спине Дэнни, — скоро узнаешь. В следующий раз можем устроить тройничок.        — Я не собираюсь тебя ни с кем делить, — серьезно сказал Дэнни, целуя искусственную кожу куртки на плече Итана и бегло оглядываясь по сторонам — по странному стечению обстоятельств, на них никто не смотрел, возможно, в этом была вина кроны дикой вишни с распустившимися бледно-розовыми цветами, возможно, в ярких солнечных лучах и кристально-чистом небе, к которым были обращены лица людей, надеющихся выработать как можно больше витамина D. — И ни с чем тоже. Правда, где ты был?        — В аду, — ответил Итан, выбрасывая сигарету в урну, обхватывая лицо Дэнни ладонями и нежно скользя подушечками больших пальцев по разделению века-щек. — Трахался в аду. Прикольный опыт — тебе стоит попробовать.        — Домой заезжал, — сказал Дэнни, отодвигая ворот рубашки Итана и касаясь кончиками пальцев звеньев цепочек, — но не переоделся. Почему?        — Спешил к тебе.        — От тебя пахнет резиной, латексом и блядскими презервативами. До душа не хватило сил добраться?        — Не хватило потому, что я охренеть как затрахался, — серьезно сказал Итан, проводя кончиком носа по щеке Дэнни, — от тебя пахнет моими сигаретами, но не мной — нужно это срочно исправлять, — Дэнни театрально закатил глаза, приподнялся на носочки, обнял Итана за шею и мягко прижался губами к скуле, стараясь через бьющий в нос запах латекса, почувствовать другой — сладкий и опьяняющий одновременно. Я так сильно тебя люблю. — Я знаю, — ответил Итан, расстегивая пуговицу на пиджаке Дэнни, пробегаясь подушечками пальцев через тонкую ткань рубашки по ряду ребер, за которыми громко и часто билось сердце, крепко обнимая за талию и прижимая ближе к себе ладонью. — Все хорошо, перестань дрожать.        Ничего нового за полчаса дороги от Центра до дома Дэнни от Итана не добился — все темы так или иначе перестраивались фигурами тетриса в монолит под названием «секс». На мгновение Дэнни задумался… а вдруг, Итан говорит правду? Может, он действительно трахался с кем-то и теперь преподносит это через шутки? Дэнни встряхнул головой, крепче переплел пальцы их с Итаном рук и, подавшись вперед, нежно поцеловал в уголок губ. Везде запах блядских презервативов.        — Я же говорил, что рот был занят, — спокойно ответил Итан, вытягивая зубами сигарету из пачки, сбавляя скорость перед красным сигналом светофора, и щелкнул зажигалкой. — Сегодня какой-то особенный день, да?        — Не переводи тему, — серьезно сказал Дэнни, открывая бардачок и пересчитывая в упаковке презервативы. — Ладно, все на месте.        — Неужели? — спросил Итан, рассмеявшись. — Точно все на месте? Как хорошо, что я нищий и могу позволить себе только одну пачку в год.        — Отвали, — пробубнил Дэнни, перебирая вещи в бардачке, пролистывая пустые страницы книги рецептов и блокнотов. — Ты трахался в машине? В дешевом мотеле? В шикарном люксе? У тебя есть чертов ультрафиолет?        — Если мы играем на минеты, то ты с треском проигрываешь, — ответил Итан, опуская стекло и сбрасывая на дорогу столбик пепла. — Потерпи десять минут, расслабься — в противном случае, ревность тебя испепелит.        — Ты трахался дома?! В нашей кровати?!        — Ты все еще проигрываешь — лучше помолчи, а то придется провести на коленях вечность.        Дэнни скрестил руки на груди, вжался лопатками в стекло со стороны пассажира и уставился на профиль Итана, недовольно цокая языком. Итан на чрезмерный артистизм не обратил никакого внимания, повернул в сторону дома и выбросил сигарету из окна, надевая солнцезащитные очки. Даже в половину седьмого вечера солнце не собиралось садиться, да и, если говорить честно, сегодня это не вызывало удивления. Ведь согласно медицинским записям из архива Канады, без пяти минут девятнадцать лет назад Дэнни появился на свет.        — Выходи. Давай-давай, на выход, — Дэнни показательно фыркнул, выходя из машины, нарочито громко захлопывая дверь и засовывая руки в карманы джинсов. — Идем, — резко сказал Итан, обнимая Дэнни за плечо, прижимая ближе к себе, и поднес ключ к электронному замку парадной двери. — Давай, раздевайся — нечего тратить время просто так.        — Иди к черту, — недовольно пробурчал Дэнни, поднимаясь по лестнице и держась за перила. — Ты слишком возбужден для человека, который целый день трахался.        — С тобой я еще не трахался, — сказал Итан, игриво подмигивая. — Нет, не туда, — Дэнни удивленно моргнул, когда Итан вставил ключ в замок соседней квартиры — той самой, в которой он прожил больше месяца, страдая каждую ночь от неразделенной любви и слишком красочных снов, внушавших обратное. — Быстро наверх, — сказал Итан, мягко подталкивая Дэнни ладонями в спину, — поторапливайся, действие виагры заканчивается.        — В твоем возрасте еще слишком рано для виагры, — ответил Дэнни и рассмеялся, когда Итан недовольно фыркнул и наградил невесомым подзатыльником. — Ты что, кофе разлил в кровати? Будем ночевать здесь? Ты все мои вещи перенес? Бросаешь меня?        — Такими темпами ты всю жизнь на коленях проведешь, — прошептал Итан на ухо Дэнни, открывая дверь спальни. — Быстрее, ты тратишь мое драгоценное время — иди на террасу и закрой глаза, — Дэнни, пройдя в спальню, открыл дверцы шкафа, нахмурился, замечая пустые полки и вешалки, и отрешенно покачал головой — оказавшись на террасе, картинно закрыл ладонями глаза. Теперь ты доволен? Тишина в ответ показалась пугающей и тревожной. Дэнни почувствовал, как ладони, закрывающие глаза, коротко задрожали. Спустя несколько мгновений повернулась ручка балконной двери, и Дэнни уже мысленно представил, как к ногам летят сумки с его вещами. — С Днем Рождения, Солнышко.        — У меня пятнадцатого, вообще-то, — сказал Дэнни, открывая глаза, и удивленно моргнул, рассматривая летающие под потолком спальни связки черных и стальных шаров в форме звезд и сердец — подходя на трясущихся ногах ближе, смотря на дату и время на дисплее телефона, вопросительно приподнял бровь и отрешено встряхнул головой. Действительно, пятнадцатое июня — его день рождение. Ни одного телефонного звонка, ни одного сообщения. Насколько бы сильно родители не злились, именно в день рождение всегда перебарывали себя и звонили. В лучшем случае присылали сообщение с поздравлениями и извечной подписью «с любовью, мама и папа», в худшем — говорили, что разочарованы и желали непременно сил и терпения — причём себе, Дэнни желали не попасть за решетку. Перейдя в контакты, Дэнни нахмурился, потёр переносицу, замечая под абонентом «мама» функцию «разблокировать контакт», и поражено посмотрел на Итана. — Ты все контакты в моем телефоне заблокировал? Господи, давно пора. И, видимо, весь сегодняшний день ты надувал шарики. Ну, я угадал?        — Ура, ты наконец-то выиграл минет.        — Господи, как же сильно я тебя люблю, — прошептал Дэнни, приподнимаясь на носочки, мягко целуя Итана в губы и трепетно запуская дрожащие пальцы в волосы на затылке. — Больше всего на свете. Все это… чертовски-мило. Спасибо большое.        — Я тоже тебя люблю, — ответил Итан в поцелуй, нежно обнимая лицо Дэнни ладонями, — больше всего на свете. Нет, давай по-другому — я люблю только тебя, хочу только тебя и всю жизнь хочу провести только с тобой.        — Ты говоришь правду? — серьезно и испуганно одновременно спросил Дэнни, отстраняясь на несколько сантиметров, и посмотрел Итану в глаза. — Если да, то я самый счастливый человек на свете. Господи, скажи «да».        — Я всегда говорю правду, если речь идет о нас, — ответил Итан, оглаживая подушечкой большого пальца выступающую скулу Дэнни, касаясь влажных кончиков ресниц и до странного трепетно — внутреннего уголка глаза. — Я не хочу, чтобы наша история когда-нибудь закончилась. Шанс уйти у тебя был, но ты им не воспользовался, поэтому — смирись.        — Не отпустишь меня? — дрожащим голосом проговорил Дэнни, чувствуя под кожей распускающиеся цветы, горящие огнем. — Никогда? Я что, умер и попал в рай?        — Никогда, — ответил Итан и, разворачивая Дэнни к себе спиной, опустил его руки вдоль тела и стянул пиджак за манжеты. — Даже если ты полюбишь кого-нибудь другого, я тебя не отпущу.        — Другого? — шокировано и удивленно спросил Дэнни и, поворачиваясь к Итану лицом, внимательно посмотрел ему в глаза. — Любовь одна и на всю жизнь. Я люблю только тебя навсегда, навечно и никогда…        — Никогда не говори никогда, — сказал Итан, оглаживая щеку Дэнни, проходясь подушечкой большого пальца по нижней губе и мягко целуя во внешний уголок глаза. — Хочешь узнать, что я говорил в твоем возрасте, думая, что это навсегда? Я говорил, что не верю в любовь, а верю в секс. Говорил, что чувства и любовь — дерьмо для натуралов — дерьмо, озвученное для того, чтобы затащить в постель. Так я думал до того, как встретил тебя. Моего «навсегда» хватило на двенадцать лет — насколько хватит твоего? Сколько у меня было партнеров? Тебе правда интересно? Хорошо, я отвечу. Умножь двенадцать лет на четырех парней в неделю и получи верный ответ. Если вдруг подумаешь о том, что я утруждался узнавать имена и все прочее романтическое дерьмо по списку, то боюсь, придется тебя разочаровать. Да, вот такой я человек. Вот такое было мое «навсегда». Я даю тебе второй и последний шанс, чтобы уйти и никогда не возвращаться. Потому что, Богом клянусь, даже я не знаю, что будет через месяц. Единственное, в чем я уверен — в любви к тебе. Пожалуйста, подумай серьезно, бегло посмотри в будущее — на те же чертовы двенадцать лет вперед — представь хоть на мгновение нас по истечении этого времени и прими взрослое, осмысленное и ответственное решение.        — С-сколько раз? — дрогнувшим голосом спросил Дэнни, сжимая пальцами ткань куртки на локте Итана. — Сколько раз ты спал, трахался, занимался сексом с другими парнями или девушками с конца марта? С того дня, когда я сказал, что люблю тебя. Свободных субботних ночей и вечеров было достаточно. Сколько? Скажи честно.        — Честно? — спросил Итан, упираясь ладонью в стекло открытой настежь балконной двери рядом с плечом Дэнни. — Ты правда хочешь знать? Что это изменит?        — Это ничего не изменит, но я хочу знать правду. Я заслуживаю знать чертову правду! — серьезно сказал, буквально потребовал Дэнни, искренне пугаясь вспышки ревности и злости, пробивших каждую клеточку тела. — Расскажи со всеми подробностями — я стерплю.        — С конца марта, — задумчиво проговорил Итан, сосредотачивая взгляд на краю подоконника и стенке пепельницы с горой окурков. — Правда? Со всеми подробностями? Точно стерпишь? — Дэнни закусил внутреннюю сторону щеки, вздрагивая после каждого озвученного шепотом на ухо слова, нервно растер покалывающие, зудящие пальцы и запястья и утвердительно кивнул. — Ну, давай проверим, насколько ты выносливый, — прошептал Итан, проходясь чередой обжигающих поцелуев по шее Дэнни, продолжая говорить тихо, резко и отрывисто, — с конца марта я не спал ни с кем, кроме тебя. С конца марта я не целовал никого, кроме тебя. Со дня нашего знакомства я хотел и хочу только тебя, — Дэнни молчал, стараясь повторить внутренним голосом озвученные слова, и провел дрожащими пальцами по груди Итана, приподнимая голову и смотря прямо в глаза. Казалось, что под кожей дрожал каждый мускул, каждый напряженный нерв, каждая клеточка тела, обдаваемая огнем и пробиваемая вибрацией учащенного сердечного ритма. — Разочарован? — спросил Итан, склоняя голову набок. — Если ищешь пути отступления, то я отойду на шаг назад, — Дэнни сжал пальцами ткань рубашки на груди Итана и резко потянул на себя, не позволяя отойти, отступить, отстраниться. — Скажешь что-нибудь? Полагаю, ты разъярен от осознания того, что пропал целый повод для мнимых депрессий. Минус целый повод для того, чтобы поплакать. Что будешь с этим делать?        — Отсутствие повода — тоже повод, — сбивчиво прошептал Дэнни, прикрывая глаза и наслаждаясь обжигающей нежностью, с которой Итан, практически не касаясь, провел подушечками пальцев по щеке, оставляя на коже разъедающее страстью и любовью статическое электричество. — П-почему ты выбрал меня?        — У тебя красивая улыбка и доброе сердце, ты полностью в моем вкусе и идеально мне подходишь. Я выбрал тебя потому, что был уверен в том, что утром, после первого секса, мне не захочется, чтобы ты исчез навсегда. Потому что ты первый парень, которого сразу после секса я захотел обнять и поцеловать, не испытывая ни отвращения, ни желания принять душ с хлоркой. Я достаточно развёрнуто ответил на твой вопрос?        — Достаточно, — шепотом ответил Дэнни на резком и шумном выдохе и распахнул глаза, — спасибо за честность.        — Пожалуйста, — сказал Итан, мягко целуя Дэнни в уголок губ, отстраняясь и отбрасывая пиджак на кровать. — В холодильнике торт три шоколада, если хочешь.        — Позже, — ответил Дэнни, осторожно касаясь дрожащими пальцами щеки Итана и приподнимаясь на носочки, — господи, как же сильно я тебя люблю.        — Иди сюда, — сказал Итан, крепко обнимая Дэнни за талию и нежно целуя в шею, — не плачь.        — Я не плачу, — бессвязно пробормотал Дэнни через громкий всхлип, обнял Итана за плечи, ловя дрожащими губами чувственный, трогательный поцелуй, и крепко зажмурился, ощущая в груди бесконтрольный, всепоглощающий пожар, — просто… я не могу объяснить то чувство, которое охватывает меня, когда ты рядом. Чувство, которое раз за разом сжигает меня дотла и заставляет вновь восстать из пепла.        — Не нужно ничего объяснять, — сказал Итан, запуская пальцы в волосы на затылке Дэнни и трепетно перебирая пряди, — я чувствую тоже самое.

Почему-то всегда трудно поверить, что другие тоже умеют любить. (Ирвин Шоу. Богач, бедняк)

       — Итан. Доктор Абрамсон, вы слушаете?        — Да-да, очень интересный монолог, — равнодушно сказал Итан, продолжая наблюдать за садовниками и ландшафтными дизайнерами, высаживающими дицентру великолепную на заднем дворе Центра, — с нетерпением жду продолжения истории.        Сидя на подоконнике, свешивая одну ногу поверх металлического водоотлива и прижимаясь спиной к оконной нише, Итан курил третью сигарету подряд, переводя взгляд через стекла очков с чистого неба на спины рабочих и роскошные кусты с яркими цветами в форме «кровоточащего сердца», которые были готовы незамедлительно прорасти корнями в неприхотливой почве и продемонстрировать красоту цикламеновых оттенков.        — Мы его потеряли, — прошептал Эшли на ухо Коула, — он окончательно сошел с ума.        — Он влюблен, — ответил Коул, выпуская носом черничный дым-пар, и откинулся на спинку кресла, разводя руки в стороны и лениво потягиваясь, — порадуйся за него.        — Он не влюблен, — сказал Эшли, проведя ладонью по лицу, устремляя взгляд на презентацию и надевая маску притворной серьезности и сосредоточенности. — Такие, как Итан, не влюбляются. Такие, как Итан, наливают на глаз ровно унцию виски. Такие, как Итан, хладнокровные профессионалы своего дела. Такие, как Итан, точно знают, насколько глубоко вводить, когда вынимать и в какой момент добавить неожиданное движение.        — Меня пугает твоя чрезмерная осведомленность, — серьезно сказал Коул, вынимая стик из корпуса электронной сигареты, выбрасывая в пепельницу и поднимая глаза на профиль Итана, на зажатую в пальцах сигарету, на сосредоточенный взгляд, заметный даже через темные стекла очков. — Ты что, ревнуешь?        — Дело не в ревности, — ответил Эшли, театрально закатывая глаза и показательно фыркая, — просто он отстраняется.        — Просто он все еще с тобой не разговаривает — вот ты и злишься.        — Я злюсь не из-за этого, — сказал Эшли, подпирая щеку ладонью и вытягивая из открытой на столе пачки сигарету. — Ладно, я по нему скучаю.        — Поговори с ним, пригласи на обед, пофлиртуй, — ответил Коул, загибая пальцы после каждого озвученного предложения, — извинись, покайся, встань на колени и проси пощады. Эшли, ради Бога, вы — лучшие друзья. Ты должен знать правильный порядок действий, чтобы добиться прощения.        — Наконец-то, мы перешли к чему-то интересному, — сказал Итан настолько холодно и серьезно, что у трактующей отчет Никки кровь застыла в жилах. — Что значит приобретение винкаалкалоидов нерационально и слишком затратно? Затратно для кого? Вы их покупаете на свои деньги?! Давайте от антрациклинов тоже откажемся! Выделим кабинет под священника, а еще лучше — вы просто научитесь отпускать грехи!        — Итан, препараты платины съедают большую часть выделенного бюджета…        — Эти препараты, доктор Мэннинг, продлевают жизнь пациентам! Какого черта вас вообще интересует выделенный бюджет? Нам недостаточно платят страховые? Пациенты постоянно говорят, что неплатежеспособны? Ваши зарплаты ничтожны? Если вам не хватает на новые босоножки от Saint Laurent, то потрудитесь принимать больше шести пациентов в месяц.        — Нет-нет, просто винкаалкалоиды не так эффективны в отличие от алкилирующих агентов.        — Алкилирующие агенты, доктор Мэннинг, вызывают желание выблевать все внутренние органы и просто-напросто покончить с собой, чтобы не чувствовать боли. Перед тем, как озвучивать сухие факты, поговорите с пациентами, составьте блядскую статистику и узнайте, что предпочитают они.        На конференц-зал опустилась тишина, черной тучей нависающей над столом и головами испуганных, пораженных людей. Итану не требовалось поворачивать голову, снимать очки, активно жестикулировать, прожигать взглядом, чтобы у людей под кожей разливалось чувство всепоглощающего страха и паники — достаточно было окраса голоса, правильно-расставленных акцентов, выдержанных пауз, чтобы, как по команде, всадники апокалипсиса выстроились в шеренгу и покорно дожидались прямого приказа к действию. В эти моменты казалось, что температура стремительно опускалась к абсолютному нулю, спустя мгновение поднималась до уровня поверхности солнца и вновь падала, окончательно и бесповоротно.        — Простите, что отвлекаю, — осторожно сказал Лиам, приоткрывая дверь конференц-зала и скромно улыбаясь. — Доктор Абрамсон, поможете с внутривенной инфузией кабазитаксела? Вернее, посмотрите?        — Да, я сейчас подойду, — ответил Итан, впервые отвлекаясь от созерцания заднего двора за час утреннего собрания, — подожди в коридоре, — выбрасывая в окно полуистлевшую сигарету, спрыгнул с подоконника, сорвал со спинки кресла во главе стола кожаную куртку и снял очки, вешая их за горловину черной футболки. — Забавно, да? Вы какого-то черта сидите здесь и думаете о бюджете, а моя команда работает с нерациональными, затратными и неэффективными препаратами в угоду пациентам. Пора поменять вас местами. На следующем собрании жду только Коула и Джона — все остальные свободны.        Когда дверь конференц-зала закрылась за Итаном с громким хлопком, все испуганно переглянулись — все, кроме Коула, который молча поднялся из-за стола, вставил новый стик в корпус электронной сигареты, дождался прогрева табака и, крепко затянувшись, карикатурно отдал честь, прощаясь с обществом, изрядно надоевшим ему за последние несколько недель.        Говоря откровенно, так или иначе все разговоры на собрании сводились к искреннему непониманию, к вспышкам агрессии, к тотальному неумению идти на компромисс по одной простой причине — Итан всегда прав. В любом разговоре его точка зрения — верная и правильная, пускай и высказана, порой, грубо и бестактно.        — Почему это делаешь ты? — спросил Итан, прижимаясь лопатками к стене кабинета, отведенного для химиотерапии, и скрестил руки на груди, нервно крутя на указательном пальце брелок дозиметра радиации.        — Потому что это мой пациент, — сказал Лиам, вводя иглу капельницы в сгиб локтя мужчины средних лет и поворачивая вентиль подачи препарата. — Поступил неделю назад.        — С раком простаты, учитывая, что ты вводишь ему кабазитаксел, — уточнил Итан, натянуто улыбаясь мужчине в наушниках и раскрытым на коленях автомобильным журналом. — Какого черта его направили к тебе?        Лиам сосредоточенно уставился на носки черных ботинок, одернул рукава белой рубашки и прижал пальцами манжеты к ладоням, не в силах подобрать подходящий ответ.        — Не знаю, доктор Абрамсон. В этом месяце у меня семнадцать пациентов — голова кругом, — Лиам вздрогнул, замечая вопросительно приподнятую бровь Итана и разъяренный взгляд. — Нет-нет, я не жалуюсь.        — Покажи мне список своих пациентов, — ласково, насколько смог, сказал Итан, хотя наружу рвалась злость, а ходящие ходуном желваки были тому прямым подтверждением. — Давай же, Бэмби, не трать впустую мое драгоценное время, — Лиам шумно сглотнул, понимая, что от тревожного страха, пробившего каждую клеточку тела насквозь, глаза широко распахнулись и теперь он напоминает испуганного оленя в свете фар — медленно выдыхая и стараясь спешно досчитать от нуля до десяти, протянул Итану блокнот в черном кожаном переплете, нервно сцепляя пальцы в замок и ожидая шквал ошеломительной критики. — Как интересно, — проговорил Итан, сквозь плотно сжатые зубы, заинтересованно смотря на Лиама исподлобья, — у меня пациент с лейкозом, посмотришь?        — Д-да, конечно.        — И себе возьмешь? — спросил Итан, проведя ладонью по лицу и возвращая Лиаму блокнот. Тот нерешительно, но утвердительно кивнул. — Научись говорить «нет» сам, или тебя научу я, понял? Жди на почте список видов рака, которые лечат радиологи — распечатай, вставь в рамочку и заучи наизусть. Если узнаю, что кто-то из твоих бесполезных коллег еще раз спихнет на тебя своего пациента, уволю обоих. Я достаточно прямо выразил мысль?        — Достаточно прямо, — заикаясь, ответил Лиам, боязливо стиснув пальцами переплет блокнота, и перевел взгляд на мужчину в кожаном кресле. — М-можно я доведу лечение?        — Можно. Послушай, Бэмби, и запомни одну простую вещь: ты не сможешь спасти всех даже при огромном желании и с йоттабайтами информации по лечению всех видов рака в голове. Поверь, я прекрасно знаю, о чем говорю. Я тоже хотел спасти всех — четыре года отработал без выходных и перерывов на обед, надеясь спасти каждого пациента, переступившего порог моего кабинета, начиная от лимфомы и заканчивая раком груди. Знаешь, скольких удалось спасти? Жалкие двадцать семь процентов. Знаешь, скольких бы я спас, если бы занимался только радиологией? Девяносто два. Подумай об этом.        Лиам, потрясенный до глубины души неожиданным откровением, смотрел на Итана, беспомощно прижимаясь плечом к стене, и впивался ногтями в жесткую кожу переплета блокнота. Информация к размышлению: с ним впервые поговорили серьезно, прямо, как со взрослым, равным человеком. Вывод из информации к размышлению: Лиаму понравилось.        — Я научусь говорить «нет», обещаю.        — Хорошо. А теперь иди, тебя ждет пациент, — сказал Итан, закрывая дверь кабинета и вытягивая из кармана джинсов пачку сигарет, зажигалку и вибрирующий звонком телефон. — Среди состава преподавателей есть симпатичные?        — Да-да, — притворно-радостно прозвучал голос Дэнни из динамика телефона, — запал на семидесятилетнего профессора вирусологии, подожди секунду, — послышался тихий шорох, пара обреченных вздохов подряд, звук открывшегося багажника и грохот свалившихся на дно книг, — все, теперь я целиком и полностью твой.        — Неужели? — спросил Итан, вытягивая зубами сигарету из пачки и спускаясь по лестнице на первый этаж. — Предлагаешь принять тебя после семидесятилетнего мужика?        — Клянусь, ты не пожалеешь, — рассмеялся Дэнни — дисплей телефона настойчиво попросил подключить камеру. — Все хорошо? Ты кажешься расстроенным.        — Мысленно сопоставляю свой жизненный опыт с опытом семидесятилетнего профессора вирусологии, — ответил Итан, сжимая губами сигаретный фильтр и щелкая зажигалкой, выходя на задний двор, — ну, он был горяч?        — Безумно, — сказал Дэнни, утвердительно кивая, закрывая багажник, забираясь на водительское сидение и вставляя телефон в держатель. — Как прошло утреннее собрание?        — Как всегда. Тебе понравился колледж?        — Архитектор, который разрабатывал проект, чертов гений, — сказал Дэнни, надевая солнцезащитные очки в красной оправе и пристегиваясь. — А теперь серьезно: что случилось?        — Ничего не случилось, — ответил Итан, устало потирая слезящийся от ветра правый глаз подушечкой безымянного пальца, — утренние собрания теперь будут проходить в другом составе.        — В каком? — спросил Дэнни, выворачивая с парковки колледжа, расслабленно откидываясь на спинку кресла и продвигаясь по дороге в свободном потоке автомобилей. — Никки опять блеснула интеллектом?        — Сказала, что приобретение винкаалкалоидов нерационально и слишком затратно.        — Что?! — удивленно и раздраженно одновременно спросил Дэнни, снимая очки и опуская солнцезащитный козырек. — Они, черт возьми, растительного происхождения и стоят каждого потраченного на них цента! Подожди пятнадцать минут, я сейчас приеду. Люблю тебя.        — Я тоже тебя люблю.        Абстрагируясь от постоянного шума в голове, к которому привык настолько, что просто уже не замечал ни обрывков информации, ни дезинформации, ни посторонней какофонии звуков, иными словами — всей бессмысленной трескотни, Итан затушил сигарету об ножку скамейки и, не глядя, выбросил в урну, расслабленно выдыхая скопившийся в легких воздух вместе с дымом. Чисто теоретически, возможно, хотелось, чтобы все люди на земле жили счастливо на берегах полноводных рек, в жутко-романтических бунгало с соломенными крышами на песчаных пляжах, но в глубине души Итан понимал, что люди, сколько бы не просили счастья и не молили о свободе, просто-напросто сойдут с ума от скуки.        — Привет, — прошептал Дэнни, опускаясь на скамейку рядом с Итаном, и закинул ногу на ногу, — я уже говорил, что противозаконно быть настолько сексуальным?        — Сегодня — еще нет. Ты тоже ничего.        — Благодарю за комплимент, — сказал Дэнни, поправляя воротник ярко-красной рубашки, и прижался к плечу Итана своим. — Видел цветы в начале аллеи — роскошные. Никогда бы не подумал, что ты — фанат грустных французских легенд.        — Если использовать бикукулин — яд, который выделяет дицентра, внутривенно, можно спровоцировать судороги и приступ эпилепсии, — ответил Итан, вынимая сигарету из пачки, и щелкнул зажигалкой. — Да, я не самый романтичный человек на свете.        — Не самый, — согласился Дэнни, поворачивая голову, опуская подбородок на плечо Итана и прижимаясь кончиком носа к щеке, — но у тебя много других достоинств.        — Да, я знаю, — равнодушно сказал Итан, задерживая смесь смолы и никотина в легких на несколько мгновений, резко выдыхая объемные клубы дыма и выбрасывая сигарету в урну. — Я неплохо выгляжу, одеваюсь, трахаюсь, иногда шучу выше среднего уровня и не являюсь самым тупым человеком на свете.        — Так, вот это мне уже не нравится, — серьезно сказал Дэнни, осторожно скользя кончиками пальцев от запястья, по предплечью до сгиба локтя Итана. — Что случилось?        — Не знаю. Просто раздражает — человеческая тупость, противные голоса, неправильные умозаключения и постоянные разговоры о бюджете и о методах лечения.        — И я раздражаю? — испуганно спросил Дэнни, замечая, что Итан никак не отвечает ни на поцелуи, ни на прикосновения.        — Подобными вопросами — безумно, — ответил Итан, заводя руку за спину Дэнни, скользя кончиками пальцев от шеи, по позвоночнику до поясницы, крепко обнимая за талию и притягивая к себе. — Раздражает то, что совсем скоро мы будем видеться только дома.        Дэнни грустно улыбнулся, бережно беря руку Итана в свои и трепетно оглаживая подушечками пальцев тыльную сторону ладони. Говоря откровенно, его это тоже раздражало, даже при условии того, что университет находился всего в двадцати минутах езды от онкологического центра. Оба понимали, что слишком привыкли друг к другу — находясь вместе двадцать четыре часа в сутки практически семь дней в неделю — и казалось, что по-другому просто невозможно. Вот почему начались телефонные звонки и общение по смс, думал Дэнни — медленно и верно они поднимались на нежеланную ступень виртуального общения, замещая тем самым реальное.        — Я даже сейчас скучаю, — шепотом сказал Дэнни, мягко прижимаясь губами к щеке Итана, — но мы же справимся с этим? У меня будет час обеденного перерыва, ты можешь приезжать.        — Могу, — согласился Итан, забираясь пальцами под край рубашки Дэнни и трепетно оглаживая кожу, моментально покрывающуюся мурашками, — но не хочу. Если ты решил учиться на факультете биомедицины, то должен посвятить этому каждую свободную минуту, не смотря на время и не считая секунды до обеденного перерыва. Я буду отвозить тебя в колледж и привозить домой — думаю, этого будет достаточно.        — Достаточно, — сказал Дэнни, переплетая пальцы их соединенных рук. — Получается, никакого секса по телефону?        Итан тепло улыбнулся и, повернув голову, нежно поцеловал Дэнни в губы.        — Утренний секс в машине никто не отменял.        — Пожалуй, это самое красивое, что я когда-либо видел, — сказал Артур, сбрасывая столбик пепла на высеченную камнем тропинку, и поудобнее устроился на спинке скамейки в отдаленной части заднего двора; Грант, занявший место на сидении, сперва вопросительно поднял бровь, но поймав взглядом объекты, на которые смотрел Артур, утвердительно кивнул. — Правда, я словно кадр из фильма смотрю, даже мурашки по коже.        — Перестань пялиться, — сказал Грант, отмахнувшись от дымного колечка, и вжался затылком в край спинки, прислоняясь щекой к колену Артура. — Думаю, вы с Эшли тоже выглядите неплохо.        — Весь настрой сбил, — недовольно сказал Артур, запуская пальцы в густые волосы Гранта и перебирая пряди челки. — Уверен, что со стороны мы выглядим отвратительно. Знаешь, меня всегда раздражали поцелуи в людных местах, но этот — исключение из правил. Если нам повезёт, то мы увидим самое красивое порно на свете.        — Пожалуйста, не рисуй плакаты, не танцуй с помпонами и не выкрикивай подбадривающие лозунги, — ответил Грант, прикрывая глаза одновременно от удовольствия и от солнечных лучей, скользящих по коже теплом, — и перестань на них пялиться — это неприлично.        — Неприлично выглядеть настолько возбуждающе, — сказал Артур, склоняя голову набок и сощуривая глаза. — Да, меня так никогда не целовали.        — Как так?        — Не знаю, как объяснить. Этот поцелуй совсем на другом уровне. Это не прелюдия, чтобы залезть в штаны и не толчок к сексу — нечто другое. Этот поцелуй… знаешь, он интимнее самого шикарного секса. Глядя на него, мне не хочется подрочить или отвернуться, напротив — хочется смотреть и наслаждаться.        — Ты до странного романтичен, — сказал Грант, ставя локти на край спинки скамейки, и покачал головой в такт песни, льющейся из открытого настежь окна кафетерия, — думал, тебе по душе другое.        — Я тоже, — грустно согласился Артур, нехотя высвобождая пальцы волос Гранта и опускаясь рядом на сидение скамейки. — Просто… так у меня никогда не было.        — Никогда? — Грант по меньшей мере удивлен, по большей — разочарован; поворачивая голову в сторону Артура, садясь боком, вопросительно выгнул бровь, дожидаясь уточнения. — Почему?        Артур неоднозначно вздохнул, пожал плечами, поморщился от крепкой затяжки и от сигаретного фильтра, обдавшего жаром кожу среднего пальца. Это нелепо и сентиментально, подумал Артур — он никогда ни с кем об этом не говорил, но — вот сейчас, например, — почувствовал примерно то, что писатели романтической прозы называют родством душ.        — Юность, мой друг, не подарила достаточно экспериментов, — грустно сказал Артур, ставя локоть на спинку скамейки и запуская пальцы в приподнятую челку Гранта — широкие металлические браслеты с шипами съехали вниз от запястья — еще неделю назад они сидели плотно, как и голубая джинсовая рубашка с вырезанными под основание рукавами. Грант замечает каждую мелочь, хоть и не говорит об этом вслух. — Единственные по-настоящему вышибающие почву из-под ног трагедии: Джеймс Дин за рулем Porsche Spyder, Мэрилин Монро в кровати после приема барбитуратов, Ривер Феникс и его последняя доза. Поверь на слово, у них тоже так никогда не было. А все остальное — надуманное, нафантазированное дерьмо. Люди могут по щелчку пальцев повелевать животными, войнами, целым блядским миром, но на самом деле, в глубине души, хотят просто коснуться звезд. Моему личному миру не хватает внятности, Грант. Но, как я сказал ранее — это не вышибающая почву из-под ног трагедия, а мои личные проблемы.        — Скучаешь по нему?        — Да.        — Я даже не уточнил.        — Этого не требуется, — ответил Артур, закидывая ногу на ногу, и нервно одернул пальцами пузырящуюся ткань на колене черных джинсов, — потому что варианта всего два — и на оба этих варианта может быть только положительный ответ.        — Слышал, что он работу нашел.        — Да. Если выносить вердикт из телефонных разговоров, то он счастлив. По-своему, конечно, но все-таки, — Артур перевел взгляд на вибрирующий телефон и, глубоко вздохнув, провел пальцем по экрану, сбрасывая звонок. — Ладно, спасибо за ланч, мне пора приниматься за работу, — поцеловав Гранта в лоб, поднялся со скамейки и засунул руки вместе с телефоном в карманы джинсов. — Увидимся, красавчик.        Грант перевел взгляд на опустевшее сидение скамейки, на контейнер с рисом и овощами, к которому Артур даже не притронулся, и отрешенно покачал головой. Это не твое дело, мысленно проговорил Грант, выбрасывая контейнер в мусорную урну, поворачивая голову в сторону церциса, и тепло улыбнулся, смотря на то, как Дэнни активно жестикулировал, очевидно рассказывая что-то настолько смешное, что Итан не переставал улыбаться. Звезд можно коснуться — звезды — они, черт возьми, живые.

Путешествия лишь тогда доставляют подлинную радость, когда вас ждет родной дом. (Ирвин Шоу. Ночной портье)

       Асмодеус, устроившись на залитом солнечными лучами столе, медленно разлепил глаза, приподнял голову, вытянулся практически во всю длину, словно потягивался после сна, резко подался вперед, прижимаясь носом к оголенному из-за подвернутых рукавов рубашки предплечью Алекса, и коснулся раздвоенным языком кожи.        — Прости-прости, — на автопилоте сказал Алекс, вытягивая руку, позволяя Асмодеусу обвиться вокруг запястья, постепенно продвигаясь выше к локтю и плечу. — Задумался.        Придвигая ближе к себе лист с распечатанной сказкой, Алекс поставил локоть свободной руки на стол и подпер щеку ладонью. Жили когда-то в замке близ дивных мельничных плотин Биннори две королевских дочери. И посватался к старшей из них сэр Уильям, и покорил ее сердце, и скрепил свои клятвы кольцом и перчаткой. А потом увидел младшую сестру, с лицом нежным, как цветущая вишня, — и сердце свое отдал ей, а старшую разлюбил. И старшая возненавидела младшую за то, что та отняла у нее любовь сэра Уильяма, и ненависть ее все росла день ото дня, и она все думала да гадала, как бы ей погубить сестру…        Асмодеус, устраиваясь на плечах, свесил голову вниз, упираясь в поверхность стола, и заинтересованно уставился на лист с текстом, который Алекс крепко держал пальцами. Бумагу, практически всю, Асмодеус предпочитал пробовать, кусать, отрывать куски, но только в том случае, если она не была в руках Алекса. Очевидно расстроившись, Асмодеус обвился вокруг шеи свободной цепочкой, с трудом протолкнул конец хвоста под воротник рубашки и пиджака и тихо зашипел, когда сюжет сказки прервался на самом интересном месте стуком в дверь.        — Все равно она ей руку не протянет, — грустно сказал Алекс, складывая лист пополам, и насколько смог откинулся на спинку кресла. — Открыто.        В дверь входить не торопились, но Алекс понял, что что-то не так слишком поздно — Асмодеус сполз по руке, вытянулся в длину на поверхности стола, приподнял голову и начал по-странному сворачивать хвост. Ну, не совсем по-странному. Такое поведение прежде было обосновано одним простым фактом — рядом близкий человек. Будь Асмодеус щенком, то уже бы заскулил, завилял хвостом, рванул к двери, дожидаясь скорого поворота ручки. Алекс стиснул челюсти, когда Асмодеус яростно зашипел, стоило прижать туловище к поверхности стола сильнее. Не смей. Нельзя. Кто хозяин?!        — С мелиссой или чабрецом?        — Что тебе нужно? — устало спросил Алекс, настойчиво придавливая ладонью Асмодеуса и не позволяя вырваться из хватки. — У меня пациент через десять минут — постарайся выразить мысль побыстрее.        — Я знаю, — очаровательно-улыбаясь, сказал Эшли, закрывая ногой дверь и ставя две чайные чашки на двухъярусный столик рядом с кушеткой. — Я — твой пациент.        — И что вас беспокоит, мистер Стейнбек?        — О, сеанс уже начался, — сказал Эшли, устраиваясь в кресле, и закинул ногу на ногу. — Начнем: мне солгали, разбили сердце, выгнали из дома, практически бросили у алтаря…        — Дерьмо случается, — ответил Алекс, перекладывая Асмодеуса на плечи, ставя локти на поверхность стола и опуская подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Ничем не могу вам помочь.        — Вы как минимум можете выслушать, — настойчиво сказал Эшли, скользя изучающим взглядом по стенам и потолку, — а можете рассказать о себе. Семь сотен за час — давай, отрабатывай, — Алекс театрально закатил глаза, невозмутимо придвинул ноутбук ближе к себе, поднял крышку и взялся за мышку. — Игнорировать меня будешь? Хорошо, посидим в тишине, — равнодушно продолжил Эшли, щелкая зажигалкой трижды подряд.        — Не смей дымить в моем кабинете! — раздраженно сказал Алекс, смотря на Эшли поверх экрана. Пачка сигарет покорно лежала на столике рядом с чашками, в руках была только бензиновая зажигалка. Первый раунд Алекс проиграл. — Я «Биннори» Асмодеусу читал, мы на середине остановились, послушаешь?        — С удовольствием, — сказал Эшли, откидываясь на спинку кресла и поднимая со столика чайную чашку вместе с блюдцем. — Я тебе с мелиссой оставил, — Алекс кивнул, закрывая крышку ноутбука, поднимая со стола и разворачивая сложенный лист. Светлая и прекрасная, лежала она на земле. Жемчуга и самоцветы украшали ее золотые кудри, золотой пояс стягивал ее тонкий стан, золотая бахрома на подоле белой одежды скрывала ее нежные ножки. Но она не дышала, не дышала… — Как ты?        — Нормально, — ответил Алекс, перекладывая Асмодеуса на колени, и выдвинул средний ящик стола. — А ты?        — Не очень, — честно сказал Эшли, наблюдая за тем, как Алекс поставил на стол тарелку с нарезанным стейком, перемотанную пищевой пленкой. — И что он ест? Что и ты?        — Да, — ответил Алекс, выбрасывая смятую пленку в мусорное ведро. — Правда, зачем ты пришел?        — На тебя посмотреть.        — Миссия выполнена — можешь идти.        — Двухстраничная сказка не стоит семи сотен.        — А я? — спросил Алекс, разрезая стейк на маленькие кусочки пластмассовым ножом и передавая Асмодеусу. — Когда-то ты говорил, что я стою всех денег мира.        — Я от своих слов не отказываюсь, в отличие от тебя.        — Ты не можешь этого знать.        — Да, ты прав. Дай двадцатку на бензин, — Алекс закатил глаза, вытянул из кармана брюк бумажник и бросил вперед, только в последний момент понимая, что второй раунд тоже проигран. Устало потирая соединенными указательными и средними пальцами виски, упрямо смотрел на тонкую границу соединения между корпусом ноутбука и крышкой — Асмодеус приподнял голову, прижался к подбородку носом и мелодично зашипел, водя хвостом под лацканами пиджака, холодя кожу поверх ткани рубашки. — Почему ты солгал?        — Почему? — спросил Алекс, истерично усмехаясь. — Пожалуйста, уйди. Не хочу тебя видеть. Не хочу слышать твой голос. Единственное, что я хочу: забыть о твоем существовании. Да, я облажался. Доволен?        — Доволен? — переспросил Эшли, нарочито медленно перебирая банкноты в бумажнике Алекса, кредитные карты, визитки, и расстегнул молнию на одном из карманов. — Чем доволен? Тем, что ты солгал? Тем, что облажался? Тем, что не позволил быть рядом, когда Роберт боролся с лимфомой? Чем я, блядь, могу быть доволен?!        — Не смей повышать на меня голос. Уходи сейчас же, — по слогам проговорил Алекс, — оставь меня в покое, пока я не запросил судебный запрет и тревожную кнопку.        — Любое твое желание — для меня закон, — ответил Эшли, допивая чай, поднимаясь с кресла и направляясь в сторону стола. — Надеюсь, ты счастлив, — кладя бумажник на закрытую крышку ноутбука, накрывая сверху совместной фотографией из путешествия в Сингапур, поставил чашку остывшего чая с мелиссой перед Алексом и натянуто улыбнулся. — В любом случае у тебя есть мой номер. Можешь позвонить или написать сообщение. Хотя знаешь, скажи мне в лицо. Давай, отвлекись от созерцания блядского ноутбука и скажи ебанное «достаточно». Давай же.        — Держи глаза закрытыми, — прошептал Эшли, вставляя ключ в замочную скважину двери-пенал и отодвигая ее в бетонную стену. — Давай, милый, ради меня.        — Я чувствую себя глупо, — максимально-серьезно сказал Алекс, закрывая ладонями глаза и передергивая плечами от неприятного дребезжания механизма раздвижной двери, — ты привел меня на Богом забытый склад, чтобы расчленить?        — Такой сюрприз испортил, — расстроенно сказал Эшли, обнимая Алекса со спины за плечи. — Теперь шаг вперед.        Алекс вытянул одну руку перед собой, коснулся кончиками пальцев металлической дверной рамы с левой стороны и осторожно прошел вперед. Через плотно-закрытые веки, разводами цвета кардинала бил слишком яркий для мрачного Лондона солнечный свет. Под ногами Алекс почувствовал паркетные доски, а по долгому звенящему эху от голоса Эшли понял, что перед ним огромное, практически пустое пространство.        — Давай, еще несколько шагов вперед. Не бойся, я рядом, — прошептал Эшли, нежно целуя Алекса в висок. — Богом клянусь, это не скотобойня.        — Очень на это надеюсь, — ответил Алекс, чувствуя обжигающее тепло на вытянутых перед собой ладонях, и сделал еще шаг. — Внизу обрыв? Ты вытолкнешь меня из окна?        — Ты портишь мой второй сюрприз, — сказал Эшли, проведя ладонью от плеча Алекса по локтю и останавливаясь на запястье. — Продолжай держать глаза закрытыми.        — Я нервничаю. Где… где мой ингалятор?        — В правом кармане куртки. Еще два — в моей сумке, — заботливо сказал Эшли, поворачивая Алекса лицом к себе. — Не нервничай.        — О, нет. Сейчас ты опять меня бросишь, — сказал Алекс, вслепую дотягиваясь рукой до шеи Эшли и прикладывая соединенные указательный и средний пальцы к коже, под которой неторопливо билась вена. — Говори правду. Сейчас же.        — Открой глаза.        Алекс медленно приоткрыл сначала один глаз, потом второй, стараясь сфокусировать зрение и понять точное место своего нахождения. Действительно, огромное, полупустое пространство — слух не подвел — со стенами из красного кирпича, с выбеленным потолком, с шестью огромными окнами, с внушительным подиумом в одном из углов, с двумя дверьми.        — Окей, — неопределенно сказал Алекс, рассматривая то паркетные доски из темного дерева, то залитые солнечными лучами широкие подоконники. — Тебе надоело заниматься сексом дома и ты подумал, что место будущего траходрома идеально подойдет? Это что, будущий бордель? Ну да, ровно по центру можно установить шест.        — Почему бордель? — спросил Эшли, улыбаясь и стягивая с плеч кожаную куртку. — Обычный лофт.        — Вот именно. В лофтах живут только извращенцы. Лофты созданы только для секса. Я уже вижу, как эта дверь разъезжается туда-сюда, впуская и выпуская любовников хозяина.        — Интересное замечание, — признал Эшли, скользя взглядом по пространству лофта, — учитывая, что этот лофт с сегодняшнего дня принадлежит нам.        — Что? Что ты сказал? — спросил Алекс, нервно обнимая себя ладонями за плечи и впиваясь пальцами в мягкий кашемир джемпера цвета шампанского. — Нам? Двоим? В центре Лондона? Ты же его всем сердцем ненавидишь.        — А тебя я всем сердцем люблю, — честно сказал Эшли, запуская пальцы в волосы Алекса и нежно целуя в губы. — Скажи, что тебе нравится.        — Что именно? Лофт, который немного меньше стал напоминать траходром, или то, что ты меня любишь?        — Клянусь каждый день проводить влажную уборку, мыть полы и окна, если ты скажешь заветное «да». Клянусь каждое утро приносить чай в постель. Клянусь окончательно бросить курить…        — Лучше заткнись, пока я не передумал, — улыбнувшись, сказал Алекс, крепко обнимая Эшли за плечи, — ну и, как долго ты будешь меня любить?        — Пока ты не скажешь «достаточно», — ответил Эшли, забираясь руками под края джемпера Алекса, скользя кончиками пальцев по горячей коже, пересчитывая каждый выступающий позвонок.        — Значит есть только одно слово, чтобы от тебя избавиться? Я его запомню.        — Ну, всего одно слово, — серьезно сказал Эшли, прижимаясь бедром к краю стола и скрещивая руки на груди, смотря на взволнованного Асмодеуса, решительно рванувшего вперед. — Да, приятель, я тоже скучаю, — коснувшись подушечкой указательного пальца носа, чувствуя на коже раздвоенный язык, тепло улыбнулся, склоняя голову набок. — Так что, Алекс, я дождусь твоего ответа или нет? Давай же, всего одно слово и я исчезну. Возможно, даже собственноручно разорву себя пополам, подстать Румпельштильцхену.        — Я… я сейчас не готов.        — Тогда до встречи, доктор Дефо.        Алекс уронил лицо в сложенные на столе руки, когда дверь кабинета тихо закрылась, на ощупь нашел фотографию, смял ее пальцами и выбросил в мусорную корзину — Асмодеус в качестве поддержки прижался головой к пульсирующему виску. Боже, как глупо.

Можно прожить всю жизнь и так и не научиться дышать. (Ирвин Шоу. Люси Краун)

       Артур мелодично стучал подушечками пальцев по краю обеденного стола в кафетерии, сгорая от нетерпения — цикорий, разбавленный напополам молоком высокой жирности, в круглой голубой пол-литровой чашке остывал, наполняя пространство тонкими нотами аромата шиповника, облепихи и женьшеня — Итан не сводил внимательного взгляда с распечатанного финансового отчета, вдумчиво изучая каждое слово, каждую цифру, рассеивая по кафетерию ауру серьезной и пугающей напряженности.        — Данные верные?        — Проверил трижды, — быстро ответил Артур, сцепляя пальцы в замок на стенках чашки, и прижался плечом к краю подоконника. — Предельно-верные данные.        — Ты уверен, что посчитал все? Ничего не забыл?        — Итан, ради Бога, — сказал Артур, театрально закатывая глаза и отпивая маленькими глотками цикорий через трубочку, — мы в плюсе на десять миллионов. Даже если ближайший год у нас не будет ни одного пациента, мы все еще сможем выплачивать полную ставку каждому сотруднику, ежедневно проверять технику на прочность, закупать в кафетерий продукты класса «люкс» и платить по счетам за воду и электричество.        — Ты посчитал запасные генераторы?        — Посчитал, — ответил Артур, ставя локти на поверхность стола, и опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы, — и каждую таблетку в нарко-притоне тоже посчитал.        — Твой кофе, — сказал Дэнни, ставя чашку рядом с рукой Итана, и тепло улыбнулся, когда он запрокинул голову, в качестве благодарности прижался лбом к щеке и прошептал: ты не бариста.        — Садись, — сказал Итан, отодвигая пустой стул рядом с собой, отпил глоток крепкого кофе и вновь вернулся к отчету. — Новый томограф посчитал?        — Посчитал, — спокойно ответил Артур, картинно загибая пальцы, — ремонт каждого кабинета посчитал, новый томограф, узи, даже туалетную бумагу и жидкое мыло посчитал.        — Тогда откуда десять миллионов? — задал разумный вопрос Итан, водя острием чайной ложки по графам и столбцам отчета. — Должно быть максимум два.        — Их и будет два, — терпеливо сказал Артур, переводя взгляд на задний двор, — когда заберешь свои вложенные шесть и вычтешь одолженный у фонда один. Стоп, откуда еще один?        — Про это я и спрашиваю, — настойчиво повторил Итан, возвращая Артуру отчет. — Ищи, потому что ты точно что-то упустил.        — Миллион упустил? Кроме томографа мы ничего нового не приобретали, — Артур рассеянным взглядом уставился в отчет, потер пальцами пульсирующий висок, задумчиво закусил нижнюю губу. — Бред какой-то. Блядь, какое сегодня число?        — Тридцатое, — серьезно сказал Итан, смотря на наручные часы. — Сообщение о зарплате задерживается на несколько дней. Думаешь, пора звонить в банк или все-таки стоит уволить бухгалтера к чертовой матери?        — Блядь, — нервно проговорил Артур, залпом допивая цикорий, сжимая пальцами отчет и стремительно направляясь к выходу из кафетерия. — Все равно остается семьсот!        — Почему ты сразу ему не сказал? — спросил Дэнни и удивленно моргнул, замечая сосредоточенный взгляд Итана на чашке Артура. — О чем задумался?        — Он допил? — Дэнни, потянувшись к чашке, коснулся подушечками пальцев ободка и наклонил на себя, демонстрируя Итану пару капель на дне и стенках. — Хорошо, — сказал Итан, доставая телефон из кармана джинсов, снимая блокировку и нажимая на иконку приложения по подсчету калорий, — плюс сто восемьдесят.        — Значит, ты тоже заметил, — расстроенно сказал Дэнни, переходя в профиль, касаясь подушечкой пальца дисплея и прокручивая информацию вниз. — Чай, цикорий, чай, горсть фундука и снова цикорий. Грустные результаты.        — Просто ужасные, — ответил Итан, откидываясь на спинку стула и придвигая вазочку ближе к себе, — учитывая, что три фундука невозможно назвать горстью.        Дэнни согласно кивнул, рассматривая изобилие ядер трех видов орехов. Выбирая между орехом макадамия, фундуком и копченным миндалем, отдал предпочтение последнему, забрасывая в рот сразу несколько. После оглушительного щелчка, целую секунду на лице Дэнни не отражалось ни одной эмоции, но уже спустя мгновение, он сжал руку Итана, одаривая настолько потерянным взглядом, что стало не по себе.        — Что случилось? — испуганно спросил Итан, замечая то, насколько хватка пальцев Дэнни на запястье усилилась. — Серьезно? — Дэнни коротко вздрогнул, когда Итан прошелся по щеке подушечкой большого пальца, сильно надавливая, и резко выдохнул носом. — Пломба? — Дэнни отрицательно покачал головой, вытянул из подставки две салфетки и сплюнул орехи вместе с отколовшимся куском зуба. Показывая жестом, что раскрошилась верхняя пятерка, расстроенно застонал, прижимаясь лбом к плечу Итана, бормоча под нос: «вот же дерьмо». — Все хорошо, вставай. Не смотри на меня так жалобно — мы едем в клинику. Точка.        — Ненавижу стоматологов, — пробурчал Дэнни, стараясь прополоскать рот крепким кофе из чашки. — Необязательно так срочно. Поедем завтра или через год.        — Хорошо, открой рот, хочу посмотреть, — сказал Итан, обхватывая ладонью лицо Дэнни и надавливая подушечкой большого пальца на подбородок. — Что? Найдем щипцы в центре и вырвем его окончательно.        — Нет-нет, — запротестовал Дэнни, стараясь увернуться, и уперся ладонью в плечо Итана. — Не нужно ничего вырывать. По ощущениям там еще целая половина — проживу как-нибудь. Можно… есть на другой стороне, например.        — Отличная стратегия, но мне она не нравится. Вставай, — Дэнни жалобно захныкал, когда Итан крепко взял его за руку и силой заставил подняться на ноги. Причитая под нос, что проще получить три пули в голову и выжить, чем провести сеанс наедине со стоматологом, Дэнни, еле переставляя ноги, скользя подошвами кед по наливным полам, обреченно продвигался — не без помощи Итана — к холлу. — Приедем через несколько часов, — серьезно сказал Итан, таща Дэнни за собой, — Коул остается за главного.        — Хорошо, — шепотом ответила Сидни, наблюдая за самой странной в мире картиной: Дэнни разве что не цеплялся пальцами за стены, немногочисленные предметы мебели и даже пациентов, продолжая что-то бормотать под нос, пока Итан тянул его за собой одновременно сильно и трепетно.        — Быстро в машину, — Дэнни расстроенно вздохнул, забираясь на пассажирское сидение, пристегиваясь, скрещивая руки на груди и показательно отворачиваясь к окну, — хорошо, молчи. Обижайся, сколько хочешь, но уже завтра ты скажешь мне спасибо.        — Не дождешься, — пробормотал Дэнни и передернул плечами, нащупывая кончиком языка место скола с острыми краями. — Нужно было промолчать.        — Думаешь, я бы не заметил? — спросил Итан, поворачивая ключ в замке зажигания и выезжая с парковки. Дэнни театрально закатил глаза, включил громкость музыки на максимум и прислонился щекой к тонированному стеклу. — Тебе интересно, куда мы едем?        — Мне плевать, — раздраженно сказал Дэнни, опуская стекло и мысленно продумывая план побега из машины. Если резко отстегнуть ремень безопасности, можно успеть выпрыгнуть в окно? Как быстро Итан это заметит? Наверное, быстро. — Ладно, куда мы едем?        — В Бронкс. Ну же, посмотри на меня, — Дэнни повернул голову и, награждая Итана недовольным взглядом, раздраженно выдохнул. — Ладно, сойдет, — сказал Итан, переведя на себя зеркало заднего вида и наспех откидывая отросшую челку со лба наверх. — Так запоминай: мне срочно нужно взять в привычку держать несколько рубашек в багажнике. Желательно, белых.        Дэнни театрально закатил глаза, вжимаясь лопатками в спинку сидения, демонстрируя жестом бла-бла-бла и думая над тем, какое игровое приложение в телефоне сможет его обезопасить и от слишком странной болтовни Итана, и от сеанса у стоматолога. Пока Итан вслух решал, стоит ли вынимать пирсинг, или нет, Дэнни, изучая необычное поведение боковым зрением, умолял Бога отмотать время назад, клятвенно обещая, что взамен никогда впредь не будет есть орехи и вообще — всю вредную, твердую пищу. Щека начала опухать — прижимая прохладную ладонь, Дэнни старался подавить мерзкий привкус крови, умолял самого себя проглотить и натянуто улыбнулся, когда Итан протянул бумажный пакет.        По истечении двадцати с половиной минут машина резко остановилась, Итан заглушил двигатель, выключил кричащее на всю мощность звука радио и, повернувшись, серьезно посмотрел на Дэнни. На выход. Дэнни, нехотя, открыл пассажирскую дверь, вышел на улицу и удивлено моргнул, смотря на то, как Итан нервно одергивал края футболки и то, поднимал рукава куртки до локтей, то опускал.        — Все, я готов. Ты выглядишь ошеломительно, помни об этом, — серьезно сказал Итан, беря Дэнни за руку, и указал взглядом на парадную дверь стоматологии. — И ты им точно понравишься.        — К-кому? — испуганно спросил Дэнни, комкая пальцами бумажный пакет и выбрасывая его в урну.        — Очень важным для меня людям, — подталкивая ладонью Дэнни в лопатки, Итан ослепительно улыбнулся женщине за стойкой регистрации, отвечающей на звонок и изысканно накручивающей провод лежащих на столе наушников на указательный палец. — Привет, красавица.        Дэнни замер, вжался лопатками в грудь Итана, когда женщина оторвала взгляд от экрана компьютера и продемонстрировала жестом, что разговор по телефону практически подошел к концу. В женщине Дэнни моментально признал красавицу-маму Итана. Джессика Абрамсон во всем хрупком изящном стане напоминала как минимум оскароносную актрису, случайно заблудившуюся по дороге к красной ковровой дорожке и зашедшую в первую попавшуюся дверь, чтобы ответить на звонок. В роскошной черной блузе без рукавов и объемным бантом на воротнике-стойке, с густыми волосами цвета горького шоколада, собранными в стильный пучок на затылке, кроваво-красными губами, идеально-ровными стрелками на веках под стеклами очков в оправе кошачий глаз, Джессика напоминала Музу, богиню, королеву.        — Мальчик мой! — воскликнула Джессика, неловко бросая телефонную трубку на стол, выбегая из-за стойки и заключая Итана в крепкие объятия. — Как ты? Все хорошо? Ну же, поцелуй мамочку.        — Мама, ради Бога, не задуши меня, — притворно-надменно проговорил Итан, предельно нежно целуя Джессику сначала в щеку, а после — в тыльную сторону ладони. — Правда, хватит, ты же на работе.        Смазано поцеловав Итана в щеку, оставив след кроваво-красной помады на коже, Джессика понимающе кивнула, притворно одергивая края блузки и поправляя широкий пояс на расклешенных черных брюках. Каждая эмоция, блеск в глазах, мимолетное прикосновение то к волосам, то к плечу, то к лицу Итана — насквозь было пропитано искренней и нежной любовью. Справившись с волнением, глубоко вздохнув, Джессика перевела взгляд на испуганного, бледного Дэнни, руки которого тряслись настолько, что по частоте догоняли сердечный ритм, и нежно улыбнулась.        — Милый, не нужно так переживать, дыши, — Дэнни почувствовал ошеломительное тепло, когда Джессика провела ладонью по его плечу. — Почему он нервничает? Что ты ему рассказал про нас с отцом? Если речь шла о позапрошлом Рождестве, молодой человек, то твоя детская комната будет немедленно переоборудована в мастерскую отца. Да-да, все твои плакаты «Linkin Park» и «The Rolling Stones» пропахнут машинным маслом.        — Вы до сих пор не сделали в ней нарколабораторию? — удивленно спросил Итан, театрально закатывая глаза, и покачал головой. — Слышать это — больно. У нас проблемы с верхней пятеркой — копченный миндаль.        — Ох, — расстроенно и одновременно понимающе сказала Джессика, задумчиво потирая пальцами подбородок, — принести тебе лед? Сильно болит? Дэнни, ведь правильно? Если конечно мой сын не назвал случайное имя в телефонном разговоре, чтобы я отстала с расспросами.        — Да, мама. Это — Дэнни. Мы живем вместе, у нас все хорошо и мы предохраняемся, — максимально прямо сказал Итан, проходя за стойку, вжимая кнопку включения чайника, и опустился на корточки, открывая дверцу холодильной камеры. — Кофе хочу, ты будешь? Вентиляция хорошая?        — Курить будешь на улице, молодой человек, — строго сказала Джессика, окидывая Итана придирчивым взглядом. — Ты так на работу ходишь? В дранных джинсах? Дэнни, милый, садись на диван. Не переживай — лед в полотенце он завернуть сможет без посторонней помощи.        — Спасибо, что ты ежесекундно веришь в мои силы, — ответил Итан, высыпая лед из контейнера на полотенце одним точным ударом ладони. — И кстати, нормальные джинсы. Увы, воспитание не позволяет ходить на работу голым. Тебе с молоком?        — Ты неисправим, — улыбаясь и кивая, сказала Джессика и придвинула стул с мягкими спинкой и сидением к дивану. — Милый, ты чего так покраснел? Сильно болит? Потерпи чуть-чуть, Крис скоро закончит.        Дэнни, пораженный до глубины души откровениями и искренней заботой, обессилено провел ладонями по лицу — утопая в мягкости кожаного белого дивана, чувствовал как запредельно-быстро стучит в висках пульс. Ради Бога, к такому знакомству с родителями он был совершенно не готов. Он о нем, говоря откровенно, даже никогда не мечтал.        — Нет, он просто смущен тем, что я сказал, — ответил Итан, открывая дверцы подвесного шкафа и выставляя на гладкую мраморную столешницу две чашки, банку растворимого кофе и упаковку концентрированного молока.        — Из-за того, что вы живете вместе? А… — притворно-осуждающе, сказала Джессика, — из-за того, что вы предохраняетесь? Дэнни, не смущайся. В нашей семье нет никаких секретов. Особых подробностей — тоже.        — Мама, он понял, достаточно, — сказал Итан, расставляя на столике со стопкой рекламных буклетов две кофейные чашки, опускаясь на диван рядом с Дэнни, мягко целуя его в висок и протягивая завернутые в тонкое полотенце кубики льда. — Не переживай, ты выглядишь прекрасно.        Дэнни прижал полотенце со льдом к опухшей щеке, расслабленно выдохнул, когда Итан нежно обнял его за талию и притянул ближе к себе, и обвел взглядом пространство небольшой стоматологии — судя по количеству дипломов в рамах на стене, родители Итана были высококвалифицированными челюстно-лицевыми хирургами, нашедшими свое призвание в тонком искусстве стоматологии. Само помещение — светлое, приятное, успокаивающее: в широких горшках декоративные пальмы, разбавляющие пространство яркими темно-зелеными цветами, кремовые широкие горизонтальные жалюзи пропускали в холл рассеянный дневной свет или мягкий вечерний — уличных фонарей, самой мебели было ровно столько, чтобы помещение оставалось свободным и неперегруженным: пара диванов, пара кресел, пара столиков, стойка регистрации у одной из стен, указывающая проход к двум кабинетам с лаконичными табличками на дверях.        — Вы так прекрасно смотритесь вместе, — с романтичным придыханием сказала Джессика, переводя взгляд с Итана на Дэнни, — хотя ты, дорогой, все еще похож на рок-звезду, на глазах умирающую от передозировки наркотиками. Тебе так хорошо в рубашках, брюках и пиджаках. Но эти джинсы… Итан.        — Нормальные джинсы, — ответил Итан, картинно закатывая глаза и показательно ставя дно кофейной чашки на полностью обнаженное колено. — Мне так удобно.        — Еще и эта футболка, — сказала Джессика, осуждающе качая головой. — На собственную свадьбу придешь в таком же виде? Со всем этим железом в лице и чернилами на теле? Бабушку хватит инфаркт.        — Надену рубашку, — равнодушно ответил Итан, скользя пальцами свободной руки по напряженной спине Дэнни, — хотя инфаркт ужасной бабушки я планировал с пятнадцати лет.        — Ужасная бабушка, — притворно-восторженно сказала Джессика, музыкально рассмеявшись. — Она думает, что ее сорбет из авокадо великолепен настолько, что настойчиво готовит его на каждый День Рождения Итана. Как и лавандовое желе.        — О, Боже, — отчаянно произнес Итан, проведя ладонью по лицу, — я с трудом смирился с тем, что появился на свет практически в Рождество, но сорбет и желе — выше моих сил.        Дэнни удивленно посмотрел на Итана, анализируя и прокручивая в голове слова о ненависти к Рождеству. Так вот в чем дело, как он сразу не понял? Все так просто — буквально на поверхности. Итан тепло улыбнулся, запуская пальцы в волосы Дэнни на затылке, мягко поцеловал в висок и шепотом сказал на ухо: все хорошо, не переживай, на нашей свадьбе не будет ни сорбета из авокадо, ни лавандового желе, ни ужасной бабушки.        — Значит, вы работаете вместе, — задумчиво проговорила Джессика, изящно размешивая в кофейной чашке кубик тростникового сахара. — Ну и? Как мой сын себя ведёт в качестве главврача? Надеюсь, не расчленяет неугодных людей при свидетелях? Если расчленяет — ничего мне не говори, не хочу лгать на суде, держа ладонь на библии.        — Итан очень ответственный, — пробормотал Дэнни, потирая подушечками пальцев замерзшую практически до кости скулу, — серьезный и сосредоточенный. При мне никого не расчленял, но этого и не требуется — ему одного взгляда хватает, чтобы человек сразу понял, что является неугодным.        — Слава Богу, — расслабленно сказала Джессика, картинно прижимая ладонь к груди. — Я так переживала, что ты расстелил искусственный газон в кабинете и играешь в гольф, как все эти придурки, вместо работы, а вечерами, вооружившись скальпелем, мучаешь людей. А теперь серьезно, молодой человек, ты справляешься?        — Справляюсь, — просто ответил Итан, вынимая из кармана джинсов вибрирующий сообщением телефон. — Я в плюсе в среднем на семьсот тысяч ежемесячно — более, чем справляюсь. Все вложенные деньги верну к началу осени. Не переживай, у меня отличный штат сотрудников.        — Джорджа собираешься взять на работу?        — Ни за что, — рассмеявшись, ответил Итан и перевел взгляд на открывающуюся дверь. — А вот и он — сын ужасной бабушки.        — Тише, где-то здесь может витать ее астральное тело, — притворно-испуганно сказал Кристиан, выходя из кабинета и поддерживая за локоть пациента, мужчину средних лет, с трудом переставляющего ноги. — Итан, проводишь мистера Грэхема до такси?        — Да, конечно, — ответил Итан, поднимаясь с дивана и принимая груз в виде побледневшего мистера Грэхема. — Папа, это — Дэнни.        — Прекрасно, — восторженно сказал Кристиан, вынимая из нагрудного кармана белой рубашки очки. — Здравствуй, Дэнни, пойдем вместе посмотрим, что натворил копченный миндаль.        Дэнни изумленно посмотрел на протянутую Кристианом ладонь и осторожно поднялся с дивана, искренне не понимая причины столь теплого отношения. Только переступив порог клиники, он сгорал от страха и паники, ожидая предубеждения, недовольных взглядов, холодного тона голоса или чего-нибудь еще, но… все казалось слишком прекрасным. Словно… это были вовсе не родители Итана, а лучшие друзья — предельно вежливые, с отличным чувством юмора и желанием всегда приходить на помощь.        — Он такой хорошенький, — тепло и ласково сказала Джессика, когда Итан вернулся на диван и стянул с плеч куртку. — Просто солнышко. У вас все хорошо?        — Да, — ответил Итан, устраиваясь поудобнее и складывая ноги по-турецки, — на сегодняшний день у нас все прекрасно.        — Видела браслет на его руке — произведение искусства.        Итан пожал плечами, поднимая со стола чашку остывшего кофе, откидываясь на спинку дивана и спешно просматривая полученные от Коула сообщения. Не то, чтобы Итан беспокоился, что в его отсутствие наступит апокалипсис, но в глубине души начал твердо понимать, чем отличается юность от зрелости. В юности хотелось мечтать, строить планы, придумывать что-то новое, путешествовать, читать Тургенева и иметь доступ ко всем видам любви. В зрелости же — приходилось тратить большее количество сил на то, что уже приведено в движение, отчасти понимая, что с появлением условного ребенка в виде центра можно легко стать невротиком на всю оставшуюся жизнь. Когда-то, в период между двадцатью и тридцатью годами, Итан серьезно размышлял на тему того, что стоит каким-то волшебным образом лишить его внешности, привычек, полдюжины принципов и личных правил, вместо него останется исключительно пустое место — тонкая оболочка, некогда включавшая в себе сильную личность. Теперь же — он прекрасно понимал, что дело не во внешности и привычках, а в характере, способном, если говорить начистоту, пробить даже несущую стену, чтобы доказать силу и правоту.        — Я действительно люблю его, — серьезно сказал Итан и, несмотря на притворный запрет Джессики, достал из кармана лежавшей рядом куртки пачку сигарет и зажигалку. — Не смотри на меня так — никаких особых планов я не строил и влюбляться тоже не собирался.        — Разумеется, — тепло улыбаясь, сказала Джессика, поднимая со столика пульт и включая режим вентиляции, — ты же не влюбляешься, а любви, по твоим словам, вообще не существует в природе.        — Да-да, — передразнивая добродушный тон матери, сказал Итан, картинно выпуская кольца дыма из приоткрытых губ, — про таких как я вслух говорят «сложный человек», а про себя думают «тот еще гандон». Я до сих пор «тот еще гандон», но свое отношение к существованию в природе любви поменял.        — Ты счастлив?        — Счастье, — нарочито растягивая слоги, сказал Итан, сбрасывая в пустую чашку столбик пепла. — Знаешь, я всегда думал, что любовь — это болото. Условно говоря, конец жизни: дом в пригороде, взятый в ипотеку, барбекю на лужайке заднего двора, серебристый минивэн, толпа детворы, за которой никто не следит, золотистый ретривер и двухнедельный отпуск в июне — ведь именно это дерьмо влюблённые люди называют счастьем? Я не хочу такого счастья. Мы не хотим.        — И какого счастья вы хотите? — заинтересованно спросила Джессика, закидывая ногу на ногу и ставя пустую чашку на столик. — Как с…        — Как у вас с отцом, — перебил Итан, вытягивая вторую сигарету из пачки, стоило только затушить первую. — Мы хотим кайфовать, проводить время вместе, а не как эти любители «счастья» разбредаться по своим углам. Мы не хотим субботним утром мчаться в супермаркет со стопкой купонов для того, чтобы успеть ухватить несколько упаковок брокколи. Субботним утром мы хотим заниматься любовью, лежать в кровати, читать друг другу вслух и, блядь, пить кофе из одной чашки. И мы хотим именно так ещё как минимум тридцать лет, понимаешь, о чем я?        — Прекрасно понимаю, милый, — тепло сказала Джессика, пересаживаясь на диван и накрывая руку Итана своей, — и я уверена в том, что у вас будет именно такое счастье, какое вы себе представляете. Я уже буквально вижу, как вы вдвоём выплевываете сорбет ужасной бабушки.        Итан рассмеялся, обнимая Джессику за плечо и нежно целуя в щеку.        — Она скажет: — «он слишком молод».        — Разумеется скажет, — согласилась Джессика, оглаживая подушечками пальцев костяшки Итана, — и несомненно добавит: — «этот канадский акцент — выше моего понимания, что этот юнец говорит о моем несравненном желе»?        Итан закрыл ладонями лицо, силясь не рассмеяться еще громче, понимая, что, вероятно, Дэнни сейчас точно не до смеха. Как минимум он сейчас в самой настоящей панике. В секунде от нервного срыва, и в трех — от обморока. Разговор о знакомстве с родителями никогда между ними не заходил. Стандартное клише, отдающее оттенками декаданса, гласящее, что все должно быть по правилам, откровенно говоря, выбивало Итана из колеи. И дело не в том, что он стеснялся родителей или собственных партнеров, а в том, что все эти знакомства, несомненно за ужином — пережиток прошлого, как и возможные пышные свадьбы, вмещающие за столами одновременно друзей и дальних родственников, которых никто не знает в лицо. Если говорить начистоту, то Итан и правда не планировал никаких отношений, способных продлиться дольше одной ночи, но Бог в очередной раз сыграл не по правилам и буквально силой втолкнул в привычную колею жизни Дэнни. Совершенно другого, совершенно непохожего на тех, что были прежде — полную противоположность самому Итану, несмотря на схожее чувство юмора и планировку собственной жизни.        — О, нет, — серьезно сказал Итан, замечая взгляд матери, и отрицательно покачал головой, — если ты снова начнешь разговор о несравненном потомстве, то тебе туда, — указывая пальцем на дверь, вытянул из пачки сигарету зубами и вжался лопатками в спинку дивана. — Да-да, не смотри на меня так — твои внуки будут похожи на него, если мы вообще когда-нибудь захотим детей.        — Я совершенно не против, — искренне ответила Джессика, прижимаясь щекой к плечу Итана. — Ты слышал о новых линзах?        — Мне неинтересно.        — Почему ты такой категоричный? Итан, мир меняется.        — Мой личный — нет, и мне комфортно видеть его именно таким.        — Заурядным?        — Вовсе нет, — ответил Итан, выпуская витиеватые струйки дыма, поднимающиеся под потолок и уплывающие в сетку вентиляции. — Мой мир намного ярче, чем твой. Ради Бога, мама, я не считаю себя ущербным, дефективным и далее по списку. И мне уже не шестнадцать, чтобы ламентациями выражать недовольство вытянутым жребием. Пожалуйста, перестань думать, что мне страшно. Клянусь, все отлично.        — Хорошо, — спокойно сказала Джессика, — в любом случае у тебя есть выбор, чему я очень рада.        Итан натянуто улыбнулся, поднимаясь с дивана, собирая со столика чашки и направляясь к хромированной раковине, изредка поглядывая на наручные часы. Судя по ненавязчивой музыки из кабинета, все было хорошо. Никаких мельтешений, шорохов, криков и всего остального, что могло бы хоть как-то намекнуть на то, что Дэнни чувствует себя некомфортно и испуганно. Итан устало провел пальцами по волосам, прижался бедром к краю столешницы и тепло рассмеялся, замечая, что мигающий сигнал на панели телефона сообщает о беспрерывных звонках.        — Может, ответишь? — спросил Итан, высыпая в чистую чашку две ложки молотого кофе. — Да-да, мама, я все вижу. Не буду отвлекать.        Наполнив чашку кипятком, размешав кофе до полного растворения, Итан, подхватив с дивана куртку и набросив на плечи, вышел на улицу, глубоко вдыхая теплый, пропахший насквозь ароматом полиантеса, воздух — прижавшись лопатками к шероховатой декоративной облицовочной плитке, сомкнув губами сигаретный фильтр, перевел заинтересованный взгляд на небо. Голубое, с вкраплениями морской волны у горизонта. Надевая солнцезащитные очки, Итан улыбнулся — угадал, увидел в точности до оттенков и переходов от темного к светлому.        Дэнни вышел на улицу, карикатурно тыкая указательным пальцем в сторону Итана, буквально говоря: — «вот ты где». Подойдя ближе, прижимаясь лбом к ключицам, расслабленно выдохнул, когда Итан убрал незажженную сигарету за ухо и ласково перебрал пряди волос на затылке.        — Как анестезия? — Дэнни вытянул руку в сторону, выставил вверх большой палец и жалобно заскулил, что считывалось одновременно как «я скучал по тебе» и «хочу говорить, но не могу». — Звучит замечательно, — сказал Итан, улыбаясь и прижимая одной рукой Дэнни ближе к себе. — Ну, что он обо мне рассказал? Варианта всего два: первый — «И ты представляешь, этот идиот, наплевав на запреты, схватил серфборд, своих придурков-друзей и поехал на пляж, несмотря на штормовое предупреждение! Как они там выжили — ума не приложу!» и второй — «И ты представляешь, этот идиот приходит домой, садится в кресло в гостиной и говорит: — Знаешь, распятый Иисус вызывает во мне странное желание детально вглядываться в мышцы мужского пресса. И да, ему было двенадцать!» — Дэнни тихо рассмеялся и, запрокинув голову, через холод анестезии прошептал: «не идиот, а мой прекрасный мальчик». — Ужас какой, — притворно-осуждающе сказал Итан, театрально закатывая глаза, — твой канадский акцент действительно добьет ужасную бабушку окончательно, — Дэнни крепко обнял Итана за талию, прижался щекой к груди, слушая размеренный сердечный ритм, и сам дышал тихо и спокойно, ощущая легкие, практически невесомые прикосновения кончиков пальцев к лопаткам и шее. — Можем поехать домой.        Дэнни удивленно посмотрел на Итана, нахмурился и отрицательно покачал головой, говоря сбивчивым шепотом: «ты еще предложи заменить Бэтмобиль на серебристый минивэн — мы едем на работу. Точка».        Итан тепло рассмеялся, ставя кофейную чашку на внешний водоотлив-подоконник, и крепко обнял Дэнни за плечи двумя руками, прижимая настолько близко к себе, что в ребрах пробежала короткая волна боли. Я тебя люблю.