аберрация

— Вы, парни, куда-то едете или просто едете? — мы не поняли вопроса, а это был чертовски хороший вопрос. (Джек Керуак. В дороге)

       Коул мелодично стучал подушечками пальцев по поверхности деревянного стола, не сводя взгляда с наручных часов и кожаного браслета на запястье с изображением пересмешника, выгравированного на серебряной монете. Излишнее дружелюбие слишком навязчивого официанта он прервал трижды, сообщая ровным и холодным голосом о том, что не собирается делать заказ заранее и нет никакой необходимости подходить к столику каждые две с половиной минуты. Вставляя стик в корпус электронной сигареты, дожидаясь момента, пока табак прогреется, Коул глубоко затянулся и медленно выдохнул из приоткрытых губ клубящийся дым-пар, позволяя ему забраться в чаши бокалов и вальяжно скользить по пустым тарелкам.        — Прости, я опоздал, — вымученно, практически безэмоционально пробормотал Джейсон, поправляя воротник белой рубашки и съехавший под лацканы пиджака галстук. — Присяжные затянули с принятием решения, — занимая место на кресле, откидываясь на спинку и рассеяно потирая покрасневшие веки дрожащими пальцами от ледяной воды в уборной, мысленно надеялся избавить разум от подробностей заседания и полностью расслабить тело и голосовые связки. — Как у тебя?        — Относительно, — неопределенно ответил Коул, пожимая плечами и откладывая на край стола корпус электронной сигареты с тлеющим фильтром, — удача на последних двух аукционах была колоссальной, а вот на работе чертовски-скучно. Нет, я не про центр, а про полицейский департамент — серьезно, ньюйоркцы разочаровывают посредственными убийствами.        — Неужели? — спросил Джейсон, незаинтересованным взглядом скользя по позициям блюд в меню. — Кто выбирал ресторан? Итан? Ну конечно, кто же еще? Паста с жаренными баклажанами и вялеными томатами, кукурузный крем-суп, вонтоны с грибами, начос с хумусом. Господи Боже, нужно было пару хот-догов перехватить у здания суда.        — Возьми тунца на гриле.        — Шутишь? Он рыбу терпеть не может, — серьезно сказал Джейсон, расстегивая пуговицы на пиджаке, и поставил локти на поверхность стола. — Ладно, придумаю что-нибудь. Что там с посредственными убийствами?        — Ничего интересного, — ответил Коул, театрально закатывая глаза и прижимая к виску соединенные указательный и средний пальцы. — Пуля в висок — скучно. Передозировка бодяженным героином — скучно. Суицид — скучно. Удушье — скучно.        — А дело о малолетних утопленниках?        — Трое пацанов от семи до десяти? Я его не веду, — расстроенно проговорил Коул, поправляя капюшон на черной толстовке с изображением афиши фильма «Психо» и монету на браслете.        — А хочешь?        Коул поднял на Джейсона заинтересованный взгляд, поставил локти на поверхность стола и сцепил пальцы в замок, упираясь соединенными большими в ямочку между нижней губой и подбородком. Ты знал, что яблочный сок делает сны ярче?        Джейсон улыбнулся в ответ и, аристократично поднимая руку вверх, подозвал официанта — заказывая бутылку лучшего красного вина и пару бокалов голубой лагуны, вытянул телефон из внутреннего кармана пиджака и, разблокировав, протянул Коулу, демонстративно отворачиваясь и с притворным интересом рассматривая белую стену с темно-коричневыми панелями ресторана, поделенную горизонтально в соотношении: семьдесят на тридцать. Изучая вложенные в сообщении на личной почте файлы, Коул изумленно вскидывал брови, нервно сдирал ногтем большого пальца подсохшую кожу на нижней губе и зачарованно вздыхал.        — Откуда?        — Тебе лучше не знать, — ответил Джейсон, забирая телефон из рук Коула, и убрал в карман. — Что думаешь?        — Я в самом настоящем восторге. Хочу увидеть тела. Устроишь?        — Нет.        — Что значит нет? Я тебе что, персонаж в гребанном Sims? Построил бассейн, загнал меня туда, убрал лестницу и теперь наслаждаешься?        — Ну, в целом, да, — ответил Джейсон с теплой улыбкой и закинул ногу на ногу. — Хочу услышать твои мольбы, — постукивая короткими ногтями по чаше пустого винного бокала, разглядывал вазочки со свежими белыми пионами, искренне наслаждаясь сощуренными глазами Коула, источающими холод ледяных ветров. — Помнишь зачет по страхованию жизни? Помнишь, что я потратил три ночи на то, чтобы вдолбить тебе в голову элементарные основы?        — Во имя старшего сына Кроноса и Реи, — обреченно застонал Коул, закрывая ладонями глаза, — сотри этот файл из памяти.        — Как я могу? Ты так душевно умолял, на коленях передо мной ползал, правда — даже собаки на инвалидных колясках никогда не вызывали такой жалости.        — Я не встану перед тобой на колени, — отрывисто, практически по слогам прошипел Коул, небрежно обмахивая покрасневшее от смущения и стыда лицо папкой-меню.        — Не вставай, — равнодушно сказал Джейсон, благодарно кивая официанту за принесенные вино и коктейли, — разбирай дальше посредственные убийства, подумаешь внебрачные детишки конгрессмена… ой, лишнего сболтнул.        Коул обреченно взвыл, откидываясь на спинку кресла, вставляя новый стик в корпус электронной сигареты и затягиваясь до боли в легких и першения в горле. Джейсон выглядел предельно удовлетворенным: улыбался, картинно помешивая бумажной трубочкой лед в бокале с коктейлем, касался подушечками пальцев лепестков пионов и восхищался интерьером выбранного Итаном ресторана. Последние несколько месяцев, принципиально в девять часов вечера пятницы, начиналось соревнование по выдержке — говоря откровенно, скорость набора текста на клавиатуре ноутбука. Разумеется, без ошибок и опечаток, без излюбленного копировать-вставить, по громкой связи мобильных телефонов — чтобы каждая клавиша была слышна. Простое слово — псевдопсевдогипопаратиреоз — разумеется, медицинский термин. Выбирает ресторан тот, кто напишет диагноз большее количество раз за десять минут. Эшли обычно сдавался после двух неудачных попыток, Джейсон терпел до семи, а Коул и Итан бились до победного в общем чате, подначивая друг друга через динамик.        — Откуда информация? — настаивал Коул, наполняя бокал и, пропустив ножку через указательный и средний пальцы, грел вино в чаше теплом ладони. — Папочка помог?        Джейсон искренне расхохотался, элегантно отбросил с глаз волосы, выкрашенные в идеальный цвет чистейшей платины с ноткой сливового оттенка, и обхватил губами трубочку, напомнившую Коулу рождественскую карамельную трость. Возможно, если не знать Джейсона Кларка лично, то можно подумать, что он — самый милый парень на свете: любознательный взгляд светло-голубых глаз, отточенная до аристократичности жестикуляция, поставленный голос и улыбка с ямочками на щеках, превращающая буквально в подростка, но если задержаться в одном помещении дольше десяти минут, перед человеком предстанет один из самых кровожадных хищников планеты — белая акула.        — Ты меня огорчаешь, — тепло сказал Джейсон, ставя локоть на стол и подпирая щеку ладонью, — нужно мыслить шире, гораздо шире.        — Продал душу дьяволу?        — В материнской утробе, — уточнил Джейсон, рисуя трубочкой в воздухе перед собой знак бесконечности. — Хочешь меня в чем-то уличить? Под меня копают федералы? Пора заклеивать камеру ноутбука строительным скотчем?        — Все проигрывают рано или поздно. Но ты никогда не проигрываешь.        — Я сейчас задам ряд вопросов и очень хочу, чтобы ты ответил предельно честно. Идет? Что для тебя значит проиграть? Проиграть как? Проиграть сопернику в шахматной партии? Проиграть команде на футбольном поле? Проиграть Богу, как случается у Итана? Проиграть болезни? Проиграть весомую сумму в карты? Проиграть, ошибившись на одну цифру в лотерейном билете? Проиграть спор в выборе фильма на вечер? Проиграть судебный процесс над жестоким убийцей-маньяком? Проиграть все деньги на счетах в гольф? Это лишь скромный список из статистики за последние годы по Соединенным Штатам Америки. Каждый из этих проигрышей настолько эмоционально бил по людям, что они заканчивали жизнь самоубийством. Хочешь знать, почему я никогда не проигрываю? Ответ предельно прост: я не играю, — Джейсон замолчал на пару мгновений — за время недолгого монолога на лице не отразилось ни одной эмоции, голос не дрогнул, пульс не зашкалил — парусная лодка во время штиля: обездвиженная, непоколебимая, стрессоустойчивая. Спокойный, как пульс покойника, если говорить языком Маяковского. — И еще кое-что, — продолжил Джейсон, переведя взгляд на кольцо, украшающее указательный палец правой руки — морда лидийского боевого быка выполнена из платины, а черные обсидиановые рога, заточенные до бритвенной остроты — не только необычное украшение, но и лаконичное оружие, способное оставить глубокие проколы на теле человека. — Отец — почти последний человек, у которого я попрошу или получу какую-либо помощь.        — Тогда, кто первый?        — Первые, — поправил Джейсон, очаровательно улыбаясь, и поднял руку вверх, жестом прося официанта повторить заказ. — Итан и Эшли — они моя опора. В обычной жизни, естественно — работать я предпочитаю в одиночку.        — Звучит до ужаса пафосно, — признал Коул, рассматривая белый потолок, многочисленные светильники и вьющиеся по стенам цветы из глиняного горшка в каждом углу ресторана. — Я в этот список не вхожу по этическим или религиозным соображениям?        — Ты? — переспросил Джейсон, переведя задумчивый взгляд на подушечку указательного пальца, скользящую кругами по верхней кромке пустого бокала и наполняющую небольшое пространство стола звуком, от которого на руках Коула выступили объемные мурашки, определяющие угрозу и чувство тревоги. — Я тебе не доверяю. Если мне, к примеру, потребуется помощь, чтобы спрятать труп — ты будешь последним, кому я позвоню.        — Ты специально хочешь задеть меня посильнее? Сделать больно? Я же извинился.        — Сделать больно? — спросил Джейсон, тепло улыбаясь от осознания того, что Коула до дрожи раздражает притворный кэррилизм — особенность исключительно пересмешника. — Посмотри на меня — я все тот же забитый, закомплексованный задрот из Гарварда. Разве что… перестал красить ногти, курить яблочные сигареты и читать Шекспира? — рассматривая треугольник ананаса, насаженный на верхнюю кромку бокала со свежим коктейлем, принесенного официантом несколько минут назад, ласково оглаживал пальцем колючую оболочку. — Разве я могу сделать больно? Разве ангельская внешность может быть настолько обманчивой? — мобильный телефон растворил положительный ответ Коула в звуке вибрации — Джейсон перевел взгляд на мигающий дисплей и, улыбнувшись, сбросил звонок, сразу же переходя в окошко сообщений. Перезвоню, когда воскресенье возьмет бразды правления в свои руки. — Грэг Уорд, — небрежно сказал Джейсон, словно не обращался к Коулу лично, и ввел по памяти цифры в окошке сообщений и в строке получателя. — Позвони ему в понедельник, назови мое имя и получи золотой билет в группу патологоанатомов по делу, о котором мы говорили некоторое время назад.        — Откуда такая щедрость?        — Щедрость? — переспросил Джейсон, придвигая ребром ладони бокал ближе к себе, отправляя сообщение и не спуская взгляда с куалачино, который невыносимо хотелось стереть салфеткой, рукой, чем угодно. — Не доверяю — не значит, не считаю другом.        — И кто этот Грэг Уорд?        — Впервые слышу это имя, — сказал Джейсон, проводя ладонью по столу и стирая с поверхности круглый, чуть размытый, отпечаток, оставленный бокалом. — Человек, полагаю.        Коул понимающе кивнул, сохраняя цифры номера и награждая абонента лаконичным — важно, позвони в понедельник.        Подошедший к столу официант, повернув переключатель артистизма на максимум, принялся, активно жестикулируя, представлять блюда в меню с такой гордостью, словно лично простоял месяц у плиты, прорабатывая каждую позицию. Джейсон слушал с притворной заинтересованностью, изредка кивал, улыбался и поражался крем-супу из брокколини настолько искусно, что молодой официант то краснел, то бледнел от осознания собственного мастерства и таланта. Джейсон Кларк всем сердцем ненавидел овощи после вынужденного сыроедения и потери шестидесяти фунтов во время летних каникул перед поступлением в Гарвард. Проблема была не в избыточном весе — нет, его никогда не было — а в собственной выдержке и умении во что бы то ни стало добиваться поставленной цели. На тот момент цель была сто тридцать фунтов на весах — на грани анорексии для роста в семьдесят два дюйма.        — Раздавленный картофель со сливочным маслом, запеченные халапеньо с жирным сыром, тыквенный хлеб с тмином и яблоками и пара бокалов голубой лагуны, — дружелюбно сказал Джейсон, залпом опустошая оставшуюся треть первого бокала и полностью второй. — Моему другу — шпинатные панкейки с камерунским соусом. Еще — два сазерака и брускетту с тофу в медово-горчичном соусе и грибами. Спустя полчаса, принесите запеченный авокадо, пасту с белым трюфелем и чашку самого крепкого американо, который сможете найти. Благодарю. Больше к столу подходить не нужно до момента, пока мы не попросим счет.        — Вау, — восторженно выдохнул Коул, наполняя бокал вином, — впечатляет.        — Объяснимо, — ответил Джейсон, зажимая в ладони салфетку и отбрасывая две папки-меню на пустой соседний стол. — Ведь всем кажется, что в моей голове ничего нет, кроме знаний законов, актов, конституции и поправок Соединенных Штатов Америки.        Лаконичное «всем» Коул принял исключительно на свой счет и от досады провел ладонью по лицу. Говоря откровенно, о Джейсоне Кларке он не знал ничего, помимо общих фактов — обвинитель преимущественно Твидова суда, не проиграл ни одного процесса со дня начала карьеры, категорически не пьянеет от любого количества выпитого алкоголя, любит шумные вечеринки и владеет даром лгать прямо в глаза, переворачивая факты с ног на голову. В высших кругах современного Нью-Йорка было негласное правило: переступая порог одного из богемных домов, принадлежавших Джейсону Кларку, будь готов к тому, что жизнь может измениться в одно мгновение. Вечеринки, возможно, становились менее масштабными и более редкими, но попрежнему не теряли магнетического влияния на судьбы людей — в этих коридорах, комнатах, стенах творились неподдающиеся логике и здравому смыслу магия и идиллия. Люди зачастую раскрывались с неожиданных сторон: смело выкладывали все, что было на душе, говорили правду, не боясь последствий и осуждений и позволяли внутренним демонам вырваться наружу. Сам Джейсон был молчаливым наблюдателем — сидя в кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, выдыхая столпы дыма под потолок, покачивая головой в такт льющейся из колонок музыки, казался рассказчиком, который вот-вот, с минуты на минуту, начнет декларировать новый роман. Остросюжетную сатиру, аллюзию на современный мир, приправленную громкими речами о погибшем, поникшем поколении молодых людей и дам, чьи члены и вагины потеряли романтизм и сокровенную интимность и приобрели вседозволенность, грязь и безрассудство.        — Мы когда-нибудь находились в одной комнате вдвоем дольше пары минут?        — Нет, — лаконично сказал Джейсон, постукивая быком на кольце по сапфировому стеклу наручных часов. — Мы первая и последняя цифра в числе Грэма — полярно далеки, хоть и находимся, грубо говоря, в едином пространстве.        — Начнешь говорить о большом взрыве, я тебя ударю.        — Для этого придется ко мне прикоснуться, — уточнил Джейсон, вежливо кивая новому официанту за принесенные бокалы с напитками и тарелки с неожиданно-аппетитной едой, — а ты этого не сделаешь даже под страхом смерти, ведь я насквозь пропитан ложью трех последних поколений — настоящий адвокат дьявола.        — Как высокопарно.        Джейсон пожал плечами, отломил часть раздавленного картофеля и запеченного халапеньо и, опустив в рот, тщательно прожевал, искренне наслаждаясь сочетанием вкусов и текстур. Ничего полезного и правильного — удовольствие во всем его проявлении.        — Ты опоздал, — сказал Джейсон за секунду до того, как почувствовал тепло ладоней на плечах. — Точнее, задержался, ведь опаздывает только Итан.        — Именно, — согласился Эшли, дожидаясь момента, когда Джейсон запрокинет голову, чтобы излишне сентиментально поцеловать в уголок губ. — Привет, Бальтазар, — опустившись на пустое кресло, обнял Коула за плечо, притягивая ближе к себе, и прошелся языком от линии нижней челюсти по щеке до виска. На мгновение повисла пугающая тишина, но, спустя секунду, раздался изысканный перезвон смеха Эшли и Джейсона — Коул, закипая от гнева, настойчиво тер щеку бумажной салфеткой, ненавидя себя и рефлексы, заставившие до странного быстро и внезапно покраснеть. — Видел, почти перевоплотился?        — Рано или поздно у тебя получится довести дело до конца, — поддержал Джейсон, подцепляя вилкой разрезанное вдоль халапеньо. — Нет-нет-нет, на мою тарелку покушаться не смей. Я тебя всем сердцем люблю, но делиться едой не буду. Блядь, Эшли!        — Мог бы и мне такое же заказать, — простодушно сказал Эшли, отламывая хлеб и обмакивая картофель в растаявшее сливочное масло с ароматом чеснока и тимьяна, — а что у тебя, Бальтазар, шпинат?        — А чем тебе брускетта не угодила? — спросил Коул, ставя тарелку с панкейками ровно между ними.        — Тем, что она одна, — сказал Эшли, складывая панкейк пополам и засматриваясь на рамекин с соусом, который Коул, обреченно закатив глаза, придвинул ближе. — А что Итану заказали? Пасту с белым трюфелем? — Джейсон кивнул — замечая приближение руки Эшли к своей тарелке, резко и достаточно больно ударил выгнутой частью вилки по тыльной стороне ладони — на коже под крыльями татуировки синицы появилось красное пятно. — Блядь, больно же!        — Я знаю, — серьезно ответил Джейсон, отпивая через трубочку разом половину коктейля из бокала, и нарочито картинно обмакнул последний картофель в ароматное масло. Завершив слишком скромную после трудового дня трапезу, тщательно протер рукоять вилки салфетками, аккуратно уложил на дно тарелки и вопросительно уставился на Коула. — Что?        — Зачем ты это делаешь?        — Делаю что? — холодно и раздраженно спросил Джейсон, отставляя ребром ладони пустой бокал на край поверхности стола и перекладывая трубочку в новый. — Стираю отпечатки пальцев? Меня учили этому с детства. Странно, что ты заметил это впервые за десять лет знакомства.        — Итан слишком опаздывает, — решил разбавить напряженную обстановку Эшли, грациозно сползая на пару сантиметров вниз по спинке кресла, скрещивая ноги в щиколотках и упираясь носками завышенных черных найков в подошву кожаных дерби Джейсона. — Может, позвоним ему?        — Позвоним, когда тарелки с пастой и запеченным авокадо появятся на столе, — ответил Джейсон, не обращая никакого внимания на сощуренные от злости глаза и прожигающий взгляд Коула, и извлек из нагрудного кармана пиджака сложенный пополам листок — его собственное имя, написанное черной перьевой ручкой, преломлялось и махрилось на сгибе. Пробежавшись взглядом по написанному от руки тексту, медленно выдохнул, касаясь кончиками пальцев неровного, прерывистого почерка небольшого количества слов, и прикрыл на мгновение глаза, стараясь абстрагироваться и сосредоточиться. Не получалось. Ножки кресла едва слышно скрипнули по керамическому граниту пола, Джейсон почувствовал горячую ладонь на напряженном бедре, робко встретил руку и переплел пальцы до того осторожно, словно боялся, что магия рассыпется. — Приятного аппетита.        — Благодарю, — ответил Итан, забирая из пальцев Джейсона листок, складывая пополам и возвращая в нагрудный карман его пиджака. Официант, ставя перед ним тарелки и чашку кофе, вежливо улыбнулся, шепотом предлагая подать меню. — Нет, спасибо, всего достаточно. Что с настроением?        — Брачные игры, — равнодушно сказал Эшли, заинтересованно разглядывая две половины авокадо на плоской черной тарелке и вдыхая аромат рубленного базилика, шпината, вяленых томатов, крем-сыра, перца чили и бальзамического соуса, смешанного с терияки. — Ты сегодня до странного сексуален.        — Да-да, — ответил Итан, перекладывая половину авокадо на пустую тарелку Эшли. — Пасту тоже можешь съесть, если голоден.        — Правда?        — Конечно, — сказал Итан, сцепляя пальцы в замок на стенках кофейной чашки. — Серьезно, что с настроением?        — Ничего, — раздраженно ответил Коул, дрожащими пальцами пытаясь вставить стик в корпус электронной сигареты — крепко затянувшись, выпустив черничный дым-пар носом, провел ладонью по лицу и уставился на Джейсона, который с притворным интересом рассматривал потолочные балки. — Жалкий позер.        — Как паста? — спросил Итан, опуская руку, согнутую в локте, на спинку кресла Эшли. — Давно это продолжается?        — Я нахожусь здесь около получаса, — ответил Эшли, подцепляя на зубья вилки белый трюфель и протягивая Итану. — Кажется, Коул скоро взорвется. Кстати, я не солгал — ты действительно сегодня до странного сексуален. И вообще — спасибо за то, что со мной разговариваешь.        — Как учитель из католической школы? — спросил Итан, театрально приподнимая излом брови. — В нашем возрасте, знаешь ли, не стоит разбрасываться друзьями.        — Спасибо, — прошептал Эшли, обнимая Итана за плечо, притягивая к себе и нежно целуя в висок, — а по поводу учителя из католической школы — нет, — произнес искренне, скользя взглядом по белой рубашке с парой расстегнутых верхних пуговиц и черному пиджаку, — гораздо круче. Потрахаемся перед тем, как и нас взглядом испепелят?        — Седьмое предложение потрахаться за сегодняшний день, — задумчиво произнес Итан, поправляя цепочку с золотым кулоном беркута на шее и отламывая ребром вилки кусок авокадо. — Не буду оригинальным и повторюсь: прости — в твоем случае — парень, я без пяти минут женат.        — Ты мне сердце вдребезги разбил, — драматично и надрывно проговорил Эшли, картинно стирая несуществующие слезы с глаз. — Как ты мог? Я так верил в нашу любовь! А наши общие дети? А мечта завести собаку? А дом за городом? А лишение тебя девственности?!        — Не переживай, ты точно встретишь кого-нибудь достойнее меня, — сочувственно произнес Итан, нежно скользя ладонью по мягкой ткани бомбера на лопатках Эшли. — Прошу, не забрасывай рабочую почту грустными песнями о неразделенной любви и не звони для того, чтобы надрывно дышать в трубку — прими резиньяцию.        — Постараюсь, — выдохнул Эшли, наматывая пасту на вилку, — но если однажды в твоем подъездном коридоре появится надпись «соси прощения» несмываемым баллончиком, то это не я.        — Спасибо, что сообщил о своей невиновности заранее, — благодарно сказал Итан, скользя взглядом от недовольного лица Коула до спокойного — Джейсона. — Серьезно, парни, хватит уже.        — Он мне не доверяет! — сказал Коул, тыкая корпусом электронной сигареты в сторону Джейсона, и выдохнул носом дым-пар.        — А почему я должен тебе доверять? — парировал Джейсон, нарочито картинно проводя ладонью перед лицом и разрушая стену черничного дыма. — Давай, мальчик-энциклопедия, ответь на прямой вопрос, пока я не наорал на тебя за то, что ты оказался настолько заурядным!        — Предложение потрахаться еще актуально, — серьезно сказал Эшли, наклонившись к уху Итана, — да, держу тебя в курсе.        — Я без пяти минут женат, — напомнил Итан после двух глотков крепкого кофе. — Мы же в их конфликт не полезем?        — Конечно нет. Взрослые мальчики — сами разберутся, а нам и вдвоем хорошо, — невозмутимо и предельно честно ответил Эшли, опустошая второй бокал сазерака. — Как Дэнни?        — Прекрасно, планировал приготовить вечером банановый чизкейк, если хочешь…        — Конечно хочу, — сказал Эшли, утвердительно кивая, и продолжил наблюдать за нарастающим с каждой секундой конфликтом между Коулом и Джейсоном. — У вас все хорошо?        — Первое правило субботнего вечера: никакого обсуждения личной жизни. Первое правило дружбы со мной: никакого обсуждения моей личной жизни. Мне что, повторно отправить тебе список правил? — спросил Итан, передавая грязную посуду и пустые бокалы официанту. — Моему другу еще два сазерака. Мне — двойной американо. Кстати, а попкорн у вас подают? — Эшли толкнул Итана локтем в бок, призывая не накалять обстановку до максимального предела, умалчивая о том, что словосочетание «моему другу» вызвало внутри настоящий пожар приятной расслабленной радости. — Ладно, попкорн нам не нужен.        — Как думаешь, Коул плеснет вино Джейсону в лицо или нет?        — Не думаю, хотя… — дотянувшись до бокала наполненного до краев чаши вином рядом с правой активно-жестикулирующей рукой Коула, Итан устало выдохнул, обхватывая пальцами ножку и осторожно скользя подставкой по поверхности стола, приблизил к себе. — Теперь точно нет.        — Ты когда-нибудь видел Бальтазара настолько злым? Или это сексуальное неудовлетворение сказывается?        — Не мешайте взрослым людям разговаривать на волнующие темы, — нервно сказал Коул, повернувшись к Эшли и Итану лицом. — Вам что, покурить на улице не хочется?        — Решил свидетелей убрать? Боишься, что они оба займут мою сторону в споре? — спросил Джейсон, звонко рассмеявшись — ставя локти на стол, опуская подбородок на сцепленные в замок пальцы, подался вперед и предельно холодно сказал: — еще раз выдохнешь это дерьмо в мою сторону, я плюну тебе в лицо.        — Пошел ты, — резко сказал Коул, откидываясь на спинку кресла, и выпустил столп дыма под потолок. — Как же ты меня, блядь, раздражаешь!        — Неблагодарный кусок дерьма!        — Что?! — спросил Коул, истерично рассмеявшись. — За что я должен быть тебе благодарен? За постоянные подъебы в мою сторону? Не умеешь слушать, читай по губам: пошел ты!        — Заткнись, — сказал Эшли, через картинный кашель в кулак. — Заткнись и извинись. Немедленно.        — Нет-нет, ты никуда не уйдешь, — резко сказал Итан, замечая потерянный, непонимающий взгляд Джейсона — вставая из-за стола, крепко сжимая пальцами его запястье, настойчиво потянул за собой в холл, одаривая напоследок Коула взглядом, способным уничтожить все живое на планете. — Он просто придурок.        — Я… блядь, — бессвязно проговорил Джейсон, сжимая пальцами гладкое дерево балюстрады на открытом балконе ресторана, — я не хотел этого говорить… просто… вырвалось.        — Все хорошо. Ты не виноват. Давай же, иди сюда, — тепло сказал Итан, нежно и осторожно, словно боялся повредить, оглаживая ладонью лопатки Джейсона. — Не смей разрыдаться, слышишь?        — Слышу, — на громком выдохе ответил Джейсон, сцепляя пальцы в замок на талии Итана. — А я почти начал забывать о том, насколько это приятно.        — Если скажешь, что-нибудь в стиле: «ты — лучшее, что было в моей жизни», запишу к психиатру.        — Лучшее? — спросил Джейсон, улыбаясь и заглядывая Итану в глаза. — А вы в себе уверены, доктор Абрамсон.        — Гордыня — лучший из грехов, — ответил Итан, проводя пальцами по лицу Джейсона, от подбородка до лба, и убрал лезущую в глаза челку наверх. — Улыбайся всегда.        — Стараюсь, — сказал Джейсон, запрокидывая голову наверх, и приподнялся на носочки. — Прости, это все — блядская ностальгия, — шепотом практически в губы, но целомудренный поцелуй оставил отпечаток тепла на закрытом веке. — Видишь, я не плачу. Пора возвращаться, а то мы оба знаем, что Эшли не умеет держать язык за зубами.        — Пора, — ответил Итан, обнимая Джейсона за плечо и картинно указывая ладонью свободной руки на выход с балкона, одновременно пародируя этикет и соблюдая его. — Почему ты так говоришь? Умеет, если это касается его жизни.        — И правильно, — сказал Джейсон, вынимая вибрирующий звонком телефон из кармана брюк, — отношения, которые держатся в секрете, всегда такие романтичные. Прости, это действительно важный звонок, встретимся за столом.        — Почему ты мне ничего не сказал! — Итан недовольно посмотрел на Эшли, который слишком заинтересованно изучал подтаявшие кубики льда в бокале сазерака, и опустился в кресло, картинно накрывая ладонями края резных подлокотников. — Как давно?!        — О чем ты? — невозмутимо спросил Итан, уставившись на позолоченный ободок кофейной чашки. Нервы, как сверхчувствительные антенны, казалось, улавливали все, что происходило в зале ресторана. Итан буквально слышал, как частицы пыли опускались на столешницы, практически чувствовал, как в холодильнике на профессиональной кухне скисало молоко и подсыхали пучки зелени.        — Серьезно? О чем я? — раздраженно спросил Коул, вцепившись пальцами в хрупкое стекло чаши бокала с красным вином, словно оно было спасательным кругом. — Сколько я вам должен?        — Нисколько, — тихо ответил Итан, упираясь локтями в края подлокотников и закрывая лицо ладонями. — Мы, черт возьми, одна семья, нравится тебе это или нет.        — Как давно? — настойчиво повторил Коул, нервно сжимая пальцами то корпус электронной сигареты, то ножку бокала. — Если мы, черт возьми, одна семья, то я хочу знать правду.        — Лет шесть? — больше спросил, чем ответил Итан, сжимая подушечками больших пальцев пульсирующие виски и зажмуривая глаза, чтобы не видеть изумленного и испуганного одновременно взгляда Коула. — Ежемесячно. Двадцать процентов от каждой зарплаты. Джейсон, как ты догадываешься, зарабатывает больше нас двоих вместе. Никогда не говори ему «пошел ты» — это пиздец как ранит.        Коул резко выдохнул скопившийся в легких воздух и дрожащими пальцами вставил стик в корпус электронной сигареты.        — Мы хотели помочь, — осторожно вмешался Эшли, кладя ладонь на плечо Коула и крепко сжимая пальцами ткань толстовки. — Мы все еще хотим помочь.        — Гентингтон неизлечим, — рассеянно произнес Коул, опустошая вино в бокале за один глоток. — Вы шесть лет тратили деньги впустую. Исследования ничего не дали. Ни-че-го.        — Не впустую, — серьезно сказал Джейсон, занимая место за столом. — Плевать на исследования — эти деньги помогают семьям больных, оплачивают закладные на дома, терапии, лекарства, уход, сиделок и даже блядское кабельное. Не смей говорить о том, что мы тратим деньги впустую. Не смей осуждать нас за то, что мы тебя любим. Не смей думать, что нам плевать. Не смей думать, что нам не страшно за тебя. Не смей. Мы можем ссориться, драться, ненавидеть, не понимать и не доверять друг другу, но перестать заботиться — не можем.        — Хочу забраться в ванну в одежде, включить душ и разрыдаться, — честно сказал Коул, упираясь лбом в сложенные на поверхности стола руки, — этот мир вас не заслуживает. Я вас не заслуживаю.        — Могу предложить душевую кабину, — равнодушно сказал Джейсон, смотря на наручные часы, — сухую одежду — тоже.        Итан тепло улыбнулся и, мягко обхватив пальцами сгиб локтя Эшли, указал взглядом на выход. Пойдем, приглашаю тебя на свидание.        Абрис деревьев в Центральном парке подсвечивался лунным светом — по узким тропинкам изредка пролетали рекламные буклеты и упаковки порционного сахара, выбравшиеся из мраморных мусорных урн, благодаря порывам до странного холодного июльского, ночного ветра. Без наброшенной на плечи, подстать золотому плащу, патетики Эшли Стейнбек выглядел растерянным, испуганным и несомненно — настоящим.        — Смотри, какая дивная погода! Может временно отложим разработку приличного и эффектного способа самоубийства? Возьмем пережженный кофе в ближайшей кофейне с уродливой плиткой на стенах, а потом пойдем в кино, купим билеты на дальний ряд и начнем страстно сосаться, пока Сэм Рокуэлл в роли Виктора Манчини будет задыхаться в ресторанах?        — Отличная идея, — признал Эшли, беря Итана под локоть, и прижался щекой к его плечу. — Я люблю Сэма Рокуэлла.        — Я знаю, что любишь, — ответил Итан, выпуская клубы дыма в иссиня-черное небо. — Его тоже. Даже такой социопат, как я, это видит.        — Да, — просто сказал Эшли, застегивая кнопки на ярко-голубом бомбере с кипенно-белыми рукавами, и перевел взгляд на усыпанное звездами небо. — Мы прошли вместе огромный путь… и пусть тропы его были наполнены болью, страданиями и всем прочим дерьмом… блядь, мне казалось, что нет людей более счастливых, чем мы. Мне права казалось, что это навсегда. Алекс… он особенный. Честно, я до сих пор так считаю. Не знаю, как объяснить то чувство всепоглощающей, всепрощающей любви, которое было между нами. Он словно роза, умудрившаяся прорасти в терновнике моей жизни — полярно-другой.        — В любви ты просто невыносимый романтик, — сказал Итан, указывая рукой на одинокую скамейку, разместившуюся как будто случайно под густой кроной многовекового дуба. — Не прижимайся слишком близко, а то нас арестуют за проституцию.        — Пошел ты, — беззлобно ответил Эшли, забираясь на сидение скамейки с ногами, устраивая стопы под задними поверхностями бедер, и закрыл ладонями лицо. — Боже, как глупо. Знаешь, когда я пришел в квартиру и не увидел там его вещей, показалось, что на все блядское пространство ненавистного Лондона послышался звук моего разбитого сердца. Он просто ушел. Просто ушел, понимаешь? Даже блядской записки не оставил. Я был так зол. На себя, на него, на весь чертов мир. Я правда хотел научиться жить заново. Правда. У меня только начало получаться жить без него. А теперь… блядь, я вижу его каждый день. Каждый ебанный день и не чувствую того, что чувствовал раньше.        — Иди сюда, — тепло сказал Итан, притягивая Эшли к себе, вынуждая повернуться спиной и прижаться лопатками к груди. — Помнишь Сан-Диего?        — О, да, помню как мы страстно сосались на берегу пляжа.        — Я делал тебе искусственное дыхание, — уточнил Итан, рассматривая сливающиеся практически в монолит листья кроны.        — Лучше бы ты сделал мне минет, — ответил Эшли, рассмеявшись — перехватил руку Итана с зажатой в пальцах сигаретой и крепко затянулся. — Тоже думаешь об этом?        — О минете? Или о том, что нужно было утонуть?        — Второе, — сказал Эшли, запрокидывая голову, выпуская клубы дыма из приоткрытых губ, вдыхая носом и так несколько раз подряд. — Возьмемся за руки и спрыгнем с Бруклинского моста?        — Какое клише, — ответил Итан, затушив сигарету об край спинки скамейки и, не глядя, выбросил окурок в стоявшую в изножье урну. — Можем наглотаться таблеток, ввязаться в драку, сигануть со смотровой площадки.        — Звучит чертовски-заманчиво, но мне еще молоко нужно домой купить.        — Серьезная причина, — сказал Итан, сцепляя пальцы в замок на груди Эшли и вырисовывая носком Конверса незатейливые узоры на каменистой земле, — может ты уже спросишь то, о чем думаешь?        — Забыл, что дружу с телепатом. Ладно… как у вас получилось остаться друзьями, несмотря на все? Правда, этот вопрос меня волнует сильнее всего. Но для того, чтобы послушать твой голос подольше, задам еще два вопроса: как у вас получалось держать отношения в тайне? Как он мирился со всем этим сексом в барах и всем остальным?        — Держать отношения в тайне? — спросил Итан, ставя подбородок на плечо Эшли. — Поверь, ты сам можешь дать пару мастер-классов. Мы всегда были друзьями. Всегда, понимаешь? Особенно, когда трахались. Мы доверяли друг другу, но никогда не переходили грань пере-друзей и недо-возлюбленных. Как он мирился… поначалу бесился, потом все прекрасно понял. Я трахался со всеми подряд, потому что мне это чертовски нравилось, но, знаешь, была еще одна весомая причина… Я не хотел, чтобы он влюбился в меня. Все просто.        — Но почему? Вы бы стали отличной парой.        — Не сомневаюсь, — согласился Итан, протягивая открытую пачку сигарет Эшли, и вытянул одну зубами для себя. — Мы бы стали отличными друзьями, которые трахаются от скуки. Возможно, протянули бы вместе пару лет, но в итоге — расставание, взаимная ненависть и конец дружбе. Кому бы от этого стало лучше, легче, проще? Никому. Мы выбрали то, что выбрали, и, кажется, не ошиблись.        — Думаешь, у Джейсона с Каролиной получится?        — Скажу тебе одну мудрую вещь, друг мой, — предельно серьезно сказал Итан, щелкая зажигалкой перед зажатой в губах Эшли сигаретой, — отношения не могут получиться, если в паре любит только один человек. Пойдем, найдем супермаркет, купим галлон молока и я отвезу тебя домой. Домой потому, что именно там находится человек, которого ты действительно любишь. И любишь взаимно.        Полчаса спустя, закрывая пассажирскую дверь, карикатурно отдавая честь, забрасывая огромный букет темно-синих роз на плечо, стараясь вытянуть ключи от квартиры из заднего кармана джинсов, несмотря на препятствие в виде галлона молока с неудобной скользкой ручкой, Эшли только обреченно закатил глаза, услышав за секунду до того, как автомобиль сорвется с места, любовь тебе к лицу.        На себя посмотри, пробурчал Эшли, стараясь прижать магнитный ключ к замку и открыть дверь ногой, герой, блядь, любовник. Мистер-я-всех-парней-в-Массачусетсе-перетрахал. Вдавливая ребром ладони кнопку вызова лифта, продолжая причитать о том, что Итан — мудак, в кабине, дожидаясь, когда двери разъедутся на нужном этаже, Эшли передергивал плечами от острых шипов, колющих кожу через плотную ткань бомбера. С трудом вставив ключ в замочную скважину, провернув до щелчка, облегченно выдохнул, входя в квартиру.        — Ты спишь? — спросил Эшли, практически шепотом, стараясь одновременно сбросить кеды и найти плечом переключатель света.        — Натрахался? — Эшли закатил глаза, проходя в кухню, и удивленно посмотрел на Артура, сидевшего на полу, сложив ноги по-турецки, внимательно рассматривающего что-то в духовом шкафу и барабанящего пальцами по длинной плоской ручке. В воздухе витал аромат запекающегося теста, сочного мяса, приправленного тимьяном, базиликом и веточкой розмарина — на рабочей столешнице стоял наполненный до краев бокал Космополитена и, судя по конденсату рядом с подставкой, к нему ни разу не притронулись. — На два часа опоздал, — продолжил Артур, не отрывая взгляда от стекла духовки, смотря на противень с мясным пирогом в круглой форме и нервно одергивая задирающийся рукав белой футболки в тонкую голубую горизонтальную полоску. — На два, блядь, часа! Я семнадцать раз проклял обладательницу голоса, повторяющего из раза в раз, что абонент недоступен. Я себе места не мог найти, все сводки новостей посмотрел, но тебе разумеется похуй. Благодари Бога за то, что я не разрезал ножницами твои ублюдские рубашки с тропическим принтом.        — Во-первых, это — Brioni, — сказал Эшли, тепло улыбаясь, — во-вторых, телефон разрядился, в-третьих, прости.        — Прости, — задумчиво проговорил Артур, прикрывая глаза на несколько мгновений, и провел пальцами по волосам, — за что?        — За то, что мое поведение последние недели далеко от идеала.        — Мой руки и садись за стол, — сказал Артур, потянув на себя дверцу духового шкафа, — мы не в Англии, поэтому мясной пирог будешь есть горячим.        — Хорошо, — спокойно ответил Эшли, опускаясь коленями на пол и протягивая Артуру букет цветов. — Я скучал по тебе. Прости за то, что не позвонил. Мне не похуй, Артур, поверь.        — Что происходит? — спросил Артур, бережно касаясь подушечками пальцев темно-синих бутонов роз, и медленно повернул голову в сторону Эшли. — Ты отстраняешься, замыкаешься, не разговариваешь со мной сутками, даже, блядь, не смотришь в глаза… меня словно вообще не существует в твоём личном мире, а потом ты просто приходишь с цветами… Что это значит? Составь блядский список, чтобы я понимал, что происходит по каждому жесту, взгляду и слову.        — Прости меня, — шепотом сказал Эшли, обнимая Артура за плечи, притягивая максимально близко к себе и нежно целуя в губы, — пожалуйста, если сможешь, прости.        — Ты в порядке? — осторожно спросил Артур, вздрагивая каждой клеточкой тела от холода ладоней Эшли под краями футболки. — Что-то произошло? Господи, не молчи, — Эшли нежно провёл подушечками пальцев по щеке Артура, по нижней губе, по подбородку, по бьющейся на шее вене, по плечу, предплечью, запястью и остановился на тыльной стороне ладони. Я тебя люблю.  — Это не оправдывает твое отвратительное поведение… — Артур удивлённо моргнул, заводя руку за спину, не глядя, переключил вентиль духового шкафа на ноль и шумно втянул носом воздух, —… что ты сейчас сказал?        — Я тебя люблю. Прости, что мне потребовалось слишком много времени, чтобы это понять. Да, — шепотом сказал Эшли, прижимаясь ко лбу Артура своим, запуская пальцы в коротко стриженные волосы на затылке, — в этой жизни мы так и будем двигаться: от фразы к фразе. Медленно и постепенно.        Артур молчал — чувствуя одновременно жар из открытого духового шкафа и холод ладони Эшли на лопатке под тканью футболки, мысленно, раз за разом, словно мантру, проговаривал озвученные секундой ранее слова. На мгновение Артуру показалось, что он остался один на один с этим признанием. С признанием, пронзающим насквозь, подстать рентгеновским лучам. С признанием, не имеющим ничего общего с добротой, жалостью, безысходностью. Артуру казалось, что сейчас, сидя на холодном полу, он расплачивался за то, что они начали спать вместе фактически прежде, чем по-настоящему познакомились, узнали друг друга, научились чувствовать — их близость и признания не стали заключительным аккордом дружбы или влюблённости… они словно были вне четкого свода правил.        — Слава Богу, — прошептал Артур, расслабленно выдыхая скопившийся в легких воздух и крепко сжимая пальцами края бомбера Эшли, — я так устал быть любовниками как бы наполовину.        — Прекрасно понимаю, — ответил Эшли, садясь поудобнее, и вытянул из кармана вибрирующий сообщением телефон. Спасибо за все, что было между нами. Достаточно. — Ну что, время для раннего завтрака?        — Конечно, — сказал Артур и поцеловал Эшли в висок перед тем, как подняться с холодного пола вместе с букетом в руках и найти взглядом подходящую вазу. — Мой руки и садись за стол — постараюсь успеть выковырять весь цианид из пирога, пока ты будешь в ванной.        — Спасибо.        — За что? — спросил Артур, оборачиваясь и смотря на Эшли поверх плеча, пока пальцы настойчиво пытались дотянуться до вазы.        — За то, что не засрал мукой кухню.        — Пожалуйста, — улыбнувшись, сказал Артур, срезая острием ножа кончики стеблей и широкую голубую ленту, удерживающую их вместе, — я правда старался, — наполнив вазу проточной водой, установив цветы, заинтересованно склонил голову набок, выбирая подходящее место на кухне, понимая, что от переизбытка дыма и никотина в спальне, бутоны мгновенно завянут. — Как прошел субботний вечер?        — Хорошо. Даже прекрасно, — ответил Эшли, подцепляя пальцами рукава на резинке и стягивая бомбер с плеч. — Как прошел твой?        — Нормально, — сказал Артур, вытягивая из духового шкафа противень и проходясь закругленным концом ножа для масла по краям формы. — Весь вечер перебирал отчеты, а в полночь позвонил Дэнни и отвесил мне приличную вербальную пощечину.        — Помогло?        — Да, — просто ответил Артур, открывая дверцы подвесного шкафчика и вытаскивая две тарелки. — Будешь космо?        — Буду, — сказал Эшли, поднимаясь на ноги, включая воду в раковине и тщательно моя руки. — Разве у нас есть водка?        — Нет, — ответил Артур, разрезая пирог на широкие треугольники, — это клюквенный сок, смешанный с содовой в соотношении семьдесят на тридцать. Был бы в холодильнике гранатовый сироп, в бокале магическим образом появился бы самый гейский коктейль в мире — Ширли Темпл.        — А разве не космополитен самый гейский коктейль в мире? — спросил Эшли, рассмеявшись, когда Артур, повернувшись, недовольно сощурился. — Молчу-молчу.        — Вот и молчи, — ответил Артур, театрально закатывая глаза и выкладывая треугольники пирога на тарелки. — Стоит тут, бубнит, нервы мне треплет… Отвали, — продолжил с теплой улыбкой, когда Эшли обнял со спины за плечи, — садись за стол.        — Есть, сэр, — предельно серьезно сказал Эшли, мягко целуя Артура в щеку и беря за руку, — но только вместе с вами.        Артур повернулся к Эшли лицом и нежно поцеловал в губы, крепко обнимая за плечи и запуская пальцы в волосы. Y te amo, y eso es todo lo que importa.        Сидя на деревянных ступеньках, ведущих в просторную террасу, Коул натягивал рукава белой толстовки Джейсона, на которой в один из прошедших рождественских праздников Саммер оставила черным маркером лаконичное «Happy N.Y»        — Держи, — сказал Джейсон, протягивая Коулу объемную, практически литровую чашку горячего какао с разноцветными цилиндрами маршмеллоу, опускаясь на ступень рядом с ним, щелкая зажигалкой и крепко затягиваясь смесью смолы и никотина с химическим запахом винограда. — Как себя чувствуешь?        — Относительно, — ответил Коул, грея продрогшие ладони о стенки чашки, — злюсь из-за того, что вы знаете обо мне все, а я ничего не знаю о вас, — ответил спокойно, лишь одинаковые интервалы между словами неприятно резали слух и ему, и собеседнику, — вас в моей жизни даже нет.        Джейсон молчал, изучая внимательным взглядом подъездную дорожку, ровно подстриженный ярко-зеленый газон, распустившиеся цветы дурмана, расставившие на лужайке белые акценты вдоль высокого забора, и ночной флокс в клумбах у подножия обеих лестниц, ведущих в дом. Приятный желтоватый свет уличных фонарей падал золотыми озерами на террасу, на плетеные двухместные ротанговые диваны, на круглый стеклянный столик и на серебряный поднос с тарелками с легкими канапе из колец цукини, красной рыбы и крупных оливок, приколотых шпажкой.        — Ты нам не позволяешь, — ответил Джейсон, выпуская клубы голубоватого дыма, прижимая колени к груди и обнимая их руками. — У тебя в голове свой мир, собственная вселенная, о которой ты нам ничего не рассказываешь. Да, мы встречаемся каждую субботу, ужинаем, дружелюбно разговариваем о различных несущественных мелочах, но не узнаем друг о друге ничего нового. Я сейчас про нас двоих. Итану и Эшли нужно только нумератором хлопнуть перед лицом, чтобы они как следует разговорились. Ты же — постоянно молчишь.        — Мне нечего рассказать, — рассеянно произнес Коул, отпивая маленькими глотками остывающее какао, — кроме работы и пустой квартиры у меня ничего нет.        — Ты ошибаешься, — сказал Джейсон, переставляя пепельницу с края стола на собственное колено. — Расскажи, что ты делаешь по утрам. Просто пример — расскажи, что угодно.        Коул задумчиво смотрел на тонущие в какао маршмеллоу, крутил в пальцах чайную ложку и искренне не знал с чего, черт возьми, начать. Хотелось одновременно рассказать многое и — ничего. Хотелось молчать от осознания того, что мыслей в голове слишком много — они какие-то хаотичные, блеклые, яркие, словно вспышки молний, разрезающих небо пасмурным летним днем.        — Пью кофе, — сказал Коул, беспомощно пожимая плечами, — по утрам я пью кофе.        — Какой? — спросил Джейсон, смотря на витиеватые струйки дыма, поднимающиеся от кончика сигареты к крыше террасы. — Правда, мне интересно.        — Чёрный. Без сахара и молока.        — Из чего? Эшли пьёт из чашки с забавным синим слонёнком, Итан, если один, из резервуара от кофемашины, если не один — из прозрачной чашки с двойными стенками, я по утрам предпочитаю белый чай и тост со сливовым джемом и горстью кедровых орехов. Как ты борешься с гневом? Эшли хватает скейтборд и идёт кататься в любую погоду, Итан скручивает пару косяков медицинской марихуаны, чтобы успокоить нервы и тремор в руках, выбрасывает в туалет и нажимает кнопку смыва, я предпочитаю записывать в дневнике красочные истории о гибели всего человечества.        — Серьезно? — спросил Коул, поворачивая голову в сторону Джейсона, и тепло улыбнулся. — Сколько блокнотов исписал?        — Старине Кингу хватило бы сценариев на всю оставшуюся жизнь, — сказал Джейсон, рассмеявшись, и натянул рукава горчичной толстовки до ладоней. — Сегодня утром пятилетняя дочка моей секретарши сказала, что перед сном мама читает ей сказку о Белоснежке и семи трупах — надеюсь, мне скинут копию на рабочую почту.        Коул рассмеялся, говоря о том, что и ему тоже не помешает копия подобной сказки, мысленно предугадывая возможный сюжет. Вероятно, принц не смог добраться, гномы умерли от изнурительной работы, старости или голода, а когда Белоснежка проснулась, то просто сошла с ума. Вероятно, накрыла стол, рассадила гномов на стульях, предлагала чай из красивого сервиза и вела беседы о поющих птичках и удивительных животных, пока трупный запах заполнял ее легкие и нестабильный разум, а потом шахта обвалилась — выстоял только хрустальный гроб… нет, подумал Коул, в финале получается слишком конкретная отсылка на франшизу «Пила».        — Знаешь, — серьезно сказал Джейсон, глупо и по-детски выдергивая нитки из прорезей ткани джинсов на колене и переставляя пепельницу с дымящимся в ней окурком на ступень ниже, — иногда нужно немного умереть, чтобы выжить.        — Мы немного умирали, — ответил Коул, тщательно выбирая из пачки сигарету, словно каждая из них таила в себе, помимо табака и смолы, какое-то определенное чувство, начиная от радости и заканчивая депрессией, — однажды.        — Разве однажды? — спросил Джейсон, рассмеявшись, и потянул на себя поднос с закусками. — Мы же постоянно играем со смертью. Вспомни шторм в Сан-Диего, или драки в барах, или сумасшедшие вечеринки с экстази в пунше.        — Ты же сам сказал, что нужно немного умереть, чтобы выжить, — ответил Коул, пожимая плечами, и опустил подбородок на прижатые к груди колени, — да, и Бог нас почему-то любит.        — Потому что мы клевые, — сказал Джейсон, протягивая Коулу наколотую на шпажку оливку. — Не из жестяной банки, не консервированные.        Коул благодарно кивнул, возвращая Джейсону пустую кислотно-желтую шпажку.        — Где Каролина?        — Понятия не имею, — Джейсон поежился от резкого порыва ветра, ударившего в лицо настолько неожиданно, что перехватило дыхание, и поднялся на ноги. — Пойдем в дом — утром обещали проливной дождь.        — А то сообщение в ресторане… разве не она прислала?        — Не она, — ответил Джейсон, расставляя на подносе чашки, пепельницу и пустые пачки сигарет, и протянул Коулу руку, — давай быстрее, я не обучен справляться с твоим иммунитетом. Сделать чай с медом?        — Вы поссорились? — осторожно спросил Коул, входя в дом ровно за три минуты до того, как раздался раскат грома.        — Каролина хочет ребенка, а я — нет. Все просто, — пройдя в кухню, Джейсон открыл дверцу холодильника и задумчивым взглядом обвел полупустые полки. — Так, я могу предложить чай с медом и молоком, прошлогодний песто, пасту с замороженным лососем или рис с овощами.        — Что за овощи?        — Два вида стручковой фасоли, перец, кукуруза, цветная капуста, шпинат… о, даже грибы есть.        — Тогда рис, — ответил Коул, устраиваясь на барном стуле за кухонным островом, — а почему ты не хочешь детей?        — Сейчас не хочу, — сказал Джейсон, открывая все шкафы подряд в поиске дуршлага, сковородок, кастрюль, запечатанных ножей и разделочных досок, — или от нее не хочу — не знаю.        — Тогда зачем быть вместе?        — Вместе, — задумчиво проговорил Джейсон, вскрывая пакеты с замороженными овощами, пересыпая содержимое в дуршлаг и включая воду, — даже звучит это слово как-то инородно, не правда ли? Я ни с кем «вместе» по-настоящему не был.        Коул согласно кивнул, тепло улыбнулся, когда Джейсон прокатил по столешнице крепкий черный чай с медом в чашке в виде надкусанного пончика и принялся за промывание риса, параллельно включая две конфорки.        — Скучаешь по нему?        — По Итану? — спросил Джейсон, пересыпая рис в кастрюлю и наливая фильтрованную воду. — Почему я должен скучать? Мы видимся раз в неделю и часто созваниваемся. А… по нашим другим отношениям… Знаешь, в то время мы обосновались на верхних этажах полу-любви, где партнеры восхищаются своей несхожестью, умиляются недостаткам и ничего друг от друга не требуют. Без нервозности, страха и боли мы ждали того дня, когда нас призовут для другой, настоящей любви. Итана призвали раньше — и я правда чертовски рад. Мне нравится Дэнни. Они вообще прекрасная пара, только не говори никому, а то меня посчитают романтиком — я и так с трудом избавился от этого клейма.        — А мне нравились переводные татуировки на лице, — Джейсон театрально закатил глаза, просушивая растаявшие овощи бумажным полотенцем и перекладывая их на разделочную доску. — Правда, ты бы стал звездой тамблера или инстаграма.        — Ради Бога, замолчи, — сказал Джейсон, звонко рассмеявшись, — я был таким для себя, а не для возможной толпы мальчиков и девочек в интернете.        — Это мне, кстати, тоже нравилось, — серьезно сказал Коул, отпивая маленькие глотки горячего чая, — правда, я даже тебе завидовал.        — Тоже хотел сердечки из страз? — спросил Джейсон, тепло улыбнувшись. — Мог бы попросить — я не жадный.        — Ты смелый, — ответил Коул, подпирая щеку ладонью, — тебе всегда было плевать на мнение других людей.        — Продолжай, мне нравится, — сказал Джейсон, рассмеявшись, и поднял с рабочей поверхности пульт, вводя комбинацию первой попавшейся радиостанции и убавляя звук громкости практически на минимум, — а мне нравится то изобилие фактов, которое ты говоришь, чтобы разбавить напряженную обстановку.        — И ты не считаешь меня задротом?        — Конечно нет, — ответил Джейсон, нарезая красный лук, чеснок и перец чили мелким кубиком, практически до состояния пасты, — если бы не ты, кубики льда в моей морозильной камере были бы белыми, мутными и непривлекательными.        Коул тепло улыбнулся, наслаждаясь звуком овощей, обжариваемых на толстостенной сковороде с оливковым маслом, и обществом Джейсона — как ни странно тоже. Обстановкой полупустой кухни, тихой музыкой, доносящейся откуда-то со стороны окон, и самим домом, в котором, возможно, сегодня впервые будут есть, разговаривать, ночевать.        — Почему загородные дома?        — Почему? — переспросил Джейсон, убавляя мощность нагрева на конфорке с рисом. — Мне здесь комфортно. Комфортно знать, что если кто-то вломится, у меня будут пути отступления. Подай тарелки, они, кажется, там, — Коул поднялся со стула, подошел к шкафу, на который Джейсон указал рукой, и задумчиво уставился на черные фарфоровые тарелки, чередующиеся с похожими по размеру керамическими с изображением звездной ночи Ван Гога. — Прости, здесь такой бардак, — небрежно сказал Джейсон, обернувшись, — тяжело одновременно жить в трех домах. Еще два нужно подготовить к летнему сезону. Еще этот чертов конгрессмен… сколько там нужно съесть соли, чтобы внутренние органы начали играть в русскую рулетку?        — Три грамма соли на килограмм веса, — машинально ответил Коул, помешивая овощи в сковороде деревянной лопаткой, — если выживешь, будешь похож на искусанного пчеловода. Лицо опухнет, ноги отекут, за огромными щеками не будет видно глаз, на коже, если кто-нибудь ткнет пальцем, останутся вмятины. Занимательное зрелище, в общем-то.        — Если сделаю селфи, стану звездой тамблера?        — Бесспорно, — сказал Коул, наблюдая за тем, как Джейсон аккуратно вмешивал овощи в рис и раскладывал по тарелкам, — разве тебе не нужно было перезвонить?        — Почему ты так из-за этого переживаешь? — спросил Джейсон, передавая Коулу тарелки, и подошел к холодильнику. — Есть восемнадцатилетний Макаллан и содовая, будешь?        — Просто… разве обещание не нужно сдерживать?        — Как хочешь, — сказал Джейсон, вытаскивая из кармана джинсов телефон, набирая номер и включая громкую связь, — что насчет виски? — Коул кивнул, слушая длинные гудки и рассматривая рассыпчатый рис в тарелке с аппетитными овощами. — Прости, что поздно, — обратился Джейсон к шумящему динамику, — но твой сын настоял, чтобы я позвонил сейчас. Да, ты на громкой связи, можешь передать ему привет, — Коул удивленно вскинул брови, расслышав сонный голос Оливии, и скомкано поприветствовал в ответ. — Так что там с Бабски? Не знаю, почему отец сходит от него с ума, но картина с курящей женщиной нужна мне к понедельнику. И знаешь, зачем? Он хочет повесить ее в курительную комнату — невыносимая пошлость, — Оливия рассмеялась в ответ, заверила, что картина будет доставлена по адресу — самое крайнее в шесть вечера понедельника — спросила о делах и самочувствии, словно они действительно были добрыми друзьями. Коул почувствовал себя предельно неловко и неуютно. Все это предубеждение, с которым он относился к Джейсону, казалось настолько глупым и беспочвенным, что захотелось искренне извиниться. — Благодарю. Конечно, поужинаем во вторник, — сказал Джейсон, улыбнувшись, и прервал связь после того, как Коул успел попрощаться. Опустившись на стул напротив, расставив бокалы, придвинул к себе тарелку и, подняв с поверхности стола вилку, удивленно посмотрел на Коула. — Да, мы общаемся и иногда ужинаем вместе. Не смотри на меня так.        — Я просто не знал, — ответил Коул, подцепляя вилкой рис с овощами, — и немного шокирован.        — У нас строго деловые отношения, — сказал Джейсон, опуская бумажную трубочку в бокал с виски, — я составляю договора, контролирую налоги и страховые выплаты, а она — рассказывает удивительные вещи о Карибских островах, отключая мой разум от череды заседаний. Тебя мы не обсуждаем, говорю сразу.        — Но… почему она ужинает с тобой?        — Потому что ты всегда занят, — без капли осуждения сказал Джейсон, пожимая плечами, — она тебя почти год не видела.        — Почти год, — шепотом повторил Коул, проведя ладонью по лицу, и покачал головой, — что-то я совсем замкнулся и потерялся во времени. Вот дерьмо.        — Разомкнись и найдись, — тепло улыбнувшись, сказал Джейсон, принимаясь за слишком ранний завтрак, — по вторникам мы ужинаем в «Cull & Pistol», присоединяйся.        — Приглашаешь на свидание?        — Кто знает, — ответил Джейсон, подмигнув. — Ну как, съедобно?        — Да, очень вкусно. Ты отлично варишь рис.        — Благодарю, — сказал Джейсон, рассмеявшись, — ты сегодня слишком щедр на комплименты.        — Просто пытаюсь найти себя.        Джейсон ответил теплой улыбкой, которая заметно и приятно контрастировала на фоне ветра за окном, на фоне непогоды, на фоне разрезавших небо вспышек молний. Впервые руки Коула не были холодными.        Итан рассеянно выдохнул, замечая, что через приоткрытую балконную дверь на пятом этаже дома мягко рассеивается теплый полупрозрачный желтый свет — наручные часы показывали четыре утра, когда он тихо закрыл водительскую дверь, поставил автомобиль на сигнализацию и приподнял воротник рубашки от стремительно поднимающихся порывов ветра. Открывая парадную дверь, поднимаясь на четвертый этаж, вставляя ключ в замок, проходя в квартиру и сбрасывая кеды, наравне с теплом пронесся тонкий аромат томатов и базилика с кухни на втором этаже. В квартире было тихо, темно и почему-то до странного сентиментально.        Ступая на первую ступень лестницы, ведущую на второй этаж, Итан посмотрел через прочные окна не мгновенно почерневшее небо и обреченно вздохнул — разумеется, пресловутая неделя обещанных проливных дождей, словно издеваясь, наступила раньше времени. Как же не вовремя.        Дэнни лежал на заправленной кровати, на животе, упираясь локтями в матрас и с задумчивым, предельно сосредоточенным взглядом, переворачивал страницы разложенных перед ним учебников, медицинских трудов и справочников. Судя по джинсам и черной рубашке с закатанными по локоть рукавами, провел он в таком положении как минимум восемь часов.        — Привет, — прошептал Итан, вставая коленями на край кровати и проводя пальцами по волосам Дэнни, — почему не спишь? — Дэнни перевел взгляд на наручные часы, удивленно вскинул брови, словно кто-то невидимый передвинул стрелки вперед, вытащил наушники и поставил на паузу лекцию, которая, кажется, проигрывалась уже третий раз подряд. — Что-то интересное?        — Ага, — ответил Дэнни, закрывая учебники и расслабленно выдыхая, когда ладонь Итана прошлась по напряженной спине, — вирусы — друзья человека. Премерзкая книжонка, но пригодится для общего развития. А ты чем занимался?        — Тебе лучше не знать, — сказал Итан, усаживаясь поудобнее, рассматривая названия и авторов книг, обозначая каждую лаконичными «то еще дерьмо», «на один раз», «лучшее из того, что есть» и отбрасывая на прикроватную тумбочку. «То еще дерьмо» падало исключительно на пол. — Так почему вирусы — друзья человека?        — Потому что вирусы — часть генома. Эволюция, — пренебрежительно сказал Дэнни, роняя лицо в подушку, — вирусы победили корь и полиомиелит… ну, так тетка в динамике говорит.        — Тетка в динамике — немецкий вирусолог, — ответил Итан, продолжая вырисовывать на спине Дэнни кельтские узоры, — у которой научных работ более двухсот пятидесяти.        — Она зануда, — пробурчал Дэнни, ложась на бок и перехватывая руку Итана. — Хотя… все врачи — зануды.        — Неужели? — спросил Итан, блокируя телефон Дэнни и отправляя его вместе с наушниками на пол. — Ты конечно же таким не станешь.        — Конечно же, — безапелляционно произнес Дэнни, утвердительно кивая, и потянулся к чашке давно остывшего лавандового чая. — Вы помирились?        — Мы не ссорились, — ответил Итан, вытягивая из кармана брюк пачку сигарет и зажигалку, — я просто с ним не разговаривал.        Дэнни театрально закатил глаза, подпер щеку ладонью согнутой в локте руки и заинтересованно посмотрел на Итана, который пытался зажечь пламя зажигалки.        — Поужинаешь?        — Нет, не хочу, — крепко затянувшись, Итан резко выдохнул клубы дыма и потер пальцами пульсирующий висок, — прости, я начинаю зависать.        — Ничего страшного, — ответил Дэнни, переводя взгляд на балконную дверь, на сгущающееся тучами небо и на поднимающиеся к потолку кольца дыма, — можем помолчать.        — Да, отличная идея, — сказал Итан, рассеяно рассматривая светлые стены, темные пол и дверной проход — затушив сигарету в пепельнице, прижался губами к плечу Дэнни и улыбнулся, чувствуя теплые подушечки пальцев на щеке. — Как же я скучал по тебе.        — Я тоже, — прошептал Дэнни, погасив лампу на прикроватной тумбочке, и потянул Итана на себя, — очень сильно.        С первыми раскатами грома и яркими вспышками молний Дэнни ощутил сумасшедшее, всепоглощающее тепло, которое витало в пространстве размытым облаком ауры, словно приведение ярко-красного цвета, обжигающего настолько, что на лбу выступила испарина. Дэнни шумно выдохнул в губы Итана, впился пальцами в плечи и крепко обхватил скрещенными в щиколотках ногами талию.        — Я так сильно тебя люблю, — тихо сказал Итан, нежно, до покалывания на кончиках пальцев, целуя шею Дэнни четко поверх пульсирующей вены, — перестань дрожать, все хорошо, — проводя свободной рукой по лицу и волосам, оглаживая подушечкой большого пальца выступающую скулу, щеку, линию нижней челюсти, целовал до странного трепетно, чувственно и вместе с тем — невинно, вынуждая выгибаться от каждого прикосновения и шумно хватать ртом воздух, — все в порядке?        — Да-да, я просто… вау, — выдохнул Дэнни в губы Итана, кладя ладонь на шею и притягивая ближе к себе, — так ты меня еще не целовал.        — Так? — спросил Итан, просовывая руку между матрасом и спиной Дэнни и нежно оглаживая подушечками пальцев позвонки через ткань рубашки. — Как так?        — Исступленно, — смущенно ответил Дэнни, скользя ладонью по щеке и шее Итана, — интимно… до рвущихся наружу бабочек.        — Интересно, — сказал Итан, перехватывая руку Дэнни и оставляя несколько коротких, чувственных поцелуев на запястье и ладони, — то есть, до сегодняшнего дня я целовал тебя как-то не очень?        — Вовсе нет, — ответил Дэнни, ловя губами новый продолжительный поцелуй, и запустил дрожащие пальцы в волосы Итана, трепетно перебирая короткие пряди на затылке. — Просто все поцелуи прежде были эротическими, — пробормотал Дэнни, отстраняясь на мгновение и вновь припадая к губам, ныряя с головой в чувство горячей ненасытности, головокружительного пламени, умопомрачительного опьянения всем и сразу, — великолепными тоже, но больше — эротическими и собственническими.        — И как тебе нравится больше? — спросил Итан, проводя подушечкой большого пальца по нижней губе Дэнни и нежно целуя в уголок глаза.        — Мне нравится каждый твой поцелуй, если он не прощальный и не последний, — прошептал Дэнни, обнимая Итана за плечи, прижимая ближе к себе и не позволяя отстраниться, — прости, я схожу с ума. Я так сильно тебя люблю.        — Тише-тише, — ответил Итан, ласково скользя подушечками пальцев по щеке Дэнни, собирая тонкие дорожки слез и заставляя их испаряться от жара кожи, — я тоже тебя люблю, — Дэнни шумно втянул носом воздух, смешанный в равном соотношении с духами Итана и запахом сигарет, растворяясь в новом поцелуе, ломающим напрочь стены панического страха, который зубодробительным, неприятным белым шумом настойчиво повторял: он тебя бросит. — Иди сюда, — жарко сказал Итан, обхватывая пальцами воротник рубашки Дэнни, и потянул на себя, вынуждая сесть в кровати; Дэнни, нежно обнимая дрожащим ладонями лицо Итана, упоительно целуя в губы, боковым зрением ловил полет брошенного в стену пиджака, слышал тихое позвякивание запонок об пол, торопливый шорох расстегиваемых пуговиц и задержал дыхание, ощущая кожей неконтролируемый, концентрированный огонь. — Запомни: я никогда тебя не брошу. Никогда никуда не уйду. Я тебя люблю. Я знаю, что человеческая история любит романтические трагедии. Ей нравятся Джей Гэтсби, Ромео и Джульетта, Анна Каренина, Мартин Иден, Миранда Грей… прости, но у нас с тобой никакой романтической трагедии не будет.        — Правда? — испуганно и сбивчиво одновременно спросил Дэнни, смотря Итану в глаза и осторожно сжимая подрагивающими пальцами плечо. — Вообще никакой?        — Ну, если хочешь, можем обижаться друг на друга из-за неправильно подобранной рубашки, театрально заламывать пальцы из-за незакрытого колпачка зубной пасты, мерить шагами пространство из-за того, что кто-то не переставил положение переключателя воды с душа на кран и едко шипеть из-за грязной посуды в раковине, — Дэнни рассмеялся, забираясь к Итану на колени, крепко обнимая за плечи, нежно целуя в висок и шумно выдыхая от жара ладони, притягивающей еще ближе. — Могу даже сверлить тебя взглядом, если бросишь мокрое полотенце на мою половину кровати.        — А если я без тебя посмотрю серию «Безумцев»?        — А вот это уже серьезно, — строго сказал Итан, кладя ладонь на шею Дэнни и удерживая выставленным вверх большим пальцем подбородок в нужном положении, — если посмотришь серию «Безумцев» без меня, то я не буду возить тебя на работу неделю, не буду с тобой разговаривать и даже спать мы будем в разных спальнях. Масштаб трагедии устраивает?        — Да, все предельно честно, — ответил Дэнни, утвердительно кивая, — а что там было до романтических трагедий?        — Что? Не понимаю, о чем ты.        — Ты говорил, что любишь меня, — застенчиво прошептал Дэнни, прижимаясь ко лбу Итана своим.        — Разве? Быть не может, — ответил Итан, рассмеявшись, и крепко обнял Дэнни за талию, — возможно, я говорил, что ты — моя витальность? Возможно, что — симультанный контраст? Возможно, что — любовь всей моей жизни? Выбирай, что хочешь.        — Хочу все и сразу, — ответил Дэнни, тепло улыбаясь и переводя взгляд на будильник, — прозвенит через пять, четыре…        — После обеда, — сказал Итан, не глядя, выключая будильник ровно в ту секунду, когда он хотел разразиться мелодией, — повторять не буду, придется запоминать с первого раза. Слушай: я люблю тебя, чертовски хочу тебя, в душ тоже хочу… туда же — крепкий кофе, завтрак и кусок бананового чизкейка с собой на работу. Запомнил?        Дэнни утвердительно кивнул, прошептал в нежный поцелуй: я тоже тебя люблю и протяжно застонал, скрещивая ноги на талии, когда, не разрывая поцелуй, Итан поднялся с края кровати и, придерживая за талию, пошел в сторону душевой.