аберрация

Есть фразы что исцеляют и дни что легче чем звук Есть голос что я узнаю прежде чем позовут. (Клаус Мерц)

— «Первая любовь, она же всегда и последняя».        — Мне нужен номер, — сказал молодой человек, ставя локти на столешницу ресепшна отеля Mandarin Oriental, снимая широкие солнцезащитные очки и демонстрируя ясно-голубые глаза, и очаровательно улыбнулся, вытягивая малиновые леденцы из вазочки, — люкс с одной спальней и видом на Центральный парк на юго-восточной стороне, — голос звучал ровно и спокойно, на острых скулах, впалых щеках и кончике чуть-курносого носа виднелся январский румянец, на светлых, будто выгоревших на солнце волосах в гранжевой стрижке переливались снежинки, на тонком запястье десятком крошечных бриллиантов сверкал циферблат «Ролекса».        Клэри, администратор отеля, внимательным взглядом обвела молодого человека: просторный бледно-зеленый свитер крупной вязки, серые джоггеры, чьи узкие манжеты скрывались за завышенными черными ботинками от «Прада», удивительно-красивое модельное лицо и шумно сглотнула перед тем, как сказать, что именно этот номер занят.        — Правда? Очень грустно это слышать, — притворно-трагично сказал молодой человек, с трудом сдерживая самодовольную улыбку, и раскрыл конфетный фантик зубами, — наш первый секс с мужем был в том номере — напротив окна, если вам интересно, — Клэри густо покраснела от той легкости, с которой была произнесена фраза, и небрежно застучала пальцами по клавиатуре, надеясь как можно скорее подобрать другой номер, сдать ночную смену и раствориться на улицах Нью-Йорка этим ранним январским утром. — Нет-нет, другой номер мне не нужен. Вы можете позвонить гостю и пригласить его спуститься на ресепшн? Даю стопроцентную гарантию, что смогу его уговорить.        — Если честно, не могу, — ответила Клэри, обернувшись по сторонам, и придвинулась чуть ближе, — хозяин номера здесь не живет.        — Тогда в чем проблема? Выдайте мне запасную ключ-карту, а деньги за номер возьмите себе — клянусь, что не трону ни личных вещей, ни пива в мини-баре. Послушайте, Клэри, — ласково, дрожащим голосом сказал молодой человек, нарочито-внимательно вглядываясь в имя на бейдже, — мой муж умер три года назад, а этот номер… господи, это самые светлые воспоминания, — закрывая ладонями лицо, силясь не рассмеяться в голос, мысленно закатил глаза, расслышав едва-едва различимый всхлип, — простите, мне лучше уйти.        — Нет-нет, подождите, сейчас я принесу ключ-карту. Пожалуйста, примите мои соболезнования.        Смахнув невидимые слезы с глаз, молодой человек отрешенно кивнул, устремил взгляд на циферблаты настенных часов, показывающих точное время Нью-Йорка, Лондона, Пекина, Берлина и Стокгольма, и мысленно усмехнулся, вспоминая цитату Маккартни из романа «Дорога»: «… останови это мгновение, а теперь всколыхни со дна души все темное и ледяное и отправляйся в ад».        Забирая ключ-карту из рук Клэри, молодой человек улыбнулся, поправил лямку рюкзака на плече и, подойдя к лифту, резко и предельно-сильно вдавил кнопку вызова — джетлаг отнимал практически все силы: безумно хотелось принять душ, выпить эспрессо романо и лечь спать на несколько долгих часов, пока еще одна миловидная, но крайне-глупая девушка за стойкой регистрации Слоун-Кеттеринга не вступит в игру; прижимаясь плечом к стене, нажимая кнопку сорокового этажа, провел пальцами по волосам, придавая укладке терпимый вид, и натянуто улыбнулся, мысленно вспоминая, как это — улыбаться искренне. Последний раз он по-настоящему улыбался… Господи, как же это было давно.        Пройдя по длинному коридору, по коврам, казавшимся родными до щемящей дрожи по сердцу, медленно выдохнул скопившийся в легких воздух, приложил ключ-карту к электронному замку и, распахнув дверь, швырнул рюкзак на комод, повалив стационарный телефон, сбросил ботинки и, заведя руки за спину, стянул свитер за горловину. По его скромным подсчетам, до встречи оставалось от двух до пяти часов. — «В темноте медлительные волны накатывают и бурлят, и он задумался о своей жизни. А стоит ли размышлять о том, чего нет»?!        — Доктор Абрамсон, это вам, — торжественно сказала Сидни, вытягивая из ящика красный подарочный пакет, и поставила на стол перед Итаном, — говорю сразу, это не от меня, не от персонала, не от пациентов…        Итан смерил Сидни ледяным взглядом, прикурил сигарету, крепко затянулся и нарочито-картинно сбросил столбик пепла в стаканчик с карандашами — он катастрофически заебался за прошедшие две недели после теракта: бесконечные разговоры в коридорах, статьи на первых полосах, сотни благодарных людей, обивающих порог Слоун-Кеттеринга сутками напролет, Дилан, возомнивший себя мамочкой, Дэнни, вечно-переживающий из-за того, что его не было рядом, родители, сводившие с ума звонками, и все остальные, уверенные, блядь, в том, что они необходимы Итану как чертов воздух. Как же, блядь, хотелось выпить и взять билет на необитаемый остров.        — Ладно, похуй, — рассеянно произнес Итан, подхватив стопку отчетов и подарочный пакет, — и помни главное: ты меня не видела, — не дожидаясь ответа, он прошел к лестнице, быстро поднялся по ступеням на второй этаж, провернул ключ в замке кабинета и, распахнув дверь, расслабленно выдохнул, чувствуя воздух свободы — стекла в оконные рамы не были вставлены принципиально, расправленный диван переехал к стене рядом со шкафом, на столе громоздились отчеты, проверить которые Итану не хватало сил, две пепельницы на подоконнике заполнились окурками до отказа. — Какой пиздец, — резюмировал Итан, бросая подарочный пакет на диван, а следом и куртку, — Боже, дай мне сил или чертов знак.        Разминая подушечками пальцев шейные позвонки, Итан вытянул мусорный пакет из ящика стола и, расправив, поставил под подоконником, тут же бросая на дно окурки из пепельниц, вырванные и смятые листы блокнота, пустые сигаретные пачки и кофейные банки… остановив взгляд на чашке, переехавшей еще неделю назад из дома, тепло улыбнулся, проведя костяшкой пальца по трещине на стенке, и мгновенно встряхнул головой — Боже, как глупо.        Удостоверившись, что дверь крепко закрыта на ключ, Итан вскрыл упаковку влажных салфеток, протер подоконники от пыли и пепла, стол от пролитого кофе, книжные полки и подголовник дивана — от скуки, и устало вздохнул, прижимаясь плечом к стене и окидывая поверхностный порядок скептическим взглядом — на сегодня более чем достаточно.        До утреннего собрания осталось несколько часов — Итан подхватил со стола чашку, вдавил кнопку включения чайника, набрал две ложки растворимого кофе и на автопилоте бросил на дно, тут же заливая кипятком до краев и размешивая. Последние две недели, говоря откровенно, вся жизнь Итана проходила на автопилоте: восемнадцатичасовой рабочий день, пара часов на сон и тотальное молчание — и дома, и с друзьями на субботних встречах. Последние две недели, говоря откровенно, Итан не произнес ни одного слова за пределами стойки информации, кафетерия и конференц-зала Слоун-Кеттеринга. — «Они шли маршем ради самого марша».        Джейсон устало выдохнул, провел ладонью по лицу, откинулся на спинку кресла, вжимаясь затылком в подголовник, и не глядя вытянул из открытой пачки сигарету — от распечатанных показаний свидетелей, бланков допросов и записей камер видеонаблюдения рябило в глазах; хотелось спрятаться от всего мира разом: от Коула, звонившего пять раз в день, от Эшли, пытающегося извиниться последние две недели, от секретарши, вечно-недовольной дополнительными часами работы, и от списка клиентов заодно — говоря откровенно, Джейсону глубоко поебать на продажных журналистов, на жертв харассмента обоих полов и даже на пережженный кофе в кружке, остывающий, кажется, уже вторые сутки.        Резко вытолкнув столп дыма из легких через приоткрытые губы, Джейсон вытянул из кармана зауженных брюк телефон, разблокировал и, перейдя в диалог с Итаном, написал: «этот ебанный мир нас не заслуживает». Он знал, что ответ придет. Пусть не сразу, пусть с опозданием в несколько дней или недель, пусть бездушным смайликом с закатанными глазами, но придет, точно. Джейсон все прекрасно понимал и чертовски злился, когда элементарного не понимали другие: первая переменная — Рождество, являющееся для Итана трауром, вторая переменная — теракт, унесший жизни тысячи талантливых и одаренных коллег.        «Да, Солнышко, не заслуживает» — написал Итан, и Джейсон заблокировал телефон — диалог лучше не продолжать во имя ментального спокойствия обоих. Затушив сигарету в пепельнице, Джейсон вернулся к протоколам и, подперев щеку ладонью, пустым взглядом скользил по напечатанному тексту — все казалось слишком складным и продуманным, подстать шахматной партии лучшего гроссмейстера, и, черт возьми, это злило. Злило настолько, что Джейсон, наступив на горло собственному эго, по памяти набрал номер, который клялся никогда не набирать после дела пятилетней давности, и, закусив внутреннюю сторону щеки, протараторил: «никаких сентенций, ты нужен, но не мне — ему».        Последующие два часа прошли в состоянии сильнейшего стресса: Джейсон мерил шагами кабинет, давился кофе двухдневной давности, скурил пол-пачки сигарет, то открывал, то закрывал окна и, кажется, бесконечно перемещал стопку протоколов по столу.        — К Вам пришли, мистер Кларк, — раздался голос секретарши из динамика, вынудив Джейсона провести ладонью по лицу, безвольно опуститься в кресло и закинуть ногу на ногу, — ожидайте.        — Симпатичненько, — признал Макс Барри, рассматривая огромный кабинет Джейсона: дубовый стол, выполненный на заказ, резные книжные полки, картины на холстах и дипломы в рамах на стенах, кожаный угловой диван, встроенный сейф и изобилие горшков, больше походивших на мраморные клумбы, с живыми цветами, — но ты выглядишь просто ужасно.        — Благодарю, — натянуто-улыбнувшись сказал Джейсон, подтолкнув стопку бумаг к краю стола, — приступай.        — Да, мой повелитель, — саркастически ответил Макс, подхватывая стопку рапортов и показаний свидетелей, подходя к окну, распахивая створки и устраиваясь на подоконнике. — Поболтаем или будем работать в тишине?        Джейсон повернулся вполоборота, поставил локоть на подголовник кресла и обреченно закатил глаза, говоря: «мы никогда не будем работать вместе — быстрее Солнце погаснет». Макс равнодушно пожал плечами, притянул согнутые в коленях ноги ближе к груди, разместил стопку бумаг и нарочито-громко начал их перелистывать, сминать, рвать и бросать на пол. Позер несчастный, мысленно сказал Джейсон, прикуривая сигарету, или ты, как и мы с Итаном, только под экстези можешь быть настоящим?        Дубовые двери паба «Dublin» открыты настежь: брусчатка залита ярким, слепящим светом стробоскопов, пляшущим по грунтовой дороге с десятком припаркованных автомобилей, по уличным фонарям, по мраморным клумбам и нескольким скамейкам с деревянными спинками и резными ножками.        — Благодарю, мой повелитель, — нарочито-вежливо произнесла Каролина, вкладывая пальцы в протянутую Итаном ладонь, и эффектно вышла из автомобиля, приподнимая ладонью подол маленького черного платья, выгодно подчеркивающего фигуру. — Эта суббота должна быть фантастической, как и все предыдущие, если, конечно, ты не проторчишь все время в туалете, меняя парней как перчатки.        Итан театрально закатил глаза, поставил машину на сигнализацию, расстегнул пару верхних пуговиц на белой рубашке и, оглядев собравшуюся у входа толпу, обворожительно улыбнулся, властно кладя ладонь на талию Каролины и притягивая максимально-близко к себе. Сегодня я весь твой, обещаю.        — Да-да, пока не появится парень, который завладеет твоим вниманием, — ответила Каролина, распуская собранные в конский хвост волосы, элегантно встряхивая головой и игриво подмигивая парню на фейсконтроле, — нам, как всегда, столик в черной зоне — обыскивать не надо, — парень кивнул, нарочито отодвигая край нагрудного кармана пиджака и дожидаясь привычной сотни прибавки, — обожаю, когда парни такие дрессированные. Эй, синяки останутся.        — Не все парни дрессированные, — поправил Итан, ласково поглаживая ладонью ягодицу Каролины, горящую от неожиданного и сильного шлепка, — есть горячие и необузданные — поверь, ты такого еще встретишь.        — Мне хватает тебя, — ответила Каролина, притянув Итана за ворот рубашки и, поцеловав в губы, протолкнула языком экстази «purple dragonfly», — ты, кстати, круто целуешься.        — А трахаюсь еще лучше, — сказал Итан и звонко рассмеялся, когда Каролина закатила глаза, — ради Бога, нам по двадцать шесть, перестань быть такой лапочкой.        — Иди ты нахуй.        — Интересно звучит — всегда ходят на мой, — философски произнес Итан, передавая пиджак и укороченную куртку Каролины в импровизированный гардероб за барной стойкой. — Двойной виски, а моей прекрасной спутнице «между простынями». Джейсона не видел?        — Он сегодня какой-то заторможенный, — ответил бармен, выставляя на поверхность барной стойки бокалы и смешивая коктейль в шейкере, — и пьет сомнительное пойло.        — Как всегда, — сказал Итан, продвигая по стойке сотню и накрытый ею гриппер, — поверь, мой нарко-диджей творит чудеса.        — Ради этого пошел в медицинский? — спросил бармен, звонко рассмеявшись. Итан неоднозначно поиграл бровями. — Ваши коктейли, приятные люди. И, Итан, дорогой, держи свое либидо подальше от раковин.        — Слово скаута.        — Ты даже скаутом никогда не был, — прошептала Каролина на ухо Итана и потянула его за собой через танцпол к черной зоне, — а вот пиздаболом — всегда.        — Высокоинтеллектуальным социопатом, — поправил Итан, — говорящим то, что люди хотят слышать. Я рожден, чтобы быть охуенным любовником, другом и доктором. Да, этот ебанный мир меня не заслуживает.        — ЧСВ тебе не занимать, — признала Каролина, учтиво кивая за пропуск к дивану, — и манер тоже. Рано или поздно ты влюбишься, детка.        — Да-да, — предвзято ответил Итан, обнимая ладонью лицо Джейсона, приподнимая подбородок на себя и передавая таблетку экстази вместе с поцелуем, — кто твой очаровательный друг?        — Не друг, а — заноза в заднице, — прошипел Джейсон, отстранившись, и громко раскусил выбитую на таблетке стрекозу пополам, — пурпурная? Блядь, Итан, у меня заседание завтра, — Итан пожал плечами, подмигнул молодому человеку рядом с Джейсоном и сел на диван с Каролиной, демонстративно притягивая к себе меню в кожаной папке, — какой же ты все-таки мудак, — продолжил причитать Джейсон, развязывая узел галстука и расстегивая пару верхних пуговиц на рубашке — по его подсчетам, через полчаса-час безумно захочется и танцевать, и трахаться, и гонять по улицам, и на спор стянуть пачку жвачки на кассе супермаркета. — Меня же часов восемь будет держать.        — Перестань ныть, — ответил Итан, откидываясь на спинку дивана, — можем потрахаться — полегчает.        — Я не трахаюсь с парнями, — прошипел Джейсон и шумно выдохнул, когда носок ботинка Итана скользнул вверх от голеностопа до колена, — отъебись. Кстати, это Макс Барри — будущий журналист, работаем над одним делом. Вернее, я работаю.        — Я тоже не рад твоему богемному обществу, Джей Джей.        — Не называй меня так, — вспыхнул Джейсон, резко повернувшись к Максу лицом, — иначе, Богом клянусь, мой кулак проедется по твоему личику.        — Уже трахались или только в процессе? — равнодушно спросил Итан, подзывая официантку, не обращая никакого внимания на выставленный средний палец Джейсона и передавая гриппер с «манговой стрекозой». — Керри, милая, добавишь в шампанское секретный ингредиент?        — Какой эффект? — заинтересованно спросил Макс, отпивая виски из бокала и изредка поглядывая в разложенные на столе документы.        — Сумасшедший, — улыбнувшись ответил Итан, перебирая пальцами пряди волос Каролины, и задумчиво повернул лицо в ее сторону, — истончались. Сколько сбросила за последний месяц?        — Отъебись, — выдохнула Каролина, проводя пальцами по красным пятнышкам на ключицах, — я здорова.        — Тогда зайди ко мне в кабинет в понедельник, — ответил Итан, прижимаясь губами ко лбу Каролины, — если ничего не подтвердится, просто обдолбаемся и пошлем Джорджа нахуй вместе с раздражающей Дикинсон. Слово скаута.        — По рукам.        — Помнишь ту ночь? — спросил Джейсон, прикурив сигарету и выдохнув столп дыма под потолок, и уточнил, — первую.        — Разве ее можно забыть? — вопросом на вопрос ответил Макс, прижимаясь виском к холодному оконному стеклу и повторно пробегаясь взглядом по тексту, задумчиво хмурясь. — Она была шикарна, как и все последующие. А кто этот Доусон? Фамилия знакомая.        — Который? — уточнил Джейсон, вставая с кресла, подходя ближе, упираясь ладонью в оконную раму рядом с головой Макса и смотря на рапорт сверху-вниз. — Патрульный или детектив, какая разница?        — Большая. Да, Джей Джей, под экстази ты более сообразительный.        — Нахуй иди, — раздраженно сказал Джейсон, выбросив сигарету в открытое окно, — и побудь моим экстази, чтобы я лучше соображал.        Макс тепло улыбнулся, вытянул телефон из кармана выбеленных джинсов, разблокировал, вошел в поиск по заметкам и, пролистав список, торжественно присвистнул, созерцай, схожу за чаем, тебе что-нибудь взять?        — Над чем работаете? — заинтересованно спросил Итан, поставив локти на поверхность стола, и придвинулся ближе к Максу. — Я бы спросил у Джейсона, но он слишком занят созерцанием трещин в барной стойке, — Макс перевел затуманенный взгляд на Джейсона, разговаривающего, очевидно, на выдуманном языке с барменом и рассмеялся, проведя пальцами по взмокшим волосам. Состояние казалось странным  — что бы не было в шампанском, как бы это не называлось по-научному — внутренняя гармония, расслабленность в теле, критичная сосредоточенность в голове, умиротворенный сердечный ритм и ясность взгляда точно стоили того, чтобы попробовать. Казалось, что перед глазами, будто наяву, расцветали диковинные цветы настолько необычных оттенков, что оторваться было невозможно. Хотелось разговаривать откровеннее, видеть больше и шире, чувствовать глубже и жить сильнее, как бы странно это не звучало. — Эй, ты еще здесь?        — Да-да, просто задумался, — ответил Макс, подпирая щеку ладонью и смотря Итану в глаза, — охуеть, какие у тебя красивые глаза, — Итан звонко и заразительно рассмеялся, наполнил два бокала шампанским и, сказав: «у тебя тоже», мелодично стукнул краем чаши своего по стенке — Макса. — Дело о продажном застройщике, паразитирующим в Куинсе. Скука, если честно, никаких доказательств — просто интуиция.        — Я посмотрю? Брось, у меня высший балл по медицинскому страхованию за всю историю ебанного Гарварда, я практически дипломированный юрист, — самодовольно сказал Итан, притянув бумаги к себе, и опустошил шампанское в бокале до дна, — под что идут эти участки земли?        — Торговые центры, автостоянки, сувенирные магазины, — ответил Макс, отмахнувшись от едкого дыма непотушенной в пепельнице сигареты. Итан на автопилоте плеснул в пепельницу остатки шампанского в бутылке, — странно все это, не находишь?        — Больницы, — сказал Итан, возвращая бумаги, и откинулся на спинку дивана, — это планы типичных нью-йоркских частных клиник, а торговые центры — прикрытие для налоговой. Спорим, что примерно через полгода-год, откроют вот эту, — предположил, стуча подушечкой указательного пальца по верхнему плану, — стоматология, судя по размерам. Не смотри так, я помогал отцу выбирать здание — всего три допуска к водостокам, больше и не требуется для узкого списка клиентов и маленького штаба сотрудников.        — Как он? — спросил Макс, устраиваясь на подлокотнике дивана и закидывая ногу на ногу. — Я бы сам спросил, но ты знаешь, что нам лучше не пересекаться.        — Отвратительно, — ответил Джейсон, прижимаясь плечом к узкому участку стены рядом с оконной нишей, — последний раз таким потерянным я видел его… блядь, ну ты понял, что я имею в виду, — Макс кивнул, перевел взгляд на носок кроссовка и грустно вздохнул, — да мне тоже жаль, но не было другого выхода. Не было.        — Ты успокаиваешь меня или себя? — спросил Макс, отпивая давно-остывший чай из картонного стаканчика. — Пять лет прошло, он практически год в отношениях… — Джейсон театрально закатил глаза, прикурил сигарету и, крепко затянувшись, выпустил столп дыма в открытое окно. — Что, до сих пор любишь его? Настолько, что готов всем этим пожертвовать?        — Дело не в любви, — ответил Джейсон, смотря на кишащий людьми Таймс-сквер, — а в чувстве вины. Нужно было просто потерпеть немного, найти какие-нибудь лазейки, что-нибудь, блядь, придумать, а не отправлять пацана в то сранное захолустье.        — Окленд — хороший город.        — Конечно, хороший, как и все остальные города, — вымученно произнес Джейсон, садясь на край подоконника и упираясь носками ботинок в пол, — не забудь напоминать об этом Итану ежедневно. Нет, правда, расскажи про достопримечательности, блядские кафешки и парки, может тогда он, наконец-то, перестанет искать его черты во всех парнях в этом ебанном городе. Как же ты не понимаешь элементарного? Он его любит — так сильно, как ни один человек в этой ебанной эпохе не способен полюбить другого.        — Ради Бога, Джей Джей, давай без этой мелодрамы — никто, блядь, не умер.        — Это ты так думаешь. — «Когда люк под тобой распахивается, остается только падать, грациозно и глубоко-глубоко».        Вернувшись с утреннего собрания, вымотавшего настолько, что до банального хотелось умереть, Итан обессилено сел на диван, вытянул пачку сигарет из кармана куртки вместе с зажигалкой и обреченно откинулся на спинку, задумчиво поглядывая на подарочный пакет, который вполне можно использовать вместо пепельницы. Солнечные лучи бликовали на красном эфалине и золотых веревочках-ручках — Итан притянул пакет ближе к себе, запустил руку внутрь и разочарованно покачал головой: книга — не самый шикарный подарок от пациента, который он когда-либо получал, но все-таки. Крепко затянувшись, положил обернутую бумагой книгу на колени, отлепил квадратный стикер и закашлялся, прочитав: «напои путника горстью воды с ладоней».        — Напои путника горстью воды с ладоней, — раздался ровный, спокойный голос откуда-то из-за спины — Итан обернулся через плечо, прошелся внимательным взглядом по белым кроссовкам, по небесно-голубым джинсам, по серой футболке с глупым желтым улыбающимся смайликом на груди и по невероятно-красивому лицу молодого парня со светлыми волосами и очаровательной, обезоруживающей улыбкой, — у меня аллергия на ржавчину и тупых людей, поэтому… — он подошел ближе к шаткой раковине клубного туалета и, обхватив края пальцами, склонился над руками Итана, — пожалуйста, желание умирающего — закон.        — Не знал, что в этот паб пускают детей, — ответил Итан, набирая воду в ладони, — ну, прошу.        — Не всех, только избранных, — сказал молодой человек, игриво подмигивая и отпивая пару больших глотков, — кстати, я достиг возраста согласия.        — Мне плевать, — ответил Итан, стряхнув остатки воды, выключил кран и щелкнул пальцами в воздухе, негласно прося бумажные полотенца, — кстати, аллергии на ржавчину не бывает — есть аллергия на металлы.        — Красивый и умный, — признал молодой человек, скрещивая руки на груди, и прижался лопатками к закрытой двери, — думал, таких не существует в природе.        — А я думал, что брошки носят только девочки, — Итан рассмеялся вслед за молодым человеком — звонко и музыкально. — Стрекоза?        — Ник в тиндере, — ответил молодой человек, отсмеявшись, и, отогнув ворот футболки, расстегнул замок неприметной броши, — или название отвратительной группы, или выдавленное изображение на твоих экстази — как душе угодно.        — Сколько лет? Как зовут?        — Шестнадцать, исполнилось в ноябре. А зовут… — начал молодой человек, улыбнувшись, и выбросил брошь в мусорное ведро, заполненное доверху мокрыми бумажными полотенцами и пачками презервативов, — … разве это имеет значение?        Итан встряхнул головой, провел пальцами по татуировке «dragonfly» на правой руке и, шумно выдохнув, разорвал подарочную бумагу, обнажая название книги «Вслед за Каччато» Тима О’Брайена и стикер, приклеенный на пустом участке обложки: «Воображение обладает убийственной силой».        Итан подскочил с дивана, резко открыл дверь кабинета и, не обращая никакого внимания на встревоженные взгляды, быстро прошел по коридору, спустился по ступеням и, оказавшись перед информационной стойкой, ударил кулаком по поверхности, от чего стаканчик с карандашами опрокинулся, а чашка Сидни подскочила на добрые пять сантиметров вверх, расплескав кофе с молоком по разложенным документам.        — Кто оставил чертов пакет?        — Ч-что? — испуганно спросила Сидни, шумно сглотнув, и перевела потерянный взгляд на стоявших рядом людей, натянуто улыбаясь в ответ на встревоженные выражения лиц. — Продолжим регистрацию через минуту, пока пройдите в кафетерий и возьмите напитки на свой вкус. Это наши клиенты.        — Мне максимально похуй, я задал прямой вопрос и, поверь на слово, мое терпение на исходе.        — Парень какой-то.        — Охуенно объяснила. Как он выглядел? Во что был одет? Что говорил? Детально, Сидни, опиши его до блядских родинок, косточек на запястьях и четко-видимых сухожилий на руках.        — Хорошо-хорошо, — затараторила Сидни, зажмуриваясь, и потерла пальцами виски, — светлые волосы, голубые глаза, на вид — года двадцать два, рост… примерно метр девяносто, две крохотных родинки у правого уха и одна — на скуле, одет был стильно, часы на руке, кажется, не подделка — «Ролекс», сказал, что подарок — благодарность за вылеченную аллергию, — переведя дыхание, Сидни открыла глаза и, обхватив пальцами край стола, встревоженно посмотрела на Итана, — свитер был бледно-серым, если это важно.        — Спасибо, что напомнила о том, почему я оставил тебя здесь, — после минутной паузы сказал Итан, набрасывая куртку на плечи, и положил ключи от кабинета на стойку, — у меня важная конференция в Чикаго — Коул остается за главного. Этот разговор, как и его причина — строго-конфиденциальны.        Выйдя на улицу, наполнив легкие воздухом за один глубокий вдох, Итан направился к машине, снял с сигнализации и, забравшись на водительское сидение, повернул ключ в замке зажигания, швырнул книгу на пассажирское сидение и сложил сцепленные в замок руки на руле, опуская подбородок на костяшки пальцев. Думай, думай, блядь.        — Это еще что за херня? — неверяще произнес Джейсон, переводя взгляд с наручных часов на открывшуюся дверь туалета и на Итана, ведущего за собой за руку какого-то парня. — Ради Бога, они там часа два проторчали!        — Ревнуешь? — спросила Каролина, обернувшись через плечо. — О, теперь понимаю — он действительно хорошенький, — Джейсон театрально закатил глаза, продолжая беззастенчиво пялиться на Итана с бокалом виски в руке и на этого полу-школьника в дебильной футболке, улыбающегося и смеющегося, черт возьми, с ним в унисон. — Детка, забей, полно других парней, не нервничай.        — Причем здесь ревность и нервы? Ты его из тюрьмы за совращение малолетних будешь вытаскивать?        Каролина жестом показала «бла-бла-бла», махнула рукой, привлекая внимание Итана, и поднялась с дивана.        — Так и быть, узнаю, сколько ему лет, как можно скорее, пока тебя инфаркт не хватил.        Джейсон ничего не ответил, только раздраженно скрестил руки на груди и притворно-заинтересованно врезался пустым взглядом в документы. Каролина на бездарное актерское мастерство беспомощно закатила глаза и, одернув подол платья, прошла через танцпол к барной стойке. Кто твой симпатичный друг?        — Не могу разглашать имя из-за соображения безопасности, — предельно серьезно сказал молодой человек, принимая эспрессо романо из рук бармена, — выбери любое имя на «Д», я буду откликаться.        — Дэмиан, подойдет?        — Конечно, — сказал молодой человек, подмигнув, — Дэмиан. Очень приятно.        — Кем ты только не был, — усмехнувшись, сказал Итан вслух, откидываясь на спинку водительского кресла, сосредотачивая взгляд на зеркале заднего вида и прикуривая сигарету, — сыном швейцарского посла, агентом под прикрытием, писателем, актером, пытающимся вжиться в роль… блядь, как же я скучаю по тебе.        — Так что, продолжим вечеринку? — спросила Каролина, опустив согнутую в локте руку на плечо Джейсона и подперла щеку ладонью. — Может, даже получится вытащить Коула из загробного мира.        — Нахуй Коула, — сказал Джейсон, — он меня ненавидит.        — Брось, Джей Джей, тебя невозможно ненавидеть. За что? Разве что… за отвратительный характер, количество денег на счетах, за продажного папочку… ай, блядь.        — Я сказал, не называй меня так, — злобно сказал Джейсон, сильно ударив Макса по плечу, — серьезно, последнее предупреждение.        — Вечеринка продолжится без нас, — сказал Итан, прерывая зарождающийся скандал, и, вытянув из кармана брюк три оставшихся гриппера, протянул Каролине, — важные дела — нужно спасать планету.        — Брось, у меня восемь спален.        — Фу, как грубо, — ответил Итан, открывая пассажирскую дверь, — мы едем планету спасать, а не трахаться.        Итан встряхнул головой, резко повернул руль, выезжая на главную дорогу и параллельно выстраивая маршрут в навигаторе, как же ты солгал на этот раз?        Доехав до отеля Mandarin Oriental, бросив связку ключей от машины в руки портье, Итан вошел в холл, на автопилоте кивнув парню-администратору, чье имя он не запоминал принципиально, вдавил кнопку лифта, силясь не рассмеяться. Предсказуемый, пиздец. Беглым взглядом обведя себя в отражении зеркала, провел пальцами по волосам, ткнул в круглую «сорок» на панели и мысленно проклял директора отеля, не позволявшего курить в лифте. Мыслей, казалось, не было категорически — только белый шум, бьющий по вискам и затылку. Каждый пройденный лифтом этаж давался Итану с трудом — он изучил шагами периметр кабины, коснулся всех видимых трещин на дверях, то смотрел на мигающую стрелочку «вверх», то игнорировал; то прислушивался к голосам из коридоров, то отмахивался, словно от назойливых мух. А еще хотелось выпить. Блевать от волнения хотелось — тоже.        Двери разъехались, острый слух отметил дребезжание натянутых тросов, путь до номера в конце коридора казался невыносимо-долгим. С тобой мы позже поговорим, мысленно сказал Итан, обращаясь к Богу, и вытянул ключ-карту из кармана куртки. Прикладывая ее к электронному табло, видя, как загорается сигнал, слыша, как едва-едва слышно трещит замок, Итан медленно выдохнул, поворачивая ручку и открывая дверь. Номер встретил практически кромешной темнотой: плотные шторы закрыты, электрокамин отключен вместе с заставкой на экране телевизора, единственным источником света был крохотный огонек зарядного устройства телефона.        — Чем тебя не устроила жизнь в Окленде? — холодно спросил Итан, закрывая дверь с громким хлопком. — Ради Бога, не лги.        — Без тебя жизни нет, — ответил голос, прозвучавший со стороны кресла у окна — Итан ударил ладонью по выключателю, вынудив на мгновение зажмуриться. — Блядь, я был почти готов. Дай мне несколько секунд, — Итан продолжал стоять у двери, скрестив руки на груди, и заинтересованно наблюдал за жалкими попытками молодого человека привести расфокусированное зрение в порядок с помощью трения подушечек пальцев по зажмуренным векам. — Я слышал о теракте, мне очень жаль твоих коллег и только одному Богу известно, какой стресс ты пережил.        — Что ты здесь делаешь?        — Нью-Йорк — мой дом, не забыл? В кресле сижу, пытаюсь проморгаться, что, не видно? Я отправил приглашение на похороны, какого хуя ты не приехал, Итан? Где же твое блядское «мы навсегда?»        — Прости, что?        — Мама умерла месяц назад — фото могилы, памятника и страницы в некрологе в телефоне, если не веришь. Блядь, серьезно? Итан, о таких вещах не лгут!        — Ты о чем угодно солгать можешь, — равнодушно ответил Итан, поднимая с кровати телефон, снимая блокировку бессменным паролем «38426», заходя в галерею и пролистывая фотографии, — мне жаль. Правда, жаль.        — Извинения приняты. Там кофе на тумбочке — с пенкой красного апельсина и палочкой корицы. Можешь мой тоже подать? Тот, что с выдавленным эспрессо на крышке.        — Тот, что в красном стаканчике?        — Да, справа. Стоп, что?        — Ты правда думал, что я не захочу тебя увидеть?        — Ну, привет, — сказал молодой человек, убирая руки от лица, и медленно открыл глаза, — обнимемся? Итак, мы занимаемся любовью или говорим? Или говорим, а потом занимаемся любовью? Или занимаемся любовью, не вылезая из кровати неделю, параллельно разговаривая, только сперва выпьем кофе?        — Для начала обнимемся, — ответил Итан, галантно подавая руку, чувствуя дрожащие пальцы в ладони, проходясь подушечками по костяшкам, обхватывая ребро ладони и запястье и резко притягивая к себе, — ты заметно подрос с нашей последней встречи.        — Всегда мечтал смотреть тебе в глаза, не запрокидывая голову, — невнятным, хриплым шепотом, пока дрожащие подушечки пальцев свободной руки бережно касались щеки Итана, — блядь, я тысячу раз просчитывал нашу встречу поминутно, каждый возможный исход, но, черт возьми, реальность никогда не встанет вровень с мечтами. Боже, я так сильно тебя люблю, — мягкие, всегда теплые губы прижались к виску наравне с глубоким вдохом и сбивчивым дыханием, — крепче, прошу, до треска в ребрах. Прошу, Итан, обними меня еще крепче. Я не солгал — без тебя жизни нет.        — Думаешь, я жил без тебя? — спросил Итан, пряча дрожащую ладонь под тканью свитера, проводя кончиками пальцев по пояснице, позвоночнику, лопаткам, шее; пальцами второй скользя от линии нижней челюсти до виска и волос, всегда пахнущих кофе и лимоном. — Что сказал администратору?        — Что занимался любовью напротив этого окна со своим мужем, как видишь, почти не солгал. Но потом меня немного занесло, пришлось включать актерское мастерство, говорить о смерти мужа и о том, что этот номер — самые светлые воспоминания. Не смейся, формально мы не были женаты, так что тебя я не хоронил.        — Дастин.        — Что? — спросил Дастин, обнимая Итана за плечи, и посмотрел прямо в глаза. — Прошу, подумай перед тем, как произнесешь это вслух. Да, я уже умирал один раз, и пока больше не хочу, если только лет через шестьдесят, хотя… кто знает, может кто-нибудь прямо сейчас изобретает ампулу биологического бессмертия? Только представь, мы останемся такими на-все-гда. Улетим в космос? Is there any life on Mars?        — Ты знаешь, что он винит себя в твоей смерти?        — Такой момент испортил, — расстроенно сказал Дастин, склоняя голову набок. — Нет, не говори, что трахался с моим братом, я этого не переживу. Можно, чуть-чуть повыше — лопатка чешется.        — Идиот, — сказал Итан, скользя полумесяцами ногтей выше по спине к лопаткам, и самодовольно усмехнулся, расслышав едва-едва различимый жадный вдох, — но если тебе интересно, не трахался.        — Зря, он симпатичный. Ладно-ладно, — через звонкий смех проговорил Дастин, когда Итан провел ногтями по ряду ребер, — я как-нибудь аккуратно намекну ему о том, что жив. Он все еще врет всему миру о том, что является натуралом до мозга костей?        — У него есть парень, — ответил Итан, театрально закатывая глаза, — и тебе он точно не понравится.        — Не сомневаюсь. Вкус у него всегда был дерьмовым.        — Кажется, я ему нравился.        — Ну, я об этом и говорю, — тепло улыбнувшись сказал Дастин, мягко целуя Итана в губы, — у меня-то вкус тоже дерьмовый, — и через громкий хохот, — гены, вся херня. Ну, все-все, я понял, больше не буду лгать. У меня самый изысканный вкус во всем мире, слово скаута.        — Ты никогда не был скаутом, — ответил Итан, рассмеявшись, и провел четыре ровные линий кончиками пальцев от лба Дастина до подбородка.        — Теперь я точно уверен в том, что передо мной не двойник, а я не герой фильма «Без лица», — сказал Дастин, беря Итана за руку, и заинтересованно приподнял брови, смотря на татуировку, — как оправдываешься?        — Название отвратительной группы, которая очень-очень нравится моему отцу.        — Очень-очень? — уточнил Дастин, очаровательно улыбнувшись. — Просто нравится? Может, он влюблен в нее? Может, чуть-чуть любит? Может… — закончить вопрос помешал поцелуй.

— Ты мне скажешь, когда придет пора умирать? — Не знаю. Мы не собираемся умирать. (Кормак Маккарти. Дорога)

— «Жизнь слишком коротка, чтобы обнимать нелюбимых».        По внешней стороне панорамных стекол растекались змеевидные дождевые капли, частые порывы ветра кружили в воздухе мелкий мусор, начиная от рекламных проспектов и брошюр и заканчивая — пластмассовыми крышками от кофейных и чайных стаканчиков. Середина января пришла в Нью-Йорк вместе с магнитными бурями, штормовыми предупреждениями, повышенной влажностью в воздухе, непрекращающимся снегом с дождем, мешавшим и водителям, и пешеходам. Кофейни пустовали от недостатка гостей, торговые центры — от покупателей; с неожиданным наплывом клиентов с трудом справлялись службы доставки и продуктовые магазинчики, расположенные в жилых домах. Дороги Манхэттена были залиты дождевой водой, мгновенно превращавшиеся в наледь, часто ломались светофоры, а снегоуборочная техника, казалось, была попросту бессильна.        — На подобный апокалипсис, если честно, я не рассчитывал, — сказал Дастин, чуть поворачивая голову и прижимаясь щекой к щеке Итана; с едва-едва заметными помехами экран телевизора транслировал «Аладдин» 1992 года: саундтреки приятно ласкали слух, наравне с ностальгией, пробегающей по венам, от сменяющихся изображений; на журнальном столике, придвинутом вплотную к кровати, остывал кофе в стаканчиках, со спинки кресла безвольно свисал фланелевый плед, касаясь узелками-бахромой пола; подушечки пальцев Дастина точечно проходились по ладони Итана, мягко-грубо разминая ноющие непогодой мышцы, так легко и спокойно, словно пяти лет разлуки не было — каждое движение ощущалось выверенным, правильным, нужным и расслабляющим. Свободная рука Итана перебирала пальцами коротко-стриженные русые волосы на затылке и висках Дастина, густые удлиненные верхние пряди платинового оттенка на макушке и челке, практически неподдающиеся укладке из-за плотной текстуры, природного объема и непослушности, — тебе тоже кажется, что мир рушится?        — Кажется, что он давно зашел в эволюционный тупик, — ответил Итан, поставив подбородок на плечо Дастина, привычным движением поправил край одеяла на его расставленных в позе лотоса коленях и, положив руку поперек живота, притянул ближе к себе, — значит, преподаешь гончарное искусство? Неожиданно.        — Разве это менее сексуально, чем работа с хрупким стеклом? — спросил Дастин, повернувшись вполоборота, и загадочно сощурился, одаривая Итана пронизывающим взглядом. — Как быстро ты избавился от всего, что обо мне напоминало? У меня, например, остались записи в записной книжке, потертые от времени билеты в кино на «Жизнь Адель» в кошельке, то ужасное фото после трех поездок на «Циклоне», несколько голосовых сообщений и пара видеофайлов, а точно… еще идиотская привычка делать два кофе по утрам и смотреть «Проект подиум» по субботам.        — Я ни от чего не избавлялся, — сказал Итан, погладив Дастина по щеке костяшками пальцев, — даже от чашек. Картины висят на стенах в квартире, подписанные тобой краски и этюдник в кабинете, все семьдесят пять выпусков «The Sandman» стоят на книжных полках, вязанный шарф в шкафу и фото и видео в телефоне.        — Вот это неожиданно, — поражено сказал Дастин, медленно выдохнув, и, подавшись вперед, прижался лбом к щеке Итана, прикрывая глаза, — я правда думал, что ты забудешь обо мне, стоит самолету подняться в воздух.        — Когда самолет поднялся в воздух, во мне умерло то, что делало бесконечно-счастливым, — Итан театрально закатил глаза, когда Дастин отстранился, звонко рассмеявшись и закрывая ладонями лицо, — блядь, ты невыносимый человек.        — Какой есть, — сказал Дастин, пожимая плечами, и пересел к Итану лицом, упираясь коленями в стену и нарочито-картинно потягиваясь перед тем, как положить ладони на плечи и внимательно посмотреть ему в глаза, — там, кстати, у MOD SUN новый трек вышел с Avril Lavigne на припеве, — произнес в разы серьезнее, загадочно склонив голову набок, словно и вовсе позабыл, что в глазах до сих пор плещется хохот, — можем послушать и поплакать. Закажем ведерко мороженого и посмотрим мелодраму? Почитаем друг другу стихи Тургенева? Что, ты же их наизусть знаешь — клятвенно обещаю, что не буду смеяться и закатывать глаза.        — Отъебись, — сказал Итан, потянувшись к пепельнице и пачке сигарет, и заодно поднял со столика стаканчик кофе Дастина, — стихи Тургенева тебе нравились.        — Мне твой голос нравился, — поправил Дастин и тепло улыбнулся, элегантно вытягивая колечко лимона из стаканчика, снимая зубами пропитанную кофе кожуру и возвращая мякоть обратно, — стихи любил Джей Джей, как он, кстати? Я ему такие классные очки привез… стоп-стоп, у меня же есть подарок! — перегнувшись через кровать, дотянувшись до рюкзака, притянул ближе и важно поставил на пустой участок, тут же расстегивая молнию и попутно вышвыривая на пол сложенные вещи, высвобождая картонную коробку и три бумажных пакета. — Ну, как тебе?        — Впечатляет, — серьезно сказал Итан, рассматривая инсталляцию в коробке из мельчайших деталей кофейни и фигурок персонажей из сериала «Друзья», идеально-проработанных и выполненных в стекле, в одном из бумажных пакетов-свертков были монолинзовые очки с розовыми стеклами и золотыми дужками, во втором — картина, размером с фотографию, с изображением богини Афродиты, восседающей на Пегасе, а в третьем… Итан медленно выдохнул, смотря на широкое кольцо ручной работы из хирургической стали, имитирующее когти беркута. — Мне, я полагаю, картина?        — Конечно, ведь больше тебе ничего не подходит, — улыбнувшись, сказал Дастин, снимая кольцо с поролоновой подставки, — давай, мне нужно удостовериться, что я помню каждый миллиметр твоего тела.        — Слишком романтично для тебя, — Дастин пожал плечами, надевая кольцо на средний палец Итана и, немного отстранившись, придирчивым взглядом обвел проделанную работу. Ну так, на троечку. Все-таки, у меня аллергия на металлы — главный симптом: бездарность. — Спасибо, мне нравится, — честно сказал Итан, притянув Дастина за ворот свитера к себе, и поцеловал в губы, — очень-очень нравится.        — Тогда все хорошо, — ответил Дастин, убирая лезущую в глаза прядь челки, усаживаясь на бедрах Итана поудобнее и, обернувшись через плечо, улыбнулся, смотря на извечный спор между Яго и Абу. — Макса и Джей Джея напоминают, правда? Ты так и не сказал, как они все.        — Джейсон открыл юридическую фирму, у Макса собственное издательство и блог на ютубе, у Каролины — кофейня в Гарлеме. Наверное, есть еще что-нибудь, не знаю, мы не общаемся.        — Что? — удивленно спросил Дастин, повернувшись, и пристально посмотрел Итану в глаза. — Почему?        — Не общаемся, как раньше, — уточнил Итан, крепко затягиваясь и сбрасывая столбик пепла в пепельницу, — Макса последний раз я видел полгода назад, Каролину — почти год, общество Джейсона терплю строго два часа по субботам. Да, так бывает.        — И это ты называешь «ни от чего не избавился»? — серьезно спросил Дастин, поднимаясь с кровати, наспех забрасывая в рюкзак вещи и швыряя его на сидение кресла. — Вот так ты справляешься с трудностями? Избавляешься от людей, а не от сранных чашек и комиксов? Я жил все эти годы надеждой и верой в то, что вы по-прежнему вместе, по-прежнему поддерживаете друг друга, по-прежнему, блядь, любите… все, не хочу, — Дастин прошел в ванную, громко захлопывая за собой дверь, и включил сильный напор холодной воды. — Пиздец, ты даже не представляешь насколько я разочарован и зол! — Итан обессилено ударился затылком об край изголовья кровати, докурил сигарету до фильтра и, бросив на дно пепельницы, залил дымящийся окурок водой из стакана. — Любить — это значит остаться, даже если невыносимо-больно, а ты их бросил! — напор воды стих, погружая номер в тишину — Дастин распахнул дверь и, не смотря на Итана, подхватил с кресла рюкзак, тут же забрасывая лямку на плечо, выходя в коридор и спешно обуваясь. — И на кого ты их променял?        — Далеко собрался? Куртку надень — простудишься, — Дастин загадочно поиграл бровями, демонстративно вытянул из кармана куртки Итана ключи от машины, которые еще утром принесла горничная вместе с завтраком, и, озорно подмигнув, забрал оба — от номера. Скоро вернусь, не скучай. — Издеваешься?! — раздраженно сказал Итан, слыша автоматический звук затвора замка, и театрально закатил глаза, прибавляя громкость телевизора и поднимая стаканчик давно остывшего кофе со столика. — Сигареты купить не забудь!        — Порно на двадцать пятом канале, — ответил Дастин, вешая на дверную ручку табличку «не беспокоить», и предельно-сентиментально скользнул подушечками пальцев по полотну перед тем, как развернуться на пятках, быстро пройти по длине коридора и, сверившись с картой отеля, нажать на кнопку вызова лифта, а позже — на круглую тридцать пять на панели. Переведя взгляд на отражение в зеркале, Дастин яростно потер ладонями глаза, держа веки максимально-открытыми, и, получив нужный эффект, вошел в зал ресторана, сразу же сворачивая в сторону кухни и сбивая выходящего из двери официанта с ног вместе с подносом. — О, Господи, простите, мне так жаль! Я… я за все заплачу. Вы… вы не ушиблись?        Испуганный больше от неожиданности официант, разочарованно вздохнул, смотря на лежавший на полу стейк, и уже хотел высказать все бурлящее с утра негодование, но только вымученно улыбнулся, поднимая взгляд на потерянное выражение лица Дастина.        — Что с Вами? Вы в порядке?        — В порядке, — ответил Дастин, артистично всхлипывая и растеряно оглядываясь по сторонам. — О, господи, это ресторан? Простите, я бежал не разбирая дороги. Моя невеста, — через пару глубоких вдохов, беззастенчиво впечатался лбом в плечо официанта, комкая пальцами ткань форменной рубашки на пояснице, — беременна от другого… — подтянув к себе нож для стейка за лезвие, быстро убрал его за пояс джоггеров, и свободной рукой провел ладонью по лицу, — нужно срочно разослать письма с извинениями всем родственникам — Господи, бабушка, лишь бы ее сердце выдержало. Простите-простите, я не собирался все это вываливать на первого встречного. Вот, возьмите, — затараторил Дастин, роясь в карманах рюкзака, — двадцатка и пара центов, я сейчас, только до банкомата добегу.        — Ничего не нужно, — запротестовал официант, спешно складывая на поднос разлетевшиеся приборы, салатные листья, стейк и рамекин с соусом, — мне очень жаль, что Ваша невеста…        Дастин кивнул, еще раз извинился за совершенно-абсурдную ситуацию, театрально стер несуществующие слезы и, поднявшись на ноги, быстро зашагал в зал ресторана, после — к лифту, мысленно размышляя о том, что все парни, кроме Итана, поголовно узколобые кретины. Стоя в кабине, прижимаясь лопатками к стене, крутил в руках нож, проверяя подушечкой большого пальца лезвие на остроту — неплохое, двенадцати-сантиметровое, без зазубрин, идеально-заточенное — на такой подарок судьбы, говоря откровенно, он не рассчитывал. Убирая нож обратно за пояс джоггеров, поправляя край свитера, ткнул на кнопку «парковка», нетерпеливо постучал кончиками пальцев по стенке лифта, ну, посмотрим, на что ты растрачиваешь наш трастовый фонд, гаденыш.        Снимая машину с сигнализации, Дастин артистично закатил глаза и усмехнулся, смотря на усовершенствованную модель его собственного «Мерседеса», и открыл водительскую дверь. Он не заглядывал ни за солнцезащитный козырек, ни в перчаточник — не было привычки рыться в чужих вещах, даже если эти вещи принадлежали Итану — на автопилоте поправил зеркало заднего вида, пристегнулся и, повернув ключ в замке зажигания, вдавил педаль газа в пол, выезжая из крытой парковки на columbus circle, пробуждая поводки стеклоочистителя и вводя в навигаторе «387846», и тепло улыбнулся, когда на карте появилась мигающая точка черного сердца у нужного адреса. Сбавляя скорость на обледенелой дороге, раздраженно отбрасывая в сторону ремень безопасности, включил радио погромче, заглушая противный голос, повторяющий раз за разом: «пристегнитесь». Да-да, милочка, ему я также говорил в ту ночь, и меня, как и тебя, не послушали, так что заткнись нахуй.        Путь до дома занял без малого полчаса — оставив машину на расстоянии двух кварталов, Дастин шел по грязному снегу на тротуаре, скользил по заледеневшим лужам и принципиально старался не смотреть ни на кованные заборы, ни на парковую зону, ни на практически идентичные дома — нужный он узнает по черному почтовому ящику и золотым буквам, сложенным в его фамилию в самом уродливом шрифте на свете. Поставив стопу в промежуток безвкусных вензелей решетки, Дастин перекинул ногу через забор и, картинно перекрестившись, спрыгнул на искусственный газон лужайки. От парадной двери веяло неприятным дискомфортом, во рту проявился терпкий привкус раздражения и ненависти, но Дастин, совладав с воспоминаниями, бесцеремонно вдавил кнопку звонка, параллельно заводя руку за пояс. В когда-то его гостиной послышались раздраженные голоса, Дастин встряхнул головой, сгоняя с волос мокрый снег и кривовато улыбнулся, когда Грант открыл дверь.        — Ну, здравствуй, уебок. Долго еще пялиться будешь?        — Как? Что? Ты?        — Я воскрес на минуту, — раздраженно сказал Дастин, облокачиваясь на дверную раму, скрещивая руки на груди и касаясь пальцами рукоятки ножа, торчавшей из-под ремешка часов, — время тик-так.        — Ты жив, — с трудом проговорил Грант, потирая ладонями глаза, — как? Что, блядь? Я был на твоих похоронах!        — Наверное, чуть от радости не кончил? — равнодушно спросил Дастин и устало вздохнул. — Пройти дай, мне нужно кое-что забрать.        — Да-да, заходи, — спешно проговорил Грант, кладя ладонь Дастину на плечо, и вопросительно приподнял бровь, чувствуя нервное напряжение на коже. — Серьезно?        — Тронь меня еще раз, — с вызовом сказал Дастин, резко сбросив руку Гранта, — и тогда я буду издевательским шепотом диктовать тебе на ухо номер службы поддержки, — расстегнув ремешок на часах, метнул нож в сторону кухни, четко разделяя семейное фото на холодильнике пополам, — мы поняли друг друга? — Грант медленно выставил ладони перед собой, демонстрируя полную капитуляцию, и отошел на шаг в сторону, прижимаясь бедром к подлокотнику дивана, не сводя с Дастина пристального взгляда. Богом клянусь, что не трону тебя. — Богом? — спросил Дастин, рассмеявшись, и внимательным взглядом обвел интерьер гостиной. — Подался в Баптизм? В Буддизм? Записался в бойцовский клуб или на садо-мазо вечеринки?        — Мы были детьми.        — Оправдание века — ставлю сотню, что адвокат из тебя никакущий, — сказал Дастин, подходя к репродукции Рембрандта «Ночной дозор» и проводя подушечкой указательного пальца по слою пыли на верхнем крае холста. — Ты случайно не устал? Не хочешь прилечь? Не знаю… на рельсы? — предположил Дастин, снимая картину со стены, разворачивая к себе подрамником и отрывая сложенные пополам документы, приклеенные на двусторонний скотч. — Нет? Жаль, — просматривая документы, кивая собственным мыслям, раскрывал скобы и, приподнимая ткань холста, безразлично смотрел на падающие на пол купюры. — Как мой трастовый фонд?        — Как и должен быть в случае смерти бенефициара — в режиме беспробудного сна, — сказал Грант, садясь на подлокотник дивана, и поднял со стола пепельницу и пачку сигарет вместе с зажигалкой. — Надеюсь, тебе хватит серого вещества для того, чтобы не заявиться к отцу?        — Помолчи, жертва пьяного перепихона, я думаю. Мама, кстати, покончила с собой, если интересно. Вены вскрыла — ты вообще представляешь, как сложно оттирать кровь от кафеля? Хотя… о чем это я? Конечно, знаешь.        — Перестань выводить меня из равновесия, — раздраженно сказал Грант, проведя ладонью по лицу, и крепко затянулся, — для чего был весь этот спектакль? Что и кому ты пытался доказать? Тебе было недостаточно внимания? Жалкий неблагодарный сопляк.        — Минута давно закончилась — перед тобой мираж, — нараспев протянул Дастин, опускаясь на корточки, собирая с пола деньги, небрежно складывая купюры пополам и убирая в карман джоггеров. — К отцу не заявлюсь, не переживай — останешься единственным наследником, если конечно хорошенько попросишь, — поднявшись на ноги, вернул картину на место — пройдя в кухню, вымыл руки от пыли и забрал нож, потерев закругленной рукояткой колумеллу, — найми горничную — живешь в ебанном бардаке. До встречи, уебок.        Не дожидаясь возможного ответа, Дастин артистично отсалютовал вместо прощания, клятвенно пообещал никогда больше не переступать порог этого дома даже под страхом смерти всего человечества и, громко хлопнув дверью, прошел на задний двор к на треть съеденному древоточцами дубу и, вооружившись ножом, вырезал участок коры с суммой двух чисел в кривом сердечке. И это я, блядь, не романтичный. Ну-ну.        Вновь перелезая через забор, идя быстрым шагом по тротуару до припаркованной машины, ни разу не обернувшись назад, Дастин сел за руль и расслабленно откинулся на спинку кресла, закрывая ладонями лицо и выбрасывая из головы все воспоминания о практически семнадцати годах, прожитых в аду.

— Я долго стоял неподвижно И странные строки читал, И очень мне дики казались Те строки, что Фет написал. Читал… что читал, я не помню, Какой-то таинственный вздор; Из рук моих выпала книга, Не трогал ее я с тех пор.

       Убирая в рюкзак древесную кору, Дастин расстегнул молнию на внешнем объемном кармане, вытянул оранжевую банку и, открыв белую крышку, высыпал на ладонь две таблетки, тут же забрасывая в рот и запрокидывая голову назад, стараясь проглотить без воды, несмотря на неприятное жжение в пищеводе. Держи при себе бутылку воды. Всегда. Даже если во время апокалипсиса пересохнут моря и океаны — особенно, если они пересохнут, опустив стекло, выставив руку из окна, раздраженно наблюдал за тем, как чертовски-медленно набирались капли дождя в ладонь, ничему тебя жизнь не учит. Проглотив таблетки, плотно закрыв окна, Дастин включил на максимальную громкость трек «When you're gone», глубоко вздохнул, расслышав первые такты, и, выплескивая скопившиеся в груди чувства боли, злости и несомненно — любви, к которой никогда не был готов, вдавил педаль газа в пол, стараясь больше перекричать, чем перепеть Avril Lavigne. — «Ты въелся в сердце».        — Ваш заказ прибыл, — важно сказал Дастин, обессилено падая лицом в подушку, накрываясь одеялом с головой, оставляя видимой только руку с зажатой в пальцах пачкой сигарет, — и да, мне плевать на мокрую одежду — буду спать так.        — Может ботинки снимешь? — спросил Итан, проведя ладонью по лопаткам Дастина. — Как прошло спасение планеты? — и более серьезно через пару минут молчания, — что случилось? Непредвиденные обстоятельства? Пришлось бороться с инопланетянами врукопашную? Зомби восстали?        Дастин приподнялся на локтях, прижался лбом к изголовью кровати, нехотя сбросил ботинки, поочередно практически беззвучно упавшие на пол в складки смятого пледа, и вымучено улыбнулся, говоря:         — Хуже, моряков разлюбило море, — голос звучал хрипло, негромко, гортанно до сорванных связок, и Итан расстроенно покачал головой, погладив Дастина по мокрым волосам подушечками пальцев, едва-едва задевая покрасневшую кожу шеи. Набрать ванну? — Не утруждайся, — рассеянно ответил Дастин, поворачиваясь на бок лицом к стене и сильнее укутываясь в одеяло, — я просто немного устал, а не впал в депрессию или куда там еще впадают униженные и оскорбленные жертвы современного общества, гендерных стереотипов и политических убеждений. Все правда хорошо. И еще — не нужно растрачивать итак маленький запас нервных клеток на меня — только ты должен быть у себя в приоритете.        — Прощальные речи, — равнодушно сказал Итан, подкладывая подушку под голову, снял зубами защитную пленку с сигаретной пачки, тут же смял ее пальцами вместе с фольгой и выбросил в пустой кофейный стаканчик, — ну и, когда улетаешь, или уезжаешь, или, блядь, уходишь? Говори, у тебя же вся жизнь по минутам расписана в голове.        — Ты слишком высокого мнения обо мне, — ответил Дастин, проводя подушечкой указательного пальца по стене, вычерчивая меандры, и медленно выдохнул скопившийся в легких воздух — ткань футболки под мокрым насквозь свитером неприятно облепляла тело, сковывая движения и перетягивая грубыми швами предплечья, этикетка на поясе джинсов раздражала кожу на тазовых костях, внутренняя истощенность разрывала изнутри взрывом водородной бомбы, стрекотание секундной стрелки настенных часов отдавалось в висках расстроенным метрономом, к горлу подступала вязкая тошнота, привычная после прегабалина и банки энергетика, выпитой больше от скуки, чем от жажды. — У меня осталось несколько незавершенных дел в Нью-Йорке, поэтому… блядь, сейчас.        Дастин с трудом выпутался из кокона одеяла, поднялся на ноги, невзирая на головокружение и опираясь ладонью на стену, дошел до ванной, включил сильный напор в раковине и, закрыв дверь на замок, безвольно опустился на колени перед унитазом, выблевывая вместе с энергетиком оставшиеся на сегодня жизненные силы. На лбу выступила испарина, по пальцам и рукам пробежала дрожь, в груди и желудке болезненно жгло — Дастин провел трясущейся ладонью по лицу, нажал на кнопку смыва и обреченно прижался щекой к стенке шкафчика под раковиной, приводя дыхание в порядок и стараясь не думать о том, что прямо сейчас в его личных вещах роются без спроса. А самое худшее — в его личных вещах роется врач.        — Дверь открой. Сейчас же.        — Ох, как интересно, — обессилено сказал Дастин, дотягиваясь до ополаскивателя полости рта на бортике ванной, — приказной тон решил продемонстрировать? Впечатляет, конечно, но не действует. Попробуй еще раз, — судя по мысленным расчетам, времени осталось мало: Дастин спешно прополоскал рот, сплюнул в унитаз и максимально-далеко отсел от двери, тут же прижимая колени к груди и на всякий случай — закрывая голову руками. — Давай, разгроми здесь все, я готов! — дверь слетела с петель настолько резко и неожиданно, что Дастин горько усмехнулся, вновь прижимаясь щекой к стенке шкафа, и закрыл ладонями лицо. — Я бы все равно вышел через минуту, зря только силы потратил.        — Прегабалин? И давно?        — С детства, — по слогам произнес Дастин, — люди всегда не замечают недостатки в тех, кого любят, правда же? Нет-нет, никакого скорбного выражения лица, просто… посиди рядом, если больше нечем заняться, — Итан опустился коленями на кафельный пол, притянул Дастина к себе, крепко обнимая за плечи и прижимаясь губами к шее, к коже, под которой быстро-быстро бился пульс. Дыхание медленно выравнивалось, пробежавшее по венам спокойствие замерло в грудной клетке — Дастин бережно обнял ладонями лицо Итана и, прижавшись к его лбу своим, тихо прошептал, — почитай мне Тургенева, пожалуйста.

Тебе случалось — в роще тёмной, В траве весенней, молодой, Найти цветок простой и скромный? (Ты был один — в стране чужой.) Он ждал тебя — в траве росистой Он одиноко расцветал… И для тебя свой запах чистый, Свой первый запах сберегал. И ты срываешь стебель зыбкой. В петлицу бережной рукой Вдеваешь, с медленной улыбкой, Цветок, погубленный тобой. И вот, идёшь дорогой пыльной; Кругом — всё поле сожжено, Струится с неба жар обильный, А твой цветок завял давно. Он вырастал в тени спокойной, Питался утренним дождём И был заеден пылью знойной, Спалён полуденным лучом. Так что ж? напрасно сожаленье! Знать, он был создан для того, Чтобы побыть одно мгновенье В соседстве сердца твоего.

       Небо Нью-Йорка окрасилось брезентово-серым, крупные капли дождя и сильные порывы ветра били по оконным стеклам, где-то вдалеке, внизу, бесконечно ревели автомобильные клаксоны, в соседних номерах выясняли отношения на повышенных тонах, телевизор работал в режиме «без звука», демонстрируя между рекламными блоками, бездарно-смонтированный магазин на диване, предлагающий купить овощечистку, пятновыводитель и винтажную пару туфель с уродливым зеленым цветком на пятке — ладонь Итана медленно скользила по спине Дастина вверх-вниз, вторая неподвижно лежала на пояснице, крепко стискивая пальцами край сухой футболки, словно только этот жест был способен его удержать еще на чуть-чуть, еще ненадолго, а может быть — на вечность.        — Скажи честно, — начал Дастин, поудобнее устраивая голову на груди Итана, и, согнув руки в локтях, положил обе ладони ему на плечи, — он любит тебя или твой комплекс Бога?        — Не уверен, что сам знаю ответ, — сказал Итан, перебирая пальцами пряди волос Дастина, и нежно поцеловал в лоб. — Меня всегда любил только ты.        — Звучит удручающе, — признал Дастин, нехотя отстраняясь, потирая сонные глаза ладонями, оборачиваясь на полузашторенное окно, не глядя расстегивая ремень на джинсах Итана, снимая пряжку и отбрасывая в сторону, и вернулся в прежнее положение, забираясь продрогшими пальцами под ткань футболки, — у татуировщика рука дрогнула или ты внезапно разучился выбивать нож у грабителя?        — Повздорил с чашкой, — сказал Итан, прижимая согнутую в колене ногу к стене, разрешая Дастину улечься еще удобнее, — кстати, я вышел победителем.        — Очередное проявление альтруизма? — спросил Дастин, ведя пальцами выше, очерчивая каждую линию на бесчисленных татуировках на ребрах, животе, груди и ключицах, и, приподняв голову, тепло улыбнулся. — Ты весь в этом — ведь гораздо проще рискнуть жизнью ради человека, чем проявить к нему любезность.        — Да, гораздо проще, — согласился Итан, — when i hear your cries, praying for life, i will be there.*        — И обращу на тебя руку, и, как в щелочи, очищу примесь, отделяя все свинцовое. Исаия глава первая, стих двадцать пятый,  — сказал Дастин, прижимаясь губами к щеке Итана, и крепко обнял за плечи, — в вольном переводе, разумеется. Когда мы приносим даже самые маленькие жертвы, нам хочется, чтобы их, по меньшей мере, оценили, как писала Луиза Олкотт. Скажи правду, они ценят тебя?        — Примерно, как начальник ценит бариста где-нибудь в Кони-Айленде, если тот не путает кофе с цикорием больше двух раз за день, — ответил Итан, успокаивающе поглаживая пальцами Дастина по волосам, тем самым прерывая рвущуюся из груди гневную тираду, — давай не будем тратить время на обсуждение несправедливости жизни, ведь ты тоже не видишь во мне недостатков.        — За то вижу странности, — сказал Дастин, приподнявшись на локте, и артистично усмехнулся. — Ты крестишься, когда нервничаешь, после чего закрываешь ладонями глаза и делаешь три глубоких вдоха подряд. Ты вытираешь пыль только влажными салфетками и подпеваешь Бритни Спирс, когда думаешь, что никто не видит. Ты покупаешь по восемь пачек презервативов, чтобы раздать их жрицам и жрецам любви в Гринвич-Виллидж, тем самым пытаясь обезопасить их от венерических заболеваний. Ты ненавидишь газированные напитки, подтаявшее мороженое и остывший кофе, зато любишь отвратительно-сладкое маршмеллоу, чистить зубы по пять раз в день и объятия ужасной бабушки потому, что она пахнет настоящим домом и теплом.        — Что еще? — заинтересованно спросил Итан, забираясь руками под края футболки Дастина и проводя ладонями по коже над ребрами, вырывая из груди жадный вдох. — Продолжай, мне очень интересно.        — Ты молишься за каждого пациента, — серьезно сказал Дастин, поднимаясь на колени, и задумчиво склонил голову набок, смотря на переплетенные пальцы их соединенных рук, — подкармливаешь уличных собак, вздрагиваешь, когда даже в кино родители кричат на ребенка, плачешь, услышав первые такты «Pieces» Sum 41, и прелюдии ты любишь намного сильнее секса. Я люблю тебя за каждую странность, — тепло сказал Дастин, наклоняясь вперед, кладя ладонь на щеку Итана и нежно целуя в губы, — за доброту, неподдающуюся логическому объяснению, за красоту души, которую ты старательно пытаешься никому не демонстрировать, за тембр голоса, вызывающий мурашки на скулах и ключицах, за взгляд, способный вознести на небеса и заточить в аду, за искреннюю улыбку, столь редкую и неуловимую, что ее можно сравнить с чудом света… я люблю тебя за тебя, и, ради Бога, прости меня за то, что никогда не говорил об этом прежде.        — Ты сказал сейчас, — обжигающим шепотом произнес Итан, притянул Дастина к себе и крепко обнял одной рукой за талию, второй — поперек спины, не позволяя отстраниться и даже вдохнуть, — не уезжай, не бросай меня снова.        — Ты не понимаешь, о чем просишь, — сказал Дастин, обнимая ладонями лицо Итана, прижимаясь к его лбу своим и зажмуривая глаза, чтобы окончательно не дать волю эмоциям, — я не могу здесь остаться, не могу перечеркнуть все, не могу разрушить твою жизнь и карьеру.        — Я не прошу тебя остаться здесь.        — Что? — с истеричным смешком спросил Дастин, упираясь ладонями в грудь Итана, резко отстраняясь и взволнованно смотря в глаза. — Нет-нет-нет. Даже мысленно этого не произноси. Молчи, даже не думай. Ни слова, — скользя испуганным взглядом по стенам и потолку номера, крепко сжимая пальцами руки Итана до боли в костяшках, Дастин надсадно дышал, спешно анализируя и просчитывая все появляющиеся в голове варианты — глупые, несуразные, неправильные, неподдающиеся ни законам математики, ни — логики — и, черт возьми, невыносимо злился. На себя, на Итана, на них обоих, на весь мир, на человечество и даже — Бога, но на себя все-таки больше. Встряхнув головой, сделав несколько глубоких вздохов подряд, Дастин посмотрел на Итана и, горько усмехнувшись, подался вперед, оставляя вместе с поцелуем на губах отпечаток «блядь, ты невыносимый человек».        Поцелуи ощущались чувственными, дыхание становилось жарче, громче, лихорадочнее, прикосновения пересекали рубеж ласки и нежности, перерастая в настойчивые и одновременно — целительные. Я люблю тебя, хриплым шепотом сказал Дастин, заводя руку за спину, подцепляя пальцами край одеяла, и потянул его на себя, накрывая их обоих темно-синим, переливающимся в свете телевизора, батистом, словно крупная волна — хрупкий берег, так сильно, что не позволю разрушить все до основания. Мы больше, чем любовь, мы больше, чем пара, мы больше, чем секс, но наше время еще не пришло.

Всего три слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадежно. Будто он сказал: «Я болен раком». (Джон Фаулз. Коллекционер)

— «If a great wave shall fall and fall upon us all».        По лобовому стеклу остервенело работали поводки стеклоочистителей, выплескивая потоки дождевой воды на грунтовую дорогу, в низком серо-черном небе собирались грозовые тучи, вдалеке, или уже позади, слышались первые раскаты, в фарах встречных автомобилей отражались вспышки молний, радиоприемник на повторе транслировал скромный плейлист из семи треков, в салоне пахло пережженным кофе, купленным на заправке, лимонными бисквитами со взбитыми сливками из полуразрушенной кофейни на выезде из города и совсем немного — никотином.        Дастин полулежал на плече Итана, крепко обнимая его руку двумя своими, тихо подпевая «Wherever You Will Go» несравненных The Calling, и смотрел через мутную пелену дождя на погнутые дождем кроны деревьев, думая о том, что аномальная погода, больше напоминавшая бурю, не пугала, возможно, в первые в жизни. Дотянувшись до приборной панели, подхватив контейнер с бисквитами, поставил себе на колени, задумчивым взглядом скользнул от одного надкусанного прямоугольника, залитого сливками, до другого и, пробормотав: «кажется, этот», протянул Итану. Судя по выражению лица, не угадал — Итан опустил стекло, выплюнул кусок невыносимо-кислого бисквита на проезжую часть, тут же переводя взгляд на зеркало заднего вида, одаривая Дастина уничтожающим взглядом и беспомощно закатывая глаза в ответ на звонкий смех и причитания: «ну прости, прости, дай поцелую». Дастин прижался губами к щеке Итана, обнял одной рукой за плечо, а второй накрыл тыльную сторону ладони на ободке руля, надавливая кончиками пальцев на слоты с негласным вопросом: «хочешь, я поведу?»; Итан отрицательно покачал головой, обнял Дастина свободной рукой за талию и быстро поцеловал в уголок глаза, нет, спасибо, я еще жить хочу; ну, прости, прости, дай поцелую.        — Это, между прочим, жестоко, — притворно-обижено сказал Дастин, устраивая согнутую в локте руку на плече Итана и сосредотачивая взгляд на поводке стеклоочистителя, — если мне не изменяет память, ты разбил мою машину. Мою прекрасную машину. Ту самую, которая — фу, мерседес.        — Ты бы ее пожалел, — ответил Итан, проводя пальцами по волосам Дастина, — затормозил бы в последний момент, как делал всегда, — Дастин показательно нахмурился, скрестил руки на груди и высокомерно вскинул голову, мысленно соглашаясь. Да, он бы затормозил в последний момент, в двух сантиметрах от ограждения бруклинского моста, как было в трех попытках до этого. — Заметь, не себя пожалел, а — ее; странно у тебя работает инстинкт самосохранения.        — А вот у тебя — не работает совершенно, — пробурчал Дастин, проведя ладонями по лицу, и шумно втянул носом воздух, — я же говорил — я, блядь, кричал на весь Нью-Йорк! — о том, что подушки неисправны, но нет же, ты даже чертовым ремнем безопасности не воспользовался!        — Так было нужно, — сказал Итан, переводя взгляд на навигатор, и вывернул руль влево, — иначе доктор Форш мог резюмировать множественные переломы и вывихи, а не смерть. Поэтому, не бурчи — я отличный водитель, а отличный водитель не мог позволить себе разбиться в том фу, мерседесе с уродливой подсветкой на потолке и собачкой на приборной панели.        — Его звали Анзац, и он был славным бульдогом, — драматично ответил Дастин, прикладывая тыльную сторону ко лбу, и артистично вздохнул, — не просил ни еды, ни внимания, ни долгих прогулок — чудо, а не собака!        Итан тепло рассмеялся, останавливая машину напротив двухэтажного деревянного дома с маленьким садом за низким белым забором, обнял ладонями лицо Дастина и быстро поцеловал в губы, я подарю тебе нового. Отстранившись, отбросив в сторону ремень безопасности, заглушил двигатель и, переведя взгляд на зеркало заднего вида, спешно провел пальцами во волосам перед тем, как открыть дверь, помолись за меня. Дастин потянул Итана за рукав куртки, перекрестил, бормоча что-то неразборчивое под нос, и, тепло улыбнувшись, сказал: «если будешь перепрыгивать через забор, не сверни шею». Спасибо за то, что веришь в меня, одними губами сказал Итан, выходя из машины, демонстративно переступая низкий забор под оглушительный хохот Дастина, и, пройдя по каменной дорожке, вдавил кнопку дверного звонка. Больше минуты ответом служила тишина, но по истечении — послышались торопливые шаги, чередующиеся с постукиванием трости по паркету.        — Мне не нужен ни лосьон для рук, ни хлебопечь, ни коробка печенья — пошли вон, пока я не взялась за ружье.        — А подержанный мопед? — очаровательно спросил Итан, отходя на шаг назад и крепко зажмуриваясь, когда дверь резко распахнулась, пройдя краем в миллиметре от лица.        — Мальчик мой, — поражено сказала Генриетта, рассматривая Итана с ног до головы, — ты когда таким красивым успел стать? Ну же, обними бабушку.        — О, мой Бог, за что? — страдальчески изрек Итан, чувствуя одновременно и сильное объятие, и наконечник трости, вспарывающий позвоночник металлической пастью волка, и крепко обнял Генриетту за плечи, оставляя несколько поцелуев на виске и щеке. — Все, хватит отнимать мои силы и годы жизни — я чувствую, что начинаю стареть.        — Поганец, — тепло сказала Генриетта, отбрасывая с лица жемчужно-седые волосы, завивающиеся на треть длины легкими волнами, поправляя широкую лямку бюстгальтера, выглядывающую из круглого ворота облегающего черного платья, и погладила Итана ладонью по щеке, — почему не позвонил? Я бы успела принарядиться и подкраситься, — Итан вопросительно приподнял бровь, скользнув внимательным взглядом по стройному силуэту платья длиной выше колена, по тонким чулкам, по босоножкам с бантами от «Jimmy Choo», по идеальному макияжу и укладке, и непроизвольно рассмеялся. — Что?        — Да так, — сказал Итан, поцеловав Генриетту в щеку, — ну, кто твоя жертва? Очередной сорокалетний почтальон? Могу сыграть твоего любовника за пару баксов.        — Расценки у тебя, конечно, космические, — поражено произнесла Генриетта, кладя ладони на плечо Итана, и привстала на носочки, — Господи, неужели я смогла дожить до этого дня? Мне не кажется? — Итан отрицательно покачал головой, завел руку за спину и жестом подозвал Дастина. — Иди сюда, ну же. Плевать на настурции, можешь идти прямо по ним.        — Вообще-то, я их посадил, — сказал Итан, скрещивая руки на груди, — не смей по ним ходить, слышал?        — Только я командую в этом доме, — напомнила Генриетта, вручая трость, и нарочито-картинно подтолкнула Итана в спину, — иди чайник поставь, найди что-нибудь вкусное в холодильнике и выключи телевизор, — Итан театрально закатил глаза, только чудом не запнувшись о порог и, швырнув трость на диван, прошел в кухню, не обращая никакого внимания на восторженные возгласы на крыльце. — Привет, милый, — ласково сказала Генриетта, потрепав Дастина по волосам, поцеловала в обе щеки и крепко обняла за плечи, — как же я рада тебя видеть.        — Я тоже рад, — ответил Дастин, тепло улыбнувшись, и взял руки Генриетты в свои, ласково оглаживая подушечками больших пальцев костяшки, — выглядишь чертовски-сексуально. Вся такая… вау!        — Тебе нравится? — воодушевившись, спросила Генриетта, покрутившись и игриво вильнув бедрами, и, взяв Дастина за руку, потянула в дом. — Я очень польщена. Одного не могу понять, где ты так нагрешил, что жизнь связала тебя с этим… — обернувшись через плечо, стойко встретила уничтожающий взгляд Итана, и важно вскинула голову… — прекрасным человеком. Только посмотри на него — идеальное воплощение моих генов, — Итан раздраженно фыркнул, нарочито-картинно вжимая кнопку включения чайника, и раскрыл дверцы подвесных шкафов. — Ну, а что? Не будь ты моим внуком, я бы за тобой приударила.        — Господи, я не доживу до вечера, — обреченно сказал Итан, проведя ладонью по лицу, и перевел взгляд на экран включенного телевизора, задумчиво склоняя голову набок, — никогда не видел «Muff diving» настолько крупно — моя жизнь не станет прежней.        — Готовь кофе молча, — отрывисто, по слогам, произнесла Генриетта, подхватывая пульт со спинки дивана и выключая телевизор, — у меня, кстати, стиральная машинка подтекает.        — На сколько сильно? Как ее вагина?        — Итан! — воскликнула Генриетта, подхватывая декоративную подушку, и бросила ее Итану в лицо, надеясь прервать заразительный смех хоть на мгновение. — Из-за такого подтека я бы даже не начала подобный разговор. Иди посмотри, а мы поболтаем. Все, идем, милый, не слушай его, — Генриетта потянула Дастина за собой в кухню, ущипнула Итана за заднюю поверхность бедра и отвесила подзатыльник за бесцеремонное поведение, напоминая о том, что так самозабвенно смеяться в ее годы уже нельзя из-за страха мимических морщин; устроившись за круглым столиком у окна, Генриетта придвинула два стакана к стеклянному графину с лимонадом и, посмотрев на Итана, сощурила глаза, говоря, что стиральная машинка к чертовой матери затопит дом, если он сейчас же не поторопится. Прошлось подчиниться — Итан подхватил пол-литровую чашку, сомкнул губами сигаретный фильтр и, щелкнув зажигалкой, гордо зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж. — Ну, рассказывай, — тепло начала Генриетта, накрывая ладонью руку Дастина, — как Новая Зеландия? Прекрасная и зеленая, как показывают в «National Geographic»? Как мама?        — Мама покончила с собой, — ответил Дастин и отрицательно покачал головой, — не стоит, это было ожидаемо. Опухоль диагностировали в ноябре, врач давал полгода, но она не захотела угасать постепенно. А Новая Зеландия — да, зеленая и прекрасная, но я этого почти не видел; мы жили в пригороде, и в сезон дождей на стенах дома расцветала плесень… все равно зеленая, получается, — Генриетта грустно улыбнулась, погладила Дастина по щеке и приободряюще ущипнула за скулу. Мне жаль твою маму, она была красавицей. — Спасибо. Давай не будем о грустном, так что за почтальон покорил твое сердце?        — Его зовут Ленард, и он похож на Шона Пенна в фильме «Вес воды», но это сейчас неважно. Ты же знаешь, что этот поганец демонстративно не замечал меня последние пять лет? Ему, видите ли, внезапно разонравился не только сорбет из авокадо, но и мое общество.        — Нравится ему сорбет из авокадо, — тепло сказал Дастин, подперев щеку ладонью, и медленным взглядом обвел набор бокалов, выставленных за стеклянной дверцей шкафа, — и лавандовое желе, и бокалы, и серьги, что ты не снимаешь последние лет шесть, и даже эта мозаика на окнах… Ты же знаешь его правила — если не можешь что-то контролировать, сделай вид, будто этого не существует, — Генриетта задумалась, коснулась кончиками пальцев сережек-бабочек из каленого стекла, и тихо усмехнулась, говоря: «Господи, я воспитала его совершенно неправильно — по своему образу и подобию, просто немыслимо». — Ты так и не общаешься с Кристианом и Джессикой? — удивленно спросил Дастин, подавшись чуть вперед. — Из-за той глупой ссоры?        — Это не глупая ссора, милый, а их никчемная попытка засунуть меня на лечение, — Генриетта вытянула тонкий «парламент» из пачки и, прикурив, откинулась на спинку стула. — Я не собираюсь расставаться с сексом только потому, что кому-то там кажется, что я стара как Вселенная. Я не собираюсь расставаться с этим «бабушкиным» домом и перебираться в пансион для старых херов и вагин. И я, черт возьми, никогда не буду указывать своему единственному внуку, как правильно жить, одеваться, трахаться и размножаться, — Дастин понимающе кивнул, поставил локти на поверхность стола и, опустив подбородок на сцепленные в замок пальцы, тепло улыбнулся, наблюдая за полетом серпантинных дымных завитков. — Они сказали, что он переболеет, — холодно бросила Генриетта, махнув свободной от сигареты рукой, — забудет, научится жить дальше и встретит любовь всей своей жизни. И знаешь, что он встретил? Работу двадцать четыре на семь, три нервных срыва, бессонницу, повышенную любовь к сигаретам и мерзкому кофе — сомнительная любовь, не находишь? Переболеет, кошмар, как будто любовь — ебанная простуда. Ох, Господи, мой милый мальчик… он лишь тень себя прежнего, окруженная этими больничными палатами, запахом смерти и никчемными дружками. Просто, блядь, зла не хватает.        — Ну все, успокойся, — ласково сказал Дастин, беря Генриетту за руку, и крепко сжал пальцами ребро ладони, — он знает, что ты его любишь и поддерживаешь, пусть и не понимает причины, почему ты всегда на его стороне.        — Ты его тоже любишь, и он тоже не понимает почему, — улыбнувшись, сказала Генриетта, смотря на пыльно-розовый отпечаток губ на фильтре, и затушила сигарету в пепельнице. — Ты хочешь остаться? Здесь, со мной, в принципе — с ним?        — Хотеть и делать — разные вещи, — грустно сказал Дастин, отпивая пару глотков лимонада и постукивая кончиками пальцев по поверхности стола, рождая мелодию «The Reason» группы Hoobastank, — у меня есть несколько незавершенных дел, — продолжил гораздо тише, подавшись чуть вперед, — и, кажется, я знаю на чьих руках кровь тех, кто погиб под завалами Куинса.        — Сто двадцать высококлассных врачей и пятьсот пациентов, — отрешенно произнесла Генриетта, покачав головой, и потянулась за новой сигаретой, — настоящий кошмар. У меня чуть сердце не остановилось, когда это показали по новостям. Столько крови, столько боли, столько несправедливости… Даже в войну, тех, кто покушался на госпитали, считали варварами и нелюдями, — крепко затянувшись, выпустила два ровных колечка из приоткрытых губ и провела подушечкой указательного пальца по ободку чашки давно-остывшего кофе. — Господи, милый, а еще пять лет назад мы обсуждали симпатичных актеров, рецепты с добавлением цветов и ужасный характер моего внука.        — Мы тоже не идеальны, — ответил Дастин, принимаясь за кофе и подцепляя зубьями десертной вилки колечко лимона, — помнишь тот странный эксперимент с пирогами с — как ее? — калиной? Ее же привез твой эстонский любовник в качестве подарка?        — Ох, Расмус, — произнесла Генриетта, рассмеявшись, и откинулась на спинку стула, мечтательно прикрывая глаза, — какие же у него были рабочие руки, но вкус к ягодам — отвратительный. А еще он храпел и ужасно говорил по-английски. Ему сейчас наверное за шестьдесят — жалкий, никому ненужный старикашка, высаживающий в саду кусты отвратительной калины, — Дастин звонко рассмеялся, закрывая ладонями лицо, стараясь выбросить из памяти и горький вкус ягоды, и самого Расмуса, прогуливающегося по коридору второго этажа в ужасных трусах в горошек. — Ох, детка, зато сколько воспоминаний оставил после себя этот старый хер.        — Какой именно? — спросил Итан, входя в кухню, подцепляя за спинку свободный стул у стены и донося до стола. — Вильгельм? — Генриетта и Дастин рассмеялись еще громче, до слезинок, пробежавших по щеке, и отрицательно покачали головами, говоря: «Расмус». — Мистер-трусы-в-горошек? — уточнил Итан, проводя пальцами по плечу Дастина, и поднял с поверхности чашку кофе с лимоном. — Мистер, из-за которого я чуть не стал натуралом?        — Как будто Вильгельм тебе нравился больше, — отмахнулась Генриетта, переставляя пепельницу на середину стола, — он же чесал яйца, когда смотрел телек!        — Недобрый признак, — серьезно сказал Итан, прикуривая сигарету и открывая форточку, — возможно, заболевание печени, или почек, или сахарный диабет, или лобковые вши. Бедняга, — трагичным голосом резюмировал Итан, не обращая никакого внимания на громкий безудержный хохот, — а еще эти блядские ягоды. — «I dream of love as time runs through my hand».        На Ламбертвилль медленно наступала ночь, дороги опустели от машин, тротуары — от пешеходов, из черно-синего неба продолжал лить дождь, уродуя натуральный газон лужаек и парковых зон; крупные капли били по черепицам крыш, по оконным стеклам, по металлическим почтовым ящикам и мусорным бакам, наполняя городок звонким перезвоном; в окнах соседних домов не горел верхний свет, только бледно-голубой — телевизора.        Итан обнял Дастина со спины за талию, поставил подбородок ему на плечо, задумчиво наблюдая за ярко-розовой поролоновой губкой, скользившей по тарелкам, вилкам, ложкам, чашкам и стаканам. Мыть посуду жребием жестокой судьбы выпало именно Дастину, он конечно был не против, но все-таки для приличия побурчал несколько минут перед тем, как подняться из-за стола и размяться перед тяжелым боем с чистящими средствами. Генриетта же, театрально приподнимая бровь, подтолкнула Итана локтем в бок и сообщила о том, что отправляется спать с надежными друзьями — берушами. Итан только беспомощно закатил глаза.        — Ну как, — спросил Дастин, поднимая бокал на уровень глаз, — достаточно сверкает чистотой?        — Достаточно, — ответил Итан, протягивая рулон бумажных полотенец, — бери-бери, иначе останутся разводы, — Дастин обреченно вздохнул, понимая, что Генриетта еще больший педант, чем Итан, поэтому, оторвав пару полотенец, принялся настойчиво протирать ребра стаканов, обессилено откинув голову назад и прикрыв глаза, наслаждаясь нежным прикосновением губ к виску. — Устал от общества ужасной бабушки?        — Вовсе нет, — искренне сказал Дастин, ставя натертый до блеска стакан на подставку, и принялся за тарелку, — я люблю ее больше своей собственной, просто… последние годы я практически ни с кем не общался, ну… — понимаешь? — по-настоящему. После одиночных вечерних прогулок, возвращался домой, в холодную постель, и говорил себе: «Не бери в голову, все нормально». А три дня назад… проснулся и понял, что если моя жизнь превратится в длинную цепочку из подобных «все нормально», я просто покончу с собой, — Дастин убрал тарелку на сушилку и, подхватив три мокрых вилки, обреченно вздохнул, отрывая еще два полотенца. — Как же я устал от этого лживого «все нормально», «все хорошо», «все правильно».        — Продолжай, — спокойно сказал Итан, целуя Дастина в изгиб шеи и ямку за ухом, — мне ты можешь рассказать все, совсем все.        — Я заметил, что научился управлять людьми еще больше, чем прежде, стал заполнять пространство своим дерьмовым настроением, как ебанная каракатица заполняет чернилами аквариум, и понял, что больше так не могу и не хочу. Не хочу быть ебанной каракатицей, понимаешь?        — Понимаю, — ответил Итан, пряча руки под край толстовки Дастина и проводя кончиками пальцев по горячей коже над мышцами пресса, — я перестал доверять людям, которые помогают себе назойливым, отвратительным оптимизмом и ебанными мотиваторами, которые выписывают на блядские стикеры и лепят на все поверхности без разбора. Что-то типа: «Получай от жизни удовольствие — никто не уходил из нее живым», — Дастин понимающе усмехнулся, повернул голову, поцеловал Итана в губы и, избавившись от перчатки, погладил его по щеке кончиками пальцев, измениться не может никто, но стать лучше может каждый! — Ага: верь в чудо и предсказания астрологов, во что, блядь, угодно, лишь бы заверить самого себя в том, что не ты мудак, а жизнь — несправедливая сука.        Дастин выключил воду, отложил перчатки на сушилку и, повернувшись к Итану лицом, крепко обнял его за шею, прижимаясь губами сперва к щеке, а затем — к губам. Ладони Итана скользили по спине, пальцы очерчивали лопатки и позвонки, задевая полумесяцами ногтей чувствительные участки кожи, вынуждающие Дастина дышать жарче. Сердце заходилось в ритмичном танце в грудной клетке, на щеках и ключицах выступили мурашки, колени непроизвольно подкашивались и, черт возьми, все это казалось невыносимо-мучительным, непреодолимым и чертовски-желанным. Пойдем в спальню, прошептал Дастин, беря Итана за руку, крепко сжимая пальцами ребро ладони и ласково целуя в уголок губ, пожалуйста.        Итан согласно кивнул, на автопилоте забросил губку в мыльницу, протер борта раковины полотенцем от капель воды и, выключив верхний свет, повел Дастина за собой, избегая столкновений с углами шкафов, ножками тумбочек, краями столиков и шаткими перилами заодно. Поднимаясь по скрипучим половицам, Дастин просчитывал всевозможные варианты, встряхивал головой, заставляя себя не думать, и циклично облизывал пересохшие от сбитого дыхания губы.        Крохотная комната, гордо именуемая спальней для гостей, встретила холодом раскрытых створок, блеклым светом уличного фонаря и невообразимо-сильным ароматом лиловым гортензий, растущих под окном. Дастин сел на край кровати, сцепил пальцы в замок, наблюдая за привычными, чертовски-спокойными действиями Итана: закрыть створки, зашторить окна, включить настольную лампу, снять куртку и повесить ее на спинку стула, опуститься в кресло, вытянуть сигарету из пачки, щелкнуть зажигалкой, затянуться, улыбнуться… Дастин встряхнул головой, закинул ногу на ногу, крайне нелепо и точно — не сексуально сбросил ботинки и замер, очевидно не зная, какие еще попытки предпринять для того, чтобы Итан понял.        — Все хорошо? — спросил Итан, выдыхая тонкие струйки дыма из приоткрытых губ.; Дастин, подобно Анзацу — чуду, а не собаке! — кивнул, три раза для надежности, и крепко стиснул пальцами чертополоховый пододеяльник. — Точно? — Дастин снова кивнул, снова трижды, и сосредоточил взгляд на пальцах Итана, сжимающих сигаретный фильтр. — Температуры нет?        Дастин ощутил, как на щеках выступил румянец раздражения, причем к самому себе, и рассеянно выдохнул, яростно растирая большим и указательным пальцами переносицу. Ради Бога, это даже смешно! Дастин с детства умел добиваться от людей всего, чего желал. Ему покупали лучшие игрушки, книги, раскраски и вещи, в подростковом возрасте продавцы делали сумасшедшие скидки только за улыбку, бариста постоянно отдавали кофе бесплатно, парни бестактно засовывали номера с телефоном то в рюкзак, то прямо в карман, и только Итан, казалось, категорически не замечал ни шарма, ни природного обаяния Дастина. Ну вот же он — сидит на краю кровати, мнет бедный пододеяльник, импульсы посылает, а тот курит, будто ничего, блядь, не происходит. Дастин почувствовал себя никчемным и каким-то невозбуждающим заодно. Есть у меня температура, — хотелось прокричать Дастину, — я, блядь, горю изнутри, когда на тебя смотрю, — но он снова кивнул, хотя никакого вопроса не было. Может, «пойдем в спальню» прозвучало не так эротично? Наверное, «пожалуйста» было лишним. Может, нужно прямо сказать, как в фильмах для взрослых? А как сказать? Хочу тебя? Клише. Давай займемся любовью? Слишком старомодно. Не хотел бы ты заняться со мной сексом? Не хотел бы ты? Что, блядь? Дастин обреченно вздохнул, провел ладонями по лицу, медленно выдохнул и снова вцепился в пододеяльник, анализируя-анализируя-анализируя.        — О чем думаешь?        — Думаю, — по слогам проговорил Дастин на свистящем выдохе, — о романе Марка Леви «Первая ночь».        — Звучит удручающе, — признал Итан, нахмурившись настолько очаровательно, что Дастин шумно сглотнул, — когда ты успел полюбить романы о приключениях? — Дастин на мгновение замер, беспомощно пожал плечами и, поднявшись с кровати, лениво потянулся, разминая скованные лопатки и зудящие пальцы, мороженое хочешь? — Если ты хочешь.        Дастин тепло улыбнулся, вышел из комнаты, на ватных ногах спустился по лестнице, крепко держась за перила, запнувшись об диван, только чудом не потерял равновесие, но все же достиг конечной цели — бледно-оранжевого света, льющегося из морозильной камеры; подхватив ведерко клубнично-бананового мороженого, одну ложку из подставки, прижался на мгновение бедром к рабочей поверхности и перевел взгляд на улицу — дождь, казалось, не собирался стихать, в небе сверкала молния, подобно падающим кометам, мужчина из дома напротив, кутаясь во фланелевый халат, курил косяк, смотря на покосившуюся к земле грушу с вселенской скорбью во взгляде. Дастин встряхнул головой, прижал запотевшую стенку ведерка ко лбу, стараясь привести мысли в состояние покоя, и, медленно выдохнув, вышел из кухни, заранее проклиная диван, о который точно, судя по везению, споткнется.        Оказавшись наверху, плотно закрыв за собой дверь, Дастин осмотрел крохотную спальню, скользя взглядом от кровати, стоявшей у одной стены, до кресла — у другой, и, рассеянно выдохнув, снял крышку с ведерка, вонзил острие ложки в мороженное и, подойдя ближе к Итану, с трудом устроился на узком подлокотнике.        — Все точно в порядке? — спросил Итан, склонив голову набок, и улыбнулся, наблюдая за бессмысленными попытками Дастина усесться поудобнее. — Ты когда таким скромным успел стать?        — Да, блядь, куда исчезли все нормальные ответы из моей головы? — задал риторический вопрос Дастин, смотря на пальцы обхватившие край его толстовки, и, медленно выдохнув, сел в кресло, упираясь коленями в мягкую спинку и кладя свободную руку на подлокотник. — Это нечестно, знаешь ли, обычно в такую погоду зависаешь ты.        — В этом доме у меня иммунитет, — сказал Итан, набирая мороженое в ложку и поднося к губам Дастина, — что, вдруг испортилось? Ты же знаешь ужасную бабушку — это ведерко могло лежать в морозильной камере с момента правления Клинтона.        Дастин тепло рассмеялся, по-доброму закатил глаза и, попробовав мороженое, картинно задумался, прислушиваясь к ощущениям. Скорее всего, с первого срока Обамы, или со второго — не могу разобрать.        Итан задумчиво сощурился, смотря на мороженое в ложке и, рассеянно выдохнув, послушно открыл рот, получая не только кисло-сладкий вкус на языке и небе, но и трепетный поцелуй следом; ведерко вместе с ложкой переместилось на широкий подоконник, ладони Итана — на талию Дастина, пальцы крепко сжали мягкую ткань толстовки, приподнимая края и касаясь подушечками мурашек на коже; Дастин крепко зажмурился, до взрыва красно-лиловых вспышек в сознании, переложил дрожащие ладони на плечи Итана, царапая полумесяцами ногтей кожу шеи, поверх оскалившейся морды добермана, и медленно выдохнул носом скопившийся в легких воздух, когда пальцы, точечно надавливая, прошлись по позвонкам, оставляя после себя разгорающийся в груди пожар.        — Помнишь, что ты сказал мне в тот вечер, когда мы познакомились? — спросил Дастин, прижимаясь ко лбу Итана своим и вздрагивая одновременно от каждого чувственного поцелуя, и от прикосновения подушечек пальцев к коже над сонной артерией. — Ты сказал: — «i promisse you won't forget this one», и ровно в тот момент я понял, что бесконечно влюбился…        — В меня, или в то, насколько я сексуально выгляжу в костюмах, или в исковерканный до неузнаваемости ирландский акцент, украденный, кажется, у очередного любовника бабушки? — спросил Итан, кладя ладонь на шею Дастина, запуская пальцы в волосы на затылке и приближая его лицо максимально-близко к своему. — А может, в те блестки, сыпавшиеся с потолка самого отвратительного гей-паба на свете или… в «Forever Young» Alphaville?        — Самая отвратительная песня для первого поцелуя, — прошептал Дастин, смущенно покраснев. — «Here Without You» 3 Doors Down играла из старого приемника псевдофранцузской пекарни, когда мы в солнцезащитных очках, давясь шестым эклером на двоих, в три часа утра доказывали полицейским, что не употребляем наркотики.        — Значит, наш первый поцелуй был отвратительным? — спросил Итан, обворожительно улыбаясь и в игривой манере приподнимая брови, и, забравшись пальцами под ткань толстовки Дастина, провел четыре длинные линии от соединения ключиц, по груди и животу, до пояса джинсов.        — Он был прекрасным, — жарко выдохнул Дастин, впиваясь пальцами одной руки в плечо Итана, а второй — сжимая подголовник кресла над его головой, — с тобой каждое мгновение прекрасно.        — Ты подозрительно-добрый, — сказал Итан, склонив голову набок, и скользнул взволнованным взглядом по лицу Дастина, по мокрым у корней волосам, по капле пота, стекающей по виску, по обветренным из-за частых вдохов губам, — если ты решил попрощаться со мной с помощью секса, то пошел нахер, сейчас же.        — Да, блядь, — растерянно пробормотал Дастин, заводя руки за спину, подцепляя пальцами ворот толстовки и стягивая ее через голову, — я с его помощью поздороваться пытаюсь. Какой ты, все-таки, несообразительный.

Видите ли, для меня мир не делится на то, что прилично и что неприлично. Для меня главное в жизни — красота. Я воспринимаю жизненные явления не как хорошие или плохие, а как прекрасные или уродливые. Понимаете, мне многое из того, что вы считаете хорошим, приличным, представляется уродливым, а многое такое, что вы считаете непристойным, мне кажется прекрасным. (Джон Фаулз. Коллекционер)

— «Up in flames, up in flames. Light a match and put it to my name».        Итан прижался лбом к дверце подвесного шкафчика, забросил две ложки сублимированного кофе с ароматом фундука в чашку, провел подушечками пальцев по ноющим шейным позвонкам и лопаткам и перевел пустой взгляд с образующихся пузырьков на дне закипающего чайника на ситцевые занавески на окне, обнятые бледно-розовой шелковой лентой. Голова от непрекращающегося ливня гудела, подобно колонне автомобилей, застрявшей в многочасовой пробке, пястные кости болели настолько, что, казалось, их вырывали из рук наживую, про ясность ума Итан старался вовсе не думать. Грунтовая дорога была залита дождевой водой практически до поребрика, небо выглядело тяжелым, низким и серо-черным, термометр за окном показывал два градуса ниже нуля, крошечный, промокший насквозь шпиц соседа хромал на заднюю лапу из-за прилипшего к ней кленового листа. Итан обессиленно провел ладонью по лицу, когда кнопка включения чайника отскочила, и заполнил чашку кипятком до краев, пролив на столешницу большую половину.        — Тяжелая ночь? — спросила Генриетта, кутаясь в шерстяную шаль, поднимая с раковины сложенную пополам тряпку и вытирая разлившуюся воду. — Напоминаешь тридцатилетнего мужика с паркинсоном.        Итан вымученно улыбнулся, прижался поясницей к краю столешницы и сбил дыханием поднимающийся из чашки пар. Кофе пах теплом и летом, но, как ни странно, не привычным уютом — на черной пол-литровой чашке от тепла кипятка и рук проявился рисунок выныривающего из воды дельфина.        — Ночь была непростой, — неоднозначно ответил Итан, внимательно наблюдая за тем, как Генриетта обдала турку кипятком, повернула вентиль плиты и, открыв подвесной шкафчик, вытянула упаковку молотого кофе, тут же засыпая столовую ложку на дно. — Нет, не подходит, ночь была просто ужасной.        — Он опять обыграл тебя в монополию? — спросила Генриетта, тепло улыбнувшись, и погладила Итана по плечу. — В покер? Блядь, я всегда говорила, что он считает карты.        — Хуже, он хотел секса, — Итан обреченно закатил глаза, когда Генриетта звонко расхохоталась, и раздраженно фыркнул перед тем, как отпить кофе. — Спасибо за поддержку, бабушка — хер тебе, а не бесплатные сантехнические работы по дому.        — Не называй меня так, — строго сказала Генриетта, — мы же договорились еще в детстве, что я — максимум старшая сестра, — наполнив чашку свежесваренным кофе, взяла Итана за руку и, подведя к столу, требовательным взглядом указала на стул. — Рассказывай. Все, от начала и до конца. Вот, конфетки возьми, — Итан рассеянно выдохнул, вытягивая нугу из вазочки и, развернув фантик, откусил большую половину. — Блинчики хочешь?        — Не хочу, — по-детски обиженно пробубнил Итан, ставя локоть на стол, подпирая щеку ладонью и вытягивая из пачки сигарету, — ну, сейчас не хочу. У него температура под сорок, — начал, отмахнувшись от кувшинчика со сливками, и крепко затянулся, переведя взгляд на потолок, — и бред — тоже. Блядь, просил же надеть чертову куртку.        — Как он себя чувствует?        — Три таблетки ибупрофена, две чашки чая с лимоном и все мои безнадежно утраченные нервные клетки ушли на то, чтобы уговорить его лечь спать, — устало произнес Итан, прикрывая глаза и потирая покрасневшие веки подушечками пальцев. — Господи, по этим странным попыткам казаться сексуальным, нужно было сразу все понять.        — Он тебя любит. Ради Бога, присмотрись.        — Я его тоже, но, Генри, ты же знаешь, это совсем другая любовь, — Генриетта накрыла руку Итана своей, сжала пальцами ребро ладони и грустно улыбнулась, когда уголек фильтра с сильным нажатием впечатался в стенку пепельницы, — Господи, как же я хочу спать.        — Иди, за бессонницу тебе никто не доплачивает. Иди-иди, а то я возьмусь за ремень.        — Звучит угрожающе, — признал Итан, поднимаясь из-за стола, — смотри порно потише.        Температура в спальне на втором этаже казалась повышенной, полумрак из-за закрытых штор — осязаемым; Итан закрыл дверь, сбросил ботинки и, забравшись в кровать, крепко обнял Дастина за плечи, прижимая максимально-близко к себе. Спи-спи, все хорошо, Дастин с трудом обхватил трясущимися пальцами руку Итана, сильнее зарылся горящим лицом в мокрую подушку и зажмурился — озноб, бьющий по телу, вынуждал болезненно вздрагивать, губы, полностью обезвоженные от жара, по ощущениям напоминали наждачную бумагу, каждая кость, казалось, выкручивалась по часовой стрелке, выпил аспирин? Дастин постарался кивнуть, простонал что-то неразборчиво-жалобное и шумно выдохнул, когда ладонь Итана прошлась по спине через слои футболки, толстовки и двух одеял. Мне так стыдно за вчерашнее.        — Не понимаю, о чем ты, — сказал Итан, приподнимаясь на локте и прижимаясь губами к пульсирующему виску Дастина, — не произошло ничего непоправимого, стыдного — тоже, — вытянув из-под головы подушку, отбросив ее на кресло, стянул одеяло и продолжил строгим тоном: — раздевайся, а я пока найду что-нибудь в шкафу.        Дастин обреченно вздохнул, повернулся на спину и с закрытыми глазами крайне-нелепо и при этом — мило пытался стянуть толстовку вместе с футболкой. Итан расстроенно покачал головой, опускаясь на корточки перед шкафом, поочередно поднимая крышки коробок на дне и перебирая бесчисленные свитера, футболки, бомберы, шорты и толстовки.        — Не буду я носить твои вещи, — бессвязно пробормотал Дастин, стараясь проглотить газированную аспирином воду, не расплескав ни капли мимо, — слишком мерзко, знаешь ли, мало ли кого ты в них…        — Заткнись, — строго сказал Итан, бросив на кровать футболку, толстовку и шорты, — стоп, ты думаешь, что я трахаюсь в одежде? Типа, ширинку расстегиваю и в бой? Пиздец. Ну, чтобы ты знал, в одежде мне могут только отсосать.        — Спасибо, блядь, за информацию, — фыркнул Дастин, театрально закатывая глаза, и натянул футболку, а следом — толстовку и шорты, — мы еще никогда не были настолько близки, — рухнув спиной на кровать, повернулся на бок и, обняв подушку Итана руками, задумчивым взглядом следил за тем, как он переодевается. — Можно задать вопрос?        — Задавай, — сказал Итан, расстегивая ремень и молнию с пуговицей на джинсах, и стянул футболку через голову, — любой вопрос, я сегодня добрый.        — Как ты считаешь, я сексуальный? Ты бы меня, к примеру, трахнул?        — К примеру, — повторил Итан, рассмеявшись, и вытянул из коробки толстовку с символикой Гарварда, картинно встряхивая ее в воздухе и избавляясь от несуществующей пыли, — к какому, логарифмическому?        — Иди ты.        — Ты очень сексуальный, — сказал Итан, надевая толстовку и шорты, поднимая с пола джинсы и футболку, развешивая на спинке стула и вытягивая пачку сигарет из кармана — прижавшись лопатками к стене, поднял рукава до локтей и, крепко затянувшись, окинул Дастина внимательным взглядом, — и да, я бы тебя трахнул. Еще будут вопросы?        — Посиди со мной, — жалобно попросил Дастин, с трудом усаживаясь по-турецки, набрасывая на плечи одеяло и хлопая ладонью по пустому участку кровати, — пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста.        — Моя ты катастрофа, — улыбнувшись, сказал Итан, поднимая со стола пепельницу, и, подойдя к кровати, сел рядом с Дастином, крепко обнимая его за плечо и нежно целуя в висок, — как себя чувствуешь?        — Отвратительно, — признал Дастин, поворачивая голову, ставя подбородок на плечо Итана и проводя подушечкой указательного пальца по вытатуированному лицу индейца на шее. — Меня знобит, тошнит, бросает в жар и голова категорически не соображает. И да, ты меня не любишь.        — Хм, — задумчиво произнес Итан, ставя пепельницу на колено, крепко затягиваясь и загибая пальцы, — я заплатил десяти бездомным, чтобы они подтвердили, что твоя мама выбросилась из окна, я разбился на твоей машине и зафиксировал твою смерть, я поставил наши с Джейсоном карьеры под удар, чтобы вывезти вас из Америки, я оплатил твое обучение и даже прочистил голову твоему брату, чтобы он, наконец-то, осознал то, кем является на самом деле… Ты правда думаешь, что я тебя не люблю? — Дастин молчал несколько минут, после чего медленно выдохнул скопившийся в легких воздух и нежно поцеловал Итана в щеку сухими губами. — Если для тебя любовь внезапно стала проявляться в сексе, то, прости, я не могу ответить тебе взаимностью.        — Нет-нет, вовсе нет, — прошептал Дастин, беря Итана за руку и прочно переплетая пальцы, — я искренне ценю все, что ты для меня сделал… и делаешь до сих пор.        — Тогда докажи это, — просто сказал Итан, ставя пепельницу на пол, — ложись спать и выздоравливай. — «The world will stain us with a scarlet cross»        — Спасибо за доставку, оставлю чаевые на комоде, — прошептал Итан, приподнимаясь на локте, потирая подушечками пальцев сонные глаза и пытаясь сфокусировать взгляд на Генриетте с подносом в руках — предельно осторожно высвободившись из объятий Дастина, сел в кровати, сложив ноги по-турецки, крайне вежливо кивнул, принимая чашку свежесваренного кофе, и лениво размял шейные позвонки; слабость и усталость по-прежнему ощущались в теле, голова казалась пустой от мыслей — все-таки, такой отдых не для меня, подумал Итан, но вслух произнес: — погода все еще дерьмо?        — Дерьмо — твой внешний вид, — серьезно сказала Генриетта, ставя поднос на стол, и подняла с пола подушку и вещи Дастина, — а на улице светит солнце, — Итан обреченно вздохнул, провел пальцами по волосам, прижался затылком к холодной стене и, переведя взгляд на потолок, вымучено улыбнулся, когда Генриетта, угрожающе скрестив руки, сказала: — иди завтракать, пока эта ужасная толстовка тебя окончательно не поглотила.        — И тебе доброе утро, — ответил Итан, отпивая несколько больших глотков кофе, и, прижав тыльную сторону ладони ко лбу Дастина, поднялся с кровати. — И я выгляжу нормально. Почему вообще кого-то волнует, что на мне надето? Блядь, это же просто вещи, их работа — закрывать тело от посторонних глаз.        Генриетта беспомощно покачала головой, провожая Итана взглядом до стола, и прижалась лопатками к полотну двери, ожидая, что он, наконец-то, отставит чашку с кофе в сторону и возьмется за еду. За десять минут этого не случилось — Итан бесцельно смотрел в окно через просвет между шторами, пил кофе, поправляя то съехавший ворот толстовки, то слишком широкие резинки-манжеты на рукавах, скурил три сигареты подряд, читая сообщения в телефоне, подцепил зубьями вилки скрученный в рулет блинчик и даже поднес к губам, но, очевидно передумав, положил обратно на тарелку.        — Я не могу есть, когда на меня так пялятся.        Генриетта шумно втянула носом воздух, но осознав, что скандалом ничего не сможет добиться, вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь настолько осторожно, словно она была из чистейшего хрусталя, но секундой позже открыла вновь:         — У тебя рак? — Итан от неожиданности закашлялся, чудом не подавившись кофе, и удивленно посмотрел на Генриетту. — Аппетита у тебя нет, зато есть слабость, недомогание, перемены настроения и головная боль. Сколько ты куришь, две пачки в день, три? Когда последний раз делал КТ грудной клетки? Бронхоскопию? Ты хотя бы кровь сдаешь на биохимическое исследование? Я требую ответа сейчас же, молодой человек, в противном случае…        — У меня нет рака, — отрывисто, по слогам произнес Итан, не сводя с Генриетты уничтожающего льдом взгляда, и, сомкнув губами сигаретный фильтр, демонстративно щелкнул зажигалкой и крепко затянулся, — я здоров.        — Покажи медицинскую карту, — серьезно сказала Генриетта, опускаясь в кресло напротив, и, выхватив сигарету из пальцев Итана, яростно затушила ее в пепельнице. — Сейчас же.        — Мне тридцать два, и я буду курить столько, сколько захочу. Да, блядь, — обреченно сказал Итан, когда Генриетта забрала пачку сигарет вместе с зажигалкой, — ты издеваешься? Я что, в ебанном «Шоу Трумана?»        — Ты, кажется, плохо расслышал, — холодно произнесла Генриетта, — поэтому я повторю: покажи медицинскую карту, сейчас же.        — Если ты не веришь мне на слово, то нам вообще не о чем разговаривать, — серьезно сказал Итан, театрально скрещивая руки на груди, и закинул ногу на ногу. — Что, пороть меня будешь, как в старые добрые времена?        — Прекрасно, не хочешь по-хорошему, — Генриетта подняла со стола телефон Итана и задумчиво посмотрела на экран и на предложение ввести пароль, — будем действовать по-плохому. Думаешь, я не знаю, как работает твой мозг? Начнем с того, что ты не достаточно сентиментальный, чтобы использовать имя первого питомца или дату рождения. Как, ты говорил, зовут твоего парня?        — Я не говорил. Знаешь, почему? Потому, что ты этого даже не спросила, — сказал Итан и, задумавшись на мгновение, рассмеялся, откидываясь на спинку стула. — Конечно, ведь тебе глубоко плевать с кем я живу и кого люблю. Тебе всегда было плевать.        — Потому что это не имеет значение, — ответила Генриетта, вводя цифровые пароли, — сегодня у тебя один парень, завтра другой, послезавтра — третий. Для тебя, у них даже имени нет: angel, darling, dear, sweetheart, sunshine — ну, как ты называешь своего очередного?        — Первого и единственного, — холодно сказал Итан, закусив внутреннюю сторону щеки, когда новый введенный пароль вынудил телефон коротко завибрировать. — Называю: оставь своего единственного внука в покое, пока он еще в состоянии вести себя тактично. Дастин, просыпайся и собирай вещи, мы едем домой, — поднявшись со стула, подхватив вещи со спинки, Итан прошел за дверцу шкафа и неверяще покачал головой, осознавая насколько был глуп и слеп, мысленно задавая себе вопрос: «какого хуя я вообще здесь делаю?» и понимая, что жизнь — узоры муарового шелка: все, начиная от настроения и эмоций, зависит от того, под каким именно углом смотреть. — Господи, это происходит в реальности — ты роешься в моем телефоне, выставляешь непонятно кем, заполняешь эту блядскую комнату пассивной агрессией, чего ты добиваешься? — спросил Итан, набрасывая куртку на плечи, вытягивая запечатанную пачку вместе с зажигалкой из кармана, и мимолетно, пусть и вымученно улыбаясь испуганному Дастину. — Правды? Ответа на вопрос, который я уже, блядь, дал? Повторю, мне несложно: я здоров, у меня нет ни рака, ни анорексии, ни депрессии, ни ебанного синдрома Клювера-Бюси, как бы тебе этого не хотелось, а моего парня зовут Дэнни, и мы вместе почти год — почти год, охуеть, да? Я ни разу не переступил ебанный рубикон потому, что люблю его.        — Прекрасная речь, но я тебе не верю, — ответила Генриетта, кладя телефон на стол и накрывая экран пачкой сигарет и зажигалкой, — ты можешь сколько угодно убеждать себя в том, что влюблен, но это не так. Ты не умеешь любить — так бывает, это заложено в генетике и в твоей голове. Твое призвание — спасать, оберегать и помогать, но никак не любить. Все, что ты чувствуешь — комплекс Бога, синдром спасителя — называй как угодно. Хочешь доказательств? Давай я буду перечислять «диагнозы» твоего «парня», а ты кивнешь, если угадаю: родители из тех, для кого гей — приговор? Смертельное заболевание? Бывший парень — садист? Полный набор психических отклонений? Синдром жертвы? Ну, сколько раз я была права? Что, неужели все попадания в цель? Браво, Итан, ты превзошел самого себя! Если бы я знала, что твоя страсть тащить с улицы никому-ненужных смертельно-больных животных в это перерастет, то порола бы тебя больше.        — Какая же ты сука, — ошарашено сказал Итан, подходя к столу, поднимая телефон, пачку сигарет и зажигалку, — просто, блядь, феноменальная сука! Нет, правда, ты дьявольски-восхитительна, но знаешь что, сколько бы ты не пыталась, я никогда не стану твоей точной копией — никогда не проебу жизнь на череду ущербных любовников, чтобы заполнить пустоту внутри… — Дастин крепко зажмурился, услышав оглушающий звук пощечины, и коротко вздрогнул, чувствуя ласковое, хоть и нервное, прикосновение ладони к плечу. — Нам пора. Мне жаль, но времени на сборы больше нет. — «A symbol for my shame — the color of your name».        — Я знаю, что это крайне неловко, но подожди здесь десять минут, хорошо?        Дастин сцепил пальцы в замок в трапециевидном кармане толстовки и кивнул, наблюдая за тем, как Итан поворачивает ключ в замочной скважине — они не разговаривали весь путь от Ламбертвилля до Нью-Йорка, не слушали ни радио, ни кропотливо-составленный плейлист, не прикасались друг к другу и даже не пересекались взглядом в отражении зеркала заднего вида. Та тишина, прерываемая лишь шумом мотора и жжением шин о дорогу, казалась невероятно-гнетущей, вернее, не казалась, а именно — была. То нервное напряжение, витавшее в салоне и изредка выпускаемое через приоткрытое стекло, ощущалось на коже статическим электричеством. Дастин до этого дня никогда не видел Итана в состоянии животной ярости, неконтролируемой злости, всепоглощающей ненависти — слышал от других, но не видел никогда. И, что самое странное, не почувствовал ни страха, ни паники, когда садился в машину, его не трясло от каждого резкого выдоха, слишком крепкой затяжки, нервного постукивания пальцев по ободку руля; почему-то Дастин был уверен в том, что Итану нужно все взвесить в полной тишине, без посторонней помощи и советов — да, и, говоря откровенно, какой из Дастина советчик? Он, как выразилась Генриетта, такой же выброшенный кем-то на улицу «питомец», а напоминать об этом не хотелось ни проявлением сочувствия, ни излишне эфемерным «все будет хорошо».        — Десять минут, не дольше, — сказал Итан, тепло улыбнувшись, и мягко поцеловал Дастина в лоб, — пообещай мне, пожалуйста, что этот неприятный эпизод сотрется из твоей памяти также, как стерся из моей, — Дастин кивнул, бережно провел кончиками пальцев по все еще горящей щеке Итана и медленно выдохнул, говоря: «теперь стерся». — Вот и замечательно. Десять минут, засекай.        Итан открыл дверь квартиры, виновато покачал головой, наступая на непросохший пол, снял ботинки и аккуратно поставил их на полку, и, подойдя к лестнице, поднялся на второй этаж, нервно стуча пальцами по широким перилам — через щель между полом и кухонной дверью лился свет, Итан перекрестился, шумно вдохнул три раза подряд и, повернув ручку, прижался виском к раме.        — Здравствуй.        Мыльная губка в руке дрогнула — Дэнни отложил ее на край сияющей чистотой раковины, выключил напор воды, медленно обернулся через плечо, обводя Итана настороженным взглядом с ног до головы, и шумно втянул носом воздух, замечая буро-красный след на щеке.        — Господи, что произошло?        — Не вписался в поворот, — сказал Итан, закрывая дверь, опускаясь на стул и кладя на поверхность стола телефон, пачку сигарет и зажигалку, — подойди ближе, нам нужно поговорить. И, если обратиться к хронологии, то ты первым должен мне что-то сказать.        — Я? — удивленно спросил Дэнни, непроизвольно обнимая себя ладонями за плечи от ощущения пролетевшей в воздухе напряженности, и нервно поправил закатанные рукава, надетой поверх футболки, рубашки. — Ты не разговаривал со мной две недели, сбежал на незапланированную конференцию, не отвечал на звонки. Ради Бога, да я места себе не находил! Что ты от меня-то хочешь услышать? В чем я, черт возьми, провинился?        — Ты не можешь ни в чем провиниться, а я хочу поговорить об удаленном сообщении с рабочей почты, — спокойно сказал Итан, указывая взглядом на стул. — У меня есть два вопроса, на которые я хочу получить ответы: первый — как часто это происходит, и второй — что именно ты пытаешься найти в моих файлах?        — Господи Боже, — невнятно пробормотал Дэнни, рассеянно выдохнув, и обессиленно опустился на стул, сцепляя пальцы в замок на поверхности стола, — я хотел скопировать сообщение и отправить тебе на телефон, ведь на почту не заходили уже месяц, судя по количеству спама, но чертов ноутбук перегрелся и завис. Потом он перегружался и обновлялся, черт возьми, полчаса, а когда включился, то сообщения на почте уже не было. Я правда ничего не читаю и не ищу в твоих файлах, клянусь. Там… в том сообщении было что-то важное?        — Приглашение на похороны, — сказал Итан, накрывая сцепленные пальцы Дэнни рукой, и потянул на себя, когда тот болезненно вздрогнул и виновато вжал голову в плечи, — нет-нет, пожалуйста, не переживай из-за этого, — Дэнни поднялся со стула, на ватных ногах обошел стол и положил дрожащие ладони Итану на плечи, тут же жадно втягивая носом воздух от крепких объятий, от жара пальцев, скользнувшего под краями футболки, и от ощущения выбивающей почву из-под ног нежности, когда щека прижалась к грудной клетке. — Хотелось бы сказать, что я все уладил, но, это будет ложью. Прости меня за две недели тишины, — Дэнни молчал, ласково перебирая пальцами волосы Итана, мягко целуя в макушку и лоб, и вздрагивая от каждого сильного толчка сердца о ребра. Все хорошо, прошептал Дэнни, опускаясь на корточки, беря руки Итана в свои, и прижался губами к побелевшим от крепкой хватки костяшкам пальцев, это я должен извиняться, бесконечно извиняться, за то, что меня не было рядом. Господи, я так испугался, что загнал себя в состояние паники. Прости за то, что я такой никудышный партнер. — Что, прости? — спросил Итан, обнимая обеими ладонями лицо Дэнни, приближая максимально-близко к себе. — Больше никогда не говори подобных слов, хорошо? В наших отношениях никудышный партнер — я, поэтому тебе придется занять другую нишу. Ну, все-все, перестань расстраиваться, — прошептал Итан, нежно целуя Дэнни в губы, щеку, висок и излом брови, — я очень сильно тебя люблю.        Дэнни ощутил взорвавшийся внутри реберной клетки жар, и его волны, пробежавшие по венам и накалившие кровь, эмоции, инстинкты и рефлексы до пределов.        — Я так сильно по тебе скучал, — выдохнул Дэнни в торопливый, волнующий поцелуй, потянув Итана за ворот футболки за собой на пол, и, встав на колени, крепко обнял его за плечи и зажмурился, силясь не разрыдаться от божественно-исцеляющих прикосновений кончиков пальцев к пояснице, спине, лопаткам, плечам, затылку, — я так сильно тебя люблю. Что? — непонимающе спросил Дэнни, когда Итан перехватил его руки, желающие, буквально требующие как можно скорее избавиться от куртки, футболки и любой другой преграды, не позволяющей быть еще ближе. — Я… я сделал что-то не так?        — Ты не можешь сделать что-то не так, — напомнил Итан, проходясь дорожкой неторопливых поцелуев по изгибу шеи Дэнни, — мне жаль, партнер, но секс под взаимным лозунгом «прошу прощение» нужно перенести на более поздний час. Во-первых, мне нужно принять душ, во-вторых, тебе нужно понести заслуженное наказание, в-третьих, возможно, нам будет не до секса, ведь ты будешь истерить, швыряться посудой, подушками, книгами и чем-нибудь еще.        — Я… — заторможенно произнес Дэнни, подозрительно смотря на Итана через затуманенный желанием взгляд… — по-че-му я буду швыряться в тебя? Что ты сделал? Ты мне изменил? — Дэнни ошарашено моргнул, когда Итан жестом показал «пятьдесят на пятьдесят» и только чудом успел увернуться, чтобы не получить удар по плечу. — Ты издеваешься?        — Твое наказание внизу, — улыбаясь, сказал Итан, целуя Дэнни в щеку, быстро поднимаясь с пола, практически выбегая на пространство полуэтажа и упираясь ладонью в дверную раму, — я все объясню позже… возможно… не решил еще. В любом случае будь вежливым и гостеприимным, — через смех проговорил Итан, пригнувшись, когда Дэнни швырнул в него пачкой сигарет, — и имей в виду: если убьешь меня, Джейсон добьется для тебя пожизненного срока!        — Отличная перспектива, — признал Дэнни, швырнув в Итана полотенце, — смогу выспаться и прожить остаток жизни без нервов и стресса!        — И любви, и секса, и… хватит швыряться в меня чем попало! — воскликнул Итан, артистично встряхнув головой и скрестив руки на груди. — Будь взрослым мальчиком и прими наказание.        Дэнни хотел сказать что-то в ответ, даже угрожающе выставил вперед указательный палец, но обессиленно вздохнул, поймав на себе влюбленно-восхищенный взгляд Итана, и, покачав головой, поднялся с пола, оправил задравшийся край футболки, съехавший рукав рубашки и, подойдя к дверному проходу, подставил щеку для опьяняющего нежностью поцелуя.        — Позже поговорим, сейчас я — само дружелюбие, — нарочито-пафосно сказал Дэнни, поправляя воротник на рубашке с видом как минимум профессора, и, тепло улыбнувшись, расстегнул молнию на манжетах рукавов куртки Итана, — да, я обезоруживаю тебя добротой и заботой, знаешь зачем?        — Чтобы я еще больше скучал по тебе там, на диване? — спросил Итан, упираясь ладонью в дверную раму, там самым не позволяя Дэнни пройти. — Или на полу? Или на балконе? Даже так? Отправишь меня ночевать во двор? Разумное решение — хвалю.        — Ты становишься таким мудрым, — гордо сказал Дэнни, расстегивая ремень на джинсах Итана, — что приводишь меня в восторг, — приподнимаясь на носочки, оставляя мимолетный поцелуй на губах, продолжил шепотом: — и я очень сильно тебя хочу, но наказание ждет, поэтому прости… — пригнувшись, пройдя под рукой, Дэнни расправил плечи, облизал пересохшие губы и, игриво подмигнув, провел кончиком языка по внутренней стороне щеки, — иди, ты, кажется, в душ хотел.        Мы еще встретимся, крайне серьезно сказал Итан, проходя в ванную и закрывая дверь, и говорить ты уже не сможешь. Дэнни самодовольно улыбнулся, расслышав слишком нервный поворот ключа в замочной скважине, и медленно выдохнул, скользя взглядом по пространству темной гостиной, спускаясь по лестнице, ступенька за ступенькой, вспарывая ногтями лакированное дерево перил. Приведя чувства в состояние покоя, проведя пальцами по волосам, одернув края футболки, подошел к двери и крайне медленно положил трясущуюся ладонь на ручку, чтобы спустя минуту повернуть с глубоким вдохом.        — Ох, блядь, — неверяще произнес Дэнни, обводя изучающим взглядом парня перед собой, — так и знал, что ту крышку гроба нужно было открыть. Голоден? — «I'll hang on to every word you said».        Дэнни пил холодный чай, прижавшись поясницей к краю стойки раковины, не спуская выразительно-недружелюбного взгляда с Дастина, сидевшего за столом и накалывавшего на зубья вилки пышущие жаром пенне с грибами и соусом гуакамоле, и думал о том, что время пришло — теперь жизнь окончательно летит в пропасть, а все, что было до — являлось разминкой, подготовкой к апокалипсису.        — Ты брат Гранта, да? Мертвый брат Гранта?        — Одно из утверждений ошибочно, — ответил Дастин, ставя локоть на поверхность стола, и подпер щеку ладонью, переводя взгляд со стакана с соком на чашку американо. — Он не любит остывший кофе.        — Я знаю, — сказал Дэнни, царапнув ногтями потрескавшиеся ветви сакуры на чашке, — это — наказание, сопоставимое по тяжести преступлению, — Дастин улыбнулся, высыпал на ладонь две таблетки прегабалина и запил соком, кинематографично откинув голову назад; Дэнни мысленно закатил глаза от подобного позерства. — Грант знает, что ты…        — И да, и нет, — ответил Дастин, вновь принимаясь за еду, — кстати, достаточно неплохо для блюда, разогретого в микроволновке, правда пармезан сюда совершенно не подходит, — как и ты этой квартире, стулу и даже ебанной вилке, подумал Дэнни, натянуто улыбнувшись, — и вместо черного перца лучше использовать белый, а сок нужно процеживать.        — Ты даже не догадываешься, насколько мне похуй на все, что ты говоришь, — дружелюбно сказал Дэнни, усаживаясь на столешнице, закидывая ногу на ногу, поднимая с подставки чайник и добавляя в чашку несколько миллилитров кипятка — вытянув из кармана джинсовых шортов упаковку жвачки, забросил две подушечки в рот и, тщательно прожевав, выдул красивый ровный пузырь, — поэтому ешь молча, во имя правильной работы метаболизма, нервной системы и даже пульса.        — Ибо день мщения — в сердце моем, и год моих искупленных настал, — ответил Дастин, демонстративно отставляя пустую тарелку на край стола, — будь другом, сделай эспрессо романо.        — Я бы с радостью, но этом доме нет ни одного лимона, — сказал Дэнни, открывая подвесной шкафчик и скользя задумчивым взглядом по полкам с коробками и пакетами чая, — могу предложить зеленый чай с лаймом и цветами бузины — очень тонизирует.        — С превеликим удовольствием, — ответил Дастин, демонстративно сплевывая апельсиновую мякоть на край тарелки, — тонизирование — наше все, — Дэнни буквально услышал, как от скопившейся агрессии скрипнули зубы, но внешне совершенно-равнодушно приготовил чай, грациозно спрыгнул со столешницы и, подойдя ближе, мило улыбнулся, ставя чашку на стол с тихим стуком. — Не нужно так нервничать — морщины появятся, — Дастин придвинул чашку к себе, поднял крышку сахарницы и, забросив две ложки в чай, артистично ахнул, смотря на просыпанные на стол крупинки. — Я такой неаккуратный, так неудобно.        Быть гостеприимным, мысленно проговорил Дэнни, прикрывая на мгновение глаза, и глубоко вздохнул, поднимая со столешницы тряпку и смахивая сахар в подставленную ладонь.        — Ничего страшного, хороший невролог сможет все исправить, — сказал Дэнни с нарочито-добродушной интонацией в голосе и, прополоскав тряпку под проточной водой крана и повесив на полотенцесушитель, скрестил руки на груди, впиваясь покрасневшими от холода пальцами в плечи.        — Например, Коул? У него как раз есть опыт общения с трупами, — спросил Дастин, простодушно рассмеявшись, и откинулся на спинку стула, стуча кончиками пальцев по краю стола, отыгрывая мелодию похоронного марша.        — Какое счастье, — произнес Дэнни крайне надменным голосом, прижимаясь затылком к дверце подвесного шкафа; сила давления пальцев на плечи постепенно ослаблялась, сбитое дыхание — выравнивалось, — что ты не врач и не работаешь в департаменте здравоохранения, ведь путать неврологов и нейрохирургов может только клинический идиот.        — Тебя наверное дико бесит, что клинических идиотов он тоже любит, — сказал Дастин с широкой улыбкой и, ставя локти на стол, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Правда, не нужно так нервничать — расслабься, я не претендую на твое место, мне достаточно своего — там, внизу, на диване в гостиной, — Дэнни буквально услышал, как в левом глазу лопнул капилляр, и медленно выдохнул скопившийся в легких воздух, что, прости?        — Странно, еще не поубивали друг друга, — заметил Итан, входя в кухню, встряхивая головой, сгоняя капли воды с волос, и вытянул из открытой пачки сигарету, тут же щелкая зажигалкой и крепко затягиваясь, — получилось подружиться?        — Конечно, мы отлично поболтали, — добродушно сказал Дастин, картинно потягиваясь перед тем, как поднять со стола чашку чая, — Дэнни очень интересный и несомненно образованный молодой человек, — Итан тихо, практически беззвучно, усмехнулся, подхватывая со стола чашку, выпивая давно-остывший кофе до дна за один глоток, ставя ее в раковину, и открыл дверцу холодильника, — так… где я буду спать?        — На диване в гостиной, — ответил Итан, забирая с полки пачку зернового творога и поднимая столовую ложку с подставки, — будешь присматривать за ним, пока я на работе?        — Разумеется, — сказал Дэнни, награждая Итана настолько разъяренным взглядом, что тот с трудом подавил улыбку, сжимая губами острие ложки, — могу даже распечатать талоны на посещение туалета и ванной.        — Отличная идея, — признал Итан, запрыгивая на столешницу, прижимаясь затылком к стенке подвесного шкафчика, и сбросил столбик пепла в раковину, — счета за воду просто уничтожают семейный бюджет, — поставив упаковку зернового творога на ободок раковины, притянул Дэнни к себе за шлевку шортов и обнял его поперек груди, — кстати, о счетах… ты оплатил свет? — словно по закону подлости лампочка под потолком моргнула, шикнула и потухла, погружая пространство не только кухни, но и квартиры, в кромешную темноту. — Не отвечай, я сам догадался, — Дэнни обреченно взвыл от собственной беспомощности, провел ладонью по лицу, устало вздохнул, прижимаясь затылком к груди Итана, и коротко вздрогнул от нежного поцелуя в висок и щеку. — Два моих пауэрбанка полностью разряжены, на телефоне жалких десять процентов, поэтому остаетесь без вечеринки, — сказал Итан, спрыгивая со столешницы и выдергивая счет из-под магнита на дверце холодильника, — только разговоров с блядскими электриками для полного счастья не хватало. Господи, за что?        — Ни слова, — яростно сказал Дэнни, слыша прикосновение пальцев к краю стола, — ни одного такта, иначе спущу с лестницы.        Около получаса, Дэнни точно не знал, но по ощущениям — вечность, Итан разговаривал на повышенных тонах с сотрудниками обслуживающей компании, меря шагами периметр спальни и проклиная всех подряд, начиная от человека с задержкой в развитии на другом конце линии, продолжая коррупционными схемами их жалкой конторы и заканчивая директором, или кем там себя возомнил тот хер, что повернул сранный рубильник за два часа до официального отключения. Дэнни, сидя на диване в гостиной, нервно теребил декоративную наволочку на подушке и изредка бросал недоверчивые взгляды на спокойного Дастина через бледно-голубой свет ноутбука — тот включил первый попавшийся плейлист в папке «музыка» и, откинувшись на противоположный подлокотник, качал головой в такт незнакомой Дэнни мелодии.        — Ты слишком переживаешь, — сказал Дастин, усаживаясь по-турецки, и положил ладони на колени, — ничего страшного не произошло, наоборот это даже к лучшему — выпустит пар, а сейчас ему это крайне необходимо.        — Если ты не заметил, я тебя игнорирую, — нервно произнес Дэнни, поднимая со спинки дивана сложенный плед и накрывая им плечи и прижатые к груди колени — в сознании вспышками взорвались слова из объявления на информационной доске: «в связи с произошедшими терактами, власти проводят проверки, возможны отключение воды и отопления, не переживайте и запасайтесь радиаторами». — Там плед на столике, если нужно.        — Благодарю, — ответил Дастин, поднимая плед со стола, — это самое заботливое игнорирование из тех, с какими посчастливилось столкнуться, — Дэнни ничего не ответил, только резко обернулся, расслышав сперва звук поворота ключа в замочной скважине, а затем — шаги Итана по ступеням лестницы. — Как прошло?        — Мы попрощались на очень доброжелательной ноте, — ответил Итан, мягко двигая Дэнни чуть вперед, а сам сел вплотную к подлокотнику, оставляя одну ногу на полу, а стопу второй, согнутой в колене — на сидении, — электричество дадут завтра в обед, поэтому активно представляем, что живем во время постапокалипсиса и пьем проточную воду с видимым удовольствием, — Итан обнял Дэнни одной рукой поперек груди, притянул ближе к себе и нежно поцеловал в висок, спрашивая шепотом: «замерз?» Дэнни заторможенно кивнул от пробежавших по позвоночнику мурашек и глубоко вдохнул, когда ладонь Итана опустилась ниже, под слои пледа, а пальцы забрались под края футболки, ласково оглаживая кожу внизу живота, поверх пояса шортов. — Отвезешь Дастина в магазин завтра?        — Конечно, — слишком быстро ответил Дэнни, стиснув пальцами спинку дивана, — в какой? — говоря откровенно, ему было глубоко плевать, в какой именно магазин Нью-Йорка или вообще Америки нужно ехать — Дэнни в данный момент времени согласился бы даже на вступление в секту или массовое убийство подвальных грызунов.        — «Best Buy», — сказал Дастин, подкладывая подушку под голову, переставляя ноутбук на колени, подключая телефон через провод к разъему и ставя рюкзак на диван, — мне нужен компьютер, мышка и роутер. Я бы заказал онлайн, но это слишком скучно.        — Без проблем, — ответил Дэнни, запрокинув голову назад, когда пальцы второй руки Итана скользнули по шее, мягко надавливая на сонную артерию. Все это казалось странным и, черт возьми, возбуждающим — кромешная темнота, посторонний человек, желание нарушить возможную тишину бессмысленными разговорами… Дэнни, говоря откровенно, горел изнутри. — Я отвезу. Можно утром, можно — днем, как удобнее, — заведя руку за голову, запустил пальцы в волосы на затылке Итана и, приблизив к себе, жарко выдохнул в губы, «я, блядь, сейчас кончу, хватит». Дэнни с трудом сдержался, чтобы не завыть от разочарования, когда Итан послушно положил ладонь ему на плечо, а второй рукой поднял со стола пепельницу, пачку сигарет и зажигалку.        — А роутер тебе зачем? — спросил Итан, вкладывая пепельницу Дэнни в ладонь — тот перехватил руку с сигаретой, крепко затянулся и, откинув голову назад, расслабленно выдохнул столп дыма под потолок, только чудом не закашлявшись, когда подушечки пальцев Итана скользнули по шву шортов, двигаясь вверх от колена по внутренней стороне бедра. — Чем мой не угодил?        — Твой мне не походит, — сказал Дастин, стуча пальцами по клавиатуре, сосредоточенный взгляд едва-едва проглядывался на бледном свете темно-серого фона экрана, — по политическим соображениям. Не хочу подставлять тебя покупкой базуки и продажей органов в даркнете. Бинго, блядь, — лицо Дастина осветилось кроваво-красным светом, губы тронула самодовольная улыбка, — Пибоди-Мартини за две сотни, берем?        — Решил в уток пострелять? — спросил Итан, рассмеявшись. — Серьезно, что ищешь?        — Информацию, — сказал Дастин, игриво подмигнув, и раскрыл блокнот на кольцах, задумчиво пролистывая страницы, — об одном банковском счете на каймановых островах — тонкая ниточка, конечно, но я разовью до состояния зайлона.        — Мудрое решение, — ответил Итан, оставляя несколько сладко-опьяняющих поцелуев на шее Дэнни и тепло улыбаясь от сильной вибрации сердечного ритма, бьющей в реберную клетку и подушечки пальцев, — дополнительные вопросы лучше не задавать из-за угрозы безопасности шотландского правительства?        — Если шотландское правительство — ты, то да. Не переживай, я почти не нарушаю законодательство, хотя — какая разница? — Джей Джей меня оправдает из чувства великой и всепрощающей любви. Кстати, когда я могу его увидеть без надзора и свидетелей?        — Грант у него работает, — Итан виновато пожал плечами, когда Дастин только чудом не захлебнулся соком и чувством всепоглощающего гнева, — так что, в субботу?        — Какой пиздец, — отдышавшись, произнес Дастин, проведя ладонью по лицу, — менее бестолкового кандидата что, не нашлось? Ты так и не сказал, с кем он решил раскрыть свою бисексуальность. Если это Джейсон, то я заблюю пол.        — Великий писатель — Доминик Морган, — торжественно сказал Итан и прикрыл глаза, когда Дастин истерично рассмеялся, — что тебя так веселит?        — Сука-жизнь, — серьезно ответил Дастин, смахнув рукавом выступившие на глазах слезы, — предсказуемая сука-жизнь. Блядь, да игра становится все интереснее.