аберрация

Только слабый человек путает мир, в котором живет, с миром, в котором ему хотелось бы жить. (Дитя во времени. Иэн Макьюэн)

— Hopelessly hopeful.        Маркус Боланд подумал о том, что им катастрофически не достает финансирования: дом в Швеции — тесная коробка со стенами, обитыми деревянными панелями, низким потолком, спальной комнатой с матрасом на полу и прямоугольным окном, защищенным полотном черной ткани от порывов ветра, еще в наличии крохотная кухня с полуметровым холодильником, мини-плитой на две конфорки, обеденным столиком и парой стульев; непотребство, мысленно обозначил он, сваливая сумки на обшарпанный, подранный не то кошкой, не то человеком диван в гостиной, и осмотрелся по сторонам, потирая ладонями в мгновение замерзшие плечи: в старых радиаторах слышался плеск воды, окна изнутри покрылись слоем инея, углы комнаты — клубами пыли. Воздух, неподвижно-спертый, забивал носовые перегородки прогорклостью, плесенью и вязкой удушливостью — вероятно, Доктор Смерть предпочтет спать на открытой веранде, наплевав и на снегопад, и на ветер, и на минусовую температуру. По непроницаемому взгляду дезинсектора Маркус понял, что вовсе не придирается — никакая он не принцесса, привыкшая к жизни во дворцах с десятком слуг и личным камердинером, поэтому, выкуси, Призрак — дом действительно ужасный, тесный, невозможно-холодный, пропахший сыростью… и половицы скрипят.        — Неделя? Здесь? — привычный бархат голоса пробила плаксивая усталость, Флориан провел ладонью в перчатке по стене перед тем, как прижаться к ней плечом, окинул взглядом десять квадратных метров общего пространства и коротко поморщился, отбрасывая пальцами упавшую на веко челку. — Ты уверен, что это — место назначения?        — Место заточения, — поправил Маркус, сверяясь с координатами в телефоне и карте-путеводителе, — как бы не хотелось ответить иначе, но да — уверен.        Флориан расстроенно вздохнул, сосредоточил пустой взгляд на клубах пыли, на порванной обивке дивана, на вмятинах на дверце холодильника, на матрасе с разводами и почувствовал, как к горлу подкатывает вязкая тошнота.        — Уборная? — лучше бы не спрашивал — Маркус толкнул носком ботинка дверь в стене и ударил ладонью по выключателю, демонстрируя ржавые подтеки на бледно-сером кафеле, вырванную почти под корень раковину и туалет со сколотым деревянным ободком. — Какой бескрайний пиздец, — заключил Флориан, понимая, что дом, годящийся разве что под снос, прямая и четкая месть Дерека; как же мелочно, все-таки, низко и подло — душа великого шантажиста, а моральные принципы одноклеточной. — Ладно, нужно просто начать, — он покосился на ветвистую вешалку, снял пальто, повесил на один из крючков и, закатав рукава рубашки до локтей, потер ладони друг об друга, — на мне гостиная, на тебе…        — Не будь жестоким, — взмолился Маркус, абстрагируясь от треска оконного стекла и роящихся за ним мух; взгляд Флориана окрасился тенью раздражения — Маркус повержено выставил ладони в жесте полной капитуляции и, понурив голову, вошел в уборную, задерживая дыхание и выискивая взглядом швабры, тряпки, губки и чистящие средства.        Два часа и сорок минут потребовалось им двоим, чтобы отмыть двенадцать квадратных метров пространства до стерильной чистоты: заляпанный заплесневевшими соусами холодильник, застоявшийся жир на плите, следы сладкой газировки и пепла на полу, пыль в единственном платяном шкафу и на подоконнике, ржавчину в уборной, слипшиеся опилки на веранде; неплохо: трем крысиным трупам, толпе тараканов, рою мошек и дивану с клопами пришлось переехать в мусорный бак. Целительно-свежий воздух, наравне с арктическим холодом, ворвался в дом, выгоняя прелость, затхлость и зловоние; пространство пропиталось ветром, снегом, студеным морозом; Флориан подумал о том, что камера заточения, в которой они бились лбами с разбегу о стены, наконец-то стала шире.        Маркус опустился на шаткий стул, поставил локоть на стол и, подперев ладонью щеку, прикурил сигарету, выдыхая тонкие, разрушающиеся на ветру, струйки дыма к потолку — минута отдыха и свободы, минута тишины, минута одиночества; на предстоящую неделю она, возможно, последняя.        — Ни телевизора, ни радио, — вздохнул Маркус, потирая пальцами покрасневшие от пыли и паров химикатов веки, — двуспальный матрас на четверых и пара стульев — да, не так я планировал провести рождественские каникулы. Скажи честно: нахрена ты это сделал? Нахрена нарушил главное правило и взорвал тот чертов клуб в Кельне?        Флориан перевел взгляд на открытое окно и почувствовал, как привычная мизантропия овладевает им, он смотрел на дома на другой стороне улицы и не видел ничего, кроме уродства и бессмысленной активности строителей, разрушающих стены. Он молчал потому, что в предутренние часы зачастую кутался в палантин собственных страхов; что ответить? Потому что захотел? Потому что это было единственным выходом? Потому что я должен был быть там, внутри? Все три ответа остались неозвученными, Флориан потер напряженную переносицу пальцами в перчатках, включил воду в раковине на кухне и подставил чайник под слабую струю, когда заросшую лужайку разрезал свет фар; чайник опустился на конфорку, повернулся вентиль плиты, на дне образовались первые пузырьки.        — Мы здесь жить будем? — вопрос повис в воздухе; Итан поделил по касательной гостиную за семь шагов, заглянул в спальную комнату, замер на пороге, смотря на грязный, продавленный матрас и, встряхнув головой, положил букет маков с подмерзшими стеблями на рабочую поверхность в кухне. Опять, произнес внутренний голос Флориана, стоило взгляду наткнуться на кроваво-красные бутоны, уже не раздражает, но все еще вызывает недоумение. Зачем, для чего, а главное: почему он притаскивает их каждый раз, когда они встречаются? Что это за подношение? Какой-то символ, скрытый подтекст? В мгновение навалилась отупляющая бесчувственность, возникающая, когда кто-то занимает все эмоциональное поле; противный писк обозначил то, что вода в чайнике закипела. — Что с настроением, дезинсектор, не выспался? — в этот короткий миг, когда прозвучал очередной вопрос, в голове Флориана появилась мысль, что он никогда и ни к кому не испытывал ненависти; это такое же чувство, как любовь, в них обоих ничего личного и поэтому невозможность любить и ненавидеть ощущалась нормальной. Для него чужды проявления заботы, ласки, заинтересованности, непонятны прикосновения, несвойственны улыбки, безразличны романтические жесты и акценты, но он три минуты неотрывно смотрит на красные маки, искренне не понимая, почему они завладели вниманием, будто подмерзшие стебли вонзились корнями в кожу и густо проросли глубоко под. — Вот возьми, — Флориан перевел взгляд на тонкие струйки пара, поднимающиеся над чашкой, посмотрел на Итана, снова на цветы, снова на чашку и молча прошел мимо. Как всегда вежливый, признал Итан, прижимаясь поясницей к краю рабочего стола, и невозмутимо отпил несколько глотков чая, вглядываясь в силуэт Флориана на веранде через мутное оконное стекло, интересно, о чем ты думаешь? — Вы вообще разговариваете?        — Иногда, — ответил Маркус, пожимая плечами, и утвердительно кивнул, когда Итан вытянул из бумажного пакета пачку жасминового чая, — если он в настроении, то произносит примерно десять слов в час. Кстати, чуть не забыл, — на шаткий стол легла стопка полароидных снимков, тут же рассыпавшись по поверхности из-за гладкости глянца, — если хочешь, возьми что-нибудь на память, — Итан подошел ближе, передал чайную чашку Маркусу и, склонившись над столом, внимательно вгляделся в фотографии… почти на всех неизменное трио, снятое на пленку, кадры источают жизнь, эмоции, смех, нарочитый снобизм — будто замерзшие фрагменты кинофильма: первое посещение Диснейленда, в котором Руди в безразмерных перчатках Микки-Мауса пытается прикурить сигарету, а Маркус с пластиковой короной принцессы Белль на голове сидит на плечах Итана и, приставив ребро ладони ко лбу, вглядывается вдаль; первый отпуск в бухте Майя-Бэй, практически-белый песок, пляж, окруженный скалами, и они, идиоты, в костюмах, с закатанными по колени штанинами и распущенными галстуками, бегут к лазурной воде; первый поход с палатками — улыбающийся Руди, откусывающий сникерс, и Маркус с Итаном, пытающиеся развести костер трением камень о камень; первая по-настоящему мощная пьянка на бразильской вилле и три выставленных средних пальца умирающих от похмелья людей, с трудом уместившихся на односпальной кровати; кадров так много, что взгляд старается выхватить каждый: они с картой-путеводителем бродят по узким улочкам Стокгольма, пьют сок у статуи большого ананаса в Квинсленде, пытаются покорить сноубординг в Вермонте, устраивают велопрогулку у Эттальского аббатства и улыбаются в витрины магазинов, наконец-то, вчетвером; Флориана практически нет на снимках — он либо со спины, либо в профиль, либо с наполовину-закрывающим лицо фотоаппаратом — на одном Руди, сидя на корточках, завязывает ему шнурки, на другом Маркус тащит его за руку к вольеру с пони, на третьем они вместе с Итаном на веранде придорожного мотеля постигают искусство шахмат; единственный кадр, где они только вдвоем, смотрят друг другу в глаза, на белой футболке Флориана логотип «Choose Love» .        — На память? Говоришь так, будто расстаемся навсегда.        — Потом может не быть, — ответил Маркус, поднимая снимок, на котором они втроем на фоне макового поля во Франции, — «мне нравятся маки, красиво» — так он тогда сказал, да? Он сказал, а ты запомнил — если честно, всегда думал, что вы оба — социопаты и аромантики.        — Психопаты, — поправил Итан, убирая фотографию на веранде в нагрудный карман куртки, — социопаты импульсивны, а мы тщательно планируем, предусматривая все возможные и невозможные варианты развития событий. Между Декстером и Алексом ДеЛарджем огромная разница, ведь правда? — спросил он, подмигнув, и, переведя взгляд на открывшуюся входную дверь, приподнял бровь. — Что случилось, мой милый ангел?        — Ничего, замерз просто, — протараторил Руди, опуская козырек кепки практически до кончика носа, набросил капюшон, крепко затягивая держатели на воротнике под подбородком, и прошел в спальную комнату, закрывая за собой дверь на щеколду, — переоденусь и подойду.        Голос хрипловато-бесцветный, в глазах густо переплетены капиллярные сети, ранки на губах кровоточат — он содрал большинство ногтем, некоторые откусил, сплевывая на промерзлую землю, пока доктор Бэар тихо и ласково говорила в телефонном разговоре, что тесты проверки долговременной и кратковременной памяти подтверждают, что фиксационная амнезия прогрессирует. Эмоциональная травма вызывает неспособность запомнить новую информацию — нужно больше исследований, больше тестов… вам помогают аутогенные тренировки, мистер Гарц? Нихера мне не помогает, доктор, ни ваши сранные тренировки, ни лекарства, ни терапия, ничего, кроме видеодневников.        Руди опустился на матрас, вытянул телефон из кармана джинсов, зашел в медиафайлы и, посмотрев на иконки видео, пронумерованных от единицы до сотни, обреченно провел ладонью по лицу; он не помнит бóльшую половину, хотя просматривает их ежедневно — стоит будильнику прозвенеть, на экране мигает сообщение: «галерея, первое видео, смотри последовательно» — последний год жизни окутан туманной пеленой, иногда он может сам вспомнить мелочи, крохотные моменты счастья, обрывки фраз, но их ничтожно мало: Итан не пропускает ни одного матча Цинциннати Бенгалс, пьет кофе без сахара и много курит, Флориан не тактильный человек, не расстается с фотоаппаратом и много читает, Маркус смотрит мультики, чтобы отвлечься от реальности и работает риэлтором. «Это твои лучшие друзья, Рудс, ты можешь им доверять».        Руди поднялся на ноги, осмотрелся по сторонам, сосредоточил взгляд на маленьком комоде с оторванной ручкой, обреченно вздохнул, стянул куртку и кепку, раскрыл молнию на рюкзаке и, пробежавшись пальцами по сложенным банданам, выбрал ярко-красную, скрутил в полоску, плотно обвязал вокруг головы и заправил концы внутрь — теперь неизменно-растрепанные, выгоревшие на солнце, волосы не лезли в глаза. Переодевшись в выбеленные джинсы и серую толстовку, он поежился от порывов ветра и, обернувшись, посмотрел на поднимающееся полотно черной ткани, прикрывающее узкое окно — пустяк, нужно просто подкрутить несколько шурупов, главное, не забыть.        Каждый человек выглядит ровно на столько, сколько он смог пережить и сколько книг прочитать, думал Руди, прижимаясь плечом к дверной раме, наблюдая за тем, с какой врожденной грациозной эстетикой Флориан переворачивал страницу за страницей, вдумчивым взглядом скользил по строчкам тонкого шрифта, изредка прищуривался, останавливался на мгновение и вновь возвращался к тексту; человек без возраста, думал Руди, смотря на него, как в одном теле могут быть одновременно заточены миловидный юноша и пугающе-жутковатый мужчина, проживший, очевидно, не одну жизнь; если бы Руди Гарц верил в существование вампиров, то Флориан Беккер стал первым подозреваемым, ведь, так или иначе, он выглядит так, словно сошел с полотен картин как минимум прошлого столетия: немногие украшения кажутся бесценными, слои одежды, которые он превращает в особенно уникальный стиль, видятся роскошными; он умело совмещает ткани и цвета, предпочитает рубашки с высоким воротником и длинными рукавами, расшитые шелковыми нитями жилеты, атласные шейные платки, классические шляпы, кожаные перчатки, тяжелые пальто, сидящие идеально по-фигуре брюки, грубые ботинки… у него выправка военного, идеальные темные, почти черные волосы с элегантно-приподнятой наверх челкой, коротко стриженными висками и затылком, гладковыбритое лицо с россыпью родинок по правой щеке, широкий лоб, остро-отточенные скулы, чуть вздернутый нос, ямочка на подбородке и бледные серо-голубые глаза — небо туманного Альбиона; еще у него приятный голос — мягкий, бархатный, мелодичный — выражение лица чаще непроницаемое, реже — скептически-высокомерное, а мимика устрашающе-неподвижна; Флориан не улыбается, не смеется, не стискивает челюсти, не распахивает от удивления глаза и даже, кажется, губы не облизывает; воинственный настрой выдает только взгляд — из оценивающего он в мгновение превращается в свирепый, словно где-то внутри грудной клетки живет кровожадный зверь, который, чуя возможную опасность, вырывается на первый план. Флориан Беккер жесток и беспощаден — он с той же легкостью проломит череп наконечником трости, с какой заварит чай, с тем же равнодушием оставит умирать, с каким отложит неинтересную книгу, с той же холодной улыбкой нажмет на детонатор, с какой сделает заказ в кафе. И только у Итана, кажется, иногда получается разворошить осиное гнездо его непробиваемой защиты — вероятно, думал Руди, он просто заранее знает, где спрятаться, в случае атаки.        — Давай сузим круг, — настойчиво сказал Итан, поставив локоть на поверхность стола, подпер щеку ладонью и задумчиво сощурился, взглядом-рентгеном водя по лицу Флориана, — оно английское? Первая половина алфавита или вторая? — Флориан перевернул книжную страницу, в очередной раз игнорируя глупую игру «я угадаю твое имя с двух букв», и отпил маленький глоток остывшего чая. — Ты невыносимый человек, знаешь это? Думаешь, не смогу тебя разгадать, но глубоко ошибаешься — я прекрасно считываю каждое микроизменение в твоей очаровательной мимике. Вот, ты даже сейчас слизистую губ прикусываешь, чтобы не улыбнуться, — Флориан бросил быстрый взгляд на Маркуса, высыпающего большую половину пачки натертого сыра в сотейник с будущим мак энд чиз, перевел на Руди, познающего искусство йоги в стойке ширшасана, вновь на Итана и перевернул новую страницу. — Оно должно быть длинное и очень, очень, очень красивое, — Флориан переложил книгу на стол, поставил оба локтя на край и обнял лицо ладонями, мелодично постукивая подушечками пальцев по скуловым костям, — Фредерик? Джонатан? Тайлер? Киллиан?        — Угадал — можешь идти.        — Ты так каждый раз говоришь, — расстроенно сказал Итан, прикуривая сигарету, и выпустил под потолок дым из приоткрытых губ, — как же бесит, я перебрал все Соединенное Королевство вдоль и поперек — Англию, Шотландию, Уэльс и Северную Ирландию — и неужели ни разу не попал в цель? Ни разу?        — Ни разу.        — Оно длинное? Ну же, всего одну подсказку.        — Никакой личной информации — перечитай список правил.        — К черту правила, — ответил Итан, протыкая пальцем дымное кольцо, и сосредоточил взгляд на потолочных балках, пусть мы обращаемся друг к другу прозвищами, но клятвы точно дали настоящие. — Знаешь, лучше переусердствовать, чем не доделать до конца, поэтому продолжим… следущей страной в списке будет Германия, как тебе?        — Ты сам выкопал себе могилу, кто я такой, чтобы мешать в ней лежать? — Флориан перевел взгляд на глубокую тарелку мак энд чиз, которую поставили перед ним, и отрицательно покачал головой. — Спасибо, я не голоден.        — Конечно, — иронично ответил Маркус, скрестив руки на груди, — у тебя же есть бесконечный чай! Ты пьешь его уже час.        — И что? — Флориан вытянул вибрирующий звонком телефон из кармана пальто и поднялся из-за стола, загибая страницу и захлопывая книгу. — Слушаю, — да, подумал Итан, близость с ним — роскошь, за которую придется многое отдать, возможно, даже жизнь. — Злиться на меня за жестокость так же глупо, как злиться на дождь из-за того, что он мокрый, — сказал он перед тем, как прикрыть дверь в спальной комнате, — разве новый список могущественных врагов не придает Вам иное значение, мистер Морган? Глупые люди проигрывают потому, что не понимают, в какой именно войне сражаются, а мы, гарантирую, сделаем все возможное, чтобы найти себе занятие поинтересней смерти, — послышался смех, тихий и беззаботный, и Итан понял, что это самый прекрасный звук на свете.        Флориан просыпался постепенно, помутненное сознание смогло разобрать только одно: холод. Пронизывающий, нечеловеческий, арктический холод; стучали зубы, ныло тело, немели пальцы, до вспышек зуда под кожей чесались ладони; Почему ничего не видно? Вокруг — кромешная темнота; он и подозревать не мог о том, что мрак бывает настолько беспросветным; медленно приходя в себя, понял, что его заперли в тесном закутке и… связали — в приступе паники он принялся лихорадочно раздирать пальцами то, что сковывало движения; плотный материал трещал и рвался, а когда Флориану удалось высвободиться, его охватил не только адский холод, но и неконтролируемый смех: одеяло, плотное и тяжелое, показалось оковами, приоткрытое окно наравне с влажным воздухом — холодом морга; он сел в кровати поудобнее, подобрав одну ногу по себя, а вторую — вытянув вперед, и тщательно потер ладонями глаза, привыкая к темноте — теперь проглядывались силуэты мебели, ковер на полу, длина коридора, фартук на холодильнике… стоп, Флориан встряхнул головой, точечно прошелся подушечками пальцев по онемевшим плечам и шейным позвонкам, и нахмурился, настойчиво вспоминая последние сутки: команда «отдыхать», долгая поездка с болтливым таксистом до Брадхерст-авеню, с молчаливым — до дома; всему виной — кровь на трости и одежде, понимал Флориан и, набросив на колени одеяло, дотянулся до тумбочки с настольной лампой; тусклый, неприятно-желтый свет ударил по глазам, расфокусированный взгляд наткнулся на красные маки в треснутом кашпо и на записку: «научись принимать комплименты» — выдох через плотно сжатые зубы послышался особенно разъяренным. Богатый словарный запас стремительно сократился до лаконичного «мудак», он потянулся к телефону, посмотрел на часы, на двенадцать пропущенных от Дерека и обреченно застонал, перезванивая.        Ворчливо-бесцветное «мистер Беккер», трехминутная лекция о четком соблюдении правил и молчание в ответ без возможности оправдаться — Флориан сжал пальцами край одеяла до побелевших костяшек и почувствовал, что от стыда кожа лица покрылась холодной испариной; он вдохнул, выдохнул и снова вдохнул, мысленно прогоняя скрежет из пульсирующих висков и крепко зажмуриваясь — перед глазами все еще плыло, тело плохо слушалось, зуд из ладоней никуда не пропал; хотелось расчесать их ногтями до крови, но Флориан сдержался и, прижимая телефон к уху плечом, медленно поднялся на ноги — по позвоночнику пробежала дрожь, голова закружилась, ладонь нашла опору в виде стены; вдох, выдох и снова вдох — он прошел длину коридора за пять с половиной минут, недоверчиво покосился на пачку аспирина и бутылку воды и, прижавшись бедром к краю стола-книжки, поднял дрожащими пальцами крышку-клош — липкий ирисовый пудинг, симпатичный на вид, ароматный, в рамекине ванильный заварной крем; ну, может и не мудак, решил Флориан, терпеливо слушая недовольство Дерека в телефоне, отламывая острием десертной ложки пудинг и поднося к губам; как же, блядь, вкусно.        — Милосердие — роскошь, — сказал Флориан, разводя аспирин, смотря на поднимающиеся пузырьки и проводя ладонью по лицу — собственная кожа показалась злейшим врагом: нижние ресницы мокрые от повышенной влажности, по щекам и подбородку бьет жар, нос закладывает, а горло жжет от неприятного содового привкуса в воде, — передайте общему знакомому, что мне, в отличие от паука, вполне хватает одной здоровой ноги, тогда, как он выглядит так, будто ему необходимы обе руки. Я помню о правилах и законах, мистер Морган, но в воздухе уже пахнет насилием — жду точку на карте.        Флориан сбросил звонок, оборвав Дерека на полуслове, прижался плечом к стене и, вооружившись ложкой, тщательно собрал со дна тарелки карамельный соус, остатки финикового пудинга и ванильного крема из рамекина — гораздо лучше и вкуснее галеты с маринованными огурцами; даже вода, газированная аспирином, лучше того мерзкого чая с… нет, в чашке был не донормил, думал он, опуская грязную посуду в наполненный чистящими средствами таз, стоявший на дне раковины, что-то растительное, отвратительно-мерзкое на вкус и слишком слабое по действию — его отключило всего на два часа, на час и сорок семь минут, если быть точным, но этого времени вполне достаточно для того, чтобы… Флориан потер кончик носа костяшкой указательного пальца, сосредоточил взгляд на двухполосной дороге за окном, на маленьком цветочном магазинчике и поморщился — минус семнадцать минут, если заглянул в соседний книжный, остается полтора часа неизвестности.        На экране мелькнуло лаконичное: «Челси Пирс», Флориан кивнул собственным мыслям, вызвал такси, разгладил ладонями заломы на рубашке, поправил съехавшую пряжку ремня и, подхватив телефон, направился сначала в спальную зону за тростью, позже — в коридор, чтобы обуться и набросить на плечи пальто; судя по отражению в зеркале, карман оттягивало вниз — надев перчатки, Флориан вытянул томик Сомерсета Моэма в потрепанном переплете, задумчиво посмотрел на название романа и обреченно вздохнул, ну, посмотрим, что ты придумал на этот раз.        Сидя на заднем сидении такси, постукивая подушечками пальцев по голове ворона, Флориан Беккер вспоминал время, когда им четверым удавалось находить свободу в напечатанных словах — книги были терпеливыми, не отдавали приказов, не читали нотаций, обложки манили, практически кричали: посетите страну неизведанного, здесь всегда можно спрятаться от страха и найти приют под названием «уединение». Мы — кровожадные хищники, сказал Руди, откладывая в сторону газету, мы никогда не сдадимся, не позволим загнать себя в угол и не станем покорно ждать смерти. Да, если что-то любишь, ответил тогда Итан, то никогда не опустишь рук. Только мы искренне считаем сгущающиеся тучи и неуправляемый хаос — благоприятной погодой, поддержал беседу Маркус, подкидывая монету в воздух. Мы построим новый мир, но сперва сожжем старый, ведь главный плюс власти: умение правильно платить по счетам, закончил разговор Флориан и, прокрутив в пальцах трость, ударил наконечником по монете — она ребром вошла в зеркальное полотно, навеки украшая его трещинами паутины.        Флориан передал водителю несколько купюр, открыл заднюю дверь и вышел на улицу, приподнимая ворот пальто — в нос ударил зловонный парфюм Гудзона, низкое небо, испещренное шрамами-молниями, обрушилось холодным дождем и редким снегопадом, температура воздуха стремительно падала до нуля; отказавшись от предложенного чая в брендированном стаканчике, он опустил локти на опущенную крышу Defender'а, сцепил пальцы в замок и, прижавшись подбородком к костяшкам, спросил:        — План?        — Продуман до мелочей.        — Расстрельная очередь или пытки?        — На ваше усмотрение, мистер Беккер, — Дерек, покрутил в пальцах ручку зонта — дождевые капли, танцуя, взмыли в воздух, — но войти в эти двери мы должны безоружными.        — Тогда меняемся, — Флориан бережно положил трость в багажник, забрал зонт из рук Дерека и, закрыв на кнопку, проверил на прочность, легко оперевшись, — если сломаю — куплю новый, — он проигнорировал мимолетную улыбку Итана и нарочито кивнул в сторону открытой двери и двух мужчин в бронежилетах. — Предвкушаю доброжелательный разговор, — произнес, будто в пустоту, замечая пистолеты в кобурах, и прошел через арочную рамку металлоискателя, — кажется, мы не на переговоры пришли.        — На войне не бывает переговоров, — ответил Итан, игриво подмигнув, и покорно встал у стены, расставив руки и ноги в стороны, — давай, красавчик, на колени и будь понежнее, возможно, отвечу тем же, — ручной металлодетектор дрогнул в пальцах молодого, заметно смутившегося парня — противный писк не стихал ни в области лица, ни шеи, ни рук, ни торса, ни ремня джинсов.        — Заканчивай, Стив, — грозно сказал мужчина в бронежилете, дернув Итана за плечо, развернул к стене лицом и, скрестив его руки на поясе, сковал запястья пластиковой стяжкой, грубо вошедшей в кости до кровоподтеков, — нечего нежничать с отребьем, которому осталось недолго.        — Правда? — нарочито-сахарно спросил Итан, пытаясь пошевелить руками, и медленно выдохнув, прикрыл на мгновение глаза. — Наконец-то отдохну, но прошу зафиксировать: я умру, стоя на ногах, в отличие от тебя, — Флориан подхватил Итана под локоть, чуть наклонил его голову, пропуская вперед, в пространство узкого лестничного прохода, ведущего в подвал, и спустился следом по ступеням, если скажешь, что твой продуманный до мелочей план сорвался… — Florus, душа моя, ты все, чего я когда-либо хотел, ты — мое сердце, здравый смысл и маяк в темноте, потому, прошу, не сомневайся во мне.        — В качестве проверки: главное правило?        — Жизнь Дерека в приоритете, — важно произнес Итан и, спустившись на цокольный этаж, остановился, высматривая в череде дверей с мутными стеклами нужную. — Справимся, любовь моя, не переживай. Из чистого любопытства: пудинг был хорош?        — Для последней трапезы? — уточнил Флориан, подталкивая его вперед, переставляя зонт и одновременно с этим — стараясь не споткнуться на колотом бетоне. — Неплох. Нам сюда, — помещение за ничем непримечательной дверью было маленьким, практически пустым: прибитый к полу стол с металлической столешницей, несколько деформированных стульев, отсутствие окон и вентиляции и шумоизоляция на стенах. — Присядешь?        — С удовольствием, — согласился Итан, коснувшись носком ботинка стула — тот не сдвинулся с места, пришлось садиться, максимально откидываясь на твердую спинку, и пафосно устраивать скрещенные в щиколотках ноги на краю стола. — Прошу простить мои манеры, джентельмены, высокий рост — то еще дерьмо.         Дерек подавил улыбку, перевел взгляд на принесенную ими бутылку бурбона, два бокала и на восседавшего на стуле напротив Вика.        — Мы пришли поговорить.        — Да, Дерек Морган и его верные псы пришли поговорить, охотно верю, — скептично отозвался Вик, кивнув своим людям, — болтливого обыскали?        — Сейчас, сэр, — быстро среагировал парень, подходя к Итану со спины, и нетерпеливо запустил руки в карманы куртки — на столе появилась открытая пачка сигарет, зажигалка, чек из книжного и пачка жвачки, — ничего криминального, сэр.        — Какая дрессировка, — нарочито восхитился Итан, — я бы поаплодировал, но, увы, руки заняты.        — Где еще двое?        — Они мне не подчиняются, — ответил Дерек, разливая бурбон по бокалам, — поэтому, предлагаю перейти к сути…        — Нет-нет, — возразил Вик, переведя взгляд с наполненного бокала на стоявшего у стены Флориана, — буду пить с ним.        — Он не пьет.        — Боится, что вторая нога откажет?        — Непереносимость алкоголя, — спокойно сказал Дерек, обхватывая пальцами край стола до побелевших костяшек — кровожадный зверь внутри грудной клетки Флориана скучающе зевнул и, свернувшись клубком, покорно дожидался приказа; ни один мускул на лице не дрогнул, заметил Итан, повернув голову, как он, черт возьми, это делает?        — Потерпит. Полгорода знает, что ты не жилец, поэтому, если бурбон отравлен — я заберу этого с собой.        — Тогда разговор окончен, — сказал Дерек, поднимаясь из-за стола. — Мы уходим.        — Кто сказал, что вы выйдете отсюда? — удивленно спросил Вик и, поставив локоть на стол, подпер щеку ладонью. — Одного пристрелят, второму переломают кости, остальных двоих — тоже найдем, не стоит переживать, плюс твой сыночек, я слышал, чемпион штата по плаванию; как думаешь, сколько метров он проплывет с дополнительным утяжелением? Сто? Двести? Как думаешь, он успеет вспомнить лицо мамочки перед смертью? Успеет вспомнить, как она пыталась его утопить?        Атмосфера тесной комнаты накалилась молниеносно: воздух заискрил гневом, злостью, агрессией и пока еще не пролитой кровью — Дерек стиснул челюсти, цвет бело-голубых глаза потонул в капиллярных сетях, рука на автопилоте потянулась к револьверу в кармане, но Флориан вовремя успел надавить ладонью на его плечо, не давая сорваться с места.        — Я выпью, — резко сказал он, сканируя взглядом бокалы и бурбон в бутылке, — но правила есть правила: в русскую рулетку играют девятимиллиметровыми.        — Прошу, — голос Вика старчески-хрипловатый, но приказывающие нотки в нем еще теплились, он щелкнул пальцами в воздухе и через мгновение в комнату вошел парень с подносом и двумя стопками, тут же разливая по ним бурбон из первого бокала, — выпьете за мое здоровье, мистер Беккер, — Итан не смотрит на Флориана — тот не смотрит на него, но улыбается простодушно, поднимая со стола стопку, и подносит к губам, отпивая небольшой глоток. Итан, кажется, только сейчас понял значение фразы: «мир трещит по швам». — Прошу, до дна.        — Без шоколада и фруктов? Янки из вас особенно отвратительные и негостеприимные, — искусственно набивая себе цену, сказал Флориан, и Итан заметил, как мелкая дрожь пробежала по его кадыку. Вик брезгливо улыбнулся, повторно щелкая пальцами в воздухе. Нужно что-то делать, понимали оба, но сейчас не могли сделать ничего; у Флориана начали слезиться глаза, пальцы, потянувшиеся к раскрытой плитке шоколада коротко дрогнули. — Гарсон, можете идти, — Итан отклонился на стуле чуть назад, на большее не хватило сил — на его глазах, к черту, на глазах десятка людей, Флориан Беккер продолжал держать лицо и, блядь, убивать самого себя, делая глоток за глотком; Итан почувствовал, как невидимые тиски сдавили ребра, услышал их фантомный треск — он умирает вместе с ним, понимая, что хочет — за него.        — Ничего не чувствуешь? Ничего? — удивленно спросил Руди, ведя подушечками пальцев ровные линии по обнаженному предплечью Итана; промозглый ветер терзал полотно черной ткани, прикрывающей окно, воздух, все еще пахнущий химикатами, забивал носовые перегородки.        — Чувствую, что ты водишь пальцами по моей руке, — честно сказал Итан и, повернувшись на бок, коснулся костяшками его скулы, — чувствую, что у тебя теплая кожа, гладкая и безупречная, слышу прерывистое дыхание… мысленно понимаю, что должен чувствовать возбуждение, но не чувствую его — зато могу сыграть.        — Когда целуешься, тоже ничего не чувствуешь?        — Чувствую ускоренный сердечный ритм того, кого целую, — признал Итан, подперев щеку ладонью, и задумчиво посмотрел на Руди, — а-а-а, ты спрашиваешь о трепете, бабочках в животе и волнующей дрожи? Нет, не чувствую.        — Но… как? Это… это странно.        — Я могу сыграть настолько идеально, что даже самый придирчивый критик не отличит.        — А любовь?        — Дерьмо для натуралов, — ответил Итан, улыбнувшись, и, приблизившись, провел пальцами по волосам Руди, от висков, до макушки и затылка, — мне приятно прикасаться к тебе.        — Почему?        — Ты очень теплый и очаровательно зажмуриваешься, когда вот здесь, — пальцы скользнули по шее, по коже, прикрывающей сонную артерию; появились мурашки, — да, здесь. Что ты чувствуешь?        — Сложно объяснить.        — Должно быть щекотно, разве нет?        — Непередаваемое ощущение горячей волны, протекающей от головы до ног, она дурманит разум, сбивает дыхание, хочется… хочется большего.        — Секса?        — Иди ты, — пробурчал Руди, когда Итан рассмеялся и, притянув к себе, крепко обнял за плечи, — что?        — Еще от тебя приятно пахнет — нравится, когда мои ладони пропитываются твоими духами; ну все, не ворочайся, нужно уснуть до того, как придет дезинсектор.        — К нему ты тоже ничего не испытываешь? Ничего не чувствуешь?        — Он меня эстетически завораживает — могу часами смотреть на то, как он читает, еще — у него идеальный прикус и красивая улыбка, и кожа всегда выглядит увлажненной, и стиль в одежде какой-то, по-особенному, безупречный, и когда он смеется — хочется улыбаться искренне… в латинском языке есть отличное слово: «florus», переводится как «роскошный», «великолепный», «цветущий»… да, идеально ему подходит.        — Доктор Смерть?        — Что?        — Все, что ты перечислил — дерьмо для натуралов.        Первая опустевшая стопка отлетела в стену и, разбившись, мелкими осколками опала на пол; Флориан перевел взгляд на вторую, наполненную до краев, и нерешительно коснулся кончиками пальцев в перчатках тонкого стекла — вязкая, плотная жидкость скользила по горлу вверх-вниз, замирала на соединении ключиц и обжигающей горечью падала в желудок, охватывая судорогой внутренние органы; тошнило, двоилось в глазах, во рту противный вкус алкоголя, дыма и чего-то еще, не менее мерзкого; он спешно перебирал в голове сцены из прочитанных книг и просмотренных фильмов, размышляя о том, что лучше — сесть или остаться стоять на ногах; я умру, стоя на ногах, да, мысленно согласился Флориан — правильный выбор; горло и пищевод начали неметь настолько стремительно, будто по ним прошел не алкоголь, а жидкий лед.        — Одна стопка — один честный ответ. Сделка есть сделка, — язык показался ватным и чужим, он бросил быстрый взгляд на Итана и прикусил слизистую губ, не чувствуя ни привычной боли, ни дискомфорта. Паралитики, чертовы, блядь, паралитики — как бесчестно грабить собственных родителей.        — Тогда жду первого вопроса, — проговорил Вик, водя испытывающим взглядом по лицу Флориана — интересно, его от алкоголя так колотит или все-таки от яда?        — Кто, кроме тебя, видел чертежи? — спросил Дерек, и Итан мысленно приставил дуло пистолета к виску; какая, блядь, разница? Флориан, судя по конституции тела, продержится на ногах максимум три вопроса, тогда, как крупный Вик не почувствует ничего и за десять — нужно переходить к сути, а не мутить воду; пластиковая стяжка прорезала кожу на ладьевидных костях, на пол упали первые капли крови.        — Мои парни видели, — ответил Вик, поднимая стопку на свет, — твоя жена видела, мужики с работы видели; поверь, Дерек, Кристиан очень гордился этими чертежами — настолько, что был готов показать всему миру, — опрокинув бурбон за глоток, он отбросил стопку в стену и постучал подушечками пальцев по столу. — Моя очередь: кому теперь принадлежат земли Джамейки?        — Городу, судя по далеко не самой достоверной информации, — сухо ответил Дерек, рука опустилась под стол, пальцы огладили гладкость рукоятки револьвера через ткань пальто. — Ходят слухи, что на Алана готовят покушение, что ты знаешь об этом? — Флориан глубоко вздохнул, поднимая вторую стопку, не чувствуя тяжести в руке, действуя больше на автопилоте, и, поборов рвотный рефлекс, выпил бурбон до дна; с каждой пройденной секундой он ощущал себя все более и более беззащитным, пальцы, при всем желании, не сжимали ручку зонта, а покорно лежали сверху, коротко подрагивая.        — Как быстро, — рассмеялся Вик и потер ладонью подбородок, — ну раз сделка есть сделка, то отвечу: судя по слухам, его жизнь оборвется на открытии мемориала; как именно, увы, не скажу — не знаю. Моя очередь: кому перейдут активы в случае твоей скорой смерти?        — Тому, кому я доверяю больше, чем себе. Если хочешь уточнений, выпей еще, но сперва вопрос задам я: кто взорвал больницы в Куинсе? — третья стопка, опрокинутая Флорианом, выскользнула из дрожащих пальцев, обжигающе-холодные оковы обвили тело, внутренние органы, перед глазами поплыло пространство, остро почувствовалась нехватка воздуха.        — Перед тем, как прозвучит ответ, — вмешался Итан, придавая голосу скучающую интонацию, стоило Вику приоткрыть рот, — кто-нибудь может прикурить мне сигарету? Вон они, на столе, только прикурите — дальше я как-нибудь сам; да бросьте, весь этот Богом проклятый город знает, что у меня унизительно-патологическая зависимость, а последнее желание никто не отменял.        — Курение убивает, доктор Абрамсон, — сказал Вик, усмехнувшись, и, приблизив к себе пачку, вытянул одну, тут же прикладывая фильтр к нижней губе, — а ответ на твой вопрос, Дерек, предельно прост: взрывы в Куинсе — заказ, который поступил многим предпринимателям анонимно, цена вопроса: десять миллионов, а вот кто за него взялся не знаю… возможно, я, возможно, сам Кристиан, возможно, Джамейки решили развести новую войну… видишь ли, вопрос в том, что находилось под этими землями и что твои щенки выносили из сейфов высокопоставленных европейских господ. Думай, Дерек, думай — поверь, ты прекрасно знаешь ответ на заданный тобой же вопрос, но пропан у Хисса заказывал я — и ты это тоже знаешь, иначе бы не пришел сюда. Пацан твой, кстати, неплохо поработал, но, видишь ли, зря он открыл двери, которые не стоило открывать — ходят слухи, что к привычной награде за его милую головушку прибавилось несколько нулей; поэтому, давай начистоту: он не жилец, как и ты, как и этот окаменевший… а вот с тобой сложнее, — продолжил он серьезнее, повернувшись к Итану лицом, — Алан ясно дал понять, что если хоть волос упадет с твоей головы, то он пересажает всех наших парней и устроит им радушный прием в самых приятных заведениях страны, да и Кристиан, наверное, расстроится, когда потеряет такую милую мордашку. Но — но! — мы можем договориться, доктор Смерть.        — Наконец-то что-то интересное, — скучающе произнес Итан, нарочитым взглядом указывая на зажигалку, — продолжай, я заинтригован.        — Ты укажешь местоположение дешифровщика, отдашь весь имеющийся у тебя компромат и если будешь предельно вежливым и послушным, то заберешь с собой одного из них, — Вик важно положил на стол отполированный до блеска браунинг, ласково огладил пальцем ударно-спусковой механизм и, взяв пистолет в руку, перевел дуло с одного лица на другое, — ну, как тебе предложение?        — Ты правда думаешь, что жизнь одного из них стоит имеющегося у меня компромата? — Итан усмехнулся, запрокидывая голову назад, вжимаясь затылком в спинку стула и, расслабив руки, высвободил из держателя нож-пуукко, позволив остро-наточенному лезвию скользнуть по рукаву до запястья и упереться кончиком в плотно-натянутый пластик стяжки. — Ты глупец, Вик, — он поджал губы всего на секунду, когда с громким свистом пуля вылетела из дула, прошла по касательной, рассекая кожу на височной кости Дерека и вонзилась в стену — нарастающий поток крови начался от кончика брови, миновал выступающую скулу, щеку, шею и впитался в ткань белой рубашки на воротнике-стойка. — Стивен Кинг как-то написал: «Не стоит обращать внимание на пустяки» — я полностью согласен и благодарю за то, что не сломал сигареты.        Вик удивленно приподнял бровь — да, он наслышан о том, что на Дерека работают бессердечные, бесчувственные психопаты, но, неужели, за десять лет не появилось ни одной тончайшей нити привязанности? Выражения лиц — непроницаемые, ни один микро-мускул не дрогнул, ни одной морщинки не появилось на глабеле, ни на один вдох не участилось ровное дыхание; так не бывает, не может быть. Пусть псы Дерека Моргана не ценят друг друга, но вожака и хозяина — должны; хотя… если посмотреть на него, то непонимания еще больше — он не дернулся, не постарался увернуться, не попробовал отклониться на стуле, только рассмеялся в ответ, и смех этот показался Вику безумно-ликующим, будто был раскатом грома в безоблачном небе.        — Нет, правда, сколько я должен выпить, чтобы все это начало меня пугать? — спросил Итан, расставляя руки и натягивая стяжку сильнее — лезвие удачно скользнуло по пластику; еще несколько мгновений, и он освободится. — И, черт возьми, мне дадут покурить сегодня?! — громко и властно, он ударил низким каблуком ботинка по столу с такой силы, что полные стопки, опустевшие бокалы и бутылка бурбона подлетели на несколько сантиметров. — Курить, блядь, хочу! На каком ебанном языке я должен это сказать, чтобы ты щелкнул сранной зажигалкой и дал мне блядскую сигарету?!        — Как же ты заебал, — раздраженно сказал Вик, щелкая зажигалкой, крепко затягиваясь, и, сжимая пальцами фильтр, вытянул руку с сигаретой в сторону.        Несколько секунд ничего не происходило, но потом он судорожно закашлялся, изо рта вместе с густым черным дымом вырвались ослепляющие огненные вспышки — отсутствие вентиляции и сквозняка заставило их замереть перед лицом и опуститься на волосы; Дерек плечом оттолкнул Флориана в сторону, вытянул револьвер из кармана, откинул барабан, задвинул обратно и, взведя затвор, пробил лбы рванувших навстречу парней девятимиллиметровыми; шесть патронов — шесть точных попаданий; нож разрезал стяжку, выпал чуть вперед и только тогда, когда рукоятка знакомо легла в ладонь, Итан поднялся на ноги и одним точным взмахом пробил лезвием сонную артерию мужчины в бронежилете, так и, дружок, кому осталось недолго? На бетонный пол фонтаном хлынула густая, темно-бордовая кровь, он осел на колени, стараясь прижать широкую ладонь к ране и, закатив глаза, рухнул лицом вниз, рассекая лоб о ножку стола.        — Уведи его отсюда, — бросил Итан, нервно глянув на Дерека — в этом взгляде читалось: «оберегай его, пока я не в силах» — и, уперевшись костяшками пальцев в стол, склонил голову, завороженно наблюдая за тем, как Вик в агонии пытался расцарапать ногтями тлеющее изнутри горло, темная кровь, наполненная сгустками, потекла изо рта и носа по подбородку и груди, следом вырвалось облако черного искрящегося пепла. — Бензольная кислота на вкус напоминает дерьмо и, не поверишь, только алкоголь способен его притупить; сейчас ты в полной мере чувствуешь паралитики и горишь, как чучело Гая Фокса, а я стану не только тем, кто взорвет к чертовой матери твой сранный каток, но и тем — чье лицо будет преследовать тебя после смерти. Deal is the deal.        Идя по длинному коридору, массируя пульсирующие запястья, Итан изредка заглядывал в дверные проходы цокольного этажа, отмечая работу Маркуса — ее ни с чем не перепутаешь, всегда идеально выполнена, всегда совершенна в деталях и в совокупности; интересно, сколько горл нужно перерезать, чтобы стать таким профессионалом? Только обращаясь к памяти, Итан мог насчитать полсотни.        Оттолкнув ногой несколько тел на лестнице, он поднялся на первый этаж, осмотрелся по сторонам и, подойдя к пожарной сигнализации, выбил стекло сгибом локтя — под потолком взревела сирена, здание зачищено, Итан внимательно вгляделся в разложенные на посту охраны блоки C-4 с мигающим электродетонатором, размышляя о том, на что Флориан разозлиться сильнее — на паралитики, или на то, что кто-то другой выполнил его работу.        — Два квартала оцеплено, — Итан встряхнул головой, стараясь тщательнее расслышать голос Маркуса в шуме проливного дождя, и прикрыл тыльной стороной ладони глаза от яркости ослепляющих полицейских мигалок, — твой дружок, как всегда, пришел на помощь, — толчок ладони в плечо, и Итан практически взвыл, — иди скажи «спасибо».        — У меня куча дел, если ты не заметил, — очередной толчок в плечо, ладно, решил Итан, дождь может смыть любой позор. — Всегда знал, что купить можно любого, — сказал он, прижимаясь бедром к закругленному капоту шикарного по всем параметрам «Porsche», — и бедняка, и принца, и даже вас, начальник отдела расследований. Благодарю, — вытянув из бордово-красной пачки Davidoff сигарету, сомкнул губами и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма под купол накрывающего голову зонта, — с подиума «Tom Ford» сбежал или этот лоск только для меня?        — «Dolce & Gabbana», — произнес одновременно мелодичный и сладко-прокуренный голос; Энтони Купер элегантно опустил широкие солнцезащитные очки, демонстрируя бушующее море в глазах, и дружелюбно улыбнулся, сбивая изящными пальцами пепел с сигареты в платиновом мундштуке, похожем на ножны. — Рад видеть тебя живым и практически невредимым, — он окинул взглядом кровоподтеки на запястьях, следы стяжки и заостренный кончик ножа, торчащий из-под рукава куртки, — плохой день?        — Риторический вопрос?        — Ты совсем не изменился, — ответил Энтони, проводя свободной от зонта и мундштука рукой по мышино-серому вороту светоотражающего плаща. — Полагаю, Вик Доусон мертв?        — Правда? Откуда информация? — Энтони от неожиданности беззаботно рассмеялся, запрокинув голову, и Итан на мгновение пожалел о том, что его память категорически не поддается форматированию. — Слышал, ты стал совладельцем «Longo and Weidman»        — Слухи быстро распространяются. Приходи как-нибудь, выпишу абонемент, может… вместе потренируемся? — ради всего святого, думал Итан, ему что, придется вытянуть весь воздух из его легких, чтобы он не говорил настолько двусмысленно и наконец-то заткнулся? — Порой, людям нужно чудо… возможно, бутылка виски, возможно, желание выплеснуть агрессию, возможно, прекрасный ужин. Соглашайся — клянусь, что не стану падать на одно колено и читать стихи о твоей красоте… в этот раз.        — Ваш оптимизм удивляет, — Итан сдул столбик пепла, докурил сигарету, бросил фильтр в лужу и вышел из-под зонта, — кажется, вы забыли главное правило, лейтенант Купер: «не стоит заводить дружбу с Вóронами».        — Почему?        — Они — падальщики, — ответил Итан перед тем, как повернуться, открыть дверь подъехавшего Defender'а и, отдав честь на прощание, сесть на заднее сидение. — На меня повернись, — порывшись в саквояже, он вытянул коробку и, подавшись вперед, обхватил пальцами подбородок Дерека, зубами срывая защитный слой и заклеивая рассеченную скулу пластырем, — а теперь, пока я еще добрый и заботливый, ответь на несколько вопросов: какого хера он здесь делает, что ты ему пообещал взамен на помощь, и где, черт возьми, мои сигареты?        — Не смог удержать его от тебя, пообещал раскрытое дело, а твои сигареты в бардачке, — терпеливо ответил Дерек и, дернув головой, вдавил педаль газа, — лучше скажи: какого черта твой план сорвался?        — Не знал, что разговоры о твоем заболевании настолько распространились, — Итан устроился поудобнее, уперся коленями в спинку переднего сидения и нерешительно накрыл ладонью холодную, будто мрамор, руку Флориана. Господи, думал он, дробя взглядом подголовник, вот, что такое стыд: ощущение неприятной липкости, растекающейся по телу, подступающая к горлу тошнота, мерзкий привкус скисшего молока во рту и физическая невозможность повернуться для того, чтобы увидеть. Лучше умереть, признал он, нервно поведя плечом, и перевел взгляд на оконное стекло, надеясь, что мысли растворятся в пролетающем, смазанном силуэте города. Казалось, он впервые чувствовал себя глупо — плохо-продуманный план, неправильная расстановка фигур на доске, полнейшая непоследовательность. Чувство стыда Итану категорически не нравилось — хотелось спрятаться в стене обжигающих душевых струй, в пелене густого пара, тщательно, желательно до крови, разодрать тело жесткой мочалкой, почистить зубы как минимум трижды и истратить несколько бутыльков ополаскивателя.        — Куда тебя отвезти? — спросил Дерек непривычно-неопределенной интонацией, Итан посмотрел в отражение зеркала заднего вида и стиснул челюсти, видя пристально-уничтожающий взгляд, направленный четко на их соединенные руки. — Мне, блядь, повторить?        Итан понял, что правило трех «О» — отвлечь, обескуражить, обезвредить — не сработает, он провел свободной ладонью по лицу, прикрыл глаза на мгновение и выпалил первое, что в голову пришло:        — Что, убьешь меня? — он легко мог перевести тему, сказать, что считывает пульс, что положил руку, не глядя, но это ложь, очередная ложь, от которой уже надоело уставать, за которой уже надоело прятаться, в которую уже надоело верить. — Вот он я — вперед, действуй, какого хера ты молчишь? — голос звучал так, как звучит прохладный ручей, надеющийся омыть постыдную беспомощность, вот только ее пламя не стихало, а сам ручей практически осушился.        — Всех парней в городе перетрахал?        Итан почувствовал презрение — ком грязного снега брошенного в лицо, заплыв в цветущем болоте, прикосновение грязных рук бездомного, требующего несколько долларов на обед, некогда стерильный, а теперь заблеванный кабинет, окровавленные туши на скотобойне… Итан поморщился, презрение было в интонации Дерека, презрение он сам чувствовал к себе.        — Не всех, — ответил он тихо и вновь устремил взгляд в окно. — 37-18 по бульвару Куинс — если не будешь убивать, отвези нас туда, — по ребру ладони скользнуло ощущение гладкого холода, медленно, чуть заметно, Итан прерывисто выдохнул, сжимая пальцами кожу перчаток и укрытые под ней пальцы. — Говорить можешь? — молчание, попытка выдохнуть громче, хватка на пальцах стала крепче.        — Ты знаешь правила, — строго сказал Дерек и, вытянув сигарету из пачки на приборной панели, щелкнул зажигалкой, крепко затягиваясь, — знаешь главное правило и последствия знаешь тоже.        — Я уволен?        — Ты лишаешь себя защиты, поправка: ты лишил себя защиты.        Итан прижался лбом к холодному, запотевшему стеклу, пустым взглядом смотря на мужчину, выгуливающего пса на длинном, потрепанном поводке в непроглядно-темной ночи.        — Вот как, что, даже не возразишь, Наваха? — он усмехнулся, потер костяшкой пальца внутренний уголок глаза и обреченно вздохнул. — Или именно тебе предоставлена возможность привести приговор в действие?        — Итан…        — Нахер пошел — не собираюсь тратить последние часы жизни на пустую болтовню. Засуньте себе в задницу правила, семейные ценности и список сранных угроз — я хочу блядской тишины, — он опустил стекло, поднял с сидения брошенную двумя минутами ранее пачку сигарет и, вытянув одну, прикурил, выпуская облако дыма в стену дождя; если бы у нас был месяц, мы бы стали отличной парой, думал Итан, наполняя легкие дымом, холодом и выхлопами впереди едущей машины, мы снова сироты, у которых есть надежда на жизнь по другую сторону океана.        — Никто не будет приводить приговор в действие, — раздраженно бросил Дерек, обернувшись через плечо на красном сигнале светофора, — почему, черт возьми, ты везде видишь войну?        — Потому что ты воспитал нас солдатами! — резко ответил Итан, одаривая его немигающим взглядом. — Правила, приказы, безоговорочное подчинение — я заебался! Ни деньги, ни власть, ни убийства уже не делают меня счастливым! Я хочу обычной, спокойной жизни без всего этого дерьма, которое ты называешь работой, бизнесом и призванием!        — Ты лишился защиты, сынок, потому, что взял ответственности за себя и поступки. Столько докторских степеней, а в жизни совершенно бестолковый, — с нарочито-отеческой интонацией проговорил Дерек, театрально закатывая глаза, — а на работу, бизнес и призвание ты рвешься сам, — продолжил он строже, смотря в глаза в отражении зеркала заднего вида, — я, если вдруг не заметил, тебя не звал, предлагал остаться в том занюханном мотеле, пожить обычной, спокойной жизнью, но, черт возьми, ты здесь — подумай об этом перед сном, ведь мы же оба знаем, что не каждый цветок сможет прорасти в саду. Старбакс прямо по курсу — заедем?        Итан согласно кивнул, откинулся на спинку сидения и, взяв руку Флориана в две свои, наконец-то осмелился повернуться — высеченное будто из мрамора лицо было обращено к передней спинке, мимика виделась застывшей, кожа влажной, как и волосы, дыхание слышалось ровным, веки опускались и поднимались и только на скулах чуть подрагивали мускулы.        — Хочешь пить? — спросил Итан, подавшись чуть вперед. — Вверх-вниз — да, в сторону — нет, — взгляд Флориана медленно скользнул от крыши автомобиля до спинки сидения. — Чай? — еще раз. — Зеленый? — еще. — С сахаром? — от спинки до приборной панели и обратно. — Хорошо, зеленый без сахара. Да, мы заедем в Старбакс.        Десятью минутами позже Итан, сидя на корточках перед открытой задней дверью, поил Флориана через длинную трубочку, придерживая за затылок, вслушивался в тихий стук кубиков льда на дне и взглядом отмерял, как быстро исчезает холодный зеленый чай без сахара.        — Ненавидишь меня? — в ответ прямой испепеляющий взгляд; как, думал Итан, можно быть практически обездвиженным и при этом — чертовски-устрашающим. — Хочешь спать? — веки плавно закрылись и через мгновение открылись. — Хорошо, осталось двадцать минут пути, — выбросив стаканчик с кубиками льда в урну, он помог ему усесться поудобнее, закрыл дверь и, обойдя машину, сам сел рядом. Вкус свежесваренного кофе показался горьким и неприятным, чрезмерно густым и с крупинками — да, думал он, даже растворимый из автомата на голову выше.        Дождь продолжал барабанить по крыше, поводки циклично сгоняли воду с лобового стекла, небо, черное, низкое, беззвездное давило тяжестью дня на плечи; хотелось спать, накрыться одеялом с головой и провалиться в сон без сновидений как минимум на сутки; ярко-зеленая вывеска на потрепанном временем мотеле на мгновение показалась полярной звездой — теплой, уютной, указывающей дорогу к дому.        — Помощь нужна? — спросил Дерек, отстегнув ремень безопасности, и обернулся через плечо.        — Хочешь, чтобы завтра все твои заводы взлетели на воздух? — вопросом на вопрос ответил Итан, открывая заднюю дверь, беря Флориана за руку и аккуратно помогая встать на ноги. — Достань трость из багажника, — рука, чуть боязливо, легла на талию, почувствовалось нервное передергивание плечами, Флориан сделал шаг и тут же резко выдохнул, когда нога, не почувствовав опоры, скользнула вперед. — Можем еще час в машине посидеть, — сказал Итан, смотря на время на экране телефона, — вернее… минут сорок и тогда ты сам сможешь идти, устраивает? Вот и не дергайся.        — Хочешь, чтобы завтра твой Центр взлетел на воздух? — спросил Дерек, усмехнувшись, и передал трость Итану. — Напиши, когда сможешь, — продолжил гораздо тише и, мягко коснувшись губами лба Флориана, вернулся на водительское сидение.        — Так, — задумчиво начал Итан, — десять шагов до двери, еще двадцать до стойки, еще семь до лифта и минимум тридцать до номера — перетерпишь пятнадцатиминутную близость? — у Флориана получилось закатить глаза, недобро сощуриться и практически произнести губами: «kill me please». — Вот и замечательно, — довольно сказал Итан, сжимая пальцами ткань пальто на пояснице и двигая Флориана ладонью чуть вперед, — хорошо получается, очень хорошо.         С каждым неспешно-нетвердым шагом расстояние сокращалось, как и силы, которых, как оказалось, ничтожно мало; в лифте Флориан обессиленно прижался лбом к холодной стене, закрыл глаза и тут же открыл, понимая, что взрывающиеся в сознании вспышки просто-напросто сведут с ума; вспомнилась ладонь Итана на его щеке — разум тогда взбунтовался, впал в недоумение, а он сам почувствовал и ужас, и отвращение, и брезгливость, и надежду, что к нему снова так прикоснутся.        Путь до номера прошел в буйстве мыслей, терзающих голову дополнительными болью и дискомфортом, дверь открылась с помощью карточки, под потолком взорвались светом лампы, Флориан с трудом прислонился спиной к стене и медленно выдохнул скопившийся в легких воздух.        — Хочешь пить, в туалет?        — Нет, — практически невнятно, но предельно раздраженно; Итан понимающе кивнул и, пойдя ближе, потянул рукава пальто вниз. — Какой несмываемый позор.        — Никто не узнает, — пальто повисло на крючке, Итан опустился на корточки и, приподняв ногу Флориана за щиколотку, снял первый ботинок, — брось, Florus, не худшее наказание — сейчас в ванную пойдем.        — За что? — он дернул рукой — та, словно произошел сбой в системе, шевельнулась только через полминуты, какой кошмар, — Итан усадил Флориана на закрытый унитаз, включил воду в раковине, настроил температуру, поднял с полки запечатанную мочалку-спонж, тщательно ее намочил и поднес к лицу; осторожно придерживая его за затылок, аккуратно касался пористым полиэстером лба, щек, подбородка и видимых участков шеи, стирая выступившие вместе с испариной паралитики, неприятно? — Вода горячая.        — Хорошо, сделаю похолоднее, — пальцы, объятые плотной кожей перчаток, начали сгибаться и разгибаться с привычной скоростью, он мог поворачивать голову, поднимать и опускать плечи, но из-за накатившей слабости каждое движение становилось энергозатратным и как будто — невыполнимым. — Есть хочешь?        — Не голоден, — ответил Флориан неживым голосом, стоило Итану приподнять его лицо за подбородок и пройтись прохладным спонжем по шее и кадыку, — почему он воспламенился?        — Бензольная кислота в сигаретах — стоило только щелкнуть зажигалкой.        — Он мог отказаться.        — Не мог, — Итан открутил крышку круглой банки и нанес на подушечки пальцев увлажняющий крем, — чем больше мелких поручений даешь прислужникам, тем сильнее они хотят власти за спиной покровителя. Ты же видел их — необученные, недисциплинированные, несплоченные… их босс был уже мертв, а они не сложили оружие — огромная ошибка. Вот, теперь гораздо лучше, — тепло сказал он, любуясь больше лицом Флориана, чем проделанной работой, — выглядишь прекрасно. Пойдем? — быстрый взгляд на протянутую руку, медленный выдох, пальцы коснулись ладони, горячей даже, через плотную кожу перчаток.        Итан помог ему устроиться в кровати полулежа, подложил две подушки под лопатки и сам сел рядом после того, как приставил к стене трость.        — Руди в Конкорде, — сказал Флориан, изучая взглядом длину коридора и мебель в кухне, — в клинике, изучающей симптомы потери памяти… там хорошо, много зелени, трехразовое питание, тренажерный зал и бассейн — сто тысяч долларов в год, думаю, потянешь…        — Заткнись.        — Доктор надежная, даже под пытками не признается не тем людям…        — Хватит.        — Бамбуковый лес Сагано — в первую очередь, Амальфитанское побережье — во вторую… у него волосы быстро выгорают, пусть не забывает о банданах и кепках…        — Florus.        — Не делай вид, что ничего не слышал — ультиматум Алана касается только тебя! — Итан ощутил убийственный удар, сначала в лицо, затем в челюсть и в завершении — в солнечное сплетение, как будто реальный и болезненный до нехватки воздуха в легких.        — Думаешь, это мне нужно? — произнес он сдавленно через прерывистый выдох. — Иммунитет Алана? Перевод из одной рабской камеры в другую? Этого я, по-твоему, хочу?        — Не знаю, — честно сказал Флориан и, подняв руку до уровня лица, потер пальцами напряженную переносицу, — может ты хочешь, чтобы мир обратился морем, — предположил он, неуверенно улыбнувшись, и посмотрел на маки в треснутом кашпо — упругие, красные, невероятно-ароматные, будто их только что сорвали с клумбы, — или сам желаешь обратить его в прах… или стать землетрясением, обвалом в горах… в любом случае… Нью-Йорк — именно то место, где приветствуется риск и сбываются мечты.        — Думаешь?        Флориан пожал плечами, съехал чуть ниже по подушкам и, запрокинув голову, пристально посмотрел на пожелтевший от никотина потолок.        — Так в книгах пишут, Доктор Смерть.        — В путеводителях.        — Все книги — путеводители, — он улыбнулся, закрывая глаза и утопая в мягкости подушки; головная боль перестала бить по вискам, но удивляло не это… они выжили, опять, непонятно почему и непонятно зачем.        — Знаешь, чего я по-настоящему хочу?        — Чего?        — Уничтожить все, что ты знаешь и любишь, хочу, чтобы у тебя не осталось ничего, кроме меня.        — В этом мире слишком много типографий и чайных плантаций, Итан, — простодушно сказал Флориан, поворачиваясь на бок, лицом к нему, и обнял руками подушку, — устанешь уничтожать.        — Всегда можно попытаться, — ответил Итан, улыбнувшись, и, сняв куртку, поднял с изножья кровати одеяло.        — Всегда считал, что невероятно, когда степень тупости соответствует росту, но вот он ты… нет, отвали, — Флориан обреченно вздохнул, когда Итан устроился рядом, накрыл их одеялом с головой и, просунув руку между матрасом и изгибом талии, притянул к себе, — жарко, мы задохнемся.        — Бесславная смерть, — прошептал Итан, коснувшись носом кончика носа Флориана, и провел четыре дрожащие линии пальцами по его щеке, — что, даже не отстранишься?        — Климат не позволяет, — сонно ответил Флориан, крепче обнимая подушку, и медленно закрыл глаза, — добрых снов.        Самых добрых, мысленно ответил Итан, обнимая крепче и ласково перебирая пальцами пряди волос Флориана, любовь моя, самых добрых.