Я - человек

(от лица Изабеллы Свон)

      Я покидала Финикс: жаркий, душный и неунывающий город. Меняла его тепло и сухость на холодную сырость Форкса, штат Вашингтон. Всё это делалось ради одного человека - моей мамы.       — Белла, — в тысячный раз произнесла Рене, перед самой посадкой. — Ты вовсе не обязана это делать.       Я посмотрела на неё, встревоженную, с морщинками вокруг глаз от постоянных улыбок, наивными глазами, и на секунду передумала, поддалась своему желанию остаться с ней. Как я покину её — мою любящую, сумасбродную, ветреную маму? Сможет ли она позаботиться о себе? Конечно, теперь у неё есть Фил, и, наверное, счета будут вовремя оплачены, в холодильнике — еда, а в машине — бензин; будет кому позвонить, если она потеряется, но всё же… Сможет ли он справиться с ней?       — Я хочу поехать, — солгала я, отгоняя последние сомнения.       Ложь давалась мне довольно трудно, но в последнее время я так часто повторяла эту фразу, что начала сама в неё верить. Надеюсь она оценит мой подарок им обоим. Теперь её ничто не будет держать.       Рене крепко обняла меня, давая последнюю возможность вздохнуть её тёплый цветочный запах духов, живот скручивало при каждом вдохе, а потом я поднялась на борт самолёта, оставив её позади.       Предстояло провести в воздухе четыре часа до Сиэтла, затем час на маленьком самолёте до Порт-Анджелеса, после — ещё час на машине до Форкса. Летать я не боюсь, но перспектива провести целый час в машине наедине с Чарли, папой, меня немного смущала.       Чарли, конечно, отлично воспринял новость. Он искренне радовался моему переезду к нему и уже успел записать меня в школу.       Но нам определённо будет неуютно вместе. И он, и я — люди, мягко говоря, неразговорчивые. Я знала, моё решение сбило его с толку — как и мама, делать секрет из того, что ненавижу Форкс, я даже не думала. Это, конечно, расстраивало отца, но он стойко терпел пренебрежительное отношение к родному и любимому городу. Меня, да и маму, Чарли любил сильнее.       Порт-Анджелес встретил дождём, что было неизбежно. Я отлично знала куда еду и успела попрощаться с солнцем. Чарли, как и предвиделось, приехал на патрульной машине.       Для добрых жителей Форкса Чарли — шеф полиции Свон. Поэтому, несмотря на скудость своего бюджета, я планировала купить собственный автомобиль, — очень не хотелось разъезжать по городу с красно-синей мигалкой. Не люблю привлекать излишнее внимание.       Чарли скованно обнял меня одной рукой, когда я, споткнувшись, слетела с трапа и врезалась в него.       — Рад видеть тебя, Беллз, — с улыбкой сказал он, привычно подхватив меня, и помог встать на землю. — Ты совсем не изменилась. Как Рене?       — Мама? Всё хорошо. Рада видеть тебя, пап, — «Чарли» я называла его лишь за глаза, мама запрещала неуважительное отношение к отцу. И да, она не всегда отличалась здравомыслием и не сказать, чтобы я чувствовала давление её родительского авторитета, но слушаться временами приходилась. Всё же Рене - моя мама, и это обязывает меня относиться к ней соответственно. Хотя бы временами.       Вещей с собой я взяла немного. Большая часть моего гардероба в Аризоне не годилась для здешнего климата. Мы с мамой перед отъездом пробежались по магазинам в поисках тёплых вещей, но спрос на такой ассортимент в Финиксе минимальный. Почти ничего не нашли — так, пара кардиганов и свитеров крупной вязки, да джинсы. Поэтому договорились, что я докуплю остальное в Форксе или Сиэтле. А пара сумок, составляющие весь мой багаж, с лёгкостью поместились в багажник.       — Я нашел тебе неплохую машину, притом задёшево, — сообщил Чарли, когда мы пристегнулись.       — Что за машина? — интонация, с которой он произнёс "неплохая", прозвучала настораживающе, чем-то отличным от просто "хорошей".       — Вообще-то, это пикап «Шевроле», — немного горделиво ответил Чарли.       — И где ты его нашёл? — скептически спросила я, слегка выгибая бровь.       — Помнишь Билли Блэка из Ла Пуш? — тёплые нотки проскользнули в обычно сухом и беспристрастном тоне Чарли.        Ла Пуш — крохотная индейская резервация на берегу океана, расположенная недалеко от Форкса. Я помню тот пляж и бушующие волны. Дикая стихия, не поддающаяся усмирению человеком.       — Нет, — покачала я головой, чуть хмурясь.       — Мы часто ходили с ним на рыбалку, на побережье, — напомнил Чарли с нажимом.       Так вот почему Билли Блэк стёрся из моей памяти — всегда прекрасно удавалось забывать болезненные для меня воспоминания.       — Теперь он в инвалидном кресле, сам водить не может, — с лёгким налётом печали продолжил Чарли, когда я не ответила. — Вот и предложил мне купить недорого свой пикап.       — Какого он года выпуска? — судя по перемене в лице Чарли, он надеялся, что этот вопрос я не задам.       — Ну, Билли основательно перебрал двигатель, так что ему, по сути, всего несколько лет, — тянучи рассуждал он, немного напрягшись.       Нет, так просто уйти от ответа ему не удастся. Я должна знать, что меня ждёт.       — Когда он его купил?       — Году этак… в 1984, — я уловила как Чарли покосился в мою сторону. Вздохнув, он покорно продолжил: — Кажется, его выпустили в начале 60-х, самое большее, в конце 50-х.       — Чар… папа, я совсем не разбираюсь в машинах, — в ужасе воскликнула я, представив сколько мучений будет с этой грудой старья. — Если что-нибудь сломается, я сама не починю. А гнать его в сервис будет слишком дорого…       — Да ладно, Белла, не бойся. Агрегат безотказный — просто зверь, а не машина. Таких давно уже не делают, — беззаботно махнул рукой Чарли, совсем не разделяя моих опасений.       «Агрегат», — подумала я. Если уж не сам он, то хоть прозвище на что-то сгодится.       — А насколько дёшево это «дёшево»? — тут я не могла идти на уступки. Мой бюджет минимален, а с учетом предстоящих трат и вовсе мизерный.       — Ну, детка, он, в общем-то, уже твой. Подарок в честь приезда, — и Чарли с надеждой на лице покосился в мою сторону. Вот это да! Бесплатно…       — Не стоило, пап, — попыталась возразить я, хотя и была безмерно рада тому, что собственные накопления пока останутся нетронутыми. — У меня есть немного денег, — с нажимом проговорила я, — вполне хватило бы на что-то подержанное.       — Да мне не трудно. Я хочу, чтобы тебе здесь было хорошо, — ответил он, возвращая своё внимание на дорогу. Его щёки слегка порозовели, а уголки губ приподнялись.       Чарли не мастер выражать вслух свои чувства, и эту черту я получила от него по наследству.       — Спасибо тебе, пап. Спасибо большое. Мне, правда, очень приятно, — ответила я, не поворачиваясь к нему, но стараясь звучать искренне.       Пусть я скорее всего сдам на металолом этот "агрегат", но щедрость Чарли и правда стоило поощрить. Да и уточнять, что «хорошо» в Форксе мне не будет никогда, по крайне мере нетактично.       — Ну что ты, не за что, — пробормотал он, ещё более смущённый моим «спасибо».       Обменявшись парой слов о сырой погоде и не зная, о чём говорить дальше, мы замолчали.       Пейзаж за окном оказался прекрасен — даже я не стала бы этого отрицать. Всё вокруг выкрашено в зелёный: деревья, покрытые мхом стволы, их ветви, с которых свисали зелёные «бороды» лишайников; заросли папоротников на земле. Зелёным казался даже сочившийся сквозь листья воздух.       Наконец мы подъехали к жилищу Чарли. Он до сих пор обитал в маленьком домишке с двумя спальнями, который они с мамой купили в первые дни совместной жизни. Собственно, других дней совместной жизни у них и не было — только первые.       Перед этим неизменным домом и был припаркован мой новый, ну ладно, новый для меня, пикап. Покрытый выцветшей красной краской, с большими округлыми крыльями и просторной широкой кабиной — он мне понравился сразу. Непонятно ещё, как он бегает, но представить себя за рулём такой машины оказалось очень просто и приятно. Этот пикап из породы неубиваемых монстров из толстого железа, подобных ему нередко видишь на месте аварии без единой царапины, хотя вокруг валяются обломки разбитого ими в хлам более современного «оппонента».       Конечно, "агрегат" нуждался в покраске, но и так я была в восторге от него: этакий мощный и сильный защитник. Мне подходило — это мой панцирь.       — Ух ты, пап! Здорово! Спасибо! — я даже не старалась сдержать своих восторгов.       Теперь первый день в новой школе пугал меня чуть меньше. Завтра передо мной хотя бы не встанет тяжкий выбор: идти туда пешком три километра под дождем или поехать с Чарли на машине с мигалкой.       — Я рад, что тебе нравится, — проворчал Чарли, опять смутившись.       Как и обычно, я заняла «западную» спальню, выходящую окнами на улицу, в этом доме она принадлежала мне с рождения. Вещи мы перетаскали за один раз. Поставив сумки на пол, я осмотрелась. Деревянный пол, светло-голубые стены, островерхий потолок, пожелтевшие кружевные занавески — всё это как «привет» из детства. Чарли заменил колыбель на большую кровать и поставил стол — вот и все перемены. Легкая ностальгия тронула меня. Воспоминания ранних лет моей жизни, самые яркие, а потому сохранившиеся, пронеслись перед внутренним взором.       Я подошла к столу. Раньше он стоял внизу, в гостиной. Проведя по столешнице рукой, я потрогала треснувший лак, а присмотревшись, заметила закрашенные нацарапанные моим корявым детским почерком буквы — БС. Выполняя условие мамы — всегда быть на связи, Чарли провёл модем и купил подержанный, с виду достаточно древний компьютер. Он и занимал собой стол, когда-то служивший мне местом для игр и творчества.       В углу комнаты приютилось кресло-качалка кажется одного со мной возраста, где-то в семейном фотоальбоме даже завалялась фотография — Чарли, укачивающий меня на нём. Весь этот дом дышал прошлым. Временем, когда я не понимала, почему родители не вместе, но принимала это. Я так любила этот дом и этот город. Пока не выросла. Пока не поняла, что пара солнечных дней — это предел для Форкса, а Чарли с каждым годом всё меньше понимает, как со мной себя вести.       К сожалению, дом имел всего одну маленькую ванную наверху, и мне придётся делить её с Чарли. Я постаралась не слишком придавать этому значения. В конце концов, знала же, на что шла. Не первый раз в подобной ситуации. Справлюсь.       Чарли оставил меня распаковывать вещи и устраиваться на новом месте — для мамы подобное немыслимо. Хорошо наконец-то остаться одной, не напрягать лицо ради улыбок и выражения благодарности. Можно позволить себе мрачно уставиться в окно, глядя на сплошную пелену дождя, и дать паре слезинок вырваться наружу. Выплакаться на полную катушку я смогу вечером, когда перед сном буду размышлять о первом школьном дне.       Средняя школа города Форкс имела численность в триста пятьдесят семь, а со мной триста пятьдесят восемь человек. И все они знали друг друга с детского сада. В небольшом городке все являются неотъемлемой частью жизни своих соседей — не важно, как далеко их дома находятся друг от друга. И вписаться в столь сплочённое общество довольно трудно.       Разложив свой скудный гардероб в старом сосновом шкафу, я решила привести себя в порядок после долгой дороги. Взяв сумочку с банными принадлежностями, отправилась в нашу общую ванную. Посмотрев в зеркало на своё лицо, я увидела себя болезненно бледной. Моя кожа порой очень красива — она чистая, почти прозрачная, но всё зависит от румянца. А здесь, при тусклом освещении ванны, я стала бесцветной.       Разглядывая своё серое отражение в зеркале, пришлось признать: я не совсем честна с собой. Не только внешность мешала мне вписаться в социум. Если уж я не смогла найти свою нишу в школе, где было три тысячи учеников, то каковы шансы успеха здесь?       Проблема в невозможности найти общий язык с ровесниками. Или я просто плохо сходилась с людьми в принципе. Ведь даже с мамой, самым близким мне человеком, у нас не всегда выходило взаимопонимание. Есть вероятность, что я ещё не встретила «своих» людей, которые бы видели мир так же, как и я. Мои взгляды на жизнь отличались от позиции гормонально нестабильных взоров подростков. Я не пью, не курю и не увлекаюсь веселящими веществами. Да, хотелось бы хоть раз попасть на вечеринку, устроенную моими одноклассниками, но в прошлой школе не удалось найти родственную душу, что позвала бы меня на такое мероприятие. Да я и не особо усердствовала в поиске.       Мои страхи и смущения никогда не способствовали наведению мостов с другими людьми. Надеяться, что, заинтересовав кого-то сама по себе, дождусь первого шага от этого человека и тем самым обзаведусь друзьями — это моя тактика.       Ночь прошла плохо. Выплакав все обиды на несправедливый мир, на себя, добровольно подписавшуюся жить в этом мерзком холодном городе, и на будущих одноклассников, которые, без сомнения, сначала набросятся на меня как оголодавший пес на свежую кость, а обглодав, выбросят и забудут, я всё равно не смогла заснуть. Дождь моросил за окном и мелко барабанил по стеклу, а ветер завывал и раскачивал деревья, стоящие непозволительно близко к дому. Форкс вполне оправдал мои ожидания. Усталость доконала меня где-то после полуночи, и я провалилась в дрему, дергаясь и просыпаясь, казалось, каждые полчаса.       Густой туман — вот и весь утренний пейзаж встретивший меня из окна спальни.       Неловкий завтрак с Чарли вышел мирно, я ещё не привыкла к нему, а он не вспомнил какого это жить с кем-то, что поспособствовало тишине между нами. Перед уходом, — дом он покинул первым, отправившись на службу, — Чарли пожелал мне удачи в школе. Поблагодарив его вслух, я мысленно усмехнулась: никакие пожелания не помогут мне спокойно пережить этот день.       Приезжать в школу слишком рано не хотелось, но оставаться в доме и разглядывать старые фотографии, висевшие в гостиной и прихожей, больше не было сил. Вчерашняя светлая грусть улетучилась, уступив место раздражению от беспокойной ночи. Надев куртку, а судя по ощущениям — скафандр, я вышла наружу, в дождь.       Он едва моросил и не смог промочить меня насквозь, пока я запирала дверь и прятала ключ под крыльцо. Хлюпанье по лужам новых непромокаемых ботинок действовало мне на нервы. Вот бы услышать нормальный хруст гравия под ногой!       «Ты сама так решила», — про себя проворчала я, раздражаясь сильнее.       В кабине, слава Богу, было тепло и сухо, и это хоть как-то примирило меня с ситуацией. Бывший хозяин, или Чарли, пытался навести чистоту, но коричневая обивка сидений ещё хранила запах табака, бензина и мяты, на мгновение воскрешая воспоминания из прошлого. К моему облегчению, двигатель, оглушительно взревев, завёлся сразу, очевидно он умел работать только на пределе громкости.       Найти школу было несложно, хотя я никогда раньше её не видела. Как большинство значимых зданий в этом городе, она располагалась рядом с шоссе. Если бы не дорожный указатель «Средняя школа г. Форкс», я там ни за что бы не остановилась, — группа почти одинаковых зданий из красного кирпича не вызывала никаких ассоциаций с образованием. Вокруг оказалось столько деревьев и кустарников, что я не сразу оценила истинный размер территории.       Покружив вокруг здания в поисках указателей, всё же заметила табличку «Администрация» и припарковалась рядом. Парковка пустовала, скорее всего я поступала не по правилам, но запретительных знаков видно не было. Если нужно, они меня предупредят, не могу же я быть ясновидящей? Нехотя покинув уютную кабину, я пошла прямо по дорожке, вымощенной камнем и окружённой тёмными кустами.       Войдя в помещение, увидела комнату, разделённую пополам длинной стойкой, на которой стояли проволочные корзины с бумагами. Позади стойки располагались три стола, за одним из которых восседала крупная рыжеволосая женщина в очках. Одетая в простую лиловую футболу с коротким рукавом, она казалась обычной и не вписывалась в образ человека, занимающего ответственную должность. Думая так, я сразу почувствовала себя городской модницей.       Женщина подняла взгляд от компьютера, видимо услышав хопок дверью.       — Чем могу помочь? — её голос звучал слегка раздражённо.       — Я Изабелла Свон, — сказала я, и в её глазах тут же отразилось понимание. Меня ждали, я была, без сомнения, темой для разговоров. Дочка шефа полиции и его сбежавшей взбалмошной жены наконец-то вернулась под отчий кров.       — Конечно, — в интонации женщины появилась учтивость. Порывшись в шаткой кипе документов на своем столе, она выудила оттуда нечто и нарочито аккуратно положила свой «улов» на стойку. — Вот твоё расписание, а это карта школы.       Я просмотрела расписание, ознакамливаясь со списком предметов, а после выразительно бросила взгляд на карту. Женщина тут же предложила мне помощь. Я благодарно кивнула, даже умудрившись выдавить улыбку. Надеюсь, получилось естественно. Она выделила фломастером нужные здания и короткие маршруты между ними, попутно кратко объясняя, что в каком корпусе находится. Поблагодарив за помощь, я поспешила уйти, успев услышать в спину пожелания хорошего первого дня.       Когда я вернулась к своему пикапу, парковка уже потихоньку заполнялась спешащими на учебу студентами.       Влившись в поток, объехала вокруг школы. Большинство машин на стоянке — «старички» вроде моего пикапа, и это внушало немного уверенности. Народ тут явно обходился без понтов. Самой дорогой и красивой машиной был блестящий «Вольво», он здорово выделялся на общем фоне своей новизной.       Чтобы не выставлять себя в дурацком свете и не давать моей неуклюжести лишний повод проявить себя, я постаралась запомнить хотя бы часть карты в машине. Моя память, тренированная жизнью в одном доме с Рене, могла вместить в себя несколько пунктов плана передвижений по школе. Относительно разобравшись в расположении корпусов и кабинетов, я начала собирать вещи в сумку. Поправив парку и натянув капюшон как можно глубже, я сделала глубокий вдох, прежде чем вышла из машины.       Здания школы видимо воспитало не одно поколение: на его стенах в некоторых местах имелись небольшие рисунки-граффити, на других — вырезанные на кирпиче надписи. Углы корпусов крошились, красуясь сколами. Очередной контраст с Финиксом. Там администрация не позволяла себе пренебрегать капремонтом, меценаты требовали отчета за каждый цент, который пожертвовали школе. А Форкс похоже жил своей обособленной жизнью, либо не имея бюджета, либо не желая напрягаться.       Обойдя здание кругом, я заметила белую квадратную табличку с чёрной цифрой «3» в центре, висящую над дверью одного из корпусов. По мере приближения моё дыхание становилось всё чаще, я волновалась из-за новой главы в моей жизни. Менять что-то сложно, а я, привыкшая к обыденности, плохо переносила перемены, всегда накручивая себя чуть ли не до истерики. Постаравшись успокоиться, я вслед за двумя спинами в бесполых плащах скользнула внутрь.       Классная комната оказалась маленькой. Шедшие передо мной остановились в дверях, возле длинного ряда крючков на стене, и повесили плащи. Это оказались две девочки, одна — блондинка с фарфорово-белой кожей, а другая — русоволосая, так же бледноватая на вид. Что ж, по крайней мере, я не буду здесь выделяться отсутствием загара.       Последовав примеру девушек, я избавилась от парки: повесила её на крючок. Встряхнув влажными волосами, чуть поморщилась от неприятного ощущения, и сидящие за передними партами зашептались. Смущение поднималось из глубины души. Мне казалось, на меня смотрели все в классе, оценивали, обсуждали, смеялись. Отделив проходной лист от карты, я подошла к столу учителя, табличка на нём гласила «Мистер Мейсон». Преподаватель, высокий и лысеющий мужчина, без стеснения окинул меня взглядом, как только прочёл фамилию в поданном ему формуляре. Неудобств от этого прибавилось, и я ощутила, как щёки начали гореть. Мистер Мейсон неопределённо хмыкнул, но представляться перед классом не заставил, просто отправил занимать пустующую заднюю парту, вернув подписанный лист.       Одноклассники, несмотря на трудности глазеть на меня сидя спиной, каким-то образом всё равно умудрялись это делать. Я не поднимала глаз от списка литературы, выданного учителем, испытывая ужасную неловкость от такого навязчивого внимания. В этом семестре мы изучали Бронте, Шекспира, Чосер и Фолкнера. Всё это я уже читала. Значит, будет время разобраться в здешней программе и привыкнуть к школе. Нужно только уговорить маму прислать мои старые эссе.       Просидев весь час уткнувшись взглядом в парту, я старалась слушать только речь учителя. Но шёпот учеников отвлекал. Я ничего не могла поделать с собой, думая, что все разговоры в классе обо мне. Представляла, как они критикуют мою внешность и стиль, как насмехаются над моими попытками спрятаться от их глаз.       Звонок с урока казался спасением. Я и не заметила, как просидела словно деревянная статуя всё время. Но оказалось, что мои мучения не закончились. Через проход к моему столу наклонился долговязый парень с проблемной кожей и лаково-чёрными блестящими волосами.       — Ты Изабелла Свон, верно? — вопрос прозвучал дружелюбно, и я чуть-чуть расслабилась, решив поговорить с ним. В конце концов, не я ли ждала первого шага от людей, а этот парень не казался подлым — он скорее из разряда тех, кому всё любопытно и интересно.       — Белла, — исправила его я. Все и каждый в радиусе трех парт тут же развернулись посмотреть на нас.       — Где у тебя следующий урок? — спросил он, не переставая дёргать язычок молнии на своей сумке.       Пришлось лезть за расписанием в сумку.       — Политология у Джефферсона, в шестом корпусе, — я очень старалась говорить твёрдо и не мямлить, перекрывая грохочущий стук пульса в висках.       На нас глазели, уже не стесняясь, заставляя меня ощущать себя тем самым боа из Гарри Поттера*.       — Я иду в четвёртый, могу показать тебе дорогу… — да-а, очень дружелюбный. — Я Эрик, — добавил он, стушевавшись.       Было неловко и приятно одновременно, может стоит присмотреться к этому парнишке: друг здесь мне не помешает.       — Спасибо, — поблагодарила я и неуверенно улыбнулась, стараясь казаться приветливей.       Взяв куртки, мы покинули корпус. На улице всё ещё шёл дождь. В какой-то момент мне показалось, что несколько человек позади идут слишком близко к нам, стараясь подслушать. Я передёрнула плечами.       Такое внимание в некотором роде льстило, если бы я не понимала временности этого явления, то, возможно, возгордилась своей возросшей популярностью. Но, к сожалению, им всем интересны лишь слухи, грязные секреты или просто новый человек, как добавление к их устоявшейся социальной общине, но никак не возможный друг или суперинтересная личность.       — Здесь совсем не похоже на Финикс, правда? — неуверенно спросил Эрик.       — Абсолютно, — немного сухо ответила я, стараясь не оглядываться каждую секунду.       — Там ведь не так сыро? — было видно, что парень совсем не знает, как завязать разговор, и старается выехать на самой банальной теме — погода.       — Да, там дождь идёт три-четыре раза в год, — ностальгически ответила я, на миг прикрывая глаза и вспоминая жар солнца, сухость раскалённого воздуха и запах плавящегося асфальта.       — Ничего себе! И как же это? — поразился мой собеседник, поворачивая ко мне голову.       — Солнечно, — ответила я, пожимая плечами.       — А ты не очень-то загорелая, — хмыкнул Эрик.       Конечно он не мог не уделить этой важной детали внимание. Ему вообще говорили, что критиковать внешность девушки, да ещё и в глаза, не этично?       — У меня мама — наполовину альбинос, — с сарказмом ответила я, пытаясь скрыть обиду. Эрик лишь недоумевающе посмотрел на меня в ответ на эту реплику.       Мы обогнули кафетерий, направляясь в сторону спортзала, если я правильно помню карту. Эрик проводил меня до самых дверей, хотя цифра «шесть» на углу здания была видна издалека.       — Ну, удачи, — произнёс он и, когда я протянула руку к двери, с надеждой добавил: — Может быть, у нас ещё какие-нибудь уроки совпадут.       Улыбнувшись краешком губ, больше из благодарности, чем из-за желания вновь встретиться, я вошла внутрь.       Остаток утра прошёл так же, как начался. Учитель тригонометрии, мистер Варнер, которого я всё равно возненавидела бы только за то, что он вёл ненавистный мне предмет, единственный из всех преподавателей поставил меня перед классом и попросил представиться. Я что-то мямлила, краснела и в конце, возвращаясь на место, запуталась в собственных ногах. Выставить все свои худшие качества за какие-то несколько минут — просто здорово, Белла, отличная презентация себя, ничего не скажешь.       В каждом классе находились смельчаки, желающие познакомиться с новым человеком поближе, быть в числе первых, кто узнает хоть что-то от источника. Они неизменно улыбались, предлагали свою помощь, благодаря чему карта оставалась в рюкзаке. И, естественно, каждый считал своим долгом спросить, нравится ли мне Форкс. Я улыбалась в ответ, благодарила провожатых, стараясь запомнить хотя бы их лица, а также врала о своём восторге от этого городишка. Совесть меня не мучила.       Быть невидимкой надоедает: мне, как любому человеку, нужно внимание и общение. Так что я поставила себе задачу в новой школе — не допустить повторения ситуации, как в Финиксе. Я не могу позволить себе быть частью безликой массы, которой даже пообедать не с кем. Если для этого нужно притворяться и врать, что ж, так тому и быть!       Прозвенел звонок, и девушка, сидящая вместе со мной на тригонометрии, с улыбкой предложила показать мне кафетерий. Настало время ланча. Моя провожатая была совсем крошечной — на полголовы ниже меня, а мой рост всего метр шестьдесят. Неукрощённая копна тёмных вьющихся волос, впрочем, сглаживала разницу в росте. Весь путь она болтала о школе, учителях и незнакомых мне студентах, оставалось лишь улыбаться и кивать в нужных местах — большего от меня не требовалось. Небольшая передышка в нескончаемом потоке вопросов, которые за сегодняшнее утро сыпались как из рога изобилия ото всех провожатых.       В кафетерии она привела меня к длинному столу, в конце которого мы сели. Он был занят её многочисленными друзьями, каждого из которых мне представили, но новые имена мгновенно вылетели из головы. С противоположного конца кафетерия помахал Эрик, парень с английского. Он явно жалел, что сидит не с нами.       За знакомством и неторопливым поеданием пищи я иногда переводила внимание на то, что происходило вокруг. Во-первых, любопытно, новое место всё-таки. Во-вторых, стоило приглядеться к студентам и обстановке, чем быстрее привыкну, тем легче будет притворяться счастливой от пребывания в этой школе.       В очередной раз повернув голову, я увидела их.       Они сидели в самом углу, рядом с крайним окном, так далеко от меня, насколько это вообще было возможно в длинном зале. Их было пятеро. Они не таращились на меня, как остальные, так что я могла беспрепятственно их рассматривать, не опасаясь встретить заинтересованный взгляд в ответ.       Хотя из-за большого расстояния разглядывать их пристально и уловить каждую мельчайшую деталь было довольно трудно, но в моей голове смогла сложиться общая картина. Никогда, нигде, даже в кино и тв-шоу, я не видела таких красивых людей. Недостатки, которые у других, обычных, людей считались бы именно портящими внешность факторами, у этих ребят переходили в достоинства.       Например, одна из двух сидящих за тем столом девушек, с уложенными ёжиком чёрными, цвета вороньего крыла, волосами, миниатюрными чертами лица да и роста явно крохотного, совсем не казалась лилипуткой, коротышкой, с негармоничным строением лица и тела. Нет, она словно сошла со страниц сказок о феях, маленький, идеальный человечек.       Вдруг она дернула головой, что-то сказала всем сразу и, взяв явно недоеденный ланч, порхнула к стойке с подносами. Она шла грациозно, ей очень шел невысокий рост, да и всё в ней смотрелось правильно. Я проводила девушку-фею взглядом, а потом вернулась к её столику.       Там осталось четверо: трое парней, разные во всём, начиная от телосложения и заканчивая цветом волос, и девушка-блондинка. Она смотрелась в этом кафетерии неуместно, словно богиня Афродита спустилась с Олимпа и проведывает нас смертных. Ей стоило красоваться на глянцевых обложках журналов, подиумах Парижа и рядом с красавцами вроде Бреда Питта.       Золотистые волосы девушки мягко завивались на спину, ниже лопаток, а гордо вздёрнутый идеальный носик был отвёрнут от соседей за столом в сторону окна, на которое и был устремлён её взгляд. Длинная шея, некоторые называют такие лебедиными, держала красивую голову ровно, мне даже показалось, что девушка ни разу не шелохнулась с момента ухода маленькой феи.       Рядом сидящий с ней здоровяк, гора мышц, по-другому и не скажешь, встряхнул своей тёмной, с мелкими кудряшками, головой и положил блондинке на плечо свою большую руку. Девушка вздохнула, повернулась к парню и закатила глаза. Я видела, как он хулигански подмигнул ей, растеряв свой свирепый, из-за телосложения, вид.       Второй парень, высокий блондин, с которым говорила черноволосая фея перед уходом, был не так мускулист, как его кудрявый сосед, но и худым я бы его не назвала. Он явно скучал, уголки губ были опущены, взгляд переходил с потолка на стены, со стен — на столик с едой, потом вновь на потолок. Студентов он или не замечал, или сознательно игнорировал.       Третий парень отличался от остальной четвёрки. Если они хоть как-то походили друг на друга, цветом волос или ростом, то пятый член их компании выделялся.       Явно выше блондинов, на полголовы так точно. Волосы, уложенные в творческом беспорядке, поблёскивали медным цветом, переливаясь всеми оттенками бронзы при малейшем его движении. Неимоверно худой. Длинные, как будто предназначенные для игры на музыкальных инструментах пальцы щипали булочку, кроша её. Как и остальные за этим столиком, парень являл собой образец красоты, но казался явно младше остальных. Я даже не бралась сравнивать, кто красивее — он или блондинка.       Но в чём-то главном они были схожи. Все четверо бледны, как мел, бледнее любого в этом зале, бледнее меня — почти альбиноса. Несмотря на разный цвет волос, у всех очень тёмные глаза, а под глазами — мрачно-багровые, как синяки, тени. Словно ребята не спали ночь или каждый получил по перелому носа. Однако их носы совершенно ровные и прямые.       Переводя взгляд с одного на другого, я любовалась ими и недоумевала, почему столь красивые люди не привлекают максимум внимания. Особенно худощавый парень и девушка-модель, уж вокруг них просто обязаны кружить поклонники, это закон жанра.       — Кто они? — спросила я свою новую знакомую, чьё имя позабыла, а сейчас и не вспомнила бы, даже зная его точно. Она проследила мой взгляд, и тут один из парней неожиданно посмотрел на неё — тот самый, высокий и с бронзовыми волосами. Это длилось какую-то долю секунды, а потом его тёмные глаза встретились с моими.       Он тут же отвёл взгляд, опередив меня, хотя я в припадке смущения отвернулась сразу. Во время этого краткого, как вспышка, контакта его лицо не выразило ни капли интереса, что на мгновение задело меня. Моя соседка прыснула от смущения, вместе со мной уставившись в стол.       — Это Эдвард и Эммет Каллен, а ещё Хейлы — Розали и Джаспер. Та, что ушла — Элис Каллен. Они все живут с доктором Калленом и его женой, — всё это она произнесла чуть слышным шепотом.       Я искоса глянула на красивого юношу. Он вернулся к своей булочке, продолжая её крошить. Его идеально очерченные губы двигались, он коротко посмотрел на своего крупного мускулистого соседа и вновь на стол, продолжая что-то говорить. Его соседи никак не реагировали, разве что здоровяк усмехнулся, что-то отвечая, его губы еле двигались.       «Какие странные, редкие имена», — подумала я.       Такие были в ходу у наших дедушек. Но может быть, это здесь в моде провинциальные причуды? Я, наконец, вспомнила, что мою соседку зовут Джессика — вот уж воистину обычное имя. Дома, в Финиксе, у меня в классе были две Джессики.       — Они… симпатичные, — выдавила я, пытаясь говорить не с таким восхищением, которое чувствовала на самом деле.       — О да, — Джессика снова прыснула, — но ходят они только друг с другом — Эммет с Розали, а Джаспер с Элис. И живут тоже все вместе, — её голос, казалось, выплеснул всё негодование и шок маленького городка по этому поводу.       Справедливо говоря, и в Финиксе такая семья вызвала бы пересуды да сплетни. Вновь кинув взгляд на интересующий меня столик, я совершенно неосознанно понадеялась, что высокий красивый парень не занят одной из красавиц его компании.       — Которые из них Каллены? Они что-то не похожи на родственников.       — А они и не родственники. Доктор Каллен совсем молодой, ему, самое большее, чуть за тридцать. Они — приёмные дети. А вот блондины — Хейлы — действительно брат и сестра, двойняшки. Доктор взял их на воспитание.       «Благородно», — отметила про себя.       — Староваты они для воспитанников.       — Ну, сейчас уже да, Розали и Джасперу исполнилось восемнадцать. Но с женой доктора Каллена они живут с восьми лет. Она — их тётя или что-то в этом роде.       — Вот здорово! Они так заботятся о детях, хотя сами ещё молодые, — высказалась я, действительно удивляясь и восхищаясь отважностью этих людей.       Не представляю, чтобы у меня хватило смелости взвалить на себя заботу о чужих детях в молодом возрасте: я с мамой-то не всегда справлялась, а она похлеще некоторых гиперактивных подростков.       — Пожалуй, — неохотно согласилась Джессика, и у меня создалось впечатление, что ей почему-то не нравятся доктор и его жена.       Судя по взглядам, которые она бросала на их отпрысков, причиной могла быть зависть. Вполне естественно, я тоже не отказалась бы от внешних данных блондинистой модели и бойфренда вроде того красивого юноши.       — Думаю, миссис Каллен просто не может иметь детей, — добавила Джессика с таким видом, словно это как-то могло обесценить доброту молодых супругов. На самом деле это говорило лишь о том, что они не стали жить для себя, а посвятили молодые годы чужим детям. Такие люди заслуживали уважения, а не порицания от несовершеннолетней школьницы. Но говорить это Джессики в лицо я не осмелилась. Ссориться из-за незнакомцев с новой знакомой не практично.       Пока мы вели разговор, я то и дело скашивала взгляд на Калленов и Хейлов. Они всё так же сидели, не особо заинтересованные в еде, почти не общались друг с другом.       Девушка, Розали, положила голову на плечо здоровяка, видимо Эммета, продолжая смотреть в большое, во всю стену, окно. Джаспер, иногда поправляя свои светлые волосы, поглядывал на часы, висящие над входом в кафетерий, а Эдвард, окончательно раскрошив булочку, теперь водил пальцем по поверхности стола, разгоняя крошки вблизи себя.       — А они всегда жили в Форксе? — спросила я. Не думаю, что смогла бы пропустить такую ослепительную семейку в свои прошлые приезды.       — Нет, — ответила Джессика таким голосом, словно это должно быть очевидно любому, даже такому новичку, как я. — Два года назад приехали откуда-то с Аляски.       Жалость и облегчение окутали моё сердце.       Жалость вызвал рассказ Джессики, судя по изложенным фактам и тону, которым она говорила о них, город всё ещё не принял Калленов. А облегчение — от того, что «собаки» обглодают меня быстро, ведь я не самая интересная личность этого города. И возможно, только возможно, на факте «новичков» я смогу сблизиться с кем-то из этой пятёрки. Вряд ли, конечно, это будут двойняшки, — ребят с такой канонной внешностью «суперзвезд» я опасаюсь, — а вот девушку-фею в подруги я не прочь записать.       Пока я их разглядывала, младший Каллен поднял глаза и встретил мой взгляд, причём на этот раз с явным любопытством. Я быстро отвернулась, но мне показалось, он словно ожидал чего-то. Возможно, ему надоело, что я пялюсь на их столик уже добрых минут двадцать? А может, моё дыхание перехватило, я заинтересовала его сама по себе?       — А этот парень с рыжеватыми волосами — он кто? — спросила я, решив подтвердить свои догадки. Я покосилась краем глаза в нужную мне сторону. Он по-прежнему смотрел на меня, но не просто разглядывал, как все остальные, — судя по лицу, он был чем-то раздосадован. Я снова отвернулась, успев заметить, как здоровяк что-то говорит с широкой улыбкой.       — Эдвард. Он, конечно, шикарный, но не трать на него время. Парень упорно ни с кем не встречается. Очевидно, девушки здесь недостаточно хороши для него, — она фыркнула, скривившись.       Видимо, её уже успели отшить. Я постаралась сдержать улыбку и снова взглянула на парня. Он отвернулся к брату-здоровяку и, судя по тому, как округлилась его щека, тоже улыбался.       Через пару минут парень с блондинистыми волосами, Джаспер, что-то сказал остальным, и они одновременно поднялись из-за стола. Их компания двигалась очень изящно, даже накачанный здоровяк. Невозможно было наблюдать за этим без ощущения собственной ущербности.       Эдвард на меня больше не смотрел.