Я - человек

(от лица Эдварда Каллена)

      Добравшись до отеля, Эсми ушла в свой номер, грустно улыбнувшись нам. Я и Эммет последовали её примеру. Брат так и не заговорил. Мы переоделись, по очереди приняли душ и тупо пялились в работающий телевизор, убивая время.       Тишина, окружающая нас, звенела от напряжения, а настроение стремительно катилось вниз. В моей голове все ещё звучали отголоски письма.       Я пытался понять – почему? Что держало Элизабет рядом с чудовищем? Что помешало ей бросить Мейсона и переехать в Чикаго? Подать на развод? Начать новую жизнь?       Не знаю, сколько времени прошло с тех пор как мы вернулись. Эммет перестал бессмысленно пялиться в голубой экран и просто лежал на кровати, изредка закрывая глаза. Я теребил браслет, который носил с двенадцати лет, и думал. Он не представлял из себя ничего особенного, обычная веревочка с маленькими подвесками. Эммет, Розали, Джаспер и Элис подари его мне на Рождество. Джаспер тогда посмотрел мне в глаза и сказал:       — Он будет напоминать тебе о нас. О том, что ты не один.       В период моих терзаний по поводу влюбленности в Бенджамина и неправильности этого чувства, такой подарок затронул меня сильно. В тот момент, смотря на них – моих братьев и сестер, я решил, что буду нормальным.       И нарушил обещание через два года, устав бороться с собой, признав – я отличаюсь от других.       Стук в дверь прервал оглушающую тишину. Я вздрогнул, выныривая из мыслей, Эммет сел на кровати, хмуря брови. Мы продолжали молчать.       Встав, я пошел открывать, даже не спрашивая кто за ней. Там стояла Эсми.       В руках она держала два небольших бумажных пакета, немного хмурилась, но старалась улыбаться хотя бы губами. Я отступил на шаг, пропуская её внутрь.       Эсми окинула комнату взглядом, задержала его на полулежащем Эммете и разбросанной везде одежде. Она задумчиво кивнула, не говоря ни слова, остановилась около журнального столика и сгрузила свою ношу на него.       Брат тут же поднялся с кровати и, сделав пару шагов, уже помогал маме разгружать пакеты. Я принялся делать поверхностную уборку. Более явной просьбы нам не требовалось.       Мы продолжали молчать, делая все в тишине, слова нам были не нужны.       Напряжение, висевшее в воздухе с самого нашего выхода из кабинета мистера Янку, постепенно рассасывалось, оставляя после себя небольшой осадок печали и обиды. Эсми, улыбаясь, наблюдала за моими хаотичными движениями и спокойным, занятым делом Эмметом. Она выглядела уверенней, что ли, чем когда только постучалась в дверь.       Разгрузив пакеты, брат предвкушающее потер руки. Мама принесла ужин, как сделали для неё вчера мы. Быстро переставив столик в нужное место, между кроватями, мы принялись за еду.       Запеченный картофель со стейком был изумителен, как и свежевыжатый апельсиновый сок. Он, пожалуй, единственный за этот день, кто смог сто процентно приносить только отличное настроение, не перемежая его с паршивыми новостями или горькими эмоциями.       Наевшись, я уже не был столь загружен сегодняшними событиями. Меня начинало отпускать. В конце концов, у меня есть Каллены – уж они на первое место будут ставить благополучие своих детей, пусть и приемных, а не непонятно чьё.       — Нам стоит поговорить, — сев прямо, решительно сказала Эсми.       — О чем? — тут же нахмурился Эммет.       Он, как и я, не горел желанием обсуждать те факты, что всплыли на зачитывании завещаний.       — О ваших родителях, — твердо ответила мама. — У вас явно появились вопросы, не дающие покоя. Или мысли, мучащие вас. Расскажите мне, я хочу помочь.       — Мам, — усмехнулся я, — ты не та, кто должен давать нам ответы. Да и навряд ли сможешь.       — Нужно хотя бы попытаться, — морща лоб, сказала она. — Даже если ответов нет, вам станет легче. Не стоит все держать в себе.       — Я лишь хочу понять, что не так с моими родителями, — тихо произнес Эммет. — Почему она не отказалась от меня ещё тогда, когда писала это чертово завещание?       — Что было в том письме, милый? — Эсми взяла его за руку, с участием смотря в глаза.       — Извинения, — хмыкнул здоровяк. — Мать объяснила, что вовсе не хотела детей, но отец не позволил сделать аборт, мол «что люди скажут». Она родила, но денег по-прежнему не было, и только благодаря тому, что молоко у неё не пропало, я не умер от голода. Она не любила меня, Эсми, — Эммет посмотрел прямо в глаза маме. — Она прямо об этом написала: «я тебя никогда не любила, всю жизнь все делала для него, для Джона, ты результат его прихоти, а не моей».       Эммет покачал головой, вырывая свои пальцы из рук Эсми.       — Она написала, что отец так и не нашел постоянный заработок. Если с деньгами она могла меня выносить, то без них это становилось труднее. Джон МакКарти не решал проблему, тогда Маргарет МакКарти сделает это за него и избавится от лишнего рта.       Брат посмотрел на нас с мамой и, горько искривив рот, спросил:       — Так почему она не отдала меня? Зачем было поступать так жестоко и обрекать своего, пусть и нежеланного, ребенка на мучительную гибель?       — Осуждение, — тихо ответила Эсми. — Ты сам сказал, твой отец был одержим чужим мнением. А отдать собственное дитя на усыновление – это порицается всегда и везде.       Эммет закрыл лицо руками и застыл. Он не ответил маме, но и не стал спорить. Просто молчал, скрывая от нас свои эмоции. Эсми решила дать ему переварить все самостоятельно, и обратилась ко мне:       — А ты? Я видела как тебя подкосили слова миссис Мейсон в письме. Почему?       — Она могла жить, Эсми, — усмехнувшись, больным голосом ответил я. — Она могла жить, просто уйдя от него и переехав в Чикаго. Я запустил пальцы в волосы, растрепав их ещё сильнее.       — Я люблю тебя, Карлайла, Элис, Эммета и Джаспера. Господи, я даже Роуз люблю, но Элизабет… Она моя мама, которая всегда была рядом и заботилась обо мне, которую я боготворил. Я думал, нам некуда идти, думал она не может найти места, где безработный Мейсон нас не найдет. Но оно было, это место, черт возьми!       Под конец я сорвался на крик. Испугавшись своих действий, я отшатнулся от Эсми и виновато опустил голову.       — Прости.       — Мальчики, — заговорила Эсми. Её голос звучал взволнованно, она говорила с опаской. — Я хочу кое-что вам рассказать. Учитывая истории ваших семей, возможно, это поможет вам.       Она сглотнула и чуточку отодвинулась от Эммета, с которым сидела на кровати. Он отнял лицо от рук и внимательно посмотрел на неё.       Эсми сложила руки на колени, крепко переплетая пальцы. Она вся как будто сжалась, но лицо у неё выражало полную решимость.       — Особенно это полезно услышать тебе, Эдвард, — Эсми подняла глаза на меня, — может, ты найдешь в этом рассказе ответы на вопросы, которые хотел бы задать своей маме.       Набрав в грудь побольше воздуха, мама устремила взгляд в стену рядом с входной дверью.       — Ваш отец не первый мой муж, до него я уже была в браке однажды, — её голос словно лишился всех эмоций, он звучал серо и безлико. — Но Карлайла я знала с шестнадцати лет. Вы же знаете, он старше меня на два года. Я сломала лодыжку, неудачная игра в волейбол, и меня принимал доктор Херинс, у которого проходил практику молодой интерн Карлайл Каллен, летом подрабатывающий в перерывах между учебой.       Эсми улыбнулась, всего на секунду, но так тепло, что тревога немного отпустила меня.       — Естественно я влюбилась в этого красавчика, — усмехнулась она, — но он был так поглощен своей работой, что замечал только мою поврежденную конечность, и ничего более. Я видела и любовалась им весь остаток лета, пока не зажила моя нога, и он не вернулся к учебе. Следующие несколько лет я больше не встречала его. В восемнадцать родители настояли на выгодном браке с Чарли Эвенсоном, которому уже было около тридцати. Если точнее, двадцать семь, и он служил в армии. Мои родные собирались объединить маленький семейный бизнес с его родителями. Всех все устраивало, кроме меня. Я хотела поступить учиться, познать жизнь и, возможно, ещё раз встретить свою подростковую любовь. Но никому не было дело до моих желаний и амбиций. Бизнес родители собирались оставить моему новоиспеченному мужу и внукам, я по их словам не годилась на подобную работу, женщины не могут управлять таким серьезным делом. Мне указали мое место – дома, вести домашние дела, ждать мужа со службы и рожать детей.       Эсми печально улыбнулась нам, наконец перестав напоминать восковую куклу с неживым голосом. Она посмотрела мне в глаза и произнесла:       — Через месяц после свадьбы он впервые ударил меня.       Эти слова отозвались болью в груди. Я поддался вперед и хотел оказаться рядом, чтобы защитить, обнять. Эммет опередил меня и пододвинулся к маме, взяв её руки и спрятав в своих широких ладонях.       — Я рассказала все матери, показала синяки. Он бил профессионально, не трогал лицо, в основном страдал живот, ребра и ноги. Мать не стала защищать меня, — горькая складка меж бровей выступила сильнее. — Она сказала, что я сама виновата, что чем-то разозлила его. Что я не должна была никому говорить об этом, иначе у Чарли будут проблемы, а они ему не нужны. Мне просто стоит стать более мягкой, понимающей и поддерживать его во всем, выполняя все его прихоти. Моя обязанность как его жены – делать его счастливым.       Раньше Эсми всегда светилась. Не было такого дня, чтобы она внезапно впадала в апатию. Стоило маме лишь слегка нахмуриться, Карлайл начинал кружить вокруг неё, выспрашивать в чем дело и как он может заставить её улыбаться. Я не придавал его действиям большого значения, считал это проявлением Высшей любви… Это оно и было, правда имело более глубокие корни, чем простое чувство. Карлайл наверняка знал о первом браке Эсми и был в курсе наклонностей её недомужа, пытаясь компенсировать её страдания в прошлом подобным поведением в настоящем.       — Мне было всего восемнадцать, — мама продолжила говорить, опустив голову, — я ничего не знала о жизни и браке. Было логично попросить совета у матери, это естественное желание и действие… И слушаться мать тоже правильно и естественно. Жаль, что их советы не всегда направлены на благо своих детей, а может она считала, что так помогает мне? Неважно, я её послушалась и стала стараться отдавать всю себя Чарли. Мыла, готовила, убирала и выполняла любую его просьбу…так я прожила два года. Не смотря на мои старания, он продолжал меня бить, а я следовала совету матери, считая это нормой, частью семейной жизни…       Эсми подняла голову и посмотрела на меня:       — Я не знаю, почему так поступила твоя мать, не ушла от твоего отца, но могу предположить. Она не знала, как можно жить по-другому. Боялась уйти, надеялась, что все изменится. А возможно, твой отец грозился убить её, забрать тебя или ещё что-то ужасное. Она могла быть психологически зависима от него… К сожалению, мы не знаем и никогда уже не узнаем этого.       Груз в груди становился тяжелее. Не только Элизабет страдала от бесчинств мужа, но и Эсми. Светлая, добрая и невероятно уязвимая Эсми… Когда-то я поклялся себе, что никогда в жизни не подниму руку на женщину, что бы она мне не сделала. Сейчас я повторил эту клятву, прибавив к ней несколько слов: «постараюсь не допустить и не закрывать глаза, если подобно случится рядом со мной!».       Я понимал, Эсми старается объяснить мне, что иногда у женщины нет выхода. И я понимаю, слышу её и проникаюсь этой болью, несправедливостью и ужасом… Правда легче от этого не становится, только хуже, ведь оказывается страдал ещё один близкий мне человек. Слава богам, что хотя бы Эсми выжила в подобном аду.       — Понимание неправильности происходящего приходило ко мне постепенно, — продолжила свою историю мама. — Не может быть нормальным, когда один человек причиняет другому боль систематически и периодически даже получает от этого удовольствие. Ненормально, что человек обвиняет в своей несдержанности того, кого избивает. Я приходила к этому своим умом и на примере других. У меня были друзья, общие наши друзья с Чарли, собственных мне иметь запрещалось, и я видела – у них все по-другому. Я слышала, как они обсуждают недопустимость насилия в семье, порицают случаи, о которых знают, и мой муж в этот момент с ними соглашается. Он не возражает им, а тоже осуждает. Именно тогда я поняла – то, что делает Чарли неправильно. А когда набралась смелости и залезла в интернет, чтобы почитать о подобных случаях, убедилась, что и незаконно.       Эсми усмехнулась на наши недоверчивые лица. Как можно не знать о таком? СМИ, телевидение, да тот же интернет – везде говорится о подобном, неужели ни разу она не читала и не слышала ничего по этой теме?       — Я любила читать книги, а не смотреть телевизор. Слушать музыку, а не новости. Рисовать, а не сплетничать с соседями. Я жила в замкнутом мире, который создала сама. Мой психолог, к которому мне пришлось обратиться позднее, объяснила это тем, что я потеряла доверие к внешнему миру и закрылась от него. Мать, не поддержавшая меня, друзья, не заметившие изменений во мне или сигналов о помощи, муж, который предал меня с самого начала. Я перестала доверять людям, я закрылась и наслаждалась пустотой без зла, хотя бы какое-то время.       Эсми вынула свои руки из сомкнутых ладоней Эммета и сложила их на своем животе. Её лицо приобрело выражения ужасного горя, а глаза слезились.       — Я ушла от него. В один из дней мне стало дурно, и я не могла далеко отойти от унитаза все утро. Любой запах причинял ужасный дискомфорт. Чарли картинно посочувствовал мне, сказал вызвать врача и пообещал, что не придет домой вечером ночевать, у него встреча с друзьями. Мне стоит переболеть одной, а то вдруг это заразно. К обеду мне стало резко лучше, словно не я выблевала недавно весь ужин. Решив не откладывать, я вызвала такси и поехала в больницу. Только услышав мои симптомы, врач улыбнулся и отправил меня на анализы, а после в женскую консультацию. «Скорее всего вы беременны», — сказал он мне. Я нервничала весь день, пока ждала результатов. Мне должны были позвонить с утра и сообщить точный диагноз. Но, не смотря ни на что, я уже была счастлива и желала этого малыша. Во мне всегда присутствовала тяга к детям и с того момента, когда я начала осознавать симпатию к мальчикам и интерес к отношениям, я поняла ещё одно – я хочу своих детей. Так что, не смотря на отца этого гипотетического малыша, я уже хотела его и начинала любить.       Мама посмотрела на нас и печально улыбнулась. В её глазах горела боль от раны, что никак не затягивалась.       — Утром позвонил врач и сказал немного, но очень точно: "Поздравляю, Вы беременны". Тогда же, стоило мне положить трубку и осознать услышанное, я решила подать на развод и уйти от мужа. Не дожидаясь Чарли, я собрала все вещи, которые мне были необходимы, документы, собственные сбережения и позвонила единственному человеку, который сказал мне ещё на свадьбе «я помогу, в любой момент, даже если мы перестанем дружить». Мне кажется Джанес поняла ещё тогда, что за человек Чарли, но, зная о договорном характере свадьбы, не устроила скандал. Это все равно ничего бы не дало.       Эсми покачала головой, и печально хмыкнула, прерываясь на секунду.       — Она ответила быстро и моментально согласилась меня принять. Я рассказала ей все – от побоев до беременности. Она поддержала меня, пообещала убежище на сколько оно мне потребуется и помочь найти работу, на первое время. А так же нашла адвоката, который поможет развестись. Мы зафиксировали следы побоев, собрали историю моих попаданий в больницу, а друг Джанес — хакер, даже нашел одну видеозапись. Когда мы с Чарли отмечали первую годовщину нашей свадьбы, он вышел из себя прямо у ресторана. Сказал – я заигрывала с официантом, и избил меня на заднем дворе. Люди, проходящие мимо, даже не думали помочь, а кто хотел, уходили, стоило им узнать, что он мой муж. Тогда мне тоже пришлось обращаться в больницу, и характер ран был схож с предыдущими случаями. Не смотря на ярую борьбу моих родителей и Чарли, их заверений, что я сумасшедшая и просто клевещу на мужа ради сомнительного совместнонажитого имущества, нас развели. Суд встал на мою сторону и предписал Чарли не приближаться ко мне ближе, чем на двести метров.       Эсми осунулась и словно потеряла себя. Она стала тусклой. Воспоминания причиняли ей боль, не столь сильную, как когда она проживала их в реальности, но очень ощутимую. Меня рвало от желания прекратить эти терзания, но я знал – открытая рана продолжит кровоточить и ныть, если её не обработать, заранее выпустив весь гной-боль.       — После всей нервотрепки, я спокойно начала работать администратором в салоне красоты, придерживалась предписаний врача, радовалась беременности и готовилась к родам. Чарли узнал о моем положении на седьмом месяце. Кто-то из его друзей видел меня на улице с животом, весна, тепло, ничто не скрывало, какой он большой. Чарли ждал меня у дома Джанес, та решила, что лучше будет нам вместе пожить, пока я твердо не встану на ноги, да и мало ли что может случиться. Чарли требовал, чтобы я вернулась к нему. Угрожал забрать сына или удавить ребенка, если родится девочка. Глумился, что мать-одиночка никому не нужна, и я помру нищенкой, вместе с приплодом, ведь мои родители полностью на его стороне. Я не поддавалась, не шла на разговор, не собиралась ему уступать. Он сорвался. На полной улице людей, где есть камеры, он ударил меня впервые по лицу, а когда я потеряла равновесие и упала, пнул в живот.       По щекам Эсми катились слезы. Тихие, не сопровождающиеся всхлипыванием и шмыганьем. Она говорила и плакала, а голос насквозь пронизанный страданиями, закрадывался внутрь моего сознания, лишая воли. Я еле сдерживал слезы. Я был в ужасе и осознавал, если у нас нет старшего брата или сестры, бывший муж Эсми сделал самое ужасное, что только мог…       — В больнице ничего не нашли, сказали, мы в порядке, небольшие колебания сердца, не более. Но через месяц у меня случились преждевременные роды. На свет появился мальчик, я назвала его Адом. Он был слаб, еле дышал сам, постоянно температурил. Я держала его на руках от силы пару раз, Адом находился в боксе, который поддерживал в нем жизнь на должном уровне. Но это не помогло… Мой мальчик умер, прожив всего неделю.       Больше она не сдерживалась и зарыдала. Эммет моментально оказался рядом, обнимая её за плечи. Я тоже не смог усидеть на месте, быстро переместившись на соседнюю кровать. Прижавшись к Эсми с другого бока, я помогал качать её. Она рыдала, повторяя – «Адом».       Я чувствовал её боль. Я видел этого мальчика её глазами. Я не знал, как облегчить её страдания.       Плечи Эсми тряслись все сильнее, всхлипы стали походить на захлеб, и она перестала получать воздух.       — Тшш, — зашептал Эммет, — Эд, воды!       Я тут же отстранился от них и направился к графину с водой, стоящему рядом с входной дверью на тумбочке. Налив больше половины стакана, я вернулся к Эсми как можно быстрее. Дрожь не оставляла её, она захлёбывалась рыданиями и еле могла держать стакан, брату пришлось помогать ей. Стуча зубами, Эсми все же выпила немного воды.       — С-спа-сибо, — всхлипывая, сказала она.       — Нам жаль, мам, — прошептал Эммет, продолжая обнимать её.       — Мы не можем понять твою боль, но можем её разделить и попытаться справиться с ней вместе, — сказал я, присаживаясь перед ними на колени.       — Спасибо, — вздох, — мальчики. Вы все, — всхлип, — постепенно излечили меня от того ужаса. Я помню Адома, и всегда буду любить его. Но вы помогли мне жить дальше, вы дали мне вновь стать матерью, и я люблю вас не меньше.       Мы вновь обнялись, Эсми все ещё мелко дрожала.       — Вы должны ещё кое-что знать, — отстранившись, произнесла Эсми. — Я очень тяжело переживала потерю малыша и, не смотря на помощь Джанес, не смогла оправиться. Я пробовала покончить с собой. Я собиралась сброситься с моста, но меня спасли… Карлайл проезжал мимо и увидел девушку, готовую прыгнуть вниз. Он стянул меня с перил и отругал. Отвез в больницу, куда перевелся буквально на днях и принудительно заставил дежурившую ночную смену меня осмотреть. Я рассказала ему обо всем. Я не думала тогда, что передо мной моя подростковая любовь, он был просто человеком, который был добр и почему-то заботился обо мне просто так, как не смогла сделать моя семья. Больше мы не расставались, — Эсми грустно улыбнулась. — Сперва общались, он помогал мне пережить трагедию. После подружились, он был со мной, когда я узнала о своем бесплодии. Осложнения во время родов дали побочный эффект. Когда ему предложили должность в более престижном месте, он позвал меня ехать с ним, и я согласилась.       Эсми посмотрела на нас с опаской и тревогой.       — Мы любим тебя, мам, — сказал я, получив согласный кивок от Эммета. — И мы не знаем, но понимаем – тебе было невыносимо тяжело, так что твои поступки неудивительны. Люди и из-за меньшего совершают самоубийства. У каждого свои причины и мотивы, свой градус терпения и выносливости, твое отличие лишь в том – нашелся человек, способный тебе помочь.       Эсми, слушая меня, вновь заплакала. Но эти слезы отличались от тех, что она пролила совсем недавно. Это были слезы облегчения.