Осечка

Больше они с Даичиро не общались. Тот написал ему пару вялых СМС, но в них сквозило не раскаяние, а скорее надежда на то, что Джоске перебесится и забудет. Когда этого не произошло, Даичиро нашел себе занятие поинтереснее, а Джоске отходил месяц. Он поверить не мог, что когда-то ему было хорошо и весело рядом с этим человеком, но память нарочно подбрасывала самые болезненные кадры. Как старая, пережеванная кинопленка. Иногда Даичиро всё ещё пропадал на день-другой после выходных, а затем заявлялся весь помятый, но это случалось всё реже. Потом у него появилась девушка — поговаривали, что милая, но Джоске слышал, как строго она отчитывала Даичиро по телефону — и игры для него действительно кончились. Это отец выбрал для сына невесту. После выпуска Даичиро женился на ней, и Джоске больше ничего о нем не слышал. Сейчас он думал о работе. Он закончил академию и устроился в полицейский участок на севере города, где проходил практику во время учебы, поступил на госслужбу. Дали жилье. Пустое и казенное. Джоске не верил, что задержится здесь надолго, не верил год за годом. И вот ему двадцать четыре, а квартира всё такая же пустая и казенная. Он так и не решился навести в ней уют, заставить вещами, к которым можно привязаться. Ему нравилось, когда квартира выглядела немного нежилой — так, будто он мог собраться и уехать в любую минуту. Его никто не остановит. По праздникам он приезжал в Морио, встречал старых друзей. В прошлый раз навестил Окуясу. Тот отремонтировал дом, открыл свой ресторан морепродуктов, научился готовить; и выходило так вкусно, что Коичи с Юкако заказали ему часть фуршета на свою свадьбу. Джоске чуть не прослушал тосты за молодоженов, пока уплетал вместе с Окуясу его королевские креветки в красном вине. Но молодожены тоже хороши: даже не дали толком за них порадоваться. Юкако и Коичи вернулись в Морио, чтобы пожениться в родном городе, а потом снова укатили заграницу в свадебное путешествие. Мама Джоске и отец тоже не теряли времени — родили ему младшего брата. Крохе скоро четыре года. Джоске любил привозить брату необычные игрушки и сладости, а потом смотреть, как он счастливо носится с ними по дому, сметая всё на своем пути. Так носился когда-то и Джоске. Странно. Когда-то его семьей были мама и дед. Потом — только мама. И вот их уже четверо под одной крышей. Трое. Джоске выбрал другую крышу над головой. Он говорил себе, что в Токио больше возможностей, больше денег, которые можно присылать семье. Отец хорошо зарабатывал, но Джоске не мог не помогать. Настал его черед обеспечивать маму. У него есть семья, любимая работа, деньги и пустота. Когда его вечер бывает особенно паршивым, и пустые жестянки от пива выстраиваются в ряд сами собой, Джоске вспоминает стрельбу, вспоминает тир, но он никогда не тянется к пистолету в нерабочее время. С него хватит пальбы на службе: перестрелки случались нечасто, но запоминались надолго. Потом приходилось стирать форму. Он ругает себя за то, что пьет; за то, что курит, но это всё равно происходит, и уже давно. Сигареты Seven Stars и зажигалка который год лежат в ящике его рабочего стола. Тем вечером он идет покурить у своего излюбленного фонаря после работы. В спешке хватает зажигалку, но забывает сигареты. Его замечает прохожий на улице. С сигаретами, но без зажигалки. Это Джотаро. *** Это невыносимо. Джоске страшно рад, что встретил его, и дико напуган — своей же радостью. Прошло восемь лет. Джотаро тридцать шесть, и он не сердится на него за подростковые выходки. А может, просто не помнит. Нечего так радоваться. Не такой уж веский повод. Подумаешь, объявился. Зато теперь есть, с кем курить и ходить по барам. Зато теперь Джоске остро ощущает, что это была не подростковая выходка. Тогда, в шестнадцать. Иначе бы он забыл и не вспоминал. Иначе не было бы этой истории с Даичиро. Иначе бы он стыдился. Теперь Джотаро не стыдно. Он смотрит на него так, как ни за что не взглянул бы в Морио. Он смотрит, когда они курят у фонаря, когда сидят в баре, когда Джоске соглашается подняться к нему в квартиру, а потом Джотаро валит его на диван и оказывается между его ног. Джоске пытается противиться, но выходит никудышно. Он хочет этого. Ему снова страшно. Он лежит на диване с закрытыми глазами и сжимает руки в кулаки: боится схватить Джотаро за голову и выдрать ему клок волос, боится до упора насадить на себя, пока у того не перехватит дыхание, и больше всего боится забыть, как выглядит его лицо, как звучит его имя. Джоске открывает глаза и видит перепачканное лицо Джотаро. Покрасневшее от алкоголя, но невозмутимое. Будто он в жизни не делал ничего правильнее. Боже, что Джоске натворил. Наврал, что у него кто-то есть. Снова называл его на «Вы». Но когда Джотаро притянул его к себе, Джоске снова почувствовал себя на шестнадцать, в нос ударил запах табака и алкоголя. Больше никакой мяты. Больше не от кого прятаться. Но он чуть не сделал Джотаро больно. Маленькая месть ведь так и не удалась. Он мог бы воспользоваться им, а потом сказать: «Всё нормально», «закрыли тему». Пускай они будут в расчёте, и тогда Джотаро может валить хоть на другой край света. Джоске уже забыл, и он не собирается бередить старую рану. Нет. Всё ведь так хорошо начиналось. Это напоминало дружбу. Напоминало родство. А потом Джотаро спустил курок. Джоске нелепо извиняется, выметается в коридор, застегивает джинсы, напяливает ботинки. Джотаро не понимает, что с ним, но это неважно. Он слишком пьян, и Джоске надеется, что к утру он всё забудет. Простит ему ещё одну подростковую выходку. Он уходит до того, как снова промахнется. *** — Ты выдержал то, что было в Морио. Значит, выдержу и я. Он уже и забыл, что Джотаро бывает настойчив. Забыл, какие у него крепкие нервы. И Джоске сдается. Уже нестрашно. С Джотаро — нестрашно. Он едва может вспомнить, зачем избегал его. Зачем две недели подряд ходил в гей-клуб. Наверное, хотел посмотреть на мужчин, которые не боялись. Он каждый раз замечал стеснительных, которые явно пришли сюда впервые, и они слишком напоминали его самого в юности; замечал развязанных гуляк и богатеньких сынков, которые здесь явно давно, и они слишком напоминали Даичиро. Джотаро не напоминает ему никого. Он позволяет ему вкусить другой жизни: вспомнить шум и вечеринки, грохот музыки и толпы, вспомнить времена, когда Джоске это нравилось. А потом уводит его прочь, возвращает в настоящее. Они заваливаются в пустую квартиру Джоске, и он снова чувствует жар, о котором почти забыл. Сейчас ему всё равно, где он. С ним Джотаро. Он с ним, когда Джоске просыпается; когда его ранят при исполнении, и ночью он корчится от боли, сжимая руку Star Platinum; когда он получает медаль и невероятно щедрое предложение по работе. «Это в Саппоро», говорит Джоске и боится, что сейчас заплачет от смеха. Нет, это какая-то злая шутка. Сначала Джотаро уезжает от него, а теперь он хочет уехать от Джотаро. Джоске не уверен, что будет теперь. Он благодарен Джотаро за то, что тот был рядом, пускай и запоздало. Наставлял, как прежде, и дал силы поверить заново: в себя и в людей. «В целом свете нет ничего добрее». Но Джоске не может просить, чтобы Джотаро был рядом и дальше: это эгоистично. У него свой мир, старый и нерушимый. И тут врывается Джоске со своей жаждой нового, со своей новообретенной смелостью. Может быть, они встретились только за тем, чтобы снова разойтись. Джотаро показал ему новый путь, новый мир. Разве этого не достаточно? До Саппоро лететь два часа. До отправления рейса — наверное, минут десять, а Джоске уже десять раз пожалел о своем решении. Недостаточно. Никогда не будет достаточно, и он понял это только сейчас. Он отдал бы всё, чтобы время сжалилось над ним и обратилось вспять. Но ему придется идти дальше. Новый путь рядом с ним — будет рядом, что бы Джоске ни решил, — сидит в соседнем кресле, как ни в чем не бывало, и они летят в Саппоро вместе. *** Джотаро всё-таки уволился из своего университета и устроился в Университет Хоккайдо. Джоске бы представил, что рыдала вся кафедра морской биологии, но он знал, что коллеги Джотаро не очень-то эмоциональны. Зато профессор обещал, что для Джотаро всегда найдется место на кафедре. Вот он, наверное, скучает больше всех. Их совместная с Джотаро монография наделала немало шума в научной среде, и профессору пришлось почивать на лаврах одному — ходить по конференциям в Токио, давать комментарии... Впрочем, Джотаро всегда недолюбливал публичные мероприятия. И он почему-то никогда не говорил, что в научно-исследовательских институтах бывает круто. — Завтра презентуем руководству прототип нового пистолета, а я только вчера из него стрелял, — хвастается Джоске. — Мне финальные тесты доверили. Знаешь, какое классное чувство? Он уже сотню раз перекатывался с бока на бок, измял все простыни, всю подушку. Наверное, нечаянно измял бы и Джотаро, но тот читал. Это означало, что весь остальной мир для него не существует. — Не представляю, — говорит он и перелистывает страницу. — О, ну конечно. С твоим-то стандом и сверхточностью. — Джоске ворчит и опять переворачивается. — Ух… переживаю, блин. После сто первого переворота на бок Джотаро понимает, что дело серьёзное. Он откладывает книгу. — Ты переживал меньше, когда бросался под пули и станды. — Начальник строгий! Мы уже полгода этот проект тянем, а он до сих пор... не очень меня жалует. Говорит, я пока никак себя не проявил. Видать, решил, что я здесь по блату. Джотаро нетактично молчит. — А разве нет? — Ладно, отчасти. Да, Сугимото помог мне устроиться, но... это не значит, что я бездарь. Все упражнения за рекордное время отстреливаю. А начальник всё равно иногда подойдет и ехидно спросит, кто учил меня так стрелять. — И что ты отвечаешь? Джоске ухмыляется. — Это всё дед. Джотаро легонько шлепает его по плечу. — Значит, он был бы разочарован, что ты так долго не мог попасть по крысе. — Но я попал. И спас тебя. — Тогда ты переживешь завтрашнюю презентацию. Джотаро кладет книгу на прикроватный столик, выключает лампу. Джоске разом выдыхает всю тяжесть завтрашнего дня. — С тобой... — Он сжимает и разжимает пальцы, смотрит на свою руку, на силу в ней. Перчатка Crazy Diamond тонко светится в полумраке. — Наверное, с тобой я могу всё. Нет ничего добрее. Но его сила не только в станде. Джотаро молчит и накрывает его одеялом. — Даже заснуть? — Ага. Кажется, он сказал что-то сопливое. Джоске лежит с широко открытыми глазами и пялится на Джотаро, как идиот. Когда Джотаро это надоедает, он шутливо складывает из пальцев пистолет и направляет ему в лицо. — Тебя вырубить, или ты сам? Джоске усмехается, сдувает с его пальца несуществующий дым. Он зарывается пальцами в темные, вьющиеся волосы Джотаро, закрывает глаза и целует его. До завтра. С ним он не промахнется даже в темноте.