Осечка

Окуясу просил его не увлекаться, но он увлекся. Иногда они покуривали вместе после школы, но Джоске не чувствовал зависимости. Коичи предупреждал их, чем это грозит, сыпал медицинскими терминами и цифрами — говорил словами Юкако, — но не вмешивался. Когда они закончили школу, Коичи поехал в Италию: он отлично сдал экзамены по языку и выиграл грант на обучение. Юкако сказала, что будет ждать его. Окуясу остался в Морио, пошел работать сразу после школы. Устроился в местное рыболовное хозяйство, а иногда помогал в ресторане у Тонио. Они всей компанией уговаривали Окуясу сдать экзамены в университет — просто попробовать — но тот решил, что не создан для этого, и ему лучше начать зарабатывать. Он хотел помогать отцу, отремонтировать дом. А может, даже купить новый. Джоске поступил в полицейскую академию в Токио. Поначалу было страшно. Рядом ни мамы, ни друзей, никого: он остался один на один с пустой съемной квартирой. С тоской по родному городу. Он пытался сдружиться с однокурсниками, и они пытались сдружиться с ним, но никого из них Джоске не мог назвать другом, как бы ни старался, и ни с кем не чувствовал себя свободно. Новое не могло заменить ему старое. Один приятель был слишком суров и язвителен, другой — слишком избалован и беспечен, третий занудствовал и вечно лез с наставлениями. Может, дело было даже не в самих приятелях. Всё не то, всё не так. Чужое. Джоске пытался обратить внимание на девушек. Они ведь тоже обращали на него внимание, да? В школе у него было несколько поклонниц, но из этого ничего не вышло. Он каждый раз говорил девушке, что не может ответить на её чувства. Нет, погулять и узнать её получше он тоже не может; к сожалению, ему уже пора идти, и ему правда жаль, очень жаль. Он чего-то боялся, и сам не понимал, чего. Когда он пошел наперекор самому себе и сводил на свидания пару девчонок из университета, то понял, чего боялся. Что ничего не произойдет. Он смотрел на этих очаровательных, умных девушек, на их вьющиеся темные волосы и полные губы, вдыхал запах духов, легкий, как бриз, и ничего не чувствовал. Ему было приятно с ними общаться. А они не понимали, почему он «такой нерешительный» и довольствуется только прогулками и разговорами. Лучше бы так оно и было. Лучше бы он не знал, что происходит с ним на самом деле. Но он ведь так любил честность — особенно перед самим собой, вот и получил сполна. Каждый раз наступает на одни и те же грабли. Когда он расстался со второй девушкой, то понял, что у него кончаются деньги. Их и так было немного. Мама высылала ему кое-что, но этого не хватало, а он не хотел её обременять. Джоске стал подыскивать работу. Он устроился инструктором-оператором в тир неподалеку от полицейской академии. Самое то. В академии их тоже учили стрелять, и Джоске выдавал лучший результат в группе. Ему нравилось в тире. Он вспоминал, как в детстве дедушка учил его стрелять из игрушечного пистолета. Рука держала руку Джоске, и пули гулко ударяли по банкам; а потом, много лет спустя, была другая рука, больше и сильнее, были патроны, а не пластиковые пули, были живые мишени, и он так боялся промахнуться, что... — Здравствуйте, вторая дорожка свободна? Я бронировал на 18:30. От чужого баса Джоске вскакивает за приемной стойкой. Потом до него доходит, о чем его спросили. Он заглядывает в расписание бронирования. — З-здравствуйте. Место освободится через пару минут. — Хорошо, я подожду. Парень усаживается в кресло и ждет. Джоске оглядывает его: в нем есть что-то знакомое, но он никак не поймет, что. Ладно, неважно. Мало ли что привидится, работа есть работа. Когда настает черед парня, Джоске проводит его к стрелковой галерее. — Вы впервые в тире? — Нет. Можно без инструктажа. — Парень нетерпеливо протягивает руку за снаряжением. Джоске не спешит отдавать его. — К сожалению, это моя обязанность. Я тогда по-быстрому, — говорит он, и парень закатывает глаза. Джоске проговаривает фразы, которые проговаривал с десяток раз на дню, и отдает парню снаряжение. Тот и не особо слушал. Перед тем, как надеть очки, парень всë-таки смотрит ему в лицо. Узнает. — Стоп... Хигашиката? — А?.. Ага. — Джоске тоже смотрит на него, пытается вспомнить. — Погоди, а ты... Ты что, тоже из академии? С моего курса? — Да-да. Я Даичиро Ишикава из второй группы. Не знал, что ты здесь работаешь. Джоске смотрит на его грубое лицо, на вьющиеся черные волосы и полные губы; замечает запах одеколона, тяжелый, как свинец, и чувствует в себе жар. Впервые за долгое время. — Ха-ха, да... А я тебя вообще не узнал. Ты как меня вспомнил, раз мы в разных группах? — По прическе. Джоске смеется. Ну и встреча. Он поболтал бы ещё, но не знает, о чем, да и время брони уже началось. Джоске желает Ишикаве удачной стрельбы и уходит. Он пытается придумать для себя предлог, чтобы не возвращаться за стойку. Это последняя бронь на сегодня. Он мог бы остаться тут, рядом, и притвориться, что... Пять минут. Даст себе ровно пять минут. Он смотрит на Ишикаву издалека, и всё повторяется. Этот страх. Это болезненное восхищение мужественностью и силой, от которого сводит живот. Он хочет быть таким же. Джоске возвращается за стойку через десять минут. Пускай за Ишикавой проследит другой инструктор. Нужно только дожить до конца смены. Заняться чем-то. О, отчетами. Он же всегда может заняться отчетами. Через полчаса Ишикава заканчивает стрельбу, и тир готовят к закрытию. Джоске быстрее собирает вещи, и всё равно сталкивается с этим Даичиро на улице. Джоске стоит и думает, с какой бы стороны его обойти. — Мне у вас понравилось, — говорит Даичиро. Долго смотрит на него. — Слушай, а ты куришь? Нет. — Д... да, — зачем-то выпаливает он, и Даичиро кивает на фонари через дорогу. У них любили курить клиенты тира после сессий. — Идем, угощу. Джоске не понимает, зачем согласился. У него в голове только гул выстрелов и предупреждение о том, что он не должен, всё снова закончится не так, как он себе представлял. Разочарованием. Даичиро протягивает ему сигарету, и Джоске неловко берет её: пальцы не слушаются. Покурить он тоже согласился как-то неловко, и сам он весь неловкий; Даичиро, наверное, думает, что он стесняется этой привычки, и... — Всё нормально. — Даичиро касается его руки: помогает пальцам Джоске сжать сигарету. — Все свои. Тогда Джоске сдается. Кивает. Его предупреждал Коичи, его предупреждал Окуясу. Его по-своему предупреждал Джотаро. Он не послушал. *** Ему нравится смотреть, как руки Даичиро, большие и сильные, сжимают пистолет. Нравится смотреть, как он курит — только поэтому Джоске раз за разом болтает с ним у фонаря. К тяжелому запаху его одеколона примешивается запах табака. Они стали здороваться в университете, и иногда они сидят вместе на лекциях. Даичиро приходит в тир снова и снова. Каждый раз Джоске говорит себе, что сегодня он не пойдет с ним, и каждый раз идет. Он чувствует себя глупо. Даже не может вспомнить, о чем они болтают. Он городит какую-то чепуху и пытается не смотреть на него. Даичиро замечает это. Он вечно подкалывает, вечно играет с ним, и Джоске никогда не может понять, что у него на уме. Но он должен узнать, хоть как-нибудь. Он ненавидит бояться. — Ты часто к нам заглядываешь, — подмечает Джоске как-то раз, пока они стоят у фонаря. Он мог бы спросить, откуда у Даичиро столько денег на тир, но догадывался по его машине и одежде, по дорогим наручным часам. Даичиро сказал, что «их подарил папаша». — А ты часто за мной наблюдаешь. Джоске едва доносит сигарету до рта. — Ну, т-ты... ты стреляешь круто. — Я сегодня много промахивался. — Да, но... всё равно. Даичиро пожимает плечами и достает сигарету. — Хожу сюда, потому что у вас прикольно. Да и ты прикольный. — Я? — Ага. Джоске отворачивается. — Ты... — Хоть в этом-то он может признаться? — Ты тоже. — А хочешь прикол? Даичиро достает зажигалку, близко-близко придвигается к Джоске — сигарета к сигарете, и поджигает их обе, не сводит с него глаз. Джоске отскакивает назад. У него горит лицо, а Даичиро хохочет. — Черт, Джос, ты такой забавный, ну я не могу. Пусть подавится этим хохотом. — Не делай так, блин. — Джоске рычит. — Мы же не парочка. — Ой, а тебя это печалит? Даичиро перестает хохотать, а Джоске ничего не отвечает. Раньше бы он глупо засмеялся, стал бы оправдываться: шутка как шутка, но ему надоело. Когда он молчит слишком долго, Даичиро подходит к нему вплотную. Джоске затягивается сигаретой, смотрит себе под ноги. — Ты что... из этих? Он выдыхает дым, пожимает плечами. Не станет ничего говорить. Не станет. — Тогда я проверю за тебя, — говорит Даичиро. Он убирает его руку, его сигарету, грубо хватает за щеки и жмется к губам. Хочет, чтобы Джоске открыл рот. Из этих. Джоске даже не успевает ничего сообразить. Он замирает, испуганно смотрит в его глаза. Карие. Они ужасно карие. Но он окутан запахом свинца и табака, большие ладони держат его лицо, и Джоске зарывается свободной рукой в темные, вьющиеся волосы Даичиро, закрывает глаза и целует в ответ. Он напрочь забывает, как выглядит его лицо, и как звучит его имя. *** Джоске снова чувствует себя беспечным школьником. Нет, рядом с Даичиро он чувствует себя собой. И наконец-то позволяет себе то, чего не позволял никогда. Смотреть прямо в глаза, говорить откровенно, касаться и не прятаться. Только не друг от друга. Они скрываются ото всех остальных, но не от самих себя. Ему весело с Даичиро. С ним Джоске забывает о заботах. О том, что в этом городе он совсем один, и редкие телефонные разговоры с друзьями и семьей уже не спасают. Прошел почти год, и Джоске помнит, как поначалу звонил в Морио каждую неделю, а сейчас звонит едва ли раз в месяц. Коичи заграницей. Юкако... Они с Джоске не так близки. Окуясу работает с утра до ночи. Мама недавно вышла замуж, и ей хватает хлопот с переездом к мужу. Джоске видел отчима только на зимних праздниках, когда приезжал в Морио, но они быстро нашли общий язык. Мама сделала правильный выбор. В начале года она писала, что тосковала, что ей одиноко, но хорошо, что она позволила себе немного свободы после того, как Джоске уехал в Токио. Появилось больше свободного времени. Потом — новые знакомства. Она наконец-то смогла забыть Джостара. Везет же. А Джоске чувствует в беспечности и забытье всё меньше свободы. И та поездка домой на зимние каникулы... она всколыхнула в нем что-то. Старое и незаменимое. Он будто спустился на родную землю: из своего нового мира, полного авантюр и приключений — прямиком в мамины объятия. В Токио он разгулялся вовсю. В Морио он вспомнил, что на нем лежит ответственность. Перед мамой, перед дедом — потому что Джоске решил пойти по его стопам, — перед самим собой. Он ходил на пары, ходил на работу, старался всё успевать, но в нем всё равно плясало что-то бунтарское, мальчишеское, ненасытное, плясало особенно резво рядом с Даичиро. И вот оно начало угасать. — Свет вырубите, блин! — Даичиро орет так, чтобы его точно услышали сквозь грохот музыки и танцев; орет снизу девушкам на втором этаже коттеджа. Те поднялись по лестнице, пытались не споткнуться в темном коридоре. В нем стояли лишь две тусклые неоновые лампы. А Даичиро всё равно не хотел, чтобы кто-то «нарушал атмосферу». — Не ори так, — говорит Джоске и морщится. Вечеринка грохочет у него в ушах уже второй час. Зря он пришел сюда. Зря опять пошел на поводу у Даичиро. Хотел побыть с ним, расслабиться, но не выходит. Завтра на занятия, на работу, и надо доделать проект по учебе, а Джоске хочет выспаться хоть раз в вечность. Ребята, которые здесь собрались, вряд ли работают, вряд ли ходят на пары. Зато дрыхнуть могут до следующего заката. Все они приятели Даичиро: в основном не с их курса. Даичиро только сейчас замечает, что Джоске не особо веселится. Он сразу предупредил, что уйдет пораньше. — Не брюзжи, старик. Дай молодым развлечься, — подкалывает Даичиро. Сегодня он щеголяет в ослепительно белой куртке. Ему идет. — Вообще-то, ты старше меня. — Вот именно, Джос. У меня всё под контролем. — Он вальяжно прислоняется к стене, потягивает виски. — Ну смотри. Тебе уже влетало от отца за пьянки. Даичиро меняется в лице только на миг. Потом он машет рукой и смеется. — Да ну тебя! Сплюнь. Джоске усмехается и допивает свой лимонад до дна. Сегодня без алкоголя, сколько бы ни уговаривал Даичиро. Только похмелья ему не хватало. — Я лучше домой. Извини, что так ненадолго. Их плохо видно в темном углу напротив лестницы. Только поэтому рука Даичиро обвивает его плечи. — Эх, какой ответственный. Совсем не весело, — шутливо жалуется он. — Даже не останешься на дворовую пальбу по жестяным банкам? Ты бы всем показал, кто лучший стрелок курса. — Ты уж подмени меня. — Джоске сжимает его руку на прощание, убирает её с плеч. — А я побегу, ладно? Даичиро ворчит и провожает его до двери, сверлит взглядом на прощание, когда Джоске просит не делать глупостей. Черт, до города добираться примерно час. Но всё лучше, чем оставаться тут до утра. Даичиро верно подметил: Джоске совсем не весело. Не для него все эти вечеринки. Когда-то это было волнительно: драйв и адреналин, алкоголь и смех. Сейчас всё по-другому. Грохот и духота. Раскалывающаяся голова и тускло мигающий неон. И Джоске смог отказаться от этого, даже если теперь Даичиро всё чаще дразнил его за прилежность. Он ложится спать с чистой совестью. *** На следующий день Даичиро не приходит на занятия, и неудивительно. Он всегда отходил целый день после вечеринок. Но Джоске настораживается, когда видит на парах Фуджиту. Он был с ними на той вечеринке, и вид у него странный: будто Фуджита натворил что-то ужасное. Даже лекцию не записывал, хотя писал всегда. Он всю пару просидел в оцепенении. В перерыве Джоске спрашивает у Фуджиты, всё ли нормально, и что было вчера. Тот только молчит и мотает головой. Джоске замечает засос на его шее. — Просто похмелье. — Фуджита видит, куда смотрит Джоске, и тут же поправляет воротник. Ага. Просто кое-кто хорошо погулял, думает Джоске, и больше не достает его с расспросами. Он только хочет, чтобы Даичиро объявился поскорее. Назавтра он тоже не приходит. Неужели тусовка так его вымотала? Джоске пытается звонить, но Даичиро не отвечает, и тогда Джоске пишет ему СМС. Вечером приходит ответ: «Всё потом. У меня проблемы». Он хочет позвонить ещё раз, написать ещё одну СМС, но знает, что ему больше не ответят. Это же Даичиро. Проблемы — значит, тебя не касается. Наверняка разбил что-нибудь в том коттедже или повздорил с родителями. На следующий день Даичиро всё же приходит: совершенно убитый, но в излюбленной щегольской куртке. На скуле у него синяк, на шее — бледные пятна. Внутри у Джоске всё кипит и переворачивается, он пытается подойти к Даичиро, но тот ни в какую не хочет разговаривать, только твердит, как заведенный: «Потом, потом, потом». Хорошо. После пар Джоске уводит его на задворки академии. Он хватает Даичиро за ворот куртки и припирает к стене. — Кто это тебя так? — спрашивает он, указывая на синяк. — Отец. Даичиро всегда называл его «папаша». — Выкладывай, что натворил. Даичиро мягко сжимает его руку, пытается её убрать. Джоске отступает, но Даичиро только молчит и улыбается. Тогда он хватает его снова. — Ладно, хорош. — Даичиро сдается. — Родители ненадолго смотались, и я взял кредитку отца, чтобы снять коттедж. Вроде замел следы, но он всё равно заметил, что бабки пропали. А ещё... тусовка вышла из-под контроля. Примерно через час после того, как ты ушел. Мы нажрались в ничто, и давай громить. Подбили стену, пока палили по жестянкам, потом в доме расхреначили вазу, ещё что-то... Я только под утро очухался и понял, в какой мы заднице. Мы все сбежали, я завалился домой, но родаки вернулись раньше времени. Владелец коттеджа повесил на отца штраф за погром, и... «У меня всё под контролем, Джос», сказал он. Соврал. Остальное неважно. — За что тебя ударил отец? — За это. За всё это. — Не ври, — процеживает Джоске. — Он всегда прощал тебе любые гулянки. — Я пытаюсь сберечь твою психику. — Выкладывай. — Он сильнее впечатывает Даичиро в стену. Так его белая куртка почернеет быстрее. Даичиро выворачивается из его хватки и отталкивает Джоске. — Ой, я и забыл, какой ты у нас честный. Правды хочешь, да? Когда мы бежали из коттеджа, я в темноте с перепугу схватил штаны другого парня. Ну, ты понял. И заявился так домой под утро. Мама заметила. Эту хрень на шее — тоже. Да и разило от меня знатно. Хорошо ещё, что девчонки с нами тоже были, на роже следы помады остались. А то родаки решили бы, что я совсем конченный. Чужие штаны. Ну, ты понял. Девчонки тоже были. Джоске вспоминает огромную спальню на втором этаже коттеджа. Вспоминает девушек, спотыкавшихся во тьме, и засос на Фуджите. Он смотрит на пятна на шее Даичиро, на его вымученную, наглую ухмылку, и чувствует себя пробитой жестянкой. Страшнее другое. — Почему, — спрашивает Джоске, — почему ты так спокойно мне об этом рассказываешь? — Черт, ну ты же знаешь меня. И ты знал, на что идешь. Это вечеринки, всякое происходит. С тобой тоже наверняка быва... — Не бывало, — грубо перебивает Джоске. — И никогда не будет. — О. Странно. — Даичиро лишь удивленно моргает. За это до смерти хочется его ударить. — Но суть не в этом. Отец долго мне мозги вправлял, мол, гулянки и перепихоны с парнями разрушат мою карьеру, ага. Которую я не выбирал. В общем, отец меня заставил заплатить штраф. Но блин, когда я отдал последние деньги за то, что натворили мои дружки, и только поэтому на нас не написали заявление в полицию, я впервые подумал... Может, отец прав. Хоть в чем-то. Такого ещё не было. Короче, я почувствовал, что игры кончились. Джоске надоело его слушать. Игра. Для Даичиро это была просто игра, а Джоске будто не замечал, на что согласился. Не хотел замечать. Беспечность слепила его целый год. Не так важно, что творил Даичиро, и с кем был. Он никогда не воспринимал Джоске всерьёз. — Игры, гулянки, парни. — Он невесело усмехается. — Самое точное описание твоей жизни. — Тебе это нравилось, — упрекает Даичиро. — Ты был таким же. — Нет. Я знал другого Даичиро. Без понятия, во что ты превратился теперь. Джоске знал, что так будет. Это уже происходило. Встретил с восторгом, попрощается с разочарованием. Может, дело не только в этом придурке. Джоске тоже изменился. — Ладно, я понял, давай без нотаций. — Даичиро показательно отряхивается. — Говорю же, я пытался сберечь твою психику. Если хочешь мне врезать, то... Джоске со всей дури отвешивает ему такую оплеуху, что Даичиро пошатывается. Надо было врезать по-настоящему, но с него хватит и одной распухшей щеки. У Даичиро подкашиваются ноги, и он сползает по стене. — Ух ты, в яблочко. — Он шипит от боли и пытается не упасть. — Хорошо ещё, что я не разрешил в себя выстрелить. Джоске уходит. — Ты уже дострелялся. — Ой, ага! — Крик ударяется ему в спину. — А сам-то? — А я — промахнулся, — отвечает он, оставляя его позади.