До 25-ти

Питер сам не знал, зачем начал посещать «Элемент», примерно раз в две недели. Просто именно эти стены напоминали ему о дне его рождения, когда всё стало так волшебно, жаль, что ненадолго. Надо же. Утром того же дня мир казался мрачным и беспросветным, идти никуда не хотелось и настроение было разве что броситься в Гудзон с гирей на шее. А сейчас, оглядываясь назад, Питер многое бы отдал, чтобы вернуться в тот счастливый вечер. Люди отчего-то редко ценят те моменты, когда им действительно хорошо, осознавая собственную радость по-настоящему намного позже. Иногда Нед составлял ему компанию, но чаще Паркер посещал клуб в одиночку. Каждый раз он выходил в курилку, тот самый переулок рядом с заведением, и дышал прохладным ночным воздухом, смотрел на блёклые звёзды. Здесь у них с Тони и образовалась эта негласная связь, как казалось Питеру. Не думать об этом парне получалось из рук вон плохо. Кстати, на следующий день после их ссоры, Питер снова пришёл к дому Старка. Просто чтобы увидеть, кого же Тони приведёт к себе домой. Он прятался за соседним углом, чтобы никто не мог его заметить со стороны входа. Как ни странно, Тони оказался абсолютно один, и выглядел угрюмым. Зато к нему заходили друзья, те самые, которые были в клубе – Хэппи, Роуди и Наташа. Ванды нигде не было видно, и это несказанно радовало, как и то, что Тони зачем-то солгал ему насчёт новых отношений. Больше Питер не приходил, старался забыть. И вот теперь, именно сегодня, они снова встретились. Это стало полнейшей неожиданностью, словно это не Питер просаживал почти весь свой заработок в дорогом ночном клубе, будто бы ожидая, что компания Лиз снова объявится на пороге. Так или иначе, Питер увидел Тони. Именно там, в переулке у клуба. Рядом с ним были трое, и уж точно не те «золотые» мальчики, что попивают янтарный виски в баре «Элемента». А самые настоящие отморозки, скорее элементы криминального характера. Они кричали, угрожали: – Гони кошелёк! И часы снимай, гнида. Вас, богатеньких сосунков, не учили делиться? Когда на Тони посыпались первые удары, парень ещё мог сопротивляться. Даже расквасил нос ближайшему ублюдку, забравшему его бумажник. Но их было больше, и двое из них выше Тони на голову. Хулиганы загнали жертву к стене и начали методично лупить. Питер не думал больше ни о чём. В кровь ударила волна адреналина и чистейшей ярости, такой, что он был готов разорвать подонков голыми руками. Странно, но он ощутил покалывание на кончиках пальцев, словно они были заряжены электричеством. Перед глазами встала сиренево-фиолетовая пелена, но Питер списал эту физическую реакцию на стресс и тут же забыл об этом. Он не помнил, как бежал к хулиганам, не помнил, как ударил одного из громил сзади по голове валявшимся неподалёку отколотым куском тротуарной плитки. Кажется, удалось его оглушить, и Питер в ужасе уставился на опадающее тело лишь с одной мыслью «я убил его?», но вскоре его соратники переключились на Питера, и пришлось отбиваться. Тони сполз по стене, ненадолго отключившись, но быстро пришел в себя. И Питер услышал хриплое и невнятное: – Паркер, ты? Дико и нелепо казалось драться вот так, кулаками. Словно Питер бывал в серьёзных перепалках не раз, но каким-то иным способом, не в ближнем бою. Что за дурацкие мысли? Когда прилетело под дых, то мир сузился до точки, в которой боль затмевала собой всё прочее. Воздух не поступал в лёгкие, пока Питер не упал. Уже через пару секунд, показавшихся вечностью, он смог наконец-таки вдохнуть спасительный кислород. Он напоминал себе рыбу в воде, но сдаваться было нельзя. – Оставьте его, сукины дети! – Тони напал на обидчиков Питера, хотя сам еле стоял на ногах. В то же время оглушенный Питером амбал начал приходить в себя. Паркер подумал, что, пожалуй, тут они и встретят со Старком свою гибель. – Не смейте его трогать… – Кажется, губы разбиты в кровь, Питер чувствовал мерзкий привкус железа во рту. Когда Тони вновь упал, на этот раз словно тряпичная кукла, Питер растолкал нападавших, закрывая его собственным телом. Кто-то вышел из чёрного входа клуба, Питер видел краем глаза тени, застывшие неподалёку. И звуки тревожно переговаривающихся голосов. – Вызовите 911! – крикнул он из последних сил, не забывая обнимать отключившегося Старка. – Грёбаные педики, – выругался один из нападающих, и стукнул Питера по рёбрам носком тяжелого ботинка. – Бежим, они вызывают копов! – Да, уходим отсюда, быстро! Питер так и не понял, когда закончились удары. Лишь одна мысль билась на задворках сознания: "Мы спасены!" Он жив, и, кажется, Тони тоже рвано дышал в его руках. Питер осторожно выпустил его тело из рук, проверил пульс на шее. Лицо Тони было в кровоподтёках, рот приоткрыт, чёрные как ночь ресницы дрожали, пока он наконец сфокусировал свой взгляд: – Зачем ты это сделал? – Я не мог смотреть на то, как они причиняют тебе вред, Тони. Будто просто не мог допустить этого. Я похоже правда на тебя запал, придурок. – Питер вымученно улыбнулся, стараясь поймать ускользающий взгляд. Но Тони не улыбнулся в ответ, он закрыл глаза снова. А Питер так и остался сидеть, держа его в объятиях. Где-то вдалеке он услышал тревожный вой сирены и привалился спиной к холодной кирпичной стене. Он почти не помнил, что чувствовал, когда приехали парамедики, как он отвечал на дурацкие вопросы и терпел луч фонарика на сетчатке слезящихся глаз, как изредка и несмело держал Тони за руку, пока они ехали в больницу. Старку вкололи седативное, и он сразу уснул. Тело ныло и жутко болело, костяшки оказались сбитыми в кровь, поэтому Питер лишь слабо кивнул на попытку медицинского работника всучить ему обезболивающие. Это было странно, но Питеру нравилось быть рядом с Тони, пусть даже таким образом. Их разлучили уже в больнице, когда в приёмной его отвели в травматологическое отделение. Врач осмотрела его ушибы и посветила фонариком в глаза (им одного раза недостаточно?), задала пару вопросов. Кажется, у Питера всё-таки лёгкое сотрясение – подташнивало и голова раскалывалась, но в целом жить было можно. – Он спрашивал о вас, – сказал врач, осматривавший Тони, когда Питер только смог освободиться и найти нужную палату. – Спасибо, доктор. Можно я войду? Получив разрешение, Питер в нерешительности замер у двери. Сердце билось часто и волнительно. Всё будет хорошо, сейчас ему точно нечего бояться. Тони лежал с перевязанной головой, на одной скуле и под глазом уже вовсю наливались синяки. Вдоль рёбер тянулась повязка. Но в целом парень выглядел значительно лучше, когда с него смыли всю кровь. – Привет, – тихо поздоровался он, внимательно разглядывая Питера. – Привет, – отозвался тот, и присел на край кровати. – Как ты? – Жить буду. Сотрясение, выбитый зуб и пара сломанных рёбер. Питер дотронулся до руки в жесте утешения, и Тони лишь криво улыбнулся на это, но не стал сопротивляться прикосновению. – Зачем ты это сделал, Паркер? Они могли убить тебя, ты вырубил их заводилу своим коронным ударом по башке. Питер молчал, лишь глядя в тёмные омуты глаз напротив, наслаждаясь тем, что они с Тони снова могут разговаривать, и он больше не прогоняет. – Смотреть, как кто-то причинят тебе боль – невыносимо. Никогда раньше я так сильно не волновался за чужую жизнь. Тони отвернулся лишь на секунду, сжал челюсти. Затем снова посмотрел на Питера, на его щеках заиграл гневный румянец. А на его живом, таком эмоциональном лице виднелось столько всего, что Питер терялся, не знал, чего ждать. – Если бы с тобой что-то случилось по моей вине… Если бы они тебя… Какой же ты придурок, Паркер! – Я не жалею, Тони. Если всё вернуть назад, я поступил бы точно так же. – Это не имеет значения, я всё равно труп, полгода раньше, полгода позже – невелика разница. – Я тоже труп, не забыл? Так что лучше пусть будет позже, Тони. Не хочу жить в мире, где тебя не существует. Пускай остаётся хотя бы иллюзия, что всё ещё может наладиться между нами. Тони долго молчал, разглядывая Питера. Тот не отводил глаз, хотя очень хотелось, но он решил, что ему всё это зачем-то нужно. – Ты очень храбрый, и безбашенный. Одного не пойму: на кой я тебе сдался? Мы практически не знаем друг друга. – Считай, что я просто запал. Вот сразу и навсегда. Словно узнал своё, понимаешь? Ты безумно красивый и пахнешь так, что у меня коленки подкашиваются. И я бы хотел узнать тебя лучше, и чтобы ты узнал меня. Но ты не оставил нам шанса этого сделать. – Прости, что был груб тогда. Я пытался защитить тебя от разочарования таким образом. Потому что я не верю в любовь, и никогда не верил. – Но почему? Тебе всего двадцать четыре, Тони. Просто ты ещё не успел встретить свою судьбу… – Только вот не надо лечить меня всей этой психоебической дрянью, Паркер! Я не застрял, как многие, в периоде пубертата, мечтая о возвышенном, словно какая-то девчонка. – Я не понимаю, почему тебя так цепляет эта тема… – Да потому! Человечество помешалось на теме отношений, будто бы нет ничего важнее этого. Словно люди созданы лишь для того, чтобы создать себе пару и взять на себя заботу о потомстве. А если ты выбиваешься из стада – ты обязательно сдохнешь. Это несправедливо, Питер. Кто-то, или что-то, нам не оставил выбора. Питер молчал, с изумлением глядя на Тони. В его словах, несомненно, было зерно истины, и он пока не знал, как относится к такой позиции своего возлюбленного. – Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы позволить кому-то коснуться твоего сердца. Теперь уже Старк смотрел на него не мигая, тем самым жутким взглядом, который так трудно расшифровать. – Я лучше уйду из этого мира в расцвете сил. Не хочу жить в придуманных рамках, в навязанных законах, в каждодневной обязанности делать кого-то счастливым. Я не против любви, как таковой, Питер, – добавил он уже тише, отворачиваясь к окну, – Просто… Для меня важно, чтобы это был мой выбор, моё решение, а не страх перед неминуемой смертью. Я не хочу заставлять себя любить и постоянно приглядываться к чужим людям, не хочу брать ответственность за счастье другого человека против своей воли. К тому же, как я уже говорил… Лучше уйти сейчас, пока ты молод и полон сил, красоты. Когда отражение в зеркале не кажется тебе морщинистым и усталым… Любовь – это только поначалу хорошо и здорово. А с годами всё меняется. Семейная жизнь – это тяжелый труд и порой невыносимая ноша. Любые чувства угасают, и тогда ты должен влачить долгие годы груз взаимных обязанностей с тем, кого выбрал. Однажды у тебя не будет стоять, и задница станет болеть от простатита… а дряхлого меня целовать не будет никакого желания. Ты просто будешь терпеть и заботиться, каждый день, из года в год, смиренно мирясь с невыносимым и вредным характером своего мужа. А он будет делать, от безвыходности, то же самое для тебя…Если повезёт, конечно. Питер сжал руку Тони сильнее, он действительно понимал, что имел в виду парень. Но понимать и принимать – разные вещи. – Ты боишься жить. Боишься того, что естественно. Но про выбор ты прав, и никто не заставит тебя делать то, что ты не хочешь. Всё будет так, как ты решишь, Тони. Но я хочу, чтобы ты просто знал. Чтобы помнил, в тот последний день, когда ляжешь спать, 28 мая следующего года… На этом свете останется тот, кому будет очень больно без тебя. Кто умрёт вслед за тобой, через два с половиной месяца, не желая искать никого другого, просто ради того, чтобы спасти свою шкуру. – Пожалуйста, уходи, – Тони вырвал свою руку и отвернулся. На его лице читалось смятение и боль. Питеру не хотелось расстраивать его ещё сильнее, но и продолжать этот диалог казалось бессмысленным. – Я ничего у тебя не прошу, Тони. Можешь забыть о моём существовании, если так угодно. Но я свой выбор уже сделал. И не потому что кто-то заставил меня, или умирать страшно. Раньше я искал себе пару, действительно. И думал о том, что надо присмотреть кого-то, кто подойдёт, чтобы спастись. Но сейчас это перестало иметь значение. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты выжил, Тони. Если бы… если только бы ты смог полюбить хотя бы свою подругу, Ванду, или попробовать быть с ней… Я ушёл бы из этой жизни самым счастливым человеком. – Пит… – Уже ухожу. Дверь за его спиной закрылась неслышно. Питер вышел из палаты, так и не удостоившись прощального взгляда Старка. Что ж. По крайней мере, он смог спасти Тони от расправы, закрыв собственным телом от бесчисленных ударов. А теперь они поговорили откровенно, и Питеру стало легче дышать. Пусть они больше никогда не увидятся… Питер был просто счастлив, что испытал в своей жизни такое сильное чувство. У него даже единственный раз была близость с тем, кто стал невероятно дорог его сердцу. Он не мог припомнить, чтобы кто-то из школьных пассий и коротких романов после, вызывал в его душе такой трепет, как Тони. За одно это он готов был простить этой Вселенной их возрастное истребление. Теперь, когда он знает, что такое любовь, можно и умереть со спокойной душой. Конечно, сердце было не на месте, и первое что захотелось сделать после паршивого дня – напиться в хламину. А затем было столь плохо физически, как никогда прежде, и всё ради того, чтобы душевные терзания отошли на задний план. Но Питер всё-таки отлежался дома, целых два дня, взяв больничный. Эти дни прошли как в тумане, неожиданно захотелось рисовать – как в детстве. Паркер откопал на антресолях свой старый холст и нашёл кисти. Как же ему не хватало любимого хобби! Он только сейчас это понял! Краски никуда не годились, и пришлось их все утилизировать. Как раз, когда он собрался выйти в магазин за новыми, раздался звонок. Это была мама. Её голос невероятно успокаивал, и Питер второй раз за день ощутил некоторые нотки ностальгии по ушедшему. Хотелось снова оказаться школьником, ходить в кружок по рисованию и на хореографию – зачем он всё это забросил, непонятно. Видимо так стремился найти свою любовь, что в этом стремлении потерял сам себя. Ну что же... Теперь он нашёл эту самую любовь, только счастья это не принесло, да и избавления от неминуемого – тоже. Так почему бы ему действительно не расслабиться? Почему просто не позволить течь этой космический энергии вдохновения через себя? Питер сейчас работал профессиональным фотографом, это своего рода тоже считалось искусством. Вот только цифровые носители и компьютеры – ширма, словно пыльное покрывало на чистом окне в солнечный день. Творить захотелось руками, телом. Как никогда раньше, пожалуй. Когда Питер, затарившись подходящими красками, выбрав целую палитру невероятных цветов, коснулся кистью холста… Он вспомнил нежные и обжигающие объятия Тони. Они были так близко, кожа к коже. Питер чувствовал жар и влажность, даже пульсацию его вен. А глаза были такие выразительные, притягательные, словно два ведьминых котла, и Питер тонул в этом зыбком сиянии, в похотливом мареве, позволяя разглядывать себя полностью, отбросив всякий стыд. Когда Питер вспоминал, как Тони брал его – мазки на холсте получались резкими, сочными. Паркер сам не понимал, что хочет выразить своим рисунком, он просто не мог удержать внутри бурлящую энергию. Словно его рука и отдающий ей команды мозг жили собственной жизнью, а его глупое влюблённое сердце, которое ни на секунду не чувствовало покоя – задавало тон всей картине. Питер использовал много чёрного и кофейно-коричневого, с оттенками глубокого синего и брызгами солнечно-желтого. Именно так он представлял Тони. А вокруг него себя… в светло-зелёных и белых тонах. Он не понимал, что хочет сделать. Но в итоге получился огромный ирис, вокруг большого цветочного поля, которое оттеняло его изысканную красоту. И которое Питер ассоциировал с собой. Тони же был тем самым красивым королевским цветком. Странно, Питер больше всего на свете любил белые орхидеи. Но никогда не рисовал их… Сейчас же он сравнил себя с бескрайним полем, ромашками и одуванчиками, на котором жил такой прекрасный – сине-лиловый ирис, на твёрдой ножке. Питер видел в его наклоне ту же хищную грацию своего любимого, в разворотах лепестков – его манеру обольщения, а в размерах и основательности – тот пафос и обеспеченность, которые были присущи Старку. Пока картина подсыхала, Питер внимательно вглядывался в неё. На смартфоне захотелось поставить музыку, он включил трек не глядя. Это оказался Lifehouse – «Take me away». Питер распахнул створки шкафа, чтобы выбрать во что можно переодеться. Сегодня он намеревался провести вечер иначе, нежели отсиживаться в четырёх стенах, как он поступал обычно. Питер раньше любил танцевать, любил танцы в принципе. Но в клуб идти не хотелось категорически, особенно в «Элемент». Тем более синяки ещё не полностью сошли на нет, а фейс-контроль точно бы не обрадовался его подозрительной физиономии на пороге. Нет, сегодня хотелось именно искусства. I try to make my way to you, But still I feel so lost. I don't know what to say, what else to do… (Я пытаюсь проложить свой путь к тебе, Но чувствую себя таким потерянным. Я не знаю, что сказать и что сделать.) I've seen it all and it's never enough. It keeps leaving me needing you. (Я всё это видел, но этого недостаточно. Покидая тебя, я всё ещё в тебе нуждаюсь.) Take me away Take me away I've got nothing left to say Just take me away (Увези меня, Забери меня. Я не буду ничего говорить, Просто увези меня.) Питер сам не понял, как оказался в одном из стриптиз-баров, который славился по всему Большому Яблоку своими великолепными танцевальными шоу. Это было именно то, что нужно. Питеру достался столик чуть сбоку во втором ряду, потому что все места у сцены были забронированы. Он хотел позвонить Неду и позвать его в эту интересную вылазку, но с удивлением обнаружил, что сегодня ему хочется остаться наедине с собой, пусть даже в людном заведении. Ему интересно было отслеживать собственные мысли и эмоции, не находясь с кем-то, без необходимости поддерживать диалоги и витать мыслями в облаках. Он впервые не бежал от себя, истинного себя, и сегодняшняя спонтанность отзывалась легким трепетом в сердце. Словно кто-то выпустил маленького Художника, запертого внутри клетки, возведённой суровым Защитником. В каждом живут эти личности – прагматичный взрослый и уязвимый ребёнок. И сегодня Питеру захотелось перестать всё контролировать. Он заказал у официанта то, чего не заказывал никогда в жизни – чистый американский виски и креветок на гриле. Да, Питер мог позволить себе шиковать: дела в редакции шли хорошо, да и времени, чтобы потратить все накопления оставалось не так уж и много. Ничего, он и о родителях позаботится – завтра же съездит к нотариусу и подпишет документы на наследство. Счёт в его банке «на чёрный день», за последние пару лет неплохо пополнился. Питер мечтал на эти деньги отправится в Перу, посмотреть на древний город Мачу-Пикчу, но родителям они могут оказаться всё-таки нужнее. Сходить в бар одному – вполне нормально, а вот путешествовать он всегда мечтал со своей парой, с любимым человеком. Ну что за интерес, ползать по горным хребтам в одиночку? Даже поделиться своим восторгом будут не с кем! А Неду он бы ни за что не стал предлагать, не хотелось ставить увесистого приятеля в неловкое положение – чтобы добраться до города древних инков, необходимо продлевать огромные расстояния пешим шагом и подниматься бесчисленные сотни метров по каменным лестницам. Размышления Питера прервали танцоры, вышедшие на сцену в красивых ковбойских нарядах. Заиграла разбитная и заводящая мелодия кантри-рока, и они, практически одновременно вытащили из-за своих поясов увесистые, самые настоящие, лассо. Питер даже рот раскрыл, когда они синхронно закрутили верёвочные петли над головами. Самое забавное, что через минуту они повернулись к залу своей аппетитной частью тела, чтобы зрители могли разглядеть аккуратные дырки в штанах, сквозь которые виднелись румяные, смазанные маслом ягодицы. Питер хлебнул принесённый Джек Дениелс и расплылся в улыбке. Кто бы мог подумать… Он представлял, что последний год его жизни будет мрачным и зловещим, отягощенный безответной влюблённостью в Тони Старка, а вместо этого он ходит смотреть на обнажённых ковбоев и, кажется, снова рисует. Но это ненадолго. Питер знал, что скоро его накроет новой волной уныния и безразличия, или наоборот – отчаянным безрассудством (что в разы страшнее), и он наслаждался состоянием лёгкости, пил её, словно дивный нектар, ощущая все краски жизни, каждую прожитую секунду. Смаковал её. Питер был уже изрядно навеселе к концу вечера, когда к нему подсел какой-то парень. – Можно? – видимо из негласных правил приличия спросил он, но тут же плюхнулся на соседний стул так и не дождавшись внятного ответа. Питер заглянул ему в лицо и его губы растянулись в лёгкой улыбке. – А я видел тебя на сцене, ты – ковбой. – На это и был расчёт, что ты вспомнишь. Хотя ты больше пялился на мой зад, нежели в это прекрасное лицо. – Он сделал быстрый жест указательным пальцем, очертив кругом у себя перед носом. Питер нашёл его чертовски обаятельным. – Я Джонни, кстати. – Питер. – Не хочешь уйти отсюда? Питер хлопнул глазами и перестал дышать. Джонни был красив и самоуверен, юноша любил таких, но он даже не думал искать себе приключений на этот вечер. Хотя что ему теперь мешало? – Ты знаешь... Спасибо огромное за предложение, но я разовых связей не ищу. Мне помирать скоро, и я уже заказал церемонию. – Ха, а ты забавный, Питер. На самом деле ты мне очень приглянулся, и кто знает... Может наша связь не будет столь...кхм, одноразовой, как ты выразился. Питер уставился на подкатывающего танцора во все глаза. Неужели ему это не послышалось? Когда он уже поставил на себе крест, когда влюбился наконец так сильно, а ему дали полный от ворот поворот...происходит вот такое! – Ну что молчишь? Дашь мне шанс? Питер мечтал о таком моменте всю свою сознательную жизнь. И вот теперь, когда мечты стали реальностью, он уже и не ищет... Почему всё сбывается так неожиданно и когда уже нахрен не сдалось? – Раз ты так серьёзен, то примешь кое-какие условия. Вот моя визитка. И если твоя симпатия не выветрится до следующей недели – позвони. – И ты разрешишь пригласить себя на настоящее свидание? Что? Ему не послышалось? Его действительно первый раз в жизни позвали на свидание? – Да, ага, как скажешь... – растерявшись пробормотал Питер. – До встречи, красавчик, – забрав визитку, Джонни ему подмигнул и через секунду растворился в толпе. Домой он возвращался в смешанных чувствах. Питер не хотел копаться в себе, пусть всё идёт, как идет. Возможно, его визитка уже гниёт в каком-нибудь мусорном баке, на задворках того танцевального бара. Как и сердце Питера, растоптанное Тони. Необходимо забыть о Старке, и принять всё, что дарит ему судьба. Но стоит посмотреть правде в глаза – вся эта хрень с визиткой являлась банальной проверкой. Если Джонни не позвонит, значит мир остался прежним и ничего особенного не случилось. По правде говоря, узнать позвонит или нет хотелось даже больше, чем дальнейших встреч с этим парнем. Но подарок судьбы на сей раз был неожиданный и не столь приятный, как хотелось бы. По мере приближения ко входу в свой скромный кондомиум он различил знакомую точёную фигурку девушки. Её каштаново-рыжие волосы красиво переливались на солнце. Она куталась в пальто и чёрный шарф крупной вязки, переминаясь с ноги на ногу. – Ну наконец-то, - вместо приветствия сказала девушка. – Ванда? Давно здесь стоишь? Пошли внутрь, ты выглядишь замёрзшей. Она изменилась в лице и просто поблагодарила его. Они молча поднялись на нужный этаж. Мысли и чувства Питера метались внутри, раздирая на части. И когда створки лифта наконец открылись, он не выдержал: – С ним всё в порядке? Его выписали из больницы? – Да. Душевного облегчения эти известия не принесли, хотя Питер был рад, что Тони стало лучше. – Проходи, – открыв двери, он пропустил красавицу внутрь, – хочешь чай, кофе? – Я ненадолго, Питер. Тони не знает, что я здесь, и боюсь, что скоро станет искать. – Не понял, – Питер закрыл дверь с внутренней стороны и стянул с ног кроссовки. – Я переехала к нему. Вчера. Не хочу, чтобы он искал меня, и знал, что я приходила к тебе. Сердце болезненно заныло. – Ага, ясно. Я слушаю тебя, Ванда. Говори, зачем пришла. Она не стала раздеваться, а просто обернулась к Питеру. Её изумрудные глаза прожигали, а выражение лица было крайне серьёзным, даже угрожающим. На секунду Питер подумал о том, что теперь ему становится ясно, почему Старк выбрал именно эту девушку. Был в ней стержень, и красота, и невероятная сексуальность. Даже тогда, в клубе, сидя рядом, они смотрелись невероятно горячо. Внутри внезапно всё затопило болезненной ревностью. Тони никогда не принадлежал Питеру, но почему-то глупому сердцу было всё равно. – Питер, я настоятельно тебя прошу держаться от него подальше. После встреч с тобой он начал больше пить, хотя мы успешно боролись с этим не один год. И его настроение... Тони стал более замкнутым. У нас всё наконец-то начало складываться...до того вечера, пока мы не встретили в клубе тебя и твоего друга. Я так долго искала путь к его сердцу, была рядом и поддерживала во всём, особенно после смерти родителей Тони. Так долго выстраивала эту хрупкую связь и доверие... И сейчас я прошу тебя: оставь нас в покое. Не ищи встречи с ним, не приходи. Он по какой-то причине болезненно реагирует на твоё существование. – А я и не собираюсь искать никаких встреч, Ванда. Он послал меня куда подальше, и мне не оставалось ничего, кроме как оставить его в покое. А тот раз, когда его пытались ограбить и избить… – Я знаю, что ты вступился за него. – Не стоит благодарности, – процедил сквозь зубы Питер, ещё больше выходя из себя, из-за того, что Тони рассказал Ванде всё в мельчайших подробностях. – Прости. Я правда благодарна тебе за это. Но прошу больше не лезть в нашу жизнь. Мы любим друг друга, пусть даже Тони и не верит в это чувство. Но он поверит. В тот самый день, когда мы выживем, проснёмся в свои двадцать пять лет – он наконец-то осознает, что мы предназначены друг для друга судьбой. – Прошу тебя, уходи. Она смотрела на него ещё долгих несколько секунд. – Иди! Получилось грубее, чем хотелось бы. Но Питеру стоило немалых усилий, чтобы не перевернуть что-нибудь в доме, прямо на глазах у гостьи. Кончики пальцев снова стали гореть, как перед дракой с хулиганами. Словно электрический разряд прошил всё тело и тут же улетучился. Ванда ушла молча, и он чувствовал на себе её пристальный взгляд, но сам не стал смотреть ей вслед. Питер сжал челюсти так сильно, что стало больно. Хотел бы он выкинуть, стереть все воспоминания за прошедшие пару месяцев. Порой лучше абсолютная пустота, чем острая и ноющая тоска. И полное, абсолютное непонимание, почему в его жизни может быть только плохо. И никакого личного счастья – ни с кем и никогда. Питер осмотрел свои ладони, несколько раз сжал их, но так и не заметил ничего необычного.