***
— Привет. Я подсяду, ты не против? Хм… Молчишь? Ну и молчи. Правильно, продолжай молчать, а то я решу, что окончательно поехал крышей. Мёртвые ведь не разговаривают, верно? Парень небрежно хлопает ладонью высокий каменный монумент, как если бы на его месте было чьё-то плечо, и усаживается сбоку от него прямо на землю, упираясь спиной. Всех богатых, влиятельных и известных людей Тэрроза, погибших по тем или иным причинам, как правило хоронят не там же, где остальных простых смертных: им, после крематория, кроме симпатичной — или не очень — урны и своей полки с индивидуальным номером в погребальном хранилище больше ничего не светит. А вот элите общества доступна такая опция как «покупка места на кладбище». Дорогое удовольствие ввиду того, что это земельный участок, хоть и очень маленьких размеров. Под могильным камнем, по желанию родственников усопшего, может оказаться как урна с его прахом, так и полноценный гроб с телом — за круглую сумму похоронное бюро готово выполнить любой каприз. Само же кладбище Тэрроза находится на небольшом холме: отсюда открывается превосходный вид на стеклянные высотки, находящиеся далеко-далеко. Главное — не задумываться о том, что люди приходят сюда совсем не для того, чтобы любоваться пейзажем. А может, зря? Здесь даже дышится легче, чем в городе. Видимо, воздух тут и впрямь более насыщен кислородом за счёт многочисленных деревьев, растущих на холме прямо вокруг широкой почти плоской верхушки, усыпанной рядами могильных камней. Даже странно, что кладбище принято считать местом очень мрачным и неприятным, якобы потому что здесь сконцентрировано огромное количество негативных человеческих эмоций, к тому же это — территория мёртвых, а живым среди них неуютно и, как правило, страшно. Что ж, возможно, отчасти это правда: находиться среди мертвецов многим и впрямь некомфортно. А что же эмоции? Вряд ли кого-то, по крайней мере на этом кладбище, хоронили с искренним презрением и плевками в выгравированное на монументе имя, с весёлым притаптыванием могильной земли и словами: «Наконец-то ты сдох, сучара! Так тебе и надо!». Будь это так, то весь людской негатив и яд действительно осели бы здесь вместе с историями о подобных выходках, однако кладбище слышало намного больше тёплых слов: искренние сожаления, личные секреты, приятные воспоминания, обещания. Иными словами, получается ровно наоборот: это место, приносящие умиротворение — состояние спокойствия и удовлетворённости ума. — Пусть мы почти не виделись и я не могу знать наверняка, что там у вас происходило, но раз уж ты оказался здесь, то нетрудно догадаться, что ты был ему дорог. Вот представь: пылился бы ты целую вечность на полочке рядом с тысячами других неудачников. Жуть, скажи? — парень косит взгляд на немой камень, вздёрнув бровь. — А тут вип-персоны. Стильные надгробия. Твоё тебе к лицу, кстати. У тебя всегда рожа кирпичом была, а теперь ты разлёгся тут под одним из них… Тебе там вообще как, удобно? — парень стучит кулаком по каменному выступу над землёй. — Отличился даже среди нас, железных. Сомневаюсь, что кого-нибудь ещё из них когда-нибудь здесь похоронят. Считай, что ты особенный. А таким, как я, нужно гнить в гробах. Возможно, даже живьём. Интересно, какой гроб подошёл бы мне? Хм-м-м… Точно не из натуральной породы дерева. Из спрессованных опилок? Как вариант! И никакой мягкой обивки из дорогой ткани. Только занозы, только хардкор. Но если проводить время внутри этой коробки станет слишком скучно, то из неё легко можно выбраться, а этого допустить нельзя. Тогда стоит учитывать, кто я такой, и сделать гроб из металла? Что-то мне это напоминает, дай подумать… Вопрос, поставленный перед железным им же самим, является для парня безумно интригующим и необходимым, чтобы всерьёз задуматься. Он замолкает на несколько минут, действительно размышляя на данную тему и стараясь подключить фантазию с таким упорством, словно от этого зависит нечто очень важное. — Слышал про «Железную деву»? — подаёт он голос, обращаясь к бездушному камню позади себя. — Это сделанный из железа шкаф, по фигуре напоминающий человека. Его внутренняя сторона усажена длинными острыми гвоздями. В средневековье его якобы использовали для пыток и казни, но официального подтверждения этому так и не нашли. Знаешь, раньше я ошибочно считал, что человека попросту толкали в «железную деву» и захлопывали створки, чтобы гвозди проткнули жертву насквозь, но нет. Смысл не совсем в этом. Гвозди не вонзаются в плоть слишком глубоко, чтобы не ранить жизненно важные органы, а только лишь глубоко режут кожу. Человек, запертый в деве, спустя множество часов беспрерывного стояния на ногах устаёт, ноги его начинают подкашиваться, и он сползает ниже, а острые концы гвоздей благодаря этому кромсают его, вызывая кровотечение и боль, вынуждающую вновь встать прямо. Это создаёт замкнутый круг, но с людьми результат всегда один — медленная мучительная смерть. А представь, сколько раз мог бы умереть железный? Да… Такой гроб мне точно подходит! — мечтательно улыбается парень, откинувшись затылком на монумент.***
К вечеру лёгкие порывы ветра становятся достаточно прохладными, так что выходить на улицу без куртки или хотя бы толстовки, а тем более валяться на земле — не самая лучшая идея. Можно как минимум простыть или застудить почки. Но Сора уверен, что дрожь по его телу прошла не от холода ветра, а от голоса брюнета. — Тебе не кажется, что пора рассказать, что именно произошло полгода назад? — Оу, ты об этом… — парень вяло усмехается, поёжившись. — Может, всё-таки домой пойдём? Там я и… — Нет. Сора морщится, как от пощёчины. — Ладно. Хорошо, — сдаётся он, вздыхая. — Что конкретно ты хочешь узнать? — Ты нарочно торопил меня с выстрелом? — Да, — с напускным спокойствием признаётся парень. — Зачем? — Чтобы умереть, разве не очевидно? Зачем ещё в людей стреляют? — Будешь язвить вместо ответа — я уйду. И уже не вернусь, — на полном серьёзе предупреждает Охотник, не меняя интонации. Железный напрягается, борясь с азартным желанием продолжить провоцировать Томо и испытывать его терпение. Так и хочется плюнуть ему что-нибудь в духе: «Язвительный ответ — это всё ещё ответ», — но вряд ли брюнет оценит такое остроумие и, вероятнее всего, действительно молча развернётся и свалит, так что следует взять себя в руки. — Задавай вопросы более однозначно, чтобы я не понял их неправильно, — осторожно выговаривает Ямарута, буравя мужчину пытливым взглядом. Тот прекрасно знает, что это всего лишь удобное оправдание — Сора отлично осведомлён, о чём его спрашивают, но объясняться, не выделываясь и не пытаясь запудрить мозги, не в его духе. — Ты и так умирал от отравления. Выстрел ускорил бы процесс, избавив от мучений, но будь дело только в этом — ты мог просто попросить, — Томо слегка щурит взгляд, замечая лёгкую дрожь, прошедшую по телу железного. — Зачем ты притворялся спятившим? Сора вздыхает. Мозг неожиданно даёт сбой, отказываясь искать возможность исказить что-нибудь из услышанного. Обставить ситуацию по-идиотски не получится, а попытка перевести тему кончится тем же — Томо просто уйдёт. Остаётся только сказать правду. — Я боялся тюрьмы. В любом виде, — мрачно выговаривает Ямарута. — Даже если бы меня не кинули в очередную «дыру» после всего, что случилось, то моя жизнь точно превратилась бы в камеру заточения. Стал бы Скай оставлять меня среди людей без тотального контроля? Я сильно сомневаюсь, — усмехается Сора, иронично покачивая головой. — Можешь считать меня параноиком, но я был уверен, что Дайлер позволит мне жить только при условии, что от меня будет польза, а это в свою очередь означает, что я должен ему подчиняться. Но, видишь ли, подчиняться кому-то, кто не ты, я никогда не был намерен, — парень ненадолго поднимает выразительный взгляд на мужчину. — Тебя, в отличие от него, я выбрал сам, и я слишком ценил свою свободу. Я бы лучше умер, чем позволил сделать со своей жизнью такое. — Ты знал, что тебя спасут? — Догадывался, — кивает Сора. — Если бы я позволил спасти меня, когда был собой, то затем произошло бы то, чего я боялся — жизнь под микроскопом. Я этого не хотел и предпочёл бы смерть. Но… Если бы я, допустим, воскрес и потерял память, а вы из соображений безопасности решили не напоминать мне о том, кто я такой, то я жил бы в искусственной среде и даже не подозревал о том, что за мной могут следить. Ямарута едва заметно улыбается и многозначительно отводит взгляд, и это поведение удивительным образом раскрывает его слова подробнее: пусть лишь в качестве одного из предположений, но парень идеально предугадал все действия Томо и Ская в случае своей амнезии, ведь всё именно так и случилось, и эта проницательность… поражает настолько, что вызывает неподдельное недоумение: такое вообще возможно?.. — У меня было два пути, чтобы избежать тюрьмы: окончательная смерть и амнезия, — продолжает объяснять Сора. — Меня устраивали оба исхода, но я не знал только одного: каким именно способом меня могут вернуть к жизни. Прикидывал разные варианты. Конечно же, рассматривал и тот, при котором объявится Роши с новыми позвонками. Гениальный пацан, правда? — Ямарута весело фыркает, изогнув бровь, но быстро осекается, стараясь не отвлекаться: — Так как мой организм уже был отравлен и примерное время смерти знали все, то я предполагал, что кто-нибудь наверняка искал способ спасти меня — хотя бы из любопытства, вдруг получится? И ведь получилось бы… если бы я тебя не поторопил. — То есть, ты использовал меня, чтобы жить под куполом, не зная этого? — Это один из двух вариантов, — поправляет Ямарута. — Но, по сути, да. В каком-то смысле я рассчитывал на то, что в итоге получилось.***
Ночью кладбище освещает лунный свет, причём настолько хорошо, что прочитать надписи на монументах не составляет никакого труда. Прохладный ветер, пробирающийся под одежду, заставляет поёжится, но ему ни за что не сравниться с могильным камнем, беспощадно холодящим поясницу через тонкую ткань футболки. — Вот ты думал когда-нибудь о том, что хуже тебя никого не существует? Даже если думал, спешу тебя разочаровать: какое бы дно ты ни пробил, пока был жив, я всегда махал снизу, — с усмешкой хмыкает парень. — Иронично звучит, учитывая, что ты сейчас под могильной плитой, а я, вандал, уселся своей задницей сверху. И в этом я, как ни странно, сам же и виноват, — чуть тише добавляет он. — Хотя, знаешь, — встрепенулся железный, — мной ведь управляли, я не осознавал, что делал. Так что я виноват только наполовину. То есть… Да, я убил тебя, но я этого не хотел, понимаешь? А даже если бы захотел, то точно не так. Не таким способом… Но меня запрограммировали и заставили сделать то, что я сделал. Я этим не горжусь. Оправдываюсь? Возможно… Хотя я вообще не обязан этого делать, окей? Ты не можешь осуждать меня. Да и, учитывая, что одно моё существование однажды лишило тебя близкого человека, после чего ты стал относиться ко мне, как к чужаку, мне теперь тоже должно быть всё равно, что ты помер. Так что сообщаю: мне похер. Наплевать. Абсолютно. Вот, видишь? — парень, невольно шмыгнув носом, спешно смахивает влагу с лица, будто кто-то действительно мог это увидеть и упрекнуть его в противоречии своим же словам. — Я здесь потому, что тут вид красивый, — улыбается железный, скашивая взгляд на город, утопающий в ночных неоновых огнях.***
— А я ведь ещё подумал: может, стоило тянуть до последнего и не стрелять? Но откуда я мог знать, что Роши создал позвонки и вот-вот приедет, чтобы забрать тебя? — Томо тяжело вздыхает, потирая веки пальцами. — После всего случившегося я считал, что поторопился с выстрелом, а как следствие был уверен, что в потери твоей памяти, как и в её возвращении, виноват буду именно я. А ты, выходит, этого и добивался? — Охотник недоумённо усмехается, испытывая удивление и злость одновременно. — Твоё чувство вины в план не входило, — хмурится Ямарута. — Да? Сказать почему? — на губах Томо играет едва заметная кривая полуулыбка. — Потому что ты думал только о себе. — А надо было о тебе подумать?! — огрызается парень, моментально закипая. — Да я весь год только этим и занимался! Носился со своими чувствами, как ебанутый, а ты? Тебе до этого было хоть какое-то дело? Да ты плевать хотел! Ты не мучился сомнениями, не испытывал давление, оказываемое на тебя обществом, неспособным принять такого, как ты! Люди только пальцем у виска крутят, когда кто-то говорит им, что железные тоже могут любить и привязываться… И ты был таким же. Но зато… Зато я был удобным, — зло усмехается Сора, даже не осознавая, сколько гвоздей его необдуманные слова могут забить в брюнета. Парня так понесло на эмоциях, что ему некогда ставить себя на место Томо и начинать анализировать: слова неконтролируемо рвутся наружу, требуя свободы. — Я был очень удобным: и по работе помогу, и от железных спасу, и задницу в любой момент подставлю… Корми да поводок периодически натягивай, — ехидно фыркает Ямарута, кидая взгляд исподлобья. — Сначала я пытался убедить себя в том, что за всем этим с твоей стороны что-то есть, но ничего не менялось… Ты требовал от меня, чтобы я вёл себя по-человечески, и как следствие относился ко мне, как к человеку, но это не делало меня им. Никогда. Даже в твоих глазах, — Сора нервно усмехается и растирает лицо ладонями, стараясь взять себя в руки. — Господи, да я в какой-то момент подумал, что такой, как ты, вообще не может испытывать ко мне хоть что-то. Кто я, мать твою, в конце концов, такой? Смеёшься, что ли? — фыркает он как-то несчастно и тихо. — Конечно, я сомневался. Я был почти убежден. И смирился с этим… Поэтому сделал то, что посчитал нужным. Сора замолкает и поднимает взгляд на Томо, а после коротко раздосадовано вздыхает: брюнет даже в лице не поменялся, будто ему всё равно, что парень тут душу выворачивает, а это лишний раз подтверждает, что… — Открою тебе глаза на правду, — спокойный голос Охотника обрывает поток пропитанных ядом и обидой размышлений железного, заставляя его напрячься, — я живой человек. Сдержанный. Даже слишком. Я отлично умею контролировать эмоции. Но как бы я это делал, если бы ничего не испытывал? — Томо лукаво улыбается, сощурив взгляд при виде растерянности на лице Ямаруты. — Понимаешь, к чему я клоню? Сора сглатывает и затравленно кивает. — Многие всерьёз полагают, что я употребляю что-то очень мощное, чтобы быть таким хладнокровным. Я не бегаю по городу и не опровергаю эти слухи, а порой наоборот соглашаюсь с ними, потому что мне плевать, что думают другие люди, а их успокаивает удобная мысль о том, что раз они на что-то не способны — значит, не способен никто. И я слишком часто сталкивался с ошибочным мнением тех, кто считал, будто я от рождения безэмоциональный робот в теле человека, чтобы теперь хоть сколько-то удивляться этим идиотским рассуждениям. Но ты среди них всех отличился, поздравляю, — Томо говорит это так, словно данный факт его забавляет, а вовсе не бесит. — П-подожди… — По-твоему, я настолько сильно хотел получить от тебя какую-то выгоду, что пошёл против всей полиции, лучшего друга и себя самого? — Себя? О чём ты… — Ах да, до тебя же не дойдёт, если я сам не скажу. За эти полгода я мог, например… Сойти с ума, — он был близок. — Или застрелиться, — пистолет всегда был под рукой. — И даже будучи уверенным в том, что из-за меня ты проживёшь свою жизнь заново и начнёшь ненавидеть меня за это, я всё равно вернулся, понимая, что затем могу просто не выдержать последствий. Теперь, зная это, ты всё ещё в чём-то сомневаешься и чувствуешь себя на поводке? — злая ухмылка Томо больше напоминает кривой оскал. Ему явно не нравится повторять свои же слова, озвученные немного ранее. — А не наоборот ли у нас всё получается, Ямарута? Сора пытается вскочить на ноги, чтобы не чувствовать себя настолько загнанным в угол этим жестоким насмешливым взглядом, за которым прячется шквал эмоций брюнета, но всё тело отзывается вспышкой боли и дрожью, отказываясь удерживать парня в вертикальном положении. Ему остаётся только бессильно сидеть на коленях и лихорадочно обдумывать всё услышанное. Хотя, тут обдумывать нечего, всё и так уже лежит на поверхности. Какое бы дерьмо не случалось — не важно, по чьей вине, — Томо всегда был рядом. А сколько раз Сора бросал его и сколько ещё раз готов был бросить? Сколько раз он недооценивал Охотника, принимая решения в одиночку и противореча своему собственному доверию в отношении мужчины? Если кто-то имел право на какие-либо сомнения, то точно не Ямарута. — Я… Я идиот, — выдыхает Сора, не имея ни малейшего понятия, какими ещё словами можно подвести итог, и роняет лицо в ладони. — Какой же я идиот… — с горечью повторяет он, осознавая, через что протащил Охотника благодаря своей выходке. Парень сотрясается от еле слышных непроизвольных нервных смешков, не представляя, чем мог бы расплатиться за подобное и заслужить прощение. — Ну что ты, вовсе нет. Идиоту не хватило бы ума устроить такое, — ехидно подмечает Томо. — Для тебя есть другие наименования. — И какие же?.. — Лжец, — с фальшивой улыбкой сообщает Томо. Сора болезненно морщится. — Трус. Он дёргает головой, как от удара по лицу. — Предатель, — с напускным весельем произносит брюнет. Сора рвано выдыхает, глотая подкативший к горлу ком. Он жмурится от того, как щиплет глаза, и молчит. Ему нечего на это ответить. Он мог бы попытаться возразить и начать оправдываться, но зачем? Томо абсолютно прав. Как и всегда. Брюнет присаживается перед парнем на корточки и окидывает его холодным критичным взглядом. — Когда-то очень давно, много лет назад, твои слова меня прокляли, а сейчас, мне кажется, самое время вернуть их тебе. Со всем, что ты сам же и натворил, — Охотник аккуратно поддевает указательным пальцем подбородок железного и заставляет его поднять голову, выговаривая практически шёпотом: — попробуй жить дальше. Сора, к собственному ужасу, помнит эти слова. Томо снова выпрямляется и разворачивается обратно к внедорожнику. Сора слишком чётко осознаёт, что звать его с собой никто даже не собирается, и тут же отмирает, выходя из оцепенения: эмоции шквалом обрушиваются на парня, прогоняя по его телу волну неприятной дрожи. — Нет-нет-нет, стой! — в панике бормочет он. — Не уходи! Железный подаётся вперёд и пытается ухватиться за руку мужчины, за край его куртки — да хоть за что-нибудь, но ничего не выходит. Парень так и остаётся стоять на дрожащих коленях, упёршись ладонями в траву и опуская голову. Он жмурится и вздрагивает, услышав хлопок двери. Из-за новой нахлынувшей волны паники и отчаяния Сора хочет заорать во всю глотку и сделать хоть что-нибудь, что сможет выразить его протест и негодование, но понимание того, что это ничем не поможет и никак не изменит ситуацию, делает его совершенно беспомощным. Всё, что ему остаётся — это глотать вставший в горле ком, стиснув зубы.***
—…просто, видишь, в чём дело… Я облажался. Не как обычно. По-крупному. Нет, я не подвёл весь мир и всё такое… Просто разрушил свою жалкую жизнь, в которой было кое-что хорошее, чего я, на самом деле, никогда не заслуживал. И не ценил. Я сам лишил себя этого. Какой самостоятельный, а? — с ядовитым смешком спрашивает парень. — Это ведь и стало моей ошибкой. Моё бесконечно раздутое эго убедило меня в том, что я имею право смотреть на всех свысока и решать за других. Я думал, что Думал о своих близких, а на самом деле беспокоился только о себе. Я ведь и сейчас этим занимаюсь: сижу тут и ною о своей ужасной судьбе, удивляясь: а как же так вышло?! Аж блевать охота. Оказывается, я всегда был таким ничтожеством. Отбросом, как говорит Рей, — Ямарута кисло улыбается и тихо добавляет: — Она была права на мой счёт. Кто бы что ни говорил, железный не является человеком. По крайней мере, мыслить по-другому он уже точно не сможет. Я — яркий тому пример. Сора вертит в руках небольшой осколок тёмного стекла, бывший когда-то частью бутылки спиртного, и гипнотизирует взглядом острые края. Кусочек откололся в форме идеального, пусть и короткого лезвия, об которое легко можно серьёзно пораниться. — А теперь зло наказано. Хотя, называть себя столь пафосным словом немного высокомерно с моей стороны, да? Тогда… Как насчёт этого: справедливость восторжествовала? Так ведь говорят, когда преступник получает заслуженное наказание? Парень поворачивает голову, ожидая хоть какой-то намёк на согласие с его словами, но каменный монумент неумолимо молчит, оставаясь примерным слушателем. — Даже не знаю, насколько глупо буду выглядеть, если стану надеяться, будто он вернётся за мной снова. Я этого просто не достоин. Как и места на этом кладбище, собственно, — парень фыркает и понуро опускает голову, вздохнув. — Я не просто сбежал от ответственности… Я эгоистично бросил Томо, даже не задумавшись о том, что для него мои действия тоже обернуться определёнными последствиями, а он, несмотря на все свои страхи, вернулся за мной… С ним могло случиться всё, что угодно, а я об этом даже не узнал бы. А если бы с ним что-то произошло, а моя память вернулась лет через десять? Почему я вообще решил, что такого не может быть?.. Ямаруту передёргивает от собственных слов. — Повезло, что он справился со всем, что ему пришлось пережить из-за меня. Он не обязан продолжать это делать, а я не имею право заставлять его. Да куда уж там заставлять, мне в пору умолять его о помощи и с пеной у рта ползать на коленях, вымогая прощение, — ехидно усмехается Сора слегка охрипшим голосом. — Но я не буду. Потому что я гордый, хоть и являюсь огромным куском дерьма. Гордое дерьмо… Звучит ужасно, — парень корчит физиономию, но оценить его усилия некому, так что он просто вздыхает. — К тому же, я совсем не учусь на своих ошибках… Я попробую найти Сатоми сам и… расскажу, что мы с ней натворили. Да, мы оба. Вторые пятьдесят процентов вины за твою смерть принадлежат именно ей, Кода. А Томо всё это не касается. Да и не должно было никогда. Первый пробившийся сквозь густую листву луч солнца ударяет сразу по глазам, заставляя рефлекторно зажмуриться, пока зрение не привыкнет к изменениям. Кожу лица быстро согревает приятным теплом рассвета, как обычно наступившего всего спустя несколько часов после заката. — А ещё… Сора крепко сжимает осколок и вонзает его в левую ладонь аж на пару сантиметров, резко ведёт вниз и тут же убирает в сторону. Кровь толком не успевает начать струиться: края образовавшейся раны стремительно стягиваются обратно и уже спустя несколько секунд на ладони не остаётся ни следа от пореза. —…кажется, я действительно проклят.