Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала. Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда я падаю, за минуту до мрака она меня выносила*.
Она очнулась всё в той же подсобке, голова раскалывалась. Заспанная и растрёпанная, девушка медленно привстала и тут же застонала от резкой боли в висках. Она зажмурилась и потянула руку к себе, ладонь прошлась по шёлковой подкладке, обнаруживая карминно-красный пиджак, которым её заботливо укрыли. Изумлённая Виолетта медленно провела подушечками пальцев по мягкой шерстяной ткани, попутно вспоминая всё, что произошло прошлой ночью. Образы калейдоскопом, словно хаотичные кадры диафильма, мелькали перед глазами, причиняя ещё большие муки. Значит, весь этот безумный сон про танец с Джокером и разговоры на крыше был реальностью? Внезапно наверху послышались шаги. Виолетта вскочила, стараясь не обращать внимания на головокружение. Она едва успела спрятать пиджак за стеллажами, когда на лестнице появилась Мэган Райан, гламурная блондинка, главная сплетница Готэма, а также поклонница Перис Хилтон и Джеймса, из-за чего Виолетту она недолюбливала. — Кларк? — кисло усмехнулась официантка. — Тебя что из дома выгнали? Джеймс тебя обыскался. — Судя по всему, твои чары опять не сработали, раз он всё равно послал тебя сюда, — фыркнула Виолетта. Даже в минуты жуткой головной боли она умудрялась найти в себе яд. Райан скривила ярко-розовые губы и машинально поправила аккуратную причёску: — Вообще-то, мне фрукты надо принести. И, по крайней мере, я не выгляжу, как курица после драки. — По крайней мере, это едва ли что-то меняет. — Виолетта плечом оттолкнула Мэган и вылетела из подсобки. Часы показывали полдевятого — слава Богу, ещё полчаса до открытия. Девушка прошмыгнула в ванную и разочарованно застыла перед зеркалом: на голове можно вить гнёзда и селить птиц, на лице почти джокеровский грим (какая ирония!), а платье явно помялось, даром, что пятен нет. Девушка быстро, насколько это было возможно, привела себя в порядок, умылась и немного разгладила платье. Ну вот, кажется, теперь она похожа на человека. С этими мыслями официантка вышла в зал. — Виолетта! — она тут же чуть не задохнулась в объятиях Джеймса. — Как я рад, что ты в порядке. Когда ты пришла? Ты в курсе, что у нас ночью устроили погром? Ветта взглядом обвела следы вчерашней посиделки. — А, так это Джокер. Зелёные глаза Джеймса стали ещё больше. — Ты его видела? — Да, мы прекрасно провели время: выпили и потанцевали. Бармен заметно расслабился и насмешливо фыркнул: — Короче, Оливия уже в курсе, она вызвала экстраклининг сервис, окно тоже сегодня починят и подсчитают убытки. А тебе надо завязывать с алкоголем, Кларк. Закатив глаза в ответ, Виолетта подошла к маленькому холодильнику с внутренней стороны бара, где обычно оставляла служебку. Она выудила оттуда йогурт и открытый пакет с хлопьями, смешала всё это в первой попавшейся тарелке и уселась завтракать. — Я серьёзно, Виолетта, — бармен дружески хлопнул её по плечу. — А то в следующий раз с Линкольном вальсировать будешь. И, кстати, ты вчера бросила свой заказ, и эта стерва в красном чуть не съела меня, а должна была тебя. — Уверена, ты прекрасно сошёл за комплимент от шефа. Девушка мрачно пережёвывала хлопья, мечтая, чтобы голова, наконец, прошла. А впереди ещё долгий десятичасовой день. Ладно, в конце концов, никто не знает о её причастности к этому бардаку, так что и платить ни за что не придётся. Эти мысли немного подняли настроение и явно улучшили аппетит.***
Робкий, будто случайный луч солнца упал на прозрачную пепельницу, на секунду заполнив собой тонкие паутинки трещин, затем отразился от карманных часов в его руке и нервным солнечным зайчиком пробежался по выцветшим обоям. Артур Флек пристально наблюдал за ним, покручивая в тонких длинных пальцах уже догоравшую сигарету. Он в который раз поднёс её к губам, и на секунду тлеющий огонёк в бумажной трубочке стал крохотным вулканом, только чтобы снова погаснуть. Когда он в последний раз проявлял о ком-то заботу? Он, Артур, потому что Джокер не проявлял её никогда. Однако парадокс был в том, что вчера это был именно Джокер. Ему хотелось верить, что Артур умер в тот момент, когда он захлопнул тетрадь личного дела пациента Пенни Флек в Аркхэме. Если она была чьей-то матерью, то только Джокера. И поплатилась за это сполна. Тонкие губы растянулись в зловещей усмешке, пальцы чуть сжали окурок, а внутри всё ещё болело. Проклятая человечность уходила из него капле, как бы он ни пытался ускорить этот процесс, обманывала его, прячась в самых тёмных закоулках его чернеющего сердца, а потом колющей болью напоминала о себе в самые сладкие моменты триумфа, заставляя его внутренне снова падать, совсем как когда-то на малолюдных вонючих переулках, рефлекторно замирая в ожидании града ударов по почкам и спине. Впрочем, это уже в прошлом. Флек снова затянулся, выпуская в атмосферу невесомое белое облачко с лиловым отсветом. На секунду оно затмевает его застывшие, блестящие от напряжения глаза и исчезает. Девчонка оказалась ни в то время и ни в том месте, и, если бы она повела себя тривиально, встретив его визгами и попытками к бегству, сегодня Готэм проснулся бы без неё, но впервые за долгое время ему не захотелось убить. Она смотрела на него всего секунду и обратилась, как давнему знакомому, причём без всякого лицемерия, выдавшего бы липкий страх. Столько лет пытаться вписаться в этот город, до воя, до крови на костяшках долбить стены человеческих душ, только чтобы услышать это простое «Хотите выпить» от незнакомой официантки, запертой в фешенебельном ресторане. Его бесил факт того, как органична была вчера эта ненормальная встреча, но что бесило больше — он её понимал, до горечи рту, до издевательского хохота своего внутреннего мальчика Артура, так отчаянно искавшего человеческого тепла. Он понимал эту холодную, чёрную бездну, которая лишает сил и страха. Но он впервые увидел её в ком-то ещё. Не увидел, что хуже — почувствовал. Вот почему девочка осталась в живых. И вот почему он из последних сил борется с желанием швырнуть эту пепельницу о стену и растоптать на мельчайшие кусочки. Но он оставил там пиджак. Его глаза блеснули недобрым огнём — он вернётся, чтобы забрать его и уничтожить всё, что осталось от его сердца и совести. Потому что у Джокера нет слабостей.***
Двери вагона метро отворились с ворчливым скрипом, и уставшая Виолетта Кларк выпала из него по направлению к своей улице. Несмотря на относительно (относительно Готэма) престижное место работы, её скромный доход обещал ей квартирку в самых бедных кварталах, однако ей повезло, и знакомая старушка отдала ей под съём маленькую студию поближе к центру. Для девушки, все вещи которой на тот момент помещались на ней самой да в карманах куртки, лучшего варианта было не придумать. А с чем ещё она могла выйти из детдома? И вот, она уже заходит в знакомой подъезд аккуратной, но безнадёжно серой многоэтажки, рефлекторно проверяет пустой почтовый ящик и поднимается к себе. Лифт неторопливо ехал, а девушка размышляла. Как удивительно может измениться жизнь из-за какой-то случайности. Могла ли она подумать, что нудный рабочий день закончится таким приключением, и она будет пить и гулять по крыше с «королём Готэма», и при этом ещё останется живых? Девушка усмехнулась: как же ты, судьба, любишь водить по лезвию ножа. Дома как всегда пахнет любимым недорогим парфюмом и утренним лакомством — кофе. Она едва успела раздеться и разложить на кровати свой красный трофей с прошлой ночи, как в дверь позвонили. Девушка выпрямилась и медленно выдохнула. Вариантов у неё было два. — За пиджаком зашёл? Виолетта неожиданно признаёт тот факт, что даже рада, что это не пьяный Джеймс. Пару раз друг навещал её, жалуясь на одиночество, и обычно сразу после этого засыпал на первой попавшейся для этого поверхности. — Это мой любимый. Джокер без приглашения входит в комнату и устраивается на разложенном диване. Его взгляд падает на несколько цветных фотографий на стене, которые прищепками крепились к длинной гирлянде с мягким, золотистым светом. Виолетта жила прямо под крышей, поэтому большое окно на косом потолке выходило прямо в небо. Сейчас комнату заполнял уютный стук холодных капель дождя по стеклу. Вся комната радовала глаз приятной гаммой пастельных тонов — белого и бежевого, и его яркий пиджак пугающим красным пятном разлился на диване. Впрочем, красного здесь даже мало. Артур уже поглаживал пальцами графитовый корпус браунинга в кармане, когда заметил маленькую птицу на запястье у девушки. Джокер моментально выхватил её руку, когда она была близко, и резко потянул на себя, заставляя сесть рядом. — Как ты это сделала? — он погладил шрам большим пальцем, ощущая шершавую поверхность рядом с кожей. — Ты что-нибудь о скарификаторах слышал? Он перевёл пытливый взгляд на Виолетту. — Нет. — У меня был знакомый… — Кларк отвела взгляд, поправляя чёлку. — Я часто приходила к нему после…- она поморщилась. — После уроков. Он содержал небольшой магазинчик индийских товаров, а ещё раньше жил в Ашраме. Так в Индии называют обители мудрецов, храмы, где люди учатся познавать свой путь и самих себя, управлять собой. Флек убрал руку, но продолжал всё так же внимательно смотреть в синие глаза. — Его маленький магазинчик находился в одном из дальних переулков на востоке, и там всегда пахло какими-то благовониями, витал сладкий дым и горели тёплые лампы. Весь потолок и стены были увешаны талисманами ручной работы на плетённых шёлковых шнурках, а вокруг все деревянные полочки были завалены самыми причудливыми вещицами: мешочки трав, ловцы снов, лепестки цветов, украшения и пергаменты с письменами, расписная посуда, да много, чем… Никто кроме него не смог бы там сориентироваться, — девушка улыбнулась. — Единственное, чего там было не найти, так это оружия. — Так это он оставил тебе этот «подарок»? — последнее слово Флек почти выплюнул. Девушка посмотрела на него с вызовом. — Я сама попросила. Я…- она запнулась. — Хотела научиться управлять болью. — Неужели? И как, научилась? — Мне стало легче. — Докажи. Джокер поддался вперёд, сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров. От неё снова пахло миндалём и корицей, в лёгких предательски защипало. Девушка едва заметно нервно дышит, а он резко задирает рукав рубашки так, что пуговица рвётся и с тихим звоном падает на пол и катится куда-то в угол, и обнажает руку до локтя. — Давай же, — его голос, негромкий и вкрадчивый иголками проходится по её спине. — Что? — Научи меня справляться с болью. — Зачем тебе это? — он сам выбрал жизнь в самом её, боли, эпицентре. — Клоунам плакать нельзя. Виолетта понимает, что отказывать бесполезно, да и опасно для жизни, пожалуй. Жизнь научила её одному полезному навыку: оперативно справляться с эмоциями, останавливать стресс в его зачатке и включать холодный разум. Непонятно, каким мёдом она так намазана для Джокера и еже с ним, но придётся с этим смириться. В конце концов, это возможность хоть как-то разнообразить рутину дней, которым она давно потеряла счёт. Она медленно встаёт и подходит к небольшой полочке у стены, вынимает из ящика стальную полоску с заострённым концом, немного медицинского спирта, вату, полотенце и пакетик ароматных трав, проходит в крохотную уборную, откуда возвращается с тазиком воды. В дальнем углу комнаты притаилась маленькая кухонька, в которой девушка кипятит воду и высыпает туда примерно половину пакета, варит около двух минут и снимает с огня. Руки трясутся, и ей с трудом удаётся не обжечься — Джокер снова переворачивает её жизнь с ног на голову, но, как заколдованная, она снова не может сопротивляться. Она садится напротив Артура и спокойно спрашивает: — В чём ты видишь своё спасение? Этот вопрос ей когда-то задал Вишвамитра. — Меня не спасти, — он снова словно сканирует её, провоцируя. — Рисуй свой. Девушка едва заметно вздрагивает, окунает вату в спирт и обрабатывает сначала инструмент, а потом тот участок руки чуть выше запястья, где будет шрам. Она берёт в руки скарификатор и подносит его к его коже, как раз туда, где пульсирует сердце. — Постарайся познать свою боль и контролировать её. — Виолетта старается вспомнить все слова до единого. — Ты должен подчинить её себе, не дать ей захватить тебя. Её цель — власть над тобой, твоя — власть над ней. Закрой глаза и вспомни те моменты, когда тебе было больнее всего, они все должны уйти. Запретная мысль проносится в голове у девушки, от чего она издаёт нервный смешок. — Ты не сделаешь этого, — словно прочтя её мысли, констатирует Джокер. — Ты прав. Обезболивающее… — Не нужно. Ветта обеспокоенна смотрит в его глаза: — Артур, ты с ума сошёл… — осекается, осознавая каламбур и едва сдерживает улыбку. Джокер наклоняется ближе и одними шубами шепчет: — Уже давно, красавица. Вдох-выдох. И она ведёт, ровно вырезает крыло, от которого сразу бегут неровными дорожками тёмно-алые струйки. Девушка поворачивает инструмент под нужным углом, чтобы сделать рисунок более обьёмным. Джокер резко втягивает носом воздух, но молчит, а она продолжает, представляет, что это всего лишь полотно и кисть, и продолжает, изредка смачивает в уже розоватой воде полотенце, чтобы смыть кровь, когда она закрывает рисунок. Она будто впадает в транс, ощущает каждую клеточку его кожи, каждое движение под ней, призывает на помощь всю свою энергию и память, повторяя, как по кальке, движения мастера. Его мышцы напрягаются, будто их заливают раскалённой сталью, а из груди вырываются нервные смешки, грозящие перейти в истерический смех, но ему хватает сил каждый раз его останавливать, впервые. Зелёные глаза блестят, но когда она поднимает голову и с тревогой наблюдает за ними, он взглядом просит её продолжать. В носу уже нестерпимо жжёт от запаха соли и ржавчины, а к горлу подкатывает ком, когда она заканчивает, прижимает к его руке полотенце и поднимает голову. Всё время она чувствовала его изучающий взгляд, и вот сейчас на его лице не морщинки, как будто не у него вырезали только что кусок кожи. — Как ты? — она внимательно вглядывается в него, будто пытаясь понять, что он чувствует. — Явно не такой бледный, как ты, — фыркает Джокер. — Мне-то не привыкать к боли, девочка. Но в его глазах нет прежней злобной энергии. Сейчас там осталась только пугающая, спокойная глубина. — Поднеси руку к раковине. Виолетта берёт в руки турку с отваром и тонкой струйкой льёт на окровавленную птицу. Она чувствует, как тело Артура сотрясает дрожь, а губы сжимаются до пугающей белизны, он прерывисто дышит, но не издаёт ни звука. — Что это? — спрашивает он сквозь зубы. — Отвар из ромашки, полыни, крапивы, шалфея и чайного дерева. Это природные антисептики, но заживать будет долго. — А шрам…? — Останется, да. Но тебе же не привыкать к боли? — в её глазах искорки, и он ловит их усмешкой, горькой, но не беззлобной. Виолетта аккуратно прикладывает к свежему шраму повязку и перевязывает руку. Она обнимает его чуть дольше, чем нужно, грея свои ледяные ладони о его горячую кожу. Чувствует, как его пальцы снова гладят её волосы: — Спасибо тебе.***
Первые лучи рассвета уже окрасили в нежно-розовый матовые стены её комнаты, ласково дотронулись до ладоней и пары фарфоровых чашек с запахом капучино, которые она внесла в комнату, только чтобы понять, что Джокера там уже не было.