За полгода до этого
Кружевная шаль и браслет — всё, что осталось от её мамы. Не считая калейдоскопа ярких детских воспоминаний о солёных брызгах моря, запахе костра, тёплых руках с длинными пальцами, тонких запястьях с орнаментальными татуировками, длинных локонах, куда она вплетала невообразимое количество нитей и камней… Вот и тянет её теперь ко всему этническому. В тот вечер она вернулась домой рано: плохое самочувствие не позволило закончить рабочий день. Оливия пообещала вычесть его из зарплаты, но потом отпустила её с миром и даже дала пару собственных пакетиком с жаропонижающим. Однако пакетики не помогли. Девушка мучилась в бреду, пытаясь понять, какое сейчас время суток, пока холодные пальцы не легли на её лоб. Почувствовав минутное облегчение, Вета с усилием приоткрыла глаза и они тут же заслезились: в тяжёлом облаке сигаретного дыма из расплывчатых мазков медленно фокусировалось лицо Джокера. — Решил разбудить меня и сразу добить? — сипло проворчала больная. — Пришёл к тебе за консультацией, а ты помирать собралась — не дело, девочка. Виолетта прыснула со смеху, но тут же закашлялась, поморщившись: — Полагаю, обычно ты говоришь нечто обратное. — Полагаю, тебе сейчас нужно думать о более позитивных вещах. — Как-нибудь разберусь, о чём мне думать. Джокер недовольно цокнул языком: — Деевочка… Ну зачем так грубо? Он на секунду обернулся к маленькому столику, примыкавшему к кровати, чтобы взять с него чашку, из которой шёл ароматный пар. Бледные лунный свет тут же очертил его лицо, словно прожектор на сцене. Вечный театр одного актёра. — Выпей это, — он протянул ей напиток. Виолетте не хотелось принимать его заботу — уж больно подозрительной она казалась, но тепло чашки так и манило к себе её ледяные ладони, и через мгновение она уже жадно пила, как ей казалось, горячий вишнёвый сок. Внезапно девушка закашлялась — слишком крепко. — Я добавил туда ром. — Джокер невозмутимо стряхнул пепел от сигареты в первую попавшуюся тарелку. — Тебе нужно прогреться. — А тебе до этого что? Её глаза на мгновение встретились с глубоким, как омут, взглядом Джокера. — Ты мне ещё пригодишься. — Мог бы навестить мастера тату попрестижнее, — фыркнула Виолетта. — Я туда и шёл, а тут твоя квартира подвернулась, — Ветта поморщилась от едкого сарказма. Очевидно, даже на намёк на критику вызывал у Джокера аллергию. — Где твои родители? Он достал. Вот так допрашивать её, когда вздумается, будто у неё непреложный обет всё ему рассказывать. — Там же, где твои манеры. Она вздрагивает от тонкого хруста стекла, успев заметить руку Джокера на своей. Сейчас по их ладоням красными лентами тёк вишнёвый сок (она надеялась, что только он), безжалостно въедаясь в её любимую нежно-голубую вязаную кофту. — Я смотрю, силы вернулись, а за ними и дерзость, а, принцесса? — прошипел он, не разрывая зрительного контакта. Виолетта поморщилась от боли, но не издала не звука. Черта с два. — Да кто ты такой?.. — обессиленно прошептала она. Джокер медленно расслабил пальцы, выпуская её руку. Осколки чашки со звоном полетели на белое постельное бельё, оставляя причудливые кровавые узоры. Клоун пугающе улыбнулся. — Ты мне скажи. Он резко встал с кровати, не переставая улыбаться, и театральным жестом очертил город, видневшийся из приоткрытого окна. — Весь город в панике, пытаясь разгадать эту загадку, — продекламировал клоун. — Может быть, станешь уже их мессией? Виолетта не улыбалась. Она словно сканировала его угловатую фигуру в ошмётках наступающей темноты, а затем устало вздохнула и посмотрела на маленькую полку, где лежало её главное сокровище. Она стащила с неё разноцветный браслет и снова посмотрела на Джокера. — Моя мама была хиппи. Её лишили родительских прав, когда мне было шесть. Отца я не помню. Следующие двенадцать лет я провела в детдоме, а потом по знакомству обосновалась здесь. Луч свет искрой отразился в омутах его тёмных глаз, когда Джокер склонил голову на бок, словно решая, стоит ли доверять перемене её настроения. — И этот браслет… — Всё, что она успела мне дать. Да. — Что на нём? — клоун приблизился к ней, рассматривая лежащий на её ладони круг из пластиковых листьев и крупных ягод. — Волчьи ягоды. Мама считала, что они воплощают собой всю её жизнь, которую она считала лишь красивой обёрткой на пути к внутреннему разрушению. И в то же время, — девушка втянула носом воздух. — Ей хотелось верить в свет и добро, несмотря ни на что, показать, что и волчьи ягоды могут быть полезными и нуждаются в любви. — Оно и видно, — Виолетта вздрогнула, когда длинные, холодные пальцы очертили её ключицы там, где готическим шрифтом было начертано: Wolfsbane. Джокер убрал руку, но его взгляд касался её не менее ощутимо. — И какие же ты носишь с собой? — Видишь, вот эту, иссиня-чёрную? — девушка зажала в пальцах небольшой шарик с браслета. — Это беладонна. В маленьких дозах она полезна для лечения глаз. Это — девушка указала на молочно-белый, перламутровый шарик, окружённый розовыми цветами и листьями овальной формы — снежноягодник, его можно использовать для лечения гнойных ран, язв и туберкулёза. Здесь — девушка дотронулась до группы сросшихся светло-красных ягод с желтыми цветками рядом — жимолость, она нужна для лечения сердца, того, которое орган — ехидно прибавила Ветта. — А эта? — Джокер указал на маленькую ягодку, напоминающую агат, которая в гордом одиночестве покоилась между четырьмя продолговатыми листьями, расположенными ровно по сторонам света. — Вороний глаз. Он цветёт в августе и приносит всего один плод. Помогает при лихорадке, но принимать его нужно очень осторожно — это смертельно опасная ягода. Джокер ничего не ответил. Он провёл пальцами по ряду из крохотных листьев и искусственных ягод, и они тихонько зазвенели в ответ. — Её не стало, когда мне было девять. Передозировка. Возможно, если бы я смогла найти её, мы могли бы начать всё заново… Она ведь пыталась мне помочь, я знаю. Виолетта не знала, зачем она всё это ему сейчас рассказывает, тем более что сознание снова начинало плыть, а браслет в руке вдруг стал прохладнее. Последнее, что она видела, это серебряную птицу на его запястье, когда он подхватил её, чтобы она не упала на осколки.***
В следующий раз она очнулась, перехватив руку того, кто тряс её за плечо. — Виолетта! Наконец-то! Я уже врача собрался вызывать. — Джеймс? — девушка с трудом разлепила глаза. — А где Джокер? — Опять…-парень обречённо вздохнул. — Оно прогрессирует. — Пошёл ты, — беззлобно выплюнула его собеседница. — Он был здесь. И я ему тату сделала. — Только тату? — иронично хохотнул её друг. — Придурок, — Виолетта почти сразу же схватилась за голову, застонав от боли. — Жесть какая! — Я принёс тебе лекарство и чипсы, — Джеймс добродушно улыбнулся, положив ей на кровать большой пакет её любимых сырных начос. — Вот лекарство в этом списке явно лишнее, — Ветта попыталась улыбнуться, но из-за боли улыбка больше походила на гримасу. Она ненавидела, когда её лечили. Забота отсылала её к болезненным воспоминаниям о том, когда её отняли. И её психика защищалась, блокируя любые напоминания об этом. Весь вечер и пол ночи они провалялись на диване в окружении чипсов и колы, которой, под громкое ворчание Джеймса, Виолетта запивала антибиотики пополам с обезболивающими. Они болтали и смотрели любимые сериалы, пока небо за окном не окрасилось алым сиянием. — Мне пора, надо ещё заскочить домой переодеться, — с заметной грустью констатировал Джеймс. — А не то Оливия обольёт меня виски и подожгёт прямо на баре. Виолетта только беззаботно пожала плечами: — Скажи, что ты навещал меня, и она вообще не пустит тебя на порог. — Тогда меня подожгёт Мэган. Они синхронно рассмеялись, и у Виолетты полегчало на душе. С ним всегда было так — спокойно и хорошо. Джеймс был своим в доску, плакательной жилеткой и мотиватором в одном лице. Лучший друг, который заменил ей семью. Вот только… — Джим… — Ай? Ну выкладывай уже! — подтолкнул он Ветту, заметив, что она замялась. — По поводу Джокера… Я не врала. — Девушка посмотрела прямо в зелёные глаза, пытаясь невербально донести до него свою честность. Бармен молчал. Затем резко выдохнул и кивнул. — Ладно. Вечером ещё забегу, поболтаем. Виолетта несмело улыбнулась и проводила его до двери. Когда дверь закрылась, она окинула взглядом свою маленькую студию. Ни пепельницы, ни осколков. Только красные разводы на кровати доказывали, что весь её разговор с Джокером не иллюзия, как казалось Джеймсу. Но вот зачем она ему? Теория про консультацию казалась просто смешной. Девушка дотронулась до ягод на своём запястье так же, как это недавно делал Джокер. «Я не знаю, что мне делать, мама…»***
Громкий вопль отскочил от стен старого заброшенного особняка, и Джокер в который раз поморщился. Слишком громко. Раньше человеческие страдания забавляли его, наполняли до краёв его эго, которое через трубочку высосала та тварь, что зовётся обществом. Но сейчас это только разражало. — Попробуем ещё раз, — лениво выплюнул он, когда два амбала поднесли к нему окровавленное мессиво, которое когда-то было человеком. — В которой раз, — манерно обратился Джокер непонятно к кому, переведя полный ненависти взгляд на жертву. — Какого хрена ты мне наврал? — Да откуда я знал, что эта наркоманка так важна? — кровь клокотала в его горле, мешая говорить. — Я не хотел проблем с полицией! Я не подсобник! — И, конечно, ты не мог знать, что полицию я тоже загребу под себя, как какую-то шлюшку, верно? — по-кошачьи промурлыкал Джокер, взяв мужчину за подбородок, словно неразумного ребёнка. — Хотя, — скривился он, отсраняясь. — Чем ты сам отличаешься от них? Кончайте его! Он встал, снова поморщившись от того, как заверещал бывший наркоторговец, и вышел на балкон, тщательно вытирая окровавленные руки белоснежным платком. Джокер достал из внутреннего кармана старинный портсигар, закурил, ощущая, как блаженная тишина ночи окутывает его невесомым покрывалом. Когда одиннадцать лет назад на его руках умирала молодая женщина, она просила его только об одном — найти её маленькую дочь. — Браслет…волчьи ягоды…прошу… Он до сих пор помнил, как в светло-голубых глазах отражалось заходящее солнце, забирая с собой её душу. Одиннадцать лет назад у Джокера ещё было сердце, мораль или как её там. Он пытался стать этаким Робин Гудом для Готэма, не понимая, что этому городу нужен палач и только. Худшая форма святой инквизиции. Он горько усмехнулся, стряхивая пепел в темноту. Но тогда он этого не знал. Он хранил в своей душе единственное тёплое воспоминание о женщине, которая позаботилась о нём, когда его оставили умирать какие-то пьяные ублюдки, избив до потери сознания. Девушка тогда потратила последние деньги на спирт и бинты, притащила его в приют, где жила сама, поделилась бесплатным ужином. К сожалению, его пришлось прятать от хозяйки, которая запрещала приводить мужчин, в любом их агрегатном состоянии, поэтому ему пришлось уйти сразу, как только ему стало лучше. Они так и не успели поговорить. Джокер затянулся, погружаясь ещё глубже в свои воспоминания. А потом на приют напали. Какая-то из наиболее обнаглевших недобанд, ошмёток криминального колдо. Он тогда прихватил с собой единственное оружие, которое у него было — пистолет, подаренный когда-то бывшим другом, и ринулся на помощь. Он успел достать её, всю в крови, из груды развалин, только чтобы услышать ту самую последнюю просьбу. — Пожалуйста…-прошелестела она и затихла. Минус один счастливый конец у сказки, да, Готэм? Джокер нашёл его, наркоторговца, который сдал её когда-то полиции, когда она пришла к нему за очередной дозой с маленьким ребёнком. Но этот щенок опять испугался и повёл его по ложному следу. Он понял всё в тот момент, когда увидел, как мерцает разноцветными бусами браслет в лунном свете. А судьба — та ещё оторва, однако. — Босс? — от размышлений его отвлёк голос одного из его головорезов. — Что нам делать теперь? — Погуляйте пока, разомнитесь, — ответил он, не поворачивая головы. — А мне пора кое-кого навестить.