***
— Вы слышали? Недавно переведённый ученик устроил драку прямо в столовой из-за последней булочки с мясом! — Это разве не он пугает всех тем, что постоянно ходит с расстёгнутой рубашкой? — Ужас! Надеюсь, его исключат! Аой, по правде говоря, не любит подслушивать чужие разговоры. Но тут как будто бы песня назойливая: куда бы ни пошёл, слышишь одно и то же. Одно и то же уже на протяжении целого дня. Подперев бледной ладонью подбородок, Канзаки с закрытыми глазами слушает монотонную речь учителя и принимает решение после уроков обязательно сходить в медпункт, чтобы проведать Шинобу. А заодно развеяться и помочь. Звенит звонок. Аой встаёт с места и под взглядами других учеников быстренько выходит из класса. Ей больно делать резкие движения, а ещё больно падать на пол в коридоре. Кто-то специально ставит ей подножку. — Тьфу, какая незаметная! — задевают словесно, смеются, а Канзаки думает, что всё хорошо. Нужно просто почаще смотреть себе под ноги. — Бегать в школе запрещено! Спасибо, знает. Она с тихим стоном поднимается и старается не обращать ни на кого внимание. Лишь хмуро смотрит на свои ботинки, желая поскорее спуститься на этаж ниже и зайти в медпункт. Шинобу сидит в белом медицинском халате, заполняет какие-то бумаги и поначалу не замечает прихода своей помощницы. Аой мысленно восхищается её внешним видом: Кочо выглядит совсем как настоящий врач, что проводит анализы в своей собственной маленькой больнице. Лучи солнца настойчиво пробираются сквозь белые шторы, а в самом кабинете находиться тепло и уютно. Канзаки, стараясь не пугать медсестру, тихо проходит вглубь помещения и садится напротив Шинобу. — Извините за вторжение, Кочо-сан, — Аой даже пытается выдавить из себя что-то на подобии улыбки. А Шинобу встречает её с радостным изумлением и требует тут же прекратить извиняться. За то время пребывания Канзаки в медпункте заходило мало людей. В основном, Аой ошивалась без дела, болтала с Шинобу и иногда заполняла журналы. — Мне нужно отойти, посидишь тут ненадолго сама? — девушка без задней мысли кивает и провожает взглядом удаляющийся силуэт медсестры. «Черт, я забыла угостить Кочо-сан яблочным пирогом!» — Канзаки на секунду паникует, бежит к рюкзаку, достает оттуда полупрозрачную коробку и ставит её на письменный стол. Аой надеется, что по приходу Шинобу обязательно оценит выпечку. Но... — Это недопустимо! Быстрее зайди внутрь, пока тебя никто не видит, болван! Аой тут же забывает о пироге. Она невольно вжимается в стул, ещё больше хмурит брови и смотрит в проём двери, откуда доносятся громкие голоса старшеклассников. Что вообще происходит? Канзаки выпучивает глаза и чувствует табун мурашек по коже: дверь медпункта с грохотом закрывается, и перед Аой появляется невероятно взбесившийся парень. — Ты медсестра?! — он держит руку у носа, и только тогда Канзаки замечает, что из него ручьем льётся кровь. — М-медсестры нет, я её помощниц... — Мне все равно кто ты! Просто сделай, черт возьми, что-то с моим носом! — незнакомец садится на раскладушку и в ожидании смотрит на шокированную Аой. «Так, значит, это про него сегодня вся школа болтала» — думает про себя Канзаки. Она молча достает из шкафчика небольшое полотенце и направляется к раковине, чтобы намочить его холодной водой. — Не смей задирать голову! — Аой прикладывает к переносице смоченное полотенце. Даже решается сесть рядом. — Как Вы умудрились получить в нос? — А? Я просто расковырял его на уроке! Она ни черта не понимает. Перед ней находится старшеклассник или всё-таки ученик начальных классов? У парня — одна штанина закатана больше другой, шнурки на ботинках потрёпанные, да и цвета разного, а вид рубашки вообще производит самый настоящий фурор. Мало того, что ткань заляпана кровью, так ещё и полностью не застёгнута! Как ему вообще позволяют ходить в таком-то виде по школе? Но несмотря на странные ощущения, страх перед этим парнем потихоньку пропадал, и теперь Аой просто чувствовала себя не в своей тарелке. Рядом с ним ей было жуть как неловко. Ну, ничего, посидит здесь минут двадцать от силы, получит капли в нос, и на этом всё закончится. По крайней мере, Канзаки в какой-то степени надеялась именно на это. Всё это время они провели в полном молчании. Правда, парню никак не сиделось на месте: он то вставал, то ходил кругами по помещению, разглядывал всё подряд, а ещё издавал какие-то странные рычания. Аой время от времени приходилось поглядывать на него, ну, мало ли, вдруг взбредёт в голову всё здесь разгромить. Но ничего сверхъестественного так и не произошло. Девушка некоторое время перебирала таблетки в поиске каплей для носа, а когда такие, наконец, были найдены, Канзаки впервые — впервые за эти пятнадцать минут — почти гробового молчания заговорила: — Присядьте, пожалуйста, мне нужно закапать Вам нос. — Что ещё за «закапать»? У меня нет насморка, чтобы что-то туда капать! —возмущается парень, заставляя Аой раздраженно закатить глаза. — Капли от насморка сузят Вам сосуды. Просто делайте, как я Вам говорю, — Канзаки искренне не понимает, почему должна объяснять такие элементарные вещи. А он бубнит себе что-то под нос, отводит взгляд в сторону. — Тогда ты угостишь меня пирогом, — парень скрещивает руки на груди. — Есть охота. Аой хотела было тут же возмутиться — кусочек пирога, лежавший на столе, предназначен для милой Шинобу, а не для извращенца с расковырянным носом, которого, тем более, Канзаки знает не больше получаса. Но ведь коробки у неё с собой две, а дома порций хоть на многодетную семью. Аой глубоко вздыхает — она уверена, что потом обязательно об этом пожалеет. — Хорошо. Канзаки не жалко, но всё равно это как-то странно. А потом он тянет её за щеку и просит приклеить такой же пластырь с котиками, как и у неё на коленях. Эти треклятые капли для носа слишком дорого ей обходятся. Она клеит ему на переносицу пластырь, и парень радуется, как малый ребёнок, мол, наконец-то заживёт. Аой делает вывод, что об анатомии человека он точно не слыхал. Вся нелепость остается позади, и незнакомец уже собирается покидать медпункт... как тут неожиданно разворачивается к Канзаки и громко-громко кричит: — Назови своё имя! — и тычет в неё пальцами. — Канзаки Аой. — А я — Иноске Хашибира! — скалится зубами и добавляет: — Я обязательно зайду как-нибудь ещё, Нанзаки! Аой тут же хочется его исправить, но сделать этого не успевает. Дверь с грохотом захлопывается, и Аой от усталости падает обратно на стул. Открывает рот и мысленно спрашивает себя, что за чёрт это только что был. Картинка не складывается в один пазл, но зато Аой уверена в двух вещах: во-первых, к ней только что забрёл дикий кабан. А во-вторых, эта встреча, определённо, будет не последней. И Канзаки правда кажется это невероятно странным.пластыри и яблочный пирог
29 октября 2019 г. в 04:05
Аой в который раз жмурит глаза, ощущая до боли жгучее чувство удара. Она не отвечает, не сопротивляется, лишь смиренно ждёт, когда это закончится. Еще немного. Осталось ещё совсем чуть-чуть. Вот обидчики Аой смеются над её беспомощностью и бросаются едкими словами напоследок. Демонстративно разворачиваются, забывая про существование Канзаки на неопределённое время. Ну, или, по крайней мере, до завтра. А она упирается ладонями в плитку, хмурится и дышит. Дышит глубоко, попутно пытаясь подняться на ноги.
«Всё нормально» — уверяет себя Аой.
Игнорировать. Это нужно игнорировать.
Канзаки отряхивает подол чёрной школьной юбки от пыли и в который раз убеждается, что люди — это самые что ни на есть настоящие демоны изнутри. Класс превратил её в козла отпущения, а Канзаки, вместо того чтобы что-то предпринять, считает, что она это заслужила. По праву заслужила... такое отвратительное отношение к себе. Ей вертят, как хотят: называют своеобразной грушей для битья, частенько наносят физические увечья, оставляя Аой трусливым зайцем забиваться в угол и смиренно ждать. Канзаки кусает губы так, что во рту чувствуется горький привкус железа.
«Тряпка» — говорит она себе. — «Жалкая тряпка, что всего-навсего не может дать отпор».
Вытирая поступившие слёзы с лица, дрожащими руками Аой достаёт пластыри из школьной сумки и клеит их на стёртые в кровь колени.
Пора идти домой.
Порывистый ветер неприятно обжигает её белоснежную кожу, поэтому Аой старается идти быстрее. Она наслаждается видом садящегося солнца, появлением жёлто-розовых оттенков на ясном небе и вздыхает. Мимо проходящие люди обеспокоено вглядываются в её хмурое лицо, иногда позволяя себе обернуться. Тем временем же сама девушка просто мечтает, чтобы завтрашний день никогда не наступил. Каждый день для нее оборачивается в пытку, которую Канзаки зачем-то терпит.
Небольшая съёмная квартира, в которой Аой живет совершенно одна, встречает хозяйку привычной сыростью и запахом яблочного пирога, испечённого ещё вчера.
«Нужно будет обязательно угостить Кочо-сан» — мелькает у Канзаки в голове, когда она проходит мимо кухни и заходит в ванную.
Аой закрывает за собой дверь на замок, поворачивается на сто восемьдесят градусов и встречается взглядом со своим отражением. Она девушка среднего роста, для своих-то шестнадцати лет имеет абсолютно не стройное, а худощавое телосложение. У Канзаки — большие синие глаза и миленькие пухлые щёчки, которые, между прочим, ей самой дико не нравятся. А ещё тонкие брови, маленький нос и губы. Густые тёмные волосы, что до этого были завязаны в два хвостика и приукрашены заколками в виде бабочек, Аой распускает. Сдувая с глаз длинную челку, она прекращает рассматривать себя и набирает полную ванну горячей воды.
Канзаки шипит. Медленными движениями девушка промывает водой ранки на коленях, ладонях, сгибах локтя, умывает лицо. А потом осознает, что это по-настоящему выглядит жалко. Она — одна-одинешенька — находится в безвыходной ситуации.
Канзаки уверена, что без неё мир был бы в разы лучше.
У Аой не было родителей. По правде говоря, она их даже не помнила — мама и папа погибли в автокатастрофе, когда Канзаки даже не было и двух лет. До четырнадцати девушка жила вместе со своей тётей и росла под её надзором. От маминой старшей сестры никогда не веяло добротой, не было того ощущения теплоты и заботы, поэтому Аой ещё с самого детства чувствовала себя одинокой. Частые недопонимания, конфликты на почве учебы и всяких мелочей; в конце концов, Канзаки просто напросто не выдержала — заявила о желании съехать и начать жить самостоятельно. А тётя и бровью не повела, только пожала плечами и молча согласилась раз в месяц выдавать ей небольшую сумму денег на проживание и пропитание. Аой прекрасно понимала, на что подписывается. Отныне она предоставлена сама себе, и никакого обратного пути не существовало. Поэтому поначалу было очень тяжело. Иногда Канзаки приходилось лишать себя ужина, иногда — обеда. Если бы не помощь школьной медсестры — Шинобу Кочо, что за эти два года фактически смогла заменить ей маму — Аой точно бы не выдержала. Шинобу научила девочку смиренности, а ещё привила любовь к таким предметам, как химия и биология. Канзаки даже невольно подумывала над тем, чтобы связать свою жизнь с медициной. Но пока — пока ещё есть время на раздумье — Аой довольствовалась тем, что имела сейчас: возможность помогать Кочо в медпункте. Всё-таки накладывать бинты, не путать таблетки и выслушивать жалобы других — занятие было не лёгкое, но занятное.
Канзаки не забывает прихватить с собой два кусочка пирога и кучу пластырей, лениво передвигая ноги по-привычному маршруту — в школу. Синяки на бёдрах и коленях выглядят как попытка художника нарисовать абстрактную картину: зеленые, фиолетовые, в некоторых местах даже желтые. Канзаки всё-всё заклеивает чудными пластырями, на этот раз с милыми мордашками котов. Девушка не хочет вызывать подозрений. Не хочет доносить учителям, что, на самом деле, получает ранения вовсе не из-за падений с лестницы. Аой прикусывает нижнюю губу.
Всего лишь получает по заслугам.