Меж

Зеницу понимает, что пропал, когда ловит себя на двух ненормальных мыслях: серьгу Танджиро вместе с мочкой уха хочется прикусить, а по накачанному животу Иноске хочется пробежать пальцами. Эти желания — странные, ненормальные, они выходят за рамки всего правильного, и Зеницу хочет ударить себя за подобную слабость, однако избавиться от назойливых желаний не получается. В груди что-то одновременно сладко и больно связывается в тугой узел от одной только мысли воплотить желания в реальность, а пальцы начинают подрагивать от нетерпения. Агацума теряется, пытается запрятать эти мысли куда-то в глубь сознания и закрыть на замок, но всё это запретное тут же всплывает на поверхность, когда Танджиро задумчиво начинает перебирать пальцами свои серьги, а Иноске потягивается после сна, выпрямляясь и ненароком делая свой рельеф мышц ещё острее и чётче. Ладно, думает в такие моменты Зеницу и закрывает глаза, чтобы сосчитать до десяти, ладно, это всего лишь временно, всего лишь случайные мысли, иногда возникающие в сознании, и они не имеют смысла. Подобная мантра чуть успокаивает и заставляет заново поверить в свою адекватность, однако она работает ровно до того момента, когда однажды Иноске снимает свою маску и начинает смотреть на Зеницу. Агацума думает, что это случайный взгляд, просто ненароком он сам попадает в поле зрения, но это совершенно не объясняет тот факт, что в голове сразу возникает одна большая мысль поцеловать Иноске в эти его по-девичьи пухлые губы. За этой мыслью сразу тянется вереница других: красивые глаза, красивый цвет радужки, красивые ресницы, красивый нос — всё красивое, и всё хочется осыпать мягкими сухими поцелуями, за которые Иноске, скорее всего, сломает Агацуме лицо. Зеницу чувствует, что сильно-сильно краснеет, и снова пытается досчитать до десяти; взгляд от лица Иноске не отводится, прикован цепями, но личный ад Агацумы прерывает сам Хашибира, начиная смотреть в совершенно другое место. Зеницу рвано выдыхает и резко поворачивает голову в противоположную сторону, лихорадочно думая, что же это за чертовщина с ним творится. Да, Иноске красивый, он это подметил ещё при первой встрече, но вот таких сумасшедших мыслей ещё не было. Зеницу понимает, что попал. В очень глубокую яму. Которую сам себе выкопал ещё тогда, когда негласно согласился быть членом этой маленькой и странной группы из трёх человек и одного демона. Подтверждение самолично вырытой ямы возникает тогда, когда Зеницу сидит рядом с Танджиро и, сам того не осознавая, начинает перебирать пальцами его серьгу и тянется губами к ней, а Камадо любопытно спрашивает: «что ты делаешь?» и смотрит так заинтересованно-искренне, что у Зеницу появляется острое желание поцеловать его. Зеницу замирает, впускает в пустую голову громогласное осознание и резко отодвигается с трясущимися руками, лихорадочно думая, как оправдать свои действия — не говорить же, что у Зеницу уже как несколько недель крыша поехала от этих двоих. Ситуацию спасает сам Танджиро, говоря о том, что это очень красивая и классная семейная реликвия, доставшаяся от отца, и не удивительно, что она заинтересовала Зеницу. Юноша часто-часто кивает, соглашаясь со всем, что говорит Камадо, а сам думает, что это конец. Если он начинает делать подобное бессознательно, то что случится дальше? Весь оставшийся вечер Зеницу думает, как избавиться от этой проблемы или хотя бы снова взять под контроль. Стоит ли говорить, что ответ он так и не смог найти, потому что вместо рациональных и правильных мыслей лезут эти странные, возбуждающие картинки, от которых перехватывает дыхание. Зеницу действительно сходит с ума. Одиночные миссии кажутся глотком свежего воздуха и одновременно толстыми, крепкими цепями, тянущими назад, к этим двоим. Зеницу как можно быстрее отправляется на задание, скомканно прощаясь с друзьями, и точно так же быстро возвращается обратно: ноги сами несутся быстрее ветра, когда пару дней назад так же быстро неслись подальше. Зеницу теряется от этих противоречий, потому что хочется совершенно противоположных вещей. Хотя, точнее, он хочет одно, но разум говорит абсолютно обратное. Спустя какое-то время Зеницу замечает, что Танджиро и Иноске как будто стали ближе. В плане отношений, конечно, тоже (с каждым совместным сражением Зеницу чувствует, как крепнет эта связь), но ещё и в физическом: Танджиро всё чаще начинает касаться руками, больше предпочитая тактильный и визуальный контакт, чем словесный, а Иноске всё норовит что-то сделать вместе: то поесть, то потренироваться, то ещё что-то. Зеницу поначалу не обращает внимания, но потом это превращается в странную зависимость: Агацуме физически необходимы касания Танджиро и совместно проведённое время с Иноске, иначе ему будет плохо. Очень плохо. Хотя бы в том плане, что внутри неприятно тянет и скребётся какое-то нечто, которому Зеницу боится дать название. Зеницу задыхается. Задыхается меж двух горячо палящих огней, загорается адским пламенем и чувствует, как плавятся его внутренности вместе с заполошно бьющимся сердцем. Если бы Агацума имел чувства только к одному, то, наверное, всего этого безумия было бы поменьше, но Зеницу помешался на них обоих, и этот калейдоскоп умножается на два, отчего он медленно, но верно умирает. В один момент Зеницу окончательно убеждается в своем безумии и отсутствии обратного пути. В поместье Бабочки наступает прохладный вечер, окутывает мягкой теменью близлежащие камни и невысокие деревья и свет фонарей неясно освещает окрестности поместья; ветер мягко перебирает мокрые от пота пряди волос и гладит по щекам. Зеницу довольно подставляет лицо ветру, ощущая в теле приятную утомлённость от удачных тренировок, и стоит посреди сада, думая ровно ни о чём. Так, наверное, проходит несколько секунд или минут, когда Танджиро немного неожиданно кладёт ладонь на плечо. Зеницу расслаблен, поэтому вздрагивает от прикосновения, а когда открывает глаза и поворачивает голову, то видит мягкую и довольную улыбку Танджиро. У Зеницу внутри от близости и чужой улыбки разливается приятное тепло. — Мы сегодня хорошо потрудились, как думаешь? — говорит Танджиро и отводит взгляд, смотрит куда-то на безоблачное и оранжево-синее небо. Зеницу продолжает смотреть на лицо Камадо и кивает его словам. Приятную тишину и спокойствие прерывает неожиданный удар в спину вместе со смехом, и Зеницу с криком падает на землю, рефлекторно схватив руками рубашку Танджиро и уронив его за собой. Зеницу падает на грудь и болезненно бьётся подбородком о твёрдую землю, а Танджиро падает вслед за ним и приземляется на чужую спину, отчего Зеницу крякает; позади раздаётся злорадный смех Иноске. — Вы чё, думали, уже всё? Тренировка закончилась? Ха! Надо быть всегда готовым, слабаки! — кричит Иноске, и Зеницу чувствует в чужом голосе насмешку. Зеницу хочет возмутиться и крикнуть на кабана в ответ, как вдруг чувствует, что тяжесть на спине резко увеличивается на килограмм шестьдесят уж точно, отчего Агацума даже выдать звук не может, лишь рвано выдохнуть и захрипеть. Кажется, Иноске тоже прыгнул на него. Зеницу слышит смех их обоих и сдавленное танджирово «что ты делаешь?», и зло думает: вот вам смешно, а мне ни черта не смешно. Почему Танджиро смеётся? Почему вообще Иноске меня ударил, а потом прыгнул в эту кучу тел? Почему они такие идиоты? — С-слезьте с м-меня, — хрипит Зеницу и тщетно пытается выползти, но то ли Танджиро, то ли Иноске лишь сильнее начинают давить, — да отпустите вы меня! — Ой, мы же Зеницу придавили, — хихикает Танджиро. — Прости-прости, сейчас выпустим. Иноске, поднимись, пожалуйста. Иноске что-то бурчит — Зеницу не особо пытается расслышать — и, кажется, привстаёт, потому что Агацума теперь может хотя бы вдохнуть полной грудью. За спиной чувствуется свободное пространство, и поэтому Зеницу привстаёт на локтях и переворачивается. Почему-то. И тут же жалеет о своём необдуманном действии. О, господи. Иноске успел снять маску и теперь смотрит на Зеницу с ухмылкой, а Танджиро просто ласково улыбается с какими-то чёртиками в глазах, и между их лицами и лицом Агацумы сантиметров пятнадцать от силы. Зеницу ощущает на своих щеках горячее дыхание их обоих: Иноске дышит часто-часто, потому что бегал до этого, а Танджиро дышит почти незаметно, но всё равно тепло и ощутимо. У Зеницу голова идёт кругом, и воздух вокруг становится как желе — плотный, что не вдохнуть и не выдохнуть, и юноша замирает в таком неудобном положении. Переводит взгляд с одних глаз на другие, пытается в них не утонуть (и каждый раз тщетно) и лихорадочно думает, что сейчас нужно делать, однако в голове блаженствует звонкая тишина. Близко, слишком близко, понимает Зеницу и чувствует, как внутренности скручиваются в болезненный тугой узел. Какое-то странное чувство предвкушения переворачивается большим чешуйчатым змеем в солнечном сплетении, и это новое ощущение очень напрягает Агацуму. Видимо, воздух настолько плотный, что даже заставляет не двигаться Танджиро и Иноске; они не шевелятся, кажется, тоже перестают дышать, но продолжают неотрывно смотреть на Агацуму. Зеницу не может заставить себя отвести взгляд и даже моргнуть, хотя хочется отвернуться. Или смотреть сразу на обоих. Или… — Тебе, наверное, совсем неудобно, Зеницу. Прости, — тихо шепчет Танджиро, и его голос разбивает плотную и тяжёлую тишину, благодаря чему Зеницу вновь обретает возможность управлять телом. Он рвано выдыхает, сглатывает накопившуюся слюну и неуклюже пытается выбраться из-под двух тяжёлых и горячих тел, задевает (или даже ненароком ударяет) их коленями и резко вскакивает с места. Зеницу случайно ловит взгляд их обоих и совершенно не может понять ни один из них; сердце стучит с бешеной скоростью, и мозг не успевает придумать ничего лучше, чем позорный побег. — Никогда так больше не делай, Иноске! Я-я в душ! — истерично кричит Зеницу и убегает, слыша позади сердитое «эй» от Хашибиры. С громким стуком закрыв дверь в душевую, Зеницу болезненно прислоняется спиной о стену и смотрит в потолок, пытаясь отдышаться. В голове одновременно пустота и ворох невнятных и неясных мыслей, за любую из которых Зеницу боится ухватиться, и он начинает считать до десяти в попытке успокоиться. Примерно на семёрке Агацума чувствует, что с его телом что-то не то, опускает взгляд вниз и замечает стояк. Да чёрт возьми, отчаянно думает Зеницу, куда уж хуже-то, только этого ещё не хватало. Зеницу беспомощно скатывается по стене и садится на влажный пол, желая исчезнуть из этого мира; мысли всё продолжают крутиться вокруг той ситуации, а перед глазами встаёт картинка двух пар разноцветных радужек, где одна ярко-зелёная, а вторая тёмно-бордовая, и эти два цвета намертво впечатываются в память. Зеницу всхлипывает и вгрызается в собственную руку, считая, что хотя бы боль поможет прийти ему в себя, но это приносит ровно обратный результат. В голове неожиданно возникает картинка, в которой Иноске грубо кусает его то за руку, то за шею, то ещё за какую часть тела, а Танджиро в это время ласково зализывает места укусов и покрывает шею влажными короткими поцелуями. Зеницу хочется кричать. Зеницу вскакивает с пола, зло сбрасывает с себя белую рубашку со штанами, наливает горячую воду в ведро и разом выливает её на себя, вдыхая через зубы пар. Сюда вряд ли кто-то зайдёт в ближайшее время (если только Танджиро с Иноске, но интуиция подсказывает, что те не придут), поэтому Зеницу сглатывает, неуверенно обхватывает свой член ладонью и рвано выдыхает. Начиная медленно двигать рукой, Зеницу закрывает глаза и пытается не представлять Танджиро и Иноске, однако сразу же проигрывает сам себе: случайно вспоминает тепло от горячего дыхания обоих, тепло от их тел и это своеобразное тепло в их глазах, чувствующееся совершенно по-разному. Если Танджиро мягкий, то Иноске напористый. Если Иноске предпочтёт разговорам действия, то Танджиро сначала поговорит. Если Танджиро начинает всё медленно и ласково, то Иноске — рвано и нетерпеливо. Контраст двух противоположных характеров постоянно сносит крышу Зеницу, и его начинает вести от одной только мысли, как это всё будет выглядеть и ощущаться в реальности. Зеницу, опираясь на тёплую деревянную стену позади, с глухим стоном растирает выступившую смазку по головке и проводит ладонью по всей длине, рвано дышит через зубы и позорно принимает тот факт, что ему нравится та ситуация. Где он под ними, а они… Агацума всхлипывает и зажимает зубами руку как раз на месте укуса, чтобы не издать лишний звук, — здешние стены не тонкие, но и не толстые, однако боль от зубов лишь делает возбуждение ещё ощутимее. Да я ещё и мазохист, удручённо думает Зеницу и сильнее впивается в руку. В голове снова возникает та картина, где Иноске больно кусает шею, а Танджиро ласково зализывает места укусов. Зеницу представляет, что это не его рука сейчас рвано и неритмично двигается по стволу, а рука Иноске или Танджиро или их обоих. И как они прижимают его к стене, не давая и вздохнуть, как свободной ладонью бесцеремонно залезают ему под одежды и… Зеницу пытается сдержать стоны, но они всё равно слышны даже через руку; он понимает, что вот-вот кончит, и хватает горячий воздух через нос, двигая рукой всё быстрее и быстрее. Хочется чего-то другого, но Агацума не может понять, чего именно; это ощущение похоже на зуд в макушке головы, почти незаметный, но ощущаемый, если прислушаться к телу. Зеницу кончает с металлическим привкусом во рту и горячими-горячими мыслями в голове, от которых потом, наверное, станет очень стыдно и неловко. Агацума разжимает зубы, вынимает руку изо рта и с трудом разлепляет глаза, смотря на красноватые подтёки; ему необходимо секунд десять, чтобы осознать, что он прокусил себе руку, пока быстро дрочил на фантазии о друзьях, и этот факт совсем расстраивает Зеницу. Ему немного хочется плакать, потому что, как бы ни хотелось воплотить фантазии в реальность, Зеницу остаётся лишь стыдливо прятать их от Иноске и Танджиро, потому что те двое никогда не будут испытывать к нему всего того, что испытывает к ним Зеницу. После прихода в себя Зеницу неуклюже моется, прослеживает, чтобы его сперма смылась, убирает после себя душевую и медленно идёт в свою комнату. За окнами уже полная темнота с яркими звёздами и луной; в комнате, где они втроём спят, прохладно и свежо, и Зеницу понимает, что Танджиро с Иноске ещё не пришли. Ему любопытно, где они пропадают, однако желание спать заставляет неуклонно двигаться к кровати и упасть на мягкий футон. Зеницу ещё немного мучают бессвязные и бесформенные мысли, пока он не засыпает. На следующий день Зеницу просыпается от того, что Иноске, крича что-то о позднем утре, прыгает на его кровати и топчет многострадальную спину. Зеницу кричит на него что-то вроде «не прыгай на мне» и «свали, исчезни, что угодно», потому что он совершенно не выспался. Когда Иноске перестаёт совершать экзекуцию, Зеницу с трудом встаёт с кровати и неожиданно понимает, что он проспал почти что до полудня. Чёрт. Зеницу лишь совсем чуть-чуть жалеет о потраченном времени и завтраке, однако скоро уже обед, да и к вечеру можно наверстать упущенные часы. Зеницу, споря с Иноске о самых разных мелочах, на выходе из комнаты случайно сталкивается с Танджиро. Тот солнечно улыбается и ставит руки в бока. — О, ты уже проснулся. Мне сказали тебя будить, а если откажешься просыпаться — ударить, — смеётся Танджиро, только самому Зеницу это смешным совершенно не кажется. Агацума хочет пессимистично ответить, что это худший способ разбудить человека, но Хашибира перебивает его. — Ха, ты опоздал, слабак! — ухмыляется Иноске. — Я его уже разбудил. Первое, что он увидел — это лицо великого Иноске-сама! — Первое, что я увидел — это твои грязные ноги! — возмущённо говорит Зеницу и пытается ударить Иноске, однако тот, злорадно хохоча, блокирует все удары. — Ну, в любом случае ты проснулся, это здорово, — улыбается Танджиро, но через секунду улыбка сходит с лица, а в глазах появляется проблеск волнения. — Ох. Зеницу. Что с твоей рукой? Зеницу перестаёт атаковать Иноске, непонимающе смотрит на Танджиро и подносит обе своих руки к лицу. На правой всё как обычно, но на большом пальце левой руки красуются несколько багровых отметин-полосок от зубов с маленькими засохшими струпьями крови. Зеницу несколько секунд непонимающе смотрит на укус — откуда он вообще мог взяться, — и неожиданное осознание ледяными когтями впивается в шею и голову. Зеницу прошибает холодный пот, а перед глазами калейдоскопом проносятся события предыдущего дня, в том числе и… Чёрт-чёрт-чёрт. Зеницу хватает ртом воздух и резко убирает руку за спину, неловко улыбаясь взволнованному Танджиро. — Ха-ха. Я, наверное, случайно себя во сне укусил. Не знаю. В любом случае неважно, — скороговоркой произносит Зеницу. — Спасибо за волнение, Танджиро, но это пустяки. Даже не болит. Да. Зеницу врёт, а что ему остаётся делать. Лукавит даже на том, что не болит: Агацума только сейчас начинает чувствовать ноющую раздражающую пульсацию в руке, отчего хочется то ли снова укусить, чтобы не болело, то ли вообще оторвать палец, но говорить всё это Танджиро сродни добровольно взойти на эшафот и с улыбкой положить голову на камень гильотины. Танджиро хмурится на эти слова, но ничего не говорит; Зеницу с паникой вспоминает, что Камадо по запаху может определить ложь и правду, и это уж точно звучит как смертный приговор. — Только такой как ты мог укусить себя во сне! — Иноске смеётся и хлопает Зеницу по спине, тем самым спасая ситуацию. — Это как вообще умудриться-то надо? Ты хоть помнишь, чё тебе снилось, что ты аж жрать себя начал? — Не помню, — шипит Зеницу. — Ты вообще храпишь во сне, так что молчи! — Ну, раз ты говоришь, что неважно… — задумчиво говорит Танджиро, — тогда хорошо. Зеницу подмечает, что Танджиро сказал не «укусил себя во сне», а «ты говоришь, что неважно», значит, он понял ложь. Но Зеницу всё равно чувствует себя спасённым, хоть и весь остаток дня ощущает на себе то ли подозрительный, то ли ещё какой взгляд Танджиро. Зеницу давно заклеймил себя сошедшим с ума, поэтому быстро мирится с произошедшим и пытается войти в привычный ритм жизни, однако это оказывается довольно сложным, потому что теперь каждое взаимодействие с ними обоими грозит неконтролируемым возбуждением и вытекающими из этого трудностями. Зеницу пытается. Однако в этой ситуации есть и свои плюсы. Спустя примерно неделю их отправляют на совместное задание на практически другой конец страны, и Зеницу остаётся лишь одновременно благодарить и проклинать вездесущего бога за этот подарок тире наказание. Одна из ночей оказывается холодной, да настолько, что тёплые пледы, заботливо предложенные случайно спасённой по пути женщиной, оказываются бесполезными перед безжалостным морозом тёмно-синей ночи. На небе лениво плывут полупрозрачные облака, закрывая яркие разномастные звёзды, и воздух свежий-свежий, лесной, потому что они вчетвером решили заночевать около леса, где неподалёку течёт река (Зеницу был против, потому что из леса могли появиться дикие животные, но у него не было выбора). В тёмной ночи все кошки серые, и поэтому все деревья поодаль окрашены в тёмный синий, лишь их верхушки светятся бледным голубо-золотым под яркими лучами звёзд. Зеницу сидит у костра и тянет бледные руки вперед, к огню, пытаясь согреться, но не выходит. Зеницу не может заснуть из-за холода, поэтому сначала придвигается к костру, но и это не помогает, и вот он сейчас просто сидит и беспомощно тянет руки к теплу, клацая зубами от холода. Завтра-послезавтра они уже дойдут до места назначения, поэтому нужны силы, а для сил нужен хотя бы пятичасовой сон. Зеницу не знает, сколько уже времени, но по личным ощущениям часы довольно поздние. Ещё ближе к костру придвинуться не получится — руки будут обожжены, а рукава и подолы окрасятся в огонь. Зеницу со страхом представляет это в голове. Где вообще можно взять тепло, с грустью думает Зеницу, если костёр бесполезен. Как ему спать-то на такой мёрзлой земле с пронизывающим до костей ветром. Языки пламени лениво танцуют в костре с вылетающими оттуда искрами; Зеницу пытается ладонью унять дрожащую и клацающую челюсть, но от ледяных пальцев становится ещё хуже. Танджиро с Иноске, кажется, тоже не спят, если верить их дыханию. Может, тоже от холода, а, может, от чего другого, решает Зеницу. По крайней мере Иноске уже долгое время раздражительно сопит и переворачивается с бока на бок; Зеницу всё хочет спросить, что случилось и всё ли в порядке, и уже открывает рот для вопроса, однако Иноске резко вскакивает со своего места и в два шага преодолевает расстояние, отделяющее его от удивлённого Агацумы. — Задолбал, — тихо цедит Хашибира, грузно садится на землю, обвивает руками Зеницу и с силой заставляет того лечь. Зеницу утыкается носом в чужую ключицу, вдыхает терпкий запах тела и медленно осознаёт, что происходит. — Ты что делаешь! — недовольно восклицает Зеницу, пытаясь отпихнуть Иноске руками, но его тело и кожа чувствуются как максимально разогретая печь, и ледяные пальцы сами тянутся к теплу. — Грею тебя, придурок, — ворчит Иноске. — Ты полночи проклацал зубами и заснуть мне мешал. Почему ты вообще мерзнёшь в такую тёплую погоду? И ты, Танджиро, тоже иди сюда. Реально задолбали. Оба. — А? А можно? — сонным голосом говорит Танджиро и начинает возиться. Зеницу не видит происходящего — лишь яремную впадину ключиц, — но предполагает, что Танджиро встаёт, и действительно через пару секунд слышит тихие приближающиеся шаги. Танджиро накрывает их обоих двумя пледами, забирается под свободный край и осторожно приобнимает Зеницу, касаясь ледяной рукой плеча Иноске. Агацума чувствует два горячих дыхания на макушке, а ещё тепло со всех сторон, и это на удивление действует очень успокаивающе. — Если я из-за вас завтра не высплюсь… то вы… — сонно бормочет Иноске, — то вам… не жить… И засыпает. Зеницу слышит смешок из-за спины. — Быстро же он заснул, да? — шепчет Танджиро, и в шёпоте чувствуется добрая улыбка. — Боже, да Иноске прямо печка. Настоящая находка. — Ага, — соглашается со всем Зеницу, одновременно анализируя все поступающие от прикосновений и тепла ощущения. — Главное, чтобы не храпел и не пинался. Танджиро совсем тихо смеётся. — Верно-верно. Но давай уже засыпать. Зеницу угукает и понимает, что ему тепло. Очень тепло. На всех уровнях: дрожащие от холода пальцы уже ни дрожащие, ни холодные, а внутри в районе солнечного сплетения разливается густое и приятное усыпляющее тепло. Вот уж действительно меж двух огней, потому что сам Танджиро, конечно, не печь, но тёплый уж точно, да и Зеницу согрелся. Ночь уже не кажется холодной, и Зеницу засыпает с довольной улыбкой. Демона они, конечно, побеждают, что же ещё. Спустя серию таких заданий (Зеницу крайне надоело беспрерывно выслеживать демонов, а ещё рёбра побаливают — сломаны, кажись) они натыкаются на дом с гербом глицинии и доброй пожилой женщиной-хозяйкой с детьми. Они радушно принимают гостей, готовят еду и приготавливают комнату, и Зеницу позволяет себе полностью расслабиться и забыться хотя бы на пару часов. Еда очень вкусная, футоны мягкие, и в самом доме пахнет приятно и свежо. Ночи в здешнем районе обычно холодные, но в комнатах на удивление тепло и уютно, даже пледы и толстые одеяла не понадобятся. Зеницу со смущением и неловким удовольствием вспоминает тройные ночные объятия и то приятное тепло от двух тел и понимает, что хочет полежать так ещё раз. А рёбра, к счастью, у Зеницу не сломаны, лишь ушиб и расползающийся лиловый синяк на коже. Перед сном, когда на улице ещё расползаются последние лучи закатного солнца, но света всё равно уже недостаточно без мягко светящейся лампы, Зеницу осматривает своё хаори на наличие дырок и грязи. Та женщина предложила его постирать и зашить, но Зеницу вежливо отказался, потому что ему спокойней всё это делать самому, да и у женщины больше свободного времени будет. Юноша дотошно осматривает каждый сантиметр ткани под громкую и экспрессивную речь Танджиро и Иноске — те активно спорят о чём-то, — чувствуя внутри приятную безмятежность. Зеницу находит уже третью дырку в ткани с красными разводами, когда Иноске снимает свою кабанью голову и слишком активно жестикулирует, доказывая что-то Танджиро. Зеницу украдкой смотрит на Хашибиру, с трепыхающимся сердцем задерживая взгляд на его лице. Ну почему Иноске угораздило родиться таким красивым. Почему, за какие награды, какие достижения или страдания прошлой жизни достались ему такие невероятные глаза, думает Зеницу, такие невероятные скулы и губы. Танджиро с Иноске в принципе выиграли в лотерее внешности, и Зеницу с грустью признает, что по сравнению с ними ему не особо повезло. Да и молния ещё ударила, что теперь волосы какого-то ненормально-жёлтого оттенка. —…смотришь? Зеницу несколько раз моргает, приходит в себя и понимает, что всё это время неотрывно смотрел на Иноске, а тот в свою очередь поймал взгляд и теперь очень недовольно сопит. — Что? — неуверенно спрашивает Зеницу, чувствуя нутром нарастающее чувство тревоги. — Чё, говорю, смотришь на меня? Зеницу вспыхивает от негодования и стыдливого чувства, как будто его поймали за воровством. Иноске почему-то действует на него как порох, заставляющий выстрелить. Своеобразный открытый огонь, а сам Агацума — связка взрывчатки, и Иноске постоянно зажигает этот чёртов бикфордов шнур, отчего Зеницу взрывается. Иногда от злости, а иногда от щемящего и волнующего чувства внутри, чем-то схожим с возбуждением. — Да я просто задумался! — громко фыркает Зеницу и обиженно поправляет хаори, готовясь штопать дырку. — Даром мне твоё лицо не нужно, хоть в этой противной маске всю жизнь ходи. — Задумался? О моём лице? — смятённо говорит Иноске. — Просто задумался! И просто смотрел на тебя! — ворчит Зеницу, потому что Иноске, в принципе, прав, хоть и понял предложение неправильно, но признать это смерти подобно. — А мне кажется, нет ничего плохого в том, чтобы думать о твоём лице, Иноске, — улыбается Танджиро. У Хашибиры делается совсем уж сложное лицо, и Зеницу прыскает в кулак. — Что? — басит Иноске. — Как я уже говорил при первой встрече, оно красивое. И нет ничего плохого в том, чтобы так считать, — по-доброму и открыто смотрит Танджиро, и Зеницу пристыженно отворачивается, не в силах выдержать такой взгляд. Ну почему Камадо такой прямолинейный и правильный? — И мне кажется, самая красивая черта твоего лица — это глаза. А ты как думаешь, Зеницу? Агацума утыкается лицом в хаори, слишком агрессивно зашивая третью дырку; он не очень хочет отвечать на этот вопрос, потому что это уж слишком походит на что-то личное, сокровенное, однако Зеницу всем телом чувствует заинтересованные взгляды Танджиро и Иноске. — Почему мы вообще начали этот разговор… — смущённо бормочет Зеницу. — Ну, наверное… волосы. — Почему? — Потому что, эм… они выглядят очень жесткими, но на ощупь они на самом деле мягкие. Их футоны расположены кривой дугой, поэтому, когда Зеницу поднимает глаза, он замечает, как Иноске с серьёзным видом начинает перебирать свои волосы и переворачивать пряди между пальцами. Неужели ему настолько наплевать на свой внешний вид, что даже не задумывался раньше о подобных вещах? — Волосы как волосы, — пожимает плечами Иноске. — Ничего особенного. — О-о, согласен с Зеницу, — кивает Танджиро. — Я был удивлён, когда узнал это. Интересно, как он это узнал, лениво думает Агацуме. — Вообще не понимаю всех этих ваших загонов по внешности. Разве не по поступкам судить надо, а не по тому, какая у тебя рожа? — фыркает Иноске. — Вот вы, конечно, те ещё слабаки и тупицы, но на вас можно положиться. Поэтому вы мне и нравитесь. — Тупицы? — обиженно переспрашивает Зеницу. — Ты это нам говоришь, мистер я-спутал-поезд-с-врагом-и-прыгнул-в-него-головой? — Ну-ну, Зеницу, не злись, — примирительно поднимает руки Танджиро. — Мы в первый раз тогда увидели поезд, не удивительно, что мы так отреагировали. — Да и он потом оказался врагом! Я был прав, ха! — ухмыляется Иноске, и Зеницу физически чувствует это самодовольство. Вот бы ударить этого идиота. Жёлто-оранжевые нитки неаккуратно входят в ареал ткани, потому что Зеницу нервничает, и с досадой думает, что потом, похоже, придётся распарывать и делать заново. Вся безмятежность медленно, но верно улетучивается, ведь Агацуме приходится думать над каждым своим словом, чтобы не сказать чего лишнего. — А вот в Зеницу мне нравится его доброта. Пусть ты постоянно жалуешься и плачешь, на самом деле ты очень добрый и отзывчивый, — искренне и честно улыбается Танджиро, и от этого что-то болезненно щемит в груди. — Я уже понял, что ты не очень любишь себя, и очень зря! — И зачем ты только тратишь силы на своё нытье? — грубо добавляет Иноске. — Мы с трудом, но справились с Даки и её братцем, и все ещё не померли. Вообще не понимаю, чё ты паришься. Был бы неудачником — сдох бы ещё на экзамене. — Верно. Мы оба считаем, что ты замечательный человек. Зеницу считает, что он не заслуживает этих слов (хотя слова Хашибиры были не очень хорошими), а ещё ни в коем случае не заслуживает таких друзей. Ну почему, почему его угораздило упасть в эту бездонную дыру под названием «чувства», если сейчас его сердце, кажется, разорвётся от той скорости, с какой оно бьётся внутри грудной клетки, а по венам словно течёт горячая магма. К глазам подкатывают слёзы, и Зеницу всхлипывает, не в силах сдержать свои противоречивые эмоции. — Э-э-э! — недоумённо говорит Иноске. — Ты чё, опять реветь собрался? Зеницу переводит взгляд то на одно лицо, то на другое, глубоко вдыхает, считает мысленно до пяти — до десяти не хватит сил — и вытирает выступившие слёзы рукавом, пытаясь успокоить весь тот ураган чувств, что сейчас бушует внутри. Зеницу немного обидно за себя, потому что он, наверное, всё же заслуживает хоть какой-то взаимности, правда? Но, кажется, точно не в этот раз. И снова ему придётся наедине с собой безнадёжно представлять счастливые концовки. — Нет, не собираюсь, — сдавленно ворчит Зеницу. — А какой вы ещё ожидали реакции от меня? — Улыбку, может быть, — улыбается Танджиро. И снова это щемящее чувство. — Вы мне штопать мешаете, — неловко бормочет Агацума, — говорите на такие откровенные темы и даже не стесняетесь. Монстры. — А зачем ты вообще зашиваешь эти тряпки? Отдал бы той бабке и дело с концом, чё лишний раз возиться. — Ну, в каком-то смысле это даже лучше, Иноске, — задумчиво говорит Танджиро. — Он умеет сам делать такие необходимые вещи. Не надо будет потом просить ещё кого-то. — Да-а, — тянет Зеницу, — девушки любят самостоятельных парней, сами знаете. Чтобы не лентяйничали и сами что-то делали. Вот и буду помогать своей девушке по дому. Зеницу думает, что это прекрасная тактика — вот так своеобразно обдурить всех вокруг, чтобы никто никогда не понял, что у него вполне однозначные чувства далеко не к девушкам. Может быть, таким образом получится обдурить даже самого себя. Зеницу ради интереса пытается представить Танджиро и Иноске в роли домохозяек, и Танджиро неожиданно хорошо смотрится в этой роли, а вот Иноске выглядит совсем не к месту. Зеницу хихикает своим мыслям и неожиданно понимает, что уже как несколько секунд в комнате звенит удушающая тишина. Зеницу поднимает голову и непонимающе смотрит на тех двоих; у них какое-то одно странное выражение лица, которое Агацума интерпретировать не может. — Прости, Зеницу, но мне кажется, — неловко улыбается Танджиро и скребёт пальцем по щеке, — что с нашей работой истребителей демонов не очень получится завести отношения с девушкой. Мы же неделями пропадаем. — Да и зачем тебе вообще сдались эти девушки, когда есть мы?! — сердито ворчит Иноске и складывает руки на груди. Зеницу удивлённо смотрит на них двоих — в смысле «зачем сдались»? Как им объяснить простые истины, которые известны всем чуть ли не с рождения? Да и что это за предложение странное — «когда есть мы»? — А зачем по-твоему нужны девушки? — неуверенно спрашивает юноша. — Неужели ты не хочешь отношений? — Х… я не… гм. Н-не задавай мне таких тупых вопросов! — злится Иноске. У Зеницу хорошая интуиция, и поэтому он чувствует, как внутри муравьями копошится подозрение и вьётся змеем какое-то неясное ощущение, словно Агацума находится вне какой-то большой авантюры или ему просто-напросто не выдали важную инструкцию к игре. Перешивать дырки хаори всё-таки придётся — нитки совсем тонкие, неплотные, разорвутся от легчайшего ветерка. — Не думаю, что нам сейчас стоит задумываться об этом. Да и время уже, кстати, позднее, а мы должны рано утром встать, — заботливо говорит Танджиро. Иноске на это ворчит и грузно падает на бок, обиженно сопя. Как-то резко закончилась беседа, раздосадованно и одновременно облегчённо думает Зеницу. Он кивает на слова Танджиро и тянет руку к лампе, чтобы загасить её. Тени языков пламени тревожно трепыхаются на стене перед тем, как уменьшиться и исчезнуть окончательно. Комната погружается во тьму. Тихое дыхание двоих людей успокаивает, даёт подобраться сну ближе и ближе, пока Зеницу, рассеянно думая о сегодняшнем вечере, не засыпает. Все последующие дни то ощущение всеобщего заговора не уходит, неприятно скребётся когтями по полоскам рёбер и зудит в районе солнечного сплетения. Зеницу ничего с этим поделать не может, остаётся лишь осторожно наблюдать за происходящим и в лишний раз убеждаться в правдивости этого чувства. Танджиро с Иноске словно бы что-то задумали, и сейчас грамотно составляют дальнейший план. Насчет чего план Зеницу даже догадок не имеет, однако пытается собрать пазл воедино. Самое неприятное — Иноске с Танджиро будто бы пытаются его спровоцировать. На нужные слова, на определенные действия, причём именно те, которые Зеницу не хочет говорить и делать; действуют они так слаженно-грамотно, что в голове действительно начинает бить тревогу набат. Финальным штрихом, перечёркивающим наискосок все рациональные мысли и сплошь поломанные резисторы, становится один из дней, когда Танджиро и Зеницу находятся в поместье Бабочки, а Иноске на одиночной миссии. Зеницу аккуратно осматривает свой меч на наличие трещин и дырок, проверяет остриё и лезвие и полирует под безмятежную болтовню Танджиро. Зеницу даже толком не слушает чужие слова, лишь отмечает где-то на краю сознания, что он всё ещё здесь, всё ещё разговаривает, всё ещё рядом. Юноше нравятся такие моменты, когда он сам может витать в глубине своих мыслей, а на фоне разговаривает Танджиро, создавая уютную и расслабленную атмосферу. Зеницу правда благодарен ему за то, что он не обижается, когда его не слушают. Однако Зеницу оказывается сам виноват, что витает в облаках, потому что случайно режет подушечку большого пальца об острый край меча. Зеницу болезненно ойкает, смотрит на свой палец и испуганно замечает текущую большими каплями кровь. Сильно порезался, тревожно думает Зеницу и морщится от боли. — Ну как же ты так, — строго говорит Танджиро и мягко берёт чужую ладонь в свою. — Аккуратнее надо быть. — Сам знаю, — ворчит Зеницу, потому что ему немного стыдно за себя. Порезаться о меч могут лишь неопытные новички, а за плечами Зеницу далеко не одно сражение. Танджиро внимательно осматривает палец и замирает в течение нескольких секунд, словно обдумывает что-то. Зеницу уже хочет убрать руку, но не знает, как бы это сделать потактичней, однако Танджиро решает всё за него. Танджиро плашмя касается тёплым и влажным языком пореза и мягко облизывает его. У Зеницу все конечности и внутренности замирают от осознания, лёгкие сдавливает так, что не сделать и вдоха, а сердце, кажется, пропускает пару ударов и начинает заполошной птицей биться в грудной клетке; Танджиро несколько раз проводит языком по пальцу, пытается залезть кончиком вглубь пореза и засасывает в рот всю первую фалангу. Зеницу чувствует этот жар внутри чужого рта, влажность от слюны, и от этого по всему телу пробегает дрожь. Танджиро пару раз облизывает весь палец, напоследок снова проводит языком по порезу и достаёт изо рта, лукаво смотря исподлобья. Вытирает рукавом свою же слюну и улыбается. — Теперь и обрабатывать не надо. Зеницу ничего не может понять; у него в голове одновременно звенящая тишина и огромный запутанный ворох нескончаемых мыслей, ни за одну из которых невозможно ухватиться. Зеницу беспомощно дрожит, пытается вдохнуть воздух, но лёгкие спирает так, что драгоценный кислород получить невозможно. — Мне нужно проведать Незуко. Осторожней с мечом! — с улыбкой говорит Танджиро, как будто бы ничего не произошло, энергично вскакивает с места и быстрым шагом выходит из комнаты. Зеницу растерянно следует за ним взглядом, пытаясь хоть что-то сказать, но губы лишь беззвучно шевелятся в бесполезной попытке. Наконец-то лёгкие раскрываются, и Зеницу рвано вдыхает воздух; порез зудит и ноет, а ещё горит адским пламенем, как будто палец всё ещё находится во рту Танджиро. У Зеницу столько, столько вопросов, но получается лишь смотреть на свой порезанный палец и ворошить бесконечные мысли в голове. Зеницу оглядывается по сторонам и стыдливо проводит своим языком по пальцу, пытаясь слизать вкус губ Танджиро. Зеницу не успевает спросить у Танджиро, что это вообще было, так как на следующий же день Агацуму отправляют на задание. Зеницу с огромной, огромнейшей неохотой соглашается (но выбора у него всё равно нет) и пытается как можно быстрее расправиться с демоном, потому что с каждым днём количество вопросов к Танджиро и Иноске растёт. Зеницу всех их хочется задать, но боится услышать кардинально противоположный ответ, не тот, который он ожидает. Под конец миссии он настолько выматывается, что физически не может думать ни о каких разговорах; Зеницу долго идёт к поместью, а когда крыша здания уже виднеется над верхушками деревьев, то со страхом понимает, что даже не может сформулировать вопрос. Если честно, то Зеницу даже не знает, что вообще спрашивать у этих двоих. У него есть лишь интуиция и непонимание всего, но этого недостаточно для грамотного вопросительного предложения. Зеницу надеется, что в комнате будет присутствовать лишь его футон и холодное, расслабляющее одиночество, а не два человека, которых он больше всего боится сейчас встретить. Но когда жизнь вообще была благосклонна к Зеницу Агацуме? Зеницу не успевает открыть дверь, как уже слышит громкие голоса Танджиро и Иноске, и с досадой настраивается на громкий и беспокойный вечер. Когда Зеницу заходит в комнату, то ловит сначала любопытный, а потом радостный взгляд Танджиро. Тот сидит на полу и возится с ящиком, в котором обычно спит Незуко, а Иноске стоит рядом со страдальческим и недовольным лицом. — С возвращением! — радостно говорит Танджиро. — Всё удачно прошло? Зеницу угукает и подходит к ним двоим. Ему немного любопытно, что они такое делают, однако хочется закрыть глаза и хотя бы полежать. — Что вы делаете? И почему у Иноске такое лицо? — Он сломал ящик Незуко, — отвечает Танджиро, и Зеницу не понимает, откуда столько позитива в чужом голосе, — поэтому я заставил его помогать мне. Он не особо хотел, как видишь. — Да я случайно! — рычит Иноске. — Ты сам виноват, что поставил его в такое место. Этот ящик сам мне под ноги попался. — Но сломал-то его ты. — Но это не значит, что чинить его должен я! — Ты же сам недавно говорил, что за свои действия нужно отвечать, идиот, — фыркает Зеницу и садится рядом с Танджиро. — Скажи спасибо, что сам не чинишь, а лишь помогаешь. Иноске на это что-то ворчит и обиженно переступает с ноги на ногу, и Агацума только сейчас замечает, что он весь увешан инструментами. — Я сначала хотел, чтобы Иноске сам починил, но передумал, — улыбается Танджиро. — Мне спокойней, если я сам сделаю. — Да я могу лучше тебя всё переделать… — обиженно бурчит Иноске. — А потом Незуко выпадет из коробки после твоего ремонта, — заявляет Зеницу. Иноске на это взрывается, а Танджиро тихо смеётся, и юноша думает, что, возможно, сегодняшний вечер пройдёт не так плохо, как он ожидает. Танджиро просит подать разные инструменты, и Иноске послушно их даёт, заодно спрашивая, что он такое делает. Зеницу с сонным любопытством наблюдает за этим, иногда добавляет какую-то фразу от себя, тоже спрашивает, что и зачем, и чувствует, что начинает клевать носом, но ложиться на футон не хочет — лучше лечь после того, как эти двое успокоятся. Зеницу пытается сопротивляться, но его сморила не только усталость от миссии, но и тёплая и приятная атмосфера в комнате. Агацума не знает, почему Танджиро действует на него так успокаивающе, однако этот эффект только усиливается с более-менее спокойным Иноске; юноша ничего не может поделать с глазами, которые сами закрываются, и не замечает, как засыпает под равномерный голос Камадо. На улице уже темно, когда Зеницу открывает глаза. Лампа не включена, поэтому стены освещает лишь яркая луна на безоблачном небе, и Агацума начинает часто моргать, чтобы прийти в себя ото сна. Он не знает, что его разбудило, и чувствует тепло от рядом сидящих тел. Зеницу сонно крутит головой, но различает лишь размытые очертания силуэта Иноске и хочет спросить, сколько уже прошло времени, но отчего-то не может открыть рот. Понимает почему только спустя пару мгновений, когда глаза уже окончательно привыкают к темноте, — Иноске внимательно смотрит на него. Проходит несколько секунд, и вместе с ними медленно слетает то оцепенение; Зеницу хочет спросить, что случилось, но неожиданно чувствует чужую тёплую руку на бедре и — у Агацумы останавливается сердце — искусанные, напористые губы на своих. Иноске целуется рвано, агрессивно, с покусываниями губ и вылизыванием рта, и налегает на Зеницу всем телом, заставляя того прогнуться назад и опереться на что-то тёплое и твёрдое. Зеницу запоздало понимает, что это плечо Танджиро, однако ничего не может сделать: Иноске целует напористо, не давая и шанса забрать инициативу, сковывает движения, сжимая одной рукой бедро и второй запястье. Зеницу хочет то ли оттолкнуть Иноске, то ли наоборот, но все хотя бы немного связные мысли вылетают испуганными птицами из головы, когда Агацума чувствует движение за спиной и неожиданные тёплые руки на своём подбородке. Танджиро аккуратно, но крепко сжимает пальцы на коже и поднимает голову, буквально крадя Зеницу у Иноске, и мягко касается губ. Зеницу не успевает вдохнуть воздуха, и, кажется, его сердце начинает биться ещё сильнее. Танджиро мнёт губы, ласково ведёт по ним языком, а после — по дёснам, отчего Зеницу становится щекотно. Сердце заходится раненой птицей, а пальцы сжимаются и разжимаются в попытке ухватиться за что-то; Зеницу совершенно не понимает, что происходит, потому что всё это похоже на один из его так ненавистных мокрых снов, только здесь всё кажется слишком реальным. Танджиро целует менее напористо, чем Иноске, но всё равно требовательно давит пальцами на желваки, заставляя Зеницу раскрыть рот шире. Из-за непонимания происходящего он не может решить, позволить ли им делать то, что они задумали, или же вырваться из этой горячей цепкой хватки двоих, но внутренности скручивает болезненным узлом от страха, что всё это сейчас может прекратиться. Танджиро отрывается от Зеницу, смотрит на него сверху вниз каким-то неведомым доселе взглядом, отчего у Зеницу внутри всё переворачивается, а лёгкие сжимаются, и тут же платит за своё замешательство: Иноске требовательно опускает чужую голову и снова впивается в губы. Лёгкие начинает болезненно покалывать и резать от недостатка кислорода, и от этого неожиданно возбуждающего чувства Зеницу беспомощно мычит в рот. Иноске резко отрывается, смотрит каким-то совершенно диким взглядом и сильнее сжимает бедро. Зеницу отчаянно пытается отдышаться, роняет голову на грудь Танджиро и зажмуривает глаза, с трудом сглатывая скопившуюся слюну (перемешанную со своей и чужой). Агацума хочет спросить «что вы делаете» или «что тут вообще творится», но получается лишь несколько раз повторить первые две буквы на выдохе. Бездействие всех троих длится от силы секунды две, однако для Зеницу они проходят одновременно слишком быстро и невероятно медленно. Агацума всё ещё не может осознать происходящее: хочется кричать, рвать голос, спрашивая, почему они всё это делают, и почему вообще начали, однако сил хватает лишь на быструю одышку. В голове роится огромнейший спутанный ворох мыслей, и Зеницу не знает, за какую из них ухватиться, однако чётко понимает: он не хочет, чтобы это останавливалось. Но объяснение происходящего всё же нужно. Иноске зря время не теряет и бесцеремонно седлает бёдра, сжимая своими коленями чужой таз, а Танджиро придвигается ближе и стискивает бёдрами уже пояс; Зеницу начинает дрожать от осознания, что его буквально зажимают между двух тел, отчего он не может пошевелить даже ногами, и это… Танджиро влажно ведёт губами по шее вниз, чуть касаясь языком, и засасывает нежную кожу на стыке шеи и ключиц. Иноске тоже прижимается к шее, кусает кожу чуть повыше кадыка, и Зеницу приходится поднять голову для большего удобства. Танджиро пробегается пальцами по бокам, осторожно забирается под рубашку, а Иноске сжимает чужое запястье и не даёт совершать никаких лишних телодвижений. Зеницу дышит часто-часто, но всё равно не может отдышаться, смотрит полузакрытыми глазами в потолок и не видит ничего, кроме темноты, а как только Танджиро с Иноске почти одновременно кусают шею, — один нежно и влажно, а второй сильно и крепко, — то не может сдержать громкий стон. Зеницу не сразу понимает, что это он издал такой странный звук, а как только осознаёт, то напрягается и испуганно прижимает руку ко рту. Танджиро отрывается от шеи и совсем тихо, почти неслышно шепчет: «не сдерживайся» на ухо, отчего у Зеницу пробегает стайка мурашек по телу. Иноске собственнически хватает другую руку и прижимает её ко рту, сжимая губами пальцы. Танджиро лижет мочку уха, мнёт её губами, и у Зеницу начинает кружиться голова от всего этого. Господи. Зеницу плавится от этих одновременно нежных и грубых касаний, плавится от напористых и мягких губ, плавится от этого контраста поведений и ощущений. Если всё так продолжится, то Зеницу просто сгорит от внутреннего палящего огня, который переворачивает все внутренности вверх дном. В голове — бардак и неразбериха, и Зеницу не уверен, что в ближайшие минуты сможет разобраться в этом хаосе, да и не особо хочет, потому что все попытки обрываются сразу от этих касаний четырёх рук. Зеницу перестаёт понимать, где чьи губы и пальцы, и окончательно теряется в происходящем. Кто-то отрывается от шеи и начинает мять его губы, кусая их и облизывая, кто-то начинает нетерпеливо и неаккуратно расстёгивать пуговицы рубашки; Зеницу неожиданно вспоминает, что засыпал он, кажется, в хаори, а теперь на нём лишь белоснежная рубашка и форменные штаны. Или не засыпал в нём. Зеницу не может вспомнить, да и не особо хочет. Агацуме надоедает быть безвольной куклой в четырёх руках — хоть ему и очень нравится это, — и он со стыдом решает воплотить всё то, с чего и начиналось его безумие, поэтому пытается прекратить поцелуй, но кто-то — видимо, Иноске — не даёт ему это сделать, болезненно зажимая нижнюю губу между зубов. Почему-то Зеницу не удивлён, что Иноске не позволяет отбирать у него инициативу, но этот факт заводит ещё больше. Хашибира через несколько секунд всё-таки отрывается от губ. Зеницу рвано дышит, поворачивает голову вбок и больше интуитивно понимает, где находится серьга Танджиро, и зажимает между губ мочку уха вместе с креплением серьги. Зеницу прикусывает её, облизывает и тянет, одновременно с этим водя руками по рельефному торсу Иноске, царапая короткими ногтями мышцы и задевая меховую кромку штанов. Зеницу чувствует, как они оба напрягаются от этого, даже перестают что-либо делать, и он от испуга хочет прекратить свои действия, но Танджиро с тяжелым выдохом откидывает голову вбок, давая как бы соглашение на это, а Иноске чуть слышно рычит, сильнее сжимая таз и буквально вдавливая Агацуму в пол и в Камадо. Вот и всё. Зеницу точно сошёл с ума, раз он действительно это сделал, а Танджиро с Иноске ещё и ответили на это так, что внутренности сводит от удовольствия. Зеницу ещё немного мучает серьгу и мочку, пока Танджиро окончательно не расстёгивает его рубашку, и Агацума припадает к шее. Лижет на пробу, прижимается губами и ведёт вниз, к стыку шеи и ключиц. Иноске словно дают зелёный свет: он бесцеремонно и рьяно кусает ярёмную впадину, выступающие косточки ключиц и медленно опускается вниз, не пропуская ни сантиметра нежной кожи. Зеницу немного неловко от собственной полунаготы, но он не успевает тщательно обдумать этот факт, как Танджиро поворачивает пальцами голову и втягивает Зеницу во влажный и требовательный поцелуй. Агацума плывёт — слава богу, что он сидит, иначе точно упал бы, — и ощущает вокруг лишь адский жар и плотный-плотный воздух. Горячо не только внутри, но и снаружи, поэтому Зеницу плавится, как железо в кузнице. Хочется куда-то деть руки и ноги, за что-то схватиться, но Иноске очень сильно ограничивает возможность двигаться, поэтому Зеницу одной рукой беспомощно хватается за рубашку Танджиро, а второй — за мягкие волосы Иноске. Зеницу соврёт, если скажет, что ему не нравится подобный контроль над ним, но и признаться самому себе не может, поэтому лишь остаётся получать стыдливое удовольствие от процесса. Зеницу приоткрывает глаза и с замиранием сердца видит, что Танджиро смотрит на него глубоким и жадным взглядом, и от этого всё внутри застывает. Танджиро становится более настойчивым, кусает губы и засасывает язык, пытаясь, видимо, вытянуть у Зеницу душу, да только души у него теперь нет, точно не после того, как его зажали меж двух горячих тел. Зеницу широко раскрывает глаза, настолько, что веки начинают болеть, не в силах отвести взгляда от Танджиро — тот в темноте кажется каким-то волшебным существом с блестящими бликами чёрных глаз. Зеницу не знает вот такого Камадо — напористого, требовательного, горячего и с голодным немигающим взглядом, но очень хочет узнать. Иноске оставляет дорожку влажных укусов от ключицы до пупка, и случайно — или нет — задевает ладонью член, отчего Зеницу, этого не ожидавший, сдавленно стонет Танджиро в рот и крепче сжимает в руках чужую рубашку и волосы. Он неожиданно осознаёт, насколько сильно возбужден, и этот факт несколько удивляет, потому что Агацума этого даже не заметил. Видимо, подобная реакция понравилась Иноске, потому что он начинает давить на пах и грубовато сжимать член через ткань штанов, и Зеницу от этого хнычет в поцелуй и инстинктивно пытается дёрнуть бёдрами. Зеницу снова перестаёт хватать воздуха — ему в принципе перестаёт его хватать тогда, когда Иноске первый потянулся за поцелуем, — но продолжает рвано и хаотично отвечать на поцелуй Танджиро, словно если он прекратится, то Зеницу умрёт на месте. Хотя, вполне возможно, потому что Зеницу уже, кажется, умирает от всех этих ласк. Танджиро первым отрывается от чужих губ, но Зеницу всё равно тянется обратно, за новым, и успевает лишь быстро вдохнуть-выдохнуть, когда Иноске требовательно сжимает пальцы на подбородке и резко поворачивает голову к себе, крадя с чужих губ вкус Камадо. Зеницу глухо стонет в поцелуй, следуя совету Танджиро не сдерживаться, когда Иноске снова проезжает ладонью по бугру. Неожиданно Зеницу чувствует щекочущие волосы на щеке, и ещё неожиданней — третий язык, вклинившийся в их поцелуй. Зеницу отчаянно, чтобы не упасть и не остановить это сумасшествие, перемещает руку с рубашки Танджиро на его голову, сжимает между пальцами волосы и прижимает ближе, больше делая это даже неосознанно. Зеницу чувствует, как его — или не его — слюна стекает по подбородку, мажется по коже и губам, как внутри взрываются фейерверки и как они с громким хлопком умирают в его голове, оставляя после себя ошмётки конфетти. У них случается самый настоящий тройной поцелуй — с тремя ртами, тремя языками и тремя парами губ, и Зеницу кажется, что именно для этого момента он был рождён. То самое чувство, возникшее при одинокой и стыдливой мастурбации в душевой и оставшееся всё остальное время, наконец уходит. Зеницу первым отрывается от этого мокрого сумбура, потому что голова начинает кружиться от недостатка кислорода, и через пелену чуть проступивших слёз Агацума видит, с каким остервенением целуются Танджиро с Иноске — так, что внутри всё перехватывает и связывается болезненным узлом. Их поцелуй выходит хаотичным, рваным и даже несколько агрессивным, словно бы каждый из них пытается взять контроль и инициативу: Иноске напирает, давит всем своим существом и даже рычит в чужой рот, а Танджиро будто всё меняет темп и хитрит, не давая тому привыкнуть. Зеницу во всей этой ситуации почти забывает, как его зовут, кто он такой и что вообще здесь делает: мир сокращается на один квадратный метр, где есть только они трое, а всего остального не существует — сплошные бессмысленные декорации в этом одиноком спектакле, предназначенном сугубо для них. Зеницу раскрывает рот и прижимается губами к хаотично двигающемуся кадыку Иноске, царапая ногтями его грудь, шарит руками по телу Танджиро, пытаясь тоже расстегнуть злосчастные пуговицы рубашки, но случайно проходится ладонью по члену через ткань штанов, ненароком копируя действия Иноске. Кажется, Зеницу случайно помогает Хашибире отобрать инициативу, потому что слышит, как Танджиро сдавленно и совсем коротко стонет в поцелуй, и чувствует, как Иноске наклоняется вперед. Подобные действия неожиданно намного больше нравятся Зеницу, чем он ожидает — вот так влиять на происходящее. Танджиро с Иноске прерывают свой поцелуй со влажным и звонким звуком, и Хашибира резко переворачивает Зеницу спиной к себе и прижимает к груди так сильно, что выбивает воздух из лёгких, а голова по инерции падает на чужую ключицу. Иноске сразу припадает к беззащитно открывшейся шее, кусает и делает очередной засос, а Танджиро прижимается к губам, щекотно скользя по ним языком. Зеницу нисколько не против быть ведомым, и поэтому легко отвечает на поцелуй, не пытаясь отобрать инициативу и не превращая касание губами в соревнование. От этой мысли Агацума улыбается, случайно сталкиваясь зубами с Танджиро, и тот тоже начинает улыбаться в ответ — такой вот он человек, дающий и перенимающий счастье. А вот Иноске похож на дикого голодного зверька, который наконец-то добрался до заветной еды и теперь бросается на каждого, кто пытается отобрать её; он рычит, кусается с теми, кто согласен и не согласен, действует хаотично и напористо. Совсем другой, нежели Танджиро, но так даже лучше. Зеницу любит их такими, какие они есть. Любит. Зеницу перекатывает это слово в голове, на языке, пробует на вкус и неожиданно чувствует, что ощущается так же, как тот тройной поцелуй — сумасшедше, с бешено бьющимся сердцем и смешанной из трёх слюной, с горячим и вязким воздухом вокруг и сладко-болезненным жгутом внутри. Зеницу случайно разрывает поцелуй и протяжно стонет, когда Иноске смозоленной и грубой на ощупь рукой хватает член и рвано проходит ладонью вверх-вниз — Агацума даже не заметил, как Хашибира расстегнул ремень форменных штанов и залез в них рукой. Зеницу выгибается дугой, касаясь лопатками чужих ключиц, от этих непривычных ощущений и не знает, куда себя деть и за что схватиться, потому что это чувствуется намного лучше, нежели своей личной рукой. Иноске вгрызается в чужой загривок, и от этого Зеницу хнычет, ерзает между бёдер и проезжает задницей о чужой стояк, который чувствуется твёрдым даже через ткань штанов. Иноске шипит на это, сильнее вцепляется зубами в кожу и снова проходится ладонью по стволу, только уже несколько раз. Зеницу хочет застонать, но Танджиро остервенело впивается в его губы, затыкая ему рот и напористо кусая их. Агацума совершенно не успевает подумать, почему всё вообще приняло такой агрессивно-горячий оборот, и отчаянно хватается за лацканы рубашки, прижимая Танджиро ближе к себе. Танджиро отрывается, загнанно дышит и, кажется, что-то говорит, однако Зеницу не слышит из-за шума в ушах; он жмурится, сосредотачиваясь на всех этих ощущениях, откидывает голову на плечо Иноске и пытается отдышаться. Зеницу беспомощно ёрзает на чужих бедрах, больше инстинктивно, чем по собственному желанию, однако Иноске реагирует на это ускоряющейся рукой и смазанным поцелуем в край губ, который изначально, наверное, был нацелен на сами губы. Танджиро нетерпеливо седлает бёдра Зеницу — тому неожиданно нравится эта тяжесть на ногах, — тоже смазанно и коротко прижимается к губам и разжимает одну руку на лацканах рубашки. Вкладывает эту ладонь в свою, тянет вниз, и Зеницу немного запоздало понимает, что от него хотят, но всё равно чуть пугливо касается твёрдого члена. Осторожно пробегается пальцами по всей длине, царапает вздувшиеся венки и уже более смело обхватывает всей ладонью. Танджиро громко шипит сквозь зубы и опирается лбом о плечо Зеницу, мягко берёт чужую руку в кулак и направляет. Зеницу не особо в том состоянии, чтобы адекватно и логично мыслить, поэтому расслабляет руку и позволяет Танджиро вести её так, как будет приятно ему. Зеницу тяжело и громко дышит, иногда коротко постанывая, и чувствует себя тесно зажатым меж двух горячо палящих огней. Танджиро с Иноске действительно горячие, настолько горячие, что Зеницу обжигается даже взглядом, и если бы существовали ожоги от подобного пламени, то на Агацуме не осталось бы ни одного живого места. Иноске кусает шею — господи, как хорошо, что у них форма с высоким горлом и всего этого ужаса не будет видно, — лижет, растирает большим пальцем выступившую смазку по всей длине ствола и несколько неритмично водит рукой, а другой рукой бездумно шарит по телу. Танджиро горячо и часто дышит в шею, иногда срываясь на стон, сжимает в кулаке чужую ладонь и рвано и быстро водит по члену, иногда почему-то сбиваясь. Зеницу кажется, что он сейчас умрёт или потеряет сознание от всего этого, потому что на глазах выступают слёзы от переполняющих его эмоций, а сердце гулко и быстро стучит о рёбра, всё норовя выскочить за пределы грудной клетки. Иноске переходит с шеи на ухо, как и Танджиро, и они оба начинают мучать нежную кожу за ухом, только Хашибира кусает мочку, а Камадо мягко обхватывает губами и лижет её. Зеницу снова хнычет, снова двигает бёдрами и получает в награду сдавленное шипение. Иноске свободной рукой прижимается к губам Зеницу, и тот бессознательно засасывает один палец в рот, начиная его облизывать и покусывать. Иноске замирает на мучительную секунду, а когда Зеницу засасывает второй, то низко и глубоко стонет. Зеницу считает, что возбудиться сильнее он уже не сможет, однако стон Иноске делает невозможное. Зеницу больше угадывает, чем чувствует, что Танджиро на это отчего-то улыбается. Во рту у Агацумы два влажных от его же слюны пальца, Иноске рвано и грубо дрочит ему, а Танджиро просто дрочит себе его же рукой. Господи, думает Зеницу. Господи. Всему есть предел, и Зеницу чувствует, что скоро кончит, и пытается хоть как-то сообщить об этом Иноске, но грубая ладонь на члене и два пальца во рту мешают осуществлению этого действия, поэтому Зеницу мычит. Иноске опаляет горячим дыханием чужое истерзанное ухо и неожиданно громко рычит: — Ты даже не представляешь, как давно и сильно мы этого хотели. Давно уплывшее сознание Зеницу отчаянно хватается за слова «мы» и «хотели», и от этого у него в голове что-то перемыкает на мысли и толком не образовавшихся картинках — и это оказывается последней каплей для перевозбуждённого Агацумы. Зеницу кончает с протяжным воем-стоном, прикусывает чужие пальцы во рту до металлического привкуса и вжимается задом в пах, заставляя Иноске вгрызться в загривок и низко зарычать. Танджиро кончает вслед за ними с коротким стоном и громким-громким дыханием, разжимая пальцы на кулаке Зеницу. Зеницу обмякает и пытается перевести дыхание со звонкой пустотой в голове и неясными очертаниями макушки Танджиро впереди; Иноске медленно достаёт пальцы изо рта — Зеницу чувствует тонкую ниточку слюны, тянущуюся за ними, — и лениво лижет место укуса на загривке, а Танджиро просто медленно водит пальцами по животу Агацумы. Ансамбль из тройной громкой одышки медленно стихает, и через какое-то время в комнате наступает полная тишина. К Зеницу начинают возвращаться сознание и разум, а на место приятной неги и расслабленности приходит внезапная мысль. Что это, чёрт возьми, было. Не то чтобы внезапная, но достаточно отрезвляющая, чтобы провести за собой вереницу других лихорадочных мыслей: а вдруг это просто розыгрыш или очень дурацкая шутка, или им не понравилось, или он слишком громко стонал, что все в поместье услышали, или… — Успокойся, — ровным и тихим голосом шепчет Танджиро, и Зеницу удивлённо думает, а не умеет ли Камадо читать мысли. — Мы всё обсудим завтра, а пока тебе не о чем беспокоиться. Давай спать. Зеницу хочет ответить, что он уже беспокоится, что ему нужны ответы прямо здесь и сейчас, а не молчаливый сон, но Танджиро нежно накрывает его губы своими и ласково проводит по ним языком, отчего Зеницу начинает таять. Иноске неожиданно вклинивается в поцелуй, шершаво облизывая сразу два языка, и напоследок прикусывает обе нижних губы. — Тебе этого достаточно? — хрипит Иноске и кладёт голову на плечо Зеницу. Зеницу со вдохом слизывает с губ вкус их обоих, перекатывает на языке такое тёплое и трепетное слово «люблю» и, немного подумав, кивает, расслабляясь от приятного тепла двух тел. Да. Достаточно. Пока они оба прижимаются к нему, не собираясь никуда уходить, — вполне достаточно. Зеницу ощущает, как внутри огромным, мягким и лохматым шаром разрастается счастье.