— А другого способа нет, — продолжал Человек-Овца. — Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели. И только тогда нам, возможно, удастся тебе помочь. Так что — танцуй. Пока играет музыка — танцуй. ПОКА ИГРАЕТ МУЗЫКА ТАНЦУЙ… Охота на овец Харуки Мураками
Шутка ли, он опоздал на первую пару, слишком засмотревшись на умирающий осенний пейзаж, стоя на курилке с давно потухшим бычком, но по истечении двух часов его назначили старостой факультета. Как самого ответственного, добросовестного, трудолюбивого, вежливого и черт знает, за какие еще заслуги. Ах, да, еще за то, что он — Лань. Лань Сичень — пример для подражания других первокурсников, гордость лицея, наследник именитой семьи — прятал пахнущие табаком перчатки поглубже в рюкзак, забрызгивал синий кашемировый шарф дорогим одеколоном и часто закидывал в рот очень сладкую арбузную жвачку, чтобы не разрушать сложившийся в головах старшего поколения образ идеального мальчика. Пары пролетают в мгновение ока, особенно если на половине тебе удается незаметно поспать. Одну пару теперь можно прогулять, прикрываясь обязанностями старосты, минут десять выкуривать вторую за день сигарету и еще час сидеть в Богом забытом кафе, цедя остывший дешевый Латте. Он может позволить себе что-то более презентабельное, тот же Старбакс, но ему нравится этот дешевый кофе. К четырем часам дня Лань Сиченя забирает от главных ворот университета личный водитель. В светлом кожаном салоне — Сичень понятия не имеет, что это за марка, он никогда не разбирался в машинах, как и во многом другом вразрез с общепринятым образом — приятно и сильно пахнет чем-то еловым, и это помогает держать от водителя в тайне его маленькое табачное баловство. Тот бы заложил. Черное авто останавливается у кованых ворот фамильного особняка, их, к слову, венчает герб семьи Лань. И Сичень считает это невероятно пафосным. Пробраться до своей комнаты незамеченным не так уж и сложно. Но вот оставаться так до конца своих дней было не самой выполнимой задачей и к семи вечера он вынужден спуститься на семейный ужин, где семьей может назвать только молчаливого и замкнутого в себе младшего брата. Длинный обеденный стол — для него отведен отдельный зал, который был бы обставлен скромно, если бы не дороговизна и элитность каждой маленькой детали — сервирован по всем правилам, серебряные приборы начищены, и места располагаются в строгой иерархии, так что даже если Сичень не хотел сидеть по правую руку от отца — он все равно садился на свое место. После ужина они еще немного сидят за столом, разговаривая. Отец спрашивал об их с А-Чжанем успехах — Сичень хвалился, как мог: теперь он староста факультета, успеваемость почти сто процентов и вообще — он робот, а не человек. Ванцзы большей части отмалчивался и односложно отвечал. Мать пыталась перевести тему — если ей так казалось. — Ты снова видишь в них только выгодное вложение, я права? Отец отставляет чашку с чаем — в их семье запрещен кофе — и смотрит на мать с укоризной. — Только не начинай снова, дорогая. Лань Сичень кидает косой взгляд на брата — тот буквально считает: один, два, три, четыре… — Что, дорогая? Ты бы хоть имена их вспомнил, а не сухое «сын»! Твой старший сын уже неделю прячет бинты под рукавами рубашки, а ты и не заметил! Кстати, Сичень, — тот поднимает глаза и старается выглядеть заинтересованным — сходи к доктору Чан, пусть осмотрит тебя еще раз. Сколько можно, ты ходишь к нему чаще, чем куда-либо. Лань Сичень не видел доктора Чан уже больше года.***
К восьми Сичень наконец-то возвращается в свою комнату, сказав, чтобы его не беспокоили, потому что у него много домашней работы. В ноутбуке несколько непрочитанных сообщений и за весь прошедший день Лань Сиченя чуть ли первый раз посещают радостные эмоции. Хоть какие-то эмоции.привет, как ты? у меня проблемы на работе один придурок не буду говорить кто (мой брат) — ходячий магнит для проблем. поэтому я не писал днем хей, а ты почему не писал?
я посрался с женихом сестры снова.
но он все равно ублюдок поэтому я не раскаиваюсь
На лицо наползла непрошеная улыбка. Настоящая. Пальцы быстро запорхали по клавиатуре, печатая сообщение адресату с ником «Саньду».Привет. Я нормально, ты, вижу, тоже) Да никак не хватает времени днем. То, се, пятое, десятое. Ты знаешь.
пфф, свали от предков и конец твоих проблем
Как ты понял, что это снова они?
ну. во первых они у тебя орут на все что движется судя по всему каждый день и ты поставил скобочку. я даже через экран почувствовал что ты пиздишь про все хорошо
Я не врал. Я сказал «нормально», а не «хорошо». Саньду, это разные вещи.
так официально, хуань, меня сейчас вырвет. прекращай, мне этого и в жизни хватает
Губы снова растянулись в улыбке. Было что-то в этой злости через экран такое теплое и родное, что не хотелось закрываться в себе, не хотелось прятаться за ярлыками. Словно все клейма, что присвоены ему от рождения в семье Лань и посмертно вдруг смывались, обнажая Лань Хуаня перед человеком, настоящего имени которого он не знал.***
Яркие неоновые огни слепили и притупляли восприятие. Хотя, может это был алкоголь. Лань Сичень на деле совсем немного выпил. Хватило, чтобы расслабиться, но уж точно не забыться. Хотя бы из остатков чувства самосохранения. Клуб находится в паре кварталов от его дома, и, что удивительно, граничит со дворами многоэтажек спального района. Время к полуночи, он пробыл здесь от силы час, попытав счастье в нескольких компашках, но стоило кому-нибудь узнать его, все катилось в бездну. А узнать его могли по двум диаметрально противоположным причинам. Во-первых, для тех, кто смотрит телевизор достаточно внимательно или листает труды прессы, он — молодой господин Лань, неизвестно что забывший в этом захолустном клубе. Во-вторых, для тех, кто достаточно осведомлен о недавних казусных событиях в подобных заведениях, он — неудачливый гей, которому нельзя много пить. Просто невероятно, что два эти мнения не пересеклись до сих пор. Но, конечно, ему не могло так везти целый месяц. Когда время перевалило за полночь, Лань Сичень оставил щедрые чаевые бармену, просто потому, что мог и вышел через черный ход на сторону жилых дворов. Он обещал брату курить меньше и со временем бросить, поэтому это только третья сигарета за сутки. Он хороший старший брат, и тут без ярлыков и чужих мнений. Отстраненный Лань Чжань в определенное время стал якорем, который не позволил четырнадцатилетнему Сиченю сигануть с двадцатого этажа. С того времени прошло уже четыре года, но роль брата в его жизни ни капли не поменялась. Зажигалка щелкает, и фитиль занимается красивым зеленым пламенем. Сичень прикуривает сигарету и делает затяжку. Горло привычно немного обжигает и легкие наполняются некрепким дымом. Лань Сичень не курит. Лань Хуань курит дорогие некрепкие сигареты, которые покупает в брендовом магазине за три автобусные остановки от университета, а за такую цену никому и в голову не придет спросить у него паспорт. Затем он краем глаза замечает два темных силуэта в подворотне, из которой сам недавно вышел. Они не шатаются, как пьяные и не хватаются в панике и потере концентрации за стены, как обдолбанные. Они идут ровно — в сторону Лань Сиченя. С другой стороны двора к нему приближаются такой же уверенной походкой еще два человека. Ах.***
Встреча двух личностей подобна контакту двух химических веществ: если есть хоть малейшая реакция, изменяются оба элемента
Карл Густав Юнг
Лань Сичень сплевывает горячий сгусток куда-то возле себя. Примерно тоже самое делает возвышающийся над ним парень, отличие только в том, что он не сплевывает кровь, а харкает куда-то на спину лежащему Сиченю. Сквозь шум в ушах удается расслышать полное отвращения: «Мерзкий педик». Один из парней, прежде чем уйти вслед за остальными еще раз для верности пинает Лань Хуаня куда-то в живот, но там уже и так сплошная мешанина из боли, так что новая вспышка становится чем-то не сильно различимым на общем фоне. Отчаянно хочется выплюнуть к чертям все свои внутренности да так и сдохнуть, чтобы наутро его труп нашла какая-нибудь старушка, которая вышла покормить бездомных котов в шесть утра. Вместо этого он пытается подняться, но даже просто сесть удается далеко не с первой попытки. Все-таки он слишком добрый, чтобы шокировать старушек. У тех еще сердце хватит. Вот оно. Только сегодня он думал, что все забудется. Его узнали. Избили, потому что он пидор, обобрали, потому что — Лань. Благодаря последнему его, кстати, старались не бить по лицу. Хоть в чем-то плюсы. — Эй! — его размышления прерывает оклик. Он оборачивается, и понимает, что кроме него обращаться больше не к кому, поэтому смотрит на стремительно приближающегося к нему мужчину. Когда Сичень не ответил, тот буквально подлетел, но не постарался быстро его поднять, а присел рядом на корточки. — С вами все в порядке? — затем он оглядел внешний вид Лань Сиченя внимательнее и продолжил, — Ладно, не отвечайте. Вижу, что нет. Где травмы? Сичень все это время пристально рассматривал подошедшего. Получалось откровенно не очень — на виски беспощадно давило и, мало того, что было темно, так еще и на глаза заплывала мутная дымка. Однако думать он был более, чем в состоянии, остатки алкоголя выгнал из крови адреналин, а былая расслабленность заменилась тяжело грохочущим сердцем. Он скорее прохрипел, чем сказал: — Торс… голова… прав… левая нога. — Затем он спохватился и уже более уверенно ответил, — Все в порядке со мной. Посижу и пойду домой. Нет нужды… — Я вызову скорую помощь. Обращаться в полицию или нет — это ваше дело. — Нет! — слишком резко, но шок еще не прошел. — Не надо вызывать врачей, я, правда, в порядке. — Я уж вижу. Либо я вам помогу сам, либо вызываю скорую. — Вы? — Я тоже, в каком-то смысле, врач. Работаю с животными, но первую помощь точно оказать в состоянии. — он закинул руку Лань Сиченя себе за плечи и аккуратно приподнял того за места, от прикосновений к которым пострадавший меньше всего морщился. — И куда теперь? — Я живу на третьем этаже вот в этом здании, так что до квартиры ближе всего. У Лань Сиченя нет ни сил, ни желания возражать, но его не покидает ощущение того, что этот голос кажется смутно знакомым.***
Мы выбираем не случайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании. Сначала мы рисуем человека в своём воображении и только потом встречаем его в реальной жизни.
Зигмунд Фрейд
На лестничной клетке, перед входом в квартиру Цзян Чен вспомнил об одной очень важной вещи. Чуть ли не простонав от собственной недальновидности он, все же хлопнув себя по лбу в жесте негодования спросил у своего неожиданного подопечного: — Вы ведь не боитесь собак? — Хм, нет, пожалуй. — Он привалился здоровым плечом к стене и наблюдал за тем, как Цзян Чен роется в бездонных карманах куртки в поисках ключей, — А почему вы спросили? У вас есть собака? Цзян Чен наконец нашел звенящую множеством ключей связку и, еще немного покопавшись, открыл тяжелую дверь, на ходу твердым голосом проговаривая команду: «Милашка, сидеть!» «Стоп. Милашка?» — подумал Сичень, в некотором недоумении оглядывая здорового черного добермана, который преспокойно сидел посреди небольшой прихожей и оглядывал незваного гостя внимательным взглядом — «Он это серьезно?» Хозяин Милашки, видимо, был предельно серьезен, поэтому Лань Сичень решил, что переспрашивать будет невежливо. Незнакомец завел пострадавшего в гостиную, устроил на диване, а затем подошел ко все еще сидящей неподвижно собаке. — Ну, привет, скучала без меня, да? Сегодня пойдем гулять немного позже. Полечим тут одного калеку сначала, а потом я весь твой. — Сичень внимательно наблюдал за этой сценой и готов был поклясться, что так нежно и с явной улыбкой с ним самим даже мать в раннем детстве не говорила. Не то, что сейчас. Хозяин добермана ушел в поисках аптечки и Милашке было дозволено познакомиться с гостем поближе. Собака, цокая когтями, по паркету подошла к дивану и стала обнюхивать незнакомца. Что-то для себя решив, она посверлила Сиченя внимательным взглядом еще пару мгновений и улеглась прямо у него под ногами. Купированный хвост слабо вилял из стороны в сторону. — А вы ей понравились — заметил Цзян Чен. Теперь, при ровном свете и когда пелена с глаз спала, у Лань Сиченя наконец появилась возможность рассмотреть человека, что чуть-ли не втащил его в свою квартиру, предлагая помощь. Темные волосы, длину которых сложно было определить, были убраны в маленький хвостик на затылке. Чуть нахмуренные черные брови, явно светлые глаза, прямой нос и остро очерченные скулы. Лань Сичень всегда считал, что может сказать по внешнему виду какую-нибудь информацию о человеке. Например, возраст, положение в обществе, настроение, основные черты характера или что-нибудь еще, что раньше всегда ему помогало в общении с окружающими. Человек же, снявший с него сейчас пальто и рубашку, был практически не читаем. Его возраст точно был в пределах двадцати-тридцати лет, что вообще нельзя считать за информацию. Он точными движениями осматривал наливающиеся цветом синяки и гематомы, при этом складка меж его бровей постепенно становилась все отчетливее. Сичень чувствовал себя по меньшей мере неловко, полуголым сидя в чужой квартире с незнакомцем и его собакой — поспешил исправить хотя бы последнее. — Мое имя Лань Сичень. А вы...? — Цзян Ваньинь, — он переключил свое внимание на руки пострадавшего. У того были содраны костяшки, видимо, он принимал активное участие в потасовке. Или это была просто драка, в которой Лань Сичень столкнулся с противником явно себе не по зубам, или, что более вероятно судя по характеру повреждений, его просто избили, а он пытался отбиваться. К тому же, новые гематомы расцветали на худом теле поверх старых, а заживающие царапины на руках были уже скрыты бинтами, которые пришлось снять. У Цзян Чена в голове не укладывался лощеный образ богатенького паренька и побои, скрытые за брендовыми шмотками и шлейфом дорогого парфюма. Это все равно было не его дело. Лань Сиченю сначала пришлось терпеть холод льда у особо сильных гематом, затем жжение обработки кровоподтеков, а потом еще и неуместное смущение, когда Цзян Чен обрабатывал синяки мазью. Сичень смог наконец облегченно вздохнуть, только когда на его перебинтованном торсе снова сошлись полы рубашки, а хозяин квартиры ушел убирать аптечку. Вернулся он со стаканом воды, обезболивающим и телефоном. Цзян Чен протянул ему сотовый и сказал: — Позвоните кому-нибудь, чтобы вас забрали, в таком состоянии я бы на вашем месте по улицам не разгуливал. Повезло, что переломов нет, как я подозревал. Но рентген не помешает, трещины я бы точно не нашел. — Спасибо большое, — Сичень немного помедлил и вызвал такси.***
Отец сверлил сына взглядом уже добрые пару минут, явно пытаясь если не прочитать его мысли, то точно сделать трепанацию и вынуть мозги наружу. В это раз он был не просто зол — он был в ярости. Лань Сичень бы переживал и сильно, если бы ему не было на отца абсолютно все равно. К тому же, это чувство было определенно взаимным. Господин Лань не признавал никаких отношений, кроме чисто деловых. — Я лишаю тебя карманных денег. Это было обидно на самом деле. Сигареты скорее всего придется брать дешевле и добывать через совершеннолетних знакомых. — К тому же, у тебя нет никаких сбережений. Ну, конечно нет сбережений в банках. Налички должно хватить, чтобы снять нормальную квартиру на пару месяцев, а дальше он либо привыкнет жить один, либо его с распростертыми объятьями примут в родовое гнездышко. — Ты будешь подрабатывать у моего друга. — «Ха, у тебя — и друзья?» — подумал Лань Сичень, но решил промолчать и не злить отца еще больше, — Тебе будут платить, как и любому другому сотруднику на твоей должности. Посмотрим, как скоро ты запоешь и начнешь ценить то, что я тебе давал. Свободен. Лань Сичень ушел из кабинета отца прямиком в свою комнату. Ему дали пару дней, чтобы заселиться в студенческое общежитие, что он делать разумеется не намерен. Отложенных на такой случай пара тысяч долларов не была прямо-таки большой суммой, но он не идиот, чтобы спускать деньги в канализацию и может поискать жилье поскромнее, зато дешевле. На ноутбуке была пара непрочитанных сообщений.ну как все прошло?
эй ты жив
мне звонить в полицию или скорую?
Как мило. Не знакомый человек переживает, когда родная мать наверное и не сразу заметит, что сын переехал.Меня выгнали из дома. Как будто отец считает, что я через месяц жизни без прислуги и ресторанной еды прибегу к нему биться лбом о пол и вымаливать прощения.
Напечатав ответ, Лань Сичень начал шерстить интернет в поисках подходящей съемной квартиры. Вообще-то, у него уже есть собственная недвижимость, формально. Но вот пользоваться ей он сможет только после совершеннолетия. Черт. Каких-то два года осталось и он бы съехал без конфликтов. Однако, он и не думал о том, что свалить сейчас — плохая идея. На самом деле, те два года еще нужно было продержаться, в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. В дверь аккуратно постучали. Родители не утруждают себя визитами к сыну, прислуга стучит так, чтобы их точно услышали, а значит… — А-Чжань, входи. — Брат. Ванцзы прошел в комнату и сел на кровать, бросив косой взгляд на экран ноутбука. Затем он стал упрямо вглядываться в лицо старшего брата в поисках ответов на вопросы, которые он почти никогда не озвучивал. Кроме того случая две недели назад, когда Сичень вернулся домой к трем часам ночи замотанный в бинты и пластырь. Тогда родителей в поместье не было, поэтому наказан он сейчас был не по этой причине, а от Ванцзы тогда буквально лилось рекой: «Что случилось?»; «Где ты был, почему так поздно?»; «Ты ранен? Очень больно? Тебе помочь?» и все в таком духе. За доставленные проблемы было стыдно, но очень приятно от беспокойства и заботы одновременно. О том случае знали только трое в итоге: Лань Сичень, Лань Ванцзы и тот человек, что помог ему, имя которого так бессовестно выветрилось из головы наверное почти сразу же. — Ты ищешь квартиру? — Ну, отец дал мне пару дней, чтобы переехать в общежитие. — Но ты не станешь. — Разумеется. Чтобы у него была лишняя возможность следить за мной и контролировать? Я не доставлю ему такой радости. — И ты вдруг решил, что он позволит? — Ванцзы смотрел прямо и читал его не хуже, чем он сам. Это было просто замечательно, что они вот так понимали друг друга, но иногда хотелось все же хоть что-то да утаить. Однако уж брату-то он врать точно не станет. — Не позволит. Но ведь он и не запрещал, будучи твердо уверенный в том, что у меня нет выбора. — Лань Хуань тепло и уверенно — как сам себя явно не считал — улыбнулся брату и снова стал рыться в компьютере. — Ты ведь придешь на новоселье? О, смотри, эта вроде ничего. Далековато, зато не сильно дорого. И мебель есть. — Это ведь не все, — продолжил Ванцзы, упрямо игнорируя попытки перевести тему. — Не все. — Потому что смысла отрицать очевидное нет. Когда это они поменялись ролями, что теперь младший клещами вытягивает из старшего слова? — И? — И я должен буду работать там, где он скажет. Это может быть как к лучшему, так и нет. Отец слишком дорожит моим образованием, чтобы работа была во время занятий. С другой стороны, черт его знает, что там будет. Вдруг там будет зарплата, на которую, он думает, я не проживу и приду каяться. Хотя, может работа какой-нибудь прислуги покажет мне жизнь получше. — Сичень подмигнул брату. Ванцзы на это только слегка ухмыльнулся. Все-таки он очень хорошо понимал брата.***
Квартирка была маленькой. Кухня, комната и совмещенный санузел. Но зато очень близко к метро и центру. Приятным бонусом оказался балкон и вид с седьмого этажа на никогда не спящий город. Лань Сичень привез немного вещей — необходимый минимум — разложил на предполагаемые места, проверил всю утварь, что шла комплектом к кухне, сходил в магазин за продуктами и по-мелочи, сейчас чувствовал себя так, словно по нему проехался асфальтоукладчик. Во всю цветущие синяки яростно давали о себе знать. Однако настолько довольным он себя не чувствовал очень давно, сидя на меленькой кухне под расслабляющий джаз и цедя растворимый кофе. На следующий день он не опоздал в университет, слушал все ненавистные ему лекции, выкурил только одну сигарету и вообще чувствовал себя достаточно обновлено. После пар у него была встреча с доктором Яо, как обычно по средам и он решил, что сегодня все-таки сходит. Ему интересно посмотреть на свою реакцию на него — Сичень избегал посещений всеми правдами и неправдами больше месяца. Сохнуть по своему лечащему психологу — крайне неблагодарное занятие. А вечером, как и обещал, должен прийти Лань Чжань.***
Мэн Яо красивый, обаятельный, харизматичный, умный и понимающий. Последнее как нельзя кстати подходит к его профессии. Ему двадцать семь, но он едва ли выглядит старше самого Сиченя. А еще, он, скорее всего, в курсе чувств своего пациента. И это чертовски мешает самому Лань Хуаню. Как уговорить дядю сменить ему врача? Потому что сидеть и вываливать душу своему безответному крашу это то еще дерьмо. — Итак, молодой господин Лань, какие такие события побудили вас все же навестить меня? Лань Сичень всегда лежит на кушетке, потому что если смотреть в глаза психологу можно либо ляпнуть чего не стоит, либо залипнуть. Оба варианта просто отвратительны. — Меня выгнали из дома. И перевели на самообеспечение. — Что-то вы не выглядите слишком расстроенным. Так, вы переехали и живете отдельно. Как вам новые впечатления? — у Мэн Яо мягкий и всепонимающий голос, под который однако никогда не хотелось спать. — Даже не знаю… непривычно. Хотя мне очень нравится, что никто не говорит мне, во сколько ужин и сколько сладкого я могу получить в день. Доктор мягко рассмеялся. Пытается разговорить, расслабить и уже потом станет задавать вопросы, которые его действительно волнуют. Лань Хуань прекрасно понимает эту схему и все равно поддается. — Не хотите поделиться о причинах таких радикальных мер со стороны ваших родителей? — Отец считает, что я без его помощи неспособен на что-либо. — Вы давали ему повод так считать? А, может, какой-то поступок… — Я ввязался в неприятности и он приезжал за мной в полицию. Его там отчитали и выпустили меня под большой залог. Все бы ничего, но там были журналисты и четыре дня назад все газеты пестрели моими фото в наручниках и то, как отец меня забирает. Да вы и сами видели. — Он бросает косой взгляд на доктора Яо, встречается с ним глазами и тут же снова смотрит в потолок. Его буквально разрывает на части между тем, чтобы показать доктору идеальную, правильную версию себя и тем, чтобы открыться, показать, что он тоже человек, что он способен бунтовать и брыкаться, подобно необъезженному скакуну, способен чувствовать. — Журналисты пишут, что вы устроили драку в ресторане и испортили имущество посетителей и самого ресторана. — Меня втянули в драку. — Разве люди способные втянуть вас в драку посещают подобные заведения? Он не будет объяснять доктору Яо, что другими участниками драки были люди, что тоже были в том злосчастном клубе, где Сиченю подмешали что-то в коктейль и ему напрочь снесло крышу. История о том, что наследник клана Лань зажимался в темном углу со стриптизером — мужчиной — гуляла только в определенных кругах. При этом сам Лань Сичень слабо помнит, что тогда происходило. Но он рад хотя-бы тому, что точно ни с кем не переспал. Такое ни он, ни его тогдашние зрители точно бы не забыли. Дерьмовый способ для каминг-аута, но если его спросят официально — Сичень просто скажет, что его обдолбали и он абсолютно не соображал, что творил. Потому что геи — это зло и их надо сжигать на кострах инквизиции только за то, что они родились, по мнению большинства здравомыслящих людей. Лань Сичень выходит из кабинета психолога и вздыхает полной грудью, ведь в присутствии своего врача ему всегда сложно держать себя и свое грохочущее сердце в руках. Он больше точно не пойдет ни на один прием в этом кабинете.***
- Тебе плохо? Может, "скорую"? - Нет, не надо. Я посплю. Я натянула на себя одеяло и отвернулась к стенке. Спать не хотелось. Хотелось умереть.
А. Жвалевский, Е. Пастернак "Время всегда хорошее"
Во всей квартире не горит свет. Холодный воздух врывается в форточку вместе с шумом ночного города, разбавляет и уносит с собой терпкий табачный дым. Лань Сичень ненавидит, когда накурено в помещении, но заставить себя идти на балкон — задача из разряда невыполнимых. Он сидит на подоконнике на кухне, притянув к груди и обхватив одной рукой колени. Левая рука тянется и тушит третью, скуренную почти до фильтра сигарету в стеклянное блюдце. После такой дозы никотина для отвыкшего организма мысли текут медленно, неохотно. А в груди восхитительно пусто и даже почти не болит. Только дыхание все еще трепещет, срывается на судорожное при каждом вдохе и выдохе, горло слегка сипит и глаза щипет. После истерик всегда легко. Так, словно всего Лань Хуаня высушили, выпили без остатка. Он чувствует себя просто оболочкой, пустышкой. Кожу на щеках стягивает высохшими слезами и Лань Сичень растерянно проводит рукой по лицу, стараясь убрать неприятные ощущения. В голове снова всплывают плавные движения, проницательный взгляд, мягкая улыбка и светлый, очень чистый и красивый смех. И так много всего хочется. И прикоснуться — хотя бы рукой до чужих пальцев, ощутить кожу кожей. Затем — губами проследить костяшки пальцев, так, чтобы опьянеть окончательно. Ощутить запах. В кабинете психолога всегда пахло цитрусами и свежестью — от хозяина кабинета будет пахнуть так же? Черт. К горлу снова подкатил сдавливающий гланды ком. Ни проглотить, ни выплюнуть. С доктором Яо точно так же — ни взять, ни бросить. Он мазохист — точно больной. Его не от депрессии надо лечить, а от… чего? От чего его надо лечить? От гомосексуальности? Какого хрена другие люди имеют право решать, кто ему должен нравится?! Гей. Больной наголову извращенец, которому нравятся парни. Мерзкий педик. Интересно, как бы отреагировал Мэн Яо, если бы Сичень ему рассказал обо всем? Или он и так уже догадался, и просто молчит, а когда сеанс заканчивается — то запирает дверь и плюется. Держится только на том, что ему солидно так платят. Слеза все-таки скатывается и вновь мочит уже высохшие дорожки. Потому что в этом мире с ним искренни только три человека. Бабушка, смерть которой четыре года назад он пережил только чудом, Лань Чжань и человек из соц. сетей, прячущийся под ником «Саньду». Сичень безо всякого интереса смотрит в окно. Огни большого города как-будто подсвечивают густые снежные тучи снизу, поэтому несмотря на глубокую ночь город погружен в мягкое зарево. Если присмотреться, можно то разглядеть подгоняемые холодным ветром мелкие острые снежинки. Такие резали лицо и покрывали все вокруг мелкой порошкой, к полудню превращаясь в гололед на дорогах и тротуарах. Осень окончательно отступила, оказалась погребена и забыта под началом нового времени года. Первый снег на начало ноября. Погода понимала, принимала и разделяла настроение опустошенного парня, курящего на подоконнике маленькой съемной квартиры уже четвертую за вечер дорогую сигарету.***
Понедельник на лекциях пролетел как-то мимо, совершенно не касаясь Сиченя. Сегодня был его первый рабочий день, а он до сих пор не знал — где? Отец игнорировал и на вопрос ответил только: «За тобой приедет машина». Но Сичень уже несколько дней был в отвратительно-подавленном состоянии, что ему было сугубо все равно. Хоть в бордель, кому какое до него, Лань Хуаня, дело? Однако, привезли его в последнее место, о котором он мог бы подумать — на местный пригородный ипподром. На машине они добрались за час с небольшим, но Лань Сичень понимал, что своим ходом — а оно так и будет — добрался бы только за часа два. По сути, это был не только ипподром. К нему прилегали конюшни, небольшой санаторий, гостевые домики для тех, кто проходит канистерапию*, приют, здания администрации и персонала и даже ветклиника. Все это образовывало обширный комплекс под названием «Пристань Лотоса». Директор и непосредственный владелец Пристани Лотоса — Цзян Фэнмянь — оказался приятным мужчиной средних лет, он говорил мягко и вкрадчиво, опуская ненужные детали, при этом речь его не была натянутой и наполненной официозом, как у отца Лань Сиченя. Из всего выходило, что в обязанности Лань Сиченя входило: чистка лошадей после верховых прогулок, кормление, чистка конюшен и письменный отчет о состоянии животных. Дверь в кабинет неожиданно распахнулась и туда буквально ворвался парень примерно одного возраста с Лань Хуанем. — Дядя Цзян! Дядя Цзян, там оборудование привезли, Цзян Чен сцапался с поставщиком — еще немного и мы останемся без инвентаря! Цзян Фэнмянь протяжно вздохнул и ответил: — Вэй Ин, это Лань Сичень. Он у нас на подработке, в общем, введи его в курс дела и одного пока не оставляй. Ты все равно там же крутишься, тебе не должно быть сложно. — И вышел за дверь. — Ох, приятно познакомиться, я — Вэй Ин. — Юноша протянул руку и ослепительно улыбнулся во все тридцать два зуба, — куда там тебя Дядя Цзян назначил?..***
Конюшни напрямую выходили на ипподром с одной стороны и на рощу — с другой. Выпавший несколько дней назад снег раздулся ветром по низинам и виднелся теперь белыми островками на пыльной мерзлой почве с проглядывающей пожухлой травой. Когда они вошли в серое бетонное здание, в нос ударил запах сена и пыли, а ушей коснулось тихое ржание и фырканье совсем неподалеку. Взгляд сразу прикипел к нескольким животным, что с интересом свесив головы со стойл разглядывали новоприбывших. Из ближайшего стойла высунулась угольно-черная морда. Конь нетерпеливо закивал и приветственно зафыркал приблизившемуся к нему Вэй Ину, Вэй Усяню, которому только недавно исполнилось двадцать и он часто напрочь забывал, что теперь у него есть второе имя. Тот, к слову, не замолкал ни на минуту и мгновенно перейдя с темы летних скачек представил коня в стойле как только своего. — Постой, — прервал его Лань Сичень, — как ты назвал коня? — Суйбянь**! — Как… оригинально. Всего в стойлах сейчас стояли около десяти лошадей, трое из которых принадлежали Вэй Ину, его сестре и брату и автоматически не попадали под опеку Сиченя. По словам того же Вэй Ина обычно коней больше, но сейчас, пока зима, они отданы в аренду школе верховой езды, что бы не простаивать в конюшнях. При пристани школа конечно тоже имеется, но только локальная. После знакомства с двумя лошадьми, непосредственно за чистотой и состоянием которых Сичень должен будет следить, ему торжественно выдали форму, сказали взять сменную одежду на всякий случай и явиться завтра к пяти вечера, после чего отправили домой.