Goner

***

      Семья, друзья, любовь — слова, что давно потеряли для него значение, стерлись из памяти после того разочарования, что принесли. Он сжег их вместе с прежним собой. Сжег дотла: безжалостно и беспощадно, где-то на периферии продолжая следовать заветам человека, которого уважительно называл отцом. Тойя Тодороки был слаб и потому сломался, а он… он не такой. Даби сильнее, умнее и хладнокровней: идеальный контроль причуды и собственных эмоций. Возможно, Старатель гордился бы им, но он не берется утверждать это: все-таки не настолько еще сошел с ума.       Его учили быть сильным, не сдаваться, всегда идти вперед, превозмогать все трудности — и Тойя действительно старался, из кожи вон лез, лишь бы получить похвалу от отца, увидеть ласку от матери, восхищенные взгляды младших, не ударить в грязь лицом перед одноклассниками и, в особенности, перед ней, но в один момент что-то надломилось в нем и все разрушилось в миг, рассыпалось прахом, навсегда отрезав путь назад.       Теперь, смотря через призму лет, он понимал, что долгое время шел по тонкой грани, балансируя в шаге от срыва: ведь у него всегда были проблемы, которые лишь усугублялись с годами, накапливались словно снежный ком, и никто не обращал на это внимание. Все всегда только требовали от него чего-то, а Тойя был слишком добр и отзывчив, чтобы отказать, просто показать, что и у него есть наболевшее, поговорить с кем-нибудь, попросить помощи. Нет. Все Тодороки слишком горды для этого, и вот, чем это обернулось для него.       Он свихнулся. Говорят, что больные никогда не воспринимают свой недуг, но он вполне отчетливо сознавал собственную ненормальность, понимал всю аморальность и жестокость поступков, бессмысленность жизни, но суть состояла в том, что ему было совершенно плевать. Даби избавился от всех страхов, копившихся в нем годами, обретя спокойствие, и теперь, познав истину Убийцы Героев, он наконец нашел то, чему мог посвятить свое никчемное существование.       Бесславная кончина не могла его устроить: он не имел никакого морального права сгинуть в какой-нибудь сточной канаве, убитый тройкой мелких бандюганов: нет, кровь Тодороки требовала больших свершений, чего-то стоящего, того, чем можно было бы потрясти отца и, если получится, забрать его с собой в самую пучину ада. О да… Перед смертью ему очень хотелось унизить его, ткнуть лицом в то, во что тот превратил своего сына, увидеть расстерянность, боль и раскаяние на его извечно суровом лице; хотелось, чтобы он слезно молил его о прощении, чтобы осознал всю тяжесть своих грехов и сломался под ней так же, как и он когда-то.       Тойя Тодороки был неудачником и глупцом, но Даби все равно завидовал ему. Несмотря на все тяготы жизни, у него всегда была надежда и уверенность в завтрашнем дне. Его даже можно было назвать счастливым.       Хотя бы в одном.       Томое.       Она всегда была с ним, несмотря ни на что, выслушивала жалобы, лечила раны, поддерживала долгими разговорами и всегда умела рассмешить. Но теперь он для нее мертв.       Даби не желал, чтобы она видела его таким. Возможно, боялся осуждения с ее стороны и не хотел подвергать ее опасности, но, в чем бы ни была причина, его решение было твердым. По крайней мере, пока.       Тойя любил ее всем сердцем, но так и не смог признаться, и его чувства все еще тлели в Даби, иногда вспыхивая ярким всепоглощающим пламенем одержимости. Он не знал сколько продержится и ненавидел себя за это.       Как же противно было это признать… неважно, как он выглядит, как его зовут, злодей он или герой — в глубине души он навсегда останется слабым мальчишкой с комплексом неполноценности. Недолюбленный, неприласканный, никем не принятый, совершенно одинокий.       Жалкий кусок говна.       Понимание столь простой истины всегда неплохо взбадривало и отрезвляло сознание, не давая скатиться до уровня остальных. Может, он и был психом, но хотя бы не искал каких-то глупых оправданий своей болезни.       В конце концов, зачем? Он и так уже все решил давным-давно. Оставалось лишь покончить со всем, и он наконец будет свободен…