Ласточка и сокол

      Цири думала, что уйдёт под утро, но не ушла ни вечером, ни на другой день. Страсть тела насыщалась, разрастаясь, поднималась выше, словно бы уплотнялась. Достигала сердца. Бередила его, растапливала, травила душу. Казалось, что и не было у неё никого ближе его — они говорили, молчали, любились и говорили снова: спустя сутки она знала о его братьях и сестрах, о родовом замке, о его службе, о двух годах в башне, о его снах и о себе в его снах.       — Складно говоришь, и голос у тебя бархатный…        Цири слушала его, прижимая ухо к груди. Его дыхание, вибрация его голоса щекотали чувствительный слух, и Цири смеялась, уткнувшись в его грудь носом. Она прониклась им, его чувствами, позволила чему-то светлому дать корни в собственном сердце. Словно ничего правильнее в её жизни никогда и не было.       — У тебя была невеста?       — Была. — Цири ещё не умела играть, она была искренна до детской непосредственности и по-юному кокетлива, Кагыр увидел, как вспыхнула в её глазах безотчётная ревность к прошлому. Увидел и улыбнулся. — Она обо мне уже забыла.       — Не забыла. — Цири фыркнула. Она бы точно не забыла. — Жалеешь?       — Я ни о чём не жалею.       Для Кагыра не существовало прошлого, существовала только она одна. И эти несколько дней и ночей стоили и жизни, и смерти.       Он любил её после заката в робком свете новолуния, любил под ярким дневным солнцем, когда они сбегали от чужих любопытных взглядов к виноградникам, оседлав лошадей. Любил её при первых лучах рассвета, сонную, нежную, тёплую. Движения становились медленными ленивыми, и походили теперь на нежные объятия, а не стычку, Цири томилась на медленном огне, прочувствовав вкус этой сладкой пытки. Не разрывала объятий, лишь крепче прижимала к себе ногами, руками; уставшая от поцелуев, тихонько стонала, запрокинув голову, балансируя на грани реальности. Едва достигнув пика, проходила по краю, и падала обратно, Кагыр играл на её ощущениях с виртуозностью талантливого музыканта, а она отдавала ему всю себя. Этой ночью ей в последний раз снилась Цинтра. В последний раз снился Чёрный рыцарь.       «Я пришёл, чтобы спасти тебя. Я знаю, что это кажется тебе невероятным». И он стал её спасением, а не гибелью.       Она научилась различать, когда он спит чутко, а когда его сон глубок. Она покинула Боклер вслед за Йеннифэр, перед рассветом, когда Кагыр спал крепким сном, потому что знала, одну он её не отпустит. Геральт отпустит, а он нет.

***

      — Я еду в Венгерберг, Геральт, — повторила она. — Не хмурься. Ты же знаешь, я должна. Она ждет меня там.       — Знаю.       — Ты едешь в Ривию, на встречу, из которой все время делаешь секрет.       — Сюрприз, — поправил он. — Сюрприз, а не секрет.       — Ладно, пусть будет сюрприз. А я покончу в Венгерберге со всем, что полагается, заберу Йеннифэр, и мы будем в Ривии через шесть дней. И незачем прощаться. Не навек расстаемся. Всего на шесть дней. До свидания! — отъехав на два шага, Цири остановила лошадь, обернулась. Посмотрела Геральту в глаза. Строго и серьёзно. — Возьми его с собой.       Он кивнул.       — До свидания, Цири.       — Неужто… — встрял было Лютик, но Геральт оборвал его.       — Она далеко не та девочка, которую ты знал. Не та.       Он не хотел его слушать. Да и к чему сейчас это всё, когда на душе скребёт скверное предчувствие.

***

      А потом случилось то, что случилось. И Цири уже ничего не могла сделать для них. В этом мире — ничего.       — Готово, Цири, — глухо сказала Трисс. — Твоя лодка ждет.       Цири откинула волосы со лба, хлюпнула носом.       — Извинись перед дамами из Монтекальво, Трисс, — сказала она. — Но иначе быть не может. Я не могу остаться здесь, если Геральт и Йеннифэр уходят. Попросту не могу. Дамы из Ложи должны это понять.       — Должны.       — Ну, прощай, Трисс Меригольд. Будь здрав, Лютик. Счастья вам всем. — Она посмотрела на Кагыра. На его лицо, в пыли и крови. В его глаза, полные горя от потери случившейся и страха от потери грядущей. — Ты со мной?       Взгляд его посветлел. Кагыр решительно шагнул в лодку.       — Цири, — шепнула Трисс. — Сестренка… Позволь мне уплыть с вами…       — Ты сама не знаешь, о чем просишь, Трисс.       — Быть может, когда-нибудь я тебя еще…       — Наверняка, — решительно прервала Цири.       Опираясь на руку Кагыра, она вошла в лодку, которая покачнулась и тут же стала уплывать. Таять в тумане. Оставшиеся на берегу не слышали ни всплеска, не видели ни волны, ни движения воды. Словно это была не лодка, а призрак.       Совсем-совсем недолго они еще видели маленькую воздушную фигурку Цири, окутанную туманом фигуру нильфгаардца, видели, как длинным шестом она отталкивается от дна, как подгоняет и без того быстро плывущую лодку.       А потом был лишь туман.       «Она солгала мне, — подумала Трисс. — Я больше не увижу ее. Никогда. Не увижу, потому что Vaesse deireadh aep eigean. Что-то кончается…»       — Что-то кончилось, — проговорил изменившимся голосом Лютик.       — Что-то начинается, — подхватил Ярпен Зигрин. Откуда-то со стороны города послышалось громкое пение петуха. Туман начал быстро подниматься.

***

      — Интересно, где это мы?       Кагыра подташнивало, когда он поднялся на ноги и начал осматривать незнакомую местность. Стоило поменьше вертеть головой — такие путешествия давались ему не просто. Цири же было всё нипочём, она деловито отряхивала от песка ступни и руки. Кагыр не мог налюбоваться ею, ведь ещё минуту назад он был уверен — она оставит его. Как оставила поздней ночью, сбегая в Венгерберг.       — Я знаю, где. Есть тут у меня один знакомец.       Две оседланные лошади гуляли неподалёку. Кагыр узнал среди них Кельпи, потом пригляделся и увидел своего гнедого жеребца. Чудо, не иначе.       — Кагыр.       Окликнула его Цири, когда он чуть вырвался вперёд. Путь их лежал за горы. В Камелот.       — М-м?       — Я люблю тебя.       Она не оставит его. Больше не оставит.       Цири протянула ему руку. Он протянул ей руку. Они соединили руки, едучи бок о бок.