Монета, которой...

Сержант Павленко, чертыхаясь, принялся отряхивать планшет с бумагами: пока он таращился на Айзану, снег набился меж страниц и присыпал его каракули. Ладно хоть ручка шариковая, ничего не расплылось. Ну, засмотрелся немного, ничего удивительного, больно странная оказалась начальница: имя нерусское, отчество вообще не выговоришь, а фамилия простецкая, и лицо самое обычное, только нечитаемое и напряженное, прямо как фото на паспорт: глаза круглые, нос вперед, губы в линию. И вот уже минут пятнадцать стоит майор Лаврова с этим лицом и смотрит на обгоревшую машину. Павленко чего-то такого и ждал, само собой, раз тетка непростая, по особо тяжким, не будет же она, как обычный следак с плешью, пузом и папочкой, кряхтя, везде лазить. Не, эта прям как в кино. Сейчас скажет: «Это сделал мужчина тридцати четырех лет со шрамом на левой пятке и бабушкой в Саратове». И все, попался злодей. Но Айзана просто стояла, молчала, и сержант заскучал. Телефонный звонок у майора Лавровой тоже оказался самый обычный, когда такой в метро раздается, все начинают прислушиваться к своим карманам и сумкам. — Да никого еще нет, даже скорой, только я, сержант и тело, — сказала Лаврова. — Сколько тебе еще ехать? Ну давай, жду. Свет фар приближающейся машины в повороте широкой дугой окатил стену леса, разбил ее на отдельные стволы, смыл с них сине-красные отблески маячков и погас. Хлопнули двери, вышли двое. Худой губастый мужчина протянул сержанту руку: — Повезло тебе с погодкой, сержант. И мне заодно... Виктор Сергеевич, можно Витя, опер. Это Ольга Андреевна, можно Ольга Андреевна, криминалист. Он ушел здороваться с Айзаной, а женщина с чемоданчиком хмуро кивнула Павленко, достала свой фонарик и тоже принялась осматривать машину. — Темыча нет? А Варчук где? — Темочку ждем, — пояснила майор, — Варчук в командировке. — Вот сука, — пробормотал Витя, поднимая ворот куртки. — А чего пожарных нет, скорой? — Горит что-то в Новосаратовке, — поспешил пояснить Павленко. — Отзвонились, говорят, после них сюда двинут. Нам же не горит… Простите. Витя хмыкнул. — Айзана, ты Теме сказала, что он проспорил? — Женщина с чемоданчиком наклонилась и посветила на шею трупа. Сержанту было плохо ее видно — высокая, в очках. — Пусть сам убедится. — Лаврова глянула на часы. — Приезжал бы скорее, совсем заметет. Сосны снова высветило на мгновенье, и сержант увидел, как из притормозившей машины выскакивает кто-то невысокий. Подумал даже, что подросток, но рукопожатие оказалось крепким, взгляд — цепким, имя — полным. — Артем Николаевич. — Молодой человек остальным представляться не стал, только кивнул, значит, собрались все свои. — Темочка. — Лаврова протянула ему руку и как-то ожила, будто снялась с паузы. — Иди, любуйся. Артем сначала проследил взглядом проезжающую машину, потом шмыгнул носом и встал между двумя женщинами. — Ага, — сказал он через несколько минут. — Похоже, наш клиент. На что мы там забивались, товарищ майор? — На кролика. Стоящего на задних лапках, с колокольчиком. Будешь еще со старшими спорить, а? — Конечно буду. — Артем снова шмыгнул, заглянул за машину, под нее. — А как заметили вообще? — Ему скажи спасибо. — Лаврова кивнула на сержанта, все на него обернулись, и от такого дружного внимания Павленко сделалось неловко. — Рассказывай, мальчик, как мне рассказывал, теперь всем. — Ну, был звонок. — Сержант поправил шапку. — Тут вообще дорога такая, что теперь мало ездят, через Никифоровку теперь ближе, прямее, ровнее, а тут прямо американские горки какие-то, аттракцион, одни повороты. В поселке дым увидели, позвонили, ну, я приехал. Было еще светло, и в общем... Ну, короче, я обратил внимание, что тормозной путь больно странный. Рывками так раз-раз, а потом машину по инерции несло и сюда, в сугроб, воткнуло. — Сердечный приступ, запросто, — кивнул Артем. — Нет? — Не, вон там, глядите. — Сержант ткнул пальцем повыше обгорелых коленей водителя. — Проломлено. Ногами бил. Ну, это же мужик, по-моему. — Эпилепсия? — напирал Артем. Остальные следили за этим допросом с интересом, но молчали. — Да что-то дофига всего, приступ, возгорание… И горело от капота. — Соображает мальчик, Темочка, — подвела черту Лаврова. — Вот увидишь, будут следы удушения. — Да я и так вижу, — буркнул Артем, снова поворачиваясь к машине. — Видишь пятна Тардье? — заинтересовалась криминалист. — Зачем тогда я в такую метель сюда тащилась? — Монетку я вижу, Оля. — Ну вот, а я думал, я самый наблюдательный, — огорчился губастый опер. Сержант вытянул шею, всматриваясь. Никаких монеток в машине он не видел. — Висит на цепочке. — Это Артем заметил его мучения. И точно, на обугленном зеркале болтался крошечный черный кругляш, сразу и не разобрать, что за монета, какой страны. А они, значит, уже видели такое? И что в этой монете особенного? Но озвучить свой вопрос сержант не решился, кто ему скажет, кто он вообще такой. Он снова потряс планшетом, вытряхивая снег, достал из зажима ручку. Надо заниматься документами, хоть и неохота. — Наш, наш клиент... — произнесла Лаврова. У этой начальницы лицо, кажется, вообще выражения не меняло. — Сержант, Оля, начинаем оформлять, а Витя пока со мной, накидаем ключевые моменты. Душит с заднего сиденья, так? Физически слаб? Не хочет, чтобы его видели? — Если не хотел, чтобы видели, значит, прятался на заднем сиденье и ждал, — уточнил Виктор Сергеевич. — Но тогда он знал жертву, знал маршрут и был уверен, что пассажиров не предвидится. — Насчет того, чтобы его не видели — ерунда, зеркало заднего вида не свернуто, — перебил опера Артем. — Слабость может быть, запросто. Смотрите, какой еще момент. Он, судя по всему, душит водителя на ходу. А сидит при этом прямо за ним. На узкой дороге в лесу. Зимой. Какие вообще шансы выжить, а? — Улучшенная версия русской рулетки, — ухмыльнулся опер. — Но он уже дважды это проделал. Двери не были открыты, то есть никто не выпрыгнул. — Вот поэтому я в первый раз не поверил, слишком дико. А наши ребятки всегда себя очень любят. — Никакой дикости, — отрезала Лаврова. — Все продумано, все под контролем. Ты помнишь, на что сам напирал в тот раз? И ты, Витя, тоже. Что поджога не было, короткое замыкание. Эту машину тоже ничем не поливали, я уверена. Представьте себе выдержку человека, который сначала душит водителя в еще движущейся машине, при этом побуждает его тормозить,после чего вешает монету, открывает капот, имитирует повреждение проводки, стоит и следит, чтобы все важное сгорело, и только потом уходит? И все это на дороге, где в любой момент можно врезаться в дерево или другую машину. Где всегда могут найтись свидетели. Нет, тут игра по-крупному: или комплекс бога, или получение божьего соизволения. — Это очень разные типажи, — поморщился Артем. — К тому же может быть третий: обрати на меня свой взор, боженька, я же такой классный. По-любому проблемы с отцом. — Так, давайте без ковыряния этих ваших детских травм, — отмахнулся Витя. — Давайте лучше про монету. На прошлой был волк, да? У кого там есть такие? Она настоящая вообще? — А кто-то этим занимался? — Голос Ольги сочился ядом. — Это же ты громче всех доказывал, что никакой серии нет. — Подвижность ума, Оленька, открытость разумным аргументам и экономия на фарфоровых кроликах. Артем прыснул, Лаврова не дрогнула лицом, сержант смирился с тем, что не врубается в разговор, и снова принялся отряхивать планшет. — Да уж, — Лаврова кивнула на машину, — давно у нас такой театральщины не было. — То-то радость, Манчин-ооловна? — Витя встряхнулся, как пес, и пошел помогать Ольге Андреевне. — Самая паскудная порода, — отрезала Лаврова. — Даже с маньяками не так противно. — Вы же сами говорили, что это работа маньяка? — не удержался сержант и чуть рот себе не зажал. Тут про него забыли все, а он лезет, да еще прямо к начальству. Но Лаврова ответила спокойно: — Да нет, у нас тут не маньяк. Серийник. Никакой мании у него нет, все продумано, все не для себя, а напоказ. Ему просто нравится чувствовать власть. — И адреналинчик! — напомнил Витя. — А монетка как и в тот раз, с волком, только я надписей не вижу, странная она какая-то. А ту кто-то рассмотрел? Такая же? Все собрались в кружок над монетой, а снова позабытый сержант Павленко заставил себя в очередной раз отвлечься от их разговора, что далось непросто, очень ему нравилось, как эти четверо между собой общались, как быстро соображали, как спокойно, по-рабочему, ко всему относились. Обычно все куда хуже — свидетели орут и лезут куда не надо, за еще живых страшно, визжат болгарки… Такого он насмотрелся, спасибо, не видеть бы больше. А тут, конечно, труп красоты не добавляет и гарью несет, но хоть тихо. И люди вон интересные. Где, кстати, носит скорую, час прошел? Павленко почесал ручкой за ухом. Как сказать, «следы торможения имеют неопределенный характер»? Или лучше «хаотичный»? Есть же какое-то более подходящее слово... А, беспорядочный! Так и надо написать. *** — Удивительно много общего между твоим временем и моим. Хотя что на самом деле я знаю о твоем? Что могу узнать? Выжимки фактов, противоречивые воспоминания, передергивания… Метла Оккама прошлась по двадцатому веку куда сильнее его же бритвы. Так вышло, но все-таки, знаешь… — Долгое молчание. — Я чувствую. У меня есть ощущение, что семена, брошенные в землю сто лет назад и погребенные под трупами, кровью… Они просто ждали, когда все это снова станет землей. И теперь они начинают прорастать. Звучит пафосно, да? Я не знаю, как это описать, но зато могу показать. Вот, смотри. Это восстановленный в 1987 году балет «Весна священная». Я не знаю, насколько точно он восстановлен, велись ли в 1913 году какие-то съемки, думаю, вряд ли. И техники не было почти, и успеха тогда балет, кажется, не имел? Не осталось не то что точных сведений, но даже рецензий, может, поэтому интерпретаций за прошедший век было больше двухсот. Нам придется довериться тем, кто занимался этой реконструкцией. Звучит музыка, глаза отражают танцующую девушку в круге темноты-медведей. — Надеюсь, все так и было. Потому что вот эта часть — вот! — это ведь не банальная весна-красна идет. Это идут машины. Слышишь? Они уберут скопившуюся за зиму грязь. Сдерут и сметут. Это марш урбанизации, предчувствие обновления, которое настанет, как только будет принесена жертва. Я знаю, обычно говорят, что этот балет раскрывает тему насилия, жестокости, личности в обществе, большинства и меньшинства… Не в этом же дело! А в том, что без жертвы ничего не сдвинется с места. Ничего не настанет, пока она не будет принесена. А теперь я покажу тебе, к чему все пришло. Это группа OYME, какие-то люди собирают финно-угорский фольклор, накладывают музыку, снимают клипы. Это обработка свадебной песни на мокшанском. Я его не знаю, ты тоже вряд ли, другая языковая группа и далекая от балета форма, но ты увидишь сходство. Хотя некоторые вещи могут показаться тебе незнакомыми, ты их знаешь, просто раньше они выглядели иначе. Вот это респиратор, его надевают, если воздух сильно запылен, — по сути, противогаз, только для более легких случаев. Ну, заводы ты и так узнаешь… А это линии электропередачи, потребление электричества стало огромным, одного провода на столбе уже не хватает. Видишь, меняется только степень и внешний вид, ничего принципиально нового после вас не возникло. Звучит музыка, на экране танцует девушка в круге, но вокруг не медведи, а пыльные руины промышленной эпохи. — Видишь? — шепчет голос. — Ты видишь? Жертвоприношение девушки в белом и невеста, умирающая для родных, — все та же вечная тема личности и общества. Каждый отдельный должен умирать, чтобы оно, целое, жило. Жестокость для конкретного человека, насилие к нему, это большая трагедия для него, но такая мелочь для вечности… *** — Кролик, двадцать два сантиметра, с колокольчиком, — провозгласил Артем, выставляя из рюкзака картонную коробку. Четыре косаря было жаль, но спор есть спор. Долг чести. — Стоящий на задних лапках? — уточнила Лаврова, переставляя коробку на свой стол, но даже не думая ее открывать. Фарфоровые фигурки она любила фанатично, но никого, слава богу, не заставляла эту любовь разделять и вообще считала баловством и глупостью. Однако квартиру ими уставлять продолжала. — Ну раз сразу начали с животных, давайте я вам про волков расскажу, чего нарыл. — Витя достал телефон, пощелкал. — Короче, с Кавказом много связано. Вы знали вообще, что по-чеченски волк — «борз»? Я прямо офигел! Выходит, от этого слова произошло... — Нет, сначала техническую часть, — перебила его Ольга Андреевна, — без нее все это вилами по воде. После развода Витя с Олей пару лет работать вместе не могли категорически, но сейчас, кажется, более-менее пришли в норму. Пришел больше Витя, шумный и дружелюбный, как дворняжистый пес. Тонкая и образованная Ольга Андреевна оказалась ядовитей и никогда не упускала возможности подкуснуть, перебить, намекнуть. В больших дозах это утомляло, но Витя терпел, а с ним и все остальные, специалистом Ольга была высококлассным. — Тезисно, — разрешила ситуацию Лаврова. — У меня полчаса на это все. — Погибший мужчина лет 25-35, рост около 1,8 метра, вес 92 килограмма, физическое состояние хорошее. По всем признакам задушен, причем достаточно медленно, внутренние кровоизлияния обширные. Судя по всему, использовался мягкий шарф. Значительно повреждены нижние конечности в области… — Оль, давай выжимкой, — попросил Артем. У него тоже со временем было не ахти. — Он пытался выломать сиденье, как я понимаю, мужчина сильный. И наверняка старался достать того, кто сзади, но не вышло, в ногтях ничего интересного. В желудке алкоголь, немного, только-только выпитый. По телу все. По торможению. Первое время водитель пытался тормозить, потом удары ногами стали беспорядочными, нейтралка, машина заглохла и докатилась до обочины совершенно целой. Повезло. — Ольга перебрала листы. — Провода перетерты, так и в прошлый раз, но в другом месте, вот фото. Горючие жидкости не использовались. Не понимаю, если честно, зачем так старательно имитировать замыкание, если вскрытие сразу же покажет удушение. Теперь по следам убийцы. Их нет. Видимо, уходил по дороге, но куда — непонятно. Метель очень удачно сыграла ему на руку. — Ты забыла сказать, что монетки один в один, — напомнил Витя. — Я поузнавал, с волками вообще много всяких денежек, есть австрийские, канадские, украинские, польские, наши юбилейные рубли тоже, но именно таких ни у кого в мире нет, так что это вообще не монета. Это или жетон какой-то, или самодельная, я не знаю. На одной стороне у нее волк, на другой волчица, никаких букв и цифр, понимай как хочешь. Теперь по жертве — Кипренко Сергей Валерьевич, 31 год, работал в шиномонтажке, гражданский брак. Не привлекался, не замечен, простой работяга. Вообще по всем фронтам глухо. У прошлого хоть терки были какие-то, развод... — Зато у первого алкоголя не было, — заметил Артем. — Силой его поили или нет, наверное, уже не понять? Ольга Андреевна скривила губы, как училка на туповатого ученика. — Ладно, ладно, не стоим, идем дальше, — пришпорила Лаврова. — Как убийца попал в машину? — Водитель в дороге говорил по телефону с гражданской женой. — Тут Вите явно было что сказать. — Ехал один, домой, никаких других планов не имел, потом резко попрощался и больше трубку не брал. Попрощался спокойно, по ее словам, вряд ли авария или что-то-то такое. — Что-то увидел. Например, машина у кого-то сломалась, — согласился Артем. — Или позвонили по второй линии. — А то я бы не проверил! — обиделся Витя. — Не звонил ему никто, кроме жены. И, кстати, рядом в это время мобильных вообще не было! С машиной убийцы вообще полная хрень. Как ты себе это представляешь? Сколько они от нее отъехали? Километров двадцать самый минимум, и где та машина? Сержант говорит, на всем протяжении на обочине машин не было, так куда она делась? У убийцы времени не было ее забрать. На чем он потом до нее мог добраться? — А если он уговорил взять свою машину на буксир? — озарило Артема. — Идеально! Сделал черное дело, а потом эту спалил, в свою сел и уехал. — Ну не знаю… Даже на жесткой сцепке эту машину бы мотало по всей дороге, тормозной путь сразу показал бы. Все замолчали, задумавшись. — Ну допустим, убийца примерно знал, где все случится, заранее оставил там свою машину и потом дошел до нее пешком. — Лаврова коротко взглянула на часы. — Вы распыляетесь, мальчики. Монетки, пути отступления, это все потом. Сейчас первый для нас вопрос — серия это или маскировка одного определенного убийства. У первой жертвы был конфликт из-за аварии полгода назад, так? И тяжелый раздел имущества. А у этого на первый взгляд ничего подозрительного, и поэтому пока мне кажется, что это имитация для отвлечения внимания от первой жертвы. Убийца никакой не серийник, он намудрил,чтоб позагадочней, а вы давайте, сыскари, ройте землю. Может такое быть? — Она обвела свою группу пристальным взглядом круглых темных глаз. — Запросто, — признал Артем, остальные закивали. — Отсюда и все выверты — с проводами, например. У этих деталей нет никакой смысловой нагрузки, они просто путают нам след. Пока я делаю такой вывод, но мы держим произошедшее в голове и продолжаем работу. — Коварная вы женщина, Айзана Манчин-ооловна. — Витя показал глазами на картонную коробку. — Развели Темыча на зайца, и все, больше не серия? — А ты докажи, что я не права. — Лаврова воткнулась взглядом ему в глаза, остроносая, похожая на рыжеватую птичку. Ничего начальственного и грозного, но высоченный Витя мигом посерьезнел и козырнул. — Буду стараться, товарищ майор. — Правда, в спину Лавровой он добавил: — Слава зайцам!

***

— Ты представляешь, — говорил Артем, разглядывая с Яндекс-картах пробку, в которую влип, — мало мне свалившегося большого дела, Лаврова отыскала серию. Два года ничего, и вдруг именно сейчас. — Всегда можешь отказаться. — Герман на экране дернул плечом. — Ты больше не работаешь в органах. Она тебе не начальник. — Мне интересно, — признался Артем. — И ребята... Я скучал. — Тоже мне новость. Просто ныть не надо, раз сам лезешь. — Я не ною, я общаюсь. Ты мне сам говорил, что нужно общаться, рассказывать, как прошел день, вот, я стараюсь. Цени. — Сейчас утро, — напомнил Герман. Ну да, утро. И солнечное, для зимы большая редкость. Синеет небом, бликует в стеклах, слепит отвыкшие от такого буйства глаза, и черта с два разглядишь, что там впереди, авария, что ли? — Вчера не было времени, вернулся поздно, часа три ночи уже было. Как мама? — Операция завтра, потом недели две ухаживать придется. — Можно сиделку нанять, — предложил Артем. — Найму. Только все равно я буду здесь. Тебе надо объяснять, почему? — Да нет, я понимаю. — Артем не понимал, и ему пришлось подумать почему, появилось две версии, он не знал, какая правильная. — Просто… Отвык быть без тебя. — Конечно, вечная история. А когда вернусь, буду тебя бесить, потому что ты уже привык жить один. — Герман улыбнулся, Артем тоже. Ну точно, впереди авария, теперь видно: «дастер» перестроился в маршрутку, две полосы встали. — Представляешь, Лера нас с тобой попалила. Я не понимаю как! Она мне там мальчика подогнать обещала, так вот, волновалась, не начнешь ли ты ревновать. — Начну. — Хорошо. Это будет тебя отвлекать. — Интересно, что нас выдало. Но Лерка прикольная, пускай. — А ты знал, что у нее ребенок? — Конечно. Я же тебе рассказывал, как она по скайпу пугала своей дочкой мою маму. Артем и правда забыл, что Герман тоже с Лерой знаком. Его мама, женщина одинокая, сыну желала в жизни счастья, а оно в ее понимании выглядело как брак с москвичкой. Герман не хотел мать расстраивать полным отсутствием перспектив на такое развитие событий, поэтому иногда по скайпу показывал своих подружек как доказательство, что процесс поиска невесты-москвички идет. Точно, как раз Герман и познакомил Артема с Лерой прошлой зимой. А откуда он ее знает, где нашел? Не вспомнить. Очень глупо быть следователем и постоянно забывать подробности своей собственной жизни, но у Артема вечно так выходило. — Так что за мальчик? — напомнил о себе Герман. — Не знаю, не видел еще. Думаю, симпатичный, должно ведь мироздание скомпенсировать мне магазинные пельмени. Я ими второй день питаюсь, потому что после твоего отъезда контейнеры со вкусной едой из холодильника куда-то подевались. — Ты просто котик. — Милый и люблю пожрать? — заинтересовался Артем. — Корыстная сволочь. — Как приятно, когда кто-то тебя понимает, — пробормотал Артем, включая ноут. — Ладно, давай, я тут встрял, посмотрю пока видео. Посмотреть оказалось непросто, треклятое солнце слепило экран, а переместить его в тень было нельзя, пробка хоть и медленно, но двигалась, приходилось следить за дорогой. Чертыхаясь, Артем нашел-таки на записи из кафе нужный день, затем появление Кирилла и с этого места начал отсматривать пристально. Вот он, двойник. Рост выше среднего, волосы темные, очки. Качество черно-белой записи не позволяло ничего толком разглядеть, но пока она была единственной фактологией, Артему доступной — Кирилл действительно вертелся, рассматривая посетителей, а потом двинулся за очкариком на выход. С этим уже можно работать, поднимать уличные камеры, это Артем умел хорошо. Сейчас для него главное, что подтверждаются данные заказчика. То, что на веру ничего брать нельзя, для Артема откровением давно уже не было. Целью человека, который обращается к детективу — или, более традиционно, в полицию, — далеко не всегда является то, что он декларирует. Ей может быть что угодно, от оговора и заметания следов до расстройства психики и создания кому-то алиби. А случай семьи Бойко особенный, с привкусом больших денег, тем более нужно проверять каждое слово. Например, Кирилл. Вздорный подросток с проблемным поведением, ревнует брата к отцу, считает чужаком. Могло ему прийти в голову, что устранить соперника, раз случай подвернулся, — хорошая идея? Могло. Или Бойко-старший. Что, если его чудо-мальчик Саша сделал что-то несовместимое с отцовскими представлениями о достойном наследнике? Например, обнаружилось, что он плотно сидит на чем-то? Или проявилась шизофрения? Она часто дебютирует именно в юности. Обнародовать свой позор отец не хочет, вот и решил изобразить исчезновение любимого сына, и пока Артем ищет парня совсем не там, где нужно, след остывает. Кто еще это может быть? Мать, которой досадно, что родной сын не так любим, как приблудный? Конкуренты отца? Кто-то из друзей Саши, решивший кое-чем поделиться с мальчиком из богатой семьи? Вариантов — только выбирай. В тот момент, когда Саша решил подменить себя двойником, он стал беззащитен. Любой узнавший об этом мог воспользоваться ситуацией. Любой. И вряд ли Саша это понимал, когда затевал свой побег.