Женя Чижик на птичку похож не был, какие птички из мужика на пятом десятке, но доверие внушал — лысоват, толстоват, физия круглая и жизнерадостная, благоухает шипром, как добрый дедушка. Пивка ему еще в лапу и за футбол тереть. В деле разговорить кого или нарыть чего равных Жене Артем не знал. Вот и сейчас Чижик приволок не только флешку с записями трех камер — крыльцо, фойе первого этажа и сам этаж, — но и ворох информации, добытый от обеих консьержек, пары соседок, уборщицы и любимых ментовских свидетелей, собачников. Кто еще может шарить по окрестностям скучающим взглядом часов в шесть утра? Только эти страдальцы.
Но собак у молодого человека из квартиры 92 не было, машины тоже, была девушка и тихая жизнь. Утром он убегал в институт, возвращался иногда днем, а чаще только поздно вечером. Девушка все время была одна и та же, только в последние месяцы она перекрасилась в черный. За квартиру эти двое платили исправно, с соседями здоровались, но те их все равно не слишком любили: оставляют мусор за дверью на ночь и курят на балконе, роняя бычки в соседские бархатцы. Хорошего качества снимки, которые приволок Чижик, сделали ситуацию еще проще: Константин Рощин, двадцать один год, студент вечернего отделения факультета Стандартизации и метрологии совершенно другого института. Понаехавший из Ростова-на-Дону, без временной регистрации и проблем с законом — обычный московский студентик, и девушка его самая обычная, приехала из того же города работать дизайнером.
Картинка вырисовывалась ясная. Саша Бойко нанял изображать себя студента-вечерника другого вуза, чему тот наверняка был только рад: ему все равно пришлось бы работать, жизнь в Москве недешевая, а тут вариант непыльный и не слишком утомительный, да еще с квартирой в центре! Интересно, во сколько Саше обходился этот доппельгангер?
Артем сделал себе пометку разузнать про Костю Рощина побольше, особенно про звонки, банковские счета и Яндекс-деньги, откуда, кто, кому и сколько. Но это могло подождать, ведь главное, что выяснил Чижик, — трехдневной давности визит Сашиного брата двойника не вспугнул. Судя по всему, Костя продолжал жить, как жил, слежки не заметил, сегодня утром отправился в институт. Вот и отлично.
Артем тоже туда отправился, посидел на паре, выбрав сдвоенную с другой группой, максимально осторожно поузнавал о Рощине и понаблюдал за ним «живьем». Тот вел себя совершенно спокойно, общался ровно и мало, на переменах утыкался в телефон. В учебе Костя не блистал, но сильно не запускал, общественной деятельностью не занимался, на вечеринки не ходил, дни рождения не отмечал, держался сам по себе. В группе считали, что он женат, хотя Артем точно знал, что нет. Интересно, в своем родном институте Костя себя вел так же или это он здесь задание отрабатывал, стараясь быть максимально похожим на Сашу Бойко? Да нет, тогда ему девушку нельзя было бы заводить. Значит, Костя просто сам по себе необщительный. Трудно не одобрить такой выбор: меньше социальных связей — меньше шансов проколоться. Похоже, Кирилл прав, его брат Саша и в самом деле очень непрост.
Но Артем все еще не чувствовал ни малейшей ясности в вопросе, зачем он все это устроил. Саша Бойко освободил себе место для жизни — собственной, не по отцовскому велению, тут все понятно, но чего ради? Что было целью? Костя его прикрывает уже год точно. И чем же все это время был занят мальчик Саша? Нужны, нужны вторые руки… В комплекте с заточенными под комп мозгами, потому что список того, что надо сделать, причем срочно, огромный, если его не выгрузить из мозга, то от перегрева он начнет давать осечки, запросто, Артем знал за собой такое. Он всегда легко загорался, а для расследования это плохо, тут надо как в старых детективах — покурил, покатался на машине, покадрил красоток, ну и так, между делом… Гореть нельзя. Голова должна быть холодной, и чтоб оперативки в ней с большим запасом. Герман всегда был тем, кто не давал Артему зарваться, повисал на ноге чем-то вроде чугунного ядра, который в старину приковывали преступникам. Но сейчас это неисправимо ленивое чудовище прохлаждалось где-то там, далеко, и толку от него ждать не приходилось.
Увлекшись размышлениями, Артем уже нашел глазами красную букву метро и только тут вспомнил, что он на машине и машина эта осталась далеко позади. Плюнув с досады, он резко развернулся на сто восемьдесят градусов, и поэтому удар пришелся не в спину, а в грудь. Ничего еще, кроме удивления, не чувствуя, он рухнул навзничь, в плотную щетину кустов.
— Ой, смотри, вон там мальчика сбили!
Удивление сменилось бешенством почти мгновенно. Вылетев из своего колючего кресла, Артем влупил ногой сначала по велосипеду, потом по скрючившемуся на земле гонщику.
— Развелось дебилов! — орал он. — Хули ты гоняешь, тут люди ходят! Нормальные люди, слышишь, уебище? Нормальные! А у тебя, чтоб ты знал, транспортное средство, вот и пиздуй на дорогу, живо! Встал!
— Все правильно, — мрачно согласилась высокая девушка. — От меня добавьте. Вообще не смотрят. Колготки порвал, я как должна в таком виде домой идти?
Собирались люди, что-то еще говорили, Артем не слушал, он схватил за шкирку велосипедиста, который прикрывался руками и что-то лепетал, попытался вздернуть его на ноги — ничего не вышло, конечно, говнюк оказался тяжелым, и Артем с досадой толкнул парня обратно.
Нет, а если бы кусты не подвернулись и лежал бы он сейчас с разбитой башкой, мозги по асфальту? Вот так идешь по делам, раз — и нет тебя! А все из-за урода, которому за свои мозги опасаться не надо, потому что он от них свободен!
Мужик в красной куртке отодвинул Артема от велосипедиста, придержал за локоть.
— Ладно, ладно, погоди. Он больше сам убился.
— А не жалко! — огрызнулся Артем, уже успокаиваясь, но на лежащего на земле посмотрел. Ну да, кажется, ему досталось.
Мужик присел на корточки.
— Цел? Все шевелится?
Парень морщился, кряхтел, но потихоньку поднимался. Глаза только прятал.
— Вроде ничего… — пробормотал он. — Простите! Ну я же не знал, что вы повернете! Я нормально ехал!
— Ну конечно… Ехал он. — Мужик поднялся, посмотрел на Артема, будто убедиться хотел, что тот не кинется снова пинать велосипедиста. — Телефон записать?
— Да ладно. — Артем махнул рукой. — Я вроде цел. Этот дебил сам себя наказал.
— Ну конечно, — повторил мужик и махнул, прощаясь.
Остальные разбрелись еще раньше, убедившись, что ничего интересного больше не предвидится.
Парень, сопя, поднимал и осматривал велосипед. Машине крепко досталось: педаль отвалилась, цепь провисла, красивенькая раскрасочка с одной стороны содрана напрочь.
— Даже зимой вам неймется, — буркнул Артем.
— Я спокойно ехал, не гнал. — Парень вытер подбородок, размазал по нему кровь. — Как я должен был догадаться, что вы резко рванете назад?
— А ты не мучай себя. Пиздуй на дорогу.
— По нашим дорогам можно только на танке, — проворчал гонщик-неудачник, не поворачивая головы. Попытки привести велосипед в хотя бы относительно рабочее состояние, которые он предпринимал, ничего не давали. Артем наблюдал за ними уже без злорадства, просто смотрел. Пацан молодой совсем, велокостюмчик разноцветный в обтяг, типа настоящий летчик, а вот щеку и губы ссадил, потому что шлем дурацкий, весь назад, без козырька. И рука у него одна, кажется, плохо двигается.
— Ты бы позвонил кому-нибудь.
— Уйдите, пожалуйста. Идите заявление на меня напишите или в инсте понойте.
— О, уже хамишь, — усмехнулся Артем. — Значит, жить будешь. Эта твоя железяка складывается? Чего уставился? Язык ты не откусил, я знаю.
— Складывается. Если не сильно погнулся.
— Ну тащи тогда его с собой. — Артем приглашающе кивнул и пошел к машине, не оглядываясь. Нет, он не чувствовал своей вины, с чего бы. Ну, может, пинать лежачего все же не стоило, но у него, например, тоже болит плечо и живот, так что все честно. А этот, если хочет, может упиваться своей правотой и никуда не идти, багажник чище будет. А то ведь Герман за него башку оторвет.
Но за спиной послышалось бряканье — какая-то недоотломавшаяся железяка билась на ходу о велосипед. Значит, идет как миленький.
У машины, однако, парень с грохотом поставил велосипед и тяжело на него оперся.
— В смысле? А зачем вы неслись к метро, если у вас машина?
— Забыл, где припарковался, — проворчал Артем, открывая багажник. — И отряхнись, салон не пачкай.
Тот только головой покачал, кажется окончательно убедившись, что налетел на придурка. Но что сказано сделал и залез на переднее сиденье.
— Домой или в травму? — поинтересовался Артем.
— Домой, — парень помолчал, потом протянул затянутую в перчатку руку. — Богдан.
— Артем. Говори адрес.
Ему не пришлось пожалеть о своей доброте, полдня пробираясь через весь город, — Богдан, оказалось, жил в его районе, получилось более-менее по пути.
Всю дорогу молчали, Богдан время от времени промакивал губу и щеку салфеткой и тут же сворачивал ее, не глядя, совал в карман и второй раз не использовал. Может, крови боится, а может, патологический чистюля, Артему было плевать, ему было о чем подумать и без этого неудачника.
Он не стал забираться в дебри внутриквартальных проездов, высадил пассажира на остановке. Тот впервые посмотрел Артему в глаза и твердо произнес:
— Извините, я все-таки был неправ.
— На меня точно так же налетала бы тетка с коляской, ребенок на самокате, бабка с сумкой, да кто угодно, — отмахнулся Артем. — Забей.
— Спасибо, — очень серьезно сказал Богдан и только тогда вышел.
В опустевшей машине все еще горьковато пахло — незнакомо, не страхом или злостью, которые Артем бы понял, а чем-то холодным, но он давно приучил себя не отвлекаться на ерунду.
Сначала дело.
***
Уже за полночь Артем захлопнул ноутбук и откинулся на спинку кресла.
Да, такого он не ожидал.
Он хрустнул костями, потягиваясь, и по темной квартире побрел к холодильнику. Белое чудовище радостно засветилось пустым нутром — ну естественно, за продуктами никто не сходил, а последние пельмени Артем съел днем. Пришлось сдернуть с вешалки куртку, сунуть в карман телефон и выйти из квартиры, прикидывая, до какого круглосуточного магазина ближе идти. У присыпанных свежим снежком машин кто-то топтался, Артем видел только, что движется тень, но пискнула сигналка и он успокоился — кто-то свой.
Его сейчас другое волновало. Мальчик Саша оказался куда серьезней, чем он предполагал. Артем убил вечер, обшаривая все доступные ему базы данных, — накопил кое-чего, готовясь к детективной карьере, без этого сейчас как Шерлоку без лупы, то есть никак. Потом полез на некий малоизвестный форум, где админы не чужие люди, те тоже почесали репу и пообещали помощь, но только в перспективе и без гарантий. А пока что он, Артем Свиридов, не последний следователь, как он полагал, сидел в глубокой луже и пускал пузыри.
Саша подготовился к исчезновению куда основательней, чем можно было предположить, — и действительно исчез. Сразу после его возвращения с зимних каникул прекратилось все движение по его счетам и банковским картам. Он не покупал билетов и симкарт, никуда, кроме уже известного Артему учебного заведения, не поступал, не регистрировал собственность, не обращался за медицинской помощью — официально, разумеется. Машины его не интересовали абсолютно. И только Сашин телефон все так же честно кочевал от квартиры номер 92 к институту и обратно — судя по всему, на отключение этого бесполезного следа беглец просто не стал тратить время, все равно звонки с этого номера переводились на купленную с рук корпоративную симку, а потом куда-то еще, и способа узнать финальную точку переадресации не было.
Александр Бойко растворился в воздухе. Фокусник взмахнул плащом — и никого не стало. Это могло означать всего две вещи: либо пропавший юноша уже довольно давно мертв, либо он обзавелся новой личностью и возвращаться в эту не планирует.
Артем почему-то уверен был, что Саша жив. Может, не хотелось, чтоб такая ловкая игра так бездарно оборвалась. А может, смущало одно обстоятельство, мелкое, но важное. Этим обстоятельством было Сашино фото в паспорте. Оно оказалось единственным доступным Артему хорошим снимком пропавшего юноши, тогда еще четырнадцатилетнего. Кто бы мог подумать, что в двадцать первом веке такое возможно! Но Саши практически не было в соцсетях, страничку в «ВК» и на «Фейсбуке» он формально вел, но, кажется, только затем, чтобы не привлекать к себе внимания асоциальностью. Толку с этих страниц не было никакого — ничего не значащие фото, ссылки, мемы, на аватарках что угодно, кроме портрета владельца. Снимки и видео, которые переслал Кирилл, Сашин брат, тоже ничем не помогали, везде он был плохо виден, а ведь эти фото они с отцом подготовили для поиска, следовательно, они лучшие из имеющихся. Водительских прав нет. Заграна нет. На личном деле института та же четырнадцатилетняя физия. Потому и всматривался так пристально Артем в черно-белое фото из базы «Российского паспорта». Безбровое светлоглазое лицо с намеком на второй подбородок. Снято шесть лет назад, сейчас Саше почти двадцать. Никакая самая навороченная система поиска лиц не спрогнозирует формирование черепа в подростковом возрасте, когда костная структура меняется сильнее всего — растет нос, челюсть, надбровные дуги, а это значит, что по детскому фото никак не просчитать углы и опорные точки, так что для поиска по лицу оно абсолютно бесполезно. Безупречный выбор момента для исчезновения! Еще несколько месяцев — и при обмене паспорта Саша был бы вынужден оставить в системе свой четкий визуальный след. Но теперь его лицо войдет в систему под другим именем. Если вообще войдет.
Нет-нет, все это слишком здорово придумано, чтобы лежать мерзлым трупом в сугробе какой-нибудь лесопосадки!
Пока Артем запихивал в пакет купленную колбасу, молоко и бананы, ему вдруг пришло в голову, где может обнаружиться Сашин след. Он так торопливо схватил шуршащие ручки, что доселе скучавший охранник взбодрился и бросился наперерез.
— Даже не начинай. — Артем привычным жестом выдернул из кармана удостоверение, махнул перед носом. — Тридцать пятое отделение.
Корки были не милицейские — детективные, но Артем знал, что они могут быть хоть игрушечными, главное, в нос тыкать уверенно и в глаза смотреть: отследить две цели разом для любого непосильная задача. Вот и усатый мужичок растерялся на мгновение, отступил, и Артем не стал задерживаться, у него была отличная идея, где и как Саша Бойко мог разжиться деньгами, на которые можно начать новую жизнь, ее требовалось проверить.
Он пересек пустой перекресток, прошагал сначала по пустынной улице, затем мимо стоящих у подъезда машин и уже у лифта резко остановился, задумавшись. Пробежал лестницей на темную межэтажную площадку и выглянул на улицу. Белый «пыжик», который полчаса назад мирно дремал рядом с машиной Германа, теперь безуспешно пытался найти место во дворе, потому что прежнее заняла неизвестно откуда взявшаяся «газелька».
Москоу невер слипс.
***
— Когда я смотрю на такие вещи, мне кажется, что я тоже родился в какое-то другое время, лет сто назад и только поэтому я не понимаю. Я чувствую, что я здесь чужой, и потому лишен связи. Смотри, он рассказывает о своем проекте — понимаешь, это выложено в открытый доступ, может видеть кто угодно! — и предлагает присоединиться к нему. Людям, о которых он понятия не имеет. Не видел никогда! А ведь я старше его всего на несколько лет, пускай я родился в другой стране, сейчас это не важно, важно, что я не понимаю! Как это работает? У него появилась идея — и он говорит всему миру: «Кто со мной?» Мне ли объяснять, что в мире много самых разных людей и если они не проявляют открыто свою сущность, это не означает, что их нет. А он стоит перед ними голый. Что у него в голове? Как это можно понять?
А еще сейчас они плачут — мужчины. И знаешь... кажется, здесь тоже повтор. Сто лет назад вы, рафинированные, идеалистичные, вы тоже плакали, пока вас носило над землей и все ваши терзания были духовного порядка, а когда пришлось упасть мордой в пол, когда пришла война, голод, смерть, тогда всплыло все много поколений назад забытое, и мужчинам снова пришлось стать мужчинами. Наш отечественный мачизм в двадцатом веке появился не от хорошей жизни. И только теперь, когда несколько поколений постепенно, зыркая глазами по сторонам, позволили себе расслабиться, потому что жизнь их стала сытой и относительно безопасной, они снова плачут, им не стыдно. Они снова не воины, а просто люди.
И в этом я тоже не чувствую с ними связи.
Они не понимают, что ничто не исчезло, все здесь, под тонким слоем вежливости, как зубы под растянутыми в улыбке губами.
И это им придется понять меня. Не наоборот.
