Раненые птицы

      Малефисента устала; с непривычки ныли лопатки и было никак не лечь так, чтобы устроить крылья. В конце концов, она примостилась на краю софы, кончиками маховых перьев задевая дощатый пол.       Ожоги от железа не вылечить колдовством. Сетка отпечаталась на ней, как клейма, всюду, особенно там, где проступали косточки: плечи, колени, ключицы, левая скула, ребра, позвонки, локти. Особенно локти; Малефисента вздрогнула, вспомнив опоясавшую ее цепь, там, в зале. Все кончено; надо успокоиться. Вдох…       Итак, придется прибегнуть к традиционным способам врачевания: мази, примочки и вера в то, что это якобы поможет. Побеги ведьминой спицы, горе-трава, булысыльник, зерна тролльей шляпы, цветы растикорня, шаллелулах сизый и кипяток. Собственно, падалью из этого рецепта не пахнет только кипяток.       — Троллья шляпа, фу, еще и растолочь… — пробормотала Малефисента, с трудом не опираясь ни на один из локтей. — Почему все, что связано с троллями, воняет дохлой крысой… Если эта дрянь не поможет… ну и гадость же…       Измельчить, залить кипятком и накрыть крышкой; пока остывает, подготовить ткань для накладок. Малефисента принялась рвать на полосы простынь с пятном чая и почти сразу шумно втянула воздух сквозь зубы. Прекрасно, костяшки пальцев тоже обожжены. Почти не болели ведь, пока не задела. Пустая затея...       Превозмогая отвращение, Малефисента замочила тряпки в котелке. В книге «101 полезный совет для лесных фей» указано повторять компрессы ежедневно, сроком не меньше недели. Самое малое семь раз и никакой уверенности, что затянется без следов… Да за что мне все это…       Малефисента брезгливо подцепила одну из повязок, еле как отжала (а как справиться одной рукой, если еще и мешают длинные ногти) и плюхнула на бок. Сначала ничего, а потом щиплет; настой длинными оранжевыми струйками течет вниз, на кстати подстеленную пеленку.       За дверью к обычным звукам ночи примешиваются шаги, шорохи и потом голос.       — Госпожа, вы в порядке? — обеспокоенно спрашивает Диаваль, на палец приоткрывая дверь. — Чем это на весь лес смердит?       — В порядке, — огрызнулась Малефисента. — А то я без тебя не знала, как эта жижа пахнет! И вообще, принесла же тебя нелегкая, иди куда шел!       Диаваль нерешительно переминался под дверью, с опаской слушая отборную брань Малефисенты, полностью уверенной, что осталась в одиночестве.       — Ах ты ж волчий потрох, все капает! Корень зла и десять колец вдогонку! Выдра возьми всех кузнецов на свете! И их жен и детей до пятого колена!       — Госпожа, позвольте вам помо…       — Ты все еще здесь?! Уши греешь? Выметайся к кротовым норкам и чтоб духу твоего не было!       — Госпожа, я…       — Ты сейчас псом станешь, глупая птица! Уходи!       Диаваль помолчал, примеряясь к ответу. Не то чтобы ему сильно хотелось попадаться под горячую руку… но и одну ее не оставить… а пахнет вроде бы тролльей шляпой, ей, говорят, от железа феи лечатся… Рискнуть?..       — Малефисента, на тебе не осталось бы столько ожогов, соображай я драконом поживее. Это моя вина. Пожалуйста, разреши мне войти и искупить ее.       В комнате разом тихо, только что-то пощелкивает.       — Я не велела тебе идти со мной, — о, уже не так напористо. Как будто хочет, чтобы ее уговорили.       — И тем не менее, я был там. Могу я войти?       — Нет, — заминка. — Я не одета.       — Я подожду, скажешь, когда будешь готова, — совсем мягко говорит Диаваль. Можно подумать, он не нашел к ней подход за без малого двадцать лет. Тут хочешь не хочешь, а научишься, когда весь выбор: бегство или сила убеждения.       И предателем за все эти годы он не стал.       — Можно, — с бравадой в голосе слышится из-за двери. Диаваль неслышно хмыкает, прежде чем переступить порог.       Внутри полная разруха, весь пол усеян обрывками трав и смятыми лепестками, тряпка на софе насквозь мокрая, хоть выжимай. Малефисента стоит в сорочке до колена, перевязан локоть и, видимо, ребра: по одежде расплываются темные пятна. Она на него смотрит исподлобья, как на врага, а Диаваль смотрит на все это так, будто не видит ничего особенного. И как ни в чем не бывало начинает снимать с софы грязную накидку.       — Полотенца здесь лежат? — Диаваль указывает рукой на дверцу шкафа.       — Тут платья… рядом полотенца. Что ты собираешься делать?       — Лечить вас, госпожа, — негромко отвечает он, застилая софу. — Ложитесь, сюда крылья, сюда ноги. Осторожно! — Он едва не подхватывает ее под руку, но вовремя останавливает себя: Малефисента не терпит прикосновения, особенно кожа к коже. Она кое-как устраивается на месте, в неловкой, натянутой позе, готовая вскочить сию секунду.       — Остыло, — озвучивает Диаваль, переставляя котелок к себе поближе. — Подогреть, может быть?       — Не надо, — морщится Малефисента. — Холодный он хоть не так воняет.       Диаваль под ее осязаемым недобрым взглядом выуживает полоску ткани, деловито отжимает и раскладывает вдоль полосы на ноге. Потом еще и еще, не задевая следы и кончиками пальцев, сноровисто подхватывая бегущие капли краем полотенца.       — Кажется, я знаю, кто заменит тетушку Лорту в ее лекарском домике, — с насмешкой говорит Малефисента, растягивая гласные. — Из тебя получится восхитительный, просто потрясающий лесной доктор! Как велики твои скрытые таланты, и вороном хорош, и драконом, и волк удался всем на зависть! А уж врач…       Диаваль поднимает глаза от ее обожжённого колена; Малефисента неожиданно замолкает на полуслове.       — Вам больно, когда это попадает в раны?       — Немного, — хрипло отвечает она. — Тебе-то что?       — Мне? Мне жаль, Малефисента. Мне очень жаль.       Мокрые повязки греются от тепла тела и потому пахнут чем-то кислым. Воздух спертый, душно, думает Диаваль, и окно не открыть, иначе она замерзнет. Зябко тут по ночам, холодно от реки. Неуютно…       Малефисента замечает, как сильно разнятся повязки на локтях. Слева — ее собственная, намотанная криво и туго, лишь бы закончить побыстрее с этим всем. И справа — ровно уложенная полоса ткани с заботливо подоткнутым краем. Как только Диаваль не ленится подсовывать эти уголки… и как умудряется сделать это, не касаясь.       — Я думаю, не стоит пальцы… по отдельности. — Он чуть склоняется к ее руке. — Давайте я всю кисть целиком оберну? Все равно мне же и снимать. К слову, сколько надо держать примочки?       — Пока теплое, то есть нисколько, — безразлично хмыкает Малефисента, неосознанно поводя плечом; съезжает повязка с ключицы. Их руки сталкиваются, в один миг подлетевшие поправить, и так же быстро уходят в стороны.       — Позвольте мне. — Диаваль снова подносит руку и возвращает ткань на место, заодно и прикладывает крохотный влажный лоскут к ее щеке. Потом Малефисента слегка подает запястье, помогая ему обернуть повязку вокруг кисти.       — Вроде бы все, из того, что видимо, — он еще раз обыскивает взглядом ее кожу, — сколько полос тех, что я не могу обработать?       — Три, — скупо отвечает она. — С двумя я разобралась: ребра и здесь. — Малефисента, не поднимая руки, указывает пальцем на выделяющуюся под сорочкой тазовую косточку. Диаваль не приглядывается, чтобы не увидеть и не запомнить, чтобы не иметь возможности когда-либо вспоминать. Смотрит только на ее руку; странно, даже обвязка не съехала. Видимо, движение пальцев было совсем незначительным.       Диаваль больше не плещет настоем, не шуршит и не выкручивает; с закрытыми окнами и дверью тихо так, что слышно дыхание. Прерывистое, сдавленное — ее, и мелкое, мерное — его. Непонятно, сколько ждать; никто не засек время.       Он пытается сообразить, что в ее позе мешает ей дышать свободно. Может, нужна еще подушка под крылья, чтобы не так изгибалась шея? Стоит попробовать завтра… он обязательно придет. Сперва она его, конечно, выгонит, а потом все равно пустит. Боль лежит на ее теле, как горячий воск, и это сквозит в ломаной линии сведенных плеч, в решительно сомкнутых губах. Хоть бы шрамов не осталось…       — Пожалуй, хватит, — тихо говорит она, не открывая глаз. — Я спать хочу.       Диаваль молча снимает с нее повязки и складывает в пустой котелок, к осевшим частицам трав на дне. Надо его забрать с собой и выполоскать, а то окончательно стухнет. Кожа из-под повязок ровно такая же, только влажно поблескивает. Да уж, с одного раза не видно толка…       — Малефисента, ногу немного… — Он слегка подталкивает ее голень тыльной стороной ладони. — Спасибо.       Диаваль встает, передает ей в руки одеяло, так и не решившись укрыть. Слишком личное, слишком близко; не лезть ей в душу. Перекидывает через котелок мокрую накидку, оставшуюся от попытки самолечения.       — Спокойной ночи, Малефисента.       — Добрых снов.       Он успевает дойти только до двери.       — Диаваль!       — Да, моя госпожа?       — Теперь и я знаю, что такое силки.