Икебана

Уилл притормаживает на обочине, не доезжая до города; ему требуется просто перевести дух, вытянуть ноги и сконцентрироваться. Он смотрит на часы и, словно обеденную молитву, повторяет слова: «Меня зовут Уилл Грэм…» Прошло более полугода с тех пор, как его выпустили из лечебницы, но временами он до сих пор чувствует себя бесплотным, будто бы несуществующим. Словно является своим собственным призраком. Лежащие перед ним материалы по делу намекают, что само дело будет простым. Стандартная работа по защите свидетеля. Однако Ганнибал Лектер оказывается вовсе не таким, каким представлял его Уилл: он достаточно высокий и производит впечатление худощавого за счёт скуластого лица, а на деле такой же рыхлый в талии, как и любой мужчина среднего возраста с сидячим образом жизни. Движения же его грациозные и точные, словно он птица, высматривающая рыб на мелководье. К тому же Лектер обладает достаточно сильным рукопожатием. Уилл обнаруживает, что не способен смотреть доктору в глаза. Что-то есть в лице его отталкивающее, беспокойное, но Уилл никак не может понять, какая именно черта доставляет ему неудобство. — В деле вы указаны как флорист и торговец цветами, — заговаривает Уилл, как только ему удаётся избавиться от приятных, но чересчур навязчивых любезностей собеседника. — Джек Кроуфорд же представил вас как психотерапевта. Он обращает внимание на это единственное несоответствие в файле по своей трижды клятой привычке — работа с Джеком научила его искать зацепки даже в тех деталях, где и тайны-то быть никакой не может. Доктор Лектер отпивает кофе из своей чашки, и его голос во время ответа непроницаемый. — Джек длительное время не принимал мою отставку, — произносит он. — На деле он и сейчас просит меня время от времени присмотреть то за одним, то за другим пациентом. Тем временем мой собственный психотерапевт посоветовала мне завязывать с этим делом, а она достаточно мудрая женщина, и вот в результате я здесь. — Никогда не задумывался над тем, что у психотерапевтов тоже есть психотерапевты, — криво усмехается Уилл. — Это естественно, — отвечает доктор Лектер. — Когда погружаешься в безумие других людей, очень важно иметь собственную почву под ногами. Если нырнуть чересчур глубоко, уже не сможешь вернуться обратно. Уилл отвечает на это короткой и острой улыбкой, едва демонстрируя зубы. Пожалуй, работа психотерапевта имеет много общего с его собственной. — Я прекрасно знаю, каково это. — Да, Джек рассказывал мне про Гаррета Джейкоба Хоббса и Абеля Гидеона, — говорит доктор Лектер. — Возможно, он счёл вежливым предупредить меня о вашем психическом состоянии, раз мы будем проводить вместе достаточно много времени. По правде говоря, я удивлён, что вас вовлекли в новое дело так быстро после серьёзного травмирующего опыта. — Джек иногда перебирает с фамильярностью, — отвечает Уилл. — Я был просто болен, а не психически неуравновешен. — Тем не менее он не кажется убеждённым в вашей душевной стабильности, — акцентирует Лектер. — Собственно, как и в моей отставке. Я бы сказал, что нас обоих изящно подставили, но Джек обычно слишком прямолинеен, чтобы ходить вокруг да около. Сам Уилл не может просто насмешливо игнорировать настолько грубое вмешательство со стороны Джека. Сразу же во время его звонка стало ясно, что именно Джек поспособствовал тому, чтобы Уилла вернули в поле. Некоторое время Уилл уже подозревает, что Джек желает его возвращения и в поведенческий отдел, поэтому текущее его назначение не более чем временные каникулы. И это нехило так раздражает. Уилл сознательно принял решение покинуть отдел и сопутствующую работу в поле, и по результатам последнего года он ожидал от Джека уважения к собственному решению. — У меня есть работа, доктор Лектер, — отвечает он. — И каковы бы ни были планы Джека, они могут подождать. Мне необходимо ваше расписание на неделю, так что будьте добры. Следует определить промежутки времени и места, в которых вы можете находиться в опасности. — ФБР по-настоящему считает, что я нуждаюсь в телохранителе? — вежливо осведомляется доктор, бегло расписывая собственный распорядок дня в блокноте Уилла. Пишет он элегантной прописью, на фоне которой записи Уилла смотрятся неразборчиво разбросанными по листу каракулями, созданными без всякого уважения к истинной форме букв. — Меня бы здесь не было, если бы в Бюро считали иначе, — отвечает Уилл скорее едко, чем вежливо. Он знает, что доктор Лектер хочет раскусить его, взять на слабо, но это, должно быть, типичное свойство всех психотерапевтов, поэтому Уиллу стоит придержать язык за зубами. — Как ключевой свидетель, вы неоспоримо важный источник для следствия, а Бюро склонно защищать свои источники. Взгляд Лектера почти физически осязаемый, но Уиллу удаётся удачно его избегать. — Вы всегда настолько прямолинейны со всеми гражданскими, которых берёте в опеку? — Раз уж вы знакомы с Джеком, то все схемы ФБР тоже не являются для вас тайной. — Правда состоит в том, что Уилл ни с кем не будет рассыпаться в любезностях, и если многие из его коллег чувствуют себя рядом с ним дискомфортно, то доктору Лектеру даже льстит такая прямолинейность. — Нет причин притворяться, что я здесь по другой причине, кроме как прикрыть задницу Бюро. Доктор Лектер улыбается самым обезоруживающим выражением, которое тем не менее смотрится уместным на его странном лице. — Вы прямодушный человек, и мне это по вкусу. Следующим утром Уилл пробуждается от сновидения, которое не посещало его с момента выписки из лечебницы. Он стоит прямо посреди леса и прижимает её к себе со всей свойственной безумию силой. У Эбигейл просто не остаётся шанса. Дрожащей рукой он заносит нож и шепчет, едва задевая губами нежную ушную раковину: «Ты видишь?» Лезвие мгновенно рассекает нежную шею, жертва дёргается в хватке, бледная кожа расходится в стороны на месте пореза… но этого всё ещё недостаточно. Задыхающийся крик Эбигейл переходит в пронзительный свист закипевшего чайника. Простынь лежит скомканная в ногах, и только так она остаётся сухой. Уилл принимает душ в гостевой ванной и успевает одеться, прежде чем понимает, что на часах только половина седьмого. Этот доктор Лектер ранняя пташка. Дом Лектера обладает такой же прилизанной маскулинностью, как и сам доктор. Полы и спиральная лестница сделаны из тёмной твёрдой древесины, а стены гостиной выполнены в приятном тёплом бургунди. Комната Уилла пышная и просторная, вот только красное постельное бельё определённо выбивает его из колеи. На мгновение кажется, что доктор задумал это нарочно, но потом Уилл отбрасывает эту мысль как параноидальную. В гостиной пусто, но нос доводит Уилла до просторной кухни; доктор стоит у плиты, повернувшись ко входу спиной, его плечи двигаются в ритме симфонии, звуки которой может слышать только он сам. Уилл невольно залипает на грациозной уверенности его движений. Услышав приближение гостя, Лектер оборачивается, но Уилл не может уловить в нём ни единой эмоции, кроме того, что доктор чувствует себя достаточно уютно в собственном доме, ощущая в нём каждое движение воздуха. — Доброе утро, Уилл. — Ганнибал обращается к нему так фамильярно, словно познакомились они не вчера. — Надеюсь, вас не разбудил шум. — Именно он, но не стоит беспокойства. Жестами Ганнибал предлагает Уиллу расположиться у острова. — У вас есть какие-то особенные принципы питания? Уилл отрицательно качает головой. — Разве что я не привык завтракать вообще, — добавляет он. — Не отказывайте мне в удовольствии. — И это не вопрос. — Кофе? — Будьте так добры. Кофе Уилл принимает с благодарностью, только добавляет сахар и сливки, с большой вероятностью подозревая, что таким образом разрушает уникальный вкус. В ответ на такое предположение Ганнибал только улыбается и добавляет порцию сливок в свою чашку. — Нет ничего плохого в уступках собственному вкусу. Скажем, для примера, традиционные сосиски на завтрак готовят из свинины, но я предпочитаю ягнятину с розмарином для более насыщенного вкуса. Она идеально сочетается со ржаными тостами. — Вы часто готовите? — интересуется Уилл, не ожидая от себя подобной заинтересованности. — Я готовлю всё, чем питаюсь сам, — отвечает Ганнибал. — Это одно из величайших удовольствий в моей жизни — знать в точности, что именно я помещаю в своё тело. А вы готовите, Уилл? — Неплохо справляюсь с полуфабрикатами, — признаётся он. На самом деле Уилл умеет немного готовить, просто эта задача никогда не стоит в приоритете. Он редко вспоминает о еде, помимо приступов экстренного голода. Некоторые блюда несут с собой воспоминания: рыба в горшочке на углях, которую готовила мать, или фасоль, которую они ели с отцом. Совместные трапезы были бальзамом для сложных семейных взаимоотношений. Но большинство блюд ощущаются эмоционально пресными. Тем не менее желудок Уилла ощутимо урчит, когда Ганнибал выставляет на остров благоухающие сосиски со свежевзбитым омлетом. Он едва сдерживается, пока Ганнибал накрывает на стол, чтобы не наброситься на еду сразу же. Блюдо ощущается целостным и оказывается в разы вкуснее привычного питания Уилла. Тем не менее все мысли занимают трудности грядущего дня, поэтому съедает он не более половины содержимого тарелки. Ганнибал убирает оставшееся, никак не прокомментировав. Как только они прибывают в цветочный магазин, на автоответчике оставлено уже три заказа. Ганнибал кратко записывает их содержимое, пока Уилл просто наблюдает за его действиями. Он убирает со стоящего в подсобке стола декоративную бумагу различной плотности и структуры, сдвигая её в одну сторону, и настраивается на безумно длинный и скучный день, наполненный наблюдением и бумажной работой. Было вполне разумно сразу после выхода из больницы назначить Уилла на задание, не требующее особой нагрузки. Сам же он не знает, как именно относиться к подобной поблажке, испытывая облегчение и разочарование одновременно. — Искренне надеюсь, место вам подходит, — произносит Ганнибал, появляясь в дверном проёме между основной частью магазина и подсобкой. Он оборачивает фартук вокруг талии и аккуратно завязывает пояс. Накрахмаленный белый хлопок придаёт этой детали гардероба вид сияющего фартука шеф-повара, а вовсе не обычного флориста. Уиллу любопытно проверить, составляет ли Ганнибал букеты с той же грациозностью и решительностью, с которыми колдует за плитой. — Место прекрасное, — отвечает Уилл. — Просто роскошь на фоне некоторых плотно набитых уголков, куда заталкивала меня судьба. — Вы работали со многими свидетелями, которые относились к поведенческому отделу? — любопытствует Ганнибал, и Уилл хмурится. — Прежде я был обычным агентом, работающим в поле, до того, как меня завербовал Джек, поэтому перевидал изрядную долю свидетелей Бюро. — Теперь вы не простой агент, но всё ещё играете роль сторожевого пса. Взгляд Ганнибала блуждает по поверхности стола, а в уголках его губ проявляются выражающие недовольство морщинки. Когда он выравнивает смявшуюся бумагу, его движения выглядят обыкновенными, но при этом жёсткими. Уилл ощетинивается. — Несмотря на то, что с вами связывался Джек, я больше не работаю на поведенческий отдел. Сейчас я, как вы выразились, сторожевой пёс Бюро, и просто иду, куда меня направят. Ганнибал пытается сгладить только что произнесённые слова. — Приношу извинения. Я сболтнул лишнее. — Я чем-то оскорбил вас, доктор Лектер? — спрашивает Уилл, когда Ганнибал убирает аккуратно перевязанную бумагу. — Просто я человек привычки, — признаётся тот. — И меня раздражает, когда в мою повседневную рутину кто-нибудь вмешивается. Полагаю, я был неправ, вымещая моё недовольство на вас. Если бы я не был настолько одинок в последние дни, мои друзья и коллеги точно так же бранили бы меня. Уилл просто кивает, захваченный врасплох таким искренним покаянием. Федеральные свидетели часто опасаются за свою безопасность, и страх делает их грубыми, поэтому Уиллу не привыкать к недружелюбной компании. От Ганнибала он тоже не ожидает ничего другого, несмотря на кажущуюся отчуждённость и неплохое материальное благосостояние. — Извинения приняты, — произносит он наконец. — Я постараюсь быть как можно менее заметным в вашей жизни. И так же не получаю ни малейшего удовольствия от вмешательства в вашу личную и профессиональную жизнь. — Ну тогда давайте оба продемонстрируем свои наилучшие манеры, — подводит итог Ганнибал, благодушно склоняя голову в подтверждение сказанного. В три часа пополудни Уилл приходит к выводам, что с Ганнибалом ничего не случится за те пятнадцать минут, которые он потратит на перекус. Как обычно, работа охранника протекает до болезненного медленно, и воображение Уилла доходит до невиданных высот, пока он читает и перечитывает информацию по делу. Для разнообразия он пытается встать и размяться или просто стереть картинки, которые всё равно мельтешат под веками, но образы преследуют его как настойчивые призраки. Ему знаком и разгрызающий, леденящий ужас перед убийством, и то ощущение наивысшей близости, когда он прикрывает ладонью рот своей дочери, чтобы задушить её, заворожённо глядя, как свет уходит из её глаз. После выхода из лечебницы Уилл ни разу не был на месте преступления. Он не уверен, что знает, как оставаться исключительно наблюдателем, как смотреть на тело и не быть при этом убийцей — яростным, злобным, не собой. Уилл вспоминает, с какой страстью рассказывал об этом своему текущему куратору. Тогда он был удивлён, что ФБР не просто допустили его к службе, а ещё и поручили заниматься текущим делом. Одновременно он знает, что поспешная болтливость Джека перед доктором Лектером была тщательно продумана, и тот ставил цель не столько посплетничать, сколько отправить Уилла под присмотр к качественному специалисту. Удивительно всё же, как после отчётов Аланы в Бюро не решили привязать Уилла к столу и больше никуда не выпускать. Он не находит в себе решимости броситься в самую гущу боя. Когда Уилл возвращается в магазин, мимо него проскальзывает незнакомый юноша. Только благодаря годам вынужденной паранойи Уилл оборачивается, чтобы разглядеть его. В проблеске под прикрытием капюшона он видит тёмные глаза и хмурое молодое лицо. Уилл прищуривается и пробегает взглядом по магазину, но Ганнибал спокойно стоит за прилавком, составляя букет, и во всём его поведении не наблюдается никакого беспокойства. — Покупал цветы для матери? — кивает Уилл через плечо. — Он делал заказ для похорон родственника, — отвечает Ганнибал, бросая в сторону Уилла мимолётный, но полностью сконцентрированный взгляд. Или возможно, думает Уилл, срывая целлофановую упаковку с купленного в супермаркете гамбургера, дело в том, что этот взгляд невыносим для него самого. Связавшись с Бюро, Уилл просит прислать ему профили членов семьи Куросава. Ганнибалу не запрещено контактировать с кем бы то ни было, но Уиллу было бы проще при наличии такого запрета. Задача сейчас состоит в том, чтобы вычислить, кто из семьи хотел бы заставить Ганнибала молчать, а кто абсолютно к нему нейтрален. Семья достаточно большая, но Уилл останавливает своё внимание на Хироши, младшем сыне главы клана. Между Хироши и обвиняемым, Абе, тринадцать лет разницы, они наполовину братья от разных браков. Уилл приближается к Ганнибалу как раз в тот момент, когда он беседует с посетительницей, и на вид появившегося из подсобки Уилла они оба оборачиваются. Женщина смотрит на него, прищурившись. — Можно вас на полслова? — задаёт вопрос Уилл. — Я подойду, как только закончу, — отвечает Ганнибал. — Это срочно? — Это важно. Уилл возвращается на свой пункт наблюдения. С этой позиции он видит только спину Ганнибала и уголок прилавка, на котором стоит квадратная упаковка из необработанной крафт-бумаги. Ганнибал перевязывает её лентой дважды и вручает ожидающей женщине. Она прячет коробочку в сумку и берёт в руку изысканный букет из белых и жёлтых цветов, придерживая его локтем. Затем они с Ганнибалом перекидываются парой дежурных фраз. Чтобы не ощущать себя немного вуайеристом, Уилл пытается полностью сконцентрироваться на экране ноутбука. Он всё ещё хмурится, глядя на записи, когда Ганнибал заходит в подсобку. — Всё в порядке? — переспрашивает беспокойно. — Да, всё в норме, благодарю, — отвечает Уилл раздражённым голосом. — Молодой человек, с которым я разминулся в дверях, был сын Хигото Курасавы. Вам следует ограничить любые контакты с этим семейством до тех пор, пока не завершится суд. — Он попросил меня сделать оформление на похороны Мичико. И я не смог ему отказать, — признаётся Ганнибал. — Это очень могущественная и сплочённая семья, — продолжает Уилл. — У нас есть все основания полагать, что они сделают всё возможное, чтобы не довести дело до суда. Вам следует быть настороже. — Именно для этого вы здесь со мной, — отвечает Ганнибал, присаживаясь напротив Уилла и с интересом рассматривая разбросанные по поверхности стола файлы. Во время разговора, якобы нервничая, Ганнибал начинает перебирать пальцами страницы дела, и Уилл уже близок к тому, чтобы остановить его, но тут же понимает, что это действие не случайное. Просто Ганнибал пытается придать своим движениям вид небрежных, а на самом деле усердно ищет какую-то конкретную информацию. — Я длительное время был знаком с мужем Норико и его семьёй, — продолжает он. — И они всегда были вежливы и доброжелательны со мной. — Такова природа подобных людей, доктор Лектер. Они благожелательны с вами ровно до того момента, пока вы не несёте угрозы их тщательно выстроенной системе власти. А потом они набросятся на вас подобно волкам. — Кхм, — Ганнибал поднимает взгляд. — Говорите по собственному опыту? Уилл отделывается испуганным смешком. Лично он никогда не вступает во взаимоотношения между волками и людьми, обычно сразу понимая, что именно от него нужно, и при этом не отвечая желающим. Тем не менее в своём разуме Уилл способен вспомнить не менее сотни экземпляров из стада поклонников и яростных последователей психопатов, которые были очаровательнейшими и доброжелательнейшими людьми, но при этом оканчивали, становясь убийцами сами. Он не может уйти от этого воспоминания, как и убежать от фантазии, в которой он убивает их всех и каждого последовательно. — Пожалуй, — отвечает он. — Весьма похожий опыт. В холле темно, когда Ганнибал обращается к ней по имени, а значит, она либо не знает о его визите, либо не желает замечать его присутствие. Он застаёт её в просторной гостиной стоящей перед широким окном спиной к нему. Она не подаёт ни знака осведомлённости в том, что он пришёл. Словно не слышала, как открывается дверь. В полутьме её кожа имеет жёлтый оттенок полусгнивших костей; окружающая её цветная мебель накрыта прозрачными пластиковыми накидками. Ганнибал не удивлён тому, что она уже готова покинуть это место. Прошла всего неделя, но у неё нет никаких причин оставаться. В тишине его приближение выдают не шаги, а треск негнущегося винилового костюма. Норико резко втягивает воздух, и только тогда Ганнибал понимает, что она не ожидала его, и что она его не узнала. Она чересчур сконцентрирована для того, чтобы обернуться и взглянуть вошедшему в лицо. — Отзывай своих псов, Норико, — произносит он. — Я разочарован: не ожидал, что ты пойдёшь этим путём. Он отсоединяет телефон от шнура зарядки и подходит к ней сбоку. Норико не смотрит на него, предпочитая поддерживать иллюзию дружбы. Она берёт телефон и совершает звонок, её быстрая, чёткая артикуляция на японском пронзает сдавленный воздух. Затем она опускает трубку. — Готово, — отвечает спокойным голосом. — Ты пришёл убить меня? — Ты сама это сказала, — подтверждает Ганнибал. Она не выглядит испуганной, и Ганнибал подозревает, что даже без его визита Норико убила бы себя сама. Возможно, это случилось бы не сегодня вечером, а в тот момент, когда величина её потери затопила бы её целиком. — Сделаешь мне одолжение? — спрашивает она, сокращая расстояние между ними. — Подаришь быструю смерть? От удара в затылок Норико мгновенно сползает вниз подобно скомканной бумаге, ещё одна страница в книге жизни, которую пишет Ганнибал. Он аккуратно и заботливо подхватывает её под руки. Она уже начинает пробуждаться, когда он делает первый надрез. Затем её крики быстро прерываются. — Боюсь, я просто обязан сделать из тебя превосходный экспонат, — обращается к ней Ганнибал во время работы, пусть Норико и не в состоянии воспринимать его мысли, или же воспринимает их остаточными обломками собственного сознания. — Ты должна понимать, насколько опасно для меня оставлять тебя без должного наказания после того, как ты посмела меня запугивать. Остаток хирургических действий проводится быстро и с большой кровопотерей. Глаза жертвы выпучиваются в ужасе, а конечности подёргиваются в судорогах, пока Ганнибал разделывает её как в мясном магазине. Когда он завершает свой замысел, то отходит в сторону, чтобы посмотреть на результат тщательной ручной работы. Теперь Норико лежит спокойно, ещё не мертва, но уже ослабшая от болевого шока и крупной кровопотери. При взгляде вниз на распростёртое тело Ганнибал ощущает острый укол от окончания такой замечательной дружбы, которая была между ними. Но какое значение это имеет сейчас. Дружба всегда давалась Ганнибалу непросто, но сейчас она никоим образом не препятствует ритуалу жертвоприношения. Он склоняется над Норико, чтобы добавить завершающий штрих к композиции.