До встречи - той, что между звезд

Вэнь и Бай Цянь Иногда лисы поступают, как и положено лисам: под шумок хвать зазевавшуюся птичку в охапку и — шасть, пока никто не хватился пропажи. «Отставить метафоры, Семнадцатый!» - строго приказала себе Бай Цянь голосом Наставника, едва они с сестрой Чже Яня оказались у подножья Куньлунь. И тут же разжала руку. Феникс сейчас на многое не способна, но обжечь может до костей. Нам это нужно? Нам это не нужно. - Надо что-то объяснять? - спросила она у настороженной Вэнь. - Было бы неплохо, - ответила та. Логично. Но сначала они вдоволь насмотрелись друг на друга. Без всякого стеснения, как хозяйки на базаре, изучающие новый товар. Разве только не пощупали волосы и не заглянули одна другой в декольте. Напряжение росло, воздух вокруг женщин искрил... - Можно я скажу «Ух ты, настоящая лиса!»? - попросила Чже Вэнь смущенно. - Можно. - Ух ты! Настоящая лиса! - Ух ты! Сестра Чже Яня! - отплатила настоящая лиса той же монеткой. - Зачем ты забрала меня? - Потому что это не твоя и не моя война. Без нас разберутся, - отрезала Цянь-Цянь. Феникс неопределенно пожала плечами. Мол, чтобы там не происходило в Небесном Дворце, это её не касается. А если там сейчас Мо Юань, то не касается вдвойне. «Вот и хорошо, - решила Бай Цянь. – Вот и славно. Мне сейчас не нужна рвущаяся в пучину битвы героиня. Хоть у кого-то есть голова на плечах» - Мы, кстати, на Куньлунь. - Почему именно здесь? - без всякого раздражения спросила феникс, когда они прошли через Врата. Между широкими и высокими вертикально стоящими камнями, покрытыми резьбой и сакральными письменами, а не через Те Самые, что отделяют Жизнь от Смерти, и которые тоже вполне себе существуют. «Потому что очень символично», - подумала Цянь-Цянь, но вслух сказала: - Потому что сейчас тут совершенно точно ни души, и нашему разговору никто не помешает, неважно, вольно или невольно. Любопытство такое же свойство фениксов, как и лис, и еще неизвестно, кто из них любопытнее. Вэнь может и хотела бы сохранить невозмутимость, но на Куньлунь этот номер не пройдет, тут что ни поворот, то чудо, что ни зал, то красота. Вот и крутила дерзкая птица головой туда-сюда, время от времени зажимая рот ладошкой, чтобы не ахать. Ничего удивительного, тут все теряют самообладание, куда там Небесному Дворцу. Личные покои Мо Юаня по контрасту аскетичны до возможного предела, Наставник на ворохе из соломы, конечно, спать не будет, но в остальном всё очень скромно. Впрочем, Цянь-Цянь вела свою... сестру по братьям в другое место, в маленький внутренний дворик с прудиком, пустующим уже семьдесят тысяч лет. - Здесь я познакомилась с моим мужем. У него тогда было сто шестьдесят восемь лепестков золотого цвета и ни одного недостатка. - Я знаю про близнеца, - глухо проворчала Вэнь, сунув палец в воду. - Я видела, как вы живете с Е Хуа. Он... Чувствовалось, что феникс мучительно подбирает нужное слово, чтобы ни в коем разе не выказать и тени приязни к Мо Юаню. - Он — черный дракон, - решила прийти на помощь Бай Цянь. - С синими глазами. Когда он несется через облака и миры, то может прорвать дыру даже в ткани времени. Однажды он бился с Огненным Тигром несколько дней и ночей, и так обессилел, что пал на землю Смертных в виде маленькой черной змейки... Её рассказ был краток, прост и лишен лирических отступлений, да и вообще любых эмоций. Только факты. Лисы справедливо говорят: «Не тревожь тихие воды». Неведомо, кто живет в глубинах памяти, на самом дне, во тьме, а там обязательно кто-то живет. И Бай Цянь не хотела знать, что это и какого оно размера. У неё была совершенно другая цель. - Значит и в этом они похожи, не только лицом, - помрачнела Вэнь. - Нам обеим не повезло. Только ты простила, а я не прощу. - Ошибаешься. Не простила, - усмехнулась лиса. - Я так его ненавидела, всем сердцем, всей душой, каждым волоском. Я так неистово хотела отомстить ему, что придумала, как это можно сделать даже слабой смертной, когда тот, кому она мстит - Наследник Небес. - Разве тебе самой умереть не хотелось? - Хотелось. Очень. Но сделать ему больно хотелось куда сильнее. Иначе я бы не сказала через бронзовое зеркало «мы больше ничего друг другу не должны» и не содрогнулась при этом от удовольствия, когда он булькнул горлом. Это было чудесно, так сладко, что... - Ты почти не чувствовала боли, - закончила за неё феникс. - Потом еще триста лет любовалась его муками, я это понимаю. Но мне не хватит трехсот лет. Лиса промолчала. - Я его не прощу, - повторила упрямая Вэнь. И снова ответом Семнадцатого ученика Бога Войны стало молчание. Чуть лиловое от лисьей силы, пахнущее прелыми листьями, мерцающее в темноте. Ах, если бы дело было только в прощении! Тогда этого разговора не случилось бы. - Ни на кровати в той хижине, ни потом, когда он умер, и я держала в руках пустую оболочку от Е Хуа или когда каталась по полу в Логове и звала его по имени, я не простила. И когда отправилась за его душой По Ту Сторону, признаюсь, тоже... Но именно там я оставила всю свою ненависть. Собрала её в кучку и оставила, и она пребудет там до тех пор, пока я не закончусь здесь. Тогда я заберу её с собой и унесу туда, куда... Где она никому не будет нужна. Я так решила. Что ей нет места в нашей с Е Хуа постели, нет места за столом и под крышей нашего дома, где растет наш сын — мой и его. На горе Куньлунь не было никого, и потому произнести это вслух оказалось проще, чем она думала. - Потому что сын – причина, - не сдавалась упрямица. - Не более, чем все остальные, поверь, - особенно для лисы с Зеленых холмов. - Я верю, но его не прощу. - Когда я говорила о прощении? - возмутилась Бай Цянь. - Просто по нам обеим проехалась одна и та же колесница... - И твой опыт бесценен, да? - не без иронии закончила за неё феникс. Цянь-Цянь подавила ядовитый смешок. Ну да, конечно, со стороны-то она образец благополучия - бирюзовое платье в стрекозах, заколки, серьги, браслеты, веер... Счастливая жена и мать. - Он просто у меня есть, - она поднялась, расправила подол, и замерла, ни сделав и шага. – Только пойми правильно – я сейчас говорю не про опыт боли и испытание страданием. Я говорю про беспомощность. Этот опыт у нас с тобой один на двоих. Беспомощность великого воина, растоптанного, уничтоженного, униженного – и испытанием болью, и страданием, когда она, богиня, героиня войны, вспоминала, кто она и что с ней делали. Высшая богиня расточилась изумрудным дымком и ароматом персиков, но Вэнь за ней последовала не сразу. Они всегда останутся друг для друга особенными. Безотносительно близнецов, просто так, потому что лиса и феникс. И еще из-за этого короткого разговора возле опустевшего пруда. Мо Юань Меч Желтого Императора так и остался покоиться на подставке. Бог Войны только надеялся, что его верный друг не обидится за эдакое небрежение. Но все же Персиковый Лук приходился Мечу родным братом, их создали одни и те же руки, негоже им теперь сходиться врагами. А призвал Мо Юань на этот раз свой самый первый меч, что сам и сковал под чутким руководством того, кого собирался убить. И когда рукоять, с какой-то обреченной покорностью, легла в ладонь, понял, что сегодня всё и закончится. Для него, для Охотника, для меча, для всех. Наконец-то! Вместо бесчисленных залов и палат Небесного Дворца — нефритовых, жемчужных, золотых и бирюзовых он видел лишь полупрозрачные сияющие тени на мягких боках облаков, пронизанные насквозь солнечными лучами, нанизанные на эти лучи, как на острия огненных стрел. И бездонное небо, очищенное от всего лишнего, снова стало синим-пресиним, словно тысячи крыльев фениксов простерлись над всеми мирами сразу. А в центре всего ворочался сгусток из ничего. Бог Войны сморгнул, выправляя зрение. Подобных обычно называют «поперек себя шире», но ширина эта состоит целиком из мощи и скорости, им таким и броня зачастую не нужна. А еще длинные руки стрелка, сильные и цепкие. Сам себе доспех, таран и баллиста. Мо Юань легко опустился на твердую и гладкую поверхность. Ага! Так это у нас, судя по лотосам, главный зал императорского дворца. Далековато, но и так сойдет. Он прыгнул вперед с занесенным для сокрушительного удара мечом. Понятно дело, что ничего из этого выпада не выйдет, но будем считать приветствием. Мы же вежливые, знаем законы гостеприимства. Охотник обернулся в самый последний миг, когда лезвие срезало ему прядь волос из пучка на макушке. Широкое лицо с высокими скулами, выдающимся носом и челюстью, достойной боевого коня. В черных, без разницы между зрачком и радужкой, щелочках глаз утонул весь свет. О! Узнал, ободрился, возликовал. И моментально отскочил, кувыркнулся, ушел от сокрушительного удара с легкостью, поразительной для столь массивного тела. Он по-прежнему был хорош в ближнем бою, ловок и невероятно быстр. Но и Мо Юань все эти века не палочкой в зубах ковырялся. - А я думал, ты опять не придешь, - ухмыльнулся Охотник. Зубы его блеснули между алыми, как кровь, сочными губами. Острыми и нечеловеческими. Такими зубами дичину рвать в чаще. Успел-таки вякнуть в крошечный промежуток между двумя новыми атаками, которые обрушил на него Бог Войны Небесного племени. И еще Мо Юань успел отметить, что Персиковый Лук тот всё же добыть не смог и это радостное открытие придало ему сил. - Да у нас сегодня... - продолжал зубоскалить Охотник, - встреча старых знакомцев. Ты хоть помнишь, щенок паршивый, что это я тебе этот меч подарил? Мо Юань принял его кинжал на гарду своего меча, глубоко вздохнул, и что есть силы оттолкнул от себя эту смердящую мертвечиной тварь. И тот отъехал назад, скользя по нефриту, как по льду, отчаянно пытаясь словить точку равновесия. - Ишь ты! Научился-таки приемчику. Да, хватит уже болтать. Всему он научился, абсолютно всему. Мо Юань бросился в атаку снова, прорубая себе дорогу через плотную защиту врага. - И как? Она тебе уже дала? Бог Войны шел вперед, наступая, давя и с каждым ударом наращивая темп. Некогда ему зубоскалить, время уходит. - Чо молчишь, мелкий трус? Только идиот будет молоть языком там, где всё решает лишь воля, при прочих равных. - Ну и как? - не унимался вечный убийца. Считается, лучший разговор с врагом — это речь над его трупом. Можно даже ногу поставить на череп. Мо Юань как-то пробовал. Ничего так, только ему показалось, что со стороны это выглядит довольно смешно. Ребячество какое-то, честное слово. - Пошла ей моя наука впрок? Я её хорошо учил, аж самому понравилось. Понятно, что Охотник глумился. Кидался дерьмом, как разъяренная мартышка, и сам понимал, что молчание Мо Юаня стократ опаснее его меча, его силы, его мастерства. Молчание означало превосходство, а признать чужое превосходство равнозначно смерти. Охотник же полагал себя совершенством во всем. Он и был, если считать идеалом Тварей с Инчжоу. Небесный Отец явно создавал Имеющего Право на Охоту по их подобию. Да и с образом тоже не всё чисто. Вот эти тигриные полосы, начинающиеся возле уха и уходящие вниз, под ворот пао, они что такое? Подражание зверю? Зарубки на память? Учет жертв? Они не останавливались ни на миг, рубя, делая выпады, уклоняясь, нападая снова и снова, без устали, без малейшей паузы. Но в конце-то концов, бессмертные они или кто? Обидно лишь то, что Мо Юань шел к своей мощи годами духовной культивации, через бесчисленные войны с демонами, с призраками и исчадиями, а Охотник получил всё и сразу в самом начале. А может быть в этом и был весь смысл, потому что Мо Юань мало-помалу теснил, а его враг, по шажочку, но отступал. Охотник это тоже понимал, поэтому прекратил трепать языком. Не знал он только, куда они, в общем и целом, двигаются. И даже если бы знал... - Это что за хрень? - спросил он, удивленно оглянувшись. Сюрприз-сюрприз, угу. - Терраса Чжусянь, - впервые ответил Мо Юань. - Тебе понравится, обещаю. И усилил натиск, причем так резко, что Охотнику в его твердокаменную голову впервые закралось некое сомнение. - Хочешь доказать, что превзошел меня, своего учителя? Ну-ну, сопляк. Меч в руке Мо Юаня словно обрел собственный разум, подстегнутый ненавистью. - Полегче, полегче, ученичок. - Ты мне не учитель, а я тебе не ученик! - Экий ты непостоянный, трусливая шавка. И пятисот тысяч лет не прошло, а ты уже передумал? Ай-ай! Мо Юань до крови закусил губу. Беда была не в том, что молол этот убийца, пусть его, а в точке равновесия всего поединка. Они теперь на равных и ни у одного из соперников нет преимущества. Кружение вокруг провала в хаос может продолжаться очень долго, победе же люба быстрота. «А не пропустить ли тебе удар? - крикнули хором все прочитанные трактаты по стратегии и тактике. - Видимая слабость порождает иллюзии, отсутствие сомнений — уязвимость». План уже полностью сформировался в голове Бога Войны, осталось только сделать всё правильно. Мо Юань заставил тело чуть-чуть замедлиться, не нарочито, а как бы случайно, чтобы не вызвать подозрений. И Охотник ожидаемо подсек его, вспоров бедро, неглубоко, но ощутимо. И счет пошел на мгновения. Еще шаг, якобы неловкий разворот и закономерный удар по ребрам. - На вид бог, а внутри-то потроха, как у свиньи какой, - хохотнул убийца фениксов, просто убийца. Веер из кровавых брызг еще висел в воздухе, когда Мо Юань резко сократил дистанцию, очутившись близко, лицом к лицу. Изо рта у Охотника воняло морозной свежестью. - Загляни в себя, Хоу И, - тихо-тихо сказал Бог Войны и сбросил все доспехи, оставшись в одной только в голубой робе Наставника Куньлунь. Конечно, перед таким искушением Охотник устоять никак не мог, это было выше его сил. Он сразу же всадил свой нож в беззащитный живот, но сперва неглубоко, чтобы растянуть удовольствие. Однако Мо Юань, против всех ожиданий, обхватил противника крепко-крепко, прижавшись всем телом и насаживаясь на лезвие на всю его немалую длину, так что кончик царапнул по внутренней стороне позвонка. - Загляни. Что ты видишь? - спросил он шепотом, когда рванул Охотника на себя, увлекая в синюю бездну кипящего хаоса. И последней мыслью стало короткое и удовлетворенное: «Получилось!» А потом он падал, падал, падал, падал и... упал. Куда-то. Е Хуа Вид на Чжусянь отсюда открывался эпический. Да и не только на колодец. На Дворец, на террасу, на облака вверху и внизу, на битву бессмертных, страшную, смертельную – и беззвучную. К счастью, беззвучную, или просто ни единого звука не доносилось до Е Хуа сквозь охи, крики, писк и прочие выражения эмоций. Длинная, в пустоте висящая галерея, ведущая к колодцу, была забита зрителями, которые все прибывали и прибывали. В передних рядах теснились лично неравнодушные к его брату, сзади толпились простые зеваки – любопытствующие придворные, нефритовые девы и юноши, да стража из тех, кого к пещере не отправляли, а потому и в ромашки не обратили. Даже Император замер в отдалении и, к удивлению внука, не делал вид, что ему все равно. Он бы боялся за брата, но все чувства пришлось запихать подальше, сосредоточившись на насущном – желающих помочь, напиравших сзади так, что силы заканчивались. Одной рукой Е Хуа удерживал рвущуюся в бой жену, другой пытался перегородить путь ее племяннице, всей ее родне, и многочисленным ученикам собственного брата, как прошлым, так и нынешним. Он все прекрасно понимал и сам с большим удовольствием присоединился бы к бою, но этот бой – не его, и уж тем более Богу Войны не нужны случайные жертвы или, того хуже, заложники. Охотник был хорош. Смерть о двух ногах, стремительная, созданная убивать. Отец явно ошибся, слепив его, идеального воина, совершенного убийцу. Он бился с братом на равных, учитель ни в чем не уступал ученику, но и ученик – учителю. И если Мо Юань сейчас не придумает что-то, что переломит ход боя, то выиграет не правый, или умелый, а тот, кто позже устанет. И, словно услышав его мысли, Бог Войны пропустил удар. А потом еще – и еще. Стон, будто принадлежавший одному, вырвался из десятков глоток. Цянь-Цянь вдруг перестала вырываться, вздрогнула и прижалась к нему, пряча лицо. Она не закричала. Она и замершая на столбике парапета сестра Чже Яня, стоявшая во весь рост, прямо, как стрела, с напряженным взглядом и сжатыми кулаками. Охотник – создание хаоса, и если Е Хуа хоть что-то понимал в стратегии, то единственный способ избавить от него мир… Тогда, когда Желтый император приказал убивать фениксов, Чжусянь не существовало. Кто бы не выдумал его, вход в первозданный хаос, место, которое бывший принц ненавидел всем своим естеством, он создал единственную возможность избавиться от носителя Права на Охоту. И потому, если он действительно что-то понимал в стратегии… Его брат обхватил противника, насаживаясь на лезвие по самую рукоять. Еще один вопль – и сцепившиеся тела рухнули вниз, в жерло колодца. И в этот же момент на террасе появился Дицзунь. Моментальный росчерк алого и белого пронесся по воздуху, не касаясь мраморных плит пола – и нырнул вниз, в синюю ледяную бездну. Крик, вспоровший небеса, заглушил остальные и чуть не оставил его глухим на одно ухо. Кричала Фэнцзю, истошно, страшно. Она рванулась вперед, почти снеся его с пути, Е Хуа успел только наступить ей на подол и понадеяться, что платье не порвется. Ломанулись вперед все стоявшие сзади, и он не смог бы их остановить, даже завязавшись в узел. А что, неплохая идея, шепнул кто-то в груди. Он выпустил всех, на кого у него не хватало рук – и в следующий миг длинное огромное тело перегородило путь, чешуя казалось особенно черной на фоне белоснежного мрамора. Напиравшая толпа остановилась, словно была единым существом – перепрыгнуть через Черного Дракона не рискнул никто. - А ну, заткнулись все! – Чже Янь рявкнул так, что перекрыл и вопли, и крики. - Фэнцзю, замолчи! Ничего с ним не случится! Огромный феникс взлетел в небеса и устремился на запад, в сторону горы Куньлунь. Дунхуа Дицзунь Синяя бездна приняла его в объятия. Материнская утроба, из которой он вышел, холодная и колкая, рвущая на части, бушевала вокруг – и успокаивала. Ему не требовалось смотреть, тем более что смотреть в привычном смысле слова тут было невозможно, он просто знал, абсолютным знанием, что с братцем Мо Юанем все хорошо. Хаос не причинит серьезного вреда сыну того, кто создан из синей бездны. И Небесный Отец, и его сестра, змееокая Нюйва, залатавшее тогда прохудившееся Небо, и великая Владычица Запада, и другие, кто был сотворен в ледяном кипящем ничто, а после вернулся в него же, бросив Дицзуня одного. Разрывающимся между желанием быть там – и тоской по единению с здесь. Оставив ему лишь воспоминания, да колодец Чжусянь, в который повадились бросаться глупые небожители. - И что же дальше? – раздалось вдруг. Охотник тоже был тут и, как Дицзунь, не ощущал ни малейшего неудобства. - Подождем, - пожал плечами Дунхуа. Он ответил ему впервые за многие тысячелетия, и не просто ответил, а глядя в лицо. Окружающий их хаос вымыл гнев, рассеял и поглотил, а воцарившейся на его месте безмятежности не хотелось крови врага. - И даже сражаться не будем? Владыка развел руками, демонстрируя отсутствие оружия. - Я чуть не убил твоего друга, - Охотник склонил голову к плечу, смотрел испытующе и предвкушающе. – Я чуть не убил другого. Я… - Причинил много боли, - согласился Дунхуа. – Сделал то, что не исправить. Как и должен был. - Почему? – он нахмурился, явно не понимая. Растерялся, впервые за все время с момента, когда Тянь-ди его создал. И Дицзунь в который раз подивился, как слепы они все были, принимая Охотника за живое мыслящее существо. - Потому что пустота совершенна только пока пуста. - Снова ваша божественная туфта? - Закон, - если б так говорил человек, он бы ему сочувствовал. – Вся эта, как ты полагаешь, туфта – это то, на чем стоят миры. Все до единого. В том числе тот, знаешь ли, где подобное притягивается к подобному. В хаосе нет понятия расстояния и, нагнувшись, он оказался в непосредственной близости от Охотника. Коснулся пальцем тоненькой полоски, только что появившейся у куклы, похожей на человека. - Очень быстро притягивается. Охотник прянул в сторону, ощупал лоб – и от его прикосновение тоненькая трещинка поползла, вниз, вверх, наискосок, разрывая лицо. А потом еще одна, и еще. И еще. Сквозь каждую из них пробивался наружу, требуя освобождения, тот самый хаос, что когда-то давно Небесный Пахарь влил в слепленную его сестрой глиняную фигурку. Хаос возвращался обратно, в алчущую бездну, потому что кукла была пуста, внутри нее не было ничего, способного удержать изначальную дикую силу. Охотник закричал, впервые за все свое существование испытывая настоящее чувство - ужас, подобный тому, что перед смертью терзал всех, кого он убил. Глина лопнула, разлетелась в пыль, хаос впитался в хаос, хаос поглотил сам себя и стер, навечно, и Охотника, и даже его имя, которое никто не помнил, а если помнил, то не желал произносить. Подобное к подобному, шепнула воцарившаяся безмятежность. Подобное к подобному, вскипела бушующая синева. К подобному, поддакнул бесконечный холод. Цзунь-ди, Объединивший Миры, покачал головой. Нет. Уже нет. Он устремился вверх, к светящемуся где-то в неизвестности горлу колодца, и на этом пути внезапно позволил себе стать самим собой, настоящим, невиданным. Огромное тело неописуемого существа врезалось в безбрежное море великого ничто, и ничто всколыхнулось, порождая ветер, несуществующий, казалось бы, в абсолютной ледяной пустоте, на краткий, до возвращения, миг приветствуя Последнего из Первых Богов.