До встречи - той, что между звезд

Е Хуа Нет, фениксы не были виноваты. Просто, как знал по личному опыту Е Хуа, историю требовалось с чего-то начать, но удачного начала у нее не было. Хотя сама история была очень простой. Однажды Желтый император вышел во двор и обнаружил, что в Небесах слишком много фениксов. - Изначальные стихии – дело сложное, особенно в начале миров, - Дунхуа стоял, запрокинув голову и закрыв глаза, а желтые соцветия пижмы и цмина тыкались ему в ладони, будто домашние животные. – Слишком много сил, слишком мало порядка, так что любая незначительная мелочь может повлечь серьезные неприятности. А фениксов и вправду было слишком много. Если бы ты тогда оказался у меня на Юге, то увидел бы синее небо – синее от их крыльев. И небо стало сгорать. Хрупкая преграда на пути хаоса разрушалась, вот только занятые своими делами бессмертные заметили это не сразу. - А-Хуань опередил нас, как самый сообразительный, - в голосе Дицзуня звучала ирония, которая, в сочетании с неформальным именем, лишь подчеркнула бездну, что разверзлась между бывшим Владыкой и нынешними обитателями Небес, трепетно почитавшими Желтого императора. – Вот только на нормальное решение его разума отчего-то не хватило. Даже посоветоваться в голову не пришло. Он постоял посреди двора, поглядел на пробегающую мимо него свинью и решил, что с проблемой дыр в небе разбираться нужно так же, как с волком, залезшим в свинарник. Ирония начинала сочиться ядом и горечью. - Ну и, само собой, выбрал самого лучшего кандидата на эту роль. Охотника, куклу, получившую в дар Право на Охоту. Он неплохо умел прикидываться полезным человеком, да, что там – вообще человеком, хотя человечности в нем не хватило б и на пчелу. Желтый император вызвал Охотника к себе, выдал ему Персиковый Лук и поручение. Догадаешься какое, или мне сказать? Догадываться не требовалось. Персиковый Лук не видели на Небесах никогда, почитали за легенду, но легенда эта была известна. Он бил без промаха и поражал любую цель, какой бы она ни была. - Сказка о десяти солнцах, - догадался Е Хуа, вспоминая свое глубокое-глубокое детство. Он отчего-то никогда не пересказывал ее А Ли и только сейчас понял, что и Дунхуа, основной источник сказок для его сына, тоже. – Она не про солнца? - Нет. Она про кланы Фэн и Хуан, истребленные под корень по поручению Желтого императора. И если бы он просто стрелял! Мерзость истории в том, что он наслаждался убийствами. Миры оказались усыпанными телами, подобными тому, что нашли сегодня. Кукла, что ты хочешь. Пустота, возомнившая себя совершенством. Причем, понимаешь, никто из нас на него не думал, пока было можно и нужно. Мы так привыкли к его существованию, не совсем, впрочем, считая равным, что недооценили масштабы… личности, что ли? Он продолжал говорить дальше, и Е Хуа узнавал, как оно было, если без сказок. Про Лунную Принцессу, про эликсир бессмертия, про кровоточащие раны в душе того, кого почитал вечным и безмятежным. Про то, как все закончилось. - Мы пришли к А-Хуану вдвоем, я и Небесный Отец, ну и… - он описал в воздухе кривую, которая могла означать все, что угодно, если б слушатель был кем-то иным, а не бывшим Наследным Принцем. Принц, пусть и бывший, ее значение понимал в совершенстве. – Хуан-ди забрал Лук в самый последний момент. Лук и последнюю стрелу, которую Охотник уже почти выпустил в последнего феникса. - А сам Охотник?.. – вопрос задавать не хотелось, но и не задать было нельзя. - А сам Охотник только что вернулся на Небеса, как ты видел, в добром здравии, - сварливо отозвался бывший Владыка. – Тогда, при тех условиях, сделать с ним было ничего нельзя. Право на Охоту и сейчас лежит в основе мироздания, а уж когда мир юн, хрупок и Небеса напоминают решето, и думать было глупо. Небесный Отец создал его из хаоса, а разрушать хаос здесь… Что? - А причем тут Мо… мой брат? – остальные вопросы он задаст потом, тем более и не очень-то хочется. - А твой брат был сыном твоего отца и учеником его создания. Знаешь это – учитель на день как отец навсегда? Вот при том. Мо Юань ему так верил, что сначала не придал значения, потом защищал, а потом… Узкая ладонь сжалась, сминая желтый зонтик, пачкая в густой пыльце длинные пальцы, будто в кровь окуная. - Знаешь, где мы? На склоне Чжичжу. Когда феникс рождается… то есть рождался в Киноварной пещере в очаге изначального огня, он пил из родника у ее порога, летел через гору Куньлунь и здесь, у подножья горы Чжичжу окунался в воды реки Жошуй. Это третье священное место фениксов и именно тут Охотник, одержимый желанием сравнятся с богами, убил предпоследнего из них. Страшно, кроваво, так, что, когда тело нашли, сначала приняли за животное, растерзанное тигром, - Дицзунь перевел дух, Е Хуа впервые видел, как его другу и учителю тяжело говорить. – Из всего этого вышла бы симпатичная, но идиотская сказка, вот только предпоследний феникс была младшей сестрой Чже Яня и невестой Мо Юаня. Если б сейчас в Е Хуа врезался осадный таран, ощущения были бы лучше. Дыхание пресеклось, да что там он, даже Черный Дракон забыл, как дышать. - Он схватил их двоих, думаю, хотел напоследок получить особенное… удовольствие. Сперва заставил выбирать брата с сестрой, кто из них умрет первым, а после своего ученика – кого спасать, или друга, ближе которого нет, или ту, с кем хочешь провести вечность. Как ты понимаешь… Чже Янь жив. Что понимать-то. Как там? Друг - рука, жена - платье. - Мой брат сейчас признается в чем угодно. А ты еще говорил, что мы с ним не похожи, - поляна, полная цветов, шмелей и бабочек, внезапно померкла, сменилась нефритовой прохладой дворцовых палат, и издалека, из прошлого, которое никогда не оставит, донеслись отчаянные мольбы, пронзительное «Е Хуа, пожалуйста, не надо!», напоминающее, что и он выбрал не жену. - Я тебе когда-нибудь врал?! Вы с ним никак не похожи. Вы – оба! – похожи на вашего отца, и если тогда я думал, что это воспитание, то теперь-то точно знаю, врожденное! Разумеется, Мо Юань признается! Два идиота! Что он, что этот… - кажется, под вторым идиотом Дунхуа подразумевал кого-то другого, небольшое, но утешение, - Сотни тысяч лет гарцевать кругами вокруг, стараясь не затронуть чувства друг друга, когда можно просто поговорить! Просто – поговорить! Нельзя прожить вечность и вечно не ошибаться в выборе. И часто любой выбор будет неверным, но не выбирать – нельзя! Это не оправдание, это данность, которая и есть жизнь, а кому не нравится!.. Он внешне моложе их обоих, вдруг осознал сын своего отца, глядя на неистовое снежно-алое пятно напротив, воплощение изначального гнева, силы и хаоса. Тогда они все были юными и прекрасными, вот только его друзья изменились, а он, не рожденный, но сотворенный, потому вечный и неизменный, обречен раз за разом выбирать и жить со сделанным выбором. И если кто испортит Дицзуню свадьбу, вынырнула из моря чувств трезвая, совершенно нелогичная мысль, которой явно было не место на склоне Чжичжу, ему будет очень-очень плохо. Неважно, кто. Черному Дракону все равно. - Чже Янь отказался говорить с Цянь-Цянь, - быстро произнес Е Хуа, и в несколько фраз уложил и историю о чудесной девушке в синем, и о Мо Юане лицом в дерево, и даже эмоциональную речь лисы о беседе с фениксом. Все это, словно по волшебству, превратило беснующееся древнее божество обратно в Дунхуа Дицзуня, спокойно-ироничного и знающего, что делать. - Тогда ты – к брату, а я… - черные глаза сверкнули, показывая, что древнее божество здесь всегда, только руку протяни. – А я расчищу кукле путь, который она хочет пройти. Ну и тоже поговорю с одним из двух моих… братьев. Бай Цянь Бай Цянь, естественно, не рассчитывала, что её несокрушимый и легендарный шифу будет лежать лицом к стене, свернувшись калачиком, но и печального удивления в его глазах увидеть не ожидала. И того, что Бог Войны будет подпирать обеими руками тяжелую голову, как делает это Четвертый брат, страдая от похмелья. - Семнадцатый, вот скажи, мне, чтобы немного побыть одному, надо обязательно лежать в плотно закрытом базальтовом гробу в Море Невинности? – спросил Мо Юань. - Какой будет ваша воля, Наставник, - покорно молвила Цянь-Цянь и чуть не добавила в любимом стиле Лисьей Королевы: «Однако сначала нужно пообедать», аж еле сдержалась. – Но можно, пока вы выбираете фасон гроба, я побуду рядышком? Просто посижу. Место привычное. - Конечно сиди, - согласился Мо Юань, когда отказываться было поздно. Семнадцатый успел умоститься возле его ног, почтительно сложил руки на груди и полировал лик шифу преданным взглядом главного куньлуньского нарушителя спокойствия. - Ты меня с Е Хуа не перепутала? - не выдержал он этой тревожной бдительности. – Дырку сейчас протрешь. - Ну что вы, вы с ним совершенно разные. И пахнете по-разному, - серьезно заявила Цянь-Цянь и добавила, звучно втянув носом воздух. - Я лиса, я чую. Кожа Е Хуа пахнет клевером, волосы – полынью, а шрамы, особенно от меча Русалочьего царя – морем, соленой водой. А вы, Наставник, пахнете совсем иначе: хмелем, теплым, нагретым солнцем камнем с южного склона Куньлунь, османтусом и… почему-то перьями. Она явно ляпнула что-то не то, потому что Мо Юань до хруста сжал челюсти. - Или мне показалось, и вовсе не перьями… - Перьями, перьями. Чем же еще мне пахнуть, мой Семнадцатый ученик, как не ими? Знаешь, когда-то у меня тоже был учитель. Я так, по крайней мере, думал, мне так казалось. Он был очень… цельный. Ничего лишнего, ничего сверх, но и ни единой уязвимости. По-своему совершенство… в том, для чего он был создан. Я даже завидовал, веришь? Бай Цянь завороженно кивнула. На данный момент это была самая длинная речь Наставника за все годы их непростого знакомства. - А еще были фениксы, и их было много. Чже Янь всего лишь первый из многих, Чже Вэнь - вторая. - Кто? – лиса навострила уши. - Чже Вэнь, Вэнь-эр – его сестра, моя Чже Вэнь, Феникс-что-пришла-на-Рассвете. Десять тысяч перьев царского синего цвета и столько же золотых. Я их все пересчитал когда-то, забавы ради. Я её… - он хотел сказать «любил», но вышло: - люблю. А потом фениксы стали умирать, точнее, их убивали. Сначала одного, потом еще и еще. И никто не понимал, что происходит. У таких историй всегда одно продолжение, и не нужно быть Дунхуа Дицзунем, чтобы угадать. - Их убивал тот, кого вы мнили своим учителем? - уточнила Цянь-Цянь. - Да… Это был приказ, а он не мог ослушаться. Но ему понравилось убивать. Очень. А Чже Янь… Какое-то время Мо Юань сидел молча и смотрел перед собой невидящим взглядом. Он снова видел тот день… или ночь… или что тогда было… ее Наставник снова оказался там и тогда. - Что сделал Чже Янь? - Он хотел защитить сестру, я – их обоих, но учитель заставил меня выбрать. Кого наверняка, а кого - наверное. И я выбрал Чже Яня, моего друга, побратима, мою руку и часть меня самого. Он говорил, будто приговор читал. Семнадцатый ученик прищурилась. - Друг - рука, жена – платье, да? Мо Юань на это ничего не сказал, но выдержал ее взгляд, взгляд Сы Иня. - Я до последнего не хотел верить, что он убивает фениксов, хотя это было ясно, как день каждому, у кого есть глаза. Я сам сделал выбор – верить или не верить. Это из-за меня умерла Чже Вэнь. Не просто умерла от стрелы в сердце. Он её мучал, терзал, пытал, насиловал, калечил прежде, чем она умерла. Ему нельзя было останавливаться, чтобы не захлебнуться в той памяти и не отгрызть себе язык. - Что же случилось дальше? - Я был наказан, так наказан, что вознесся в немыслимо быстрый срок, я жил дальше, жил и культивировал свой дух, я стал Богом Войны, я принял учеников, и тебя в том числе, я сражался с Призрачным Повелителем, я запечатал его ценой своей души, я умер на семьдесят тысяч лет и воскрес. Я – был, мой Семнадцатый, понимаешь, я – был, а её – не было. - Но это не всё. - Да, не всё. На Небесах появился новый феникс. Девушка, которую нашел Чже Янь и назвал Вэнь. Вот это была новость новостей. «Чудесная девушка в синем! Чудесная девушка, которую не смог нарисовать А Ли», - мысленно ахнула Бай Цянь. - Просто Вэнь. Вэнь-Вэнь. У неё глаза феникса, как принято говорить у смертных, и брови дракона. У неё острые локти и коленки. Она не похожа на Чже Вэнь, но я не могу прожить одного дня без того, чтобы не увидеть её. А мой друг, побратим, моя рука и моя лучшая часть – Чже Янь сделал всё, чтобы её спрятать феникса от меня. А вот теперь – конец истории. А других слов и не требовалось. Бай Цянь в задумчивости постучала раскрытым веером по переносице, а потом резко схлопнула расписное полотнище. - Я не стану вас жалеть, Наставник. Мне вас не жаль, а вам не нужна жалость. Но если вы рассказали мне всё это, чтобы посеять сомнения в моем выборе, то ваши слова пропали впустую. Я всегда буду вашим Семнадцатым учеником. Запомните, всегда. Ваш дух стал частью меня на горе Куньлунь. Вы, вместе со священными текстами, сделал меня такой, какая я есть, а потом моя кровь влилась в ваши жилы. Внутри меня, там, куда я заглядываю за ответами, есть Бог Войны Мо Юань, и вы - достойный Учитель. Я вас себе не придумала, – она задохнулась от своей речи, перевела дух и добавила, другим тоном. - И вы точно не убивали того небожителя во Дворце. - Что-что? Кого? О да, это звучало так абсурдно, что Мо Юань не удержался от ухмылки. - На Небесах у Дворца нашли труп, и кое-что указывает, что это ваших рук дело, Учитель. А вы прогуливаете и вообще спрятались в пещере. Со стороны выглядит крайне подозрительно… О, вот теперь вы смотрите на меня точь-в-точь как мой драгоценный муж. Последняя реплика была тем лекарством, что окончательно вывело ее Наставника из душевного паралича. - Как?! - Как… - она задумалась, подбирая наиболее подходящее описание этому общему для обоих близнецов выражению лица. – Как дракон на новые ворота. - Когда это я так на тебя смотрел? – спросил Е Хуа, входя под своды пещеры. – И причем здесь ворота? Е Хуа, Черный Дракон Если кто-то надеялся на продолжения истории про драконов у ворот, то зря. Сы Инь – а теперь-то Е Хуа точно знал, чья тень порой проскакивает в характере его любимой супруги – скорчил невиннейшую из рожиц, обмахнулся веером и лисой выскользнул из пещеры, пробормотав что-то вроде «не буду вам мешать». Старший брат проводил ученика с выражением обреченного умиления на лице, которому не стало помехой даже то иное, что он сейчас ощущал. «Убедился?» - Е Хуа мысленно щелкнул по носу свернувшегося внутри Черного Дракона, источник ревности, давно уже порождаемой не трезвым разумом. Дракон вздохнул, в кои-то веки соглашаясь. Ревновать к таким отношениям было глупо. - Когда-то я думал, что Семнадцатого мне послали в качестве божественного испытания, - неожиданно произнес Бог Войны, перекидывая тоненький мостик через пропасть, разделявшую их. - Терпением? – Е Хуа ступил на него, боясь упасть, но зная, что пути назад больше нет. Сейчас он или пройдет по нему, или они навсегда останутся посторонними друг другу. Мо Юань улыбнулся неуклюжей попытке пошутить. - Скорее, необходимостью успевать в пять мест одновременно, - он замолчал, тени от крошечной лампы плясали по лицу. Спросил почти робко. – Ты все слышал? Глупо разговаривать на подобные темы стоя напротив сидящего, потому Е Хуа устроился рядом, плечом к плечу, не спрашивая позволения, но так, чтобы не видеть лица брата. Смотреть ему в глаза сейчас будет совсем непросто. - Мне не нужно было. Дицзунь рассказал. - А. Молчание просунуло в пещеру свою остренькую мордочку, но Е Хуа ухватил его раньше, чем оно умудрилось вползти целиком. - Он выглядел очень расстроенным, - хотелось пошутить, разряжая атмосферу, вот только шутки не были его сильной стороной. – Никогда не думал, что он может быть таким… Слово не подбиралось. - Яростным? – подсказал Мо Юань. – Может. И яростным, и неистовым. Он может хохотать во все горло, петь песни, гневаться и радоваться. И даже рыдать от горя. - Дицзунь? Рыдать?! – проще было поверить в то, что… ну, например, его дед отречется от престола. - Да. Я видел его слезы дважды. В первый раз, когда Цзунь потерял сестру. Второй раз… - он поперхнулся, и не требовалось смотреть, чтобы ощутить обруч, передавивший горло великого и непобедимого Мо Юаня. – Второй раз это случилось, когда небо на Юге перестало быть синим от крыльев фениксов. - Они были ему дороги? – молчание извивалось, вырываясь из железной хватки Черного Дракона, но тот не давал ему шанса. Молчание – это то, что погубит старшего брата, отправит его обратно в ледяную синюю бездну и обратит в прах все семьдесят тысяч лет стараний Семнадцатого ученика. Он знал это по себе. Потому что помнил молчание, поселившееся вокруг три столетия назад, изолировавшее в его собственной боли и вине, чуть не сведшее с ума. Молчание не имеет никакого отношения к признанию или раскаянию, это Е Хуа знал. Дицзунь ему рассказал. - Они были его семьей, - ответил Мо Юань, явно уцепившись за вопрос как за соломинку. - Наш отец… Небесный Отец передал ему Юг потому, что Цзунь очень их любил. И его горе было таким непосильным. Поймешь ли ты? Я не просто не стал мешать чудовищным преступлениям, потому что поверил в своего учителя или предал братьев – я предал целый народ. Я виновен в смерти единственной, кого люблю и… Велика мудрость бывшего Владыки и Повелителя. Эту историю рано или поздно пришлось бы рассказать, потому что иначе ее расскажут другие, причем расскажут так, как нельзя рассказывать. Нелепо пытаясь оправдать то, чему нет оправдания. - Ты, по крайне мере, не убивал ее своими собственными руками, как это сделал я, - последний шаг по мосткам над пропастью был тяжек, тяжелее гор, но Е Хуа шагнул и оказался на одной стороне со своим единственным братом. Чже Янь Цзунь нашел его там же, где все бросили– на пороге Киноварной пещеры. Только уже на коленях, ладонями в остывающую скалу. Возник, как водится, из ниоткуда, для разнообразия весь в алом, замер, глядя сверху вниз с неприличной для такого момента жалостью. Дураков и трусов не жалеют, подумал Чже Янь, даже сказать хотел, но не сказал. Он вообще мог многое ему сказать. Что старому другу не хватает громов и молний, чтобы все сразу понимали, какое место он занимает в их жизнях, в его, чжеяневой, так уж точно. Или что сейчас они совсем как те оба раза: в первый, когда он рыдал от горя на залитой кровью поляне на склоне Чжичжу, а потом, когда, тоже давясь слезами, просил прекратить наказывать его второго лучшего друга. Ты же видишь, что он не хочет, ответил тогда Цзунь. Что он сам себя наказывает. В те моменты на его лице была та же самая жалость, безграничная, способная на любое милосердие. Но сейчас Чже Янь сказал совсем другое: - Я очень за него боюсь. Он все время за него боялся. Боялся в тот второй раз, когда Мо Юань умирал на пепелище, через которое только что прошел отряд вражеских солдат, умирал страшно, долго, глядя на вытащенные из распоротого живота кишки. Боялся, когда он не попросил прекратить наказание, хоть и мог. Когда придумал для него зелье забвения – а он не понял намека, а Чже Янь опять боялся, только теперь сказать прямо. О том, как ему тоже хочется все забыть, особенно свой крик, свое неистовое желание защитить сестру, только раззадорившее убившего ее монстра. И осознание того, что он сам, феникс Чже Янь, до сих пор не знает, как выбрать между вечной дружбой и вечной любовью. И возможен ли он вообще, такой выбор. Но он боялся забывать, пока помнит его друг. А сейчас, когда Мо Юань лучше всех знает, что от пережитого ему и смерть не поможет, на что он решится? Чже Янь две луны не знал, как уберечь Бога Войны от себя самого, и пока носился с этим незнанием, Мо Юань умудрился влезть в ловчую яму безо всякой посторонней помощи. - Вы просто могли прийти ко мне, - закатил глаза Дунхуа. – Прийти и поговорить. Словами. Через рот. Если это так сложно – можно было написать мне письмо, вы оба грамотные, я бы даже сказал, чересчур. Ты, кстати, эту возможность еще не упустил, так что наверстывай. И вставай давай, чего расселся? Только полностью наивный или потерявший способность мыслить мог поверить, что свадьба способна отвлечь бывшего Владыку Всего и Вся, Разом и По Очереди, от происходящего. Хотя история о находке в Киноварной пещере и прочем, что было после, его удивила. Он даже брови приподнял и переносицу потер, отчего Чже Янь окончательно пришел в себя. - Не могу понять, как я раньше не догадался, не увидел, - покаялся феникс. – Я же просто хотел отследить, куда она сбегает, чтобы не попалась ненароком, для этого подсунул ей эти шпильки, потому что… а, сам понимаешь! Дицзунь кивал и слушал, слушал и кивал. И, разумеется, понимал. - А увидел их двоих и как молнией в темечко – озарение! И как я ее не узнал, скажи мне? - Просто никто не могу подумать, что такое бывает. Чудо же? - Чудо, - согласился феникс. Он был целителем слишком давно, чтобы не понимать, как редки чудеса такого рода. Потому что редки силы, порождающие их. Горькая, страшная, но истинная любовь одного, сохранившая в сердце частицы чужой души – и истинная преданность ученика своему учителю, собравшая воедино не только душу Мо Юаня, но и ту, что он бережно, неосознанно хранил внутри себя целую вечность. - С Мо Юанем ты поговоришь, - тон, которым Дунхуа это сказал, возражений не предусматривал. - Я его очень сильно обидел. - Нет, - Цзунь остановился, так неожиданно, что идущий позади феникс вписался в спину в алом свадебном ханьфу. – Он не обиделся. Он думает, что все эти годы ты винишь его в убийстве Вэнь-эр. Просто он прежде боялся узнать это наверняка и как младенец радовался каждому твоему появлению. Даже пить научился, чтобы тебе угодить. А теперь знает. Молодец, братец Янь! Словно бездна разверзлась под ногами Чже Яня, он пошатнулся и, если б не Дунхуа, рухнул бы. Тот ухватил его за плечи, тонкие пальцы с чудовищной силой впились в кожу. - Он же не знает, как ты трясешься над ним, как боишься, что он опять с собой что-нибудь эдакое сотворит или куда-нибудь влезет, - довершил Цзунь безжалостно, глядя в глаза. – А вот если бы вы, идиоты несчастные, сразу выяснили, кто что чувствует, глядишь, все было бы куда проще. И сейчас, и раньше. Взрослые же, а ведете себя как… слов нет! Отпустил его, развернулся и размашисто пошел вниз с горы. Зачем пошел, если мог просто исчезнуть? Чже Янь не знал, стоял, хватал воздух ртом, будто утопающий. - Ну! - долетело издалека. – Ты прирос к земле, что ли? Шевели крыльями! Бай Цянь, Семнадцатый ученик Бога Войны Если растешь с четырьмя старшими братьями, то навык вовремя исчезать, когда у них случается серьезный разговор, крайне полезен. Порой лучше не слышать того, что братья могут друг другу наговорить. Именно по этой причине Бай Цянь благоразумно выскользнула из пещеры. Ей тоже требовалось время, чтобы отдышаться после откровений Наставника. Как-то неожиданно всё вышло, думала обескураженная лиса, меряя мелкими шагами небольшой пятачок вытоптанной земли у самого входа. Понятно, что бессмертные становятся богами не потому, что гуляют за ручки и любуются цветущими деревьями, их путь к вершинам духа ведет через нечеловеческие страдания, но Мо Юань-то... Как же так?! Или это нерушимая временем власть судьбы заставляет братьев, чьи рождения разделены тысячелетиями, совершать одинаковые ошибки? От этой мысли пробирала дрожь. Хоть дергайся, хоть сиди смирно, а наступит миг, когда в твоих руках окажется чья-то жизнь, чья-то вера... или такая ерунда, как ее глаза. Будучи смертной женщиной, она могла хотя бы роптать на несправедливость Небес, но когда ты уже здесь, то кому пенять? А? Она запрокинула голову, разглядывая облака над горами и собираясь с мыслями. Вот только окончательно сформулировать все претензии к мирозданию девятихвостой лисе не дали все те же Небеса, а точнее некоторые их представители. - Указ Императора! Указ Императора! Слушайте все! Голос свой Великий Распорядитель Ба Шань определенно позаимствовал у самого голосистого из зазывал в винную лавку. Бррр, даже дребезжание такое же мерзкое. А внешность — у зануды Пу Хуа, главного небесного моралиста. Эти длинные седые брови, бороды и кудри очень любили отращивать премудрые знатоки даосизма, негласно соперничая, кто выглядит старше. Однако порой столь ожидаемая ими старость приходила, забыв по дороге здравый смысл. В случае же с Ба Шанем потерялись сразу все, зато первым явилось непомерное честолюбие. - Император Небес повелевает Богу Войны Мо Юаню явиться во Дворец для допроса. Немедленно! – еще бы ножкой топнул для убедительности и было бы совсем хорошо. За спиной Ба Шаня в две шеренги построились воины Двора Пурпурных Облаков — места, где небесные обитатели подвергались наказаниям. На Бай Цянь их холеный и откормленный вид действовал, как укус овода на стреноженного коня. - И в чем же обвиняет Император моего Наставника?! - взбрыкнула она. Ба Шань окинул высшую богиню-лису взглядом полным глубочайшего пренебрежения, какого, по его мнению, заслуживала жена величайшего ничтожества Небесного Племени — бывшего Наследного Принца Е Хуа. По доброй воле отказаться от власти, от титула, от самого пребывания в Небесном Дворце мог только конченый неудачник. Жена неудачника — еще более презренное создание. - Не твое дело, богиня Бай Цянь. Император Небес, - он воздел руки в величайшем уважении и склонился перед упоминанием Повелителя, - разберется, он справедлив и милосерден. Что ж, с императорскими милосердием и справедливостью – особенно с ней! - Цянь-Цянь познакомилась на собственной тогда еще смертной шкуре. И едва ноги унесла от тяжести небесного милосердия. С того дня, как она швырнула к подножью трона Су Цзинь, лиса не ступала на перламутровые полы Небесного Дворца, даже чтобы почтить свекровь со свекром. Словом, отношения у Цянь-Цянь с семьей мужа оставались весьма непростыми, а сейчас имели все шансы ухудшиться. - Передайте Императору, - бывшая Наследная Принцесса Небес обошлась без уважительных поз, все равно никто не поверит, - что расследование уже ведется и с его итогами он будет своевременно ознакомлен. Пусть Его Величество наберется терпения. А чтобы до Ба Шаня дошло, что ему здесь не рады, Бай Цянь развернула свой знаменитый на все миры веер. На расписном полотнище, украшенном очень достоверным изображением горы Куньлунь, собирались грозовые тучи. - Ты угрожать мне надумала, лиса? - С чего бы? Погода нынче жаркая. В свое время пещера Яньхуа была выбрана не только за уединенное расположение, и не за один лишь прекрасный вид вокруг, а еще и потому, что рядом с ней удобно держать оборону перед превосходящими силами противника. На заросшей цветами полянке любой незваный гость с дурными намерениями оказывался как на ладони, а у веера Нефритовой Чистоты сила маленькой армии. В умелых руках — страшное оружие. Руки же высшей богини Бай Цянь считались весьма умелыми. - Есть подозрение, что высший бог Мо Юань совершил жестокое убийство невинных духов, на что указывают некие важные улики. Небесное племя требует справедливости и соблюдения законов. И никому не избежать заслуженного наказания - ни низшему духу, ни высшему богу, ни слуге, ни принцу! На том зиждется Девять Небес, Восемь Земель и Четыре Моря! Ох, и зря же он это сказал, очень зря. С некоторых пор, особенно с момента вынесения приговора кое-кому, убившему четырех Тварей с Инчжоу, к законам небесников у Бай Цянь имелся целый ряд претензий, потому самозабвенный Ба Шань только что наступил ей своими речами на все хвосты сразу. - На Небесах не протолкнуться от бессмертных с мечами, а вину возложили на того единственного, кто хранит покой Шести царств. Ничего не знаю и слушать ничего не хочу! - отрезала Цянь-Цянь и приняла позу, означавшую среди взрослых лис, что плевать с самого высокого холма Цинцю ей на любые приказы - уперев руки в бока. - Стража! Уберите лису с дороги! Дернулся только самый юный из стражей, тот, который не слышал про грандиозные побоища во дворце Си-у, учиняемые в её бытность женой Наследного Принца. - Я — голос Императора и это приказ! – взвизгнул Ба Шань совершенно недостойно звания Распорядителя. Солдаты переглянулись. Распорядитель кричал громко, был влиятелен, а против них всего лишь какая-то лиса, да дворцовые сплетни. Кто-то шагнул первым, за ним – второй… И Бай Цянь призвала свои старые доспехи, оставшиеся от битвы с Призрачным воинством. Что такое семьдесят тысяч лет для брони, выкованной в подгорных кузнях Куньлунь? Она только крепче стала. Взметнулся за спиной высшей богини снежно-белый плащ с морозными узорами, и даже самому непонятливому из воинов, чьей непыльной работой до сих пор была только охрана сломленных виной узников, яснее ясного стало - шутки кончились. Женщина, заслонившая им вход в пещеру, шла на битву с демонами тогда, когда их еще на свете не было. Семнадцатый многообещающе улыбнулась, глядя как на полотне веера расцветает первая молния. Она Призрачного Владыку Цин Цана не испугалась, зачем ей бояться кучки дармоедов, возомнивших себя ровней? - Веселимся и без меня? Нечестно, Семнадцатый. Чэнь Цю материализовался рядом уже такой как надо: в приподнятом настроении, именуемом среди остальных учеников «держите меня девятеро». Во-первых, «девять» — число совершенное, а, во-вторых, именно столько обычно и требовалось, чтобы удержать Пятнадцатого от драки. Ученики с Куньлунь только выглядят скромными и смиренными юнцами. И милые белые ленты в волосах мальчишек, когда все они, обманчиво безоружные, становятся живой стеной между их Учителем и теми, кто явился не зван и не ждан, не должны вводить в заблуждение. А кто заблуждается, тот сам виноват. Прибывшие вместе с Чэнь Цю новые подопечные Наставника встали за старшими, вместо не полагающегося им по юности лет оружия наставив на первого в жизни неприятеля метлы да лопаты. - Старикашку бить будем? - спросил Пятнадцатый громким шепотом, чтобы никто не прослушал. - Кто тут старикашка?! Благородные черты Ба Шаня поплыли, лицо пошло бурыми пятнами, а белые кудри как-то странно пожухли. Но Чэнь Цю родился во время ледяного урагана, ему было все равно, кого бить, лучше спланировать драку до её начала. Стратегия называется. - Или только жирным наваляем? – уже в полный голос уточнил он. - Подождем, братец, - процедила Цянь-Цянь. - Еще не все обозы подтянулись на поле сражения. - А кого ждем? - Того, кто покрупнее. Слишком хорошо лиса успела изучить повадки деда своего мужа. - Девять, восемь, семь... - Ты чего это, Сы Инь? - Обратный отсчет веду, что ж еще? Ты, главное, помни, нам надо продержаться до прихода... три... - Чьего прихода? - Владыки Дунхуа... два... - Ох ты ж! - Ага. Один. - Наглость! Вопиющая наглость! - прогремел глас нынешнего Повелителя Девяти Небес, Восьми Земель, Шести Царств и Четырех Морей, явившегося, ни много ни мало, во главе целого войска. «Вот и капец цветочкам», - вздохнула Цянь-Цянь, когда на её поляне, ухоженной и оберегаемой, не осталось ни пяди земли, свободной от солдатских сапог. Такую красоту вытоптали! Мо Юань, Бог Войны Хриплый голос звучал под сводами пещеры Яньхуа, смешивался с тусклым светом крохотной лампы, монотонный, потому что любое чувство Е Хуа сейчас непосильно. Мо Юань сидел прямо, не глядя на брата – но видел его, как стену перед собой. Испарину на лбу, пальцы, вцепившиеся в край одежды, так что чешуйки кольчуги вошли под ногти. Никакая физическая боль не сравнится с той, что испытывает говорящий подобное. Этот голос, эту муку Мо Юань помнил будто все случилось вчера, потому что они были его собственными, идеальное отражение, неотличимое, как их лица. Рассказ закончился, голос стих, и молчание, давно пытавшееся влезть под своды Яньхуа, прокралось внутрь и затаилось в тенях. Мо Юань не дал ему шанса. - Никогда не думал… Она простила? – Он никогда не думал, что Сы Инь сможет стать жертвой, не меча в бою, не вражеской воли, а того, кому подарит свое сердце. Выдох и вдох, почти всхлип. - А разве Семнадцатый ученик может такое простить? – никто из них не знал ответа. – Она просто дала мне шанс… Но если ты хочешь знать, простил ли я себя… - Я знаю, что нет. Это невозможно. - Невозможно. Недопустимо. Не случится никогда. И даже если она простит… Е Хуа подхватил мысль Мо Юаня как свою. - И даже если она простила, то сделанное мной всегда будет если не между, то рядом с нами. И если она не видит его, или не хочет видеть, если она… Это решение жертвы, старший брат, - он резко повернулся к нему, ухватил за локоть. Помимо воли Мо Юань заглянул в свое отражение, идентичное как снаружи, так и внутри. – Мы с тобой должны помнить только то, что данный нам шанс – не второй. Единственный. И ты должен знать… как знаю я… Он мог не продолжать, но Богу Войны хотелось услышать, потому что заткнуть уши было бы непростительной слабостью. - Пока ты помнишь, твое наказание вечно. Оно закончится, только когда забудешь. Окончание фразы позвучало ударом гонга, знаменующего начало казни, голосом Цзуня, который ее и сказал, в унисон с голосом младшего брата. И, помимо воли, он вдруг вспомнил Чже Яня и его эликсир забвения. Шанс освободиться с привкусом воды из лужи, созданный лично для него тем, кто никогда его не простит. Шанс, которым он никогда не воспользуется. Милосердие преданных, разве он, Мо Юань имеет право на него? - Но если забыть, то что остановит от совершения нового преступления? – эхом закончил Мо Юань. – Ничто и никто. Потому что остановиться можно только самому. А чтобы остановиться, нужно помнить, как будто все было только вчера. - Вина – цепь, удерживающая зверя внутри нас. Мы ведь не идеальны, - с горечью довершил историю Е Хуа. - Мы не идеальны, - с печалью согласился Мо Юань. Свои цепи он сковал из ста трех жизней жертв чужого равнодушия, жестокости, ненависти, из вырванных кишок и сломанных пальцев, выколотых глаз и отрубленных голов, из разорванной утробы, потерянных детей, яда и голода, из ночей и дней, полных крови, пепелищ и пожарищ, из сотен тысяч перьев, синих и золотых, из желтой пыльцы цмина и горечи пижмы, из слез, пролитых и непролитых… но стоит начать забывать, и, сколь ни были бы крепки звенья цепей, ржа разъест их, выпуская наружу чудовище, жаждущее причинять страдание. Из чего выкованы твои цепи, Е Хуа? - Мне так жаль, брат, - лежащая на его локте рука вдруг сжалась, словно поддерживая от внезапного падения, в голосе, ничем не отличимом от его собственного, он услышал понимание. Мо Юань кашлянул. - А… А про какое тело говорил Семнадцатый? – страдающей паранойей Бог Войны внутри него пробудился, как водится, совершенно некстати. - Тело?! Ах, тело… Неожиданный шум снаружи отвлек обоих, Е Хуа настороженно склонил голову – и резко поднялся. Черный Дракон, вторая ипостась, наделяли его куда более тонкими чувствами, чем были у не имеющего иного облика старшего брата. - Вот сейчас и узнаем. Вэнь-эр Она металась по хижине, одновременно пытаясь собраться и остаться. Прошлое явилось не одно, прошлое привело за собой осознание вины за принятое решение, за сделанное и не сказанное, за все, что было и будет. А еще стало так страшно, словно Охотник уже нашел ее или, что хуже, брата. Потому, когда дверь распахнулась и на пороге возник кто-то высокий, она, пискнув, просто бросилась в угол в нелепой попытке спрятаться. - Здравствуй, Вэнь-эр, - этот голос, когда-то разносившийся по всем Девяти Небесам от края до края, Чже Вэнь узнала бы даже без памяти. Голос, взгляд, белый шелк волос и сильную спокойную уверенность, такую древнюю, что более юные существа не отделяли ее от силы целого мира. А для нее, как и для сотни других, кого не осталось, его сила всегда была тем особенным - домом, стеной и опорой. Очагом для огня. Их огня. Когда он шагнул через порог в маленькую хижину, она просто рухнула к его ногам, вцепилась в край одежд и зарыдала, взахлеб, как маленькая обиженная девочка, с соплями, слюнями и судорогами. А Владыка Цзунь-ди, бывший повелитель всего и вся, опустился рядом с ней на пол, обнял и спокойно позволил обслюнявливать ему рукава и подол, сколько влезет, как позволял вечность назад, когда она и вправду была совсем маленькой девочкой, слабым пушистым птенцом. - Ты плачь, плачь, - словно услышала она, а может, он и вправду повторил эти слова, те самые, что в детстве успокаивали ее лучше любых утешений. Плачь, и пусть со слезами уйдет и страх, и гнев, и ненависть на предавших. Пусть, вон, у тигра болит, что ли… И только когда поток иссяк, а сама она высморкалась и умыла опухшее от рева лицо, он спросил, опуская как, откуда и почему: - И что ты собираешься делать дальше? Подразумевалось – сколько она еще будет рассказывать брату сказки про все на свете, включая себя. И что лично он видит ее такой же, какой она была, и хорошо если была перед самым концом, а не девчонку, только научившуюся держать палочки. Потому что, Вэнь помнила это очень хорошо, его могущество позволяло совершать невероятное. И уж точно видеть через любые маски и лики. А что делать дальше, она, кстати, еще и не придумала. А про то, что придумала, рассказывать вдруг стало неловко. Ненависть и месть вдруг замолчали и спрятались, стесняясь этого взрослого – и такого знакомого! – Владыку Цзуня. Который явно знал про все содеянное ею, но ни словом не намекнул, что осуждает. Притихший на миг огонь вновь полыхнул, обжигая душу. И видимо что-то отразилось на лице, в глазах, потому что Дицзунь улыбнулся горько-горько. - Он был наказан. И она сразу поняла, кто это – он. Вскинулась, крикнула: - И кто же его наказал?! Потому что наказание от Желтого императора было бы издевкой, а судя по лоснящемуся цветущему виду – его! – император и наказывал. - Я. Короткое простое слово обрушилось лавиной и погребло под собой клокочущую ярость. А Владыка продолжал, тихо, почти шепотом: - Твой брат. Он сам. Мы все себя наказали, и каждый – друг друга. Но нашей вины не искупить и содеянного нами не исправить. Она замерла, пытаясь спросить, а он-то и ее брат – они-то что ей сделали? Она же помнила, последнее перед тем, как… Темноту и гнев, накрывшие Небесный Дворец. Замерших на его пороге Небесного Отца – босого крестьянина в простой одежде из конопляного полотна, и Владыку Цзунь-ди в белых доспехах, юного и полного безграничного гнева. Если верить рассказанному о том, что случилось позже, предвечный, изначальный и непобедимый Хуан-ди не выиграл в битве за уничтожение кланов Фэн и Хуан. Вот только его там не было, его… - Как же вы узнали, что он сделал? – нужный вопрос не прозвучал, и Вэнь задала другой, горький, горче настоя из пижмы. - Мо Юань сам нам рассказал. О том, как выбрал. Сначала учителя. Потом – друга. Когда понял, что первый выбор был неправильным, а второго просто не могло быть, когда увидел, что случилось с тобой, он все-все понял. Мы все тогда поняли. Он на миг закрыл лицо ладонями, уставший от тяжести мира, что нес на себе. - Наверное это прозвучит страшно, но, когда внутри борются такая любовь и такая дружба, любой выбор станет предательством и преступлением, - горечь этих слов поражала в самое сердце, напоминая, что Вэнь тогда тоже… почти выбрала, просто не успела сказать вслух. – И отказ от выбора – тоже. Она сидела рядом, отвернувшись, прячась от его взгляда. Сколько бы не минуло времени, что бы не случилось, пока она была мертва, но Владыка Цзунь-ди до сих пор был необъяснимо милосерден – и в то же время, подумала Чже Вэнь, неотвратимо суров. - Ты считаешь, что наказание было достаточным? - Не знаю. Но мое было долгим, страшным и жестоким. А то, что он выбрал для себя сам, до сих пор так и не закончилось. И закончится ли оно, не знаю даже я, - первородные боги не умеют лгать. Наверное, во всех мирах и под всеми Небесами лгать не умеют только они. Владыка вдруг отвлекся, покопался в рукавах и вытащил круглый пирожок со сладкой фасолью, который всучил ей, словно она и вправду все еще была мелким птенцом. Сладкое успокаивает, вспомнила Вэнь слова Старшего брата, вгрызлась в мягкую вкусную начинку. - Брат сказал, что ты женишься, - совершенно непоследовательно пробормотала феникс. – Это правда? Она красивая? - Угу. Оба раза. - Добрая? Владыка задумался. - В целом… - И готовит, я смотрю, хорошо, - пирожок закончился и пришлось облизывать пальцы. - Готовит не она, - наивная попытка смутить Объединившего Миры провалилась с треском. – Это мой будущий зять. Фэнцзю, признаться, готовить совершенно не умеет, в некотором смысле это такой талант. Да от одной мысли пустить ее на кухню… И тут он, внезапно, все же смутился. Видимо, от этой самой мысли. Потому опять полез в рукав и вытащил второй пирожок. - Держи, - всунул угощение ей в руку, поднялся. – Не знаю, о чем и как ты собираешься говорить с братом. Но вмешиваться в ваш разговор не буду, тут даже ты не проси. А с Мо Юанем… только тебе можно решать, я же не встану ни на чью сторону, Вэнь-эр. И эти слова о том, кто, как она знала, был ему ближе родного брата, сказали Чже Вэнь все, что не было сказано. Кто бы ни придумал ложь во спасение, но это точно был не Владыка. - Охотника оставь мне, Вэнь-эр, - Владыка обернулся на пороге, и девушка вдруг увидела Дунхуа таким, каким знала, словно на миг смогла, подобно ему, глядеть сквозь любые маски и лики - юным и полным безграничного гнева. А потом дверь хижины вновь распахнулась. Увидев замершего на пороге Чже Яня, бледного, с дрожащими руками, Вэнь, которая надеялась, что выплакала все, вдруг опять зарыдала, на этот раз не от горя, а от осознания чуда и возвращения домой. Бай Цянь - Это — мятеж, высшая богиня Бай Цянь? - сурово спросил Император. Она отдала бы пятьдесят тысяч лет культивации, чтобы нахамить ему в лицо, спросив: «А на что это похоже, Повелитель?» Но слово «мятеж» слишком опасное, что в Смертном Мире, что на Небесах, чтобы так рисковать. Ни там, ни здесь за него по головке не погладят. Да и время еще не пришло. - Нет, Повелитель, недостойные мы бы не посмели, - ответила лиса, не дрогнув ни единым мускулом на лице. - Но святой долг учеников с горы Куньлунь - не позволит навредить нашему Наставнику. Учитель на день… Он не дал ей говорить. - Здесь не гора Куньлунь. - Гора Куньлунь там, где Мо Юань. От таких слов Император выпучил глаза от изумления, а у всех остальных наверняка дыхание сперло. О, Владыка, она все-таки нахамила Самому! Она это сделала! - Что? Что ты сказала? – вякнул позабытый Распорядитель. - Учитель, который тысячелетиями стоял на страже покоя и мира всех миров, не мог никого убить беззаконно. Вам это известно лучше всего, Повелитель. Проявите же мудрость! - воскликнула Бай Цянь. Ученики Куньлунь в едином порыве опустились на одно колено, как это делают не ученые, а воины, и выкрикнули хором: - Проявите мудрость, Ваше Величество! Мудрость? Как же! Но Император не собирался сегодня быть мудрым, только непоколебимым и беспристрастным. Бай Цянь не зря столько тысячелетий зубрила тактику и стратегию искусства войны, и понимала - Император уже всё спланировал, направив удар на Мо Юаня. Ну, в самом деле, кто всерьез станет подозревать Бога Войны в мелком убийстве! Зато такое подозрение – отличный повод сбить спесь и прижать к ногтю непокорного Е Хуа. Ему не могли не донести, что братья в последнее время сблизились, и у опозорившегося мальчишки появился могучий союзник, а значит внук снова стал набирать политический вес. Этому следовало положить конец, потому мертвый садовник всего лишь удобный предлог для подавления инакомыслия. Очень удобный предлог, захочешь, но лучше не придумаешь! Император уже нахмурился и явно собирался было начать клеймить и метать, Ученики сомкнули ряды, но... Тут пришли лисы! И испортили весь пафос. Да что там говорить, они испортили всё! Небесам известно, а Бай Цянь куда лучше, чем Небесам, что, когда приходят лисы, любые планы идут кувырком. А если лис много, то случаются только балаган, конфуз, кавардак и прочая суматоха. Везде будут носы, усы, хвосты, много хвостов, в каком бы облике лисы не находились. И никто во всей Вселенной не сможет этому помешать, даже Император. Лисы были бойкие, очень нарядные, безупречно вежливые и страшно занятые. Они совершили почтительный поклон и заговорили все разом, практически одновременно. - А мы в Цинцю не ждали столь скорого и высокого визита, и не успели как следует подготовиться, - громко переживал Лисий Король. - Как же без официальной церемонии встречи? Не знаю теперь, что и делать. Стыд и позор, народ Цинцю! Позор на мою голову! Опозоренным отец, впрочем, не выглядел. - Вообще-то у меня свадьба! - возмущался Бай И. – То есть не совсем у меня, но я дочь замуж выдаю. - Мы забыли пионы! - заполошно пищала его жена. - Мы пионы забыли! - В коробе с лентами твои пионы. Не морочь мне голову, женщина. - Нет там ничего, я уже смотрела! - Значит, не там смотрела! Лучше скажи, куда ты положила… тьфу, кто видел жениха? - Гляди, А Ли, в этой пещере твоя мама спасала тело твоего дяди Мо Юаня, - не обращая внимания на окружавшее их войско, громко и вслух рассказывал Четвертый брат Бай Чжен сидящему у него на плечах А Ли. В одной руке у правнука Императора была палочка с засахаренными яблочками, в другой - свадебная дуделка. И его буквально распирало от впечатлений. - Дядя Бай Чжен, а можно я дуну? - спросил мальчуган, уже раз сто слышавший байку про пещеру Яньхуа. - Конечно дуй, у нас же свадьба. Чем громче дунешь, тем счастливее будет союз. Так что дуй как следует! А Ли дунул. От пронзительного воя все замолкли, но потом заговорили еще громче. - Да скажите же яснее, кто женится-то? Кого поздравлять? - кричал самый высокий из лис, настоящий богатырь с серебряными косами. - Первый братец! – вмиг превратившись из великого воина в маленькую девочку, завизжала Бай Цянь и повисла у него на шее. – Тин-Тин! Ты вернулся! Первенец Лисьей королевской четы родился, когда его мать и отец были молоды, а потому силы ему было отмерено столько, что хватило бы на трех великих лис. И по той же причине он выбрал странствия между мирами, Тропы и немыслимые приключения вдали от отчего дома. Но на свадьбу единственной сестры не мог не прийти. На ту, самую первую, со Вторым сыном Императора Небес, которая давным-давно сорвалась. - Не, я не понял, ты за другого пошла? И уже родила? А вот это мой племяш? - гудел Бай Тин. - Иди сюда, мелкий, я на тебя посмотрю. А Ли завизжал от восторга громче дуделки. У него внезапно образовался новый дядюшка, большой, красивый и очень-очень могучий. Освободившееся место рядом с Четвертым братом пустовало недолго. - Чжен-эр, а я тут новое заклинание придумал, - тихонечко поделился достижением Третий сын Бай Сю, и Бай Чжен мгновенно побледнел. – Нет-нет, это полностью безопасно, но нужно попрактиковаться. Пока э… - Мама не видит? - хихикнул тот. Красавец и тихоня Сю робко оглянулся. Лисья Королева как раз гладила взволнованную Фэнцзю по руке, и на свой третий источник великих проблем внимания не обращала. Это был шанс. - Сейчас-сейчас... Он достал из рукава свиток, развернул его и громко прочитал заклинание под названием «Лепестки нежно колышутся на теплом ветру», созданное, чтобы обезоруживать армии. Эффект был потрясающий. Армия, которую Император привел с собой, в полном составе, превратилась в ромашки. Целое ромашковое поле, от края до края. Все ахнули, даже Бай И, только по разным причинам. - Рука мастера, но теоретика, - восхитился Бай Чжен. - Нет, ромашки здесь совершенно не подходят! - возмутилась мать невесты. - Нам нужны пионы! - А это с ними надолго? – деловито поинтересовался Бай Тин. - Бай Сю! - привычно рявкнула Лисья Королева и погрозила сыну пальчиком. - Ну, мам... - проскулил виновник, пряча свиток обратно в рукав. Ученики с Куньлунь сбились в кучку за спиной Бай Цянь в робкой надежде, что их не затопчут. Или от восхищения. Замерший от восторга и увиденной мощи Чэнь Цю отмер и подергал Цянь-Цянь за рукав кольчуги. - Слышь, Семнадцатый, а вас в холмах всегда так весело? – получил утвердительный кивок и добавил. – Да Наставнику надо памятник ставить, во всю гору размером. Интересно, он знал, когда тебя в ученики брал? Бай Цянь снова кивнула. - Ооооо, - восхищенно протянул однокашник. Масштабы личности Мо Юаня в его глазах только что увеличились, минимум, на сто тысяч лет культивации. - Фэнцзю, я ж тебе куклу привез, - торжественно сообщил Бай Тин. - А ты чего в красном? - Спасибо, дядюшка. Я замуж выхожу, дядюшка. Только вот… Кукла была кроликом-девочкой в шелковой юбочке, из-под которой кокетливо торчал пушистый хвост. А Ли на радостях снова подул в дуделку. - Кто-нибудь видел жениха? И найдите уже эти пионы! – ни ромашки, ни дуделки, ни императоры не могли отвлечь Бай И от его жены и его главной проблемы. - Тьфу на вас! Это сплюнул от досады Император Небес, стоявший по колено в ромашках, и закрыл глаза. Прекрасная интрига, шанс, который выпадает не каждые сто лет, стремительно исчезал под напором хвостов, усов и носов. Е Хуа Они вышли, готовые ко всему, но их никто не заметил. Сначала за сомкнутыми в едином порыве рядами учеников с Куньлунь, потом – за бурлящим энтузиазмом его собственных родственников. И Е Хуа готов был себя за драконий хвост укусить, если последнее не было такой же политической импровизацией, как и явление Императора Небес. Это только тот, кто не знает народа Цинцю, мог решить, что Король действительно усовестился от ненадлежащего поведения стаи, а Королева озабочена лишь слезами внучки. Слезы внучка лить умела громко, надрывно и со вкусом, особенно если это зачем-то нужно ее единственной и неповторимой любви, и пусть сгорит со стыда тот, кто усомнится в уме и находчивости Бай Фэнцзю, достойной наследницы не только своего отца, но тетушки, дядек и бабки с дедом! Про Бай Чжена и говорить нечего, лично Е Хуа ни за что на свете не стал бы переходить дорогу Четвертому брату, верному как в дружбе, так во вражде. Ненавидеть тот не умел, для ненависти нужно время, а его шурин своим врагам не оставлял никогда. Иными словами, лисы пришли к Яньхуа не только потому, что им было любопытно – хотя, разумеется, было, и не только затем, чтобы защитить одну из семьи Бай, а вместе с ней ее мужа и мужниного брата. Главной целью шума, гама и прочего балагана было показать Императору Небес, что, во-первых, в Цинцю всегда стоят за своих горой, а, во-вторых, что его правнук А Ли и его внук Е Хуа, отныне и присно, неотъемлемая часть великой лисьей семьи. Лисы же умеют защищать свои семьи как никто. И если, случайно, к семье прибьется Бог Войны, ему тоже найдется место у лисьего очага и в лисьем сердце. Ну и, само собой, что это ужасно неприлично, и крайне неподобающе, просто плевок в устои – использовать страшную смерть для вопиюще идиотского обвинения великого защитника Небес, а все вместе – для гнусной дворцовой интриги. Император только что прилюдно потерял лицо, что ему лисы в красках и расписали, демонстративно не обращая ни малейшего внимания на Небесного Повелителя. - Видишь, - шепнул он брату, разглядывавшему происходящее с исключительным изумлением. – Сколько у тебя сторонников. Сколько тех, кто будет стоять за тебя до последнего перед кем угодно. Мо Юань не ответил, но Е Хуа и не требовалось. Может, Дицзунь прав, и они не похожи, но чувства своего близнеца он понимал без слов. - Какое прекрасное собрание! – хоть в мыслях помяни Владыку, и он тут как тут, особенно величественный в алом свадебном наряде. И не один. Возлюбленная Бога Войны действительно была прекрасна, ее красота поражала не хуже меча. Брат пошатнулся, Е Хуа, непроизвольно, не осознавая, что делает, шагнул вперед, заслоняя его собой. Нет, он его не оправдывает, но и одного не оставит. - И какие ромашки! Бай Сю, твои? – Дунхуа оглядел поле перед пещерой, усыпанное белыми блюдцами цветов. Перевел взгляд на Небесного Императора и с безупречно-отмеренной долей приятного удивления поинтересовался. – Повелитель! Какая неожиданность! И что же привело вас в столь отдаленные от Дворца места? Дед рта раскрыть не успел, как вылез старый гнус Ба Шэнь. - Есть подозрение, что высший бог Мо Юань совершил жестокое убийство невинных духов, на что указывают некие важные улики! Мгновенная тишина воцарилась на поляне, глубокая и угрожающая. Дицзунь стремительно повернулся к Распорядителю и… - Какая грандиозная чушь! – рявкнул Чже Янь, которого на общем фоне никто не заметил. Выступил вперед, пылая, причем не только гневом. – Мой друг не способен на такое! - Разумеется не способен, - Лисий Король внимательно взглянул на фениксов, перевел взгляд на Императора. – И, разумеется, это не он. Я уже видел подобное, давно, когда был ребенком. Вы вряд ли помните, Повелитель. Но я полагаю, что Охотник вернулся. И тут Мо Юань исчез.