Marauders

      Ремус Люпин       — Ремус!       Он выходил из Большого зала, как услышал голос Эшли.       — Привет, — он ее слегка приобнял и поцеловал в щечку, сразу смутившись от взглядов других студентов.       — Идешь в библиотеку? — спросила Эшли, показав на книги в его руках.       — Да, следующая неделя зачетная, надо подготовиться…       — Можно с тобой? — тут же спросила она, — обещаю, я не буду мешать! Рядом посижу, почитаю трансфигурацию.       Эшли так обворожительно улыбнулась, кокетливо похлопав глазами, что у Ремуса и мысли не возникло ей отказать, даже если бы она собралась ему мешать.       — Ты ведь знаешь, я всегда рад твоей компании, — ответил он, позволяя ей взять его под руку, и направляясь в сторону библиотеки.              Эшли даже учебник не успела раскрыть, начала рассказывать о своей подружке, которая все еще — о, ужас — не купила платье на рождественский бал. Рассказывала долго и в мельчайших подробностях, в каждом предложении используя слово «бал». Ремус понимал, к чему она клонит. Он все еще не пригласил ее. Он сам не знал, почему тянет с этим вопросом. Ведь он хочет пойти с ней, и знает, что она ждет от него приглашения.       Отбросив все лишние сомнения в сторону, он дождался, пока она закончит очередную мысль, и произнес на один дух:       — Эшли, я давно собирался у тебя спросить, ты не хотела бы пойти со мной на рождественский бал?       — Конечно, Ремус! — Эшли тут же засияла ярче солнца. — А я все жду, когда же ты меня пригласишь! До бала пять дней осталось! У меня платье давно куплено, и прическа продумана, а ты все не приглашаешь! — она хоть и говорила с легкой укоризной, но выглядела счастливой.       Ремус облегченно выдохнул, а Эшли начала размышлять, кто же в этом году приедет в качестве приглашенного артиста.       — Вам на собрании старост наверняка говорили, кто будет выступать? — спросила она и умоляюще сложила ладони. — Признайся, Рем, пожалуйста! Я иначе умру от любопытства.       — Нет-нет, нам строго-настрого запретили рассказывать, — ответил он, с трудом скрывая улыбку и пытаясь сохранить серьезное выражение лица.       Эшли громко ахнула и вцепилась ему в руку, приблизившись.       — Ты знаешь, Ремус! Прошу, расскажи.       — Не могу, — он помотал головой, хотя уже чувствовал, что начал сдаваться. Он готов был рассказать самую страшную тайну, лишь бы видеть ее довольное лицо.       — Это Ирвин Уорбл? — спросила она с горящими от восторга глазами. — Или Лоркан д’Эат? Или коротышка Бордман? — предположила она, похихикав. — Или, может быть, снова пригласили «Sărut»?       — Не угадала, — сказал Ремус, и, понизив голос, добавил: — Но была близка с первым именем.       — Мерлин, неужели пригласили Селестину Уорлок? — пролепетала она, еще сильнее прижимаясь к нему.       Ремус кивнул, с улыбкой глядя на ее восторженное лицо.       — Это же звезда первой величины! — прошептала она.       — С ней еще будет хор, состоящий из ведьм-банши.       — Обалдеть…       — Только, Эшли, обещай, что никому не расскажешь. Это большой сюрприз.       — Обещаю, — она усердно закивала головой. — Даю слово, никому не расскажу. Хотя не представляю, как я буду носить в себе эту тайну. Меня уже просто распирает всем рассказать!       — Уверен, ты справишься, — улыбнулся он. Ремус знал, что ей хоть и будет тяжело не рассказывать подобный секрет подружкам, но если уж она пообещала, то слово сдержит.       Эшли мечтательно вздохнула, перебирая вслух все известные ей песни Селестины Уорлок, отмечая самые любимые, и выражая надежду, что она споет именно их.       — Ну надо же, Селестина Уорлок… мы увидим настоящую легенду, — протянула она, с улыбкой на лице. — Моя мама хоть и магла, но она тоже очень любит ее послушать.       Эшли вдруг напряглась и выпрямилась.       — Кстати, Ремус, а чем ты будешь заниматься в рождественские каникулы? — спросила Эшли, хватаясь за кончик своей косы.       …о нет.       Ремус уже выучил наизусть все ее привычки, и если она только тянется к своим волосам — жди беды. Или как минимум непростого разговора.       Ему хватило лишь немного прислушаться к исходящим от нее эмоциям, чтобы отчетливо уловить нервозность. Ремус не понимал, с чем это может быть связано. Еще мгновение назад она была совершенно расслаблена.       — Рождество я встречу с отцом, — ответил он, не уточняя, что рождество он встретит в глубоком подвале под десятью замками и защитными чарами, так как на эту ночь выпадает полнолуние. — А в каникулы, наверное, встретимся с друзьями. Обычно мы собираемся у Джеймса…       Как только Ремус это произнес, он вдруг сообразил, что, вероятно, в этом году они и не встретятся. Джеймс позвал на каникулы Лили к себе в гости, и наверняка планирует провести все праздники с ней. И Ремусу бы не хотелось им мешать. Сириус, скорее всего, и на шаг не отойдет от Софии. И Ремус более чем уверен, что эта парочка займется осквернением поместья в Блэкпуле. А Северус явно будет возле матери все каникулы. Да и с Белби, наверное, захочет увидеться.       На него неожиданно нашла легкая грусть. Предыдущие пять лет в рождественские каникулы они всегда собирались у Поттеров на несколько дней. Это стало своеобразной традицией. И было грустно осознавать, что этого уже не случится.       Разумеется, все рано или поздно заканчивается… мы повзрослели, изменились. Не удивительно, что все предпочтут провести каникулы со своими девушками…       — Мы могли бы тоже встретиться, — Эшли вырвала его из раздумий, сжимая его руку и привлекая внимание. — Погуляли бы по Уиндермиру. У нас там очень красиво, потрясающая природа. Правда, зимой туристов много. Хотя, вообще-то, их круглый год много. Зато зимой работает несколько ярмарок! Жаль не удастся посмотреть чудище, оно редко появляется на поверхности озера. Но можно посмотреть Камберлендские горы, там, между прочим, находится самая высокая точка Англии! Или сходить в Лейк-Дистрикт!       Эшли было не остановить. Она ему в красках описывала все красоты заповедника, поблизости от которого живет ее семья. Рассказывала о ярмарках, что проводят в их графстве, и что в прошлом году приезжали самые разнообразные волшебные существа, которых он больше нигде не сможет увидеть. И долго жалела, что не будет возможности взглянуть на чудовище, что живет в озере. Эшли и сама его никогда не видела, но свято верила во все легенды, что ходили в их городке об этом существе.       — Я думаю, это отличная идея, — сказал Ремус, когда она, наконец, закончила рассказывать.       — Правда? –на ее губах тут же засияла улыбка.       — Правда, — Ремус улыбнулся в ответ. Он и сам хотел бы встретиться с ней в каникулы, понимая, что за это время успеет по ней сильно соскучиться, а раз уж и все друзья будут заняты, то обстоятельства складывались как нельзя лучше. — Можно встретиться в Новый год…       — Будет здорово, если ты приедешь на пару дней ко мне, — выпалила она, не дав ему договорить до конца. — Мои родители приглашают тебя в гости, да и братья хотят с тобой познакомиться.       Вот и случилось то, чего он больше всего боялся. Знакомство с ее семьей. Это важный шаг для любого человека, а уж для него-то особенно. Ни одни родители не пожелают такого счастья своей дочери, как оборотня в пару. А если они продолжат встречаться, правда однажды всплывет. И ее семья его возненавидит.       Ремус покосился на Эшли. Он все еще не рассказал ей о своей болезни, хотя давно должен был сделать это. Он видел, с каким доверием она к нему относится, с какой нежностью смотрит. Он медленно влюблялся в ее ласковые прикосновения, в ее звонкое щебетание, в ее мягкие волосы, заплетенные в косы. Влюблялся в ее лучистую улыбку и сияющие глаза. Влюблялся в то ощущение тепла и уюта, что появляется в его душе рядом с ней. В ощущение легкости и света, что неизменно ее окружало. И, вероятно, он боялся лишиться всего этого. Боялся, что если расскажет ей правду, она не только отвернется от него, она будет смотреть с отвращением, будет жалеть обо всех поцелуях, что дарила ему, о времени, что провела с ним.       Ремус оправдывал себя тем, что он не заходит слишком далеко. Как бы ему ни хотелось стать ей ближе, во всех смыслах этого слова, он не заходил дальше нежных поцелуев и легких объятий. И надеялся, что она не будет питать к нему еще большего презрения и отвращения хотя бы потому, что он не воспользовался ею.       Временами у него мелькала безумная мысль: никогда ей не рассказывать о ликантропии. Он даже думал, что смог бы прожить так всю жизнь, это вполне реально — придумывать отговорку раз в месяц, объясняя, куда он пропадает. Уж что-что, а притворяться обычным человеком он научился идеально. Только вот обманывать ее доверие он вряд ли сможет. Кого угодно, только не ее.       — Что скажешь? — спросила она, заметно волнуясь.       — Я… я не знаю, Эшли, — ответил он.       Ремус был совершенно не готов к такому шагу. В основном потому, что перед этим необходимо было объясниться с Эшли и во всем ей признаться. А он оттягивал этот момент до последнего.       — Думаешь, я слишком тороплюсь? По-твоему, еще рано с родителями знакомиться? — затараторила она, смущенно покраснев и опуская глаза. — Просто… я о тебе в каждом письме родителям рассказываю. И ты им очень нравишься. И я подумала, что это отличная идея — познакомить вас. Но, может, и правда, еще слишком рано. Дело в том, что… ты мне очень нравишься, Ремус. Вот я и решила… почему бы и нет? Да и родителям будет спокойнее, когда они увидят тебя и поймут, какой ты хороший…       Он не мог видеть ее разочарованное лицо. У него сердце кровью обливалось, едва из ее глаз пропадали лукавые искорки. Это было выше его сил.       — Эшли, — он взял ее за руку, заглядывая в глаза, — Эшли, ты права. Полностью права. Я тоже думаю, что нам надо познакомиться.       — Ты не шутишь? — тихо спросила она, приподнимая уголки губ.       — Нет. Я тоже думаю, что нам пора познакомиться с твоими родителями.       И самое главное, пора признаться во всем тебе.       — Да, в эти познакомишься, а пасхальные каникулы все у нас проведешь! — воскликнула она.       Эшли, в состоянии полнейшей эйфории, начала строить планы не только на рождественские каникулы, но и на пасхальные, до которых было еще несколько месяцев.       Ремус слушал ее вполуха, больше переживая по поводу знакомства с ее родителями. Он не представлял, как себя вести в таких случаях, и что следует говорить. И старался не слушать внутренний голос, который говорил, что когда он признается Эшли в ликантропии, то знакомиться с ее родителями вообще не придется.       Она, очевидно, заметила его волнение, и тут же стала успокаивать.       — Если ты нравишься мне, то и родителям, без всяких сомнений, понравишься! Да и вообще, в мире, наверное, не существует человека, которому ты мог бы не понравиться? — произнесла она, и, не дав ему ответить, продолжила: — Единственная проблема может возникнуть с Эриком, он порой слишком рьяно меня оберегает, — Эшли мило сморщилась, впрочем, вполне довольная такой заботой. — Он будет строить из себя грозного брата, но ты не поддавайся на провокации.       — Я постараюсь, — улыбнулся он, не сводя с нее влюбленного взгляда.       Ремус и сам не заметил, в какой момент для него стало так важно видеть ее счастливое лицо. Как так получилось, что он не слышит голос разума, что требует или же порвать с ней, или же рассказать о болезни, полностью ослепленный ее улыбкой. Не понимал, почему вообще разрешил себе влюбиться в нее и сблизиться с ней. И почему тянет с важным разговором.              — Вы что тут делаете?! — воскликнула мадам Пинс, поднимая на них сердитый взгляд, когда они проходили мимо стойки библиотекаря. — Уже давно был отбой!       — Простите, мадам Пинс, мы так увлеклись Трансфигурацией, что потеряли счет времени, — Эшли невинно взмахнула длинными ресницами, состроив жалостливое лицо. Ремус, взглянув на это, простил бы ей все ее грехи. И даже мадам Пинс немного смягчилась.       — Ладно, — она поджала губы и кивнула им на дверь, — живо идите отсюда.       — Мадам Пинс такая строгая, — произнесла Эшли, когда они вышли в коридор. — «Давно был отбой», да колокол только что прозвенел! — улыбнулась она.       — А мы значит, «увлеклись Трансфигурацией»? — спросил у нее Ремус, расплываясь в улыбке. К учебникам они так и не притронулись, хотя провели в библиотеке несколько часов.       — Я, все-таки, мешала тебе, — она жалобно взглянула на него, взяв за руку, — а ведь обещала этого не делать.       — Пустяки, — отмахнулся он, — изучать основы детрансфигурации не так интересно, как тебя слушать.       Они остановились возле мраморной лестницы. Ремус потянул ее вниз, чтобы проводить до гостиной Пуффендуя, а Эшли потянула его в коридор, ведущий в западное крыло.       — Ты куда? — удивленно спросил он. — Ваша гостиная в другой стороне.       — Я хочу показать тебе кое-что интересное, — заговорщически прошептала она.       Ремус показательно взглянул на часы.       — Но уже и правда был отбой, — сказал он строгим голосом.       — Правила существуют для того, чтобы их нарушать, Господин Мародер, — Эшли лукаво улыбнулась, потянув его за собой.       Ремус поразился, как это он упустил в ней такую черту, как тягу к нарушениям правил. Он таких обычно за милю чувствовал. Но с нескрываемой улыбкой пошел за ней.       Он вдруг вспомнил, что Эшли рассказывала ему о том, что в западном крыле водятся гелиопаты, и понадеялся, что она идет показывать не их.       — Мы идем смотреть гелиопатов? — осторожно поинтересовался он.       — Не совсем, — ответила она, — как удалось выяснить, их можно будет увидеть только в мае.       Да-да, конечно. В мае.       — Что значит, не совсем?       — Немного терпения, Ремус, — она широко улыбнулась и ускорила шаг.       Эшли протиснулась в узкий проход, в который Ремус с трудом пролез следом. Он с удивлением отметил, что они с Мародерами тут не бывали и не знали об этом ходе.       Они оказались в темном, узком коридоре, в конце которого находилась круглая комната, с пола до потолка окруженная витражными окнами, сквозь которые пробивался тусклый свет.       — Смотри, — восторженно прошептала Эшли.       В воздухе витали едва уловимые красные искорки, которые отражались в окнах и создавали поистине волшебную атмосферу. Она аккуратно задела пальчиком один огонек, что тут же мягко отлетел в сторону, отбрасывая блики на ее лицо.       — Что это? — вполголоса спросил Ремус, затаив дыхание от окружающей красоты.       — Ксено и Пандора говорят, что это зародыши гелиопатов, — сказала она.       Вся магическая атмосфера тут же спала, и Ремус взглянул на Эшли, стараясь сдержать смешок.       — Они потом превратятся в пылающие создания, которые будут сжигать все на своем пути, — добавила она.       — Да, опасно держать таких в школе, — Ремус старался говорить серьезно, но ехидство все равно проскальзывало в голосе.       Хотя меня же держат…       — Ксено собирается написать письмо Министру, чтобы он подумал о том, чтобы приручить их и включить в свою армию, — сказала Эшли, взмахивая рукой и заставляя огоньки разлетаться в разные стороны.       — Армию… гелиопатов?       Эшли на него посмотрела, слегка сдвинув брови.       — Ты мне не веришь?       — Тебе-то я верю, — сказал Ремус, подходя к ней ближе и протягивая к ней руки. — А вот вашему Ксено, не очень.       — Да, он немного странный, — Эшли улыбнулась, — но очень умный.       — Не сомневаюсь. До такого ведь еще и додуматься надо.       Она приподнялась на носочках, обвивая его шею руками, и с нежностью прикасаясь к губам. Он приобнял ее за спину, с любовью отвечая на ее поцелуй.       Эшли все теснее прижималась к нему и все с большей страстью целовала его.       Ремус чувствовал, как с каждой секундой все сильнее разжигается огонь внутри, как рвется наружу то темное существо, что он старательно прячет, требуя большего.       Он как никогда остро ощущал ее запах, исходивший от кожи, ощущал жар ее тела. Он ощущал все ее чувства, что волнами отдавались на нем, желая близости. Ремус все сильнее сжимал ее талию, прижимая к себе, все сильнее углублял поцелуй. Он с удивлением отмечал, что она не испытывает ни страха, ни волнения, с каждым мгновением все больше открываясь ему.       Все его нутро, зверь, спящий внутри, требовали немедленно продолжить, желая прикоснуться к горячему телу. Но разум, как и всегда, взял вверх.       Он с трудом отстранился от нее, пытаясь унять колотящееся сердце и сбившееся дыхание. Ремус понимал, что вряд ли будет более удачный момент, чтобы все ей рассказать. Он прикоснулся к ее лицу, глядя в ее прозрачные глаза с поволокой, и произнес:       — Эшли, я… я должен тебе кое-что рассказать.       Она внимательно смотрела в ответ, ничего не говоря.       — Я… Эшли, я…       Слова застревали в горле, не давая произнести и звука. Когда он представлял этот момент в своей голове, признание давалось ему нелегко. Но в реальности это оказалось абсолютно невозможно.       Он смотрел в ее глаза, полные обожания и нежности, и боялся даже представить, как сменится ее взгляд, когда она узнает правду.       Он столько раз это видел. Отвращение в глазах, когда люди узнавали, кто он. Испуг и презрение. Жалость. И он не хотел видеть подобное в светлых глазах Эшли.       — Ремус? — тихонько позвала она.       Он понимал, что ему надо собраться с духом. В последний раз. И все сказать ей.       — Эшли, я… я влюбился в тебя.       Это была правда. Искренняя правда, что уже давно переполняла его душу. Но это было совершенно не то, что он собирался сказать.       — Я просыпаюсь с мыслями о тебе, и засыпаю, — продолжил он, уже не в силах остановиться. — С тобой я чувствую себя таким безгранично счастливым. Раньше я и не думал, что такое возможно… И…       — Ремус, — перебила его Эшли, глядя на него влажными от переполняющих эмоций глазами, — я тоже… тоже влюблена в тебя. И я так счастлива, что ты это сказал.       Он наклонился к ней, вновь целуя. Все его нутро так и кричало о том, что он не заслужил этого, не заслужил от нее этих слов. Ведь она даже не знает, кто он, и что он из себя представляет на самом деле.       Ремус вполне осознавал, что этим признанием он только все усугубил, но ничего поделать с собой не мог.              Проводив ее до гостиной, он пошел к себе. Всю дорогу он проклинал себя за слабость и трусость. Без конца говорил себе, что Эшли влюблена не в него, а в того, кем он старательно притворяется. И знала бы она правду, она бы и на милю к нему не подошла.       Ремус твердо решил рассказать ей все в последний день, перед тем как они разъедутся на каникулы. Он не испортит ей рождественский бал свои признанием, а в каникулы у нее будет время об этом подумать. И возможно, она сможет принять его таким, какой он есть.       Но, разумеется, никаких надежд даже строить не надо.       …я всегда знал, что мне уготовлено по жизни, и для нее там места нет.              Ремус зашел в пустую спальню. На часах была уже полночь, а в комнате никого не было, и он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Он уже во второй раз за вечер подумал, что они все стали друг от друга отдаляться. У каждого стали появляться свои интересы, занятия и тайны, в которые не посвящают других.       Сириуса он не видел уже пару дней. Ремус, конечно, был счастлив за него. Сириус хоть и не признал в открытую все свои чувства, но сейчас их хотя бы не отрицает. Для него это большой шаг и Ремус был за него искренне рад.       Джеймс каждую свободную секунду проводил с Лили. Тут Ремуса ничего не удивляло, он давно был к этому готов. Все они понимали, что как только Лили ответит взаимностью Джеймсу, то сразу уйдут для него на второй план.       Северуса он видел только на занятиях. Все остальное время друг где-то пропадал, возвращаясь в спальню всегда самый последний из них. Он не говорил им, чем занимается. И сколько Ремус не пытался пробиться сквозь стену, что окружала Северуса, он так и не смог уловить ни малейших эмоций. Если раньше он отчетливо видел волнение и страх, то сейчас была лишь непробиваемая пустота. Это сильно беспокоило Ремуса, но он не представлял, как вытащить из него хоть что-то, чтобы ему помочь.              — Рем, еще не спишь? — в комнату влетел Джеймс, с разбега падая на свою кровать.       — Нет, но собираюсь.       — А где остальные?       — Северус, очевидно, все еще занимается, — ответил Ремус, — а Сириус… полагаю, никак не может насладиться обществом Софии.       Джеймс довольно усмехнулся.       Он начал что-то говорить о том, что завтра куча важных предметов, и уж на них-то Сириус придет. Ремус его практически не слышал, полностью уйдя в свои мысли, вновь задумавшись об Эшли.       —… Рем, ты тут?       — Что? — растерянно переспросил он, поворачиваясь к Джеймсу.       — Что с тобой? — спросил Джеймс, садясь на кровати и внимательно глядя на него.       — Ничего, — он пожал плечами, но в тот же момент устало сел на кровать, с беспросветной тоской посмотрев на Джеймса. — Я никак не могу признаться Эшли… в том, что я…       — Почему? — спросил он, после долгого молчания.       — Как я это скажу? — с отчаяньем в голосе произнес Ремус. — Она же меня возненавидит после этого!       — Бред! — Джеймс тут же стал сердитый. — Да, у тебя есть… небольшая проблема, но это не делает тебя хуже!       Ремус печально усмехнулся. «Небольшая проблема». Джеймс всегда говорил так, словно Ремус простудой приболел, а не носит внутри себя чудовище.       — Эшли отличная девчонка! — Джеймс вскочил на ноги, размахивая руками для большей убедительности. — Она все поймет и примет тебя! Как и мы однажды!       — Только она не заслуживает такого, — сказал Ремус.       Джеймс издал громкий стон, хватаясь за волосы.       — Даже не начинай! — воскликнул он. — Не заслуживает. Да любая девчонка будет настоящей счастливицей, если тебя отхватит! Если Грин бросит тебя после этого, она будет просто тупицей!       Ремус нахмурился, но ничего не ответил.       — Ты спрашивал у Сириуса, почему он отталкивает Бланк, тогда как он с ней счастлив, — сказал Джеймс. — А сам делаешь тоже самое с Грин.       — Это совершенно разные вещи.       — Это одно и то же, — перебил его Джеймс. — Ты решаешь за нее, ты даже не знаешь, что она сделает, когда узнает правду. Может, ей глубоко плевать на это? А может, она вообще тащиться от этого будет? Знаешь, у некоторых девчонок очень необычные фетиши, — Джеймс вдруг задумался, — Лили на днях сказала, что ей нравятся мои рога…       Ремус не сдержал улыбки.       — Звучит весьма двусмысленно, конечно, — добавил Джеймс, нахмурившись.       Ремус чуть слышно рассмеялся. Он всегда удивлялся способности Джеймса свести любой серьезный разговор к шутке.       — А как-то раз она угрожала, что повесит мои рога над камином, — Джеймс вытаращил на него глаза, — нет, ты представляешь?!       — Представляю, — кивнул Ремус, с улыбкой до ушей, — не только ей хотелось бы это сделать. Думаю, всех нас временами посещает такая мысль.       Джеймс начал громко возмущаться, а Ремус только поражался, как он мог чувствовать себя одиноким. Уж с кем-кем, а рядом с Джеймсом такое никогда не случится. Он обладал удивительной силой, заражая всех вокруг жизнелюбием и оптимизмом.       — А-а, ты опять ушел от разговора! — возмутился он. — Мы же о тебе говорили!       — Это не я ушел, а ты ушел! — возмутился в ответ Ремус, продолжая улыбаться.       — Значит, так, — Джеймс хлопнул в ладоши, потирая их, — даем тебе время до каникул, чтобы признаться во всем Грин. Не успеешь, запрем вас в классе.       — Тебе все неймётся кого-нибудь в классе запереть? — Ремус улыбнулся еще шире.       — Не переводи тему, Рем.       — Да, да, я согласен, — кивнул он, — до каникул все расскажу. Я и сам планировал так сделать.       — Хочешь признаться ей на балу?       — На следующий день, — ответил Ремус, — перед отъездом домой.       — Разумно, — согласился Джеймс.       Джеймс стал укладываться спать, попутно рассуждая, как лучше Ремусу признаться во всем Эшли, предлагая десятки вариантов.       — Или, например, так: «Эшли, тебе кажется, у меня нет странностей, но раз в месяц я люблю повыть на луну». Или так: «Дорогая, ты думаешь, что я добрый и пушистый, но одну ночь в месяце я злой и мохнатый». Или ты можешь показать ей своего Патронуса и спросить, что она думает о волках, и не хотела бы она войти в твою стаю.       Ремус лежал в темноте, прикрыв полог, и с улыбкой слушал Джеймса, в очередной раз поблагодарив судьбу за замечательного друга. И убедившись, что этот друг абсолютно прав. Ему необходимо набраться смелости и все рассказать Эшли.       …может быть, она и правда сможет принять меня таким?