[Раньше]
Голова болела, но он не сдавался, с боем прорывался через невыносимое давление, охватившее его разум с тех пор, как... кто-то сделал...
что-то... или, возможно, он (?)... они (?)... она (?)... и не прекращали... какой бы ни была цель, это
что-то, возможно, происходит прямо сейчас, а он даже не в состоянии понять разницу, потому что не может перебороть — нет, нет, нет, это не может быть правдой.
Он этого не допустит.
Он сделал глубокий медленный вдох, успокаиваясь, и продолжил, отказываясь демонстрировать малейший намек на слабость. Для начала собрал воедино все, что знал:
1. Он находился в темном тесном пространстве без одежды, его тело плавало в густой ароматизированной жидкости. Он ее ненавидел. От этого сладкого запаха — когда-то ему нравились сладости, и это самое бесполезное из того мусора, что он помнит, — кружилась голова.
2. Он в плену у своего злейшего врага. Личность тюремщика (ов) неизвестна, и это... его не волнует. Нет. Это неудобно, но неважно. Ничто не изменит того факта, что появись у него возможность, он бы с удовольствием перегрыз им глотки. Ненависть была знакомым спутником и придавала сил.
3. Его имя. Только в этом он не был полностью уверен — слоги прятались на краю сознания, словно стоит кому-то просто
позвать его, и оно тотчас вспомнится. Он знал, что носил и другое имя, то, что ему даровал Учитель — как его звали? — после достижения... какого-то... статуса... но потерял его... вероятно, как и статус, который когда-то имел. В любом случае, это можно оставить на потом, он подумает об этом, когда освободится.
4. Он — совершенствующийся. Эта истина словно выдолблена на подкорке и приходит вместе со странной смесью недовольства и гордости, причин которых он больше не может вспомнить. Не то чтобы это имело значение, не в нынешних обстоятельствах. Важно, что это можно было использовать, чтобы сбежать. Он не собирался думать о том, чем для него обернется неудача.
5. Был кто-то... он вздрогнул, отбрасывая эти мысли прочь. Чтобы освободиться, нужно рассчитывать только на себя. Полагаться на других — чистый идиотизм.
Он закрыл глаза и перестал об этом думать. И как и много часов (?) назад не цеплялся отчаянно за расплывчатый образ высокого мужчины в черных одеждах с нежной улыбкой. Не произносил его имени и совершенно точно не плакал.
Он сильный. Он выдержит. Не сломается.
(Он
не имеет права.)
Связанный, он поворачивался насколько получалось, ерзал, укрепляя тело остатками ци, готовился и ждал наиболее подходящей возможности, потому что она появится... должна появиться...!
И она появилась.
Неважно, часами, днями или годами позже — раздались тихие звуки сражения, затем хрипы, уже ближе и громче, и знакомые шаги. Он задержал дыхание. Аура меча разлилась по комнате, тяжелая и густая. А потом появился свет — обжигающе яркий, болезненный, но такой желанный — и затопил место, которое так долго было ему клеткой, он изумленно моргнул, глаза были мокрыми, но не от радости или облегчения, нет, что за глупость. Просто внезапная смена полной темноты на свет, вот и все. Просто обожгло глаза.
Его бережно обхватили теплые руки, в этих объятиях было безопасно и спокойно, нос заполнил давно знакомый, — но не ожидаемый, никогда, — запах.
— Ци-гэ, — он задохнулся, вцепился руками в одежды другого человека. — Я думал...
Чужая рука приподняла его голову,
но движение было слишком грубым, указательный и большой палец больно впились в челюсть, губы нежным поцелуем коснулись его лба.
— Разве я мог тебя оставить? — сказал его спаситель, его брат, его друг. — Ты самый дорогой для меня человек, мой возлюбленный шиди.
Моментально почувствовав себя неуютно, он поежился и краем глаза заметил улыбку на чужих губах,
она словно бы дрогнула и превратилась в дьявольскую ухмылку...
Он нервно метнулся взглядом обратно, но лицо мужчины, как и прежде, было добрым и спокойным.
Он расслабился:
— Н-не будь таким...! Тебя могли убить... что если..?
— Но я
жив, — возразил мужчина, его слова упали в тишину веско и успокаивающе. Ци-гэ здесь, живой и невредимый.
Мужчина улыбнулся и погладил его по голове.
— Пойдем домой?
И, чувствуя, как сердце почти разрывается от кипящих внутри эмоций, он нерешительно кивнул, соглашаясь.
Но страх, ненависть и отвращение... эти странные чувства в его груди... они остаются...
И он не понимает
почему.
[После]
— Учитель?! — вскрикнула женщина, стоило двери открыться.
А-Цзю обернулся, его руки все еще касались струн гуциня, эхо мелодии растаяло в воздухе.
То, что незнакомый человек ворвался сюда, в его комнату, и прервал игру, было ужасно грубым поступком, но это неважно — он все равно не мог сыграть песнь о фениксе, ищущем свою вторую половину, правильно. Выходила лишь нестройная, задыхающаяся пародия.
Перерыв будет очень кстати.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, юная госпожа? — спросил он, склонив голову в приветствии.
— В-вы... вы н-не...?
Она выглядела так, словно ей разбили сердце, ее взгляд был добрым, но на лице легко читалась усталость. Она замялась и отвела глаза, а затем сделала глубокий вдох и решительно на него посмотрела.
— Кажется, вы... в смысле, так же лучше... по крайней мере, по сравнению... Я рада, что А-Ло—
— Я уже не раз просил его не тревожить, — резко раздалось от дверей. — Он до сих пор восстанавливается.
Недовольная, гневная интонация заставила его вздрогнуть — он не хотел, чтобы Бин-гэ был несчастен и
оставил его одного, поэтому постарался остаться на месте, не отнимая пальцев от инструмента. Делал, что должно — отрабатывал исполнение песен, выражающих их счастье и любовь. Мысли метались в голове от страха как бешеные, он помнил, как долго не было рядом гэгэ, занятого делами более важными, чем забота о своем бесполезном друге детства... Он хороший,
хороший, и будет таким всегда, будет каким угодно, если это значит, что его не оставят один на один с ночными кошмарами, опустошенностью, страхами и
криком в голове—
А затем он ощутил нежный укус на мочке уха и внезапное тепло. Бин-гэ обнял его, положив на плечо А-Цзю подбородок. А-Цзю облокотился на него в ответ и разжал стиснутые на гуцине побелевшие от напряжения пальцы, удобнее устраиваясь в руках возлюбленного. Брат на него не злится. Все в порядке.
Ничего не в порядке.
Он нервно облизал губы.
— Как прошла поездка? — прошептал А-Цзю, боясь разрушить хрупкую атмосферу мира. — В клане все хорошо?
Молчание.
А после тихий смешок:
— Да, да, они в порядке, — чужая рука подхватила выбившуюся из его прически прядь, забавляясь, игриво и небольно потягивая за кончики и перебирая их пальцами. — Но мне кажется...
любопытным... что А-Цзю так сильно об этом беспокоится, несмотря на то, что часто конфликтовал с другими владыками вершин... В чем же причина?
А-Цзю сглотнул, отгоняя в сторону эхо сна, от картин с давно лежащими в руинах сожженными вершинами скрутило живот.
— Мы... Я... наша репутация тесно связана с репутацией клана, мы приложили много усилий, чтобы—
— Да, но так было
раньше, — его лицо приподняли за подбородок, хватка на волосах стала крепче, словно в наказание. — Наши с ними пути разошлись, помнишь? Они были слабыми. Поэтому сейчас мы в новом месте.
Он коротко кивнул — показал согласие так твердо, как только мог в таком положении,
запрещая себе обращать внимание на недобрый блеск в глазах Бин-гэ.
— Ты прав, — выдавил из себя А-Цзю. — Прости. Я просто... Праздные мысли и только, я не имел в виду—
— Оххх, ясно, значит, у тебя слишком много времени... — задумчиво произнес Бин-гэ, после чего разжал пальцы и зарылся носом А-Цзю в затылок.
— Пошли завтра со мной.
— Что...?
— На встречу с советом... — продолжил Бин-гэ. — Тебе не помешает выбраться ненадолго и... узнать о нашем новом клане больше, — он лизнул одну из отметок, оставленных им перед поездкой,
цепочку болезненных укусов, которую А-Цзю не помнит, как получил.
От этого ощущения у него перехватило дыхание, ниже поясницы начал разгораться огонь. Он выгнул спину — ожидая, надеясь,
ненавидя...
Но ничего не произошло.
Он презирал себя за слабость и покорность...
— Боюсь, у меня еще много работы, — сказал Бин-гэ, улыбаясь А-Цзю снизу вверх. — Возможно, завтра.
А затем встал, с легкостью подняв А-Цзю на руки,
словно он ребенок, кукла, игрушка, потому что так и есть, отнес его в кровать и сладко поцеловал на прощание.
— Хорошенько отдохни, А-Цзю, — произнес Бин-гэ и развернулся к выходу из комнаты. — Тебе понадобится много сил.
Его брат,
его тюремщик, его ученик был прав, понадобится.
***
А-Цзю неловко поерзал у Бин-гэ на коленях. Он отчаянно желал, чтобы тот приказал принести стул.
— Ох, но я никак не могу этого сделать. — сказал Бин-гэ ранее, расстроенно покачав головой. — Другие члены собрания воспримут это как оскорбление. Только сильнейшие из тех, кто приносит нашему клану наибольшую пользу удостаиваются собственного места за столом, — и приглашающе похлопал по коленям, улыбаясь. — Однако ты пока что...
А-Цзю не помнил точно, что произошло после этого, но он, должно быть, согласился. Бин-гэ был добр, мягок и великодушен, он бы не стал заставлять А-Цзю делать то, чего он не хочет...
Правда же?
Мурлыча себе что-то под нос, Бин-гэ слегка передвинул ногу в сторону, и А-Цзю крупно вздрогнул, выныривая из раздумий, стараясь не упасть. Он откинулся назад, пытаясь восстановить равновесие, но тут же об этом пожалел — в таком положении его пустая ноющая задница оказалась совсем рядом с твердой выпуклостью между ног мужчины.
Этот жар напомнил ему об их долгих совместных ночах, он встретил завуалированное обещание
наполнить его чуть ли не радостно, уткнулся в сгиб локтя, глуша хриплый стон, и залился краской. И с величайшей осторожностью замер, не двигаясь вовсе.
Бедро сжала чужая ладонь.
— Веди себя хорошо, ладно? Это важное собрание, — отчитал его брат. — Если ты продолжишь в таком духе...
А-Цзю прикусил нижнюю губу, скрывая раздражение. Будь у него чертов стул, этого бы не случилось! Но он не сказал ничего, лишь покорно наклонил голову. А затем заставил себя прислушаться к тому, что говорили, говорили и говорили эти напыщенные идиоты.
Слова были, по большей части, непонятными, но он сосредоточился и
постарался вникнуть и через какое-то время понял, что речь идет о границах, врагах и жертвоприношениях, — и резкой критике рассказчика и первого, и второго, и третьего...
Должно быть он что-то не так расслышал,
праведные совершенствующиеся не опустятся до поборов... такая корысть скорее под стать демоническим владыкам —
От внезапной вспышки головной боли он охнул и невольно пошевелился, внизу в ответ на это стало еще горячее.
— Тц-тц, — прошептал Бин-гэ и скользнул рукой ему под одежды, поиграл с грудью, слегка потеребив покрасневшие чувствительные соски. — Неужели гэгэ не уделил тебе должного внимания...?
Дрожа, он закусил губу, не позволив жалкому хныканью сорваться с языка.
— Или же ты просто слишком похотлив? Ахаха, честное слово, Учитель, видел бы ты себя сейчас — так сильно этого хочешь, так жаждешь прикосновений животного —
— ... что же, в таком случае, А-Цзю стоит лишь сказать, чего именно он хочет.
— Что? — шокированно спросил он. С его слухом, должно быть, что-то не так, иначе почему голос мужчины в один момент изменился, словно отдалившись и одновременно став глубже, словно...
Он сбился с мысли, почувствовал легкое прикосновение головки
чудовищно большой к бедру, он побледнел, надеясь, умоляя,
желая...
— На моих коленях или на столе, А-Цзю? — вкрадчиво прошептал Бин-гэ, в вопросе отчетливо звучали насмешливые нотки. — Как тебе понравится больше?
Больше всего мне понравится не делать этого вовсе, больной ублюдок!
— Я... мы сделаем это здесь?! — тихо прошипел А-Цзю, какой-то кретин все бубнил и бубнил себе под нос что-то про неуважение со стороны другой группы.
— Конечно, — вполголоса фыркнул Бин-гэ. — Со своим уровнем ответственности я не могу не присутствовать на встрече, но и оставить А-Цзю неудовлетворенным не могу тоже... особенно когда он так красиво просит.
Он заалел от осознания, что это предложение было сделано из-за него, из-за его незаполненности, его голода, его неспособности сидеть смирно,
во всем виновата эта псина, очередное срежиссированное унижение.
— Так что ты выберешь?
— Я-я не... — неуверенно пробормотал он. Он не —
не хочет...
Но затем Бин-гэ крутанул бедрами, член потерся о его хризантему — звучало дико, но он мог поклясться, что даже через слои одежды почувствовал каждую набухшую на стволе вену. Он тяжело сглотнул, эта боль внутри, желание быть заполненным...
— Тогда сделаем и то, и другое, — сказал мужчина, опуская руки ниже, и разорвал его нижние одежды, приподнял с коленей и опустил уже на смазанные маслом пальцы.
Легкость, с которой они вошли внутрь,
приводила его в бешенство, мысль о том, каким раскрытым и податливым стало его тело из-за ненасытного аппетита этого ублюдка— смущала. Он вперил взгляд в свои руки, в лежащие на столе перед ними документы, но все равно слышал, как внутри него движутся пальцы, слышал даже-слишком-отчетливо, как масло стекает по бедрам и капает на пол. Эти звуки затопили все вокруг, и он вслепую ударил мужчину локтем, пытаясь пошевелиться, остановить его, но стало только хуже.
— Не терпится? — тихо рассмеялся Бин-гэ, перестав двигать рукой.
А-Цзю крепко стиснул зубы и не осмелился что-либо ответить.
Он не хотел —
Пальцы ушли, но на смену им пришла тупая приглушенная боль и ошеломляющее давление на вход.
— Все хорошо, — прошептал мужчина. — Бин-гэ никогда и ни в чем не откажет А-Цзю...
он даже закроет глаза на издевательство над учениками, — сквозь зубы процедил он, заходя в А-Цзю на всю длину.
И это... этот небрежный комментарий пробудил его память, жалкие фрагменты, но их было достаточно, чтобы понять — Но мужчина почувствовал это, и его разум вновь заволокло туманом, вернулась боль. Но он —
Он не станет —
— Ты не станешь...?
А-Цзю недоуменно моргнул. Сбитый с толку, он покачал головой
отказываясь... отказываясь... отказываясь от чего? Он не помнил. Голова кружилась. Но он не обратил на это внимания — не мог, не тогда, когда мужчина был так глубоко внутри него, что казалось, места не осталось даже глотку воздуха...!
— А-Цзю, дыши, — улыбнулся Бин-гэ, целуя его шею. — Если это то, чего ты хочешь, я счастлив услужить. Ты
всегда на первом месте.
— ... что? — спросил он. А-Цзю не понимал, что происходит, не понимал, почему сказал это,
почему прикосновения этого человека вызывали вызывали отторжение (отвращение?)...
— Потому что я люблю тебя, — ответил Бин-гэ,
нежная улыбка не затронула его глаз, взгляд был темным и обжигающе холодным. — Давай. Ни в чем себе не отказывай.
Чего?! Хочет, чтобы он скакал на...? Это... Он наскоро прикинул вероятность чего-то подобного и понял, что, похоже , так все и есть — Бин-гэ никогда не
лгал... Но ему такое было не по душе, перво-наперво — сделать
это было не так-то просто, а уж перед всеми остальными главами клана...! Это...!
Мужчина осторожно сжал его бедро и выжидающе приподнял брови, и он согласился — не хотел видеть разочарование или боль и боялся остаться в одиночестве. Сгорая от стыда, он прикусил губу и приподнялся на дрожащих руках, как никогда благодарный длинным многослойным одеждам, скрывающих их обоих. Звуки те, однако, не приглушали, — после первого же услышанного хлюпанья он замер, крепко вцепившись в подлокотники богато украшенного кресла, в котором они сидели.
— Продолжай, — прошептал ему в плечо Бин-гэ, вновь переместив ладони на его грудь и двигаясь ниже, к металлическому кольцу на его члене, и щелкнул по нему, дразня. Руки подогнулись, он неловко опустился обратно, принимая мужчину в себя почти до конца и дрожа, во рту появился обжигающе металлический привкус.
Затем его голову запрокинули назад, и чужие губы коснулись его собственных,
вкус стал еще омерзительнее, сменившись чем-то в сотни раз худшим, но...
—
Двигайся.
И, сидя верхом на Бин-гэ, он задвигался — вверх-вниз, вверх-вниз, цепляясь за чужие руки для опоры и сжимаясь вокруг головки. Он не знал, сколько это продолжалось, только хотел, чтобы все закончилось, ослепительных вспышек
этого чувства было слишком много, он как мог глушил голос, чтобы не
сорваться.
— Нет-нет, — укорил его мужчина. —
А-Цзю должен получить удовольствие.
— Но, ахх... кольцо, — он тяжело дышал и хватал ртом воздух. — Я не могу—
— Можешь, — спокойно сказал Бин-гэ, игриво потянув металлическое кольцо вверх, потом вниз, а затем вернул его на место и щелкнул по головке члена, наказывая.
На глаза навернулись слезы, он содрогнулся и соскользнул ниже, насаживаясь еще сильнее, принимая в себя последние полдюйма, и застонал. До него наконец-то дошел смысл слов мужчины, он понял, чего тот хочет. Но как это сделать? Его бедра уже горели от напряжения, он не хотел... он больше не мог—
— Или же А-Цзю нужна помощь...?
Вымотанный до предела, он кивнул.
— Скажи это вслух, шиди, — проурчал мужчина.
— Я... — он нервно облизал губы,
не желая этого, ненавидя. — ... пожалуйста, ты м-мне... нужен...
... отвали от меня, пойди и сдохни, захлебнись в собственной крови, тебя нужно было удавить еще в утробе
А-Цзю неожиданно застонал, головная боль стала совершенно невыносимой.
— Мне поиграть с твоей грудью? Сжать эти красные, набухшие—
— Нет, — с трудом выдохнул он. — Мне нужно... внутри...
— Хочешь чего-то
новенького?
— Нет! — воскликнул А-Цзю и залился краской, когда разговор в комнате прервался, и взгляды мужчин и женщин сосредоточились на нем. — Мне нужно... мне нужно видеть тебя...
А затем все слилось в одно: его приподняли выше, выше, еще выше, его опустевшая задница сжалась от неожиданности. Он застонал, ощутив прикосновение воздуха к разгоряченной коже, и уткнулся носом в чужие одежды, радуясь возможности спрятать лицо от остальных. А потом его вновь утянули на чужие колени и заполнили.
— Так достаточно? — спросил Бин-гэ. — Теперь мы можем продолжить собрание?
Его лицо пылало.
Чужая рука скользнула вниз, между ними, приласкать его прижатый к чужому животу твердый тяжелый член.
— Или же А-Цзю нужно
больше?
— Да, — прошептал он, сгорая со стыда и понимая, что этим все не закончится,
не раньше, чем эта тварь уничтожит остатки его достоинства. — Трахни меня, пожалуйста.
И он это сделал.
А-Цзю снова и снова грубо насаживали на член. Предельно смущенный, он закрывал свой рот руками, но так не могло продолжаться долго, темп становился все яростнее, он терял равновесие и отчаянно нуждался в поддержке. Вцепившись в чужие одежды, он уткнулся лицом в шею Бин-гэ, протяжно простонав, и закинул ему руки на плечи. Все это время Бин-гэ не переставал улыбаться, обсуждение в комнате продолжалось, периодически перемежаясь смехом.
Но их было легко не замечать, легко забыться, когда чужой член толкается в самое чувствительное место так часто, так
хорошо, вознося на новые вершины — он не мог думать о том, как выглядит. Его полностью захватили ощущения, казалось, что вот, сейчас он взорвется, удовольствие граничило с болью, о боги,
пожалуйста—
Но небеса его давно отвергли.
Это продолжалось, продолжалось и продолжалось. Он запутался в течении времени, мужчина превосходно знал его тело и раз за разом отводил от края, когда до финала оставалось всего чуть-чуть.
Перевозбужденный, болезненно чувствительный, он скулил и умолял о разрядке, не заботясь о том, что кто-то может услышать, ему просто нужно было...
И все, наконец, рухнуло во тьму.
***
Он очнулся и понял, что лежит на столе, вычурная столешница из черного камня неприятно холодила грудь. Он дернулся...
— Тише, тише. Гэгэ почти закончил, — знакомый мягкий голос звучал успокаивающе. — Расслабься.
Он попытался, но ощущение от растягивающего его члена, толкавшегося внутрь так медленно и неумолимо, и влаги, стекающей с его бедер,
он не хотел...! А-Цзю выгнулся над столом, по щекам бежали горячие слезы.
— Шшш, — произнес Бин-гэ, теплая рука утешающе погладила его по спине. — Тебе это нравится. Ты любишь эти ощущения, но что важнее — ты любишь
меня.
В ответ он нахмурился.
— Верно?
Так ли это?
Да.
Нет. Он не знал.
— Значит, мне стоит уйти...?
— Нет! — взмолился он, сердце затопил ужас, оставшийся после этих кошмарных снов. Он не хотел остаться один, наедине со своими страхами, криками и тоской.
— Тогда сосредоточься на мне и на том, что мы сейчас делаем. Забудь о владыках вершин, не принимай гостей и... — мужчина положил ладонь ему на бок и крепко сжал, почти царапая. — Не отказывай мне. Я — единственный, кто о тебе заботится. Никто не будет любить тебя так, как я.
Подавив тревогу, А-Цзю кивнул, расслабился и сделал, как сказали.
Так было намного проще.
[До]
— Почему это не работает?! — Ло Бинхэ был в ярости и стиснул руки в кулаки, едва сдерживаясь от того, чтобы еще раз не оторвать Шэнь Цинцю конечности. — Почему он продолжает—
— Он ненавидит тебя, — прямо сказал Мэнмо, устав от постоянных провалов и последующих истерик. — Ты в самом деле думаешь, что просто перемешать его воспоминания — достаточно?
—
Ты сказал...!
— Что это, возможно, изменит восприятие! А не заставит его в тебя влюбиться! — ворчал Мэнмо, дрейфуя по пространству сна и осматривая повреждения. Ему действительно не нравилась идея снова собирать этого бывшего учителя по частям. Вздохнув, он приступил к работе. Вот тебе и повелитель двух миров. Что скажут люди, если узнают о его одержимости?
Сзади раздался низкий рык, сопровождаемый мощной вспышкой ци. Он обернулся, разглядывая Ло Бинхэ — его крепко стиснутые зубы и ходящие желваки — и нахмурился. Боги, если бы можно было обернуть время вспять, демон сновидений выбрал бы буквально кого угодно, кроме него! Но это было невозможно. Поэтому ради продолжения своего жалкого существования... хмммм...
— Смотри, — кашлянул Мэнмо, неловко скребя затылок. — Ничто не приходит из ничего. Он ненавидит тебя, и это не изменить — слишком глубоко укоренилось чувство.
Ло Бинхэ шагнул к нему, крепко сжимая в руке Синьмо.
— Н-но! — поспешно попятился он назад. — Кто сказал, что это должен быть именно ты? Он заботился о главе своего клана, а сейчас, когда тот умер, беспокоится еще сильнее — что странно, но люди, ха, люди жалкие — так что если мы этим воспользуемся и заменим в его воспоминаниях этого человека на
тебя...!
Его схватили за горло и затрясли:
— Ты в самом деле думаешь, что это сработает? — спросил Ло Бинхэ, выглядя при этом чуть ли не трогательно милым щеночком, невероятно напоминая того юношу, которого Мэнмо встретил много лет назад.
Это тревожило.
— Конечно! — проскрипел он. — Эмоции-этого-человека-настоящее-минное-поле! Усиль-его-тревожность-углуби-страх-одиночества-сыграй-на-укоренившемся-в-сердце-чувстве-вины-и-готово!
Ло Бинхэ улыбнулся и бросил его на пол. Мэнмо потирал горло и смотрел, как тот уходит. Он не говорил об этом варианте раньше, потому что, ох,
ладно, он, конечно, бессердечный демон, но все же чувствовал перед этим человеком некоторый стыд...
Но своя шкура дороже. В любом случае, жалеть он ни о чем не станет.
Что может один-единственный жалкий бестелесный демон?
