Через обострения к рецидивам

Причину своего хорошего настроения Алессандро тем утром сам объяснить не мог. С момента пробуждения все было до странного хорошо. До страшного – если дерьмо не случается с начала дня, значит, оно прячется где-то в другом месте. Это он наверняка знает, потому осторожничает. На всякий случай. Шутить над возрастом Эрмаля – дело необязательное, однако носящее рекомендательный характер. Сродни ритуалу. Совсем как при ОКР. Будь этот пункт записан в ежедневнике, Мамуд бы его вычеркнул, но в ежедневнике расписание клиентов и пометки, чтобы полсеанса не вспоминать, кто у него и с чем. Часы в кабинете отбивают ровно девять, о дверь кто-то отбивает костяшки. Звук резкий, громкий, до шума в ушах. Але думает, что зря он друга за похмелье подъебнул. – Вхо... – Здрасте, док. Внутри голос специалиста протяжно завывает «Бля-ять». Другой голос твердит об этике и звучит как Эрмаль. Третий, гаденький голосок, напоминает, что пара встреч и до свидания. – Здравствуй. Парень пружинящей походкой доходит до кушетки и падает на нее, что бедная отчаянно взвизгивает. – Удобно тут у вас. – Все для клиентов. Але снова на часы смотрит – 9:01, а он уже домой хочет. Что там про дерьмо было? Пожалуйста. – Что со мной делать будете, док? «Восвояси бы отправил, да зарплата моя с тобой связана» «Вообще-то, ты клятву Гиппократа давал, а там не про деньги в первую очередь», – укоряет Мета, который у него за совесть. – Зависит от, того какие у тебя проблемы. – Тогда скажите, зачем меня сюда послали? И с чем? Але опять залезает в свои заметки и пытается прочитать, что он там изобразил за время разговора с его матерью. За то время, пока ему в трубку в слезах что-то втолковывали, точнее. – Ну, у тебя, кажется, с учебой не лады... Про ближайшее окружение тоже поговорим. И про атмосферу в семье. Стандартный набор, тыкай не прогадаешь, особенно если свои пост-пьяные каракули не можешь разобрать. – Классно. И что вы обо мне сейчас скажете? Алессандро смотрит на него взглядом, мол, когда-нибудь люди поймут, что "психотерапевт" не равно "экстрасенс", и у них что-нибудь отвалится, но вместо этого тактично намекает: – Тебе стоит подтянуть матчасть относительно моей специальности. Я не менталист и не ясновидящий, чтобы сходу понимать. – А если бы понимали? – Тогда здесь бы не работал. Ник ухмыляется и подмигивает. Этого еще не хватало. Тут люди собираются больные, не шутки шутить пришедшие, цирк в другом районе остался. – Забавный вы, док. Мне нравится. – Замечательно, но вернемся к тебе. – О себе я и без вас знаю. Лучше вы чем-нибудь поделитесь. Имя? Возраст? Меня по адресу вашему отправили, а кто вы - я хз. – Прошу прощения. Меня зовут Алессандро... – «и я алкоголик» – и это максимум, который стоит знать для дальнейшего общения. – Так не интересно. Я вам все, а вы мне ничего? Извините, но я вам не доверяю. Он показательно скрещивает руки на груди, а взгляд хитрый, испытывающий. Терпение исключительно. – Твои родители заплатили за то, чтобы я консультировал тебя, а не наоборот. – Неужели вам никогда не хотелось попробовать наоборот? – Я достаточно стрессоустойчив, так что нет. – Интересно. Слышал, что вам, врачам, самим иногда помощь нужна, это правда? – Отчасти. Более уставшие к менее уставшим ходят, чисто выговориться. – А вы? – Что я? – Ходите выговариваться? – Не доводилось. – Значит, недавно работаете? – Почти пять лет. – Ого. То есть вам сейчас где-то двадцать пять? – Двадцать семь. – Вот черт. Но выглядите на двадцать пять. – Спасибо? – Не за что. Кстати, время вышло, какая жалость. Увидимся. Ник с кушетки соскакивает, вызывая у той очередной писк, и дверью хлопает. Алессандро кажется, что его где-то наебали. Как новичка, а то и хуже. Воображаемый Эрмаль качает головой. *** – И что ты ржешь? Я же над тобой не смеялся, когда твой вид был хоть фотографируй и вешай на стенд с подписью «труп лучшего работника месяца». – Ал, признайся, тебя заболтал мальчишка на десять лет младше. – На восемь. – Боже, огромная разница! – Для тебя, может, нет, а для меня и полиции - вполне ощутимая. Ты уголовное законодательство изучал? Я, вот, на досуге перечитывал. Эрмаль задыхается в новом припадке смеха, что другие курящие удаляются от них. – Если так продолжится, то я или охрипну, или в обморок упаду от переизбытка кислорода. Значит, пока я бился над моей рыбкой молчаливой, ты там развлекался и теперь требуешь, чтобы я не смеялся? Ну нет, имею право. – Ладно-ладно, слушай дальше... *** К следующей встрече Але готовится основательнее. То есть, читает то, что записал после второго разговора с матерью Ника. То есть, опять пытается. То есть, умение импровизировать – одно из важнейших в жизни. В конце концов, экзамен как-то же сдавал, зная и помня не больше своих ФИО. По двери знакомо тарабанят – пора применять свои таланты и способности на пра... –Здрасте, док. Он даже мысль закончить не успевает, как к нему влетает ураган Никколо. – И тебе вечера доброго. – Добрый вечер - это когда в кровати лежишь или готовишься в кровать лечь. – Философски изрекают в ответ. – То есть, сейчас не добрый? – Такое, пятьдесят на пятьдесят, и только потому, что здесь вы. – А будь кто-нибудь другой? – Тогда бы и меня здесь не было, понимаете? Это взаимосвязанные события. Ник снова сваливается на кушетку, и Але уверен, что вскоре понесет ее к ремонтнику, если не прямиком на свалку. – Приятно знать, что моя компания тебе по душе. Как твой день прошел? – Ничего необычного. Случись что важное, я бы сейчас уже говорил об этом. – Взаимосвязанные события? – Именно. Мы с вами на одной волне, док. Часто такое бывает? – Не особо. – Страдаете от нехватки компании? – Почему сразу страдаю? Компания у меня есть, общения более чем достаточно ввиду специфики работы. – И не надоедает? – Такое, пятьдесят на пятьдесят. Он снова ловит на себе хитрый взгляд. Это превращается в игру, первенство в ходе которой присуждается тому, кто начинает задавать вопросы. – Вы мне нравитесь все больше и больше. Честно, думал, меня направят к какому-нибудь старперу, который будет читать нотации, как поступать можно, а как нельзя. «Эрмаль Мета покинул чат» – Считаешь, что лучше знаешь, что хорошо, а что плохо? – Имею представления. – Например? – Например, плохо - обобщать и строить доводы без фактов. Хорошо - не обсуждать своих клиентов, а если и обсуждать, то вполголоса, мало ли они близко к вам находятся. И Ник лыбится во все тридцать два. Шах и мат, Але, давай, импровизируй. В голове у Але пустыня с перекати-поле, и то укатилось. – Прости? – О, ладно вам. Мы оба понимаем, о чем речь. Я не мог вас ни с кем тогда перепутать, потому что... И осекается, губы в тонкую линию сжимая. – Потому что...? – Неважно почему. Мое дело. Так что скажете, док? Разве я не знаю, что хорошо, что плохо? Стоило только Мамуду ощутить, как победа идет в руки, так его сразу с поля удалили. Кармический привет. – Трудно возразить, у тебя железобетонные аргументы... Полагаю, мне стоит принести извинения. Обычно я таким не занимаюсь. – Ерунда, док, я без претензий. Мою мать послушай - еще не такие выводы сделаешь. А сейчас обо мне что-нибудь сказать можете? В лицо. Теперь эта фраза обретает совершенно иной смысл. Невыгодный. – Ну... я ошибался на твой счет. Ты совсем не тот, кого я себе представлял. – Не извращенец в пубертате? – Нет. Никколо поднимается с кушетки, подхватывая брошенный рюкзак. – Знаете, док, во-первых, время сеанса закончилось. Во-вторых, даже не первое впечатление бывает обманчиво. Чао! Когда дверь хлопает, откуда-то возникает перманентное желание напиться и забыться. Отличное начало осени, до ноября запасы спиртного, видимо, не доживут. *** Эрмаль сочувственно хлопает коллегу по плечу и случайно вспоминает, как пожелал тому помучиться. Сбылось ведь. – М-да, попал ты, пробиваешь профессиональное дно. Мало того, что пациент из тебя душу тянет, так сам лажаешь вдобавок. – Ты соль на рану не сыпь, иначе в барах не с кем тусить будет, а с нашей работой без товарища в этом деле никак. – Ты за меня не решай, когда мне алкоголиком становиться. Дальше, давай, рассказывай. *** Собрав волю в кулак, деньги – копейки, на которые до аванса протянуть надо – в карман, Алессандро с полной уверенностью сначала отменяет на завтра все приемы, а потом зовет Эрмаля «развеяться» внепланово. Тот идею не оценивает, бурчит что-то про старость, печень и своего клиента, будто Але молодой, здоровый и незанятой. «И в какой там беде познаются друзья?...», – думает Мамуд, заливая в себя какую-то сладкую бурду. Судя по собственному состоянию, спирт в ней номинально, по факту – много сахара и разочарования. Хотя бы сигареты не подводят, эта дрянь всегда выполняет свою работу – немного расслабляет и дорожку в могилу прокладывает. Прикрыв глаза, Але затягивается, глубоко вгоняя в легкие табачный дым. Под веками темнеет чуть сильнее, голова кружится. Хорошо однако. Было бы, если бы в нескольких метрах кто-то разборку не устраивал. – Отпустите меня! Я сказал же, что не хочу! – доносится истошное до ушей. «Извини, парниш, я по другой части помогаю» – Тебе платят за это, так что не пизди и лезь в машину! – Отпустите или я буду кричать! Але косится на них. Два взрослых мужчины пытаются удержать третьего, значительно уступающего им по росту и массе. «Вот у кого-то не задался вечер, а я тут драму ломаю. Его ведь изнасилуют, если не вмешаться...» Он оглядывается. Поразительно пусто что справа, что слева. «Я всего лишь психотерапевт, не полицейский...» Парня скручивают в четыре руки. «Да катись оно все» – Эй, какие-то проблемы? Я полицию вызвал, сейчас приедут и решим их. Троица замирает. Парень, явно не дурак, бросается прочь. То есть, к Алессандро. Мужчины громко матерятся, но в драку не лезут, уезжают. – Ты как, порядок? – Док? – Ник? Стоп-кадр настолько, что музыка из бара заглушается. – Док! Морикони в прыжок оставшееся расстояние преодолевает и повисает на Але, лицом в плечо утыкаясь, трясется. У последнего вся приобретаемая долгими годами сутулость разом выпрямляется. – Тебя, может, в полицию - заявление написать на них? Или в больницу? – Не надо, – горячее дыхание ползет по голой шее. Мамуд жалеет, что не надел шарф, – сейчас успокоюсь и разойдемся. – А ты куда? – Куда-нибудь. Меня в таком виде домой не пустят. – Ты пил? – Да. – Много? – Даже если пустили бы - не дойду. – Тогда могу предположить, почему тебя утащить пытались. – Не, мы с ними знакомы, они всегда такие. – И то, что они собирались с тобой сделать - в порядке вещей? Никколо выдыхает еще раз, и тепло прокатывается дрожью по телу, задерживаясь на скулах и в районе ушей. Ну, может быть, и не только там. – Мы не на приеме, док. Я не стану отвечать на ваши вопросы. – В таком случае не зови меня «док». – Как хочешь, Алессандро. Лучше было бы оставить обезличенное «док», потому что так его имя раньше не произносили, не стонали и вообще никогда не, ни в фантазиях, ни, тем более, в реальности. – Как насчет пойти... К каким-нибудь другим друзьям? – Нет у меня других друзей. – Але открывает рот. – Знакомых тоже. Але закрывает рот. – Я могу оплатить тебе номер в отеле. – Не стоит, заночую в баре, меня там знают, проблем не будет. – А если опять захотят утащить? – Уже некому, если сам не сдамся. – Ну нет. Или в отель, или в отделение. – Допустим, в отделение я не хочу. – А зря. Такие вещи нельзя спускать. – А ты не лезь, если не в курсе ситуации, окей? Сам разберусь. Если решил слова о ночлежке забрать, прикрывшись заботой о торжестве справедливости, то я пошел. – Все в силе, просто неправильно это нерешенным оставлять, но будь по-твоему, обсудим потом. – Отлично. Но туда мне, все-таки, надо - за рюкзаком. Если проебу, то с концами. Ник отстраняется и грудь моментально обдает холодом. Але недовольно ежится, поглядывая на дверь бара, где Морикони скрывается. Слишком бодро для заявленной степени опьянения. Пора бы уже смириться с фактом, что этот мальчишка беспардонно им манипулирует. Вот у кого настоящее призвание в чужие души и мозги залезать. Возвращается он с сигаретой в зубах и на немой вопрос отвечает «у меня стресс». Ему против ничего не говорят. Да и больше они в принципе не говорят – не хочется, незачем, смысла нет. Але полагает, что это тоже неправильно – не должен Ник безропотно соглашаться идти в отель с незнакомцем после всего, что было. В спальне номера тот раздевается без стеснения, обнажая тело с россыпью татуировок. Але обмазывает взглядом каждую – а что? Под толстовками не видно было. Его взгляд перехватывают и специально руками по рисункам проводят. – Нравится? – Впечатляет. – Хотел бы себе что-нибудь набить? Могу подсказать мастера. – Спасибо, воздержусь. Исключительно из-за профессии. Ладно, Никколо, спокойной ночи. Он жалеет, что отменил сеансы и обеспечил себя перепланированием, а в итоге трезвее стеклышка. Хоть обратно не иди. С другой стороны, кстати, идея. – Уходишь? Почему? – А почему я должен остаться? Ты теперь в безопасности, и это единственное, в чем я хотел быть уверен. – Да? Черт, неудобно получилось, я думал, мы... черт... извините, что ли. Теории – это исключительно по части Меты, но чем дольше с кем-то общаешься, тем больше похожи становитесь, вот и Алессандро начинает понемногу картину складывать из фраз про оплату, возражений отсутствующих, бесстыдства присутствующего. Ему, тематические треды в твиттере помнящему, даже метафорические двойки складывать не нужно, чтобы решение получить. – Ты думал, мы что? – Неважно, идите уже. Впервые Ник выглядит уязвленно, раздраженно, словно закрыться пытается. Наконец-то диплом оправдает свое существование. – Нет, важно. Если это посттравматическое, то очень важно. – А не пора ли вам продолжить свой алко-марафон? Скоро бары позакрываются. Але в ответ на это только дверь в номер запирает, ключ в карман – перестраховки ради. Морикони, еще полсекунды назад готовый желчью все залить, как-то стихает, плечи опускает, пятится к кровати, а в глазах страха целое море – утонешь, не всплывешь. Хотя Никколо сам потонул там. – Ты хотел, чтобы я остался? Я остаюсь. – Делайте что хотите, мне похрен, я спать. Рвано-дерганными движениями он еле убирает одеяло, ложится и не дышит будто. Алессандро считает до десяти и подходит, на голое плечо руку кладет. И за это чуть переломом носа не обзаводится. Чужой кулак застывает буквально в миллиметрах от собственного лица, и в ком из них двоих теперь ужаса больше – черт не разберет, но Але медленно опускает руку Ника и тот совершенно ломается – все ухмылки осыпаются, что слышно шорох штукатурки. – Когда это случилось? – Два месяца назад примерно, точно не помню - для меня все как один день. – И ты совсем никому не рассказал? – Нет, конечно. Вы представляете, что тогда будет? Мать с ума сойдет, отец за сына считать перестанет - «что так трудно было сопротивляться?». Он даже не представляет насколько. Будто я хотел, чтобы меня... – он давится воздухом, не в силах произнести то самое слово, – не хотел я, в общем. – Переживая раз за разом травмирующий опыт, ты считал, что победил его, верно? – Да. Нет, сначала это было отвратительно. Я так ударил одного мужчину, что, думал, убил нахрен. Второго тоже, но с ним продержался дольше. Перед третьим для храбрости выпил, почти выдержал. Потом это стало вроде соревнования с собой - хотел доказать, что сильнее, что не боюсь, потому что я после того дня от каждого прикосновения шарахался. Я и вообразить не мог, что меня столько раз то обнимают, то просто трогают - сам чуть крышей не поехал. Друзья стали спрашивать, что со мной... А как я им скажу? И что? Я сейчас-то не могу, а там и подавно. Вот и решился себя лечить. Или калечить. – Я понимаю и не виню тебя, ты был напуган и растерян - на эту тему в обществе обычно не говорят, и что делать в случае чего - единицы знают. Но я знаю и моя задача - помочь тебе. – Вы еще мою мать знаете. – Думаешь, я бы ей рассказал? – А что, нет? – Вообще-то, нам нельзя разглашать сведения о клиентах без их на то согласия. Эрмаль-совесть на столь громкое заявление удивленно поднимает брови. Которых, впрочем, не существует, как и его самого здесь в данный момент быть не должно. – То есть, никто не узнает? – Только ты и я. Если понадобится - я пойду с тобой в полицию. Если из дома выгонят - ладно, поступимся с правилами - звони, я тебе адрес скажу свой. Воображаемый Мета закатывает глаза и сам капитулируется подальше от этой вопиющей халатности. Почему-то на душе становится легче. Может, потому что Ник наконец улыбается – слабо, горько, слезы непролитые проглатывая, но все-таки улыбается и смотрит с надеждой. *** – Ну вот у кого тут еще лав-стори? Я будто фанфик прочитал, чесслово. Прослушал, точнее. Чем все закончилось? – Мы договорились, что если ему плохо будет, то пусть звонит в любое время дня и ночи. Потом он совсем расклеился, в итоге обнял меня да так и уснул на плече. Я его спать уложил, сам в кресле устроился, радуясь, что напиться не получилось, иначе бы все забыл. – А потом? – Мы с ним пару неформальных встреч провели, погуляли. Меня там и продуло, потому что мы по всем крышам протащились. Завтра в кино идем, после в библиотеку - ему к семинару готовиться надо, а мне труды Гиппократа освежить в памяти. – О, я бы с вами напросился, но мы с Фабрицио собираемся в музыкальный магазин. – Эрмаль, как бесстрастные врачи мы - дерьмо. – Зато люди из нас хорошие. – Согласен. Выпьем за это. – И расходимся, иначе не встанем утром. Они допивают остатки пива, жмут руки и прощаются до понедельника, обещая друг другу новые истории. Сезоны обострений они как снежинки – каждый раз что-то новое и удача, если примерно похожее случалось на практике. Нашим доблестным терапевтам повезло все завершить без потерь (работы), и теперь они могут облегченно выдохнуть. До весны, правда, но она наступит еще очень нескоро.