От грозы до сизого дыма

Голос пилота с заученно-вежливой интонацией сообщил о посадке. США без интереса смотрел в иллюминатор на выдвигающиеся закрылки. Если бы он мог, он бы толкал самолёт, чтобы тот летел быстрее. Настолько страшно ему было представить, что он не успеет. СССР пропал со связи с августа. Америка попробовал связаться с Москвой, но тот лишь свирепо зашипел на него. «Это ничего, — сказал сам себе он тогда. — Разберётся с трудностями, отправит письмо, позвонит, да как угодно даст о себе знать.» Потом выход прибалтов. Тогда-то Штаты понял, что в этот раз коммунист не выкарабкается. Двадцать пятого декабря ему доложили о сложении Горбачёвым своих полномочий, через некоторое время он внезапно почувствовал, что что-то на задворках сознания пропало. Двадцать шестого декабря над миром прогремела новость о прекращении существования СССР. США улыбался механически, больше скалился, принимал поздравления, хлопал работников Белого дома по плечу, а вечером приложился к бутылке водки и начал лакать прямо из горла. Его кислотой разъедало чувство вины, противно хрипела под рёбрами совесть и больно тянуло в груди от отчаяния. Он бесполезно шептал извинения в пустоту, словно Союз мог его услышать. Словно сквозь время узнал бы об этом, когда во время Карибского кризиса сидел здесь, на диване, и жарко отвечал Америке на поцелуй. — Тебе надо было оттолкнуть меня… — тихо процедил сверхдержава, откинув голову. — Тебе нельзя было слушать, видеть, касаться меня, — он кинул мутный от наплывших слёз взгляд в окно и сквозь зубы взвыл. — Тебе нельзя было соглашаться в той чёртовой гостинице! Он отшвырнул бутылку, схватившись за волосы, закачавшись вперёд-назад, шумно и всхлипывающе задышал, не разжимая челюстей, и на одном дыхании зашептал: — Мне нельзя было приближаться к тебе, мне нельзя было приближаться к тебе, мне нельзя было приближаться к тебе… — …спасибо, что выбрали компанию «Аэрофлот». Желаем приятного дня, — проник в мысли ласковый голос стюардессы. Бизнес-класс выходил первым, поэтому американец одним плавным движением поднялся, забрал портфель с полки и направился к выходу из салона самолёта. Выходя из здания аэропорта Пулково, Соединённые Штаты отошёл немного в сторону и сосредоточился на ощущениях, ища более сильную и яркую энергетику воплощения. Как назло, расстояние было на пару минут пешком. Казалось бы, мало, но американец прекрасно знал о колючем холоде русских зим, поэтому затянул шарф сильнее и пошёл в нужную сторону. Тёмно-синяя Волга мигнула ему фарами, и США с наслаждением сел в тёплый салон. — Твоя сырость удивительным образом делает ваши жуткие зимы ещё ужаснее, — недовольно сказал он, пристёгиваясь. — И тебе привет, Колумб, — хмыкнул Санкт-Петербург. Какое забавное и одновременно глупое прозвище. — Кто-нибудь знает..? — осторожно спросил США, когда они выехали на шоссе. — Российская Федерация наверняка почувствовала тебя. — У тебя будут проблемы? — Сложно сказать. Сейчас у неё совсем другие заботы. — А Москва? — Москва? — тонкие пальцы города сжали руль плотнее. — Ему сложнее. Разбирается с тем, что осталось от СССР, учит и направляет Россию, решает вопросы с городами, территориями и прочим. — Напустил тумана, — фыркнул американец, глядя на проносящиеся мимо голые деревья. — Ну не буду же я тебе всё рассказывать, — улыбнулся Петербург. — Ты, конечно, собеседник приятный, но мне голова на плечах дороже. Некоторой время они ехали молча, шоссе с полосами постепенно перетекло в узкую дорогу, лентой вьющуюся между пролесками и редкими домиками. Чем ближе они подъезжали, тем острее стучало в горле сердце. — Как он? — спросил наконец Америка. — Я не буду строить тебе иллюзий, — тяжело вздохнув, ответил град на Неве. — Ты сам прекрасно понимаешь, в каком он состоянии. — Он протянет до Нового года? — А что, ты планировал отметить с ним? — Я бы очень хотел, — вдруг открыто признался страна. — Я приготовил ему подарок. Он почувствовал, как Петербург молча посмотрел на него, и в этом взгляде было столько понимания и сочувствия, что американец задумался было, а не находился ли когда-то его собеседник в подобной ситуации. Они давно оказались за городом. Заснеженные деревья молчаливо смотрели им вслед, ёлки, нагруженные снегом устало клонили мохнатые ветви к сугробам на земле. Машина остановилась у крепкого мостика через замёрзшую реку. — Переходишь мост, там будет тропинка, идёшь по ней и никуда не сворачиваешь. Увидишь первый дом — это не тот. Он ветхий и заброшенный. А вот следующий дом уже тот, который тебе нужен. Вокруг него забор, — пояснил Петербург. — Понял? — Да. — Когда обратно собираешься? — После… — США осёкся. «…его смерти» застряло в горле. Город понимающе кивнул. — У СССР там должен быть телефон. Позвонишь мне. — Хорошо. Америка вышел из машины, зябко поёжившись, и прежде, чем закрыть дверь, наклонился и благодарно посмотрел в серые глаза. — Спасибо тебе большое, Петербург. Правда. Тот улыбнулся. — Пусть в воплощениях и мало человеческого, но мы не лишены человечности. Капиталист вернул ему улыбку и закрыл дверь. Двигатель автомобиля загудел, и вскоре сам он затерялся с дорогой меж деревьев. Америка по указаниям города начал свой путь. Доски моста были заледенелыми, приходилось держаться крепко за поручень. Глухая тишина окутывала всё вокруг, как тёплое одеяло. Сверхдержава шёл по тропе, не сворачивая и благодаря того, кто её очищал от лишнего снега, чтобы совсем не замело. Показался первый дом. В надвигающихся сумерках выглядел он весьма неприятно и зловеще. Чем дольше США разглядывал эту ветхую постройку, тем больше ему становилось не по себе, поэтому он ускорил шаг, двигаясь дальше. Второй дом с забором. Штаты подошёл к калитке, прикрытой на верёвочку, аккуратно открыл её и, вернув «конструкцию» на место, прошёл вглубь участка. Посередине дом, у дальней стены забора две постройки — сарай и баня, судя по всему, на противоположной стороне дерево, а около него, почти полностью утонувшая в сугробах, с трудом угадывалась небольшая детская площадка с качелями, горкой и песочницей, которую СССР, видимо, построил для детей когда-то давно. Американец по тропинке дошёл до крыльца и поднялся по скрипящим ступеням. Он уже успел продрогнуть, поэтому тепло дома и светящиеся окна манили его с каждой секундой всё больше и больше. Он сделал парочку глубоких вдохов-выдохов, чтобы унять волнение, занёс руку над дверью, а затем громко постучал. Спустя долгий десяток секунд замок щёлкнул, дверь открылась, и на пороге показался Союз. Он выглядел плохо: постаревшим ещё на пять-десять лет, похудевшим и сильно уставшим. Но почему-то именно в этот момент для США не было ничего лучше, чем видеть его таким. Когда они встретились взглядом, потухшие глаза СССР загорелись ярким и тёплым огнём, в ласковой улыбке расплылись тонкие губы. Он притянул к себе американца и крепко обнял его, мягко целуя в щёку. Штаты переплёл с ним пальцы и, снова посмотрев в глаза, по-доброму мурлыкнул: — Если продержишься до этого Нового года, то отпразднуешь его с самым великолепным мужчиной в мире. Союз легко и открыто засмеялся, а потом притянул руку американца к себе и, легко поцеловав костяшки замёрзших пальцев, с нежностью выдохнул: — Знал бы ты, как я тебя люблю. — Я знаю, my love.