Будь аккуратнее, лисенок

      По приезде домой я, как уже успела пообещать самой себе, завалилась в душ, еда успев вытащить все необходимые принадлежности и запасную одежду из багажа. Миша пытался что-то рассказать и показать в квартире, но, услышав заветное «а это ванная», меня уже было не остановить.       Раздеваясь, я вспомнила о своих травмах и поняла, что понежиться в водичке мне явно помешают повязки. Решив уточнить, как с ними быть, у профи в этом деле, я наспех завернулась в огромное махровое полотенце и пошла на, как выяснилось, кухню, где и сидел искомый мной Мишенька. Так, я, похоже, немного поторопилась в своих действиях, совершенно забыв о том, насколько я неуклюжая. Угадайте, что? Вместо того, чтобы спокойно подойти и спросить, как обходиться с ранами в душе, я не заметила, как Рифанов вышел из-за угла, и врезалась прямо в него. Было больно, местами даже очень. Но, благо, он — человек чуть более расторопный, чем я, и вовремя поймал меня, не дав улететь лицом куда-то в район дверного косяка.        — Я даже боюсь спросить куда и ради чего ты бежала, да и, тем более, в таком виде, — на этих словах Мися открыто улыбнулся, а я, вспомнив, что на мне только гребанные бинты и полотенце, покраснела, будто свеже сваренный рак.        — Я это, — запнулась и сглотнула неприятный ком в горле, — спросить хотела кое-что, — ловлю заинтересованный взгляд моего собеседника. Напоминаю, мы все еще стоим в обнимку, а я все еще практически голая.        — Ну так спрашивай, я же не кусаюсь, — усмехается чему-то, — ну, только если не попросишь, — и смотрит прямо в глаза, откровенно издеваясь. Вот же жук.        — Как с этими, — так, Юля, соберись, нехер тут со своими фантазиями лезть, — ну, как их, — обвожу пальцем грудь и тыкаю на поврежденную руку, — бинтами, вот. Как с ними мыться то? — И смотрю куда-то в пол, желая провалиться куда-то под него от чувства дикого стыда. Глупость какая.        — Ну смотри, — меня, наконец, отпустили, — сейчас ты аккуратно снимаешь все это добро, спокойно идешь в душ, но не в ванну, поняла? — Дожидается моего утвердительного кивка, — только постарайся особо не крутиться, хотя ты вряд ли сможешь, — это он в каком смысле? — Ну, больно будет, — пожимая плечами, отвечает он на мой немой вопрос, — так, ну а после я помогу тебе наложить новую повязку на руку и перетянуть ребра, — так, ну вроде все понятно.        — Стоп, что? — до меня доходит, что он. будет. бинтовать. мне. грудь.        — Слушай, Юль, ну не до стеснения сейчас, — будто бы читает мои мысли, — тем более, чего я там не видел, — тепло улыбается, а в глазах чертики пляшут.        — Вообще-то, ничего не видел, — я надуваю губы и кое-как через силу складываю руки на груди, — а когда видел — ничего там не было, — показываю язык.        — Ну, я бы не сказал, что что-то особо изменилось, — уже в открытую ржет.        — Иди ты, — задыхаюсь от обиды и накатывающего смеха, — сам ты не изменился, а вот у меня уверенная троечка, — все же говорю я, тут же отвешивая себе морального леща за то, что веду себя так с ним, — да и вообще, когда это ты наглядеться успел?        — Так когда тебя на операцию везли, да и не сказать, что прям нагляделся, так, одним глазком, — и лыбу давит. Взрослый же мужик.        — Ага-ага, а говорил, что не старый-маньяк-педофил-извращенец, — ну все с ним понятно, все мужики одинаковые.        — Так, попрошу на меня не клеветать! — Миша гордо выпячивает грудь и поднимает указательный палец, выдерживая драматическую паузу, — я такого не говорил, — и снова заливается смехом. В этот раз я уже сдаюсь и присоединяюсь к нему. У него такая заразная улыбка, вы бы и сами не выдержали. Вдоволь насмеявшись и закинув в себя пару таблеток обезболивающего, я уже в лучшем настроении, наконец, потопала в желанное мною уже много дней помещение.       Как же Миша был прав, когда говорил, что особо повертеться у меня не получится. Поднимать упавший гель для душа — это то еще испытание. А про бритье я просто промолчу, это был тихий ужас. Ну, то есть, довольно громкий, особенно в моменты моих вскриков, охов и ахов. Пару раз даже хозяина квартиры ими призывала, да так, что он порывался залететь к мне с ноги, если я не прекращу над собой издеваться. Ну да ничего, сама чуть не умерла, но дело сделано. При том, что смешно, в моем случае эту фразу можно понимать буквально.       Последние 10 минут душа я что-то совсем в меланхолию впала и совсем ушла в свои раздумья, из которых меня смог вывести только адский стук в дверь и чуть ли не крики Мишки о том, что я уж больно тихо сижу, и что он больше повторять не будет. Последнее, видимо, относилось в тому, что он собирался войти, но я, слава яйцам, вовремя его остановила. А то такого позора моя и так уже порядком подмоченная репутация точно бы не выдержала.       Поспешно вылезая из ванной и пару раз умудрившись поскользнуться, я подсушила полотенцем волосы, нанесла уход и оделась. Выхожу, значит, зову Мишу, он откликается с кухни, я прохожу туда, а там уже целая операционная развернута. Ну, точнее, перевязочный пункт. Тут вам и жижи всякие, видимо, обеззараживающие, и ватки, и бинты с пластырями. А посреди всего этого действа сидит довольный, но сосредоточенный Рифанов и ждет меня.        — Ну проходи, садись, чего застыла? — Окликает, — кусаться ты, вроде, пока не просила, так что у меня тут безопасная зона, — хлопает по стулу рядом с ним.        — Дяденька, а вы точно доктор? — дрожащим, но смеящимся голосом говорю я и прохожу на предоставленное место.        — Точно-точно, деточка, — вторит мне, — ты это, футболочку то снимай, — и мы оба смеемся с того, как это глупо, но в тему звучит. Спустя примерно минут пятнадцать моих визгов, Миша, наконец, заканчивает обработку моей руки и приступает к многострадальным ребрышкам. Сколько меня раз по ним били за всю жизнь? Сколько я их переломов на ногах перенесла? Сейчас уже кто его разберет. Никогда не любила по врачам ходить, особенно, когда в причинах была виновата я сама, будто бы пыталась себя так наказать. Вот такая вот я глупенькая, да.       Но вернемся к нашим баранам. Точнее, к одному, если вы понимаете, о чем я. Такие нежные прикосновения, не то, что у той мерзкой медсестры, что накладывала мне последний раз повязки. Он будто не просто не хотел мне больно сделать, а старался, чтобы это было приятно. Ну, или я себя так накручиваю, потому что у него получилось. Есть еще вариант, что я просто переборщила с обезболом и мне приятно вообще все. За этими мыслями я и не заметила, как Мишенька закончил перевязку и гордо вручил мне мою футболку. Даже отвернулся, типа ничего не видел. Я его когда-нибудь ударю.       На ночь Мися предложил мне несколько вариантов: он у себя, я в гостиной на диване; я у него, он в гостиной на диване или же, в шутку, конечно, было также озвучено предложение спать вместе у него, над чем мы дружненько поржали. Я выбрала первый вариант, хотя возможность присоседиться к нему тоже запомнила.       Знаете, оказывается, спать одной после увиденного мною довольно проблематичная задача: сначала я ворочалась в попытках закрыть глаза и не представлять в красках все произошедшее, а затем, наконец, уснув, проспала всего пару часов, проснувшись от очередного, на этот раз, выдуманного моим больным мозгом, убийства. В больнице все же было попроще, за дверью палаты всегда горел свет, периодически кто-то шаркал тапочками по полу в поисках туалета, а постовая медсестра в любое время суток читала какой-то бульварный роман в дальнем конце коридора. Но сейчас у нас немного другая ситуация.       Каким-то неведомым образом рядом со мной тут же материализовался Миша, начав меня успокаивать. Что-то последнее время ему часто приходится пребывать в этой роли. Отчетливо понимаю, что пора прекращать ныть, но слезы сами льются из глаз. «Все хорошо, я рядом, ты в безопасности», — слышу я его шепот над ушком. Становится немного легче, уже почти проваливаюсь в сон и чувствую легкое прикосновение губ к моему лбу.       Сквозь пелену дремы улыбаюсь.