Будь аккуратнее, лисенок

      Возвращаться в гостиницу — настоящее испытание для меня, ведь я была свидетелем смерти, да еще какой, нашей местной знаменитости, да и хорошей подруги многим прилетевшим вместе с нами.        — Миш, — нарушаю тишину, повисшую в машине, — а как? Что мне делать? Что сказать? — Я даже сейчас слова связать нормально не могу.        — О чем ты? — Миша, видимо, искренне не понимает.        — Света, та девочка, ведущая с нашего университетского ТВ, — запинаюсь, — была, то есть.        — Юль, пойми, ты в этом никаким образом не виновата! — Он буквально воскликнул это. — Я, блин, виноват, но уж точно не ты! — Тут я немного не поняла, почему он вдруг себя виноватым посчитал.        — Ты то каким боком? — собственно, сообщила о своем недопонимании.        — Я мог помешать пилотам снизиться на такую опасную высоту, понимал же ведь, что ничем хорошим это не закончится, — я явно сильно раздосадовала Мишу своим разговором. Уже жалею, что завела его, но гулять, так гулять, как говорится.        — Миш, а друзья ее? Как мне им теперь в глаза-то смотреть? — Опять слезы собираются. Моргаю — ее вижу. Точнее, ее часть.        — Ты. Ни в чем. Не. Виновата. — Вновь твердо произносит парень, надеясь убедить меня в этом.        — Мда, только я вот жива, в отличие от нее, — фраза, обрывающая нашу беседу и высвобождающая мои мокрые эмоции. Снова. Какая же я жалкая, черт. Рифанов только сильнее сжимает руль, аж до побеления костяшек, и полностью сосредотачивается на дороге. Кажется, злится. Возможно, на себя. Не хочу, чтобы он злился, ему не идет быть таким. Злустным. Это как злой и грустный одновременно — идеальное описание Миши в тот момент.       Я тоже сжимаю свои руки, но их уже не останавливает руль: ногти до крови впиваются в уже и так изрядно пострадавшую нежную кожу ладошек, заставляя физической болью приглушить слезы. Срабатывает. Всегда работало. Я утираю мокрые следы с щек, немного растираю глаза, помогая ресницам быстрее высохнуть. А машина, тем временем, довозит нас до места назначения. Никуда не денешься, надо идти.       Все эти взгляды, полные жалости и даже какого-то животного страха. Некоторые смотрят с презрением, некоторые — с сочувствием. Люди будто облепляют меня, но, при этом, не касаются, а обходят, будто прокаженную. И я даже рада этому, пусть все это и заставляет чувствовать меня в достаточной степени хуево. В любом случае, лучше так, чем расспросы о случившемся. Наверное. Я уже ни в чем не уверена, если честно. Есть огромное желание просто закрыться в душе, забиться там в уголок и под шум воды прорыдать там целую вечность.       Но пока я вместе с мило вызвавшимся помочь мне куратором просто с каменным лицом иду к частично своему номеру, чтобы также просто забрать свои пожитки оттуда и еще более просто свалить от всего этого как можно быстрее. Скрыться от навязчивых взглядов всех этих ребят в уютных объятиях Миши. Да, он не пошел со мной, видимо, боясь сорваться. Я его прекрасно понимаю, тем более, багаж у меня совершенно небольшой, так как рассчитывался на достаточно короткий промежуток времени, да и большую его часть составляла техника, и я прекрасно справлюсь с ним сама.       Войдя в комнату, я встречаюсь взглядами с теми самыми двумя парнями — моими соседями. Просто молча прохожу дальше, собирая свои немногочисленные разложенные вещи обратно в чемодан, закрываю его и, не прощаясь, так же безмолвно ухожу. Больше даже не смотрю ни на них, ни на всех остальных, встречающихся мне по пути к выходу, ребят.       Прямо у дверей встречаю куратора. Смотрит с сожалением. Чувствую себя жалкой. «Сочувствую», — тихо произносит он, опустив взгляд вниз и забирая мою сумку. Киваю и, наконец, выхожу, вновь оказываясь на свежем воздухе. Вдыхаю его полной грудью и понимаю, что единственно верным для меня сейчас решением будет покурить. Достаю из заднего кармана джинс уже порядком потрепанную пачку, достаю одну из 5 оставшихся в ней сигарет, зажимаю ее в губах и, наконец, поджигаю. Первая тяга и сразу дает в голову. Прикрываю глаза и немного покачиваюсь, ловя непонятный кайф от этого состояния. Небольшой туман в мыслях, как ни странно, помогает их успокоить и освободиться хотя бы на 5 минут от въедливого и разъедающего изнутри чувства тревоги и постоянного ощущения паники.       Вижу нахмуренное лицо Миши, явно недовольного моим нынешним занятием. Но сейчас так плевать. Мне помогает, пусть даже и назвать это самовнушением. Тем временем, Миша выходит из машины с явным намерением отчитать меня. Заблаговременно закатываю глаза, готовясь выслушивать слова разочарований во мне.        — И зачем? — Нормальный вопрос нормального человека, и, если бы не сложившая ситуация, я бы даже, наверно, ответила что-то вразумительное, но сейчас уж извиняйте.        — Захотелось, успокаивает это меня, — я закрываю глаза и с шумом выдыхаю, будто бы силясь показать мнимое расслабление.        — Ты же понимаешь, что можешь справиться и без этого, — боже, ну за что? — Тем более, с твоими проблемами со здоровьем, знаешь же, ничем это хорошим не закончится.        — Миш, пожалуйста, не занудствуй сейчас, потом отчитывай сколько хочешь, но, прошу тебя, не сегодня, и так херово, — снова прикрываю глаза, мысленно давая себе подзатыльник от брата за мат.        — И давно? — уже не разочарованный, но жалостливый взгляд, еще хуже.        — Несколько лет, — говорю в надежде на то, что его устроит такой ответ, но, наверняка, зря. Он же как Васька, всегда любит докапываться до истины.        — А точнее? — Как знала! Бесит это качество в них, но куда уж деваться.        — Почти шесть, — вздыхаю, понимая его удивление. Ответом мне служит только офигевающий взгляд.       Миша берет мои вещи и молча несет их в машину, будто бы даже не вспоминая о недавнем ранении. До дома мы также едем в гнетущей тишине, которую я наивно пытаюсь заглушить музыкой в наушниках.