Some like it Asian

Старина Сим Лим подогнал им эту работёнку. Непыльная, пусть и странная, а заплатить обещали прилично. — Заказчик уж точно будет не в претензии. Может, этот старый пёс и станет брехать, но с того света его сиплый лай не будет слышен, — толстяк Сим квакающе рассмеялся, пуская золотыми зубами россыпь бликов по стаканам. Закон законом, а сухости в его заведении не водилось и в помине. Здесь любили Ходячего Джонни, а то и более крепких ребят. Одним богам известно, как хитрожопому Симу удавалось протащить в контору всю его спиртягу, но на любой запрос здесь находилось “Пожалуйста!”. Потому и белые сползались сюда как муравьи на крошки от кекса. Вэй Ин их не осуждал. Он и сам любил оттянуться за бильярдным столом “Золотой жабы” и перемолвиться словечком-другим с пузатым хозяином в неизменном костюме горчичного шёлка. Самоиронией и умением заигрывать с длинноносыми природа старину Сима не обделила. — Топай, малыш Иан, — махнул пухлыми пальчиками Сим. На стол легла пара купюр задатка и атласная визитка заказчика. — И давайте по-нормальному, а не как в прошлый раз! Не позорьте меня и предков, ладненько? — Обижаешь, дядюшка, — усмехнулся Вэй Ин, подмигивая ему и сметая добычу со стола. — Мы чертовски давно не видели курочки поверх своего риса. Надо исправлять. — Ремесло нормальное освойте, будет вам и курочка, и свинка, а там, глядишь, и до лобстера недалеко! — немедленно разворчался тот. — Уж на что башка славно варит и у тебя, и у братца твоего, а занимаетесь всякой хернёй! Предлагал ведь неоднократно — идите ко мне помощниками. Сил нет наблюдать, как сынки побратима моего мыкаются. — Дядюшка Сим чересчур любезен к нам, — немедленно сменил пластинку Вэй Ин. — С вашими ребятами нам не сравниться, того и гляди, пробьём отдачей свои бамбуковые лбы, и тогда точно позора не оберёшься. Вэй Ин был искренне уверен, что лучше жить семейными праздниками и танцульками, перебиваясь скудными гонорарами, чем примкнуть к рядам головорезов Сима и обзавестись стальными браслетами до тридцати. Им с братом чертовски нравилась свобода и не подмоченная отсидками репутация. — Ладно, проваливай, — отмахнулся Сим, покручивая на пальце кольцо с крупным камнем. — Не лей мне свои песни в уши, знаю я тебя. Звук приятен, да толку чуть. Дверь за собой захлопни! Адрес места у Линдзи возьмёшь. Братишке привет от меня. Последние слова его нагнали Вэй Ина в приемной. Впрочем, зычный голос папаши слышно было, пожалуй, даже на лестнице. Его помощница, красоточка Линцзяо, кокетливо стрельнула подведёнными глазками, дуя на ноготь с подсыхающей краской. — Когда уже к нам, И-и-иан? — протянула она, отводя ручку и укладывая на стол роскошную грудь в бархатном декольте. Вэй Ин одновременно и не понимал, зачем старине Симу секретарша, и люто одобрял его выбор. Неизвестно, как и что работает у папаши в штанах, и работает ли вообще, но даже если трогать нечем, посмотреть на Линцзяо в любом случае было приятно. — Когда свинки по небу полетят, орхидея моя, — он подхватил тонкую ручку и легко коснулся губами тыльной стороны ладони. В нос ударил едкий химозный запах. — Осторожно, не смажь! — замахала свободной ладошкой Линцзяо. Она забегала глазами по столу и, найдя нужное, осторожно придвинула к нему наманикюренным пальчиком маленькую карточку с адресом. — Тут отпевать будут. Вэй Ин присвистнул: райончик был не из дешёвых. — Чего ж оркестр не позвали? — Вроде, хотели, — пожала плечами Линцзяо, — хозяин даже маэстро нашему звонил. Но эти потом спохватились: лучше без лишнего шума — трупаль был какой-то важной шишкой в ихней прямой кишке. Несмотря на сочную внешность, дорогую одежду и общую ухоженность, речь Линцзяо то и дело с головой выдавала в ней уроженку глубин Чайнатауна. Не спасало даже подобранное по последней моде западное имя. Вэй Ин усмехнулся, легонько щёлкнув пальцами игриво вздёрнутый носик. — Цветочек, следи за языком, а то папаша заругает. — Не заругает, — отмахнулась она. — Ему нравится моя перчинка. — Ни слова больше! — отпрянул Вэй Ин, драматично приложив ладонь к груди, второй рукой нащупывая за спиной ручку двери. — Моё нежное сердце не выдержит знания, на кого осыпаются твои перчинки, тогда как мне, главному ценителю всего остренького, совершенно не достаётся должного внимания. — Ты бы ещё пореже заходил, — парировала Линдзи, усмехаясь. Спектакль Вэй Ина, очевидно, не произвёл на неё особого впечатления. Но он и не рассчитывал: Линцзяо, как и положено дочери нищих эмигрантов, велась лишь на мужчин с пухлым кошельком и по мелочам не разменивалась, флиртуя с ним скорее по привычке и для поддержания формы. — Не могу реже, — он галантно поклонился и надел шляпу. — Нам, несчастным смертным, необходимо хоть иногда припадать к живительному источнику твоей красоты! Линцзяо рассмеялась, зардевшись, и запустила в него скомканной бумажкой, но Вэй Ин успел юркнуть за дверь. — Катись, смертный! Да постарайся пожить подольше. — Твоё желание — закон для меня! — крикнул он с лестницы, сбегая по ступенькам. Чикаго в ноябре был просто отвратителен: снег толком не ложился, а если и ложился, то уже через пару часов таял, превращаясь в мерзкую серую жижу. Ветер задувал под полы тонкого пальто, не позволяя забыть, в каких именно местах оно прохудилось. Влажный холод пробирал до костей. В такие моменты Вэй Ин недостойно поминал последними словами предков, променявших родной Хубэй на это сизое месиво. А может, не Хубэй, а Гуандун, он не был уверен. Наверное, мать и отец что-то говорили ему об этом, но он не помнил. Он вообще мало что помнил из своего детства: только старый маленький форд, смех мамы и огромное поле травы. Может, до того, как родителей не стало, они всей семьёй жили на ферме, со стадом коров и прочими животными? Теперь уже никто не расскажет. Одно несомненно: в той подворотне, где его каким-то чудом нашёл дядя Цзян, никакой фермы не было и в помине, как и скота. Если только не считать таковым стаю дворовых псин. Вели они себя, надо сказать, по-скотски. Вэй Ин тогда был совсем малыш и натерпелся от них немало, да и осень выдалась холодной. Хорошо, что дядя Цзян нашёл его до первого снега: зиму в своём укрытии из картонной коробки он точно не пережил бы. Куда делись мама с папой, он не помнил. Зато прекрасно помнил, как впервые встретил Цзян Чэна и цзецзе, детей дяди Цзяна, своих названых брата и сестру. Они так и выросли — втроём. Правда, теперь их в Чикаго осталось лишь двое. Дядя Цзян с женой погибли, попав в перестрелку на стоянке несколько лет назад, так глупо… А цзецзе вышла замуж за смазливого бухгалтера из обеспеченных эмигрантов, и уехала к его семье в Аризону. Иногда она присылала им с Цзян Чэном фотографии в конвертах, пухлых, как щёчки маленького племянника Цзинь Лина. Вэй Ин надеялся, что когда-нибудь им с Цзян Чэном удастся накопить достаточно, чтобы приехать в гости. Они бы, наверное, и сейчас могли добраться на попутках, но глаза брата неизменно тускнели, стоило завести об этом разговор. Приехать вот так, оборванцами, с пустыми руками и одними мечтами в карманах, было немыслимо. В диаспоре их двоих считали чудаками. Сильные здоровые парни, а не нашли ничего лучше, кроме как стать музыкантами, неслыханное дело! Ни он, ни Цзян Чэн уже давно не пытались объяснить соплеменникам своей любви к музыке. Если бы только у них были деньги, можно было бы подучиться и задуматься о более приличной карьере. Но о каких деньгах может идти речь, когда с четырнадцати лет сам зарабатываешь себе на хлеб, перемывая посуду в джаз-баре и зависая с одной тарелкой в руках, зачарованный звуками музыки? Цзян Чэну повезло: он напросился в ученики к местному чёрному саксофонисту и многое у того перенял, пока бедняге не перерезали горло на очередной мафиозной гулянке. Вэй Ин же нахватался по верхам там и тут, но в свои годы всё равно владел контрабасом лучше многих и бесконечно уважал свой инструмент за солидность и глубину звучания. Серьёзность и основательность он и в людях ценил, что бы о нём ни говорили. Работы, правда, было мало. Белые предпочитали нанимать своих, сраные расисты, да и тягаться с музыкантами, закончившими хотя бы музыкальную школу, не говоря о консерватории, Вэй Ин с Цзян Чэном не могли. Но китайская община не давала им помереть, да и от чёрных иногда кое-что перепадало — тем было наплевать на конфигурацию лиц талантливых мальчишек, лишь бы лабали с душой. Чёрные заказы Вэй Ин особенно любил — за танцы и атмосферу беспечного праздника. Жаль, случались они не слишком часто. Но белые были ещё реже: пусть они с братом и говорили на английском как на родном, всё равно оставались чужаками, которым не всегда решались доверить работу. Вэй Ин со временем свыкся и перестал раздражаться по этому поводу. Цзян Чэн неизменно хмурился, ходил чернее тучи и постоянно заводил философские беседы о неравенстве. Приходилось вливать в него с трудом добытый виски, лишь бы попустило наконец. — Ни хай, Иан! — крикнул чумазый мальчишка, оттягивая к вискам уголки глаз и показывая язык. Вэй Ин поднял ладони с присогнутыми пальцами, изображая рычащего тигра в прыжке. Мальчишка бросился наутёк, инфернально хохоча. Чад был славный малый, пусть шутки у него и были тупые, от папаши позаимствованные. Он умел читать и всегда приносил Вэй Ину с Цзян Чэном не только газеты, но и объявления о работе, если видел что-то интересное. Лестница, ведущая в их квартирку на последнем этаже, истерично скрипела. Ветер задувал в щербины стен, и весь дом был чем-то похож на пальто Вэй Ина: старый и прохудившийся. Возможно, в квартирах средних этажей дела обстояли немного получше, но Вэй Ин серьёзно в этом сомневался. Район у них был бедный, зато поспокойнее прочих. Пусть соседи и подобрались придурочные: кто-то постоянно ругался и орал посреди ночи, сотрясая картонные стены, но спасибо хоть не палили из пушек, неслыханная роскошь для Чикаго. Этажом ниже, прямо под их квартиркой, жили вьетнамцы, и когда эти хтонические гули принимались готовить свои национальные блюда, Вэй Ин с Цзян Чэном сбегали на прогулку, даже если за окном шёл дождь — вонь стояла невообразимая. — Успех? — спросил Цзян Чэн, встречая его в коридоре в широких трусах и белой майке с пятнами кетчупа. В доме была верхняя разводка, и в их квартире на последнем этаже по зимнему времени жара царила как в аду. В руках брат держал сковородку с ещё шкворчащими на ней яйцами и кусочками бекона. — Он самый. И у тебя, я смотрю, тоже. Откуда бекон, у нас же от прошлого гонорара почти ничего не осталось? Тебе улыбнулась фея? — он с наслаждением вынул ноги из подмокших ботинок. — Двумя этажами ниже новые соседи: девушка-доктор и её брат-студент. — Хорошенькая? — немедленно заинтересовался Вэй Ин. Брат пожал плечами, но взгляд отвёл — значит, понравилась. Цзян Чэну нечасто нравились женщины: он не особенно хорошо их понимал, и обычно они вызывали у него приступы гнева, если не паники. Его родители, пока живы были, каждый день ругались так, что с потолка осыпалась старая штукатурка. В основном ярилась мать, так что неудивительно, что к женщинам брат относился настороженно. Каждая попытка Вэй Ина свести его с кем-то неизменно заканчивалась нервным возбуждением, а то и опустошением их алкогольных запасов. Тем удивительнее, что в кои-то веки он сам сделал первый шаг! — Неужто прекрасное создание пало жертвой обаяния твоих семейников? — хохотнул Вэй Ин, щёлкая Цзян Чэна по поясу резинкой его же трусов и ловко уворачиваясь от тычка вилкой. — У них трубу прорвало, я как раз из булочной шёл. Аж лестницу залило! Ну, я и подкрутил... — Слушай, а это мысль! — Вэй Ин с наслаждением вытянулся на провалившемся диванчике и пошевелил согревающимися пальцами ног. — Нам стоит начать подрабатывать водопроводчиками! Глядишь, и личную жизнь наладим. — Да у тебя с ней, вроде, и так всё в порядке, — фыркнул брат. Он поставил сковородку на стол и теперь откручивал кусок от длинного батона. Вэй Ин уже видел мысленным взором, как Цзян Чен обмакивает хрустящую корку в непропёкшийся желток и, уложив сверху кусочек поджаристого бекона, отправляет в рот. В животе заурчало. — Ты видишь здесь мириады пышногрудых нимф, скрашивающих мой быт? — он вскочил на ноги и обвёл рукой их скромное жилище. — Нет, и слава богам, — отозвался Цзян Чэн, возюкая булкой по желтку, — Это место явно не для нимф, что бы там у них ни было с грудью. — Она пышная! — безапеляционно ответил Вэй Ин, хватаясь за батон. — Ты таки повёлся на уговоры Линдзи? — неверяще приподнял брови брат. — Боже упаси! Этот цветок явно не для меня цвёл. — Этот цветок и не таких как ты переваривал, — хмыкнул Цзян Чэн в ответ, сражаясь коркой с ломтём булки Вэй Ина за особенно поджаристый кусок бекона. — Ах ты, бес! Вэй Ин обманным манёвром вывел кусочек из-под удара и, подхватив пальцами свободной руки, отправил в рот, победно закусывая хлебом. — Нечестно! — Можно подумать, ты не сожрал половину, когда жарил! — Не половину! Максимум четверть. — Куда в тебя только лезет, — Вэй Ин скептично оглядел худые ноги брата. — Во мне растёт мастерство, — глубокомысленно изрёк тот, облизывая вилку. — И требует подпитки. Скажи лучше, что по заказу? Старина Сим говорил, верняк. — Верняк, — фыркнул Вэй Ин, — готовь свой лучший костюмчик, братишка Чейн, послезавтра играем на похоронах! Цзян Чэн вздохнул и приложил ладонь ко лбу. — В такие моменты я рад, что родители не видят, чем я занимаюсь. — Ой, да ладно тебе, не нагнетай! Ну, похороны и похороны, не твои же! Проводим папашу в последний путь, платят хорошие деньги. — Сколько? — Двести. Цзян Чэн присвистнул. — Чтоб живые так платили. — Так и я тебе о чём! Сходим, отыграем, по-любому ещё и нальют в память об усопшем. Песня, а не заказ! К тому же, старина Сим уже выдал половину задатком. — Ну что ж, братишка Иан, — Цзян Чэн отсалютовал ему стаканом с чаем. — Раз наш друг решил помереть с музыкой, так хотя бы с хорошей. Сделаем всё красиво. Где там задаток? Обновлю, наконец, свой пиджак. *** То, что заведение не похоронное, стало понятно сразу, как только они переступили порог и прошли вглубь зала. Девушка в элегантном чёрном платье, со светлыми пальчиковыми кудряшками и жемчужной ниткой на шее, молча кивнула, глянув на их футляры, и жестом указала следовать за ней. За тяжёлой портьерой обнаружилась толстенная деревянная дверь и лестница, ведущая вниз, а уже там — просторный, отделанный камнем зал с множеством маленьких круглых столиков и небольшой сценой. — Я — Мэдисон, со всеми вопросами — ко мне, — девушка указала на себя тонким пальчиком, словно опасаясь, что иначе они не поймут. — Курить — на чёрный ход: там, за сценой. — Мэдисон, что насчёт оплаты? — улыбнулся ей Вэй Ин. — После закрытия за последним клиентом, — отрезала та. — Открываемся через полчаса. — А как же похороны? — обескураженно выдал Цзян Чэн, и Вэй Ин запоздало пихнул его локтем в рёбра. Бровь Мэдисон поползла вверх, будто кто-то потянул за ниточку на затылке. На лице её не дрогнул ни один мускул. — Облажаешься, сладенький, и будут тебе похороны, не сомневайся. — Мы так… — Так и думали! — радостно перебил брата Вэй Ин, отпихивая его в сторону. — А что насчёт аванса? — Жаба вам не выдал? — прищурилась она. — Должно быть, запамятовал, — развёл руками Вэй Ин. — Мы отработаем на совесть, мэм, не извольте беспокоиться, ваши гости ноги сотрут! Но гарантии всё же не помешают. Чтобы, ну, знаете, струны внезапно не порвались, и настроение не испортилось. Мэдисон фыркнула одобрительно. — А ты мне нравишься, барыга пиздоглазый. Тут ждите. Она процокала каблучками куда-то вглубь зала. — Ты что творишь?! — немедленно зашипел Цзян Чэн. — Это же сраный спикизи*, да ещё и белый! Нужно рвать когти отсюда, и срочно! Сим Лим, сволочь старая, спасибо, подсиропил! Похороны, мать его, непыльная работка. А я ведь говорил ему, чтобы не втравливал нас в такие авантюры. Ты на стены, на стены посмотри! Вэй Ин обвёл взглядом зал. В каменных стенах тут и там виднелись вмятины от пуль. В углу стояло нечто накрытое полотном, подозрительно напоминающее рулетку. Он сглотнул. — Послушай, поздно включать заднюю, — зашептал Вэй Ин. — Старине Симу дьявольским благословением удалось подцепить белый заказ. Если мы сейчас его подведём, чёрта с два он будет нам помогать в дальнейшем. — А если нас здесь сегодня грохнут, то и помогать станет некому, — прошипел Цзян Чэн. — Не ссы! — сипло прикрикнул на него Вэй Ин, теряя терпение. Его и самого напрягала сложившаяся ситуация, но выход из неё теперь был только один — через главный вход вслед за последним клиентом. — Отыграем раз и больше сюда не вернёмся. Цзян Чэн собирался ещё что-то возразить, но тут снова застучали каблучки Мэдисон, и он замолк, возмущённо сопя. Девушка молча протянула Вэй Ину два полтишка, но когда он попытался вытянуть купюры из тонких пальцев, те не поддались. Он поднял на Мэдисон вопросительный взгляд. — Налажаете, и наши парни живого места на вас не оставят, — мило улыбнулась Мэдисон. — Сегодня важный вечер. Жаба за вас поручился. Она наконец-то отпустила бумажки, и Вэй Ин убрал деньги во внутренний карман пиджака. — Всё будет в ажуре, мэм, — улыбнулся он. Хмыкнув, Мэдисон поцокала вверх по лестнице. Вэй Ин поставил контрабас у сцены и прошёл за портьеру, поманив Цзян Чэна за собой. — Какого чёрта?! — взвился брат. — Теперь мы тем более не можем уйти! — Теперь мы как раз можем уйти, если вдруг начнётся что-то непредвиденное. Ведь нам уже заплатили. Но нужно разведать пути отхода. Они поднялись по очень узкой лестнице и вышли в проулок у мусорных баков. Где-то неподалёку яростно орали дерущиеся коты. Вэй Ин вытряхнул из портсигара папироску и с наслаждением закурил. Портсигар ему подарил на совершеннолетие дядя Цзян, но Вэй Ин больше красовался им, нежели использовал по назначению — к сигаретам он так и не пристрастился по-настоящему. Но сейчас нервы сдавали: он смутно догадывался, в какое именно заведение их занесло, и слава у него была, мягко говоря, не очень. — Твою мать, Иан, какого чёрта?! — Цзян Чэн врезал кулаком в стену, хотя вполне очевидно, больше хотел врезать брату. — Нужно было вернуть ей задаток и уйти! — Чейн, ты что, тупой? — выдохнул Вэй Ин вместе со струйкой сизого дыма. — Побереги пальцы. Мы и так с хлеба на воду перебиваемся, не хватало ещё потерять расположение толстяка. Где тогда заказы будем брать, на ярмарке? К тому же, от задатка уже осталась только половина. — Поверить не могу, — Цзян Чэн бессильно метался по заднему двору и, не сдержавшись, пнул мусорный бак. Оттуда, отчаянно вереща, выскочила тощая крыса и скрылась за наваленными горой фанерными ящиками. — Мы же договаривались: не играть в спикизи, что бы ни случилось! Вэй Ин вздохнул и щелчком отправил окурок в мусор. Недовольство брата было оправдано: в одном из таких притонов погиб его учитель, оказавшись в середине чужой разборки. И вообще, слишком много их друзей не вернулись, отправившись вечером пропустить стаканчик. Чёртов сухой закон! Чёртова мафия... — Значит, будем впредь тщательнее проверять предложения старины Сима, — вздохнул он. — Этот вечер нужно просто пережить. Идём, пора настраиваться. *** Ближе к середине вечера Вэй Ин подумал, что пережить всё происходящее будет даже проще, чем он предполагал, и уж точно — намного приятнее. Они играли по полчаса с десятиминутным перерывом, публика принимала благосклонно, и атмосфера царила мирная. Дамы в платьях по последней моде щеголяли камешками на бледных шеях и тянули своих напомаженных кавалеров танцевать, солидные сэры цедили виски из пузатых стаканов и делали ставки за рулеткой, кто-то тихо беседовал за столиками. Постепенно Вэй Ину начало казаться, что вмятины в стенах не имели к заведению никакого отношения. Даже Цзян Чэн расслабил плечи, особенно после того, как гость в дорогущем на вид смокинге сунул ему двадцатку за отлично исполненную “Саксофобию” Руди Видофта. Но стоило вздохнуть с облегчением, как в зал вплыла компания китайцев, и Вэй Ин удивлённо приподнял брови, едва не промазав мимо струн. Парни в кашемировых костюмах и начищенных до зеркального блеска ботинках выглядели совершенно по-бандитски, пусть и щёгольски. С локтя самого высокого и широкоплечего свисала Линдзи, лаская пальчиками массивное бриллиантовое колье, стоимость которого Вэй Ин не брался даже представить: блеск камней слепил через пол-зала. Выбежавшая ниоткуда Мэдисон подскочила к сидящим за центральным столиком гостям и начала им вдохновенно что-то втирать, ослепительно улыбаясь и показывая рукой на свободный стол у стены. Очевидно, обмен был достойным, потому что пара белых, понимающе улыбнувшись в ответ, безропотно пересели, и вошедшая компания немедленно заняла лучший столик. Линдзи, поймав на себе удивлённый взгляд Вэй Ина, подмигнула ему и улыбнулась, прикусив пухлую нижнюю губку. Она так и светилась от удовольствия. Её кавалер, пригладив пальцами тонкие усики, одобрительно оглядел зал и, склонившись, зашептал что-то ей на ухо. Линдзи наигранно рассмеялась, откидывая голову. “Вот коза! — ворчливо подумал про себя Вэй Ин. — Могла бы, между прочим, предупредить, что тут за похороны”. Он мысленно сделал себе пометку поговорить с девчонкой после. Гости одним махом прикончили пузырь вискаря и принялись за второй. Полчаса подошли к концу, и Цзян Чэн с Вэй Ином, переглянувшись, собрались на задний двор перекурить. Цзян Чэн по-привычке опустил саксофон в раскрытый кейс, чтобы не складывать на пол, но не успели они скрыться на лестнице, как со стороны главного входа прогремел выстрел, и зал настороженно притих. Вэй Ин шагнул назад к контрабасу, предчувствуя неладное, и тут внутренняя дверь с треском слетела с петель, и в зал хлынули копы. Во всяком случае, попытались. Гости повскакивали с мест, расчехляя пушки, в воздухе засвистели пули, рикошетом отскакивая от стен и кроша посуду. “Контрабас!” — мотельной вывеской зажглась в мозгу Вэй Ина мысль. Он рванул к стойке за инструментом, иррационально прикрываясь руками. — Дебил, куда! — заорал Цзян Чэн. В зале оглушительно завизжала Линдзи, и Вэй Ин краем глаза уловил, как она залезает под стол. Мимо виска что-то просвистело, и спина немедленно покрылась холодным потом. В отчаянном прыжке дотянувшись до инструмента, он повалился на сцену, роняя его на себя боком. Пули били в тело контрабаса, проходя насквозь, и Вэй Ин, медленно отползая в кулисы, тихо молился, чтобы не пошли трещины. Дырки замазать — плёвое дело, а вот продольные трещины — это, считай, мёртвый инструмент. Мысль, что если случайная пуля догонит его самого, то никакие трещины не будут иметь значения, болталась на задворках сознания словно чужая. Страха он не чувствовал. Наконец, он скрылся за портьерой и вскочил, поднимая контрабас. Цзян Чэн рванул к лестнице, оглядываясь. — Погоди, там Линдзи! — крикнул Вэй Ин. — Какая нахер разница?! — зашипел брат. — Нужно сматываться, она знала, на что шла! Вэй Ин выглянул из-за занавеса. Линдзи вылезла из-под стола, и теперь пряталась за спиной своего ухажёра. Тот вместе с дружками отстреливал приближающихся копов что тех фазанов, но слуги правопорядка всё прибывали. Кто выйдет из этой схватки победителем, было не ясно. “Обернись. Ну, обернись же!” — взмолился про себя Вэй Ин, и Линдзи, будто услышав, взглянула на сцену. Вэй Ин поманил её ладонью, мол, давай сюда. Линцзяо всхлипнула, но вместо того, чтобы побежать к ним, похлопала своего защитника по плечу, привлекая внимание, и рукой указала на Вэй Ина. Усатый обернулся и вперил в него безумный взгляд чёрных глаз. — Ах, вы суки! — взревел он. — Это вы, жабьи выкормыши, на нас облаву навели! Вэй Ин отшатнулся, впечатываясь в грудь Цзян Чэна и понимая, что тот всё время стоял позади него. Просто отлично, они засветили свои лица мафии! Усатый кинулся было к ним, но пуля, едва не отстрелив ему нос, заставила обернуться на копов. Больше не сомневаясь, Вэй Ин подхватил контрабас и пальто и выбежал вслед за Цзян Чэном в чёрный ход. Каким чудом копы не ждали их у баков, осталось загадкой. То ли были недостаточно хорошо осведомлены, то ли кинули все силы на поимку кавалера Линдзи и его головорезов. Вэй Ин с Цзян Чэном бежали три квартала, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. Он со всей любовью проклинал свой инструмент: каким бы прекрасным ни было звучание контрабаса, для бега с препятствиями тот был категорически не приспособлен. К тому же, зверски мешался чехол, который не было времени натянуть. Отбежав прилично, они поймали кэб, ввалились внутрь, и Вэй Ин смог наконец-то убрать инструмент. Бедняга натерпелся сегодня. — Твою мать, — тихо выругался Цзян Чэн. — Вот и поиграли. — Да уж, — нервно рассмеялся Вэй Ин. Адреналин потихоньку рассеивался, и на него накатывал запоздалый страх. Чёртова Линцзяо их подставила! Её хахаль точно не из хороших мальчиков, и он считает, что это Вэй Ин с Цзян Чэном привели копов. Что теперь делать? У кого просить помощи, у старины Сим Лима? Но можно ли ему доверять после сегодняшнего? Что, если он знал об облаве и специально отправил их туда? Но зачем? Не то чтобы они так сильно ему докучали… Мысли метались в голове как тараканы на кухне при внезапно включенном свете. — Нужно позвонить Сим Лиму. — Ты спятил? — немедленно вспыхнул брат. — А если это он нас подставил? — Не думаю, — неуверенно покачал головой Вэй Ин. — Скорее, за это надо благодарить Линцзяо, и то не точно. — Ещё скажи, это всё одно большое совпадение! — Может быть и так. Мы с тобой довольно мелкие сошки, согласись. — Как раз удобно, чтобы свалить грешки — нас грохнут, и никто не то что слова поперёк не скажет, но даже и не заметит! Вот здесь, пожалуйста, — попросил Цзян Чэн таксиста, передал ему купюру и вышел. Вэй Ин с контрабасом вывалился за ним, недоумевая. Старенькая машинка скрылась за поворотом. — Какого хрена? До нашего дома ещё целый квартал! — Меньше свидетелей, если нас захотят выследить. — Ты параноик. — Нас чуть не пристрелили при захвате мафии! — Цзян Чэн возбуждённо взмахнул руками, поскользнулся на ледяной корке, но в последний момент удержал равновесие. — Считаешь, сейчас уместны такие слова как “излишняя осторожность”? Переругиваясь, они дошли до дома, и до рассвета просидели без сна, закуривая одну сигарету за другой. От нервов и пережитого ужаса трясло. — Я пробегусь до автомата, — хрипло сказал Вэй Ин и закашлялся. В комнате висел смог, так что лицо сидевшего напротив Цзян Чэна терялось в дымке. Сигареты закончились, как и терпение. Нужно было срочно связаться с Сим Лимом и думать, как поступить дальше. Машин в полшестого утра на улице почти не было. От холода поджимались пальцы, и Вэй Ин запоздало вспомнил, что выскочил из дома в домашних тапочках. Благо, автомат был на углу. Он скормил металлическому другу четвертак, холодная трубка обожгла ухо и заныла гудками. Вэй Ин в который раз поблагодарил богов и собственную дальновидность, что когда-то выпытал у Линцзяо домашний номер Сима. Как знал, что пригодится. Папаша ответил с третьего звонка и, выслушав сбивчивый рассказ Вэй Ина, тяжело вздохнул: — Я надеюсь, сынок, ты не думаешь, что я отправил вас туда специально? — Не-е-ет, нет-нет-нет, что ты, — запричитал Вэй Ин, надеясь, что выходит убедительно. — Вот и славно! Потому что я не имею ко всему случившемуся никакого отношения, ты меня понял? И ты, и твой братишка тоже не имеете. Повтори! — Мы не имеем к этому отношения, — пролепетал Вэй Ин. — Именно так! — рявкнул Сим Лим. — Но, дядя Сим, нас же видели… — Ну и хер с ним, подумаешь! Для этих белых мы все на одно лицо. — Нас видели свои… — Со своими сложнее. Кто видел? — Такой, щёголь, с усишками… Хахаль Линцзяо. Трубка затихла. Время шло, Сим Лим молчал. Вэй Ин нащупал в кармане ещё четвертак, готовясь бросить в бездонное брюхо механического монстра. Наконец трубка ожила. — Молись, чтобы его копы взяли, — тихо сказал Сим Лим. — Это старика Вэня младший сынок. Если что вобьёт себе в голову, калёным железом не выжжешь. Хоть бы его закрыли наконец. Когда уже офицеры начнут качественно делать свою работу?! Сим Лим неразборчиво выругался. Вэй Ин хотел было заметить, что дядюшка до сих пор кушает абалони на Новый год исключительно благодаря халатности чикагских копов, но вовремя прикусил язык. Пикировка со стариной Сим Лимом не входила в его планы, нужно было решать насущные проблемы. — Делать-то что? — Затаиться. У вас сестра, вы говорили, в другом штате? Как его там… Арканзас? “Аризона”, — мысленно поправил Вэй Ин, но вслух говорить не стал. Меньше всего хотелось, чтобы идя по их следу, мафия вышла на цзецзе. — Поезжайте к ней! Чем дальше от Чикаго, тем лучше. Позвонишь мне через пару недель, я скажу, как тут и что. “Если жив буду”, — повисло в воздухе. Вэй Ин рвано вздохнул. — Бывай, дядя. — Давай, сынок. Берегите себя. Вам заплатили хоть? — Всё как договаривались. — Ну, вот видишь. Дядюшка Сим Лим не подводит. Связь прервалась, и Вэй Ин перекатил в потной ладони так и не использованный четвертак. Дело пахло керосином. Цзян Чэн, услышав пересказ разговора, разразился громом и молниями. — К сестре?! Да он соображает вообще, что говорит?! Это же опасно! Да и на какие шиши? Мы даже до Канзаса не доберёмся. — Ну, почему… скоро обещают шторм, — Вэй Ин пролистывал вчерашнюю газету в поисках работы в отъезд. Как назло, было глухо. — Пошёл ты в жопу со своими шуточками! — Цзян Чэн выдернул у него из рук газету и навис, сверкая глазами. — Между прочим, всё это из-за тебя! Заладил “Поздно отказываться, Цзян Чэн! Нельзя подводить Сим Лима, Цзян Чэн!” Если бы не твоя беспечность, мы бы не влипли! Какого хера ты полез за Линцзяо? С каких пор тебя волнует её судьба? Когда она на прошлый Новый год с мужиками ебалась за деньги, тебя это, помнится, не беспокоило! — Бро, я не могу оставить женщину в беде! — попытался оправдаться Вэй Ин. — Зато женщина может затянуть в беду тебя! Где была твоя голова?! Вэй Ин вздохнул и пожал плечами. Когда брат начинал орать, успокаивать его было бесполезно. Проще дождаться, когда буря уляжется сама. — Кто же знал, что она окажется такой сучкой… — Кто знал? Бро, это Линцзяо! У неё на лице написано! — Тебя послушать, у всех баб на лице написано. — Так и есть! В дверь постучали, и Цзян Чэн замер на середине фразы, так и не закрыв рот. — Иди, открывай, — указал ладонью на дверь Вэй Ин. — Авось там твоя, на которой не написано. — Да пошёл ты, — отмахнулся брат и удрал, хлопнув дверью ванной. Вэй Ин фыркнул и пошёл открывать, давя животный страх внутри: не может же быть, чтобы их выследили так быстро?! Вопреки ожиданиям и опасениям, за дверью оказалась не новая соседка и не мафиози с пушками наперевес, а всего лишь проныра Чад. — Ни хай, Иан! — во все тридцать два зуба улыбнулся он. — Ни хао, сколько раз тебе повторять, маленький балбес, — Вэй Ин отвесил ему полушутливый подзатыльник, и тут же погладил по голове, растрепав русые кучеряшки. — Я вам объяву принёс, — хитро улыбнулся пацан и помахал в воздухе бумажкой. — Молодец, давай сюда. — Деньги вперёд! — Смекаешь, — улыбнулся Вэй Ин, щелчком подбрасывая в воздух давешний четвертак. Чад поймал монетку на лету, сунул в руку Вэй Ина объявление и, показав насыщенно-красный от карамельки язык, ускакал вниз по лестнице, гогоча как мартышка в зоопарке. Вэй Ин закрыл дверь, удивлённо подняв брови: обычно Чад был поспокойнее. Но стоило пробежаться глазами по объявлению, как стало понятно и поведение Чада, и дальнейшая схема действий. — Братец Чейн! — Вэй Ин ринулся вглубь квартиры и забарабанил кулаками в хлипкую дверь ванной. — Я нашёл нам работу в отъезд! — Прикалываешься, — дверь подалась, и в проёме возник встрепанный Цзян Чэн, явно сунувший голову под холодную воду: с волос по лицу стекали струйки. — Истину говорю, вот, гляди, — он сунул под нос брату клок газеты. Объявление было коротким, но к тому времени, как Цзян Чэн вновь поднял на Вэй Ина глаза, его лицо сменило порядка десятка выражений, не меньше. — Ни за что! — Да ты только подумай! — замахал руками Вэй Ин. — Это же верняк! — Один твой верняк уже наделал нам проблем! — Не мой, а Сим Лима! Чейн, план — огонь! Там нас точно никто искать не станет! К тому же, вдумайся — Флорида, Майами, это же чистый рай! Всего-то и надо немного покривляться. — Да ты глянь на меня! — Цзян Чэн напряг невыдающиеся бицепсы. — Какая из меня баба?! — Сочнейшая! — хлопнул его по плечу Вэй Ин. В дверь снова замолотили. — Охренеть у нас гостей сегодня, — пробурчал Цзян Чэн и пошёл открывать. В комнату вбежал мальчишка азиат лет десяти. Немой, он работал у Сим Лима посыльным для особых поручений. Вэй Ин, ошивавшийся в детстве у местной ночлежки, немного владел языком жестов. Пацанёнок замахал руками, и Цзян Чэн нахмурился. — Что он говорит? — Он говорит, что мы с тобой крепко встряли, брат, — сошёл с лица Вэй Ин. — Вэни взяли старину Сима за яйца. Пацан закрыл лицо руками, изображая плач. Цзян Чэн глубоко вдохнул и, подержав паузу, резко выдохнул. — Ну что ж, — обратился он к Вэй Ину. — Двинули за женскими шмотками. — Да, но сначала соберем чемоданы, — ответил Вэй Ин, обводя грустным взглядом их убогое жилище. Казалось бы, ничего особенного, халупа и халупа, но он понимал, что будет скучать. — Возьмут нас в ансамбль или нет, а сюда мы не вернёмся точно. Мальчишка-посыльный отсалютовал им кепочкой и вылетел за дверь. Они переглянулись. — Попробуем выпутаться, братец Чейн, — Вэй Ин стукнул его кулаком в плечо и пошёл собираться. *** — Блядский боже, как они во всём этом ходят?! Вэй Ин страдал: проклятые каблуки так и норовили переломать ему ноги. Они провели в магазине добрые три часа, выбирая наряды и косметику, и теперь едва успевали на прослушивание. — Чейн, мне задувает под подол! — захныкал он. — Так холодно! — Во-первых, не Чейн, а Челси! А во-вторых, я говорил тебе, рейтузы бери! А ты — “не-е-ет, мои ноги в них слишком то-о-олстые", — Цзян Чэн запищал, вполне удачно пародируя “женский” голос Вэй Ина. — Вот, мёрзни теперь. — Подружка твоя права, — кивнула проходящая мимо бабка. — Так и застудиться недолго, а тебе ещё рожать! Такая молоденькая. Бабка потрусила мимо, причитая о неразумности нынешней молодёжи, а Вэй Ин сошёл с лица. — Нет, только не рожать! — Тогда держи целибат, — хмыкнул Цзян Чэн. — Давай, Инес, шевели булками! Почти пришли, — как мог строго прикрикнул он, выдерживая модуляцию голоса. — Ух, я бы не возражал, если бы ты мною так покомандовала, — подмигнул проходящий мимо рабочий в измазанном краской комбинезоне и попытался хлопнуть Цзян Чэна пониже спины. Тот ловко увернулся, замахнувшись на мужика зажатыми в ладони перчатками. — А ну, чеши мимо! — пробасил он, но реплика потонула в смехе Вэй Ина. Парняга удалился, беспечно насвистывая. — Посмотрю, как ты будешь ржать, когда начнут домогаться тебя, — прошипел брат. — У тебя парик съехал, поправь, — хихикнул Вэй Ин. Голливудские волны и косметика смотрелись на Цзян Чэне на редкость органично. Тушь выделила бархатные тёмные глаза с длиннющими ресницами, а помада — прихотливо очерченные губы, отчего выражение лица у “Челси” было немного капризное. Кожаные перчатки сидели на узких ладонях как родные, шоколадное пальто с объёмным меховым воротником интриговало сокрытостью форм, а велюровая юбка чуть ниже колена подчёркивала изящность тонких икр. Вэй Ин с недоумением и некоторой неловкостью впервые в жизни отмечал, какой красивый у него брат. Сестра… Неважно! На него самого они напялили что под руку подвернулось, было не до жиру: слишком много времени потратили на споры, собирая по частям женскую версию Цзян Чэна. Поэтому Инес, в отличии от элегантной мисс Челси, выглядела как персона, слово “стиль” слышавшая от кассирши в бакалее. Истерично-оранжевое платье било всем проходящим в лицо безумным оттенком своего подола, и перебить этот кричащий тон норовили лишь туфли цвета молодой листвы, которые орали ничуть не тише. На демократичный девятый размер ноги Вэй Ина нашлась бы и более сдержанная обувь, но именно у этих ему понравились резные пряжки, а у Цзян Чэна к тому времени уже не было сил спорить. Синяя шляпка с бантом из ярко алого шарфа в белый горох кокетливо сидела на затылке Вэй Ина, а из не подстриженных вовремя волос удалось соорудить вполне приличные кудри, так что ему не пришлось потеть в парике. К тому же, денег на второй парик всё равно не хватило бы. Они и так спустили на шмотки большую часть гонорара, проникшись бесконечным сочувствием к женщинам. Это вам не три рубашки и пара брюк на все случаи жизни! Только купил чулки-подвязки-сорочки-платья и прочая — лишь самое необходимое! — и вот уже непонятно, из чего платить ренту. Как женщины с этим справляются?! Тёмно-коричневое пальто слегка умаляло истерию одежд Вэй Ина, но он знал, что под ним скрываются розовые рюши ворота платья, и злорадно посмеивался про себя, предвкушая реакцию окружающих. Эйфорию от шалости сбивал, пожалуй, лишь лифчик, впившийся в грудь и плечи как вампир. Вэй Ин совсем не был уверен, что плотоядные резинки не вспорют ему кожу к вечеру. Спасибо хоть подкладки, изображавшие грудь, держались на совесть. Конечно, до третьего размера мечты им было не дотянуть, но и за достойный второй краснеть не приходилось. Из витрины встретившегося по пути кафе на них взглянули две весьма миловидные азиатки, высокие и стройные, неброско накрашенные и одетые по последней моде, пусть в одной из них и виделась некоторая склонность к эпатажу. — Ну что ж, сестрица, погнали! — пропищал Вэй Ин. — Это было ужасно, — прошелестел Цзян Чэн. — Попробуй пониже. Ему манеру речи они подобрали почти сразу: высокие модуляции Цзян Чэну не давались, и к тому же голос всё время срывался, превращая его не в женщину, а в пятнадцатилетнего пубертатного сопляка. Обычный же его тембр был чересчур низким для девушки. Прикинув то и сё, они в итоге остановились на тихом полушёпоте, в котором голос Цзян Чэна толком нельзя было разобрать, но звучало на редкость томно и женственно. Вэй Ина даже мурашками пробрало. — А так? — спросил он голосом чуть выше обычного. Было на редкость удобно, почти не приходилось напрягаться. — Сойдёт, — милостиво оценила Челси, махнув перчаткой и смежив роскошные ресницы. — Бро, не делай так, — нервно хохотнул Вэй Ин. — Как “так”? — не открывая до конца глаз выдохнула Челси. Блестящий взгляд за короткой вуалеткой шляпки едва не гипнотизировал. — Так! — рявкнул Вэй Ин, выходя из образа. — Ты меня смущаешь! Челси прикрыла тонкими пальчиками нижнюю часть лица. Глаза её смеялись, и Вэй Ин был уверен, что за этим манерным жестом Цзян Чэн бесстыже ржет. — Идём, дорогая, время деньги! — лучезарно улыбнулся Вэй Ин и, навалившись на локоть брата, потянул его ко входу в здание, где проходило прослушивание. *** Дородная девица в мужском костюме, припылённых оксфордах и с зажатой в зубах сигарой скептически оглядела их с ног до головы. — На прослушивание, значит. — Да-да, именно! В азиатский ансамбль, — Вэй Ин улыбнулся ей так мило, как только мог, держа в уме образ Линдзи. Она, может, и змея, но улыбалась на редкость славно. Возможно, если он будет об этом думать, тело само как-нибудь поймёт, что Вэй Ин от него хочет, и сделает всё как надо. Баба хмыкнула, перекатив языком сигару из одного уголка рта в другой. — Рыбоньки, вы вообще знаете, что такое гастролирующий коллектив? Никаких вам куафёров по расписанию и ванн с пеной. Только поезд, походные условия и бесконечные концерты. — Ой, да мы и не такое видали, — беспечно отмахнулся Вэй Ин. — Мы немало поездили с академическим ансамблем, — прошелестел из-за его плеча Цзян Чэн. — Вы что, консерваторки? — недоверчиво хмыкнула баба. — Именно, — поддержал враньё брата Вэй Ин, ибо сворачивать было поздно. — И где же вы учились? — В Техасе! — брякнул он, особо не задумываясь. Тётка смачно затянулась, и Вэй Ин испугался за её лёгкие: сигара выглядела внушительно. — Щас наберу заказчика, — припечатала та, выпустив им в лица плотное облако дыма. — Так а что же… прослушивания не будет? — обескураженно поинтересовался Вэй Ин. По телефону приятный женский голос велел им всенепременно явиться на пробы, прежде чем их кандидатуры утвердят. — Я — ваше прослушивание, — отрезала обладательница сигары. — Думаете, у нас тут от кандидаток отбоя нет? Хуй там плавал, сплошные мужики! Поди найди саксофонистку и контрабасистку, нет таких редкостей! Вы, девочки, на вес золота. — И почему же мужчины не подходят? — капризно вопросил Цзян Чэн, и Вэй Ин мысленно поаплодировал его тону. Классическое “меня это почему-то бесит, почему — не знаю, но бесит очень”. В его брате, оказывается, было намного больше женственного, чем он предполагал. Главное, не проболтаться об этом эпохальном открытии Цзян Чэну. — Потому что у них ансамбль инян, — изрекла женщина, вращая диск телефона. — Чего? — едва не сорвался в обычный тон от удивления Вэй Ин. Подруга Челси предупреждающе стрельнула в него глазами. — Инян! — рявкнула их собеседница. — Что непонятно? Им нужно, чтобы баб и мужиков было одинаковое количество. Для баланса или хрен пойми чего ещё! С мужиками, как обычно, проблем нет, а вот девок поди найди. Алло! — она отвернулась от Вэй Ина, обернув трубку ладонью и вопя что есть мочи. — Мадам Бошэн позовите мне. Бошэн. Бо-шэн, да! Глухие они там, что ли? Вэй Ин пожал плечами. Ситуация вырисовывалась то ли лучше, то ли хуже, чем они предполагали. Он уже готовился чуть ли не к конкурсу, мысленно повторяя рисунки знакомых мелодий, а у них, оказывается, и конкуренции-то нет. Бойкая менеджер с кем-то перекрикивалась по телефону, а Цзян Чэну с Вэй Ином оставалось лишь переглядываться и ждать вердикта. — Эй, консерваторки, кто из вас самый смелый? Давайте-ка, покурлыкайте! — баба протянула им трубку, и Вэй Ин, переглянувшись с братом, её принял. — Алло? — Здравствуйте, это вы пришли на прослушивание к нам в ансамбль, саксофон и контрабас? — втёк ему в уши приятный мужской голос. Казалось, что его обладателя бесконечно радовало, что кто-то вообще пришёл на прослушивание. А может, его в принципе в этой жизни всё радовало, сложно было понять сразу. Но тембр и дружелюбный тон были настолько приятными, что хотелось послушать их подольше. — Да, всё так. — Это просто прекрасно! Мы вам так рады, — тепло и признательность в голосе выкрутили на максимум, и в сердце Вэй Ина немедленно что-то размякло — уже очень давно никто не разговаривал с ним подобным образом. — Как позволите к вам обращаться? — В… Инэс, сэр. — Очень приятно! Я мистер Даблтен, распорядитель ансамбля. Боюсь, что сроки наши поджимают, и устроить вам подобающее прослушивание мы уже не успеваем. Но если вы сможете подъехать на вокзал, мы прослушаем вас здесь. Приношу извинения за неудобства! — немедленно погрустнел голос. — Мне, право, очень жаль, что приходится ставить вас в такое положение. Концертный график плотный, и ансамбль сегодня уезжает из Чикаго. Но если мы друг друга устроим, вы сможете отправиться с нами на гастроли уже нынче вечером. Как вы смотрите на такое предложение, оно вам подходит? Вэй Ин рьяно закивал, запоздало сообразив, что обладатель чарующего голоса этого не видит. — Да, вполне. Куда конкретно подойти, сэр? — Я встречу вас у пригородных касс. Допустим, через час. Успеете добраться? — участливо поинтересовался мистер Даблтен. — О, да, — разулыбался Вэй Ин. — До встречи, сэр! — До встречи, мисс Инес. Менеджер хмыкнула, принимая из рук Вэй Ина трубку. — Больно-то не сияй! Даблтен хоть и красавчик, но голубее, чем вода великих озёр. — Вам-то откуда знать?! — оскорбился за обладателя славного голоса Вэй Ин. Какая разница, что там у него с оттенком? Им не в постель с ним ложиться, а поговорить с воспитанным человеком всегда приятно. — Да уж, мне ли не знать, — подбоченилась менеджер. — Я с ними не первый день работаю. — Мы вам чрезвычайно признательны, — Челси ловко оттёрла подругу плечом, тесня к двери. — Вы нам очень помогли. А теперь нам пора. Хорошего дня! Цзян Чэн мощным толчком выпихнул его в коридор, захлопнул дверь и поволок брата вниз по лестнице. Вэй Ин поспешил следом, едва не падая. — А-Че… Челси, подожди, Челси! Да Челси, мать твою! — рявкнул Вэй Ин. — Я сейчас пересчитаю эти ступеньки носом. Если тебе уже так удобно на каблуках, это не значит, что всем остальным тоже! — Следи за языком, Инес, дорогая! Мимо них вверх по ступенькам пробежала девчонка с коробкой пончиков. Вэй Ин с удивлением отметил, что даже эта грубоватая фразочка из уст Челси звучала необычайно сладко. — Какого хера тебе понадобилось с ней спорить?! — шёпотом рявкнул Цзян Чэн, на минуту выглядывая из-под личины томной леди. — Нам что, заняться нечем? Куда едем, кстати? Их обогнала, переговариваясь, компания молоденьких ребят. Должно быть, стажёры. — На вокзал, сестрёнка, — усмехнулся Вэй Ин и потёр зачесавшееся веко. Тушь немедленно размазалась, и глаз начал слезиться, разукрасив щёку чёрными дорожками как у грустного клоуна. Пришлось искать уборную, и Вэй Ин наконец-то сумел реализовать детскую мечту и разведать, как всё устроено в дамской комнате. Когда они вышли с поправленным макияжем, оказалось, что время поджимает, и с учётом дневных пробок есть все шансы опоздать. Они ринулись к дороге едва не бегом, и выяснилось, что ловить кэб в дамском платье несоизмеримо проще. На вокзал они прибыли без пяти минут время, волоча за собой инструменты и чемоданы. У пригородных касс толпилась тьма народу, и Вэй Ин с ужасом подумал, что если они не устроят мистера Даблтена чисто внешне и он решит не подходить, то шансов найти его самим — абсолютно никаких. Он вдруг осознал, что они ничего не знают об ансамбле: ни номер поезда, ни вагона, ни даже название. Но не успели волны паники сомкнуться над его головой, как сзади позвали: — Мисс Инес? Вэй Ин резко обернулся. В нескольких шагах от них стоял высокий азиат в очках и стильном пальто, абсолютно белом без единого пятнышка даже на подоле, что, с учётом вязкой чикагской осени, вызывало бескрайнее восхищение. Даже туфли его были чисты настолько безукоризненно, что в них можно было глядеться как в зеркало. Он носил длинные волосы ниже плеч, свободной волной ниспадавшие из-под чёрной шляпы. На шее его был небрежно повязан шарф плотного белого шёлка с узором из чёрных турецких огурцов. На вид мужчине было не больше тридцати, но Вэй Ин знал, как обманчива порой внешность соплеменников: с тем же успехом ему могло быть и под пятьдесят. Однако на умудрённого опытом мужа сэр всё же мало походил. Вокруг живых, опушённых острыми ресницами глаз не было видно морщин, зато они уже наметились в уголках рта, выдавая весёлый нрав. В руках мужчина держал простую кожаную папку. Сложно было сказать, красив ли он, но на его открытое, будто светящееся изнутри лицо хотелось смотреть, с ним хотелось поболтать по-душам за чашечкой кофе, рассказать что-нибудь забавное и увидеть, как дрогнут в улыбке тонкие губы. Вэй Ин готов был поклясться, что мистер Даблтен — а это был, несомненно, он — здорово смеётся. Уж слишком тёплыми были его глаза. В целом, он производил впечатление очень хорошего человека, хотя Вэй Ин, выросший в нищих районах Чикаго, в принципе не склонен был давать кому бы то ни было такую характеристику: слишком плоской и недалёкой она ему казалось. Но охарактеризовать мистера Даблтена иначе, кроме как “хорошим”, он не смог. Их новый знакомый, меж тем, ждал ответа, не давая разгуляться притаившейся в уголках рта вежливой улыбке. — Мистер Даблтен? — застенчиво улыбнулся Вэй Ин, и мужчина наконец позволил радости расцвести на своём лице. — Очень рад, что вы пришли! — Ну, что вы, что вы! Это мы рады, — заворковала Инес, приобнимая подругу за плечо. — А это моя подруга Челси. Саксофон! Ни на грамм не изменившаяся в лице Челси величественно кивнула. — Очень приятно, — мистер Даблтен на мгновение застыл, будто ожидая чего-то, но по всей видимости, не дождался, и просто вежливо поклонился. — Давайте отойдём в сторону, подальше от толпы. — Конечно-конечно. Они посеменили следом, едва поспевая на каблуках за его широким шагом. Народ толпился вокруг. Люди встречались, обнимались, прощались, хватали друг друга под руки. В общем, царила привычная атмосфера вокзала. Куда-то неслись бабки с огромными тюками, мальчишка на углу орал про газеты, чистильщик обуви вкусно зевал, сидя на коробке из-под гуталина. Женщины бросались на шею своим мужьям, мужчины целовали дамам руки и дарили букеты. Вэй Ин мысленно хлопнул себя по лбу. Господин распорядитель, вероятно, ожидал, что новая знакомая протянет ему руку для поцелуя. Но Цзян Чэн, сроду не вращавшийся в обществе, где женщинам при встрече принято было целовать руки, с подобными изысками был не знаком. Всё прослушивание заняло не более десяти минут. Мистер Даблтен, пройдясь глазами по листам в своей папке, в результате захлопнул её и попросил сыграть любимый отрывок дуэтом. “Что у вас лучше всего получается”. Они сыграли кусок тайгер рэга, и распорядитель немедленно расплылся в довольной улыбке, оказавшейся, как и ожидал Вэй Ин, совершенно чудесной. — Восьмой вагон и, — он взглянул на билеты, прежде чем передать их Вэй Ину, — третье купе. Добро пожаловать, дамы! Вы нас спасли. Я уже начал опасаться, что придётся встать за контрабас самому, пусть мадам и была от этой идеи не в восторге. — Вы тоже играете? — живо поинтересовался Вэй Ин, сунув билеты в руку Цзян Чэну и убирая инструмент в чехол. — Играл, — грустно улыбнулся мистер Даблтен и потёр глаза. — Но давно уже не практикую. Не хотелось бы бередить эту рану, — закончил он едва ли не извиняющимся тоном, и Вэй Ин предпочёл заткнуться. Если их славному распорядителю неприятно вспоминать прошлое, не стоит настаивать. Хотя было, конечно, немного жаль: мистер Даблтен производил впечатление человека, ничего не делавшего наполовину, и Вэй Ин не отказался бы у него поучиться. На перроне сновали люди, незнакомые мужчины и женщины помогали друг другу поднимать чемоданы, некоторые радостно приветствовали проходящего мимо распорядителя. — Потом со всеми познакомитесь, — сказал тот, и снова помахал кому-то рукой. — Вот наш вагон, но мне сейчас нужно дальше. Первая репетиция через два часа после отправления, вагон номер три. Лучше, если вы подойдёте минут на десять пораньше — познакомиться с мадам. Не опаздывайте, пожалуйста. Он удалился, галантно поклонившись на прощание. — Хороший мужик, — неосмотрительно пробасил Цзян Чэн, за что немедленно огрёб локтем в бок. Мистер Даблтен отошёл всего на пару метров, вокруг суетились пассажиры, и не исключено, что среди них были их новые коллеги. — Челси, дорогая, помоги-ка мне, — замахал на него Вэй Ин, таща в одной руке чемодан, а в другой — контрабас. Цзян Чэн, уже показавший билеты контролёру и вошедший в вагон, возвёл очи горе и принялся помогать. Контрабас упирался и решительно не хотел никуда ехать. Широкий и основательный, он не входил в проход поперёк, а повдоль всё время выскальзывал из рук, заставляя Цзян Чэна приглушённо ругаться. — Дамы, давайте побыстрее, — начала ворчать женщина-контролёр, и Вэй Ин мысленно послал её нахер: попробовала бы сама втащить здоровенный контрабас на метр вверх! — Позвольте, я помогу, — прозвучало сзади вежливое. — Да ты-то уж поможешь! — дерзко возразил ломкий мальчишеский голос. — Тебе, мормон, баб можно трогать только после свадьбы! Ты чо, забыл? Свали-ка. Так, курицы, посторонитесь. Вы глухие, что ли? Сдвиньте жопы, ну! Не дождавшись реакции, наглец перешёл к решительным действиям, и от знатного шлепка по заднице Вэй Ин едва не завалился вперёд на ступени поезда. — О, нормально пружинит! Резко развернувшись, он схватил обидчика за грудки, приподнимая над полом. Тот, особенно не испугавшись, вперил в него цепкий взгляд раскосых глаз, нахально улыбаясь и обнажая чересчур крупные для миловидности резцы. Парнишка был какой-то взъерошенный и болезненно возбуждённый, словно котёнок, словивший вечернего беса. В тёмных глазах светилась наглость и уверенность взрослого человека, но сам он при этом был тонкокостный и какой-то мелкий, словно в детстве часто недоедал. Впрочем, излишнюю хрупкость можно было списать и на генетику. — Ничо у тебя силы в руках, подруга! — Будешь нарываться, дружок, ещё и силу ноги узнаешь! — проворковал Вэй Ин. — А если совсем разозлишь, будем разбираться с твоими огромными зрачками. Мелкий слегка переменился в лице и попытался сбить его руки, но Вэй Ин, не раз спасавший свою шкуру в уличных драках, резко сбросил его на пол, уводя запястья от удара, и схватил ладонью тонкое горло, пережимая хрящ. Этот приёмчик ему когда-то показал Сальный Пип, торговавший ганджей на углу рыбного рынка. Навредить не навредишь, но припугнуть можно знатно. В глазах напротив мелькнуло что-то похожее на уважение, но улыбаться парень, вопреки здравому смыслу, стал лишь шире. — Да ладно, можно подумать, не договоримся, — и кокетливо прикусил губу, гад. — Как знать, как знать, — изобразил задумчивость Вэй Ин. Бесстрашие и находчивость мелкого засранца начинали его умилять. — Не обращайте на него внимания, — прозвучал со стороны безэмоциональный голос. — С манерами у него проблемы, но ничего плохого он вам не сделает. Коротко стриженный азиат в чёрном лаконичном пальто флегматично закурил и поправил ремень на плече: с него свисали два скрипичных чехла — поменьше и побольше. — За себя говори! — немедленно ощерился пацан, оглянувшись на товарища. — И вообще, гони обратно мой альт! Какого хера ты в него вцепился? Мужчина пожал плечами и стряхнул с плеча инструмент, ловко поймав чехол за ручку. — Дружок, раз уж ты так любишь скрипочки побольше и не можешь найти занятия для рук, помоги лучше поднять контрабас, — похлопал обидчика по плечу Вэй Ин. — Легко! — сверкнул клычками тот, аккуратно подвинул Вэй Ина ладонью в сторону и, подхватив контрабас одной рукой, как авоську с картошкой, взлетел по ступенькам поезда, стремительный и лёгкий. Вэй Ин едва удержался, чтобы не присвистнуть. — А ты, я смотрю, крепче чем кажешься. — Да я вообще красавчик, — приосанился от похвалы пацан, поставив контрабас на пол. — Привет! — он поиграл бровками, глядя на Челси. Цзян Чэн нахмурился под слоем пудры. — Забирай свой альт, — внезапно ожил молчаливый мужик, ища глазами, куда бы кинуть бычок. Контролёр не спускала с него пристального взгляда. — Сэр, мусорить на перроне запрещено, — в конце концов не выдержала она, и мужик, пожав плечами, двинулся к ближайшей урне. — Подержишь, не надорвёшься, — крикнул ему вслед наглый мелкий, облапывая взглядом Цзян Чэна с ног до головы. — А вы сёстры, что ли? — Ну, допустим, — ответил Вэй Ин, поднимаясь в вагон. — Ух, как славно! — по непонятной причине оживился пацан. — Жаль, не близняшки, — улыбка его из лукавой стала откровенно скабрезной. — Не приставай к новеньким, — Вэй Ин вздрогнул от неожиданности — мужик со скрипками вырос у него за спиной, будто призрак. — Я налаживаю связи внутри коллектива, мормон. Не понимаешь, так хоть не мешай! — огрызнулся юнец. — Как же тебя много! — раздражённо выдохнула Челси, подхватила саксофон и, обогнув докучливого собеседника, двинулась дальше по коридору. — Детка, ты даже не представляешь, — тихо прокомметировал тот себе под нос и немедленно заржал. Его приятель, устало вздохнув, направился вслед за Челси. Пацан, некоторое время понаблюдав, как Вэй Ин пытается одновременно удержаться на каблуках, не выпустить чемодан и впихнуть в проход блядский контрабас, в итоге не выдержал — отнял инструмент и бодро засеменил мимо дверей купе. — Спасибо, — выдохнул Вэй Ин. За последние пару часов он порядком заебался крячить свою пусть любимую, но такую неповоротливую детку. — Мормон, эй, мормон, ты слышал? Меня поблагодарили! — во всю мощь своих лёгких заорал мелкий. — Я творю добро! — Ты творишь херню, — неожиданно откликнулся его приятель. — Но иногда Бог всё же одёргивает твою руку. Если бы я не верил в Него, меня немедленно обратил бы тот факт, что ты до сих пор топчешь Его землю. Пацан обиженно засопел. — Мудила. Чо, куда несём-то? — обратился он к Вэй Ину. — Третье купе. — А, так пришли, — парень свернул в открытую дверь, за которой уже сидел Цзян Чэн, аккуратно опустил контрабас рядом с полкой и отряхнул ладони. Не то чтобы чехол был особенно грязный, но мелкий, очевидно, был не лишён некоторого артистизма. Вэй Ин зашарил в кармане, вынул портсигар, чтобы не мешался, где-то тут было… Ага! — На вот, держи, — он протянул помощнику леденец. Есть его самому, учитывая хрупкость слоя помады, был теперь не вариант. Парнишка просиял и жадно цапнул с ладони конфету. — Маловато будет! — Вот ты наглый, — одобрительно прицокнул Вэй Ин. — Я сообразительный, — поправил мелкий, оглаживая взглядом портсигар. — Пойдём покурим? — Ну, пойдём. Ты с нами, Челси? — Не одобряю твоей привычки, дорогая, — прошелестел Цзян Чэн, снимая шляпку, — Наше купе провоняет табаком, словно лавка сапожника. Фу! — Ты мне больше нравишься, — хлопнул Вэй Ина по заднице пацан. — Любимая зануда у меня уже есть, других не выдержу. — Вот спасибо-то, — хмыкнул Вэй Ин. — Ещё раз тронешь меня ниже талии, сломаю тебе руку в трёх местах. Усёк? — Так точно! — глумливо отдал честь мелкий, открыл перед своей новой подругой дверь и даже галантно поклонился, непоследовательно светясь от радости. — Прошу. Они пристроились в тамбуре, закурили, и поезд тронулся. Скользя взглядом по перрону, Вэй Ин заметил суетившихся у вокзала азиатов в одинаковых костюмах, похожих друг на друга как муравьи. Цвет пиджаков был странный — бурый, словно запекшаяся кровь. Он казался смутно знакомым. Вэй Ин несколько секунд помучался, пока от внезапно проклюнувшейся догадки не пробил холодный пот: такой пиджак был на хахале Линцзяо. Вэни добрались до вокзала, им с Цзян Чэном чудом удалось ускользнуть. Состав медленно набирал ход, и Вэй Ин, всю жизнь считавший себя атеистом, мысленно поблагодарил Бога. Пока всё складывалось на редкость удачно. — А вы бабёнки с характером, приживётесь у нас, — изрёк мелкий, выпуская в форточку струйку дыма. Курил он красиво: щурился от удовольствия, втягивал щёки, демонстрируя точёные скулы, выдувал идеально ровные колечки, пухлые губы чувственно обнимали фильтр. Парнишка был совсем молоденький, но уже сейчас можно было сказать, что мужик из него вырастет охренительный. — Главное, чтобы Баба Шань вас не замучила своим занудством. — Ты справляешься, уж поди и мы вывезем, — возразил Вэй Ин. — Мне помогают, — с неожиданной нежностью ответил пацан. Услышать от него подобный тон было странно, Вэй Ин не думал, что зверёк вообще на такое способен. — Ну, а нам ты поможешь, — парировал Вэй Ин. — Круговорот бобра в природе. Пацан рассмеялся довольно. — Договорились, подруга. Я — Ян, кстати. — Инес, — кивнул Вэй Ин. — А чопорная? — мотнул головой в сторону купе мелкий. — Челси. — Чопорная Челси, звучит как имя для шлюхи, — хихикнул Ян. — Она не чопорная, просто воспитанная, в отличие от тебя, — щёлкнул его по носу Вэй Ин. Ян неожиданно не стал ершиться, только смешливо наморщил нос, сразу скинув добрых лет пять. — Куда уж мне, босяку из Коулуна, — фыркнул он. — Ты из недавних эмигрантов? — удивился Вэй Ин. — М-м-м, — кивнул Ян, высасывая из сигареты остатки жизни. — Свеженький. Он щелчком отправил окурок за окно. — Отлично говоришь по-английски, — похвалил Вэй Ин: акцента у пацана не было и в помине. — У меня был хороший учитель и правильная мотивация, — с гордостью ответил тот. — Эта хрень ужасна, у меня от неё глаза слезятся, — с этими словами он сдёрнул с головы Вэй Ина шляпку и запустил вслед за окурком. — Эй, это же моя шляпа! — заорал Вэй Ин, хлопая себя ладонями по кудряшкам. — Ах ты, говнюк! — Спасибо потом скажешь, сестрёнка! — поднял ладони в защитном жесте Ян, пятясь назад. — А всыплю прямо сейчас! — взвизгнул Вэй Ин, из последних сил контролируя тон голоса, и припустил за улепётывающим Яном по коридору. — Спасите-помогите, мамка взбеленилась! — орал подлец, весело хохоча. Из купе выглянул Цзян Чэн и, недолго думая, ухватил взбешённого Вэй Ина поперёк груди. — Пусти, дай, я ему врежу! — дернулся Вэй Ин. Хохот Яна постепенно удалялся. — Да ты спятила, дорогая! — яростно зашептал Цзян Чэн. — Оставь шибздика в покое и возьми себя в руки, иначе ты нас... опозоришь! Вэй Ин негодующе засопел, мысленно сделав пометку задать Яну трёпку при встрече. Ему, чёрт возьми, нравилась эта безвкусная шляпка! Видя, что брат больше не рыпается, Цзян Чэн разжал руки, и Вэй Ин ощутил, как резиновая вкладка, имитирующая бюст, сползла с груди на пояс. — Знаешь, что ты натворил? — зашипел он на Цзян Чэна. — Что я натворил? — испуганно выдохнул тот. — Сорвал мне к чёрту одну грудь! — Иди в туалет и поправь. — Ты сорвал, ты и поправляй! Он возмущённо потопал в сторону уборной, придерживая грудь рукой, будто кормящая мать. Цзян Чэн, скорбно вздыхая, шёл следом. Дверь уборной распахнулась от рывка, и стоящий у раковины парень подпрыгнул от неожиданности, пряча за спину металлическую фляжку. Вэй Ин слегка опешил, глядя ему в лицо и отмечая нежно порозовевшие уши. Никогда прежде ему не доводилось видеть таких красивых азиатов! Да и вообще таких красивых людей, вне зависимости от их этнической принадлежности. У парня были длинные волосы ниже плеч, вопиюще ухоженные и блестящие, красиво очерченные миндалевидные глаза и бледная кожа, будто у Белоснежки из сказки. Он несмело улыбался, очевидно не понимая, какой реакции ждать от застукавших его дам, и эта полуулыбка — мягкая и удивительно добрая, проникала в самое сердце. Высокий, он почти доставал макушкой до потолка вагона, и сколько Вэй Ин ни всматривался, ему не удавалось найти ни малейшего изъяна в чистом, будто подсвеченном изнутри лице. Парень был одет в тёмно-синий мужской чеонгсам, приталенный и с разрезами по бокам. Прямые узкие брюки из какой-то струящейся ткани красиво обтекали длинные ноги, а высокий ворот с круглыми пуговицами притягивал внимание к длинной шее с трогательной родинкой у кадыка. — Простите, было не заперто, — первым опомнился Цзян Чэн. — Мы не хотели мешать. — Нет-нет, всё в порядке, я сам виноват, — отмер парень, разулыбавшись, и в маленькой комнатке немедленно стало светлее. — А вы, должно быть, новенькие, контрабас и саксофон! Он замахал им, приглашая внутрь, словно они были не в туалете поезда, а у него дома и мялись в прихожей, не решаясь ступить в гостиную. Вэй Ин с Цзян Чэном протиснулись внутрь, предусмотрительно щёлкнув замком, и в тесной уборной стало очень плотненько. — Так и есть, я Инес, — протянул руку Вэй Ин, и парень крепко её пожал. — Контрабас. — А я — Челси, саксофон, — внезапно не остался в стороне Цзян Чэн. — Добро пожаловать, девочки! — шире улыбнулся парень. Улыбка у него была просто ослепительная, искренняя и мягкая, от неё невозможно было отвести глаз. — А я — Солнышко. “И правда", — подумал Вэй Ин. — Это прозвище, в ансамбле дали. Настоящее имя слишком сложное, — добавил их новый знакомый, беспечно махнув рукой, и снова отпил из фляжки. — Я вокалист, скоро год как здесь. — Нашёл своё призвание? — дружелюбно поинтересовался Вэй Ин, и Солнышко неопределённо пожал плечами. — Может быть. У меня вся семья очень музыкальная: дядя руководит оркестром, брат — арфист. А я пою и играю на… губной гармошке, — он осёкся, будто не сразу решил, говорить или нет. Наверное, не слишком хорошо играл. Акцент у него был странный: он забавно "окал" и речь его была неспешна, как у Британской королевы. Вэй Ин подумал, что до своей карьеры гастролирующего артиста Солнышко, должно быть, принадлежал к обеспеченной семье. — Певец я, правда, так себе, — добавил тот, — но публике нравится. Да и ансамбль у нас не то чтобы высококлассный. Я сюда пришёл только чтобы сбежать. — От кого? — спросил Цзян Чэн. — Ох, не стоит об этом, — мгновенно сник Солнышко, приложился к фляжке и протянул им. — Будете? — Нет, спасибо, — покачал головой Цзян Чэн. — А я не откажусь, — с улыбкой кивнул Вэй Ин, принимая фляжку из аристократически тонких пальцев. Он от души глотнул, не ожидая ничего крепче пятнадцати градусов, и в нос шибануло, выбивая слезу. Солнышко явно не разменивался по пустякам! — Забористо, — просипел Вэй Ин, тряхнув головой, и парень беспечно рассмеялся. — Нечасто удаётся перехватить, поэтому предпочитаю покрепче, — он пожал плечами настолько кокетливо, что на мгновение стало неясно, за какую команду он играет. — Вообще, в ансамбле запрещено пить, буду благодарен, если вы меня не выдадите, — он глянул из-под ресниц весело, заговорщически. — Что ты! — замахал руками Вэй Ин. — Мы — могила, — припечатал Цзян Чэн своим таинственным полушёпотом. — Вот и славно! Вы не подумайте, что я пьянчуга, — продолжал тем временем Солнышко, деловито пряча фляжку в кобуру на щиколотке. — Захочу — могу бросить в любую минуту. Но я не хочу, меня это подбадривает. В ансамбле все пьют и не только пьют, но ловят почему-то одного меня, а потом ругают, что оказался не таким идеальным, как они думали. Всю жизнь так. Видно, карма плохая, — он выпрямился, лучезарно улыбнулся и крутанулся на пятках, повернувшись спиной. — Как там, ничего не торчит? — Всё как надо! — отозвался Вэй Ин, оглаживая взглядом приятно-выпуклый зад. Фигура у Солнышка была — обзавидуешься! Широкие плечи, тонкая талия — мадам Юй, покойная мама Цзян Чэна, называла такие “идеальная рюмочка”. Это не считая его бесконечных ног. Вэй Ин, до этого обращавший внимание лишь на женщин, почувствовал, как внутри шевелится неуместный голодный интерес. — Ну, увидимся на репетиции, — Солнышко протолкнулся мимо них к выходу и скользнул за дверь. Движения его были плавные, текучие, будто бы с ленцой, но вместе с тем в них не было ни капли манерности, свойственной иным парнишкам в красном квартале Чикаго. Солнышко просто был элегантен, как элегантны люди, с детства приученные держать себя достойно. — Пока, девочки! — Пока, Солнышко! — дружно отозвались Вэй Ин с Цзян Чэном. *** Ансамбль оказался местом странным, но забавным. Художественный руководитель, мадам Бошэнь (“Баошань, дорогая! Хотя бы ты не коверкай язык предков”) была моложавой китаянкой за пятьдесят, строгой, но конструктивной, с исключительно хорошим вкусом в музыке, да к тому же бывшей саксофонисткой. Вэй Ин обмирал от восторга, представляя её тонкие пальцы на блестящем теле сакса. Должно быть, волшебное зрелище, учитывая темперамент мадам! Она сразу нашла общий язык с Цзян Чэном — точнее, с Челси — и они могли часами зависать в тамбуре, обсуждая джазовые тенденции в саксофоновых партиях. Ансамбль — или, скорее, оркестр — строился на принципах инь и янь, понятных только самой мадам, и поэтому мужчин и женщин в коллективе почти всегда было поровну. — Если только не объявится кто-то со слишком сильной энергетикой, — неторопливо объясняла мадам, отведя в сторону длинный костяной мундштук. — Тогда приходится уравновешивать количеством. Была у меня одна флейтистка, — вещала она, почему-то пристально глядя на Вэй Ина, — пятерых мужиков пришлось набрать, чтобы её одну уравновесить. Огонь была девка! Мистер Даблтен, как оказалось — бывший ученик мадам, состоял в непонятных отношениях со скрипичными альтистом и тенором. Он был в ансамбле чуть ли не со времён основания, а потом решил поискать приключений и сольной карьеры и сорвался в Гонконг. Как говорила мадам, “по молодости да дурости”. Там он встретил нынешнего тенорового скрипача Ленни, такого же искателя счастья — именно с ним был Ян на перроне. Пару месяцев мистер Даблтен играл с Ленни дуэтом, но затем что-то пошло не так. Они попали в заварушку, в которой нынешний распорядитель едва не лишился глаз, и дёрнули обратно в Штаты, прихватив с собой альтиста Яна и барабанщицу Цили. Поговаривали, что последних двух мистер Даблтен вывез из Коулуна в чехле от контрабаса. С тех самых пор он больше не играл. Цили, девчонка бодрая и дерзкая, палец в рот не клади, своим нынешним положением очевидно наслаждалась, называя себя не иначе как “артистка”. Ходили слухи, что до встречи с мистером Даблтеном она притворялась слепой, выпрашивая милостыню на улицах Гонконга и о профессиональных музыкантах знала лишь из газет. Вэй Ин не понимал, верить этому или нет, потому что на барабанах Цили играла как боженька, и с трудом получалось представить, что она освоила это мастерство всего пару лет назад. Как, впрочем, и альтист Ян, чья история была намного более загадочной. Яна в оркестре сторонились. Ходили слухи, что в Гонконге он был в розыске чуть ли не за массовое убийство, и глядя на хищную улыбку мальчишки, Вэй Ин готов был в это поверить. Но Америка всем давала второй шанс, и чёрт побери, чем Ян был хуже? У них в Чикаго каких только историй не водилось, и ничего, жили люди. Помимо всего прочего, мальчишка был способен на искренние чувства, и любые сомнения на этот счёт мгновенно исчезали, стоило только увидеть, как паршивец вёл себя с мистером Даблтеном. Старшего товарища Ян неприкрыто обожал, хотя скорее отгрыз бы себе кисть, чем признался в этом словами. Рядом с распорядителем он превращался в стендап-комика, сыпавшего шутками не затыкаясь, и если удавалось того рассмешить — сиял самой солнечной из всех существующих в мире улыбок. А удавалось поразительно часто. Мистер Даблтен, со всеми нейтрально вежливый, рядом с Яном расцветал, явно наслаждался обществом своего протеже, всегда рад был с ним поболтать и регулярно подкармливал его и Цили конфетками, на что Ленни неодобрительно хмурился. Ленни, или “мистер Сун”, теноровая скрипка, к Яну испытывал странные чувства. Пацан его, похоже, слегка бесил, но Ленни всё равно за ним приглядывал, не иначе из уважения к своему другу мистеру Даблтену. Ян же Ленни ни в грош не ставил, беспощадно высмеивал, называя “мистер Тулэйт”*, дразнил за конфессию и откровенно ему хамил. Сомнительную дружбу этой в высшей степени странной парочки спасал лишь флегматичный темперамент Ленни. Во время репетиций Ян смотрел на стоявшего в стороне Даблтена так, словно хотел не то выебать его смычком, не то расчленить и сожрать. Сидящий позади Ленни прожигал альтиста осуждающим взглядом, а притаившаяся за установкой Цили выглядела так, словно готова была следующим движением палочек пробить Яну череп. Эти четверо друг друга, несомненно, стоили, и Вэй Ин с Цзян Чэном предпочитали держаться от них подальше. Однако держаться подальше от Яна было решительно невозможно, если он того не хотел. По непонятной причине проникшись симпатией к “сестрёнке Инес”, Ян с завидным постоянством зависал у них в купе, бесстыже тырил сигареты из портсигара, записывал со слов “сестрёнки Челси” ноты, мог с первого раза наиграть приглянувшуюся мелодию и с минимальным усилием прикидывался милейшим мальчиком, пусть чаще всего быть таковым и не желал. Ян оказался раздражающе талантливым, обладал прекрасным чувством юмора и Вэй Ину он, вопреки логике и чувству самосохранения, нравился. Парнишка был смышлёный и искренний, хоть и бесноватый слегка. Помимо уже перечисленных были две девочки-скрипачки, которые везде ходили парочкой и не говорили по-английски, и виолончелистка Мэнни, симпатичная и улыбчивая. Всё своё свободное время Мэнни уделяла молчаливому трубачу, чьего имени Вэй Ин никак не мог запомнить и называл про себя “Некий Ричард*”. Трубачей было трое, и они особенно не шли на контакт. Помимо молчуна, на трубе играл стеснительный Хуанито: он обожал шарфы, имел их несколько десятков и умел наматывать сотней разных способов. Из всего ансамбля он один не оставлял ни малейших сомнений насчёт своей ориентации и так обхватывал губами мундштук трубы, что половина оркестра путалась в нотах. Его брат, рослый мощный Майлз, был самым виртуозным трубачом и заламывал такие рисунки, что глаза мадам увлажнялись от счастья. Друг на друга братья походили мало, не считая цвета кожи и разреза глаз: матушка их явно согрешила с чиканос*. Выходцы из Нью-Мексико, они говорили с сильным испанским акцентом, а общение с Майлзом, плюс ко всему, здорово усложняла конкистадорская кровь: он вспыхивал от любой мелочи, плохо держал себя в руках и начинал размахивать кулаками по поводу и без. Единственным, перед кем Майлз робел и утихал, был Солнышко, и Вэй Ину было искренне жаль беднягу трубача — симпатии в свой адрес вокалист не видел в упор. А может, виной всему был алкогольный градус. Бухал Солнышко немилосердно. Они были в пути уже несколько дней, подбираясь к Майами по дуге, и за это время Вэй Ин видел его трезвым рекордно малое количество раз. Зрелище это было безрадостное. Протрезвев, Солнышко впадал в чёрную тоску, становился молчаливым и пугающе печальным. В глубоких глазах плескались боль и апатия, взгляд становился тяжёлым как могильная плита, и смотреть на него в таком состоянии было невыносимо. Вокалиста в оркестре любили, и кто-нибудь непременно срывался, предлагая ему выпить. Солнышко, как правило, не отказывался, и уже через пять минут обретал свою обычную беспечность: толер к алкоголю у него был настолько ничтожен, что можно было списать на погрешность. Несмотря на пагубную привычку, в ансамбле Солнышко был незаменим, и дело было далеко не в вокальных данных, оказавшихся, вопреки его словам, весьма приличными. Ему волшебным образом удавалось быть медиатором всеобщего настроения, особо не напрягаясь. Он играючи гасил вспышки Майлза, успокаивал разбушевавшегося Яна, если мистера Даблтена не было рядом, курлыкал с Цили, если у неё выдавался неудачный день, переводил просьбы скрипачек по необходимости и разрешал любые конфликты едва ли не щелчком пальцев. Даже мадам рядом с ним подтаивала как забытое на столе мороженое. Прозвище было ему дано явно не за красивые глаза, хотя пушистые угольно-чёрные ресницы и были неотразимы. Солнышко был миротворцем от бога, и в творческом коллективе, запертом в тесноте вагона, это качество не имело цены. Поначалу Вэй Ину казалось, что все в ансамбле, включая мадам Баошань, были в курсе его проблем с выпивкой, но закрывали глаза на эту слабость: слишком тот был ценен. В ошибочности этого мнения он убедился уже на второй день. На репетиции всё шло неплохо. Цзян Чэн с Вэй Ином с трудом, но всё же поспевали за коллегами, с наслаждением влившись в рабочий процесс. Они играли уже вторую мелодию, но тут Солнышко как-то особенно темпераментно повернулся, едва дойдя до середины куплета, и недостаточно прочно закреплённая фляжка выпала из кобуры, стукнувшись об пол вагона. Музыка стихла как по волшебству, воцарилась тишина, все замерли в тревожном ожидании. Стоявший по правую руку от Вэй Ина Ян зажал себе рот запястьем, давя смешок. Глаза мадам Баошань расширились. — Синчэ-э-энь! — заорала она, мгновенно свирепея. Солнышко вздрогнул, словно кричали на него, но не сжался, а наоборот — едва заметно подобрался, словно боец в углу ринга. Мистер Даблтен, мирно дремавший в углу, тут же проснулся и поспешил на зов. — Это что такое? — грозно уставилась мадам на распорядителя, обличительно указывая тонким пальчиком на фляжку словно на зловонную собачью кучку. — Я же предупреждала, что не потерплю больше пьянства! — Солнышко, ты опять за старое? — устало вздохнул мистер Даблтен, умоляюще глядя на вокалиста, словно надеялся, что тот его сейчас переубедит. — Сэр, я всё могу объяснить, — тихо начал парень, но по взгляду мадам Вэй Ин понял: на этот раз ему не выкрутиться. — Возмутительно! — воскликнула мадам. — Я понимаю твоё состояние, но всему есть предел, — грустно вещал мистер Даблтен, поднимая фляжку. — Мы и так слишком долго закрывали глаза на твою слабость. — Мистер Даблтен, отдайте, пожалуйста, мою фляжку, — мило улыбаясь шагнул вперёд Вэй Ин. Во время выступления он стоял к Солнышку ближе всех, должно было прокатить. — Пожалуйста, — привычно вежливо улыбнулся распорядитель, передавая ему фляжку, и снова повернулся к вокалисту. Солнышко скосил глаза на Вэй Ина, а Даблтен продолжал: — Собирай вещи, и на следующей станции… Это ваша? — он резко обернулся к Инес с выражением крайнего удивления на лице. При всей своей разумности тупил мистер Даблтен иногда просто феноменально. — Моя, — покивал Вэй Ин, одной рукой обнимая контрабас, а другой запихивая фляжку в декольте. — Не понимаю, как она выскочила, ха-ха. — Синчэнь, я же просила, только не алкашей! Это что, так сложно?! — встала в позу сахарницы мадам. — Мэм, не обязательно быть алкашами, чтобы оценить тонкий вкус коллекционного виски, — со смертельным оскорблением в голосе прошелестел Цзян Чэн. — Более того, несдержанность даже мешает в этом деликатном деле! Достаточно одного глотка, чтобы прочувствовать букет, проникнуться его многогранностью, вдохновиться его выдержанной терпкой мелодией. Это вам не базарная бормотуха, это плод возвышенного искусства, почти поэзия, амброзия муз! Томный голос Челси лился в уши как патока. Брови Солнышка удивлённо поползли вверх, возбуждённый румянец на щеках мадам стал медленно гаснуть, мистер Даблтен застыл с приоткрытым ртом. У локтя Вэй Ина восхищённо присвистнул Ян, уничтожая магию момента: — Шпаришь как проповедник, сестра! Надо запомнить. Мадам взяла себя в руки, шумно выдохнув, словно потревоженный ёж. — Значит так, любители поэзии, если хотите работать у меня, запомните: в рабочее время запрещаются карты, алкоголь и ебля! Замечу ещё раз, вылетите с треском. — Про наркотики и петтинг ничего не сказала, — глумливо шепнул Ян на ухо Вэй Ину. — Детка, завали, — прошипел тот в ответ, — не до тебя сейчас. — Да ладно тебе, шторм уже миновал, — буркнул парнишка. — На этот счёт можете не переживать, — лениво протянул Цзян Чэн, — Азартные игры — фи, что за пошлость! И раз здесь не в почёте ценители благородных напитков, мы отложим свои запасы до отпуска. Да ведь, подруга? — Да-да, — покивал Вэй Ин. — Мы же теперь в курсе, что нельзя. — А что насчёт ебли? — громогласно поинтересовался Ян, привлекая к себе все взгляды. Мистер Даблтен немедленно залился краской, Цили лупанула себя по ладони барабанной палочкой, угрожающе глядя на приятеля, а Ленни глубоко вздохнул, как человек, несущий на плечах непомерно тяжёлое бремя. — О, это тем более не про нас! — защебетал Вэй Ин. — Да ведь, подруга? — Да уж точно, — с большим энтузиазмом отозвался Цзян Чэн. — Мужчины, фу, грязные волосатые животные! Только этого не хватало! — Вэй Ин выдавал всё, что приходило в голову, надеясь, что голос звучит достаточно истерично. Цзян Чэн одобрительно поддакнул. — От них один дискомфорт! — Да и к тому же, у всех у них на уме только одно! — Я попросил бы, мисс, не обобщать! — взревел за спиной Майлз. Ян весело захохотал, Солнышко виновато улыбнулся, теребя длинную прядь, а мистер Даблтен потупился. На этом конфликт был исчерпан. — Темп у вас странный, любители поэзии, — с подозрением прищурилась мадам Баошань, возобновляя репетицию. — Вы где раньше играли, у баптистов небось?! — Нет, на похоронах, — с достоинством отозвался Цзян Чэн, и Вэй Ин едва не прыснул. — Будьте добры, воскресните из мёртвых! Особенно контрабас. Инес, дорогая, ты больше не в гробу! Да, и что это за дыры у тебя в инструменте? — внезапно выгнула она выщипанную в нитку бровь. У Вэй Ина похолодели ноги: заделать пулевые отверстия он не успел. — Н-не знаю, — нервно рассмеялся он. — Да мыши небось! Отвечаю, — пришёл на помощь Ян, заговорщически подмигнув. — В похоронных домах каких только тварей не водится. — Да-да, всё так, — закивал Вэй Ин. — Замажьте на следующей стоянке, — повелела мадам. — Стыдно людям вас показывать! Давайте с первого куплета, и-и-и, — она взмахнула мундштуком, будто дирижёрской палочкой, и репетиция пошла своим чередом. *** Они шли к купе, готовясь лечь спать, когда из уборной прямо перед ними вышел Солнышко в простой белой пижаме в полосочку. Он был в ней такой уютный и домашний, что поневоле хотелось немедленно его затискать. — Солнышко, спокойной ночи! — шёпотом крикнул Вэй Ин в обтянутую мягким флисом спину. Вокалист обернулся и на лице его расцвела совершенно обескураживающая улыбка, такая любящая и благодарная, словно за всю жизнь никто не был к нему настолько добр, как Вэй Ин. Майлз прибил бы Инес на месте: такая роскошь, и досталась не ему. — Спокойной ночи, дорогая, — ответил Солнышко и ушёл. Вэй Ин тупо улыбался, пока за ними не закрылась дверь купе. — Ты слышал? Он назвал меня “дорогая”! — поделился он радостью с Цзян Чэном, отстёгивая фальшивую грудь. Тот немедленно подхватил резиновые сиськи и спрятал себе под подушку. — Ты что делаешь? — возмутился Вэй Ин. — Не хочу, чтобы “дорогая” шлялась ночами где попало и обесценивала свои активы! — зашипел брат. — Ты и так с ним флиртуешь напропалую! Совсем охренел? — Котик, не ревнуй, — игриво ткнул его пальцем Вэй Ин. — Это же Солнышко! Майлз ему только собственное сердце не принёс в чехле из-под трубы, а он ни сном, ни духом. — Может, Майлз не в его вкусе, — неожиданно вступился за вокалиста Цзян Чэн. — П-ф-ф, немудрено! — фыркнул Вэй Ин, забираясь под одеяло. — Кому понравится мужик, который от любой мелочи крушит стены. Проблем не оберёшься! Как он до сих пор не присел, я удивляюсь. — Некоторым нравятся темпераментные, — возразил брат. — С ними не соскучишься. — Ага, особенно когда на шум прибегут копы. — Это да, — поддакнул Цзян Чэн и рассмеялся. — Что? — Этот маскарад плохо на нас влияет. Смотри, мы уже обсуждаем мужиков, оставшись наедине! — Этот маскарад спас наши жопы, — прошептал Вэй Ин, тихо посмеиваясь. — Я видел парней Вэня на перроне, когда мы уезжали. Цзян Чэн враз посерьёзнел. — Слава Богу, успели, — он смотрел в окно, задумчиво постукивая пальцами по столику. — Вообще, мне здесь нравится, ребята неплохие. Баошань — отличная тётка, выдала мне новые ноты. Завтра буду разбираться. — Да, удачно вышло, — пробурчал Вэй Ин в подушку. — Спасибо малышу Чаду. Кто бы мог подумать… *** Вэй Ин проснулся посреди ночи от того, что кто-то тряс его за плечо. Он замычал, отмахиваясь, и перевернулся на другой бок. — Ну, просыпайся же, — тихо прошептали рядом, и его подбросило от пробившего сквозь сон ужаса. Цзян Чэн не закрыл дверь на замок! К счастью, боженька был к нему сегодня милосерден, и рядом сидел не Ян с банкой гуталина, с которого сталось бы, и не Майлз с его темпераментом, а всего лишь их вокалист в полосатой пижаме и с волосами, собранными в небрежный хвост. — Солнышко? — слава вышним силам, что была ночь и приходилось шептать: за свой “женский” голос спросонья Вэй Ин не поручился бы. — Что случилось? Ты что здесь делаешь? — Я понял, что не поблагодарил тебя за своё сегодняшнее спасение, — трагичным шёпотом сказал ночной гость. — Спасибо! Ты настоящий друг. Он сидел на полу у нижней полки, сложив руки на коленях как примерный мальчик. Никак не получалось понять, бухой он или нет, но было сложно представить Солнышко, по трезвяку вламывающегося ночью в купе к малознакомым бабам — уж больно благородным он становился, стоило алкогольному дурману развеяться. “Наверное, всё же подшофе”, — решил Вэй Ин и мысленно порадовался, что в купе у них с Цзян Чэном не было соседей. Чем меньше народу узнает о ночных похождениях вокалиста, тем лучше. — Если бы не ты, я бы уже шёл вдоль путей наедине со своим поганым прошлым и губной гармошкой, — печально продолжил Солнышко. “Или всё-таки трезвый?” — снова усомнился Вэй Ин. — Ну что ты, за тебя обязательно вступились бы, не я, так кто-то другой! — страстно зашептал Вэй Ин. — Мы же команда, должны стоять друг за друга, а на улице ужасная холодина. — Никто не стал бы подставляться, — покачал склонённой головой Солнышко. — И правильно бы сделали. У всех свой путь, незачем тащить с собой на дно ни в чем не повинных людей. — Солнышко, у тебя фляжка с собой? — судя по мрачной риторике, нужно было срочно увеличить концентрацию лекарства в крови пациента. — Так она же у тебя, — тоскливо заметил тот. — Точно! Момент, — прижимая одеяло к плоской груди, Вэй Ин потянулся к полке, куда спрятал трофей. — Вот, держи. Солнышко уставился на протянутую фляжку с бесконечной грустью. — Надо же, как низко я пал, — в голосе его не было жалости и самобичевания, лишь удивление и констатация факта, и от этого почему-то становилось тошно и обидно. — Послушай, Солнышко, — сел на постели Вэй Ин и, не удержавшись, погладил своего собеседника по растрёпанному “хвосту”. — Не гневи Бога, а? Ты отличный вокалист. Нет, не перебивай! — остановил он вскинувшегося было парня. — Ты действительно отличный вокалист, пусть сам так и не считаешь, тебя любят в ансамбле, и ты, похоже, неплохой парень. Про внешность молчу, а то бр… сестра и так ругается, что я с тобой флиртую. Так вот, я не знаю, что за дерьмо у тебя в жизни произошло — допускаю, что приличное — но поверь мне, есть места гораздо, гора-а-аздо хуже, чем то, где ты находишься сейчас. Он раскрутил фляжку и хлебнул сам, не дожидаясь ответа. — Так вот, я это всё к чему: ты намекаешь, что у нас тут дно, и вот мне, например, обидно! Я себя придонным обитателем не чувствую, — Вэй Ин ткнул внимательно слушающего Солнышко пальцем в грудь. — Я, может, впервые в жизни чувствую себя настоящим профессионалом! Профессионалкой. У Баошань крутой ансамбль и отличные ребята, и ты в том числе. Не тухни! Держи, — он сунул фляжку в руку парня, на губах которого наметилась слабая улыбка. — У тебя весьма своеобразная манера утешать, Инес, — неожиданно витиевато заметил он. — Но наверное, это именно то, что мне сейчас нужно. Прошу прощения, я ни в коем случае не хотел обидеть тебя своими словами. Я действительно очень тебе признателен! Мне бы не хотелось покидать этот коллектив прямо сейчас, я ещё не вернул своё равновесие. “Точно недопил”, — поставил точку в своих сомнениях Вэй Ин. Будто услышав его мысли, Солнышко хлебнул из фляжки и на пару минут завис, глядя в точку. Вэй Ин поводил перед его глазами ладонью и даже щёлкнул пальцами, но реакции не последовало. — Солнышко? Эй, дружок, ты со мной? Он потряс парня за плечи, но ничего не произошло. Вэй Ин подумал уже было разбудить мирно посапывающего Цзян Чэна и попросить помощи, но Солнышко вдруг вздрогнул, будто просыпаясь, и уставился на Вэй Ина. Какое-то время они непонимающе смотрели друг на друга, а потом вокалист улыбнулся, и сгустившаяся в купе депрессивная энергия развеялась. — Я не помню, что говорил, — признался он. — Помню, что шёл тебя поблагодарить… — Ты это сделал, — кивнул Вэй Ин. — Я молодец! — просиял его собеседник. — Безо всякого сомнения. В коридоре застучали шаги, и Вэй Ин, подняв голову, заметил, что Солнышко неплотно прикрыл за собой дверь, оставив приличную щель. Кто угодно, проходя мимо купе, мог заметить их двоих. — Я сказал, нет, — донёсся из коридора приглушённый голос Даблтена. — Перестань, пожалуйста. — Да ладно! Я знаю, что тебе нравится эта идея, — прозвучал второй, и Вэй Ин досадливо поморщился: вот Яна-то им сейчас и не хватало! Только чёрта помяни. Этот точно сунет нос в любую щель. — Это неважно, — Даблтен неумолимо приближался. — Для меня — важно. — Это плохо кончится! — Откуда ты знаешь? — промурлыкал Ян. — Ты же не пробовал. Вэй Ин пожалел бы господина распорядителя — наглый мальчишка, похоже, пытался вить из него верёвки и, зная Яна, сила была на стороне молодости, — но сейчас его куда больше занимала сохранность собственного места в ансамбле. Он приподнял край одеяла и, прикрыв грудь подушкой, махнул Солнышку: — Залезай, живо! — Зачем? — заинтересовался тот, глядя непонимающе и восторженно, словно ребёнок, которому предложили прокатиться на новой карусели. — Залезай, кому говорю, иначе спалят! Солнышко живо юркнул к стене, игнорируя гостеприимно распахнутое одеяло. Вэй Ин повернулся на бок, гадая, удастся ли скрыть от посторонних глаз двухметровое тело позади себя. Но по крайней мере, теперь Солнышко не было видно из коридора. Даблтен с Яном продолжали спорить, но Вэй Ин уже не слышал деталей их разговора — слишком громко бухала в ушах кровь. — Я тебя прошу, хватит! — тихо взмолился Даблтен где-то совсем рядом. — Тебе, может, и хватит, а я уже все ладони стёр! В щели мелькнул костюм распорядителя, и дверь с тихим шорохом закрылась. Благослови господь Даблтена за его заботу, пошли ему терпения и сил супротив Яновых поползновений! Хотя что-то подсказывало Вэй Ину, что против последних бессильны все сонмы небесные. — Вроде пронесло, — прошептал он. Солнышко лежал у стенки тихо, словно затаившийся в траве кролик, хлопал роскошными ресницами и обнимал себя руками. Вэй Ин стянул с верхней полки одеяло и передал соседу. Парень укрылся и стал какой-то совсем свой. — Когда мы с братом были маленькие часто прятались так от дяди, — прошептал он. — Брат прибегал ко мне в комнату тайком, забирался под одеяло и мы лежали и представляли, что у нас нора и мы в спячке до весны. В доме стоял жуткий холод! Но вдвоём под одеялом было тепло. — Не было денег на уголь? — сочувственно спросил Вэй Ин. — Нет, просто имение старое, — небрежно выдал Солнышко, — и в семье считается, что холод полезен для здоровья. “Так вот откуда твоя сложная речь, породистый мальчик!” — догадался Вэй Ин. Их прекрасный вокалист точно был из аристократической семьи, где к каждому блюду прилагалось полдюжины приборов, а отпрыски попадали из колыбели прямиком в Лигу Плюща. Возможно, потомок первых эмигрантов. Потому и считал своё нынешнее положение едва ли не позором. Одному богу известно, что привело его в этот поезд. — Я по нему скучаю, — грустно добавил Солнышко, натянув одеяло до носа, так что высунулись ступни в шерстяных носках. Вэй Ин понимающе вздохнул. Он бы тоже скучал по Цзян Чэну, если бы им пришлось провести порознь целый год. Хотя когда-то он молил Бога о таком подарке. Особенно в то далёкое лето, когда брат прикормил на заднем дворе кучу бездомных шавок. Те постоянно вились у дома, так что Вэй Ин боялся даже нос высунуть за дверь. — Он тоже по мне скучает, я точно знаю, — продолжал тем временем его гость. — Он не очень общительный, но мы всегда были близки. А сейчас на него и вовсе свалились все семейные заботы... Я его подставил. Надеюсь, он когда-нибудь сможет меня простить, — в его голосе звучали в равных долях тоска и любовь. — Конечно! — с непонятной уверенностью поручился Вэй Ин за незнакомого мужика. — Вы же братья, конечно простит. — Хочется верить... — Почему бы тебе не съездить повидаться с ним? — Пока не могу, — неопределённо повёл рукой Солнышко и совсем сник. — Знаешь что, — начал Вэй Ин, — давай-ка ещё выпьем. — Больше нет, — отозвался тот, — теперь до следующей стоянки. — Как нет? Всё есть! — подмигнул Вэй Ин и полез в багажную полку, всё ещё прижимая к груди подушку: в чемодане у него была заныкана бутылка рома. Но стоило им устроиться на полке по-турецки и разлить ром в одноразовые стаканчики, как дверь купе с тихим шорохом отъехала в сторону. Однако испугаться по-настоящему Вэй Ин не успел. — Так и знал, что не спишь. О, привет, красавчик! — прошептал Ян, предусмотрительно закрывая за собой дверь. — С чего это? — возмутился Вэй Ин. — Ты что тут делаешь вообще? — Я говорил с Даблтеном, но он сбежал. Не притворяйся, что не слышала! И вообще, делись, у меня фрустрация, — он втиснулся между Солнышком и Вэй Ином и отобрал у последнего початый ром, отхлёбывая прямо из горла. — Болеешь, что ли? — не понял Вэй Ин. — Вроде того, — фыркнул Ян, утирая губы ладонью. — Ян, у тебя, кажется, была кола? — зашептал Солнышко. — Есть такое, — кивнул мелкий, — думаешь замутить коктейль? Он дождался кивка и спрыгнул с полки, скользнув к двери, тихий, как наёмный убийца. — Сейчас вернусь. — Может, закрыться на замок, пока он бегает? — задумчиво спросил Вэй Ин, стоило лёгким шагам Яна раствориться в тишине. — Проблема в том, что очень хочется Куба Либре, — возразил вокалист. — Ладно, — сдался Вэй Ин. Ян вернулся через пару минут, но не один: за ним бесшумно, как привидение, следовала Цили, держа в каждой руке по бутылке. — И не говорите мне, что я ходил зря! — прошептал Ян, передавая Солнышку колу. Он попытался забраться на полку, но Цили ловко его отпихнула, протискиваясь на свободное место сама. — Уступи девушке место, пёс! — Это кто девушка, ты, что ли? — А что, по-твоему, юноша?! — Да ты бабка брехливая! — За бабку ответишь! — Так, ну-ка тихо, мать вашу! — шикнул на них Вэй Ин. — Разбудите Челси, и кирдык нашим посиделкам! — Да, Чопорная Челси не одобрит веселья, — покивал Ян, расставляя на столике стаканы. — Я принесла сок и тоник. Псина говорит, у вас есть ром. Можно замешать! — У меня нет столько рома, сколько вас, желающих! — возмутился Вэй Ин. — Сейчас придёт Мэнни, принесёт вермут, — успокоила его девчонка, — его я тоже замешаю. — В смысле?! Ещё и Мэнни?! — возмущённо зашипел Вэй Ин. Их спонтанная вечеринка начинала приобретать пугающие масштабы, а фальшивая грудь всё ещё лежала под подушкой Цзян Чэна. Его могли рассекретить в любую минуту! К счастью, пока все были слишком заняты выпивкой, чтобы замечать нежную любовь Инес к подушке. — Всем привет, держите вермут! — прошептала Мэнни. За ней тенью скользнул Некий Ричард и молча поставил на стол полторашку водки и банку корнишонов. — Мэнни, а шейкер есть у тебя? — зашептала Цили. — Конечно, всегда с собой беру! — еле слышный голос Мэнни сочился сарказмом. — Грелка есть. — Тащи! Вэй Ин сидел у стенки и тихо обмирал. От происходящего было и весело, и жутко. Идти вдоль путей, как пророчил совсем недавно Солнышко, категорически не хотелось, но прерывать стихийный тимбилдинг было бы слишком жестоко. За Мэнни притащились скрипачки с бутылкой шнапса и пачкой печенья и “мексиканцы” с текилой и лаймами. В купе яблоку негде было упасть, но толпа вела себя на удивление бесшумно. Видимо, не ему одному хотелось сохранить тёплое место и стабильные гонорары. Народ шептал и передвигался так тихо, что отвернувшийся к стенке Цзян Чэн до сих пор не проснулся. Эта очевидно отработанная коллективная аккуратность вызывала восхищение. — Соль, где соль? — Какая, к чёрту, соль?! — Но как же пить текилу без соли? — Нету соли! Лизни мой лоб, тут, блядь, жарища как в Мохаве*! — А больше тебе ничего не лизнуть?! — Раз ты настаиваешь, котик... — Кто-нибудь, откройте окно! — Ещё раз накрошишь на меня печеньем, въебу! — Ой, Инес, прости, мы тут немножко пролили… Теперь твой матрас благоухает полынью! — Ян, у тебя, кажется, было сено? Тащи! Пробиравшийся к двери Ян не удержал равновесия и завалился на Майлза. Мексиканец пошатнулся, хватаясь за столик и шумно втягивая воздух — но спасибо ему, сдержался. Бутылки тревожно зазвенели, однако звука разбитого стекла не последовало, и пьянка пошла своим чередом. — Лёд, нужен лёд, а то ерунда какая-то. — Инес? — пробился сквозь шёпот тихий голос Челси. — Инес, ты здесь? — Я тут, — Вэй Ин, не выпуская подушку, протиснулся к полке брата. Позади кто-то немедленно занял его место. Цзян Чэн, недолго думая, подхватил свою подушку и, уцепив Вэй Ина за рукав сорочки, потащил к выходу. Спринт до уборной они завершили в рекордное время. — Какого хера происходит?! — возбуждённо зашептал брат, стоило двери закрыться за ними. — Что эта толпа делает у нас в купе?! — Я здесь не при чём, их никто не звал! — принялся отнекиваться Вэй Ин. Цзян Чэн молча отложил подушку и передал ему лифчик с фальшивой грудью. — Спасибо! — выдохнул Вэй Ин. Обниматься с подушкой порядком надоело. — Просто удивительно, как вас ещё не застукал Даблтен! — Его напугал Ян, и теперь господин распорядитель прячется у себя в купе. А что разбудило тебя? — На меня упала бутылка. — Вот чёрт, — хмыкнул Вэй Ин. — Слушай, не смешно, их нужно разогнать! Эта диверсия происходит в нашем купе, и если что, ссаживать будут нас! — Да всё нормально будет, — отмахнулся Вэй Ин, и Цзян Чэн захлебнулся воздухом от возмущения. Но тут в дверь постучали. — Девочки, это я! — послышался из коридора тихий голос Солнышка, и Цзян Чэн ломанулся открывать. Вокалист проскользнул в уборную, держа на тарелке от барабанной установки огромный кусок льда и нож-бабочку. — Это ещё откуда? — недоуменно спросил Вэй Ин, оглядывая причудливый набор. — Лёд из кулера, остальное одолжили ребята, — ответил тот, укладывая отпрыск айсберга на тарелку и принимаясь крошить его ножом. — Даже спрашивать не буду, чей нож, — хмыкнул Вэй Ин. — Солнышко, это какой-то новый уровень риска, — попытался воззвать к благоразумию коллеги Цзян Чэн. — Ты что, адреналиновый наркоман? — Нет, я просто не очень умный, — лучезарно улыбнулся вокалист, не отрываясь от процесса. — Ты накличешь на себя кучу неприятностей! — Плевать! Идите покараульте лучше кто-нибудь. — Я пойду, — сдался на милость ситуации Вэй Ин и, подхватив подушки, вышел в коридор. *** Брат скрылся за дверью, и Цзян Чэн плотнее стянул ворот сорочки на груди. Оставаться наедине с Солнышком было волнительно. Тот, конечно, не стал бы распускать руки, но вот за себя Цзян Чэн уже не поручился бы: слишком часто в последнее время ловил себя за разглядыванием их вокалиста. Собственная гетеросексуальность уже давно была у Цзян Чэна под вопросом, и глядя на женщин вокруг, он лишь больше убеждался, что это вряд ли его вариант. Дело даже не в том, что он их не хотел: отрицать сексапильность той же Линдзи было бы глупо. Но представительницы истеричного пола порядком его напрягали. Они были подобны минному полю: никогда не знаешь, где рванёт, и от постоянного напряжения у Цзян Чэна болели нервы. Солнышко же был из тех людей, рядом с которыми все проблемы становились маленькими и незначительными. Стоило оказаться на его орбите, и жизнь начинала играть яркими красками. Его хотелось слушать и касаться, но ещё больше хотелось запереть его в комнате суток на трое, заставить протрезветь и помочь разобраться с тем, что его, вполне очевидно, мучило. Такие славные парни не должны страдать, в этом Цзян Чэн был абсолютно уверен. Но для начала надо было его урезонить. — Если Даблтен или мадам поймают тебя за этим занятием, тебя точно выгонят, — начал он. — Знаю, но прямо сейчас меня это не пугает, — темные глаза сверкнули отчаянным весельем. — Ты поразительно беспечен! — Говорю же, я дурак, — согласился Солнышко. — Был бы умный, не сидел бы в этом дурацком поезде с этим дурацким ансамблем. — Если тебе тут не нравится, зачем было браться за эту работу? — возмутился Цзян Чэн. — Так получилось. Я раньше работал в большом оркестре, — продолжал тот, деловито кроша лёд. — Но, похоже, мне это противопоказано. Я склонен терять голову, толком не разобравшись в человеке, и в больших оркестрах это оборачивается громким скандалом и прилюдным позором! Я совершенно не разбираюсь в людях. Или, может, на меня так плохо влияют саксофонисты. Теноровые, в частности! — Да? — немедленно заинтересовался Цзян Чэн. — Так я потому и сбежал, — поднял голову Солнышко, глядя на него обманчиво трезвыми глазами. — Был у нас в оркестре один, на саксофоне как бог играл! Особенно ту мелодию, где “приди ко мне, моя печальная детка”*, — он напел, идеально попадая в ноты, и немедленно нахмурился. — У меня ноги в желе превращались. Каждый. Божий. Раз. Он втыкал нож в лёд, словно в сердце невидимого врага, и мелкие осколки брызгали в стороны, оседая на ладонях Цзян Чэна. — Ну, я и пришёл, в итоге. — Да ладно?! — Мгм. Хвост Солнышка окончательно растрепался, и несколько прядей спадали на лицо. — Ты просто не представляешь, как он играл! Хотя… ты тоже очень талантливая. — Я даже знаю эту песню, — не сдержался Цзян Чэн. — Но ты девушка, слава Богу, — возразил Солнышко. — С девушками эта магия не работает. Цзян Чэн хмыкнул. — Но как оказалось, не всё так просто. Стоит только довериться человеку и начать его по-настоящему любить, и вот он уже занимает у тебя денег, чтобы отправить маме, продаёт твои коллекционные и авторские ноты, пока ты не в курсе, сливает личные истории о тебе в прессу, и однажды ты просыпаешься один в пустой квартире, где от него осталась только старая шляпа и пустой тюбик зубной пасты. Солнышко несло, и Цзян Чэн не знал, останавливать его или нет. Человеку явно нужно было выговориться, даже если он ничего не вспомнит, когда протрезвеет. Если протрезвеет. — И вот ты собираешь себя по кускам, возвращаешься в оркестр, находишь силы посмотреть в глаза коллегам, и вроде бы всё становится неплохо. Но тут он возвращается, просит у тебя прощения, и ты ему веришь! А через пару месяцев всё повторяется! — он резко выпрямился, отвёл назад свободные пряди и покрутил пальцем у виска. — Теперь понимаешь? Я конченый дурак! — Мне кажется, твой ум здесь не при чём, — осторожно заметил Цзян Чэн. — Неважно! — отмахнулся Солнышко. — Одно я знаю точно: эта чушь со мной больше не повторится! Хватит с меня саксофонистов, хватит с меня любви, и всемирной славы, и всемирного позора. Единственное, что меня теперь волнует, это сохранность моих нервов! — Тогда тебе, наверное, стоит меньше пить… — Наоборот! — вскинулся парень. — Стоит бросить пить, и у меня в сознании пробивается чёртов хор семейных правил, которым дирижирует дядя. Ничто ниже тридцати градусов не в силах заткнуть его баритон, читающий нотации в моей голове. — Тебе же не пятнадцать, уже можно не слушать дядю. — Объясни это моему подсознанию, — грустно попросил Солнышко. В уборную без стука вломилась Цили. — Да ты охренела, дорогая! — возмутился Цзян Чэн. — А если бы тут кто-то был не одет?! — Я бы посмотрела, — глумливо протянула девчонка, переводя взгляд с него на растрёпанную голову Солнышка. — Отдайте лёд и сможете снова раздеться. Тёплый вермут — деньги на ветер! В этот момент Цзян Чэн понял, почему барабанщица и альтист держатся друг друга, несмотря на постоянные склоки: юморочек этих двоих явно собрали с одной грядки. — Держи, — Солнышко сунул ей в руки тарелку с ледяным крошевом. — Цили, а можешь принести сюда нашу долю? — обратился к девчонке Цзян Чэн. — В купе не протолкнуться. — Щас, — кивнула она и убежала. — Мне следующей осенью тридцать. Треть жизни позади, тут призадумаешься, — сказал Солнышко, вытирая влажные руки об штаны. — О чём? — О будущем, милая, о деле жизни. Вообще, я хотел бы свой джаз-бэнд. Ездили бы по Штатам, делали хорошую музыку… Очень кстати, что мы едем во Флориду: туда стаями слетаются миллионеры, а значит, и лучшие музыканты. Может, удастся найти хороших ребят, готовых согласиться на эту авантюру, — он уселся поверх крышки унитаза и опёрся подбородком о руку, глядя мечтательно. — У меня столько музыки в голове… Нужен бас, фортепиано, пара скрипок... И никакого саксофона, — мрачно закончил он. Цзян Чэн, уже готовый сказать, что не против присоединиться, немедленно прикусил язык. — А ты свои мелодии записываешь? — спросил он вместо этого. — Иногда, — кивнул Солнышко. — Хочешь взглянуть? — Не откажусь. Не думала, что ты ещё и композитор. — Я вообще на духовых играю, — внезапно сказал Солнышко. — И пишу. Вокалом никогда не занимался, пока мадам Баошань не предложила. Гармошка — это так, побаловаться. Он вынул из кармана маленький инструмент и наиграл начало хлопкоглазого Джо, очень умело и чисто. — Тише, ты чего, сейчас мадам прибежит! — замахал на него руками Цзян Чэн. — Не прибежит, — усмехнулся Солнышко. — Они с Даблтеном в соседнем вагоне, и спят обычно как убитые. К тому же, когда Даблтен прячется от Яна, его ничем не выманишь, а Ленни стоит на страже, чтобы Ян не прорвался к ним в купе. Боже, когда эти трое уже разберутся со своими отношениями? — Он устало потёр лоб. — А сыграй что-нибудь из своего? — осмелев, попросил Цзян Чэн. — Тебе правда интересно? Солнышко как будто не ждал, что его творчество может всерьёз кого-то заинтересовать. — Почему нет? — Цзян Чэн присел у раковины, впервые за всю поездку ощущая всю неуместность женского наряда на себе. Солнышко смотрел на Челси ясными удивлёнными глазами, и чертовски хотелось дожать, чтобы в этом взгляде прорезался интерес. Но на Цзян Чэне, чёрт побери, были резиновые сиськи и ночнушка с рюшами в цветочек! Если бы он был собой, этот разговор, возможно, пошёл бы по-другому… — Хорошо, — кивнул вокалист и заиграл. Он определённо был талантлив. Цзян Чэн покачивал ногой в такт и поневоле представлял, как самозабвенно будут отплясывать чёрные под эту мелодию. Музыка была продолжением своего создателя — яркая, солнечная, полная жизни. Такую нельзя хранить в столе. Он, чёрт возьми, хотел, чтобы люди это услышали! Последний сочный аккорд растаял в воздухе, и Солнышко опустил гармошку на колени, застенчиво улыбаясь. — Круто! — озвучил Ян, вплывая в уборную с двумя стаканчиками. — Да, правда, здорово, — поддержал Цзян Чэн, против воли злясь на мальчишку. Какого чёрта он встрял?! Украл право на первый комплимент, подлец! — Спасибо, — разулыбался вокалист, пряча гармошку в карман. — И на бэнд отлично ляжет! — попытался наверстать упущенное Цзян Чэн. — Точно впишется бас, фоно… — Саксофон, — обречённо добавил Солнышко. — Я этого не говорил, — буркнул Цзян Чэн. — Держи свою Кубу, нефрит, — хмыкнул Ян. — Не называй меня так! — холодно отрезал вокалист, в упор глядя на Яна. Казалось, вздумай мальчишка ему перечить, и получит под ребро лежащую на раковине бабочку. Цзян Чэн от такого взгляда поспешил бы убраться поскорее, но Ян только хмыкнул, подавая ему второй стакан. — Хернёй страдаешь. Прошлое под ковёр не спрячешь: обязательно найдётся дотошная мадам, которая его оттуда выметет. — Это, в нашем случае, ты, что ли? — Ну, допустим, я. Но мне-то похрен, прячься сколько влезет. Вот если бы я хотел на этом заработать… — он хитро ухмыльнулся. — На этом уже все, кто мог, заработали, тебе нечего ловить, — пожал плечами Солнышко, прикладываясь к стакану. — Как знать, — не спасовал Ян. — Да я в любом случае пытаться не стану, меня всё устраивает как есть. Ты нормальный парень. Просто делюсь мудростью. Зачем стыдиться своих грешков? Кинь их свиньям в лицо, пусть подавятся! Солнышко фыркнул в стакан. — Я учту, спасибо. — Обращайся, сладкий, — подмигнул Ян. — Кстати, знаете что? Наша сестрёнка Инес — сущий демон! Даже я не умею так раскачивать тусовку! Так что вы тут шушукайтесь сколько влезет, девочки, а я пошёл. — Просто чудо, что Даблтен вас ещё не слотошил, — покачал головой Цзян Чэн. — Как же я рад, что эта хрень прижилась, — хихикнул Ян. — Какая? — не понял Цзян Чэн. — Даблтен, — ответил мальчишка. — Ты же не думала, что у нашего распорядителя на самом деле такая стрёмная фамилия? — Почему нет? Нормальная фамилия. — Он же китаец! — Да тут все китайцы в большей или меньшей степени, — заметил Солнышко, — но Майлз, например, Нейро. — О, ты всё-таки знаешь о его существовании! Как это ми-и-ило, — глумливо протянул пацан. — О чём ты? — нахмурился вокалист. — Конечно, я знаю Майлза, мы же работаем вместе. Ян закатил глаза. — Неважно. Даблтен — не настоящая фамилия, это я его так назвал, а он оставил. Слишком сильно тут все охуевают от его китайской фамилии. Ни разу правильно не произнесли, про написать вообще молчу. — Это какая? — заинтересовался Цзян Чэн. Ян дыхнул на зеркало и написал на запотевшем стекле слово. — Прочитай-ка. — Ксайо, — запинаясь, выдал Цзян Чэн. Ян заржал. — У тебя в семье хоть кто-нибудь по-китайски говорит? — Мама говорила на мандарине, но плохо, — пожал плечами он. — Короче, это читается не так. Но инициалы у него — два икса. Даблтен! Ну не умён ли я?! — Не знаю, что меня удивляет больше: то, что ты до этого додумался, или то, что Синчэнь обучил тебя римской нумерации, — хмыкнул Солнышко. — Он меня своей литературой просто достал! Думал, сдохну, — пожаловался Ян. — Долог путь поучения, — заметил вокалист. — Короток и успешен путь примеров, — сияя, добавил Ян. — Боже, — Солнышко рассмеялся и стянул, наконец, резинку с волос, зачёсывая их пальцами назад. — Даблтен поистине велик. — О чём это вы? — не понял Цзян Чэн. — Чопорная Челси не понимает наших высококультурных бесед, — хихикнул Ян, поправив на носу невидимые очочки. — Что-о-о? — возмущаться, не выходя из образа шепчущей леди, было очень сложно, но можно было, наверное, дотянуться до уха паршивца... — Упс, я пошёл! — ловко увернулся Ян, смёл с раковины нож и, сложив его отработанным движением, юркнул за дверь. — Топай, культурный наш, — проворчал Цзян Чэн. — Он красуется, — беззлобно усмехнулся Солнышко. — Но память у парня и правда отличная. — О чём он говорил? — любопытство всё-таки взяло верх над гордостью. — Долог путь поучения, короток и успешен путь примеров, — повторил Солнышко и помрачнел. — Это сказал Сенека, римский философ. Как в воду глядел. У тебя ещё что-нибудь осталось? — он перевернул стакан кверху дном и потряс. — Давай поделюсь, — Цзян Чэн отлил ему половину из своего. Судя по запаху, это был вермут, и судя по цвету, чистый. Солнышко опрокинул содержимое одним махом, и Цзян Чэн задумался, не придётся ли ему вскорости держать вокалисту волосы над унитазом. Не хотелось бы сокращать дистанцию так стремительно. Узнать бы друг друга получше, для начала… — Как ты собираешься искать музыкантов? — вернулся он к безопасной теме. Меланхолично смотревший в пустой стакан Солнышко поднял голову и улыбнулся. — Похожу по местным заведениям, если время будет. Послушаю. — Может, и мне стоит походить. Авось найду работу в Майами и получится там задержаться. Было бы здорово пожить в тепле. — О, да, — расплылся в блаженной улыбке вокалист. — Я так люблю солнце! Уже предвкушаю, как буду греться. После чикагской хмари сложно себе даже представить такое. — Пойдём на пляж, будем валяться, — поддакнул Цзян Чэн, надеясь подольше задержать на лице напротив выражение мечтательного счастья. — Точно, — вздохнул Солнышко и почему-то снова сник. Цзян Чэн тихо выругался про себя. Ну, раз взбодрить не получается, почему бы не спросить то, что по-настоящему интересно? — Послушай, Солнышко… А если ты всё-таки решишь набирать саксофониста, ну, чисто гипотетически… каким он должен быть? Нельзя же мести всех людей под одну гребёнку. Хороших музыкантов много. Некоторые из них даже приличные люди… Он старательно не смотрел на парня, глядя в черноту за окном, но тот не отвечал так долго, что в конечном итоге пришлось взглянуть. Солнышко вертел в руках пустой стакан и с такой силой кусал нижнюю губу, что она уже была ярко-красная. Во рту от этого зрелища почему-то пересохло, и сердце забилось как на стометровке. — Дружок, всё хорошо?.. — аккуратно спросил Цзян Чэн, нервно поправляя парик. Вокалист кивнул и, очевидно, взяв себя в руки, поднял на него грустные глаза. — Не знаю. — Не знаешь, хорошо ли?.. — Нет: не знаю, каким должен быть… У хороших людей нет видимых признаков, — виновато улыбнулся он. — Хотя нет, ты знаешь… Наверное, он должен носить очки! — Что? — опешил Цзян Чэн. — Почему? Солнышко пожал плечами. — Мне кажется, мужчины в очках гораздо мягче, разумнее, уступчивей. Ты не замечала? — он смял стаканчик и метко запустил его в урну, попав точно в середину. — К тому же, очки — очень стильный аксессуар. Не то, что шляпа! — несколько ворчливо закончил он, и так в этот момент был похож на обиженного ребёнка, что Цзян Чэн не сдержался и фыркнул, прикрывая рот ладонью. Солнышко улыбнулся в ответ, и весёлые морщинки собрались в уголках его глаз. Что-то сжалось у Цзян Чэна внутри, болезненно и сладко. Что нужно сделать, чтобы он так улыбнулся без выпивки? — У меня все руки в чём-то сладком и липком, — заметил Солнышко, глядя на свои ладони и сжимая пальцы. — Надо помыть. Он поднялся, делая шаг к раковине, и в этот момент поезд тряхнуло, сила инерции вжала Цзян Чэна в стену, а Солнышко наоборот — метнула вперёд, впечатывая в резиновую грудь. Цзян Чэн еле успел придержать его за плечи, чтобы не столкнуться лбами. В ноздри ударил запах рома, вермута и пряного парфюма с какими-то цветочными нотами. Ландыш? Жасмин? Шёлковые волосы плеснули в лицо, попав в рот, Солнышко тихо охнул от неожиданности, и его выдох осел у Цзян Чэна на губах. На пару мгновений, пока поезд не остановился, их крепко вжало друг в друга, словно боженька решил поиграть в куклы. Чужое тепло пробивало даже через два слоя одежды. Тело напротив было жилистым и твёрдым, восхитительно мужским, пугающе реальным. Не эфемерное создание сказочной красоты, гордость и лицо ансамбля, нет — обычный живой парень. Возбуждение ударило резко и неожиданно, будто кастетом в челюсть из-за угла. По рукам побежали мурашки, пах обдало жаром. Ещё секунда, и он притянул бы вокалиста ближе: чудовищно сильно хотелось вплести пальцы в пушистые волосы и попробовать на вкус его рот, наверняка травянисто-сладкий от вермута. Удержала лишь мысль о резиновых сиськах, торчащая огнеупорной кочергой посреди вспыхнувшего костра желания. Цзян Чэн с силой выдохнул, не в силах отвести взгляда от широко распахнутых тёмных глаз. Солнышко облизал губы, поезд вздрогнул и остановился. — Что за чёрт… — прошипел Цзян Чэн, сам толком не понимая, что имел в виду. — Стоп-кран кто-то дёрнул, — вокалист первым пришёл в себя, делая шаг назад, — Прости, пожалуйста! Я тебя не ударил? — Всё в порядке. Стоп-кран, говоришь? — Да. Знакомое ощущение. — Бл… Боже мой! Кто же это мог сделать? — Есть у меня пара идей, — хмыкнул Солнышко. Они выбежали из уборной. В коридоре затихал топот ног. — У нас есть пара минут, пока не нарисовалась мадам, — прошептал вокалист. — Булки сжали, побежали! — скомандовал Цзян Чэн, и они припустили по коридору. Добравшись первым, он стоял в дверях, пока полосатая спина не скрылась в дальнем купе. Но стоило закрыть дверь и щёлкнуть замком, как послышались шаги, а затем и голоса. — Что случилось? Мы что, уже приехали? — голос мадам звучал возбуждённо. — Не может быть. Явно какой-то форс-мажор. Ян! — позвал Даблтен, — Я пойду проверю. — Скорее всего, из-за него вся херня и происходит, — как обычно безэмоционально заметил Ленни. — Вот его хлебом не корми, дай на пацана наехать, — прозвучал из-за спины громкий шёпот Вэй Ина. Цзян Чэн обернулся и только теперь заметил, что в купе стоит лютый холод от раскрытой настежь форточки, нигде не валяется ни единой бутылки, ни одного стакана, зато всё ещё можно различить характерный запах травы. — Насколько весело вам тут было? — прищурился Цзян Чэн. — О, ты себе не представляешь! — хихикнул брат. — Молись, чтобы они сюда не зашли. — Я бесконечно верю в актёрские таланты малыша Яна, — ничуть не обеспокоился Вэй Ин, закидывая руки за голову. — Его проверят первым, и он, при желании, может задержать их на всю ночь. Уж Даблтена так точно, — многозначительно заметил он. — Кстати говоря, кто тут ещё обесценивает активы? — он глумливо глянул на Цзян Чэна и поиграл бровями. — Ну как, узнал, кто в его вкусе? — Точно не саксофонисты, — мрачно ответил Цзян Чэн, ложась в постель. — Почему? — Там грустная история. Но чёрт побери, Иан… — Он тебе нравится, — брат улыбался как кот, нализавшийся кошачьей мяты, что в принципе, было близко к истине. — Ты его видел? Как он может не нравиться?! — Так переубеди его! — Как? Он от одного слова “саксофонист” впадает в мини-депрессию. — П-ф-ф, подумаешь! Я верю в тебя, бро! Так, нам нужен план атаки. Во-первых надо как-то ненавязчиво засветить ему твоё истинное лицо. Идеи? — Ну… — Цзян Чэн замялся. — Он хочет посмотреть выступления местных музыкантов в Майами. — Отлично! Поставим тебя со шляпой под его окном! — Рехнулся?! Я не собираюсь серенады ему петь. — Почему? Это же так романтично! А он у нас нежный мальчик. — Видел бы ты, как этот “нежный мальчик” отбрил Яна. — Да неужели?! У Солнышка есть зубы? Никогда бы не подумал… — Я тебя уверяю, Солнышко вполне способно выжечь кому-нибудь глазки, если понадобится, — Цзян Чэн замолк, вспоминая яростно сверкающие тёмные глаза. — В нём очень много внутренней силы. — О-о-о, — протянул брат. — Да всё серьёзнее, чем я думал. — Ему нравится “Печальная детка”, — зачем-то забил последний гвоздь в крышку собственного гроба Цзян Чэн, да ещё и вздохнул мечтательно. Всё, теперь Вэй Ин не даст ему покоя до самой старости! Он уже приготовился отбивать насмешки, но брат почему-то молчал. — Ты там отъехал или уснул? — не выдержал Цзян Чэн. — Он хороший парень, — отозвался Вэй Ин, — Я думаю, стоит попробовать. Ну, когда приедем. Твой вингмэн* готов к труду и обороне, бро! — О, боги, только не это… Брат тихо засмеялся. Поезд медленно тронулся, а в дверь их купе так никто и не постучал: видно, Вэй Ин был прав насчёт Яна. Под стук колёс Цзян Чэн медленно уплывал в сон. “И всё-таки, чем же от него пахло?” Такой нежный запах, лёгкий, цветочный. Как от хорошего чая, который когда-то пила мама. Всё-таки жасмин… Он лежал на щекотной траве, ветер шевелил отросшую чёлку, солнце с улыбкой смотрело ему в лицо, и свет его сладко пах цветами.