Some like it Asian

В Майами они приехали в яркий, безоблачный день. Вэй Ин щурился на солнце, глядя из окна автобуса, провожал взглядом пёстро одетых мужчин и женщин, идущих по тротуарам. Здесь стояло лето, знойное и яркое, и душа запевала, вылезая из панциря. Это вам не ноябрьская жижа родного Чикаго! Это песок, и пальмы, и лазурная кромка моря вдалеке. Их маленький автобус заполнил возбуждённый гомон. Цили и Мэнни обсуждали наряды прогуливающихся женщин, трубачи спорили, на какой пляж идти первым, и даже девочки-скрипачки о чём-то бодро щебетали по-китайски. Все поснимали свитера и пиджаки, сменив шерстяные зимние доспехи на легкомысленную летнюю обёртку. Мадам обмахивалась веером, блаженно прикрыв глаза, и даже Даблтен расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, чем немедленно приковал к себе взгляд Яна, сидевшего рядом с Вэй Ином. Пацан пялился на распорядителя как загипнотизированный, будто намеревался силой мысли стянуть с него оставшуюся одежду. Даблтен в летних песочных брюках и светлой льняной рубашке действительно смотрелся отлично, нельзя было не признать. Закатанные рукава подчёркивали мускулистые предплечья, а исчезнувший пиджак более не скрывал подтянутую фигуру. Вэй Ин понимал реакцию Яна, но толку от такого соседа не было никакого! На все вопросы тот отвечал односложно, если вообще их слышал. Вэй Ина так и подмывало спросить что-нибудь провокационное, вроде: “С какой позы ты бы начал?”, но побоялся, что потом не отвяжется. Оказаться втянутым в операцию по соблазнению господина распорядителя не хотелось, и он благоразумно молчал. Можно было бы перемолвиться словечком-другим с Цзян Чэном, но тот последние пару дней не отлипал от Солнышка и трепался с ним при любом удобном случае. Вот и сейчас они сидели позади, обсуждая какие-то ноты, и между ними и Вэй Ином китайской стеной возвышались Майлз и Некий Ричард. Вэй Ина бесконечно удивляло, как Майлз ещё не отвесил Челси хороших за узурпацию свободного времени вокалиста. Но либо мексиканец принципиально не бил женщин, либо не видел в их связи ничего предосудительного, проявляя чудеса благоразумия. Вэй Ин только диву давался. Со стороны эти двое выглядели как парочка — высокий, статный Солнышко и элегантная, томная Челси. Они даже двигались похоже. — И как ей это удалось?! — с некоторой досадой воскликнула Мэнни вчера после репетиции. — Я была уверена, что наш красавчик предпочитает сосиски, а не булочки! Они с Цили ещё копались, складывая ноты, пока Вэй Ин убирал контрабас в чехол. Все остальные уже разошлись. Челси и Солнышко удалялись по коридору под ручку, тихо переговариваясь. — А тебя-то это почему беспокоит? Я думала, ты давно и прочно занята, — ехидно заметила Цили. — Ради такого дела я бы освободилась, — парировала виолончелистка. — Молись, чтобы твой яхонтовый об этом не узнал. — Какая разница, — пожала плечами Мэнни. — Всё равно я опоздала. — Не пойму, о чём вы, девочки, — проворковал Вэй Ин. — Они же просто друзья! — Ага, конечно, — протянула Цили, укладывая в кейс последнюю тарелку, — и на задницу его она пялится исключительно по-дружески. Но надо сказать, от её навыка слепой игры я просто в восторге! Мне до такого ещё расти и расти. Глядишь, тоже смогу во время выступлений симпатичных мужиков глазами лапать. — Язык не поворачивается её осуждать, детка, — хихикнула Мэнни. — Она всё-таки новенькая. Мне самой потребовалось какое-то время, чтобы приучиться смотреть в ноты, когда перед глазами такое! — Вы всё преувеличиваете, — махнул рукой Вэй Ин. — У них просто общие интересы. — О-о-о, не сомневаюсь! — многозначительно протянула барабанщица. — Как думаешь, удастся ли вытянуть из неё детали общих интересов? Я себе Солнышко в этой роли вообще не представляю! Он же какой-то неземной! С такими не ебутся, таких на полку ставят и любуются. — Вот-вот, — поддакнула Мэнни. — Если решишь рискнуть передними зубами и всё-таки спросить Челси, расскажи потом, мне тоже интересно. — Нет, вряд ли, — сморщилась Цили. — У меня от её гневных взглядов мороз по коже: с виду миляга, но того и гляди вынет из-за пазухи провод оголённый. Жуть! А меня не так-то просто испугать, я с псиной общаюсь уже сколько лет! — Да, Челси лучше не злить, — кивнул Вэй Ин. — Ой, ну ладно, — отмахнулась Мэнни. — Тогда просто пожелаем подруге счастья. Может, ей даже удастся вывести это неземное создание из запоя. — Сомневаюсь, — рассмеялась Цили. — Но бухло общим интересам не помеха. Вэй Ин тем же вечером высказал Цзян Чэну, чтобы был осмотрительнее, а то уже слухи пошли, но тот лишь отмахнулся. Они с Солнышком второй день спорили над аранжировкой “Меня и моей тени” Джека Смита, и его интересовало лишь, кто должен вести — саксофон или скрипка и как убедить Солнышко, что фортепиано не нужно. — Понимаешь, фортепиано — это классика! — размахивал руками он, бегая по купе. — А нам нужно свежее звучание. Лучше, конечно, саксофон, но если нет, то хотя бы скрипка! — Нам нужно, — вставил Вэй Ин, выделяя первое слово, — чтобы мадам не решила, что вы ночами маленьких солнышек делаете! Ты меня слышишь вообще? Бро, сбавь обороты! Зачем плодить лишние сплетни? Не хочу, чтобы нас ссадили за нарушение правил. — Ой, да ладно тебе, — дёрнул плечом брат, склоняясь над нотами. — Мало ли, что там девки болтают. Не пойман — не вор! — И этот человек всю жизнь ругает за легкомыслие меня! — изумился Вэй Ин. — И кто теперь беспечен? — Я не беспечен, я просто здраво смотрю на вещи, — он поднял на Вэй Ина горящие глаза. — А ты как думаешь, саксофон или скрипка? Вэй Ин хотел из вредности ответить “Контрабас!”, но не успел: в купе ворвался Ян, злой как похмельный дед, и утащил его курить. Настроение Яна в последнее время было — хуже некуда: он ходил смурной, на всех рычал, и втрое быстрее истреблял общественные запасы допингов. Вэй Ин ему бесконечно сочувствовал, но чем помочь — не знал. Парень вполне очевидно набрал мощи и теперь мучился разыгравшимся либидо. Вэй Ин ещё помнил то прекрасное время, когда на тапок стоит, и никуда не деться от самого себя. Только ему повезло возмужать в нищих районах Чикаго, где сверстницы не страдали излишним целомудрием. Яна же угораздило втрескаться в мужчину намного старше себя, и за эту связь в их стране при удачно сложившихся обстоятельствах можно было угодить за решётку. Картина скверная, с какой стороны ни глянь. Поэтому Вэй Ин стойко терпел летящие в его адрес копья, утешал пацана как мог и по-дружески ходил с ним курить. По ансамблю поползли было слухи о романе Инес и Яна, но стоило им оформиться, а Даблтену впервые взглянуть на Вэй Ина со смесью облегчения и хорошо замаскированной досады, как Хуанито пришёл на репетицию с шикарным бланшем на пол-лица и заплывшим глазом. Все огребли выволочку от мадам, и больше о воображаемой личной жизни своей женской ипостаси Вэй Ин ничего не слышал. — У тебя фляжка близко? — вырвал его из раздумий злой шёпот Яна. — Малыш, взгляни на берега, — шикнул на него Вэй Ин. — Я не дам тебе бухать при мадам. Доедешь до отеля. — Я больше не могу, я рехнусь скоро, — зашипел Ян, и Вэй Ин, грубовато обняв пацана за голову, ткнул его лицом в своё обтянутое платьем плечо. — Держись, мужик! Заселимся, и там что-нибудь придумаем. — Что, шлюх вызовем? — промямлил тот. — Как вариант. — Так и знал, что ты по девочкам, сестрёнка, — хмыкнул Ян. Вэй Ин решил не спорить. Сидящий неподалёку Даблтен косо глянул на их обнимашки и нахмурился. Рядом с ним мирно дремал Ленни, которого не смущал ни стоящий вокруг гам, ни даже бьющее в лицо флоридское солнце. “Вот ты собака на сене! — подумал про себя Вэй Ин, сверля взглядом затылок господина распорядителя. — Здоровый мужик, а сам не знаешь, чего хочешь”. — Так, всё, я в порядке, — выпрямился внезапно взявший себя в руки Ян. — Приедем в отель, переоденемся и пойдём на пляж. Да? — По рукам, — кивнул Вэй Ин. Автобус завернул за угол и остановился у роскошного здания. Вэй Ин даже рот приоткрыл от удивления: это был самый шикарный отель из всех, что он видел в жизни! Впрочем, не то, чтобы он их видел так много. Ступени были начищены до блеска, у входа стояли пальмы в кадках, а сквозь стеклянные двери был виден холл с бархатными диванчиками и огромной хрустальной люстрой с висюльками. Из припаркованного лимузина вышла дама в пышном меховом манто и стала подниматься по ступенькам. Ткань её длинного платья сияла на солнце будто присыпанная бриллиантами, белый мех обнимал покрытые золотистым загаром плечи, и Вэй Ин поразился такому выбору наряда: на улице было почти девяносто градусов*. Швейцар распахнул перед дамой стеклянную дверь, а выскочивший откуда-то сбоку портье принялся выгружать на позолоченную каталку чемоданы из лимузина. Двери автобуса открылись, и ансамбль высыпал наружу. Цили с Мэнни, ахая от восторга, поспешили внутрь, явно стараясь не переходить на бег, но не слишком в этом преуспевая. Мадам удовлетворённо улыбалась из-под широкополой шляпы, словно наконец-то вернулась в привычные условия обитания. Ленни отчаянно зевал и потягивался, Даблтен смотрел на отель из-под ладони и всё равно щурился на солнце. — Увидимся внутри, — отчеканил Ян и, подхватив скрипку, скрылся за стеклянными дверями. Народ разбирал выгруженные из багажа инструменты, радостно перекрикиваясь. Хуанито что-то возбуждённо лопотал по-испански, дёргая брата за рукав. Припухлость с его глаза почти сошла, но синяк был в самом соку. Мэнни обещала замазать его косметикой перед выступлением. Цзян Чэн и Солнышко, как были, не расцепляясь, двинулись ко входу. Вэй Ин только успел заметить, как скрылась за стеклянной дверью спина брата, закутанная в лиловый атлас. Конечно, кто тут вообще собирался ждать бедную Инес и помогать ей с контрабасом! Выругавшись про себя, Вэй Ин подхватил инструмент, и уже почти ушёл... — Инес, кажется, Челси забыла саксофон! — Даблтен указал на лежащий в стороне чехол с привязанной к нему небольшой сумкой, и профланировал мимо. — Мог бы и помочь, мстительный засранец, — пробормотал Вэй Ин, подхватывая саксофон и котомку второй рукой. Спасибо хоть чемоданы забрал носильщик! Помимо сумок Челси, предстояло поднять в номер контрабас и свёрток с купленной на станции летней одеждой. Он кое-как допёр свой груз до дверей, но тут возникла проблема: портье куда-то подевался, а открыть дверь Вэй Ину было нечем. Он попытался прижать саксофон к стене, чтобы освободить руку, но проклятый чехол скользил, и что-то всё время норовило упасть. Он пытался и так и сяк, и в результате чехлы и свёртки просто посыпались из рук, удержать удалось лишь контрабас. Вэй Ин застонал от бессилия, присел на корточки и принялся собирать поклажу. Он потянулся к саксофону, но тут кто-то опустился рядом. Обрадовавшись, что коллеги — а то и блудный брат — о нём вспомнили, Вэй Ин поднял голову и обомлел. Перед ним сидел Солнышко, только был он почему-то коротко стрижен и выглядел как маньяк. Вэй Ин потряс головой, но наваждение не рассеялось. Мужчина, сидевший на корточках у входа, был похож на их вокалиста почти как близнец, но вместе с тем разительно отличался. Чёрные волосы, блестящие, будто лакированная древесина, были уложены на пробор с изящной волной надо лбом на манер молодого Кларка Гейбла. Светлый костюм с идеально повязанным галстуком небесно-голубого цвета как влитой сидел на широких плечах, и Вэй Ин подумал, что нужно иметь очень серьёзную причину, чтобы в такую жару рассекать в пиджаке. Но поразило его всё же не это. У мужчины было совершенно нечитаемое лицо, ровное, как тюремная стена: Вэй Ину доводилось пару раз навещать приятелей. На этом лице не отражалось ни единой эмоции: ни приветственной улыбки, ни дружеской подначки, ни вежливого неодобрения — ничего. Гнева, впрочем, тоже не было. Нереально светлые глаза, похожие на цветные стёклышки, смотрели абсолютно равнодушно, словно их обладателю настолько часто преграждали путь валяющиеся бабы и их тюки, что его это уже давно не впечатляло и не выводило из себя. Он смотрел пристально, почти не мигая, как змея из зоопарка. Даже головой не шевелил! — П-простите, — пролепетал Вэй Ин, смущённо улыбаясь и отползая в сторону вместе с контрабасом. Светлоглазый маньяк, скорее всего, просто хотел войти в отель, но не мог, потому что Вэй Ин тут раскорячился. Но вопреки ожиданию, странный мужик сдвинулся вслед за ним, ловко перебирая согнутыми ногами, не поднимаясь с корточек. Вэй Ин изумлённо приподнял брови: это был довольно необычный навык, учитывая длинные ноги маньяка. Не к месту накатил приступ мальчишеской зависти — сам он так не умел. Смутившись под пристальным взглядом стеклянных глаз, Вэй Ин потянулся к валявшемуся в стороне саксофону, намереваясь убрать его с дороги, но встретил неожиданное сопротивление: схватив чехол за ручку с противоположной стороны, маньяк потянул на себя. Вэй Ин дёрнул сильнее, но ответный рывок чуть не вырвал чехол из его пальцев. Вэй Ин взглянул на мужика вопросительно. Тот смотрел всё так же внимательно, и всё так же постно. Пару секунд ничего не происходило, а потом маньяк аккуратно потянул саксофон на себя. Вэй Ин, из последних сил цепляясь за ткань, дёрнул в обратную сторону, и чехол жалобно затрещал. Странный звук остановил их конкурентную борьбу, но ни один не разжал пальцев. — Отдай саксофон! — Вэй Ин погрозил маньяку пальцем свободной руки. Ситуация была забавная и нелепая, а ещё ему нужно было спешить наверх на расселение. — Помогу, — тихо сказал маньяк, словно за каждое слово ему приходилось платить по баксу, и поэтому он мог позволить себе только самое необходимое. Вэй Ин едва не застонал от осознания собственной тупости. Точно, он же теперь женщина! Маньяк просто увидел, что дама мучается, и поспешил помочь, как любой нормальный мужик. А Вэй Ин тут с ним саксофоны перетягивает! Впрочем, манера предлагать помощь у его доброжелателя была странноватая, немудрено прийти в замешательство. Но благое намерение в любом случае заслуживало поощрения. — О-о-о, спасибо! — расплылся в улыбке Вэй Ин. Губы мужчины дрогнули, будто от нервного тика. Он поднялся на ноги, повесил на плечо саксофон и подал Вэй Ину руку. Тот на пару секунд замер в нерешительности — как же всё-таки непривычно, когда с тобой обращаются как с немощным! — но мужика как будто ничего не смущало: он стоял с протянутой ладонью и смотрел на то, как Вэй Ин тупит. Казалось, он мог простоять так час, сутки, пару месяцев, а то и годы. Просто стоял бы и ждал, когда в его любезно протянутую ладонь лягут чужие пальцы. Было в этом терпеливом, спокойном ожидании что-то невероятно притягательное, от чего Вэй Ин немедленно проникся симпатией к своему маньяку. Он схватился за широкую ладонь и встал с пола. Кожа под пальцами была прохладной, несмотря на жару. — Благодарю вас, вы очень кстати! — защебетал Вэй Ин, чтобы как-то заполнить пустоту. — Мгм, — отозвался мужик, поднимая контрабас. Вэй Ин торопливо собрал оставшиеся свёртки и шмыгнул в дверь, которую перед ним галантно распахнули. Холл и правда поражал: в отполированном мраморном полу можно было увидеть своё отражение, на бархатных диванчиках восседали модно одетые постояльцы, повсюду стояли живые цветы и павлиньи перья в напольных вазах. Вэй Ин только успевал вертеть головой. Его изящный спутник, идущий следом, смотрелся среди всего этого роскошества органично, как рыба в воде, в отличие от него самого в очередном сомнительном платье отчаянно-алого оттенка. — Куда? — спросил маньяк. — К лифтам, — отозвался Вэй Ин, стараясь звучать как можно более дружелюбно. В конце концов, мужик не был обязан ему помогать и таскать его багаж! — Гастроли? — низкий, ровный голос не выдавал ни малейшей заинтересованности, но Вэй Ин всё равно был благодарен за вопросы. Всё лучше, чем идти в тишине. — Да-да, — закивал он. — Мы с ансамблем только сегодня приехали. Привезли новую джазовую программу, представим её здесь. — Джаз-клуб? — Да, при отеле. — Мгм, — не то одобрил, не то осудил его спутник и умолк. Видимо, исчерпал словесный бюджет на сегодня. Они пересекли холл и уже поднимались к лифтам по аккуратным ступенькам, когда правая туфля Вэй Ина решила, что им больше не по пути и соскользнула с пятки, отсчитав три ступеньки вниз. В маленьком магазинчике на станции были туфли только на размер больше нужного, но это было лучше, чем щеголять по Майами в зимних ботинках. Вэй Ин едва не зарычал от досады: дойдёт ли он сегодня до комнаты?! Он повернулся, чтобы допрыгать до беглянки на одной ноге как идиот, но маньяк его опередил. Аккуратно поставив у стены саксофон и контрабас, он подобрал туфлю и, опустившись на одно колено у ног Вэй Ина, вопросительно глянул снизу вверх. В помещении, где не слепило солнце, стало заметно, что глаза у него светло-карие, почти медовые. Вэй Ин всю свою жизнь был уверен, что таких у азиатов не бывает. Но разрез глаз маньяка говорил сам за себя, а золотистая радужка плевать хотела на расовые нормы. Сейчас, когда его спутник ждал ответа, стало заметно, какой выразительный у него на самом деле взгляд — вроде и нет там особо никаких эмоций, но и не ошибёшься, чего он хочет. “Он что, вот так и общается?” — с удивлением подумал про себя Вэй Ин. Улыбнувшись, он приподнял босую ногу, ловя равновесие. Сильные пальцы обхватили щиколотку, уверенно, но аккуратно, и Вэй Ина немедленно бросило в жар. От касания вверх по ноге побежали щекотные мурашки. Кто ж знал, что это место такое чувствительное! Туфля скользнула на своё место, и маньяк провёл пальцем по верхнему краю, чуть касаясь голой кожи, будто стирая невидимую пыль. В иных обстоятельствах Вэй Ин заурчал бы от удовольствия. Но сейчас нужно было срочно взять себя в руки: не время позволять симпатичным маньякам трогать себя за ноги! Пусть даже случайно. — Как вас зовут? — внезапно выдал целое предложение маньяк, не выпуская из рук лодыжку Вэй Ина. — А вас? — от неожиданности отбил подачу Вэй Ин. — Джон Лан Третий, — выдал его спутник, глядя ему в лицо своими инопланетными глазами. “Офигеть, у него есть порядковый номер!” — А я — Йе Сянь* вторая, — хихикнул Вэй Ин. Маньяк нахмурился и выпустил его лодыжку. Посмеиваясь про себя, Вэй Ин размышлял, понял ли любезный помощник его шутку? Но вряд ли познания того в китайском фольклоре были велики: несмотря на черты лица, выглядел и говорил он очень по-американски. Они дошли до лифта, и Вэй Ин шагнул внутрь. — Ну, дальше я, пожалуй, сама, — он мило улыбнулся и с удивлением заметил, что глаза напротив погрустнели. — Спасибо вам за помощь! — Мгм, — кивнул парень, опуская контрабас и саксофон на пол лифта и делая шаг назад. Он стоял и смотрел, пока мальчик-лифтёр не закрыл дверь, и Вэй Ин, поднимаясь на верхний этаж, гнал от себя мысль, что его ясноглазый маньяк так и стоит там, у лифта, и ждёт, когда Вэй Ин вернётся. *** — Ох, Инес, дорогая, слава Богу, ты его принесла! Спасибо! — проворковал Цзян Чэн, стоило Вэй Ину выпихнуть инструменты из лифта и выйти самому. Ансамбль толпился вокруг мадам в холле пятого этажа. — Ничего страшного, Челси, дорогая! — Вэй Ин выдавил улыбку, борясь с желанием сходу послать брата нахер. — В следующий раз потащишь мой контрабас, жопа ленивая! — прошипел он ему на ухо. — Или пусть твой прекрасный принц тащит! Цзян Чэн шикнул на него, за что Вэй Ин мстительно наступил ему на ногу, и ловко увернулся от ответного тычка. Их тихое, но жёсткое противостояние продолжалось бы ещё какое-то время, но мадам хлопнула в ладоши: — Я вижу, все собрались? Отлично! Время расселяться, — она похлопала стоящего рядом Даблтена по плечу, и тот раскрыл свою папку. — Начнём с дам, — Даблтен достал из внутреннего кармана очки в тонкой позолоченной оправе и надел, стоявший напротив Вэй Ина Ян сверкнул глазами. — Мануэла и Сесилия, пятьсот одиннадцать. Девочки, прошу вас, не комментируйте внешность обслуги, которую вызываете в номер! Даже если у них и правда выдающиеся данные. Вы смущаете парней. Барабанщица и виолончелистка подхватили чемоданы и удалились, переговариваясь и тихо хихикая. — Ло Ши и Ло Мэй, пятьсот тринадцать, — он повторил ещё раз, по-китайски, и Вэй Ину на мгновение стало стыдно: он на языке предков мог только поздороваться, и то безбожно коверкая тоны. — Инес и Челси, пятьсот пятнадцать. Ян и Солнышко — пятьсот двенадцать. — Я с Солнышком?! — возмущённо воскликнул альтист. — А с кем ты хотел?! — несколько нервно ответил Даблтен. — У нас, увы, нет других желающих разделить с тобой комнату. — Это мы ещё посмотрим, — на грани слышимости прошипел Ян и, подхватив свой альт, ринулся по коридору к номеру, едва не подпалив подошвами туфель ковёр. Цзян Чэн и Солнышко, не сговариваясь, тяжко вздохнули. — Ну, по крайней мере он ничего не разбил, — прошептал Цзян Чэн, глядя на вазы, расставленные по холлу. — Это пока, — отозвался Солнышко. — Леннард и Хуан, пятьсот четырнадцать. Майлз и Юджин, пятьсот шестнадцать. — Кто такой Юджин? — шёпотом спросил Вэй Ин Цзян Чэна. — Вероятно, Некий Ричард, — пожал плечами тот. — Методом исключения. — Если вдруг вам понадоблюсь я или мадам, мы будем в другом крыле, — продолжал распорядитель, — комнаты пятьсот тридцать один и пятьсот тридцать два соответственно. Запишите! На этом всё. Напоминаю, генеральный прогон в семь, до этого можете быть свободны. Пожалуйста, не опаздывайте! Даблтен захлопнул папку, убрал в карман рубашки очки и направился было прочь, но со всего размаху налетел на Челси, внезапно выросшую перед ним. — Челси, дорогая, осторожнее! — против обыкновения сразу перешёл в наступление распорядитель. — Извините, мистер Даблтен, — прошелестел Цзян Чэн, поправляя намотанный на шею гипюровый шарф, — Я всего лишь хотела забрать свой чемодан, — он указал на стоящую неподалёку каталку с вещами. — Прошу прощения. Кажется, я уже успел перегреться... — опомнился Даблтен, потирая лоб, и тон его мгновенно потерял свою резкость. — Пожалуй, мне следует отдохнуть. Он широкими шагами направился прочь. — Какой-то он сегодня нервный, — тихо заметил Цзян Чэн. — Пф, ещё бы, — хмыкнул Вэй Ин. — Ты же видела Яна. Скоро грянет гром и полетят молнии. — Надеюсь, не в нас, — лучезарно улыбнулся Солнышко, подхватывая свой чемодан и направляясь вслед за Инес и Челси по коридору. — Идёте на пляж, девочки? — А как же! — кивнул Вэй Ин. — Да ведь, Челси? — Даже не зна-а-аю, — протянул Цзян Чэн, открывая дверь номера. — Я думала в ванной полежать, немного отдохнуть с дороги. — Ну, как хочешь, — пожал плечами Вэй Ин. — Солнышко, ты же прихватишь Яна? — Конечно, — кивнул тот. — Иначе по возвращении мы рискуем найти на месте гостиницы пепелище. Вэй Ин высоко рассмеялся и зашёл в номер. — Не забудь санскрин, — сказал Цзян Чэн, оглаживая взглядом снежно-белую кожу запястий вокалиста. — Тебе сгореть — раз плюнуть. — Спасибо, что напомнила, — улыбнулся Солнышко, поворачиваясь к двери, и замер, — Пятьсот двенадцатый. Вот чёрт… В Нью-Йорке тоже был пятьсот двенадцатый… — Ты о чём? — Мой прошлый оркестр бывал на гастролях в Нью-Йорке, — продолжил вокалист, — Мы с саксофонистом делили номер. Как-то я вернулся с репетиции раньше положенного, а он там трахает своего кузена, придушивая ремнём. Бедный парень потом неделю вынужден был носить водолазки при жаре восемьдесят градусов… — Кошмар какой! — не сдержался Цзян Чэн. — Да, ему было очень жарко. — Я не про это. Придушивая? — И не только, судя по множественным синякам, — Солнышко пожал плечами. — Мне так плохо было. Он потом ещё что-то нёс про возвышенность и про то, что не может со мной реализовать все свои фантазии. Так странно… Мне казалось, у нас всё хорошо. А вышло вот как… Мне кажется, я тогда впервые плакал. Ну, не считая глубокого детства. — Чушь какая! — Цзян Чэн чувствовал, что начинает заводиться. Каков мудак! Встречался с таким прекрасным парнем, и посмел ему изменить! Вот есть мозги, нет? — Солнышко, ни один мужик не стоит твоих слёз, запомни это! — он погрозил пальцем, почти касаясь отросшим ногтем носа вокалиста, и тот смешливо сморщился. — У тебя всё будет хорошо! Наберёшь себе музыкантов, поедешь с ними по стране, и о вас будут восторженно писать все газеты Америки. Да что там, все газеты мира! — Откуда ты знаешь? — шире улыбнулся его собеседник. — Женская интуиция, — жеманно пожал плечами Цзян Чэн. — Спасибо, Челси, — от его благодарного, по-настоящему искреннего ответа было даже немного неловко. — Спасибо, что веришь в меня. Для меня это много значит. — А как иначе? Мы же друзья. — Да, — счастливо улыбнулся вокалист. — Мы друзья. Ладно, пойду собираться, а то Инес меня съест. — Пусть только попробует! — погрозил кулаком Цзян Чэн и зашёл в номер под летящий ему в спину тихий смех. *** Цзян Чэн метался по комнате как безумный, сбрасывая женские шмотки. Дверь за Вэй Ином захлопнулась пару минут назад, и он специально выждал, когда затихнут голоса в коридоре. Время было перевоплощаться! Они обсудили план в общих чертах, теперь осталось не налажать с исполнением. — Ты говорил, что его бывший обул на деньги? — заметил пару дней назад Вэй Ин. — И не только, — печально отозвался Цзян Чэн. — Этот ублюдок использовал его, чтобы продвинуться в жизни. — Тогда прежде всего дай ему понять, что в этом плане ты другой! — резюмировал брат. — Пусть почувствует себя комфортно рядом с тобой. Пусть поймёт, что ему нечего бояться. Потому что, если я правильно понимаю, бояться ему следует только того, что в случае успеха ты его затрахаешь до беспамятства. Сил нет на вас с Яном смотреть! Хоть кому-то бы обломилось уже… Сделай вид, что деньги тебя не интересуют! — Я нищий саксофонист, бро! — Так прикинься богатым саксофонистом! Так у них появился План. Благослови господь привитую матушкой дальновидность, заставившую прихватить с собой из Чикаго летние рубашку и брюки. Как знал, что пригодятся! Цзян Чэн быстро переоделся и только тогда понял, что забыл взять туфли. Он задумчиво пошевелил босыми пальцами ног. В принципе, до пляжа можно добежать и так, гулять по городу он не собирается, а завтра можно что-нибудь придумать. Он подхватил саксофон и вышел на балкон: за балконом соседей тянулась пожарная лестница. Возблагодарив бога, что номер слева не был заселён членами ансамбля, Цзян Чэн закинул саксофон за спину и полез. На землю он спрыгнул мокрый как мышь. Ладони горели от контакта с нагревшейся на солнце лестницей, колени подрагивали. Но он справился! Утерев рукавом влагу со лба, Цзян Чэн припустил к пляжу, шипя, когда острые камушки насыпной дорожки вонзались в голые пятки. Своих на пляже он приметил сразу. Трубачи пытались играть в волейбол вместе с Цили и Мэнни, скрипачки сидели под зонтиком и всё равно мазались солнцезащитным кремом. Вэй Ин в сарафане жуткой расцветки гонялся по пляжу за Яном, пытаясь надеть на того панамку в крупный жёлтый горох, а стоящий в стороне Солнышко от души над ними хохотал. С такого расстояния Цзян Чэн не слышал его смеха, зато видел широкую улыбку, расцветшую на прекрасном лице. Волосы Солнышка были опять собраны в хвост, а купальные плавки позволяли рассмотреть подтянутый живот и мускулистую грудь. Он был таким белокожим, что едва не светился на солнце, и Цзян Чэн тихо понадеялся, что кто-нибудь сердобольный типа Вэй Ина напомнит их беспечному вокалисту намазаться кремом. С другой стороны, если этого не произойдет, щеголять кому-то красным облупившимся носом. От воображаемой картины губы сами сложились в улыбку. Цзян Чэн осмотрелся, приметив место, мимо которого компания точно пройдёт, возвращаясь в отель, и присел в пляжный бар неподалёку. Теперь главное дождаться. Когда ему начало казаться, что ещё немного, и придётся собирать с пляжа оставшийся от коллег пепел, Солнышко и Вэй Ин принялись собирать вещи. Брат то и дело поворачивался к морю и что-то кричал в рупор из ладоней. Присмотревшись, Цзян Чэн заметил уплывающего всё дальше Яна: брасс у пацана был отменный. Понадеявшись, что никто не станет ждать возвращения буйного альтиста, Цзян Чэн метнулся к присмотренному местечку под пальмой. Здесь был тенёк и приличный поток людей. Он достал саксофон, положил перед собой раскрытый чехол, нацепил на нос стащенные у Даблтена очки и принялся играть. Плэй-лист он составил заранее: играть что попало было нельзя, нужно было поразить. Никогда прежде ему не приходилось так изощряться, стритуя! Но иначе внимание опытного музыканта было не привлечь. Через пару минут вокруг образовалась небольшая толпа. Девушки кокетливо улыбались, шушукаясь меж собой и оглаживая симпатичного музыканта взглядами, в чехол летели монеты и купюры, пожилая пара воодушевлённо приплясывала, а Солнышко с Вэй Ином всё не появлялись. Цзян Чэн решил было, что перестарался, и его просто не заметили или решили не подходить из-за скопления народа, но тут над гуртом возникла знакомая темноволосая макушка: из-за роста Солнышко выделялся в любой толпе. Цзян Чэн воспрял и начал композицию посложнее. Однако макушка не приближалась, так и стоя позади всех, а затем и вовсе двинулась прочь. Выругавшись про себя, Цзян Чэн оборвал мелодию на середине и пошёл ва-банк — принялся за “Печальную Детку”, замедлив её до темпа печальной серенады. Народ, весело топтавшийся под бодрый джаз, заворчал и начал потихоньку расползаться, но Цзян Чэна интересовал сейчас только один человек, и тот не двигался с места. Толпа поредела, и теперь Солнышко стоял прямо перед Цзян Чэном. Он слушал как завороженный, и на лице его застыло открытое, болезненно уязвимое выражение. Он казался таким беззащитным сейчас, что Цзян Чэн готов был бросить саксофон на припорошенную песочком плитку и сжать этого идиота в объятиях как можно крепче, чтобы никто не посмел больше тронуть, не смог обидеть. Они встретились глазами, и взгляд Солнышка внезапно стал осмысленным, сквозь очарование стали пробиваться другие, менее приятные чувства: стыд, смятение и, наконец, негодование. Цзян Чэн, спохватившись, отвёл взгляд, стратегически подмигнул стоявшей в сторонке девушке, так что та игриво прикусила губку, и завершил мелодию. Пригладив волосы, он взялся за любимую “Саксофобию” — уж рисоваться, так по-полной! Стоявшие в стороне девчонки захлопали в ладоши, и Цзян Чэн краем глаза заметил робкую улыбку на губах вокалиста. “Так-то лучше”. Такой — улыбающийся, с розовыми от солнца щеками и носом — Солнышко был совершенно очарователен, и у Цзян Чэна от косых взглядов украдкой начинали болеть глаза. За спиной вокалиста вырос Вэй Ин в своих бабских тряпках, украдкой показал Цзян Чэну большой палец и принялся что-то тихо говорить соседу. Солнышко отвечал коротко и как будто смущался. Совершенно не по-женски хлопнув приятеля по плечу, Вэй Ин подмигнул брату и смылся. Решив пойти в наступление, Цзян Чэн завершил мелодию и совсем было решился заговорить, но Солнышко его опередил. — Вы здорово играете, — сказал он, подойдя ближе, и тепло улыбнулся. От похвалы и от этой улыбки у Цзян Чэна чаще забилось сердце. — Спасибо, — сказал он как можно ровнее, имитируя китайский акцент. — Это хобби, но я стараюсь совершенствоваться по мере сил. — Хобби? — удивился вокалист. — Поразительно! Никогда бы не подумал, что можно играть на таком уровне, не будучи профессиональным музыкантом. У вас талант! — Усидчивость и упорство, не более, — отрезал Цзян Чэн. — А вы разбираетесь в музыке? — Немного, — кивнул Солнышко, — я сам музыкант. Цзян Чэн еле удержался от того, чтобы не начать спорить. “Немного”, серьёзно?! Да он по пальцам одной руки мог пересчитать людей, которые бы разбирались в музыке так же хорошо, как их вокалист! — О! — изобразил удивление Цзян Чэн. — На чём же вы играете? — На духовых, — обтекаемо ответил его собеседник. — Но сейчас больше пою. — Славно. Выступаете сольно? — Нет, в составе ансамбля. Мы привезли программу в джаз-клуб при гостинице “Аурелия”. — Гастроли? — Вроде того. — Это отлично, — Цзян Чэн поддал в голос зависти. — Жизнь артистов всегда казалась мне чем-то волшебным. Я и на саксофоне играть начал, чтобы однажды, быть может, посвятить этому жизнь. — Что же вам помешало? — с неподдельным интересом спросил Солнышко. — Семейный бизнес, — коротко ответил Цзян Чэн, убирая инструмент в чехол. — Кстати, не будете ли вы так любезны отойти немного в сторону? Мне не видно яхту. — Яхту? — растерялся Солнышко. — Да. Юнга должен поднять флаг, когда отец вернётся со встреч. В нашей семье принято обедать вместе. Он почти не соврал: в их семье действительно было принято обедать вместе. Пока была семья. — О... — вокалист ощутимо напрягся. — Ваш отец, должно быть, из сотни Форбс? — Пока нет, — покачал головой Цзян Чэн. — Мы недавно перебрались в Штаты. Но дела идут хорошо. — Не сочтите за бестактность, но почему тогда вы играете на улице за деньги? В вашем положении… — А где же ещё мне играть? — изобразил удивление Цзян Чэн. — Я не могу в открытую строить карьеру музыканта: это огорчит отца, но мне хочется выступать на публику. Я нравлюсь людям. Чем этот способ плох? — Ничем, — улыбнулся вокалист, расслабляясь. Он смотрел на Цзян Чэна с неожиданным восхищением. — Музыка для меня не способ заработать, но жить без неё я не могу, — припечатал Цзян Чэн. — Что вы там говорили про джаз-клуб “Аурелии”? — Ансамбль, в котором я пою, выступает там ближайшую неделю. Может быть, — Солнышко замялся, — вы бы хотели прийти нас послушать? Мы играем каждый вечер с девяти. — С девяти, хм-м-м, — Цзян Чэн потёр подбородок в притворной задумчивости. — Думаю, к тому времени я смогу собою располагать. Краем глаза он заметил приближающихся Вэй Ина и Яна. Нужно было срочно делать ноги: проницательность Яна могла спалить весь план на корню, да ещё и вскрыть их конспирацию. — Что ж, увидимся вечером. Спасибо за приглашение! А теперь, боюсь, мне пора — я вижу флаг. — Да, конечно. До встречи! — лучезарно улыбаясь, ответил Солнышко. Цзян Чэн пошёл прочь, не оборачиваясь, хотя сердце рвалось обратно — к обладателю самой волшебной из всех улыбок мира. Хотелось поболтать с ним ещё, не будучи облачённым в женские тряпки. Но приходилось быть осторожным. Всё вышло так, как они задумывали. По крайней мере, вокалист не убежал в ужасе и явно не был против общества Цзян Чэна. Можно было радоваться, но на душе почему-то противно скребло. *** — Я знаю это лицо, — мрачно выдал Ян, стоило им поравняться с Солнышком. — Это лицо “я хочу, чтобы меня выебали, но не знаю, как об этом попросить”. — Ты выдаёшь желаемое за действительное, — без малейшего раздражения ответил вокалист. Вэй Ин проводил глазами спину Цзян Чэна, почему-то босого. Нужно было дать ему некоторую фору, чтобы успел вернуться в номер первым, просто на всякий случай. — При чём здесь моё желаемое? Я-то тебя ебать не собираюсь, — огрызнулся альтист. — С кем ты тут курлыкал? Очередной саксофонист? — Почему очередной? Он у меня всего был один! — А это, значит, второй. Красавчик, что тебя так переклинило на этих сосальщиках? Всего лишь гнутая труба! Нравятся ловкие пальцы, так присмотрись к струнникам или к пианистам. — Ян, ты ничего не понимаешь, — отмахнулся Солнышко. — Куда уж мне, — хмыкнул мелкий. — Так, мне нужно мороженое. Сестра, ты со мной? — Нет, котик, топай один, — покачал головой Вэй Ин. — Я перегрелась и хочу в номер. — Ну и хер с тобой, всё равно ты жирная, — пожал плечами Ян и свалил. — Как же я устала от его ядовитых плевков! — закатил глаза Вэй Ин. — Может, свяжем Даблтена и принесём ему в номер? Ей-Богу, всем станет легче. Ты можешь у нас переждать, звукоизоляция хорошая. Согласен? — он повернулся к вокалисту, но тот всё смотрел на дорожку, по которой ушёл Цзян Чэн, и мечтательно улыбался. — Эй, дружок? — Вэй Ин потряс парня за плечо. — Прости, Инес, — словно очнулся тот. — Ты что-то говорила? — Я говорила, приятная у тебя была встреча, должно быть, — сориентировался Вэй Ин. — Присмотрел кого-то талантливого? Мне Челси рассказала про твои планы. — Даже не знаю… — застенчиво улыбнулся вокалист. — Хорошо играет? — Восхитительно, — благоговейно выдохнул Солнышко. — Такие пальцы у него, мой бог, ты бы только видела! Сильные, длинные, сработанные. Ни одной ноты мимо. Вэй Ину сделалось неловко: рассказ о пальцах брата здорово смущал. Он слегка запаниковал. “Так, что бы ответила на это женщина?” — Симпатичный? — выдало подсознание Вэй Ина, напугав его самого. Не туда, ох не туда он собирался вести разговор! Вокалист отвёл взгляд и кивнул, уши его трогательно порозовели. — Более чем, — на пределе слышимости добавил он. — Глаза у него такие глубокие, тёмные, как колодцы... — О-о-о, детка, — протянул Вэй Ин, не дав Солнышку продолжить описательный ряд. — Возможно, он тебя реабилитирует. — Нет, я… это всё в прошлом, — начал сбивчиво отнекиваться его спутник. — Мне это больше не нужно! Только работа, и вообще… Не знаю, — Он как-то разом сник, и Вэй Ин ободряюще сжал горячее плечо. — Не торопись, дорогой. Просто сходи завтра ещё его послушать, поболтаете, а там посмотришь, что к чему. — Он сегодня сам придёт нас послушать, — с надеждой во взгляде сказал Солнышко. — Да?! — вырвалось у Вэй Ина. Оставалось лишь надеяться, что в голосе не прозвучало всего того шока, что он сейчас испытывал. Как Цзян Чэн собирался прийти “их послушать”, если он — часть ансамбля? Он что, собирается бросить Вэй Ина и укатить со своей новой любовью в закат? Да нет, исключено. Но Солнышко его удивления не заметил. Он улыбался и явно пребывал в прекрасном расположении духа. — Да. Надеюсь, мне удастся перехватить его после концерта. Очень хотелось бы ещё с ним поговорить. Он очень… — он замялся, подыскивая слово, — приятный, пусть и немного резкий. Неповерхностный. Мне кажется, он хороший человек. “Как тебе удалось рассмотреть его суть, поговорив пять минут?!” — поразился про себя Вэй Ин. — Не слишком ли ты поспешен с выводами, Солнышко? — Не думаю, — покачал головой вокалист. — Он влюблён в музыку и верен своей мечте. Разве может такой человек быть плохим? На это Вэй Ину нечего было возразить. *** В первый вечер был аншлаг. Весь ансамбль, не считая Яна, пребывал в приподнятом настроении. Все оделись в лучшее, девочки и Хуанито навели марафет, и лицо последнего было раздражающе ровного, идеально выверенного тона, да ещё и нежно-бархатистое от слоя пудры. Мадам в чёрном платье с пайетками и бахромой смотрелась тонкой как юная девушка. Её волосы были уложены волнами, и Вэй Ин не мог не отметить, насколько роскошно она выглядела. Не было в ней ни грамма дешёвого блеска бродячей музыкантки — только шик и профессионализм. Даблтен в графитном костюме-тройке с эустомой в петличке сидел в боковом ряду, подслеповато щурясь. Вэй Ин успел мимоходом устыдиться выходки брата: можно было не выполнять все мечты Солнышка до единой! Их идея сработала бы и без очков, а господину распорядителю было очевидно неудобно. Но не успел он предаться самобичеванию, как взгляд зацепился за знакомое лицо в конце зала, и Вэй Ин с изумлением уставился в светлые глаза. На этот раз костюм на маньяке был тёмно-серый, но голубому галстуку он не изменил. Причёска его была безупречна, как и несколько часов назад, а лицо — всё так же спокойно. — Челси, эй, Челси, — шёпотом позвал Вэй Ин и, поймав взгляд брата, кивком указал на маньяка. — Вон тот тип, про которого я тебе рассказывала. Цзян Чэн поднял брови, изучая объект. — Ничего такой. — Издеваешься?! — Выглядит внушительно, это всё, что я хочу сказать. — То есть, его обмороженный взгляд тебя не смущает? Он, может, преследует меня, маньяк этот! — Он тебе с багажом помог, идиот… ка! И теперь пришёл тебя послушать. Необычайно жуткое преследование! Со стороны выглядит как симпатия. — Ага, а если он захочет не только послушать, но и потрогать? Если станет домогаться? — Скажешь ему “нет”. — Ты его плечи видела? Как такому можно сказать “нет”?! — Не хочешь — не говори! — Я имею в виду, что если он не будет спрашивать? Взгляд у него… — Не наговаривай на парня, дорогая. Подумаешь, морда тяпкой. Не самый большой недостаток, если вдуматься. — Ты всё-таки издеваешься… Цзян Чэн глянул насмешливо, и в этот момент к ним подскочил посыльный с огромным, в человеческий рост, букетом белых роз. Цветы были упиханы в изысканного плетения корзинку и благоухали так, что Ленни на другом конце рассадки шумно чихнул. Широкие чашечки роз щеголяли волнистыми краями. На бархатных лепестках, будто присыпанных перламутровыми блёстками, лежали капельки воды. — Кто из вас, куколки, Йе Сянь? — развязно спросил тощий посыльный с пронырливым птичьим личиком. — Ну, предположим, я, — без особого энтузиазма отозвался Вэй Ин. — Это тебе от кекса за восьмым столиком, — кивнул в сторону маньяка парень, а потом бесцеремонно выдернул из букета одну розу и протянул Цзян Чэну. — А это тебе от меня, куколка! — Пошёл вон, — царственно отбрил поклонника брат. — Окей, поломайся, люблю таких! Но если что, запираться бесполезно, у меня запасной ключ, — он щёлкнул бабочкой на резинке, чмокнул в сторону Челси губёшками и, нахально подмигнув, удалился. — Вот это, — брат ткнул в сторону посыльного пальцем, — домогательство! А это, — он указал на розы, — называется ухаживанием, дебил! Вэй Ин спрятал лицо в ладонях: — Боже, за что?! — Слушай, не будь неблагодарной свиньёй, хотя бы улыбнись парню! — зашипел Цзян Чэн. Годы унижения со стороны сверстниц во время пубертатного дерматологического ада воспитали в брате отменную мужскую солидарность. — Окей, ты прав, — Вэй Ин выпрямился и, найдя взглядом своего поклонника, попытался выдать самую широкую улыбку из своего арсенала. Тот смотрел всё так же пристально и бесстрастно, но рука, которой он перемешивал в чашечке чай, замерла. Вэй Ин и сам не мог бы ответить, почему так разволновался. Не в его привычках было приписывать людям грешки на основании домыслов. Но взгляд парня, направленный на него как прожектор, пробирал насквозь. Он смотрел так, словно в мире не существовало ничего и никого, кроме Вэй Ина. В этом взгляде не было ни угрозы, ни недостойных намерений, лишь восхищение и удивление, в которые с трудом получалось верить. В самом деле, не такое уж Вэй Ин потрясающее зрелище! Тем более в женских тряпках! — Слушай, там, кажется, записка, — шепнул Цзян Чэн. Перерыв заканчивался, и Вэй Ин принялся судорожно распечатывать крошечный конвертик. — О, нет… — Что? — Я же говорил тебе, наблюдением дело не кончится! Он приглашает меня к себе на яхту! Ночью! Я не такая девушка, чтоб он знал! — Ох ты ж, ни хрена себе… — Бичэнь, кто вообще так называет яхты?! Он что, упоротый китаист? Цзян Чэн пробежался глазами по записке в руках Вэй Ина и просиял. — Послушай, бро, ты же меня любишь? — едва слышным шёпотом спросил он. — Тревожное начало, — хмыкнул Вэй Ин. — Ты же хочешь, чтобы у меня была счастливая личная жизнь? — Выкладывай уже! — Задержи своего маньяка на ночь на берегу! — Ты что, на панель меня толкаешь?! — ...а я попробую увести к нему на яхту Солнышко. — Да ты рехнулся?! — вопль Вэй Ина слышал бы весь оркестр, но к счастью, одновременно с ним вступили трубы. Перерыв закончился. Цзян Чэн смотрел на него умоляющими глазами из-под густо накрашенных ресниц, и Вэй Ин чувствовал, что сдаёт позиции. Блядство, вот никогда он не умел отказывать этому паршивцу! Даже в детстве готов был отдать ему свои самые классные машинки. Но, надо сказать, Цзян Чэн умел и наслаждаться дарованными благами и быть по-настоящему за них благодарным, хоть и бухтел, конечно, для вида. Скорчив недовольную рожу, Вэй Ин кивнул. Брат расцвёл и, воспользовавшись перерывом в партии, достал из чехла ручку и бумагу и принялся что-то строчить. Солнышко появился через две композиции. Зал к тому времени достаточно “разогрелся”, и вокалиста встретили бурными овациями. В чёрном шёлковом чеонгсаме с серебристой вышивкой, с рассыпавшимися по плечам блестящими волосами, чуть прихваченными на затылке перламутровой заколкой, он был красив как Пань Ань, и Вэй Ин всерьёз обеспокоился, не запорет ли Цзян Чэн свою партию. Но профессионализм победил, и рисунок мелодии сакса был всё так же безупречен, если не лучше. Воистину, чудеса творит с людьми любовь! Отыграв ещё две композиции, ансамбль ушёл на перерыв, и вокалист подсел к Вэй Ину с Цзян Чэном. — Уже одиннадцать, а его всё нет, — печально заметил он. — Неужели не появится? — Не переживай, Солнышко. Опаздывает, наверное, — утешил его Цзян Чэн. — Это, кстати, тебе принесли. Вэй Ин против воли взглянул на столик, где раньше сидел его маньяк, но там было пусто. Почему-то это опечалило. Играть, зная, что кто-то тобою любуется, оказалось намного приятнее, чем просто отрабатывать деньги. Вэй Ин передавал своему маньяку записку через официанта, и теперь надеялся, что тот не сбежал в ужасе от перспективы провести ночь на берегу с заезжей артисткой. — О, боже! — тихо ахнул Солнышко. — Что? — повернулся к нему Вэй Ин. — Кажется, меня пригласили в гости… — прошептал вокалист. Вэй Ин прочитал записку поверх его плеча и фыркнул. — И что, пойдёшь? — Наверное… неловко отказываться, — будто сомневаясь, пожал плечами парень. — Ну, он же приглашает просто музыку послушать, что может случиться? — он поднял на Вэй Ина незамутнённые, полные искренней радости глаза. Лицо Цзян Чэна под слоем пудры приняло крайне странное выражение. Вэй Ин едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Как можно быть таким наивным?! — Солнышко, ты же знаешь, что на первом свидании лучше слушать музыку в одежде, правда? — спросил он. Уши вокалиста начали розоветь и не прекратили, пока не приняли оттенок спелой вишни. — Да ты что! Этого вообще не будет! Как ты могла подумать?! Это не такая встреча! — зашептал Солнышко. — Ну, не будет так не будет, конечно-конечно! Моё дело напомнить, дружок, чтобы ты не пожалел потом, — заворковал Вэй Ин, но тут Цзян Чэн изо всех сил наступил ему каблуком на ногу. — А-а-а! Как я за тебя рада! — попытался замаскировать крик боли под восторженный возглас Вэй Ин, мысленно обещая себе самому кончить брату в пюре при первой же возможности. Какого чёрта?! Ноги ему ещё пригодятся, ему маньяка выгуливать сегодня, между прочим! Солнышко подскочил, улыбнулся им напоследок и убежал за кулисы сменить наряд. До конца вечера оставалось два часа. — Какого хера ты творишь?! — зашипел на брата Вэй Ин. — А ты? “Чтобы не пожалел потом”! О чём ему жалеть? Ты что думаешь, я с ним там делать буду, а?! Ты за кого меня принимаешь? — За придурка, у которого минимум полгода никого не было и который влюблён в чертовски красивого мужика! Не вешай мне тут! — Полгода?! Какие полгода! Да я… да у меня… Вступившие скрипки заглушили возмущения Цзян Чэна, и Вэй Ин был этому чертовски рад. Какой бы ни была воображаемая личная жизнь брата, он надеялся, что дальше будет только лучше. *** План был прост, потому красив. Сперва дождаться, пока Вэй Ин с его ухажёром уйдут из джаз-клуба, переодеться, добежать до стоянки катеров и попытаться завести любой из них: опыт у Цзян Чэна был. В трущобах Чикаго и не такому научишься, и он сильно сомневался, что катер завести сложнее, чем старенький кадиллак. Следующий шаг — встретить Солнышко на пирсе и доплыть до яхты со странным названием. Если ни один катер не заведётся — прийти к пирсу пешком, долго извиняться, а потом гулять по набережной до утра. Будет, конечно, жаль упущенной возможности уединиться, но всё же лучше, чем ничего. К тому же, луна сегодня полная, у воды в полнолуние так красиво! Вэй Ин не подвёл, пусть и сопел недовольно: подхватил своего ухажёра под локоть у входа в джаз-клуб и потащил прочь, щебеча что-то извиняющимся тоном. Наверное, рассказывал, почему не может отправиться на яхту. Кавалер, против ожидания, расстроенным не выглядел. Он вообще выглядел… никак. Мужик был красивый, вне всяких сомнений, но совершенно нечитаемый. Цзян Чэн понадеялся лишь, что не придётся искать брата с утра по канавам с полицейскими собаками. Впрочем, это была скорее фамильная мнительность, чем реальное опасение: выглядел мужик очень представительно — ухоженный, в дорогом даже на вид костюме, стильных ботинках и с браслетом на левом запястье. На полированном металле, слишком светлом для серебра, поблёскивали камешки, подозрительно похожие на бриллианты. Вряд ли такой состоятельный тип покусится на гроши ресторанной джазистки. Покусится ли он на что-то иное, Цзян Чэна не волновало: Вэй Ин сможет за себя постоять, если о ком и стоило беспокоиться, так это о его спутнике. Он взбежал по ступенькам в номер, переоделся, сунул ноги в одолженные Вэй Ином монки* и собрался было лезть на лестницу, как из коридора послышались голоса. — Что с ним? — в голосе Даблтена звучала ничем не прикрытая тревога. — Я не знаю, — а это уже Солнышко. Улыбка расцвела на лице Цзян Чэна сама собой. — Ему плохо, он на ногах не стоит и бледный как смерть. Может, выпил что-то не то или съел? — Этот мог. — Синчэнь, я не могу остаться с ним, у меня дела. — Почему ты просто не вызвал ему доктора? — Мало ли, в чём причина его недомогания. Я не уверен, что стоит посвящать в это посторонних людей. Мне казалось, ты этого не хочешь, и ансамблю не нужны лишние проблемы. — Да… Да, ты прав. Спасибо! Извини, что заставляю тебя носиться с ним… — Пустяки, у меня у самого младший брат. Но ты бы хоть поговорил с ним, что ли. — Я и так только тем и занимаюсь, что говорю с ним. “Тогда перейди уже к делу!” — с досадой подумал Цзян Чэн. — Я имел в виду разговор по душам, а не менторскую выволочку, — судя по тону Солнышка, он был с Цзян Чэном солидарен. — По душам? С Яном? Ты серьёзно думаешь, что это поможет? — Почему нет? — Долго объяснять, а ты вроде бы спешишь. — Да, мне правда пора. — Спасибо, Сичэнь. — Не за что. “Сичэнь”, — имя было красивое, и Цзян Чэн пару раз повторил его, запоминая. Казалось бы, всего одна буква разницы с Даблтеном, но насколько приятнее звучит! Не приходится запинаться об эту никчёмную “н” в середине, гнусавя, как человек с гайморитом. Такое воздушное имя, почти французское, лёгкое, как его обладатель. Главное теперь не назвать его по имени случайно. Солнышко своё имя явно афишировать не желал. Интересно, почему? Решив подумать по дороге, Цзян Чэн полез на соседний балкон, а оттуда — на лестницу. Маршрут становился привычным. Катер завёлся с первого раза, и Цзян Чэн небезосновательно собою погордился. Мышечную память не пропьёшь! Когда-то они с Вэй Ином огребли от отца нешуточную выволочку, потому что прибились к местной банде мальчишек и вскрывали на спор машины на стоянке. Отец кричал как никогда и даже ремня им всыпал. Больше для вида, человек он был добрый. Они поклялись прекратить и убедили отца ничего не говорить маме, но мама, конечно же, узнала всё равно, и отцовский ремень показался им райским опахалом. Продолжить после маминого наказания они не смогли бы чисто физически — слишком сильно болели руки от розг. Катер уютно тарахтел, двигаясь к причалу. Фигуру на пирсе Цзян Чэн заметил сразу: Сичэнь даже не переоделся, должно быть, не хотел мешать Даблтену с Яном, но приятнее было думать, что он специально явился на встречу при полном параде. Хотя этот человек и в пижаме был так хорош, что Цзян Чэн забывал как дышать. Бриз отдувал длинные пряди с точёного лица, мистически поблёскивала вышивка на чеонгсаме, шёлк нежно обтекал статную фигуру. Сичэнь смотрел на приближающийся катер. “Меня ждёт”, — проклюнулось в сознании сладкое. Мелькнула мысль, что нищий неудачник из чикагского гетто не заслужил такой роскоши, но Цзян Чэн немедленно погнал её прочь. Иначе был риск ухнуть в пучины стыда и сбежать, так и не воспользовавшись удачно сложившимися обстоятельствами. Не такое уж криминальное его враньё, если вдуматься! По большей части, он остаётся самим собой. Катер подошёл к пирсу совсем близко, и Сичэнь поднял руку в приветственном жесте. Цзян Чэн помахал в ответ, свернул к причалу и заглушил мотор. Вокалист спускался вниз по лестнице, и подол чеонгсама скользил за ним по ступенькам словно шлейф. Сичэнь двигался торопливо, будто боялся, что Цзян Чэн не дождётся и уедет. Один раз даже оступился, но успел схватиться за перила. Это было странно: Солнышко не отличался неуклюжестью, наоборот — его движения всегда были плавными, словно вся жизнь была неторопливым танцем. Но задуматься как следует не вышло: слишком сильно треморило от волнения. — Я прошу прощения, что не смог прийти на ваше выступление, — начал Цзян Чэн. — Нужно было проводить отца в отъезд. — О, не извиняйтесь! — отмахнулся вокалист. — Всё равно ничего особенного вы не увидели бы. Он произнёс это небрежно, едва не презрительно, словно не считал их ансамбль заслуживающим внимания. Подобного рода обесценивание чужих трудов было ему настолько не свойственно, что Цзян Чэн всё-таки насторожился. Что-то было не так. Он подал руку и Солнышко схватился за неё, шагая в катер. Пальцы у него были сильные и горячие, от этой уверенной хватки по спине немедленно прокатилась дрожь. В лицо пахнуло жасмином с примесью алкоголя, и Цзян Чэна осенило: он что, пьян больше, чем обычно? Свои тесные отношения с алкоголем вокалист старательно скрывал, и спиртным от него, как правило, не пахло. Неужели так нервничал, что потерял контроль? — Вы получили мой подарок? — Вы про цветы? — по голосу степень опьянения была совершенно не ясна, но судя по радостному тону, это был виски. Вот только как много? — Да, спасибо, очень красивые! — Хотите немного покататься? — нужно было выиграть время, чтобы найти яхту. Цзян Чэн украдкой смерил взглядом индикатор топлива: должно хватить. Если только снулый мужик Вэй Ина не припарковал свою яхту в Южной Каролине. — Я не против. Ночь сегодня дивная! Так светло. — Любите полнолуние? — Очень! У моей семьи дом в Айдахо в горах, там в полнолуние особенно красиво! И звёзды так хорошо видно, не то что в мегаполисе… А вы откуда? — Из Нью-Йорка, — ляпнул Цзян Чэн понадеявшись, что дальнейших расспросов не последует: в Большом Яблоке он был один раз, в детстве с отцом, и мало что помнил о том путешествии. Но где ещё жить образованному саксофонисту-эмигранту, если не там? — О, — совершенно не впечатлился его прекрасный спутник. — И как вам Нью-Йорк? — Очень шумно, — искренне ответил Цзян Чэн. — Слишком много машин, бездомных и того больше, про цены молчу. Предпочитаю города поменьше. — Совершенно с вами согласен, — кивнул Солнышко. — Я жил в Нью-Йорке, недолго. Надеюсь больше никогда туда не вернуться, — мрачно закончил он. — А куда вам хотелось бы вернуться? — сменил тему на более нейтральную Цзян Чэн, высматривая нужную яхту. Освещены были всего несколько судов, и он здраво рассудил, что если хозяин намеревался вернуться на борт с дамой, то во-первых, отпустил команду, а во-вторых, оставил включённым свет. — О-о-о, столько вариантов! – блаженно откинулся на спинку сидения Сичэнь, подставляя лицо ветру. — Хочу вернуться в Париж, мне там понравилось. Ницца великолепна! Прага выше всяких похвал. Здорово было бы попасть в Рим и Венецию! А ещё я никогда не был в Южной Америке, хочу увидеть Рио и Буэнос-Айрес. Вы любите танго? — Не уверен, — пожал плечами Цзян Чэн. — Мой брат, кажется, любит. “Или полюбил на один вечер”, — вроде бы Вэй Ин собирался затащить своего ухажёра в танго-клуб. — У вас есть брат? — внезапно обрадовался Сичэнь. — Старший или младший? — Старший. Но иногда кажется, что наоборот. Солнышко весело рассмеялся, и от сердца отлегло — слава Богу, больше не грустит. Вэй Ин даже на уровне упоминания обладал поистине уникальной способностью вызывать улыбки. — Моему младшему брату, наверное, тоже так кажется. Он у меня серьёзный. — Вы и сами не производите впечатление легкомысленного человека, — заметил Цзян Чэн. — Спасибо, — слился с темы Сичэнь, и перед глазами наконец вырос искомый борт. Цзян Чэн направил катер к яхте и пришвартовался у лестницы. Они кое-как забрались, хотя Сичэню в его чеонгсаме было откровенно неудобно, пусть он и не подавал вида, а Цзян Чэн своей суетой и желанием помочь только всё усложнял. Яхта была маленькая, но очень уютная. Ничего лишнего — тёмное дерево, матовый металл поручней. Цзян Чэн немедленно проникся уважением к ухажёру брата: если бы ему довелось выбирать яхту, он бы выбрал именно такую. — Одну минуту, я посмотрю, где нам сегодня сервировали ужин. Мой распорядитель должен был этим заняться… — Здесь замечательно, — заметил Сичэнь, рассматривая яхту. — Уютно как дома, даже странно, словно… Да, нет, чушь, — он смешался, заправляя прядь за ухо. — Что? — докопался Цзян Чэн. — Такое ощущение, что я здесь уже был. Знаете, дежавю? Такое иногда бывает даже в новых местах. — Да, мне это знакомо. Но я недавно купил эту яхту, — поспешил прикрыть дыру в сценарии Цзян Чэн, — и она была новая, вряд ли вам доводилось на ней бывать. Это лишь иллюзия. — Наверное, вы правы, — улыбнулся его гость. — Идёмте, — Цзян Чэн повёл его за собой и рванул первую попавшуюся дверь. На них с грохотом посыпались швабры и вёдра, Сичэнь еле успел увернуться от летящего в лоб совка. — Вот чёрт! Просил же юнгу закрывать эту дверь на ключ! — пришлось сочинять на ходу. — А если качка? Мы же растеряем весь инвентарь! Хорошо, что проверил. С утра задам ему трёпку. Прошу прощения, вас не ушибло? — Всё в порядке, — улыбнулся Сичэнь, засовывая обратно в кладовку летающий совок и выпавшие вёдра. — У меня хорошая реакция. — Сколько раз повторял команде запирать хранилища, всё без толку, — он открыл следующую дверь. За ней оказался тёмный провал спуска на нижнюю палубу. Цзян Чэн уже открыл было рот для объяснения, но на счастье, гость смотрел на лунную дорожку, дрожащую на поверхности воды, и оплошности не заметил. Они двинулись дальше, нашли ещё одну кладовку и Цзян Чэн проскочил мимо светящегося окошка, начиная тихо паниковать. — Наверное, там? — окликнул его Сичэнь, заглядывая в окно. — Ах, да, как я мог забыть! — Цзян Чэн схватился за ручку как за спасительный канат. — По четвергам мне всегда накрывают в малом зале. На предыдущей яхте было по-другому, всё никак не запомню. Он распахнул перед гостем дверь, пропуская того вперёд. За дверью оказалась просторная комната с плюшевыми диванами, изысканными светильниками и панелями светлого дерева. На стенах висели странные картины в азиатском стиле, на полу лежал пушистый, мягкий даже на вид ковёр. Немедленно захотелось разуться и ощутить голыми ступнями эту роскошь, но Цзян Чэн сдержался, в отличие от Сичэня, который, едва ступив на ворс, ловко сбил туфли с ног, не наклоняясь. Движение выглядело таким отработанным, словно было вписано в поведение вокалиста с детства. Может, у обеспеченных людей принято разуваться дома? Цзян Чэн, не задумываясь, повторил за ним. У стены слева стоял длинный стол с накрытым ужином. На отдельном столике с витыми ножками сверкал регуляторами и лапкой новенький проигрыватель. Цзян Чэну раньше доводилось видеть такие только в витрине магазина в центре Чикаго, куда доставляли последние новинки. Красавец-аппарат! Мужик у брата явно был что надо. Сичэнь прошёлся по комнате, осматриваясь, и присел на диван, с наслаждением откинувшись на спинку. — У вас здесь даже пахнет почти как у меня дома. Просто поразительно! Любите сандал? — Отец любит, — ответил Цзян Чэн, подходя к столу. — Я не слишком разбираюсь в благовониях. Под стеклянными колпаками обнаружилась странная еда: маленькие кусочки хлеба со сморщенными, будто замученными помидорами и непонятной зелёной хренью сверху. Какие-то мясистые листья в масле, крошечные корзинки с не внушающими доверия белыми комками внутри, украшенные колечками маслин и пушистыми веточками укропа. Глубокая мисочка со странной бежевой кашицей, обильно политой маслом. Плоский хлеб на причудливо раскрашенной тарелке. Гигантское блюдо с разноцветными оливками и самым разным сыром. Часть сыра покрывала серо-зелёная плесень, при виде которой к горлу подкатила тошнота. Взгляд отдыхал лишь на чаше с фруктами, в том числе и неизвестными: чёрные плоды, похожие одновременно на яблоки и хурму, вызывали интерес, а в бархатный, румяный бок персика хотелось впиться зубами не медля. Рядом с фруктами стыдливо притулилась тарелка с гигантскими креветками, развалившими розовые телеса поверх ярко-зелёных салатных листьев. Креветки ехидно смотрели на Цзян Чэна черными бусинками глаз, топорща длинные усы. Даже странно было видеть их среди всей этой неизвестной еды. Цзян Чэн вздохнул и схватился за шампанское. С ним, слава боженьке и Сим Лиму, он был довольно неплохо знаком. — Желаете перекусить? — на свой страх и риск предложил он, расшатывая пробку в горлышке бутылки. — Не откажусь, — улыбнулся вокалист, поднимаясь с дивана и подходя к столу. — Не было времени поужинать после работы, — он обвёл взглядом тарелки. — Вы что-нибудь из этого хотите? — возможно, чересчур скептично для радушного хозяина поинтересовался Цзян Чэн. — Если честно, всё, — выдал Сичэнь, и смущённо улыбнулся, словно устыдился своих слов. — Простите, мне немного неловко. Давно не видел такого разнообразия вегетарианской еды. Не ожидал, что вы вегетарианец! — По четвергам, — уцепился за озвученную ранее отмазку Цзян Чэн. — Я слышал, это полезно для здоровья. Прошу вас! — он принялся снимать с еды стеклянные колпаки. — Благодарю, — просиял его гость и потянулся к укропным корзиночкам. Оставалось надеяться, что он знает, что делает. Шампанское празднично пенилось в бокалах и таинственно шуршало опадающими пузырьками. Сичэнь уминал странную еду, вполголоса рассказывая о традиции вегетарианства в семье, и вид имел весьма довольный. Цзян Чэн поделился детскими впечатлениями от чёрных петухов, которых на Китайский новый год любила запекать мама. Увидев такого в первый раз, маленький Вэй Ин решил, что мама спалила курочку и вполне искренне пожалел тётушку, сказав, чтобы не расстраивалась и что в следующий раз у неё обязательно получится лучше. За что — конечно же — огрёб от матери люлей, а Цзян Чэну досталось за компанию. Сичэнь смеялся, сияя глазами, и рассказывал, как они с младшим братом в детстве решили сделать дяде сюрприз и, пока тот спал, уложили его бороду на пробор кремом для обуви. По пробуждении дяде пришлось побриться. — Ему без бороды лучше, — заметил Сичэнь, пока Цзян Чэн утирал слёзы от смеха. — Но он считает, что с бородой выглядит более представительно. — Надеюсь, вам такого никогда не придёт в голову, — не сдержался Цзян Чэн. — Считаете, мне не пойдёт борода? — в светлой улыбке прорезалась хитринка. — Даже не знаю… Сложно представить. Если хотите, можем приложить укроп для примера. — О, нет, только не укроп! — рассмеялся его гость. — Нужно срочно спасаться, — он предусмотрительно отправил в рот последнюю корзиночку. — Ну всё, теперь мы никогда не узнаем правды, — фыркнул Цзян Чэн, направляясь к проигрывателю. Там уже лежала какая-то пластинка, и он решил рискнуть. До сих пор выбор снулого мужика был хорош. Ну, за исключением еды. Тот собирался привести на яхту девушку, не может быть чтобы он не подобрал соответствующую музыку! “Надеюсь, друг, ты планировал дойти хотя бы до третьей базы”, — мысленно обратился Цзян Чэн к мужику и порадовался, что брат не слышит. Он щёлкнул тумблером и опустил лапку на пластинку. Комната немедленно наполнилась струнными переборами, свежими и звонкими, как весенняя капель. Мелодия была удивительно нежной и в то же время упругой, как выбившийся из почки майский лист*. Мужик не подвёл и тут. Сичэнь замер, не донеся бокал до рта и уставился на Цзян Чэна, словно у того внезапно вырос рог на лбу. — Какой необычный выбор музыки. — Отец подарил мне эту пластинку, — без колебания ответил Цзян Чэн. Цзян Фэнмянь этой ночью беспрестанно вертелся в гробу, и он мысленно попросил у отца прощения за то, что затыкает его именем дыры в собственном неумелом вранье. — Он любит необычные инструменты. Я, признаться, даже не скажу, что это за струнные… Но красиво, вы не находите? — Это арфа, — нежно улыбнулся Сичэнь, будто от приятного воспоминания. — Оригинальная композиция — для флейты с гитарой, но арфа тоже отлично вписывается. Мы с братом играли так. Будто вторя его словам, вкрадчиво вступила флейта. — Ты играешь на флейте?! — не сдержал шока Цзян Чэн, но тут же спохватился. — Вы… простите, вы играете на флейте? — Всё в порядке, — шире улыбнулся Сичэнь. — Так даже лучше, давай на ты. И да, играю. Играл… Не знаю, всё сложно. Я взял перерыв, — он махнул рукой и одним глотком допил своё шампанское. — Почему? — Потому что я никогда не умел не то что ставить карьеру на первое место, но даже держать её в уме, когда совершаю шаги в жизни. Вот ты, например, — он махнул рукой слегка раскоординированно, — ты не реализуешь свою мечту, потому что думаешь о семье и о карьере. И это правильно! Это разумно. Я так не умею. — Почему разумно? Может, я просто безвольный, — возразил Цзян Чэн. — А ты безвольный? — удивился Сичэнь. — Может быть. Мне вообще плохо даётся принятие решений. В отличие от моего брата, скажем... — Например? — Например, я никогда не знаю, что надеть с утра. Это мучение! Особенно выбрать галстук! — он снова наполнил бокал Сичэня и отпил, наконец, из своего. Шампанское было вкусным: не слишком сладкое, терпкое и щекотное. Ничего общего с тем шампунем, каким поил Сим Лим на своих праздниках. — Ты поэтому без него? — спросил вокалист немного насмешливо, указав глазами на ничем не прихваченный ворот рубашки Цзян Чэна. — И поэтому тоже. Плохо? — Почему же? Хорошо, — в глазах напротив мелькнула первая искра вполне определённого интереса. Те немногие девушки, которым довелось случиться в жизни Цзян Чэна, постоянно норовили расстегнуть верхнюю пуговицу на его рубашке и подкатать рукава на треть. Последнюю так выносило от вида его предплечий, что подкатанные рукава на время тех недолгих отношений стали синонимом хорошего спонтанного секса. Иллюзий насчёт своей внешности он не питал, но глупо было не использовать имеющиеся сильные стороны. — Просто не надевай больше галстук и твоя проблема решена. Купи тёмно-серую бабочку ко всему. Тебе пойдёт. Только непременно шёлковую, чтобы не смотрелась дёшево. — Вот так просто? — Именно. — Не ожидал, что у моей проблемы есть такое элегантное решение. — Оно есть у всех проблем. Что ещё? — заинтересованно спросил Сичэнь, и Цзян Чэн стратегически отступил, переместился к дивану и присел, раскинув руки на спинке. — Ты хочешь перестать меня уважать прямо сейчас? — Напротив! — воодушевлённо взмахнул бокалом его гость. — Я намерен поработать твоим психоаналитиком. — Боюсь, у меня нет с собой налички, — улыбнулся Цзян Чэн. — Мне нечем заплатить вам, доктор. — Возьму едой. То есть, уже взял, — рассмеялся Сичэнь. — Занятный новый опыт. Смотри, ты даже уже на диване! Осталось принять нужную позу. Давай-ка, ложись. Слышал про профессора Фрейда? — Мне нравится ход твоих мыслей, — пробормотал себе под нос Цзян Чэн, ставя бокал на пол и укладываясь. — Что? — Конечно, слышал. — Замечательно! Будем работать с твоими страхами! Итак, дорогой друг, что ещё тебя гложет? Чего ты боишься? — Сичэнь присел рядом и склонил голову на бок, ну просто эталон внимательного слушателя! Бокал он держал на отлёте, между средним и указательным пальцем, второй рукой опираясь о спинку дивана. Цзян Чэн смотрел в тёмные, искрящиеся глаза и понимал, что больше всего боится не сдержаться и утянуть этого доморощенного психоаналитика в поцелуй прямо сейчас. Он нервно облизал губы и с наслаждением отметил, что этот жест не остался незамеченным. Поддерживать спектакль становилось всё труднее. — Я боюсь, что окажусь недостаточно хорош. — Для чего? — Для всего. — Это невозможно, — мягко улыбнувшись, покачал головой Сичэнь. — Возможно. Во всяком случае, моя мать так считала. — Ты её переубедил? — Не знаю. Она умерла. — Мне очень жаль, — Цзян Чэн слышал эту фразу миллионы раз, но впервые на его памяти человек, который её произнёс, действительно имел в виду то, что сказал. Даже взгляд его, мгновение назад едва ли не томный, погрустнел. — Ничего, это случилось давно. — Моя мама умерла, когда мне было восемь. Отец позже, мне было около двадцати. Так что я тоже не знаю, что бы они сказали о мужчине, в которого я вырос. Были бы довольны? Думаю, что вряд ли, — он грустно улыбнулся, снова прикладываясь к бокалу. — Это невозможно, — завороженно повторил за ним Цзян Чэн. — Почему же? — Потому что, — он замолк, словно большего объяснения не требовалось, и получил в ответ ласковую улыбку, от которой в груди разлился звенящий восторг. — Не очень весомый аргумент, — хмыкнул Сичэнь и допил своё шампанское. — Они же родители, конечно, они любили бы тебя, — попытался реабилитироваться Цзян Чэн. — Тогда почему ты думаешь, что не любили тебя? — стеклянное донышко стукнуло о стоящий рядом кофейный столик. — Ты не знал мою маму. — Я и свою почти не знал. Что с того? Почему тебя вообще волнует мнение людей, которых больше нет? Не стоит ли сбросить его со счетов? — добавил он почти яростно. — Можно попробовать, — миролюбиво согласился Цзян Чэн. — Нужно! Так что, всё ещё боишься, что будешь недостаточно хорош? — доверительно спросил Сичэнь, подавшись ближе, словно делился секретом. — О, да, — с усмешкой ответил Цзян Чэн. — Для чего? — Солнышко смотрел пылко, без тени сомнения, будто видел перед собой не человека, а всесильного героя. Под этим взглядом было жарко, словно под палящими лучами солнца, томно, удушающе хорошо, и в этот момент Цзян Чэн решительно ничего не боялся, но всё равно ответил: — Для любви. На пару мгновений в комнате повисло молчание, и Цзян Чэн успел подумать, что всё пропало, и ему придётся везти своего гостя обратно на пирс прямо сейчас, если Сичэнь вообще согласится сесть с ним в одну лодку. Но вокалист снова удивил. — Не бойся, — твёрдо ответил он, склонился и прижался губами к губам Цзян Чэна. Живот немедленно скрутило упоительной судорогой, как на спуске с американских горок. Цзян Чэн осторожно поднял руку и зарылся пальцами в блестящие волосы: они оказались именно такими, как он думал — мягкими и прохладными. Влажный язык прошёлся по губам Цзян Чэна, он приоткрыл рот, впуская, и обнял второй рукой широкие плечи, заваливая Сичэня на себя. Тот тихо вскрикнул от неожиданности, но этот звук увяз в поцелуе. Цзян Чэн мог бы целовать его до утра, прочёсывать пальцами гладкие пряди, посасывать налившиеся цветом губы, гладить нежную шею. Пушистые ресницы на смеженных веках испуганно трепетали, хотя в движении губ Сичэня не было ни капли робости: он не спрашивал разрешения, а уверенно брал то, чего вполне очевидно желал. Было так хорошо, просто немыслимо! Сичэнь отзывался на каждое касание: прильнул к руке, стоило царапнуть чувствительное местечко под волосами, ахнул удивленно, когда Цзян Чэн отметил поцелуем родинку у кадыка — она так давно дразнила его! Наконец-то, господи. Бёдра, обтянутые тонким шёлком, подавались вперёд, и ощутимый бугор в паху тёрся о промежность Цзян Чэна, выводя возбуждение на новый уровень. Он спустился рукой вниз по скользкой ткани чеонгсама, втиснул ладонь между их телами и сжал горячий, налившийся член под тонким слоем шёлка. Сичэнь всхлипнул несдержанно и распахнул глаза. По-хорошему пьяный, поплывший взгляд едва не выбил пробки в сознании Цзян Чэна. Он подался вперёд, касаясь лбом лба напротив. — Хочу приласкать тебя, — зашептал Цзян Чэн, взвешивая каждое слово, будто качественную наркоту. — Хочу потрогать, доставить тебе удовольствие. Очень хочу. Ты такой красивый… Я уверен, ещё красивее, когда тебе хорошо. Хочу это увидеть. Можно? Сичэнь смотрел на него и молчал, и Цзян Чэн остатками сознания поразился его выдержке: вокалист тяжело дышал, и стояло у него так основательно, что это должно было уже причинять дискомфорт. Цзян Чэн точно знал, он сам был в таком же состоянии! И если ему сейчас откажут, он, пожалуй, пойдёт и прыгнет с кормы, чтобы хоть как-то унять воющий внутри пожар. От этих мыслей накатила паника, и Цзян Чэн прижался губами к пунцовому уху: — Пожалуйста. Или я всё-таки недостаточно хорош для тебя? Это был нечестный ход и последний козырь, но ему уже было неважно. Он хотел Сичэня сейчас больше, чем сохранить лицо, даже перед взором внутреннего критика. Намного больше! Цзян Чэн выдохнул в тёплое ухо, прикусил мочку и потянул. Сичэня пробила дрожь, и он низко, сладко застонал. — Хочешь меня, моя печальная детка?.. — выдохнул Цзян Чэн. Всё, это дно, дальше падать некуда… — Да. ...и слава богу, не пришлось. Обхватив Сичэня руками за плечи, Цзян Чэн рванулся, меняя их местами. Переливы арфы на заднем плане идеально дополняли картину, которую он видел перед собой — горящие желанием глаза, искрящаяся вышивка на чеонгсаме, расплескавшиеся по диванной подушке волосы, истерзанный поцелуями рот. Он завороженно обвёл пальцем покрасневшие губы, и те разомкнулись, впуская во влажный жар, жадно засасывая. — О, господи, — Цзян Чэн уронил голову на укрытую шёлком грудь. Вышитый серебристыми нитями дракон издевательски показал ему язык. Палец с тихим звуком оказался на свободе. — Ты, кажется, чего-то хотел? — подал голос Сичэнь. Цзян Чэн выпрямился: на него смотрели нежно и подначивающе. — Ты не представляешь, — выдохнул он, цепляя ладонью край чеонгсама и сдвигая его наверх. — А ты покажи, — пальцы Сичэня легли на затылок, ногти прошлись в острой ласке вниз по шее. У него был подтянутый, красивый живот с трогательно выпирающим пупком, который так приятно было прикусить. Шрам от аппендицита на правом боку, будто созданный для того, чтобы обводить его языком. Россыпь светлых родинок, словно капли кленового сиропа. Во всяком случае, ощущались так же сладко. Кое-как распутав завязки, Цзян Чэн сдёрнул вниз шёлковые штаны вместе с бельём, огладил бледные бёдра и забрал в ладонь крупный, тяжёлый член. Сичэнь выгнулся, застонал тягуче. Цзян Чэн сильнее сжал пальцы, лаская большим под уздечкой, добиваясь совершенно волшебного звучания. — Я был прав, ты действительно прекрасен, когда тебе хорошо, — он губами собрал с головки выступившие капли, длинноволосая голова мотнулась по подушке и короткий крик взял за член уже самого Цзян Чэна. Метафорически, но очень действенно. Ещё парочка таких звуков, и он кончит в брюки. И боже, это будет восхитительно! Только бы посмотреть ещё немного на эти раскрасневшиеся от удовольствия щёки, на закушенную в тщетной попытке сдержаться губу. Только бы напитаться его вкусом, его экстазом, его доверием. От горючей смеси восторга, нежности и похоти темнело в глазах. Сичэнь смотрел жадно и голодно, требовательно сжимал пальцы в волосах, и Цзян Чэн дурел от восторга, дразня его короткими прикосновениями языка и осыпая поцелуями нежную кожу. — Покричи для меня ещё. Пожалуйста. Мне так нравится тебя слушать. — Заставь… — прозвучало в ответ. — Не вопрос, — Цзян Чэн обхватил головку губами и вобрал член в рот. Стоны над его головой становились всё более несдержанными. Сичэнь подавался бёдрами, вбиваясь глубоко в горло. Цзян Чэн гладил его ноги и сжимал в ладонях упругую задницу. Из глаз текли слёзы, горло начинало саднить. До королевы минетов Цзян Чэну было далеко, пора было сворачиваться. Он с сожалением отстранился, подтянулся повыше и забрал горячие искусанные губы в поцелуй, скользя рукой по влажному члену. — Тебе хорошо? — вопрос был явно излишним, но Цзян Чэн не мог его не задать, слишком сильно хотелось услышать ответ. — Скажи мне, тебе хорошо? Мой волшебный мальчик, моя печальная детка… — Скажи… скажи так ещё раз… — Как? — Назови… — Детка… — выдохнул он, спускаясь поцелуями вниз по длинной шее, — печальная моя детка. Хочу, чтобы ты никогда больше не был печальным. Ладонь Сичэня скользнула между ног, накрывая член Цзян Чэна через штаны. Он в два счёта расправился с молнией, и на мгновение замер, наткнувшись на голое тело без белья. — Бельё совсем не носишь? Или только по четвергам? — прошептал Сичэнь ему на ухо. — По особенным четвергам, — успел ответить Цзян Чэн и подавился воздухом, потому что сильные пальцы забрали его в кулак. Краем сознания едва получалось отслеживать движения собственной руки. Сичэнь ласкал сильно, уверенно. Оглаживал по всей длине, перекатывал в ладони яички. У него были чертовски талантливые руки, или просто больше опыта — Цзян Чэну было всё равно. Это были самые прекрасные руки в его жизни. Движения на члене стали резкими, жёсткими, намеренно подводящими к пику. — Ты так хмуришься, будто я тебя пытаю, — жарко зашептал Сичэнь. — Пожалуйста, продолжай пытать. Не вздумай… ох, да, вот так… что же ты… только не останавливайся! — Даже не надейся. Хочу, чтобы ты кончил у меня в руке. Мне нравится твой член, — он прижался губами к уху Цзян Чэна и выдохнул: — Хочу в следующий раз почувствовать его внутри. Цзян Чэна едва не разорвало от множественного осознания. Его симпатия взаимна! Сичэню нравится его тело! А самое главное — будет следующий раз! Но восхититься всем этим как следует ему не дали: ловкие пальцы сжали головку, потянули, и Цзян Чэн кончил с громким криком, ощущая, как шею прострелило не то поцелуем, не то укусом. Он открыл глаза, едва перестало трясти от экстаза, и поймал накалённый до предела взгляд Сичэня. Тот поднёс к губам ладонь и демонстративно слизал с длинного пальца белёсый потёк. По телу прокатились отголоски пережитого наслаждения. Он притянул Сичэня за шею, впиваясь в его рот и обхватывая сочащийся смазкой член, ещё влажный от слюны. — Давай, детка, кончи для меня, — губы касались скулы, покрытой нежным пушком. Сичэнь жадно хватал воздух ртом: разгорячённый, мечущийся, шальной. — Сожми… крепче… — Так? — Цзян Чэн изо всех сил сжал кулак, царапнув уголком ногтя по уздечке. Глаза Сичэня широко распахнулись, глядя в пустоту, он откинул голову и замер, изливаясь в ладонь Цзян Чэна. Взлохмаченный и разморенный после оргазма, он был сказочно, возмутительно хорош. Цзян Чэн лежал на боку, гладил его по голове и целовал солёный от испарины лоб, щекотные ресницы, изогнутые в улыбке губы и такую манящую родинку на шее. Больше всего на свете хотелось пролежать так до утра, потом позавтракать и повторить, прежде чем отвезти Сичэня обратно на пирс. А может, и вовсе не отвозить, а забрать с собой в новую жизнь. Будь Цзян Чэн в самом деле богатым китайским эмигрантом, он бы так и сделал. Но, к сожалению, он был нищим никем и пора было сматывать удочки, пока не вернулся хозяин яхты и не спровадил их в обезьянник. *** Когда они покинули яхту, уже совсем рассвело. На взгляд Цзян Чэна было шесть-семь утра, и он искренне восхищался братом, которому удалось задержать своего миллионера на суше так надолго. Катер уже давно стоял у пирса, но они всё никак не могли расцепиться. Цзян Чэн целовал припухшие губы и каждый раз думал, что всё, вот этот поцелуй — точно последний, пора идти. Но стоило отстраниться, как Сичэнь притягивал его обратно, требовательно сжимая плечо, засасывал его язык, постанывая так упоительно, что оторваться от него было смерти подобно. — Пора, — выдохнул Цзян Чэн между поцелуями, проводя пальцем по влажным губам вокалиста. — Твои друзья потеряют тебя. — Плевать, — выдохнул тот, целуя подушечку пальца. — Не хочу уходить. — Я тоже не хочу, — искренне ответил Цзян Чэн. — Но меня ждут дела, и тебя тоже. Встретимся вечером здесь же? Даже если Вэй Ину не удастся выманить своего миллионера на берег второй вечер подряд, прогулка под звёздами с Сичэнем обещала быть совершенно волшебной. На худой конец, можно снять номер в одном из прибрежных отелей. При мыслях об этом пах обдавало жаром. — Хорошо, — сказал Сичэнь и непоследовательно притянул ближе, вовлекая в глубокий поцелуй. Но стоило Цзян Чэну окончательно поплыть и мысленно отказаться от своих слов, как вокалист отстранился, погладил его по щеке и шагнул на пирс. Он стоял у лестницы, высокий и прекрасный, с возбуждённо блестящими глазами и алыми губами, будто тронутыми помадой. Подол чеонгсама немного измялся, и у разреза виднелось подозрительное пятно, при взгляде на которое в Цзян Чэне начинало ворочаться неуместное собственничество. — Спасибо, — сказал он, чтобы не сказать ничего более глупого, — что пришёл. — Тебе спасибо, — улыбнулся Сичэнь. — Прекрасная была ночь. — Надеюсь, не последняя? — Определённо нет, — он смотрел на Цзян Чэна своими невозможными глазами, будто фотографируя на сетчатку, и молчал. Когда Цзян Чэн уже готов был плюнуть на всё, бросить катер и пойти гулять, Сичэнь улыбнулся и пошёл наверх по ступенькам. Цзян Чэн стоял в катере как дурак и смотрел ему в спину, но Сичэнь уходил и не оборачивался. Когда высокая фигура скрылась из вида, Цзян Чэн завёл катер и направился на стоянку, надеясь про себя, что пропажи никто не успел хватиться. *** Взбираться вверх по пожарной лестнице после бутылки шампанского было значительно сложнее, но он справился. В номере его ждала поразительная в своей необычности картина: Вэй Ин лежал на кровати, забросив на спинку ноги в концертных туфлях, и напевал мотивчик танго, размахивая расписными маракасами. Брат явно пребывал в отличнейшем расположении духа. — Доброе утро! — окликнул его Цзян Чэн, сбрасывая монки и запинывая их под кровать. — Вижу, твой вечер удался. — Бро, ты себе не представляешь! — ответил Вэй Ин, радостно блестя глазами. — У меня скоро свадьба. — Поздравляю, — выдал Цзян Чэн несколько удивлённо. — И кто же счастливая невеста? Вэй Ин перевёл на него восторженный взгляд и взмахнул маракасами. — Я! Потребовалась пара мгновений, чтобы этот ответ уложился в голове. Но когда это произошло, Цзян Чэна накрыло в равных долях весельем и ужасом. То, что на его беспутного брата кто-то позарился, было чертовски смешно, но то, что сам брат воспринял эту идею всерьёз, порядком пугало. По-видимому, в своих играх они зашли слишком далеко. — Ты обалдел! — начал Цзян Чэн со всей доступной ему тактичностью. — Джонни предложил мне выйти за него замуж, — продолжал брат. — Я согласился! На всякий случай запомнив имя снулого — вдруг пригодится — Цзян Чэн ринулся на амбразуру. — Не мели ерунды, ты не можешь выйти за Джонни! — Он слишком стар для меня? — обиженно спросил Вэй Ин. — Очнись, дело совсем не в этом! — А в чём же? Джонни — прекрасная партия для девушки! — Да, но ты-то не девушка! — вскричал Цзян Чэн. — Тебе срочно нужно протрезветь, ты не в себе. — Прекрати разговаривать со мной как с младенцем! — возмутился брат, вскакивая с постели. — Я знаю, что всё не так просто и есть некоторые нюансы. — Ах, всё-таки знаешь… — Понимаешь, его дядя должен нас благословить, но я ему безусловно понравлюсь, так как не курю и разбираюсь в музыке! Он пустился в пляс вокруг брата, размахивая своими маракасами, впрочем, не без грации. Цзян Чэна накрыло мерзким ощущением нереальности происходящего. Это всё было каким-то сном, странным, если не кошмарным. Он обманул прекрасного парня, заставив поверить в дикую историю о саксофонисте-миллионере, он сам в неё почти поверил, и хуже всего — он втянул брата в какую-то мрачную хрень, которая — судя по происходящему сейчас — помутила тому сознание. Свести с ума Вэй Ина было не так-то просто, и всё же ему удалось! Нужно было срочно всё это прекращать. Только Цзян Чэн совершенно не знал, как, а самое главное, не знал, хватит ли ему на это смелости. Стоило вспомнить жаркий, насквозь влюблённый взгляд Сичэня, и руки сами опускались. Но брата он всё ещё мог спасти! — Иан, есть ещё нюансы! — Например? — Например, что ты собираешься делать в медовый месяц?! — Мы об этом уже говорили, — посерьёзнел Вэй Ин, и Цзян Чэн воспрял духом. Неужели брат рассказал своему маньяку правду?.. — Джонни хочет в Гималаи, а меня тянет на Ниагару… — разбил его надежды тот. — Но думаю, мы решим этот вопрос! Двое влюблённых всегда смогут договориться! — Иан, ты спятил! — вскричал Цзян Чэн, запоздало сообразив, что стены в отеле не такие толстые, и их могут услышать. — Как ты собираешься потом выпутываться?! Ведь браки между мужчинами запрещены! Существует закон и приличия! — Мне нравится этот парень, Чейн! — возразил Вэй Ин, отбрасывая маракасы на постель. — Он умный, нежный и образованный, ты бы слышал его рассуждения о музыке! Я готов днями слушать, так интересно он рассказывает. Главное разговорить. А какой он заботливый! — на лице брата расцвела пугающе блаженная улыбка, и Цзян Чэна передёрнуло. — Я натёр себе ногу во время танцев этими блядскими туфлями, так он от самого прибрежного танго-клуба нёс меня на руках! На руках, меня! Ты представляешь?! А всё почему?.. — Почему? — безжизненно отозвался Цзян Чэн. — Потому что хотел поберечь мои ноги! Он так и сказал! — Посмотрим, захочет ли он беречь твои ноги, когда узнает, что между ними! — взорвался Цзян Чэн. — Думаешь, я не беспокоюсь об этом?! Господи, — Вэй Ин повалился на кровать рядом с маракасами и закрыл лицо руками. — Чейн, обо мне никогда в жизни никто так не заботился. Чёрт побери, да обо мне вообще никто не заботился! Подумаешь, беспризорный нищий китайчонок. Мы с тобой с детства были сами по себе, а после смерти дяди с тётей и подавно. Сами зарабатывали, сами выпутывались из передряг. Я чертовски устал, бро! А он… — брат глянул мечтательно. — Он ко мне относится как к сокровищу. И, да, я понимаю, что я не оно, как понимаю и то, что мне придётся в конечном итоге отпустить Джонни. Но, может быть, можно насладиться этой заботой хотя бы чуть-чуть?.. Немножко… От его просительного взгляда что-то сжалось у Цзян Чэна внутри. Он прекрасно понимал все чувства брата, как понимал и то, что не стоит давать им права на жизнь: больнее будет вырывать. — Бро, — он присел на кровать и сжал плечо Вэй Ина, — это не правильно. Ты врёшь ему. Ты не девушка, ты парень. Он хочет жениться и, возможно, завести семью. Но ты не можешь ему этого дать! Раз он так тебе нравится, подумай, как ему будет больно, когда он узнает, что его дама сердца всего лишь фикция, и ничего из того, что он запланировал, нельзя осуществить. Вэй Ин спал с лица и понурился. Пара минут прошли в молчании, прежде чем брат снова заговорил. — Да, ты прав. Я парень, — сказал он обречённо и едва не зло. — Никчёмный, нищий, проблемный музыкантишка, которого к тому же разыскивает мафия. Я не имею никакого права даже стоять рядом с Джонни. Он слишком хорош для такого ничтожества, как я… От его слов разило таким презрением к самому себе, что Цзян Чэн опешил. Это было совершенно не в духе его оптимистичного, предприимчивого брата. Излишней самокритичностью Вэй Ин никогда не страдал, и слава боженьке! Цзян Чэн первым отметелил бы того, кто вздумал бы принижать достоинства брата. Он, собственно, не раз делал это в детстве. — Неправда! — возмутился Цзян Чэн. — Ты не ничтожество. — А кто я? — это чертовски напоминало начало истерики. — Ни денег, ни мозгов, ничего! Если я даже просто захочу дружить с Джонни, что я могу ему предложить?! — Ты освоил контрабас без посторонней помощи! Ты играешь в ансамбле, и тебя здесь ценят, — начал терять выдержку Цзян Чэн. — Да ты один из самых талантливых засранцев, которых я знаю! Что ты несёшь вообще?! — Подумаешь, бас, — отмахнулся брат. — Невелика премудрость. Если завтра я отморожу пальцы, какой тогда будет от меня толк? В голосе Вэй Ина, обычно такого беспечного и весёлого, прорезалось вполне осязаемое отчаяние, и это бесило. Цзян Чэн хотел было ответить, что на брата с таким же успехом может завтра на улице упасть рояль, и тогда действительно толку от него не будет никакого, но тут в дверь постучали. — Девочки, это я! — послышался из коридора тихий голос Солнышка, и Цзян Чэн метнулся за париком. Платья, как назло, в поле видимости не валялось, и он плюнул, забираясь под одеяло, так что видна была одна голова. — Заходи! — пискнул Вэй Ин. — Простите, — улыбнулся вокалист, вплывая в номер, — я услышал голоса, и подумал, вдруг вы не спите, а мне так хочется с вами поговорить! Сна ни в одном глазу. — Хочешь выпить? — спросил Вэй Ин и потянулся к комоду, где у них была припрятана стратегическая бутылочка виски на чёрный день. — О, нет, — неожиданно отмахнулся вокалист. — Я уже почти протрезвел, не хочу погружаться в эту пучину снова. Что-то мне подсказывает, что период выпивки в моей жизни закончен, — он счастливо улыбнулся, и сердце сделало кульбит у Цзян Чэна в груди. — Хорошая ночь? — полюбопытствовал Вэй Ин. — Восхитительная! — не задумываясь ответил Солнышко, усаживаясь на кровать по-турецки. — Музыку слушали? — едко спросил Вэй Ин. — О, да! Арфу! От этого ответа брат немедленно сник, вертя в ладонях незнакомую на вид бархатную коробочку. — Хорошо провёл время? — не сдержался Цзян Чэн, хотя примерно угадывал ответ. — Просто замечательно, — мечтательно улыбнулся вокалист, блестя глазами. — Мне давно не было так комфортно с человеком. Он очень открытый, весёлый, удивительно мягкий… — Мягкий?! — воскликнул Вэй Ин, неверяще глядя на Цзян Чэна. — Вот уж и правда удивительно. Он руки не распускал там? Цзян Чэн едва не метнул в него подушкой. — Совсем нет, — пристыженно отвёл глаза вокалист. — В отличие от меня… — Ой, да ладно! — беспечно отмахнулся Вэй Ин. — Тебе можно. Он большой счастливчик, если тебе захотелось распустить с ним руки! — Я надеюсь, мы и сегодня увидимся, и завтра… Это нормально, что я по нему уже скучаю? — он поднял на Цзян Чэна сияющие глаза, и пришлось натянуть одеяло повыше, чтобы скрыть ползущий по щекам румянец. — Конечно, — улыбнулся Вэй Ин почему-то очень грустно. — Могу тебя понять. — Инес сегодня сделали предложение! — перевёл тему Цзян Чэн. — Неужели?! — изумился Солнышко. — Да, прекрасный миллионер, — ответил брат, натянуто улыбаясь. — Это же замечательно! — Солнышко всплеснул руками. — Бедная Челси, мы тебе тоже кого-нибудь подыщем! Словно вторя его словам, в двери повернулся ключ, и на пороге возник посыльный с бутылкой какого-то пойла и поникшим букетом. При виде сидящей в номере компании глаза его округлились. — Куколка, ты меня что, не ждала? — обратился он к Челси, и Цзян Чэн со стоном натянул одеяло на голову. Только этого придурка не хватало! — Думаю, вы не вовремя, — пришёл на помощь Солнышко. — То есть как, не вовремя? Красавчик, ты посоревноваться хочешь, что ли? “Ты заранее проиграл, мелкий!” — с нервным смешком подумал Цзян Чэн. — Учти, я упорный! Тебе меня не одолеть! — разорялся парень. Солнышко мягко пытался урезонить навязчивого ухажёра, не слишком в этом преуспевая. Ситуацию спас возникший в дверном проёме Ян. — Бабы, аспирин есть? Башка болит, пиздец! Помираю просто, — он смерил посыльного презрительным взглядом. — А ты кто такой? — Не твоё дело! — неосмотрительно огрызнулся тот. — Точно не моё, — фыркнул Ян. — Но и твоих здесь нет, ханурик. Давай-ка, съеби! В исполнении Яна это звучало почти добрым советом. Но посыльный, на свою беду, решил побороться за внимание дамы. — Ты кого хануриком назвал, вошь мелкая? — взвился он. — За вошь ответишь, — радостно улыбнулся Ян и, недолго думая, схватил лакея горстью за промежность и с силой сжал. Парень издал приглушённый писк, прижимая к себе плотнее бутылку и букет. — Его кто-то приглашал? — спросил альтист. — Совершенно точно нет, — ответил Вэй Ин. — Значит так, болезный, — ласково начал Ян, глядя посыльному в лицо, — у меня очень плохое настроение, поэтому ты сейчас уёбываешь отсюда очень быстро, и чтобы ни я, ни сестрички тебя больше здесь не видели. Увижу — отметелю так, что мало не покажется. Усёк — кивни. Так что? Усёк? Парень слабо кивнул, и Ян напоследок сильнее сжал пальцы, выбив из своей жертвы слабый крик. — Старт! — скомандовал он, отдёрнув руку, и парня как ветром сдуло. — Жёстко, но действенно, — оценил Вэй Ин. — Спасибо, Ян! — Обращайтесь, — буркнул альтист. — Так что, есть аспирин? — Сейчас принесу, — брат скрылся в ванной, оставив Цзян Чэна, Солнышко и Яна наедине. — Красавчик, у тебя засос вот здесь, — хмуро заметил мелкий, ткнув пальцем себе в кадык. — Ничего, — расплылся в улыбке Солнышко, прикладывая ладонь к указанному месту. — Мне нравится. Ян печально хмыкнул, поймал брошенный Вэй Ином аспирин и ушёл. — Я, пожалуй, тоже пойду, — поднялся вокалист. — Надо бы в душ и поспать немного перед репетицией. Если соберётесь на пляж, идите без меня. — Увидимся, Солнышко! — махнул ему Вэй Ин и закрыл за приятелем дверь на ключ. — Нда… Ну, по крайней мере, ему понравилось. Поздравляю, бро! — ободряюще улыбнулся он Цзян Чэну. Это было ещё одной сильной стороной Вэй Ина: какое бы дерьмо ни происходило в его жизни, он всегда был готов искренне порадоваться за других. За это Цзян Чэн его бесконечно уважал. — Спасибо, — он вылез из-под одеяла и принялся стаскивать с себя испачканные брюки. Ткань в промежности подсохла и задубела, что было довольно неприятно. — Я вот думаю, что делать со свадебным подарком? Вернуть его, что ли?.. — печально протянул брат. — С каким подарком? — Джонни подарил мне браслет, — Вэй Ин кинул ему коробочку. Цзян Чэн поднял крышку: на бархатной подушке лежал светлый браслет с камешками, безумно дорогой на вид. — Что это? — Платина и бриллианты нулёвка, чище некуда, — буднично пояснил брат. — Настоящие бриллианты? — Цзян Чэн взглянул на камни сквозь потыренные у Даблтена очки. — Конечно, настоящие! — брат нервно отобрал у него коробочку, крышка закрылась с приглушённым хлопком. — Мой жених не какой-нибудь проходимец! — Погоди, погоди, Иан, — зачастил Цзян Чэн, — не гони лошадей. — В смысле, не гони?! Не ты ли мне несколько минут назад втирал, что план с женитьбой безумен? — План безумен, но браслет нам может очень пригодиться, когда решим покинуть ансамбль, а это будет очень скоро. — То есть, ты предлагаешь мне оставить браслет, но отвергнуть предложение руки и сердца?! — возмутился брат. — Ну уж нет! Я не кокотка, знаешь ли! У меня есть достоинство! К тому же, это фамильный браслет, Джонни должен подарить его своей избраннице. Я не стану его обирать, это низко! — Подумать только! Когда это незнакомый мужик успел стать тебе дороже нашего благополучия? — вспылил Цзян Чэн. — Да он себе таких браслетов тыщу купит, с его-то состоянием! Не обеднеет! — Ты отвратителен! Ты и твои намерения, я так не могу! — не унимался брат. Они проспорили не менее получаса, и в итоге было решено отложить браслет до вечера и позже решить, что с ним делать. Сначала предстояло аннулировать помолвку. Они спустились в холл при полном параде джазисток. Вэй Ин должен был позвонить своему Джонни и сказать, что всё кончено. Выглядел брат при этом так печально, что Цзян Чэн решил пойти с ним в качестве поддержки. Вэй Ин, очевидно недовольный, бухтел не затыкаясь. — Стоило только найти приличного парня, и вот ты уже здесь, препятствуешь нашему счастью… — Иан, не болтай ерунды! — шипел ему на ухо Цзян Чэн. — Вашему счастью препятствую не я, а твой член! — Откуда ты знаешь?! — взвился Вэй Ин. — Возможно, мне стоит просто сказать Джонни правду! Он очень добрый, он поймёт! И бог знает, что будет потом… — Ты знаком с парнем один день! Откуда ты можешь знать, поймёт он или нет?! — Джонни хочет быть со мной! Ему всё равно, есть ли у меня член! Он любит мою душу! — выдал брат надрывным шёпотом. — Да ты сбрендил, — Цзян Чэн приложил ладонь к его лбу. — Может, ты нездоров? Как ему может быть всё равно, мужик ты или баба? — Может! — Бро, — осторожно начал Цзян Чэн, — всё зашло слишком далеко. Пора прекращать этот маскарад. К тому же, он был нам нужен только чтобы удрать из Чикаго. Мы удрали, дело сделано! Сейчас поговорим с твоим Джонни, поднимемся в номер, возьмём самое необходимое — и свалим отсюда! Поселимся где-нибудь неподалёку, затаимся, пока ансамбль не уедет. На деньги с браслета мы сможем довольно долго прожить. Можно будет не хвататься за первую попавшуюся халтуру, только представь! — Представляю, как огорчится Джонни… — мрачно ответил брат. — Ну и что? Как огорчится, так и утешится, он взрослый мальчик! Не разбив яйца, не приготовишь яичницы, — Вэй Ин глянул на него осуждающе, но Цзян Чэн продолжил: — Нам эти деньги как воздух нужны! Незнакомый штат, незнакомый город, связей никаких. Без финансовой подушки нам не выжить! А так посидим, подумаем, потом найдём дело, которое будет по-настоящему нравиться! Может быть, мне удастся напроситься в ансамбль Солнышка… — Мне и здесь по-настоящему нравится! — вырвал локоть из его захвата Вэй Ин. — Мне нравится у Баошань! И посмотрим ещё, что скажет Солнышко, когда ты откроешь ему правду! На это Цзян Чэну нечего было ответить и он обиженно замолк, глядя как Вэй Ин достаёт из дамской сумочки пудреницу и поправляет макияж. Внезапно брат окаменел, с ужасом глядя в зеркальце. — Чейн… — прошептал он. — Что?.. — отозвался Цзян Чэн, предчувствуя беду: брата было не так-то просто напугать. — Мне кажется, мы горим вместе с твоей яичницей, — он дёрнул головой, указывая себе за спину. Цзян Чэн обернулся и обомлел. Позади них у стойки ресепшена стоял младший Вэнь со своими головорезами и о чём-то мирно беседовал с низким коренастым мужичком. В руках мужичок держал значок детектива. У Цзян Чэна похолодели ноги. — Идём, Инес, — он взял брата под руку и потянул к лифтам. Приоритеты резко поменялись: сматываться нужно было прямо сейчас! Но стоило им зайти в лифт, как следом ступила компашка Вэней. Цзян Чэн, леденея от ужаса, краем глаза следил за ухажёром Линдзи, стоявшим совсем рядом. Лощёный мужик с острыми усиками не обращал на него совершенно никакого внимания. Чего нельзя было сказать о его свите. — Какой этаж, дамы? — спросил высокий мафиози с непроницаемым лицом и руками-лопатами. Правая кисть его была испещрена уродливыми шрамами и так раскачана, что над пальцами выпирали вены. Цзян Чэн против воли отметил, насколько более жутким он выглядел по сравнению с мужиком Вэй Ина: у того тоже лицо ничего особенно не выражало, но это было мирное ничего, почти дружелюбное. В криминальности же их соседа по лифту сомневаться не приходилось. — Мы после вас доедем, — игриво ответил Вэй Ин, откуда только смелости взял! Цзян Чэн не мог вымолвить ни слова. Мужик хмыкнул и отогнул бирку ключа, который брат держал в руках. — Пятый значит. Всего на этаж выше нас. Может, ещё встретимся, — многообещающе заметил мужик. Цзян Чэн с усилием натянул на лицо улыбку и взмолился всем известным богам, чтобы встретиться им не пришлось. *** Они бегали по номеру, то и дело сталкиваясь, беспорядочно запихивая в чемоданы своё скудное добро. — Боже мой, боже мой, — причитал Вэй Ин. — Нас вычислят, как пить дать вычислят! А потом пристрелят как голубей. Так и вижу, как наши бездыханные тела приволокут в женский морг, там разденут догола и… о, Чейн, я умру со стыда! — Заткнись и укладывай вещи! Вэй Ин засуетился, оглядываясь, схватился за давешние маракасы и замер, глупо улыбаясь. — Ах, Джонни! Всё могло быть так хорошо… Как думаешь, если я свяжусь с ним позже, согласится ли он встретиться ещё раз? Он так смотрел на меня. Думаю, он влюблён! Наверное, не откажется… — Что за чушь? С чего бы ему хотеть встречаться с девушкой, которая его отшила! И к тому же, как ты собираешься его найти? — Ну, я его ещё не отшила, и я знаю его имя, — пожал плечами Вэй Ин. — Вряд ли в Америке так много Джонов Ланов. — Что? — опешил Цзян Чэн. — Что что? — Как ты сказал его зовут? — Джон Лан, — непонимающе повторил Вэй Ин. — Третий. Тебе-то что? Подожди, ты с ним знаком?.. — Охренеть можно! — Цзян Чэн присел на кровать, распахивая глаза от удивления. — Иан, ты что, совсем газет не читаешь? А дядюшка его — тот, который должен был тебя одобрить, но боженька его милует — должно быть, Юджин Лан? — Да, — опешил брат. — Ты откуда знаешь? — От верблюда! Ты бы хоть иногда новости мира музыки читал! Это же самая известная в Штатах азиатская музыкальная семья! Дядя оркестром руководит в Нью-Йоркской филармонии! А Джонни твой, наверное, тот самый Джон Лан, гениальный арфист. Его имя пару лет назад только ленивое издательство в заголовок не поместило! Какой-то там они концерт дали с братом в Нью-Йорке на стыке джаза и классики, я не очень помню. Но музыкальное сообщество месяц кипятком ссало от восхищения. Мне его гонорары представить страшно! Круче только гонорары его брата-флейтиста, но с тем какая-то история вышла мутная, давненько про него не писали. — О-о-о, — расплылся в глупейшей улыбке Вэй Ин. — Мой котик нравится людям! Это так приятно. Он достоин! — Иан, очнись! Этот котик не твой, и ещё бы ему не нравиться людям: он выпускник Королевского Колледжа*, там фигне не учат! — Да, ты прав, не мой, — сник брат, укладывая маракасы в чемодан. — Наверное, лучше мне не звонить ему больше… Пусть думает, что я умерла! Цзян Чэн выгнул бровь: склонность брата к драматичным жестам проявлялась порой очень неожиданно. — Позвонишь ему, когда будем в безопасном месте, — буркнул он. — Хорошо, — покладисто кивнул брат. — О, чёрт, мне же тоже нужно позвонить, — спохватился Цзян Чэн. — Тебе-то зачем? Солнышко в курсе, что ты мужик. Его это устраивает. — За нами гонится мафия, придурок! Я не могу подвергать его риску! Он взял телефон и, тяжело вздохнув, набрал номер комнаты напротив. Разговор предстоял нелёгкий. — Да! — рявкнула трубка голосом Яна. — Добрый день! — пропищал Цзян Чэн, и стоявший рядом брат поморщился. — Вызов море-суша, к сожалению, мы не знаем имени. Кто в вашем номере ждёт звонка с яхты? — Я открыт всему новому, — хмыкнул наглый пацан. — Но вряд ли вы ко мне. Эй, красавчик, ты ждёшь звонка с какой-то яхты? Послышалось глухое мерзкое шуршание. “Хоть бы рукой трубку прикрыл, паразит”, — возмутился про себя Цзян Чэн. — Добрый день, — вежливо поздоровалась трубка голосом Сичэня. — Добрый, — так приятно было поговорить без опостылевшего полушёпота! — Я не помешаю? — Нет-нет, что ты. Мы как раз проснулись и собираемся прогуляться. С заднего плана донеслись возмущения — видимо, Ян гулять не собирался — но слов было не разобрать. — Прости, что не дал тебе поспать ночью, — повинился Цзян Чэн. — Тебе ведь ещё работать сегодня. — Пустяки, — в голосе послышалась улыбка. — Мне хватает пары часов, чтобы выспаться. Хлопнула дверь и решительные шаги Яна застучали по коридору. — Ты мне снился, — тихо сказал Сичэнь, и по спине Цзян Чэна побежали мурашки. — И что же я делал? — не сдержался он. Вэй Ин встал напротив и выразительно приподнял брови, так что пришлось оттолкнуть его, чтобы не мешался. Странно было говорить с Сичэнем, глядя на осуждающую физиономию брата. — Мы шли куда-то на яхте, ты ставил паруса, и рубашка на тебе была расстёгнута. Тебе очень шло, — он говорил размеренно и неторопливо, без малейшего кокетства, и от этого будничного тона почему-то лишь больше бросало в жар. — Было так солнечно, что слепило глаза, и ты смеялся. Ты очень красивый, когда смеёшься, знаешь? У тебя такой чудесный смех. Поэтому я, конечно же, не сдержался: подошёл ближе, развёл полы рубашки. У тебя была очень горячая кожа… Такая горячая, что обжигала губы… — он замолк. — А дальше? — хрипло спросил Цзян Чэн. — А дальше вломился мой сосед и начал вопить, чтобы я задвинул шторы, а то в номере жара, — рассмеялся Сичэнь, и в голосе его звучала мягкая насмешка. — Ужасный человек, — ответил Цзян Чэн, давя улыбку. — Он очень юн и к тому же безответно влюблён, — встал на защиту Яна вокалист. — Его эмоциональная нестабильность оправдана. — Безответная влюблённость — это отвратительно, — выдавил Цзян Чэн. — О, да, как вспомню, так вздрогну, — согласился Сичэнь. — Как хорошо, что можно больше не вспоминать! — Я… у меня плохие новости, — начать было чертовски сложно, но он справился. — Какие? С тобой что-то случилось? — мгновенно посерьёзнел его собеседник. — В некотором роде… — Ты заболел?.. Мне приехать? — Нет, я… Помнишь, я говорил тебе, что безволен? — Помню, но я с этим не согласен. — Спасибо, но… — Цзян Чэн сглотнул, собираясь с духом. Если уж и рубить хвост, так одним ударом. — Это правда так. Отец… отец хочет, чтобы я женился. Он подыскал мне невесту в Калифорнии, из успешной эмигрантской семьи. Это брак по расчёту, для семьи он очень важен. Я не могу их подвести. Пожалуйста, прости меня, если сможешь. Вэй Ин хлопнул себя ладонью по лбу и осуждающе покачал головой, но Цзян Чэну было плевать. Трубка молчала. — Спасибо за твою искренность, — наконец ответил Сичэнь. — Я это ценю. Он говорил всё так же спокойно, но сердце Цзян Чэна плакало по исчезнувшей из голоса смешинке. Счастливый, обласканный Сичэнь звучал как самая дивная песня, и лишиться её было больнее, чем он ожидал. Намного больнее. — Я меньше всего хотел ранить тебя, — попытался хоть как-то подсластить пилюлю Цзян Чэн. — Ты самый прекрасный человек из всех, что я видел в жизни. Но как я и говорил, я просто, — он вдохнул, собираясь с силами и твёрдо закончил, — я просто недостаточно хорош для тебя. Никогда не буду достаточно хорош. — Не говори так, не надо, — оборвал Сичэнь. — Мой отец как-то сказал: “Никогда не говори сам о себе плохо, это за тебя сделают другие люди”. Я уже не раз убедился в его правоте. — Хочешь побыть другими людьми? — грустно усмехнулся Цзян Чэн. — Нет, — голос в трубке был печален, но всё же ласков. — Ты думаешь, прежде всего, о благополучии семьи. Это похвально и требует недюжинной силы воли, что только подтверждает мою правоту. Ты молодец. Я горжусь тобой, хотя и не имею на это права, я же тебе чужой человек, — он усмехнулся. “Ты не чужой. Я люблю тебя”, — сказать это сейчас было бы слишком жестоко, и Цзян Чэн усилием воли запихал рвущиеся с губ слова обратно в глотку. Он не скажет. — Напротив. Я рад, что ты не станешь меня ненавидеть. Очень рад. — С чего бы я стал? Ты всё делаешь правильно. Не сомневайся. Голос Сичэня сочился горечью, пусть в нём и звучала улыбка. Он сидел там сейчас один, через коридор, улыбался старательно, и в комнате не было даже ядовитого Яна, чтобы высмеять его боль и отвлечь. А ему было очень больно, это было слышно, и тем не менее он находил где-то силы утешать Цзян Чэна. Цзян Чэна, который, ведомый эгоистичными желаниями, ранил его в самое сердце! На душе сделалось предельно мерзко, и в этот момент глаза наткнулись на маленькую корзинку с орхидеями на комоде. Должно быть, очередной подарок от Джонни. Он поискал глазами Вэй Ина, но тот гремел чем-то в ванной. Не давая себе времени на раздумья, он вынул из коробочки браслет, закинул в орхидеи и направился к двери. — Я хотел, чтобы у тебя осталось от меня что-то на память. Не знаю, понравится ли... В общем, я отправил тебе небольшой подарок. Ты получил? — Нет, не думаю. — Странно, уже должны были доставить. Я отправил курьером. Он открыл дверь и метнул корзинку по полу. Та покатилась, угрожающе накренилась, но всё же доехала до противоположного номера. — Подожди минуту, я посмотрю. Несколько мгновений его не было, в коридоре хлопнула дверь, и затем трубка снова ожила. — Очень красивые цветы, спасибо. Так интересно, кроме тебя никто уже давно не дарит мне цветов… — Тебе не нравится? — напрягся Цзян Чэн. Пусть Сичэнь и артист, он всё же не девушка, может и не любить подобные жесты. — Напротив, очень нравится. Люблю цветы, особенно белые. Мало кто додумывается дарить такие. Обычно у всех красные розы на уме. Они тоже чудесны! Но белые такие нежные, чистые. Бесхитростные будто. — Как ты. — Ты мне льстишь. А это что?.. На пару мгновений повисла тишина, а затем Сичэнь заговорил, и голос его звучал напряжённо, если не сказать жёстко. — Где ты взял этот браслет? — Прости, это немного неловко… Что-то было не так. Но что? Нужно было срочно придумывать отмазку, причём какую-то нейтральную. — Скажи! Откуда он у тебя? Цзян Чэну никогда не доводилось бывать на допросах, но, должно быть, следователи там звучали похоже. Неясно было, чем браслет настолько взволновал Сичэня, но интуиция подсказывала, что лучше бы его разуверить, и как можно скорее. Но как опровергнуть то, о чём не имеешь ни малейшего понятия?! — Я купил его в ломбарде несколько месяцев назад. Мне он показался очень необычным. Такой… элегантный, ничего лишнего. Хотел подарить его особенному человеку. Мне сказали, это старинное украшение… — Ну, не такое уж и старинное, — хмыкнул Сичэнь, и вроде бы расслабился. — Ты что-то о нём знаешь? — Нет, — ответил он, после секундной паузы. — Нет, просто немного разбираюсь в металлах. Это платина, но непохоже, чтобы очень уж древняя. — Ну, первых золотоискателей она вряд ли видела, — попытался пошутить Цзян Чэн, и мягкий смех послужил ему наградой. — Точно нет. — Я хотел бы, чтобы он остался у тебя. На память. — Так странно… Ты пришёл и за какие-то пару дней всё вернул на свои места в моей жизни, — сказал вдруг Сичэнь. — Жажду жизни, душевное равновесие... разные, там, другие вещи, — он замолк, будто подбирая слова. — Я очень благодарен тебе. Жаль, что ты так быстро уходишь. Подумать боязно, сколько ещё хорошего могло бы произойти, задержись ты в моей жизни подольше. — В твоей жизни будет ещё очень много хорошего! — зачастил Цзян Чэн. — Ты прекрасный, талантливый человек с огромным сердцем, у тебя всё получится, о чём бы ты ни мечтал! — Откуда ты знаешь, талантливый ли я? — хмыкнул Сичэнь. — Ты же ни разу не видел моих выступлений. — Зато я видел тебя, и я в тебя верю. — Спасибо, — печально ответила трубка. — Надеюсь, с твоей женитьбой всё сложится хорошо. Даже брак по расчёту может быть счастливым, если оба к этому стремятся. — Спасибо, — выдавил Цзян Чэн. — Ну, вот и всё, наверное? Прощай. Пусть тебе сопутствует удача! Особенно по четвергам. — Прощай, моя печальная детка. Прости меня, — но его уже не услышали: Солнышко повесил трубку. Цзян Чэн ещё стоял с телефоном в руках как оглушённый, когда в комнату вбежал Вэй Ин. — Так, вроде, всё собрали. А! Браслет, — он схватился за коробочку, но видимо, ощутив, что та слишком лёгкая, заглянул внутрь. — Где мой браслет? — Почему это “мой”? Наш браслет! — огрызнулся Цзян Чэн. Возможно, излишне резко: настроение было препаршивым. — Хорошо, где наш браслет? — Мы им правильно распорядились! В дверь тихонько постучали. — Войдите! — отозвался Вэй Ин, и Цзян Чэн тихо взмолился, чтобы это были не мафиози, которым приспичило пообщаться с симпатичными дамами. — У вас, кажется, был виски? — с порога начал Солнышко, направляясь к комоду. — Ты же бросил? — опешил брат. — Уже снова начал, — кивнул вокалист, доставая бутылку и хлебая прямо из горлышка. На запястье его будто сверкнула роса. — Откуда у тебя этот браслет? — шокированно спросил Вэй Ин. — Подарок. — От кого? — От моего… друга, — ответил вокалист, замешкавшись, и утёр рот ладонью. — Он уехал навсегда, и с ним мои надежды на лучшее. Говорю же, карма плохая! Буду должен, девочки, — он помахал в воздухе бутылкой. — Солнышко, стоит ли из-за этого пить? — попытался отговорить его мучимый раскаянием Цзян Чэн. — Существует пять причин для питья, — поднял ладонь с растопыренными пальцами вокалист, — Что-то там, что-то там, и любая другая причина*. Не волнуйся, дорогая, со мной всё будет в порядке! К тому же, у Яна, кажется, ещё оставалась трава. Надеюсь, он скоро вернётся. Сичэнь улыбнулся беспечно и хлопнул дверью. — Твою ма-а-ать, — протянул Вэй Ин. — Неслабо его приложило. — Где Ян?! Где это мелкое зло носит, когда он так нужен? — При всём уважении, по сравнению с ребятками из Чикаго, Ян просто ангел, — заметил Вэй Ин. — Зачем он тебе? Ты что, хочешь, чтобы Солнышко быстрее потерял человеческий облик? — Я не хочу, чтобы он оставался один, болван! Он же явно не в себе, — выплюнул Цзян Чэн. — Где может быть этот ангел судного дня? — Где-где, у ног своего бога, конечно, — хмыкнул брат. *** Из-за двери номера Даблтена доносились странные звуки. Цзян Чэн распахнул её было, не стучась, но Вэй Ин перехватил его руку. — Дай-ка лучше я. Он постучался, но никто не ответил. Вэй Ин надавил на ручку, ни на что особенно не рассчитывая, но дверь внезапно подалась. Он заглянул в щёлку, и шумно втянул воздух носом. — Что там? — зашипел позади Цзян Чэн, и Вэй Ин, не глядя, оттолкнул его рукой. Картина была явно не для их глаз. Да и, признаться, не для чьих бы то ни было вообще. Совершенно обнажённый Даблтен лежал на разворошенной постели, руки его были примотаны к спинке кровати, а глаза завязаны чем-то, подозрительно напоминающим его любимый галстук. Он сбито дышал широко раскрытым ртом, срываясь на еле слышные, беспомощные стоны, в которых было столько удовольствия и с трудом сдерживаемой страсти, что Вэй Ин невольно проникся уважением ко второму участнику событий. Ян, одетый лишь в распахнутую рубашку, глубоко, с оттяжкой трахал своего распорядителя, закинув его ноги себе на плечи. От мощных толчков сотрясалась кровать. Ян тяжело дышал и, склонившись к Даблтену, тихо шептал что-то, но слов разобрать не получалось. Это было чертовски красиво и горячо: покрытые испариной тела, рассыпавшиеся по кипенно-белой простыни волосы, влажные шлепки. Член под юбкой ожил сам собой. Следовало закрыть дверь и уйти, но Вэй Ин стоял как вкопанный, замерев от шока. Позади шумно вдохнул и немедленно отпрянул Цзян Чэн, сунувший нос за дверь. Движения Яна становились всё более яростными, Даблтен несдержанно всхлипнул, крупно вздрагивая и кончая себе на живот. Альтист тихо зарычал, изо всех сил вбиваясь в податливое тело, повернул голову, впиваясь зубами во внутреннюю часть бедра, и открыл глаза. Взгляд его был шалый, расфокусированный, по-звериному сытый, как у большой кошки, треплющей тело добытой косули. Вэй Ин возблагодарил Бога, что сам сунулся в эту несчастную дверь, а не пустил брата: из всего ансамбля, пожалуй, только у него был шанс увидеть то, что здесь происходило, и уйти невредимым. Остальных Ян просто убил бы, и хорошо если фигурально. Почему этот балбес не запер дверь?! Яна тряхнуло, будто от удара током, и он замер, отчаянно сжимая пальцами чужие бёдра. В хищных, затуманенных от наслаждения глазах мелькнуло удивление, и Вэй Ин решил не ждать, чем оно сменится. Не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях, он показал Яну оттопыренный большой палец, тихо прикрыл дверь и рванул по коридору прочь. Цзян Чэна рядом уже не было. Нашёлся брат в номере: он сидел на кровати спрятав лицо в лодочку из ладоней. — Как забыть то, что я только что видел? — Заткнись! — цыкнул на него Вэй Ин. — Сейчас сюда прибежит Ян, и лучше бы тебе убедительно изобразить, что ты ничего не видел! Дуй в ванную и включи душ, бегом! — Не собираюсь я от него прятаться! — Тебе что, жить надоело? — Это всего лишь Ян! — Ты недооцениваешь мелкого. Напрасно! — Чёрт… Вот нахрена было лезть за дверь? — Мне вот тоже интересно! — угрожающе начал Ян, бесшумно возникший за спиной. Он был взъерошен, в расстёгнутой рубашке, но спасибо, хотя бы в штанах. — Котик, мы ничего не видели! — поднял ладони в защитном жесте Вэй Ин, делая невинное лицо, однако довести спектакль до конца не сумел. — Но... бондаж, серьёзно? — Ты ничего не понимаешь! — прошипел Ян, медленно надвигаясь на него. Он не кричал, не сжимал кулаки, но от его тихой, сдерживаемой ярости только воздух не трещал. Пацан, вполне очевидно, мог и хотел создать им приличные проблемы, если они каким-то чудом не убедят его, что опасаться нечего. Вэй Ин вздохнул, шагнул навстречу этому комку нервов и положил руки на худые плечи. — Котик, спокойно, мы на твоей стороне! Что там связывает вас с Даблтеном, нам до лампочки. Мы не собираемся ни вмешиваться, ни закладывать тебя, усёк? — он для верности слегка тряхнул пацана. — Вы видели, я уже за одно это готов вас убить! — процедил Ян. — Да кто угодно мог увидеть! — сорвался Вэй Ин. — Какого хрена ты дверь не запер? — Приличные люди, прежде чем войти, стучат! — Мы стучали! — И что, вам ответили? — Нет… — Так хера вы попёрлись?! — Мы тебя искали! Ты был нам нужен! — Меня? — опешил Ян, на минуту растеряв свою воинственность. — У Даблтена? — Мелкий, серьёзно? — подал голос с кровати Цзян Чэн. — Тебя это удивляет? — Меня удивляет, что у тебя, Чопорная Челси, от увиденного глаза не вытекли! — Они вытекли. Это всё, — Цзян Чэн очертил пальцами своё лицо, — иллюзия. — Сейчас мы это исправим, — выплюнул Ян, отскочил в сторону и, схватив со стола нож для фруктов, ринулся на Цзян Чэна. Спасла годами наработанная реакция: Вэй Ин метнулся к Яну и со всех сил саданул ребром ладони по шее. Альтист покачнулся, не издав ни звука, и этого секундного промедления Вэй Ину хватило, чтобы заломить ему руку за спину и повалить, придавив к полу своим телом. Нож со звоном упал на пол, и Цзян Чэн пинком отправил его под кровать. Пацан извивался как уж, но Вэй Ин был тяжелее и к тому же продолжал выкручивать ему руку. Однако Ян, кажется, был готов стерпеть любую боль и, если придётся, выбитый сустав, чтобы защитить честь своего мужика. — Так, мать твою, ну-ка устакань ливер! Ян! Прекрати дёргаться, ты себя покалечишь! — Это ты меня покалечишь! — пропыхтел пацан, но внезапно замер. — Сестра, у тебя ствол под юбкой, или что?.. — Скажем так, не у тебя одного есть секреты, — дипломатично начал Вэй Ин. Чёртово возбуждение от увиденного истаивало слишком медленно. — Давай так: я тебя отпускаю, ты пару минут стоишь смирно, как хороший мальчик, и слушаешь, а дальше мы решим, как разойдёмся. Идёт? — Ну, предположим… — протянул Ян. Совершенно не уверенный, что пацан не бросится на него, едва обретя свободу, Вэй Ин поднялся, аккуратно вздёрнул его на ноги и отпустил руку. — Хватка у тебя, — недовольно пробормотал мелкий, потирая запястье. — Ты на моего брата с ножом кинулся! — попытался оправдаться Вэй Ин, и по изумлённо взметнувшимся бровям Яна понял, что ляпнул лишнего. — Ну, заебись теперь, — донёсся от кровати усталый голос Цзян Чэна. Ян ошарашенно уставился на Челси, стягивающую парик. — Мне нужно больше информации, — едва не умоляюще сказал он. — На больше нет времени, но скажем так, нам нужно было сбежать из Чикаго, чтобы спастись от мафии, и это был наилучший выход. Не мне тебе объяснять, чехольный путешественник, — выразительно глянул на Яна Вэй Ин, не ломая больше голос. — Это был гроб, — невпопад ответил тот, переводя круглые глаза с Цзян Чэна на Вэй Ина. — В смысле, гроб? — неясно было, что имел в виду альтист, но всплывшая тема гробов неприятно щекотала нервы. — Он вывез нас в гробу… Неважно. Чей это был план? — пытливо спросил он, блестя глазами как безумный учёный. — Мой, — повинился Вэй Ин. Ян уставился на него так, словно внезапно узрел воочию бога. — Охренительно! Ты ёбаный гений! — С-спасибо, — от такой неожиданной реакции было даже слегка неловко. — Чёрт побери! Я думал, меня невозможно провести такими штучками, но вы, братюни, просто созданы для юбок! — Эй! — одёрнул его Цзян Чэн. — Я бы попросил! — Но это же просто, просто… — Ян взмахнул руками, не найдя слов, растёр лицо, и замолк. Выглядел он восторженно, словно малыш перед фокусником, только что доставшим кролика из шляпы. — Ян, послушай, — развернул его к себе за плечи Вэй Ин, — ты теперь знаешь нашу тайну. Кроме тебя никто не знает, никто, понял? — Ян завороженно кивнул, глупо улыбаясь. — А мы знаем твою. Так что предлагаю сделку. Ты молчишь, и мы молчим. Мы собираемся удрать, так что… — Как удрать?! — мгновенно опечалился пацан. — Почему? — Встретили старых друзей, встречаться с которыми не хотелось бы, — мрачно ответил Цзян Чэн. — Вот чёрт! А я думал, мы теперь повеселимся, — протянул мелкий. — Ян, ты повеселишься и без нас, бро, я в тебе не сомневаюсь, — приобнял его за плечи Вэй Ин. — К тому же, у тебя личная жизнь наладилась, ты про нас через пару дней и думать забудешь. — Но вы мои друзья, — тихо сказал альтист, как будто не он тут пару минут назад своих друзей норовил порезать. — А с тобой мы вообще почти помолвлены! — он пихнул Вэй Ина локтем в бок и заржал. — Что-то многовато вас, желающих, на моего брата, — Цзян Чэн поднялся, возвращая парик на место. — А, да, я слышал, тебе уже делали предложение, — пацан рассмеялся громче, откидывая голову и обнажая острые клычки. — Ой, не могу! — Это всё, конечно, очень весело, но нам пора, — недовольно заметил Вэй Ин. — Ян, там у Солнышка проблемы с допингами обострились. — Что? Опять?! — альтист нахмурился. — В рехаб его надо, вот что. — Сам справится, — хмуро вставил Цзян Чэн. — Не без помощи друзей. Ян, не в службу, а в дружбу, присмотри за ним, а? — попросил Вэй Ин. — Жалко парня, как бы не было беды. И не давай ему траву! — Ты же знаешь, что трава безопаснее выпивки? — возразил альтист. — Я знаю, что лучше на свободе, чем в кутузке. — Вы меня за этим искали? — Ага. — Ох, ёбаный насос, давно ли я сделался нянькой? — Все мы тут кому-то няньки. Я тебе две недели сопли утирал, не будь мудилой, помоги! — ткнул его пальцем Вэй Ин. — Ладно, так уж и быть, ради сестрёнки Инес, — глумливо улыбнулся Ян и внезапно лицо его снова зажглось интересом. — А как тебя зовут, кстати? — Вэй Ин, — Ян просиял и пожал протянутую ладонь. Хватка у него была стальная, а рукопожатие — сухим и тёплым. — Сюэ Ян. А это? — А это Цзян Чэн, — недолго думая выдал брата Вэй Ин, игнорируя возмущённое сопение. — И откуда же вы такие традиционные? Тут все в основном Ленни да Мэнни… — Родители чтили традиции, — ответил Вэй Ин. — Но в быту мы Иан и Чейн. — Слабаки, — фыркнул альтист. — Ауч! Вэй Ин отвесил ему лёгкий подзатыльник, и Ян смешливо сморщил нос, потирая ушибленную голову. Странный он был парень. Странный, но свой. — Подерзи мне тут! Поздравляю, кстати. Умеешь добиваться своего. Ян самодовольно улыбнулся и поиграл бровями. — Достаточно обмена любезностями! — взорвался Цзян Чэн. — Нам уже давно пора. Пусть он тут трахает Даблтена сколько влезет, а нам нужно делать ноги! — Вэй Ин едва не заорал от досады: как можно вот так, в два слова всё испортить?! Они почти расстались с миром! — Много ты понимаешь, кретин! — мгновенно ощерился Ян. — Я его не трахаю! — Ах, это как-то по-другому теперь называется? — Я его люблю! Или тебе такие слова неизвестны? Слишком сложно для Чопорной Челси? — Прекрати меня так назвать: тебе, в конце концов, теперь известно моё имя! — рявкнул Цзян Чэн, очевидно пряча смущение за жёстким тоном. — И не надейся, — расплылся в издевательской улыбке альтист. — Девочки, довольно! — вмешался Вэй Ин. — Ты, — он ткнул пальцем в Цзян Чэна, — перестань поддевать пацана, тебе не пять лет! А ты, — повернулся он к Яну, — помни, пожалуйста, про уговор! Мы на тебя рассчитываем. — Лады, — Ян кивнул и прищурился. — Вы не от бандюг с четвёртого этажа ныкаетесь, случайно? — Ты что, ясновидящий? — опешил Вэй Ин, и пацан пожал плечами. — Знакомый типаж. Валите, птички, пока вас за хвост не сцапали! Вэй Ин подхватил чемодан, хлопнул Яна по плечу и направился было к двери, но Цзян Чэн схватил его за ткань платья на спине, утягивая обратно. — Куда?! Не терпится упасть в объятия Вэней? Давай в окно! — Да ты просто гений конспирации! — прыснул Ян. — А если вас застукают? Или ты думаешь, две бабы на пожарной лестнице не привлекут внимания? — Отстань и дай пройти! — отмахнулся от него Цзян Чэн. — Да пожа-а-алуйста! — галантно отодвинулся Ян, шутливо склоняясь и пряча одну руку за спину как лакей. — С удовольствием посмотрю на то, как ты обосрёшься. Не дожидаясь ответной реплики и нового витка этого глупейшего спора, Вэй Ин вытолкал брата на балкон и сунул голову в комнату. — Ян, а можешь ли ты снести вниз контрабас с саксофоном? — Контрабас — могу, а саксофон пусть сам прёт! — мстительно отозвался альтист. — Бро, ну пожалуйста! — взмолился Вэй Ин. — Ладно, — закатил глаза Ян, застёгивая рубашку, — так уж и быть! Я сегодня добрый. Он подхватил инструменты и, насвистывая, юркнул за дверь. Лезть по пожарной лестнице с чемоданами было адски неудобно, и к тому же страшновато. Накалившийся металл жёг ладони, пальцы то и дело норовили разжаться, да ещё и груз вещей тянул вниз. Вэй Ин тихо молился про себя и, сцепив зубы, упорно лез. Оставался всего один этаж, когда предательская ручка выскользнула из пальцев и чемодан с грохотом рухнул вниз, раскрываясь и изрыгая на тротуарную плитку носки, трусы и прочую одежду, женскую и мужскую вперемешку. Вэй Ин жалобно застонал, спускаясь быстрее, и тут, словно по велению злого гения, из-за угла вывернул тот самый мафиози из лифта, с накачанной рукой. Он медленно обвёл взглядом открывшуюся картину: напряжённо замершего у пожарной лестницы Вэй Ина, рассыпавшиеся по земле вещи, Цзян Чэна, закрывшего рот ладонью. Подойдя к куче тряпок, он брезгливо пнул поношенный мужской ботинок, поднял взгляд и прищурился. Брат медленно отвёл руку от лица и в этот момент налетевший порыв ветра сорвал с его головы парик. Глаза мафиози расширились в удивлении, а затем в них мелькнуло узнавание. Вэй Ин попятился к брату, мужик сделал шаг вперёд, затем другой — уже быстрее, и потянулся за пазуху. — Бежим! — заорал Вэй Ин, хватая Цзян Чэна за рукав и ныряя за ближайший мусорный бак. В металл ударили пули. Они бежали, пригибаясь и поскальзываясь на поворотах. Сзади возмущённо вскрикивали люди, которых расталкивал на своём пути бегущий мафиози. От внезапного грохота душа ушла в пятки. — О, сэр, извините! Прошу прощения! Вы не ушиблись? — запричитали позади голосом Яна, непривычно-высоким и подобострастным. Вэй Ин обернулся на бегу: мафиози поднимался с земли, тряся головой, а позади него ещё тряслась от мощного удара перевёрнутая каталка для багажа. Ян в лакейской шапочке мелко кланялся и тянул руки, словно хотел помочь мужику, но тот яростно его отпихивал. Усмехаясь, Вэй Ин припустил ещё быстрее, обгоняя Цзян Чэна. Умница Ян купил им минуты две форы. Они забежали в отель с главного входа и ринулись по коридору. В конце оказался банкетный зал, и Вэй Ин, недолго думая, юркнул под длинный стол. Цзян Чэн заполз следом. — Ты зачем сюда забрался, дебил?! Нужно было бежать к вокзалу! — зашептал брат. — К какому вокзалу? Без вещей и инструментов? Да ты спятил! — Позвонили бы Яну, он бы принёс инструменты. — А если бы его застукали? Если бы повесили хвост? Не жалеешь ты пацана! Его же могут отметелить! — Он сам кого хочешь отметелит! Ка… — Вэй Ин шикнул и зажал брату рот ладонью. В зал заходили люди. За стол усаживались ботинки: чистые и припылённые, стоптанные и щёгольски отполированные. Рядом с Вэй Ином пристроились чёрно-белые броги и над головой заговорили: — Как ты мог их упустить?! — Не переживай, босс. Наши ребята прочёсывают округу, никуда они не денутся. — Но каковы сукины дети, а! До хода с переодеванием даже я бы не додумался. Кто-то хмыкнул, вдалеке застучали ложечкой по бокалу и разговор затих. Приятный баритон громогласно поздоровался с собравшимися и принялся толкать речь, что-то о преемственности и продолжении традиций, Вэй Ин не слишком вдавался: горло перехватывало от ужаса, в висках набатом бил пульс. Их ищут! Об их маскараде знают. Чёртов парик… чёртова мафия. Что делать? Как спасаться? Куда бежать? Голос всё говорил и говорил, паника захлёстывала волнами адреналина, Цзян Чэн крепко сжимал его руку влажной ладонью. Ох, как же они влипли… Тем временем, речь подошла к концу, свет в зале погас и собравшиеся нестройным хором запели “С днём рождения тебя!” Это детская, радостная песенка звучала настолько дико и неуместно в их ситуации, что Вэй Ина начало колотить. Нервы сдавали, все инстинкты вопили о том, чтобы выскочить из-под стола и, отчаянно вопя, убежать прочь, но он был уверен, что не доберётся даже до двери — его положат раньше. Жить хотелось до боли в желудке. Перед глазами стояло бесстрастное лицо Джонни. Он смотрел на Вэй Ина своими инопланетными глазами, в которых читалась любовь и непоколебимое спокойствие сильного, уверенного в себе человека. “Боженька, выжить бы! Выживу, сразу ему позвоню и всё расскажу”, — загадал Вэй Ин. Последние ноты песни затихли, и воцарилась тишина, но лишь на мгновение. Затем грянула автоматная очередь. Вэй Ин почти не дышал, сжавшись в комок и изо всех сил прижимая к себе Цзян Чэна обеими руками. Никогда в жизни ему не было так страшно! От оглушающих выстрелов болели уши, даже собственных мыслей было не слышно. Стоило очереди затихнуть, как послышался топот ног, бессвязные крики, и снова выстрелы. Когда, наконец, воцарилась тишина, у Вэй Ина кружилась голова. Он вдруг понял, что боялся даже дышать всё это время, и с силой втянул в лёгкие воздух. — Какого чёрта! Гасите их! — закричал незнакомый голос. — Да патроны кончились! — ответил другой. — Бежим! — шепнул Цзян Чэн и рванул из-под стола. Вэй Ин, не помня себя, ринулся следом. — Это ещё кто? Ловите, ловите этих кур сейчас же! — неслось позади, но хотя бы им в спины не стреляли. Они рванули по какому-то коридору, заблудились, пробежали через ресторан, выскочили на улицу, и снова нырнули в отель через чёрный ход. Они бежали мимо каких-то подсобок, когда в проходе напротив внезапно вырос человек с пуком тряпок. Вэй Ин едва не заорал от ужаса, но в последний момент узнал всклокоченную шевелюру и зубастую улыбочку. — Ян! Ох, слава небесам! — Ну, вы драпать! — хихикнул альтист. — Давайте сюда! — он открыл ближайшую дверь и затолкал их в какую-то кладовку с мётлами и чистящими средствами. — Так, держите, — он встряхнул и сунул им в руки две монашеские робы — Откуда? — опешил Вэй Ин. — Тебе вот не похер ли? — отбрил альтист, подбирая оброненные Вэй Ином головные уборы. — Одевайтесь, сёстры! Истерично хихикая, Вэй Ин влез в костюм и натянул монашеский чепчик. — На, сотри грим! — пацан протянул ему мокрое полотенце, на котором уже виднелись следы макияжа Цзян Чэна, и Вэй Ин принялся тереть лицо. Через пару мгновений с опостылевшей краской было покончено. — Ну как? — он взглянул на Яна, поправив шапку на голове. — Хороша, чертовка! — хохотнул альтист. — Я бы вдул. — Я те дам! — погрозил ему кулаком Вэй Ин. — Ну, раз дашь… — паршивец поиграл бровками, улыбнулся шире, обнажая резцы и снова напоминая крупную кошку. — Ну что, выходим? — спросил Цзян Чэн. — Н-да… Дылда ты, конечно… — протянул Ян, глядя на него. Из-под монашеской робы торчали голые щиколотки и щёгольские женские туфли на каблуке. — Ерунда, никто не заметит, — махнул рукой Вэй Ин. — Идём! Они вышли из подсобки, опасливо озираясь, и двинулись по коридору в холл. Внезапно Вэй Ин остановился и, притянув Яна к себе, коротко обнял, хлопнув по спине. — Спасибо, бро! — Да, ладно… — буркнул альтист. — Должен будешь. Щёки его нежно порозовели. — Да благословит Господь твой путь, сын мой! — пропищал Вэй Ин и размашисто перекрестил пацана. Ян фыркнул и, не сдержавшись, заржал в голос. — Валите, сёстры! Вэй Ин с Цзян Чэном вышли в холл. Там уже сновали копы, медики и жались к стенкам мутные типы в чёрных костюмах. Глубоко вдохнув для храбрости, Вэй Ин потянул Цзян Чэна ближе к одной такой группке. — Ты что делаешь? — еле слышно прошептал брат. — Доверься мне, — выдохнул Вэй Ин. Он шёл, опустив глаза, и старательно прислушивался. — ...что за люди? — Две какие-то бабы. Потасканные такие, одна стрижена коротко, по-мужски. — Понятно. Передай боссу, у нас всё схвачено. Наши ребята контролируют все выезды из города, вокзалы и аэропорт. Никуда не денутся, сучки. Вэй Ин потянул Цзян Чэна в сторону и, стоило отойти на приличное расстояние, тихо и жалобно застонал. — Нам кранты. — Суда. Они не контролируют суда, — прошептал Цзян Чэн. — Немедленно звони Джонни! — он потянул Вэй Ина к телефонной будке. — Джонни? А кто говорил, законы, приличия? — Приличия приличиями, но ещё существует женский морг! — Я быстро, — Вэй Ин похлопал брата по руке, метнулся к будке и только захлопнув за собой дверь смог спокойно вздохнуть. Окей, возможно, у них был шанс выплыть, причём вполне буквально. *** Цзян Чэн поправил проклятую шапку на голове и огляделся. Мафиози в холле было немного, всего человек шесть, и судя по костюмам, они были не из банды Вэней. Видать, убегая от чикагских головорезов, они умудрились засветиться местным. Вот так удача! Цзян Чэн нахмурился и для убедительности сложил руки на груди в молельный замок. — Сестра, благословите! — подгребла к нему бабуська в роскошном меховом манто и с маленькой, но ужасно лохматой собачкой на руках. Очевидно, леди любила мех во всех его проявлениях. Собачка глянула на Цзян Чэна умными чёрными глазками и высунула длинный розовый язык, отчего мордочка её мгновенно приобрела крайне дружелюбное, улыбчивое выражение. Пушистый хвост заходил из стороны в сторону. — Благословляю во имя Господа нашего, — фальцетом выдал Цзян Чэн и начертил в воздухе крест. Он понятия не имел, как это делать: католиков в семье не водилось. Но судя по довольному лицу бабки, он всё сделал правильно. — Благодарю, сестра! — сказала она и, склонившись, чмокнула Цзян Чэна в тыльную сторону ладони. Собачка, воспользовавшись моментом, ткнулась ему в запястье мокрым холодным носом и пощекотала усами. Умилившись против воли, Цзян Чэн подавил улыбку и про себя порадовался, что Вэй Ина рядом нет. Тот даже от этого мехового таракана бежал бы дальше, чем видел. Бабуся удалилась, царственно держа спину, и Цзян Чэн подумал, что неплохо бы убраться с глаз, пока ему, чего доброго, кто-нибудь не решил исповедаться или не позвал отпеть убиенного товарища. Хватит с него на сегодня лишней информации! Ноги сами понесли к джаз-клубу. Там шла дневная программа, и он со стыдом подумал, что их, должно быть, потеряли. Дневное выступление было не так важно как вечернее, но всё же значимо. Даблтен, должно быть, сбился с ног, а мадам рвёт и мечет. Все, конечно же, вломились к ним в комнату, а там ни их, ни вещей… При мысли о распорядителе немедленно сделалось неловко, а при мысли о мадам — откровенно грустно. Он действительно успел прикипеть к ансамблю и к его странноватой руководительнице. Это была первая в жизни работа, где Цзян Чэн ощущал себя по-настоящему на своём месте. Терять её было досадно. Но самым худшим всё же было не это. Из клуба доносилась музыка и низкий мужской голос пел о том, что с любовью покончено*. Цзян Чэн порадовался, что Сичэнь нашёл в себе силы выйти на программу, и шагнул в зал. Оркестр выглядел взъерошенным: должно быть, мадам и правда задала всем трёпку, а может, просто испугались давешней стрельбы. Цили и Мэнни хмуро смотрели в ноты, Майлз дудел настолько остервенело, что его рисунок выделялся среди других, едва не искажая мелодию. Хуанито шмыгал носом, а взгляд Ленни наводил на мысль, что у него кто-то умер. И только скрипачки с Неким Ричардом выглядели как обычно. Яна на месте не было. Солнышко стоял чуть впереди. Его чеонгсам был сегодня белым, по глади шёлка скользили среди облаков вышитые лазурной нитью журавли. Он улыбался мягко, едва заметно, и от этой улыбки у Цзян Чэна сжалось горло. Наверное, нужно быть артистом от бога, чтобы улыбаться публике, когда внутри у тебя всё кровоточит, и Сичэнь был именно таким артистом. Вряд ли сидящие за столиками люди понимали, чего стоило их развлечение прекрасному парню в странном восточном платье, но Цзян Чэн видел, как лихорадочно блестят его глаза: того и гляди тоска перельётся через край на щёки. Песня была современная, мадам любила такое — смешивать азиатские мотивы с новинками джаза, но Цзян Чэну не доводилось раньше слышать её в мужском исполнении, а жаль. То, что в женской версии звучало как плач, в мужской становилось принятием и решительной, едва ли не отчаянной, покорностью судьбе. Подход разный, но вот боль… боль, чёрт возьми, всё та же. Сичэнь не пел даже, а рассказывал историю, и от его голоса боль спиралью закручивалась в груди. Цзян Чэн стоял и смотрел, не в силах пошевелиться, будто не в себе, будто душа его отделилась и зависла под потолком, глядя сверху на его тело, на Сичэня и ребят, на хмурящуюся в уголке мадам и на весь абсурд, случившийся за последние пару недель. Он смотрел, как вокалист опирается рукой о рояль — длинные пальцы не дрожат, как он поводит головой, убирая волосы с лица — улыбка на губах всё та же. Только в уголке глаза сверкнуло что-то, будто маленький бриллиант запутался в пушистых ресницах и угодил прямиком в шестерёнки сердца Цзян Чэна, останавливая ход. Он никогда не думал, что чужая боль может ощущаться так остро. Но вот сейчас перед ним стоял самый светлый, самый прекрасный парень на всей грёбаной планете, которому было больно, очень больно, а всё потому, что Цзян Чэн не смог удержать член в штанах. Не задумываясь о последствиях, он двинулся вперёд. Сичэнь допел и отвернулся к кулисам. — Сестра?.. — донеслось сбоку удивлённое, но Цзян Чэн уже не слышал. Он шагнул на приступок сцены, подошёл к Сичэню и, развернув его лицо к себе ладонями, прижался губами к губам, душераздирающе солёным, со вкусом виски и отчаяния. Отстранившись, провёл большим пальцем под ресницами, собирая предательскую слезинку. Тёмные глаза смотрели ошарашенно, едва ли не испуганно. — Солнышко, ни один мужик не стоит твоих слёз! Ну, что я тебе говорил? — прошептал он, запоздало сообразив, что по привычке “схватился” за голос Челси. Глаза Сичэня, казалось, не могли распахнуться шире. — Сестра-а-а! — донёсся от входа крик Вэй Ина. Поцеловав напоследок нежные губы, Цзян Чэн прислонился лбом ко лбу вокалиста, отпрянул и рванул к выходу. Проклятая роба путалась между ногами, мешая бежать, и все силы уходили на то, чтобы не свалиться. — Всё схвачено, Джонни ждёт нас у пирса! — выпалил брат. — Но мы-то ещё не там! — Это какие-то странные монашки — верещала тётка за крайним столиком. — Должно быть, наркоторговцы! Полиция! Полиция-а-а! Вэй Ин с Цзян Чэном ринулись на улицу, подобрав подолы. К джаз-клубу бежали несколько копов и, что намного хуже, пара мафиози. — Блядство! — выпалил брат, сворачивая в чёрный ход. Цзян Чэн побежал за ним. Через пару мгновений они оказались на парковке, где помимо машин были привалены к забору несколько ржавых велосипедов. — Благослови господь беспечность местных жителей! — вскричал Вэй Ин. — Давай, бро, авось эти дрова довезут нас до причала. Велосипеды скрежетали, лязгали цепями как кентервильское привидение и безбожно жевали камеры, но дорога лежала под горку, а Цзян Чэн с братом очень хотели жить. До берега они добрались в рекордное время. Побросав свой лихой транспорт где остановились, они рванули к пирсу. Их уже ждал катер. Мужик Вэй Ина в светлых брюках и белой рубашке смотрелся у подножия старенького пирса едва не жемчужиной. Волосы его на этот раз не были уложены, и ветер игриво их трепал. На фоне более чем насыщенного эмоциями дня ровное лицо мужика ощущалось прохладным душем. Если он и удивился, увидев монашескую рясу на своей избраннице, то виду не подал. — Джонни! — радостно воскликнул брат, прыгая в руки мужика чуть ли не с середины лестницы. Тот поймал, проявив знатную физическую силу, аккуратно поставил свою “невесту” в катер и перевёл взгляд на монашескую шапку. — Не обращай внимания, это так, подработка, — отмахнулся Вэй Ин, чмокнув его в щёку. — Моя сестра, Челси, — он дёрнул Цзян Чэна за рукав, затаскивая следом, — будет подружкой на свадьбе! — Наслышан, — ровно сказал мужик, церемонно поклонившись. — Очень приятно. — Поехали, поехали! — зачастил Вэй Ин. Джонни кивнул и завёл мотор. Они почти уже тронулись, когда с пирса донёсся крик. — Подождите! Эй, на борту! Подождите меня! Вэй Ин ошарашенно пялился на пирс, Джонни почему-то еле уловимо пригнулся, словно хотел спрятаться под руль, и Цзян Чэн спрятал лицо в ладонях. Да не может такого быть! С берега к ним бежал Сичэнь. Край чеонгсама был заправлен за пояс штанов, вышивка цвета моря сияла на солнце, и лёгкий бриз трепал его волосы. — Поехали! — брат похлопал своего мужика по плечу. — Не могу, — тихо и несколько виновато ответил тот, словно его поймали на чём-то недостойном. Сичэнь сбежал по ступенькам, с разбегу запрыгнул в катер и уставился на снулого мужика. — Джонни?! — на лице его радость смешалась со смущением. — Ты что здесь делаешь? — Мгм. Приехал, — по-детски неохотно буркнул их спаситель, глядя на руль. — Да я уж понимаю. Но зачем? — Беспокоился. — О чём? — О тебе. Цзян Чэну сделалось совсем кисло. Этот Джонни что, его бывший? Не может быть!.. — О, Джо… — Сичэнь ласково улыбнулся и погладил снулого по голове. — Почему? Я могу о себе позаботиться. Что тебя так встревожило? — Алкоголь. — Братишка, — он взлохматил и без того растрёпанные ветром локоны Джонни, — как только дядя тебя отпустил? — С трудом, — на бесстрастном лице мелькнуло что-то очень похожее на самодовольство. — Откуда ты вообще узнал, где я? — Синчэнь. — А, ну конечно, — фыркнул вокалист. — Наш светлый мормон, до всех-то ему дело есть. — Может, поедем?.. — робко предложил Вэй Ин. — Да-да, — опомнился Сичэнь. — Там в отеле такой шум стоит, все вас ищут. Поехали, Джо! Снулый кивнул и направил катер прочь. Пирс отдалялся, Вэй Ин положил голову своему мужику на плечо, так и не сняв дурацкую шапку, над головой хохотали чайки, перебивая даже рокот мотора. Цзян Чэн сидел, снова спрятав лицо. От стыда хотелось выпрыгнуть за борт на полном ходу. Запястий коснулись тёплые пальцы. — Эй… посмотри на меня, м? — попросила темнота любимым голосом. Цзян Чэн вздохнул и выпрямился, опустив руки. Сичэнь смотрел на него, ласково улыбаясь. Придвинулся, погладил по щеке, словно ребёнка успокаивал. — Всё хорошо. Тебя никто не тронет. Я рядом. От абсурдности происходящего подкатывали злые слёзы, и Цзян Чэн душил их усилием воли. Сичэнь утешает его! Сидит и утешает его, бестолкового неудачника, малодушного лгуна, полнейшее ничтожество! Довершало картину то, что личность их вокалиста более не вызывала сомнений: Джон Лан был его братом. Сложить два и два мог даже Цзян Чэн. Нужно было прекратить всё это немедленно. — Солнышко, что ты делаешь? — он схватил вокалиста за плечи и слегка встряхнул. — Поддерживаю тебя, — солнечно улыбнулся тот. На светлом лице не было и следа прежней скорби. — Я, пожалуй, соглашусь с тем, что ты не очень умный, — попытался сыграть на чужой гордости Цзян Чэн, но Сичэнь не повёлся. — Всё так! — беспечно согласился он. — Солнышко, я тебя не стою, — взмолился Цзян Чэн, стягивая проклятый чепчик. — Я лгун и пройдоха, и саксофонист, к тому же! Нищий саксофонист! У меня ни перспектив, ни дохода, ни таланта особого. За нами гонится мафия, и моё будущее более чем туманно. Я меньше всего хочу, чтобы ты ввязывался во всё это, — он сжал тёплые пальцы и, не сдержавшись, прижался губами к выпирающим костяшкам. — Возвращайся на берег! Там столько прекрасных музыкантов. Наберёшь свой ансамбль, поедешь с ними по стране и будешь счастлив! — Это вряд ли, — без тени улыбки возразил его прекрасный собеседник. — Почему? — опешил Цзян Чэн. — Потому что там не будет тебя, — просто ответил Сичэнь и, притянув его за шею, поцеловал. *** Улыбка так и тянула губы Вэй Ина, он хотел сдержаться, но не мог и, в конце концов, плюнул. Почему бы не улыбаться, если хочется? Они сбежали из проклятого отеля, рядом сидел Джонни, позади — брат, и они все были в безопасности. Ура! Джонни скосил на него взгляд, и в светлых глазах заплясали счастливые искорки. — Звонил дяде. Он очень рад. Его друг — дизайнер Дома Диор. Пообещал тебе платье. — Нет-нет-нет, Джо, я не могу выйти замуж в платье Диор, — возразил Вэй Ин, и столбик настроения пополз вниз. Он совсем забыл, что есть же ещё и свадьба… — Это… совсем не мой стиль. На лице Джонни не дрогнул ни один мускул. — Я знаком с мадам Шанель. — Нет, Джо, Шанель тоже не подойдёт, — сник Вэй Ин. Разговора было не избежать… — Что ты хочешь? — дипломатично спросил его жених. — Джонни, — он набрал побольше воздуха в лёгкие, для смелости, и едва не закашлялся, — я не могу выйти за тебя замуж. Светлые глаза погрустнели, выразительно глядя на монашеский костюм. — Постриг? Это был отличный вариант, просто блестящий! Вот только Вэй Ин не хотел больше врать. Во всяком случае не ему, не Джонни. Он пообещал, в конце концов! Ну, если только совсем немного... — Нет, — скорбно потупился он, стягивая шапку. — Начнём с того, что я недостаточно красива для тебя! У меня и волосы ужасные, смотри! Никакой натуральной волны. — Ты прекрасна, — с непоколебимой уверенностью в голосе ответил Джонни. — А ещё я курю! Дымлю как паровоз, и пью как запойный алкаш! — тут Вэй Ин даже почти не соврал, выпить он и правда любил. — Неважно. — Прошлое у меня просто ужас! Годы бродяжничества, где я только не жила, тебе такие ночлежки и не снились! — Больше не повторится. — Мужиков у меня была чёртова прорва! Джонни глянул сердито, будто лампой в лицо засветил, и втопил педаль газа. Вэй Ин испугался, что они сейчас, чего доброго, влетят в первый подвернувшийся борт. — Прощаю, — угрюмо сказал его ясноглазый капитан, изо всех сил сжав руки на руле. Вэй Ин разрывался между смехом и отчаянием. Ну что за парень такой, ничем его не проймёшь! — Я никогда не рожу тебе ребёнка, — сказал он, поддав слезы в голос. — Усыновим. У него закончились аргументы. Хотя… Остался последний. Самый весомый. — Окей, Джонни, твоя взяла, — сказал Вэй Ин, перестав ломать голос под образ Инес. — Но есть ещё один нюанс. Вздохнув, он стянул монашескую робу, а затем и блузку кричащей канареечной расцветки вместе с лифчиком и резиновыми сиськами. Чёрт, ему будет не хватать яркости женской одежды! Под морским ветром голая кожа немедленно покрылась мурашками, и Вэй Ин поёжился. — Я мужчина, — он повернулся к Джонни, чувствуя себя самым большим придурком от сотворения мира. Ну, будь что будет. Если его выкинут за борт, по крайней мере, лишняя одежда не будет мешаться. Может быть, он сумеет доплыть до берега. — И я не очень хорошо плаваю, — предусмотрительно добавил он. Джонни смотрел удивлённо, но гнева в его глазах не было, так что Вэй Ин осторожно выдохнул, не прерывая зрительного контакта, и робко улыбнулся. В уголках медовых глаз собрались весёлые морщинки, взгляд затопила радость, словно солнечный зайчик скользнул на лицо, а потом Джонни тихо рассмеялся, и это было самое прекрасное, что Вэй Ин слышал в жизни. Он смеялся, склонившись к рулю, и забавно морщил нос. “Бичэнь” выросла перед ними, и катер стал сбавлять скорость. — Ты не сердишься, — больше констатировал, чем спросил Вэй Ин. — Не сердишься. Ура! — он вскинул в воздух победный кулак: — Теперь понимаешь, почему мы не можем пожениться? — Нет, — на тонких губах всё ещё играла улыбка. — Джонни, — медленно, как душевнобольному, повторил Вэй Ин, — я же мужчина. — У каждого свои недостатки, — пожал плечами тот. Взгляд скользнул по голой груди: изучающий, жаркий. Щёки запекло, и Вэй Ин ткнулся лицом в обтянутое белым хлопком плечо. Оно пахло сандалом и новой жизнью.