Some like it Asian

Вэй Ин обожал Калифорнийское побережье. Море здесь было сказочной красоты, много рыбок — интересно нырять с маской, и воздух не такой густой, как во Флориде или у берегов какой-нибудь Малайи. Дышится легко. Джо-то только волю дай встать под паруса и — чем дальше, тем лучше. Он бы и до Сиднея доплыл, глазом не моргнув, Вэй Ин лишь посмеивался. В прошлой жизни его муж точно был морским волком! Да он и сейчас был похож, высокий и мощный, в расстёгнутой рубашке и бриджах с подкатанными штанинами, с отросшими волосами и лёгшим на кожу золотистым загаром. Ну, чисто капитан Блад! Джонни привязывал какой-то канат к мачте, а Вэй Ин лежал в шезлонге на палубе, смотрел на него из-под ладони и всё никак не мог насмотреться. Не получалось поверить — вот уже два года — что ему в этой жизни так чертовски повезло: он любил и был любим. Как есть чудо! Он поставил на столик стакан с водой, который держал в руке — ледышки глухо стукнулись друг о друга, — встал и потянулся. — Джо, идёшь с нами плавать? Юэн с самого утра ныл, что хочет поплавать с новым кругом, жестоко было мучить малыша дольше. — Иду. — Сына, идём купаться! — заорал Вэй Ин. — Купаться, купаться! — из каюты выбежал мальчишка лет четырёх, в ярко-жёлтых купальных плавках и с кругом-пончиком. — По лестнице или прыгнешь? — спросил Вэй Ин, подхватывая мелкого на руки. — Пр-р-рыгну! — ни секунды не задумался тот. — Ну, хорошо, — он поставил мальчишку на поручень. — Готов? Отпускаю на три. Раз… два-а-а… два с половиной… — Юэн возбуждённо хихикнул и вцепился в круг, — два на сопельках… два на верёвочке… — Ну, па-а-ап! — Папа плохо считает, он малообразованный… два на жёрдочке… ТРИ! Малыш с оглушительным визгом прыгнул с поручня, и Вэй Ин — отбежав чуть в сторону, чтобы ненароком не ушибить — сиганул следом, красиво войдя в воду рыбкой. Не зря же Джонни учил его плавать! Он столькому успел научить Вэй Ина с того памятного дня, когда они удрали из “Аурелии”, всего и не упомнить… Вэй Ин и Цзян Чэн хотели сразу поднять паруса, но Сичэнь уговорил задержаться ненадолго, мол, копы наведут порядок. В итоге, они просто отошли чуть дальше от берега и затаились на день. То время Вэй Ин до сих пор вспоминал с некоторым смущением: он видел брата только за ужином и завтраком, и выглядел тот неприлично счастливым. Как, впрочем, и Сичэнь. Да и все они. Иногда хотелось повторить, собраться ещё раз вот так, на “Бичэне” с братьями и пойти куда-нибудь, где тепло и безмятежно, и шёпот волн за кормой убаюкивает лучше любого виски. Но как выбрать время? У всех работа, гастроли… Своя жизнь. Сичэнь связался с Даблтеном на утро второго дня, и тот рассказал, что в облаве, устроенной отделением полиции Майами, взяли более тридцати человек, что мафиозный клан Вэней практически весь перестреляли, об этом писали все газеты, и какого-то копа даже наградили. — Друзья, я всё понимаю, но лучше бы вам приехать в участок для дачи показаний, — сказал тогда Даблтен. — Это ваш долг как граждан своей страны. Подумайте, сколько жизней вы спасёте, если поможете упечь бандитов за решётку. И они, конечно, поехали. Надо было, помимо прочего, забрать у Яна инструменты, которые тот непонятно где заныкал. В участке было людно и ужасно накурено. Вэй Ин с Цзян Чэном опознали семерых убитых, в том числе младшего Вэня. Странно и жутко было смотреть на тело человека, который всего день назад вполне мог отправить их на тот свет. Опознание уместилось в полчаса, втрое больше времени ушло на подписание разных бумажек. Закончивший первым Вэй Ин вышел в коридор, где его ждал Джонни. Тот без слов обнял, крепко прижал к себе, и Вэй Ин блаженно вздохнул, потираясь носом о ткань рубашки. Кажется, всё плохое закончилось, и началось что-то невероятно хорошее. Возможно, самое лучшее за всю его жизнь. Они покидали участок, в коридоре плакал ребёнок — громко, надрывно. Маленький мальчик сидел на стуле в приёмной. Он был весь чумазый и утирал личико рукавом, размазывая по запавшим щёчкам кровь, слёзы и сопли. Вся его одежда была в уродливых бурых пятнах, в природе которых не приходилось сомневаться. Сердце Вэй Ина сжалось. Они почти прошли мимо, но малыш вдруг спрыгнул со стула и, подбежав к Джонни, вцепился в его ногу. Он поднял личико и душераздирающе заплакал, глядя в светлые глаза своими тёмно-карими. На обычно бесстрастном лице Джонни мелькнула паника, и Вэй Ин решил, что пора брать дело в свои руки. — Ну-ну, булочка, хватит плакать, — он поднял малыша на руки, легко покачивая. — Тот мгновенно затих, но продолжал горько всхлипывать. — Где твоя мама, а? Мэм! — он остановил пробегавшую мимо девушку в форме. — Вы не знаете, где родители этого малыша? — Да бандитский он, — печально сказала офицер, убрав подсохший кровавый сгусток с тощей щёчки мальчика. — Из этих, как его, — она глянула в блокнот, — Вэней. Родителей его в перестрелке положили, трупы опознали даже. Сейчас коллега моя придёт, будем в детский дом определять. Вэй Ин сник. Малыш сосал палец, вцепившись в его рубашку, и печальным больше не выглядел: тёмные глазки смотрели с интересом. — Покормить бы его, — пробормотал Вэй Ин. Он слишком хорошо помнил, каково это — остаться в детстве одному. Как всё время хочется есть и в тепло. Он никому этого не желал, а в особенности этой булочке, так доверчиво склонившей головку на его плечо. Прибежавшая женщина в форме работника социальной службы забрала у него малыша, и тот немедленно принялся орать и тянуть к Вэй Ину ручки, так что им пришлось поехать в дом малютки всем вместе. — Ты знаешь, я ведь какое-то время жил на улице в детстве, — сказал Вэй Ин, когда они возвращались на яхту. — После того, как погибли родители. — Расскажи, — попросил Джонни, и Вэй Ин рассказал. Они усыновили Юэна через три недели. Точнее, Джонни усыновил. Спасибо дяде Юджину и его связям за сжатые сроки. — Папа, смотри как я умею! — мелкий ушёл под воду, держась ладошками за круг-пончик. — Ва-а-ау, — мокро поаплодировал Вэй Ин. Джонни лежал на воде рядом и щурился на солнце. Они уже поплавали наперегонки (Джонни победил), поныряли на время (Юэн победил) и покувыркались (никто не победил, просто все набрали воды в уши). В довершение, Джо добрые пятнадцать минут подкидывал Юэна с рук, изображая трамплин, и теперь отдыхал. Кипучую энергию сына было не унять. — Давайте играть в мяч! — радостно крикнул Юэн. Вэй Ин тихо застонал и поймал выразительный взгляд мужа. Определённо, никакого мяча. — Знаешь что, булочка, давай-ка вылезать! — Не-е-ет, — немедленно заныл мелкий. — Да-а-а! Нужно отдохнуть. — Я здесь отдохну! Как папа! Он улёгся на воду, подставив солнцу личико и приятно-выпуклый животик. Вэй Ин усмехнулся: за два года малявка отъелся и подрос, превратившись из тощего оборвыша в крепенького мальчишку. Болтливого при том и любознательного сверх меры. Вэй Ина невероятно удивляло, что Джо не раздражали эти бесконечные “почему?” Напротив, тот возился с мелким при любом удобном случае, строил с ним содовые вулканы из пластилина и устраивал на яхте поиски сокровищ. Вэй Ин даже не спрашивал, кто у сына любимый папа: и так было ясно! Не то чтобы он осуждал, впрочем. — Я мезуда, — хихикнул Юэн. — Мезуда… Немезуда! Богиня, карающая чесоткой. Юэн, вылезай, у тебя уже губы синие! — Непр-р-равда. — Правда! Тащи свою жопку на палубу, кому сказал! — Юэн, вылезай, — мягко, но весомо сказал Джонни, и сын, вздохнув, поплыл к лестнице, молотя ногами по поверхности воды. — Но мы же ещё поплаваем сегодня? — жалобно спросил он с верхней ступеньки. — И сегодня, и завтра, и… а-а-а! Что-то утянуло Вэй Ина на дно, он едва успел задержать дыхание. Сверху донёсся весёлый детский смех, а потом перед Вэй Ином возник прекрасный подводный житель и, смеясь золотистыми глазами, утянул его в очень солёный и очень морской поцелуй. *** — Новости читаешь? — Вэй Ин подошёл, обняв мужа со спины, и поцеловал в шею. Юэн наконец-то уснул, и теперь можно было посидеть в салоне вдвоём, что было приятно морально и открывало другие интересные возможности. — Мгм. Почту. — Да? Кто нам пишет? Джонни без слов протянул ему письмо. На конверте была куча разных марок и печатей, внутри — несколько фотографий и листочек с текстом. Вэй Ин довольно улыбнулся. Наконец-то! Давненько эти голубки не писали. Он принялся за фотографии. На открытом воздухе между двух огромных каштанов стояла сцена, а на ней — джаз-бэнд с вокалистом. Трубы, скрипки, струнные — расширенная классика. Вэй Ин с удивлением и радостью узнал за контрабасом Синчэня — какая же у него фамилия? Брат ведь говорил… А, к чёрту! Даблтен он и есть. Лица альтиста было не видно, но его личность угадывалась без труда, учитывая, что на фото был господин бывший распорядитель. Отрастившая волосы Цили была запечатлена с поднятыми в воздух палочками и разметавшимися прядями, будто шаманка. Ей чертовски шло. Вэй Ин до сих пор удивлялся, как славно всё сложилось. Они всё-таки пришли тогда с повинной к мадам, прежде чем покинуть Флориду. Та внимательно выслушала и, когда они закончили свой сбивчивый рассказ, лишь фыркнула: — Дети, да неужели вы думаете, что я про вас с первого дня всё не поняла? — мадам выгнула идеально оформленную бровь. — А вы поняли? — опешил Цзян Чэн. — Ещё бы! Никогда не пытайтесь провести старую китайскую женщину, — она погрозила им мундштуком, — На ваше счастье, я не злопамятная и хотела помочь. — Почему? — выпалил Цзян Чэн. — Как вы поняли? — перебил брата Вэй Ин. — Ты, — она ткнула в него наманикюренным пальчиком, — совершенно не дружишь с цветом. Детка, ни одна женщина не станет сочетать коричневое с жёлтым, это ужасно! А ты, — обернулась она к Цзян Чэну, — ни разу за день макияж не поправлял! У тебя помада могла до подбородка размазаться, а тебе хоть бы хны. А ещё я ведьма, — добавила она, таинственно улыбнувшись. — Это необычный ансамбль, вы ведь помните? — Но почему вы нас не выгнали? — не унимался Цзян Чэн. — Сынок, я не знаю ни одного мужика, который по доброй воле ввязался бы в тот маскарад, который вы тут устроили, — она стряхнула пепел и поправила упавший на глаза локон. — К тому же, я знала, что произошло в Чикаго и кого ищут. Китайская община, знаете ли, живёт теснее, чем кажется. Плюс вы отличные музыканты. — Спасибо, — на своей памяти Вэй Ин не слышал от брата настолько искренней благодарности. — Не благодари, — отмахнулась мадам. — Я всего лишь инструмент в руках богов и стараюсь хорошо выполнять свою работу. Они всё равно поблагодарили её ещё раз и распрощались. — А-Ин, детка, — окликнула мадам, когда он уже почти вышел за дверь. Он обернулся, и она лукаво ему подмигнула: — На свадьбу пригласишь! Она сидела на стуле в чёрном чеонгсаме с взбирающейся по подолу виноградной лозой. Из высокой причёски торчали две шпильки с красными каплями. Тонкие пальцы сжимали длинный костяной мундштук. Мадам выдохнула, и дым окутал тонкую фигурку, придав ей нечто мистическое. — Конечно, — улыбнулся Вэй Ин и вышел за дверь. Тогда он был уверен, что никакой свадьбы не будет. Через полгода они встретились в поместье Ланов в Айдахо на торжество. Мадам в длинном синем платье с роскошной диадемой в волосах смотрелась там едва ли не королевой-матерью. Она пребывала в крайне приподнятом расположении духа, и Вэй Ин долго не мог понять, в чём причина — не может же быть, чтобы она была настолько рада за него! Не так они близки, — пока не заметил, как смотрит на мадам дядя Юджин. — А-Ин, сынок, мы идём танцевать, — царственно приказала она, стоило молодым ненадолго расцепиться. — Конечно, — потерянно ответил Вэй Ин, позволяя утянуть себя на танцпол. За время недолгого вальса дядя Юджин едва не прожёг в нём дыру. Совершенно непоследовательно, ведь за весь вечер старый сноб не предпринял ни единой попытки добиться расположения дамы! — Мэм, я думаю, ничего не выйдет, — с улыбкой шепнул Вэй Ин на ухо бывшему боссу. Мадам глянула снисходительно, мол, какой ты у меня глупенький. — Смотри внимательно, — уронила она, и следующие пару месяцев они вчетвером с замиранием сердца и тотализатором смотрели увлекательнейшее кино под названием “Ухаживания дяди Юджина”. Вэй Ин снимал шляпу: мадам добилась своего! А Сичэнь продул ему сто баксов. Теперь старшая чета Ланов жила в Нью-Йорке, и по стране мадам — нет, тётушка — больше не ездила: темперамент мужа не позволял. — Да и хватит с меня поездов, — отмахивалась она. — Вон, пусть А-Чэнь развлекается. Он же мечтал, и ребята его любят. Так у брата Сичэня появился свой ансамбль. Конечно, не всех музыкантов удалось сохранить: Мэнни и Некий Ричард поженились и осели в Иллинойсе. По праздникам они присылали открытки. Хуанито с Ленни остались во Флориде. Вэй Ин подозревал, что между ними что-то было, но они не разглашали, а затем и вовсе пропали с радаров. Майлз выступал сольно и карьера его шла в гору. Осенью Вэй Ин с Джонни были на его концерте в Сан-Франциско. От старого состава остались Ло Ши и Ло Мэй, Цили, Ян с Даблтеном и Цзян Чэн с Сичэнем. Если подумать, не так уж мало. К тому же, пришла толпа новых музыкантов. У ансамбля Лан Сичэня не было недостатка в кандидатах. Оно и понятно: новое дело всемирно известного флейтиста! От слишком пристального внимания брат регулярно сбегал со своими ребятами в Европу, где было поспокойнее. И эта фотография, с каштанами, тоже была оттуда. Они уехали ещё в начале лета. — Это где? — с улыбкой спросил Вэй Ин. В салоне неярко горели лампы, из приоткрытых окон доносился шум моря. Он прилёг на диван рядом с Джонни, откинул голову ему на плечо и помахал в воздухе фотографией. — Тулон, Франция. — Фестиваль? — Мгм. — Куда дальше? — Читай, — Джонни кивком указал на письмо под фотографиями, зарылся пальцами в волосы Вэй Ина и нежно поцеловал в лоб. — Мне лень, — заныл тот, — скажи так? — Не помню. Кажется, Ницца, Марсель, Барселона, Рим… Западная Европа. — Точно, Рим! Сичэнь же все уши прожужжал. Надеюсь, он не съест всю их пасту и оставит несчастным аборигенам хотя бы пару макаронин, — хохотнул он. Любовь брата Сичэня к пасте могла побороться, пожалуй, только с его любовью к пицце. Просто удивительно, как при таких гастрономических пристрастиях он ухитрялся оставаться стройным! Спасибо, гены предков! — Вряд ли, — хмыкнул Джонни. Его пальцы массировали голову Вэй Ина, мягко надавливали, скребли. Было так приятно, что хотелось урчать. — У тебя в следующем месяце много концертов? Я от всех предложений на лето отказался, хотел побыть с вами. Но может, рванём к ним? Было бы здорово повидаться с ребятами, а тётушка в последнее время любит нянчиться с Юэном. Думаю, недельку удастся выкроить. — Дядя сойдёт с ума, — не без ехидства отозвался Джо. — Не сойдёт! Юэн уже взрослый, и он любит дядюшку. Точнее, дедушку! — В этом-то и проблема. Вэй Ин тихо рассмеялся. Юэн любил всех, но выдержать силу его любви удавалось немногим. Уж больно деятельный был пацан! Вэй Ин с ужасом думал, что однажды мелкий познакомится с Яном, и тогда им всем каюк. Он достал следующее фото. На нём Цзян Чэн театрально припадал на колено у каменного мужика, указывающего пальцем на море. Позади брата колосились мачты яхт. Фотка была смешная. Надо завтра показать Юэну, пусть увидит, какой балбес его дядюшка. Ещё на двух снимках был брат Сичэнь: на первой он что-то говорил внимательно слушающему ансамблю, а на второй ел пасту, глядя на фотографа весело и влюблённо, так что в авторстве кадра не приходилось сомневаться. Ещё одна карточка изображала Даблтена и Яна, первый отвернулся от камеры, смущенно улыбаясь, а второй обнимал его сзади за шею и хохотал. Вэй Ин так и слышал, как альтист выдал неприличную шутку, а господин бывший распорядитель пусть и хочет рассмеяться, да манеры не позволяют. Как всё это было знакомо! Вэй Ин улыбнулся и достал следующее фото. На нём двое сидели за столиком, подняв бокалы для тоста. Зал ресторанчика был оформлен в восточном стиле, над гостями нависал полог из ярко-синей переливчатой ткани с кисточками и вышитыми цветами. На столе стояла искусно расписанная посуда грубой лепки и фонарик из цветного стекла. Цзян Чэн и Сичэнь улыбались, не глядя в кадр, и от этого складывалось ощущение, что Вэй Ин подглядывает за чужой счастливой жизнью, будто надеясь урвать кусочек. Но двое на фото вполне очевидно видели только друг друга, и Вэй Ин порадовался, что его подглядывания никто не заметит. Отложив фото, он развернул письмо. В нём не было ничего необычного, и на радость в этот раз была очередь брата Сичэня писать — не строчки, а загляденье. Каракули Цзян Чэна им приходилось дешифровать вдвоём. Это было обычное письмо: как сами, мы здоровы, гастроли хорошо, привет малышу, но Вэй Ин всё равно радовался как ребёнок. Ведь эта бумажка лишний раз подтверждала: у них с Цзян Чэном теперь всё хорошо. Даже больше, чем хорошо. Идеально! — Так что думаешь? — обратился он к мужу. — Съездим? — Попробуем, — Джонни снова поцеловал его в лоб, и Вэй Ин прикрыл глаза. Мягкие касания и шум моря убаюкивали, и он уплывал. Кто-то тихонько вынул бумаги у него из рук и укрыл пледом, целуя в губы. “Я люблю тебя”, — не то сказал, не то подумал Вэй Ин. — И я тебя, — ответил тихий, самый лучший на свете голос. *** Францию накрыло аномальной жарой словно душным покрывалом. Они едва не валились в обморок на дневных концертах и галлонами глушили минералку со льдом. — Всё равно лучше, чем во Флориде! — упорно твердил Ян, выливая на себя воду бутылками и смущая проходящих мимо француженок мокрой рубашкой на рельефных мышцах груди. Даблтен хмурился и натягивал на него соломенную шляпу. — Не вздумай снимать! Но даже душная и палящая, это была Франция! С её каштанами и кипарисами, лазурным берегом, горами, укутанными в гипюр облаков, лучшим в мире сыром и божественным сидром за пять франков. Губы Сичэня здесь всё время пахли яблоками, и Цзян Чэн жмурился от восторга. Ночью жара отступала, и можно было вздохнуть свободно, без надрыва отыграть концерт на площади в тени столетних деревьев, поужинать у воды, где указывает путь судам Гений Навигации*, а потом подняться в номер с видом на порт и остаться вдвоём. Нынешний вечер был особенный: не так давно у Сичэня возникла идея, и сегодня пришло время ее реализовать. Вообще, идеи его Цзян Чэну, как правило, нравились: они делали их постельную жизнь ярче. Его избранник вообще оказался парнем с фантазией, но Цзян Чэн поначалу переживал, что тот лишь пытается таким образом удержать его рядом. — Ты же понимаешь, что я никуда от тебя не денусь, даже если мы будем до конца жизни трахаться в миссионерской? — спросил он однажды. — Понимаю, — виновато улыбнулся Сичэнь, — но не осознаю, прости. Очень сложно так сразу изжить в себе застарелые страхи… — Поэтому ты предлагаешь все эти вещи? Думаешь, меня это заинтересует и удержит? — попытался возмутиться Цзян Чэн, но получилось не очень убедительно. — Так тебя ведь заинтересовало, — ответил Сичэнь, глядя из-под ресниц. Отпираться было глупо. Ну, а кого бы не заинтересовала игра с воском? Цзян Чэна до сих пор пробирала сладкая дрожь от воспоминаний о том, как стонал его прекрасный вокалист, когда тяжёлые горячие капли падали на соски. — Да, но больше всего меня интересуешь ты. Просто ты, безо всяких изощрений, — ответил он, глядя в тёмные глаза. — Спасибо, — улыбнулся Сичэнь, — я ценю, — он поцеловал Цзян Чэна в щёку, жарко выдохнул в ухо и нашептал новую идею, от которой немедленно бросило в дрожь. Нет, определённо, с этим нужно было что-то делать! Вот только он не хотел. Поэтому, когда Сичэнь перед генеральным прогоном озвучил очередное желание, зажав Цзян Чэна за сценой, тот уже знал, чем дело кончится. Но был намерен стоять до последнего. — Нет, и точка, — ответил он, нахмурившись и надеясь, что румянец не выдает с головой. — Но почему? — мягко спросил Сичэнь, погладив по щеке. — Потому что я — мужчина. — Я в этом не сомневаюсь, — мгновенно посерьёзнел его искуситель. — Вот и хорошо, давай закроем тему. Вырвавшись из жарких объятий, Цзян Чэн сбежал на сцену. Тему они закрыли, но легче не стало, потому что Сичэнь ходил печальный. Он не ругался, не уговаривал и не спорил, не пытался докопаться до причин. Он просто не смеялся, улыбался грустно и в постели не проявлял и половины своего обычного огня. — Ты — шантажист! — взорвался в конце концов Цзян Чэн. — Но я же ничего не делаю, — улыбнулся Сичэнь, и его актёрскому мастерству можно было только позавидовать. — Ты меня наказываешь! — Чем? — Своей грустью! — Ты говоришь какую-то ерунду, — улыбка на светлом лице стала ещё мягче. — Ведёшь себя как оскорблённая девица, и всё ради того, чтобы я напялил эту хрень! — Мне просто жаль! — развёл руками Сичэнь. — Я живой человек, иногда я сожалею о чём-то. Извини, но иначе никак. Я не могу перестать испытывать эмоции просто потому, что тебе они не нравятся. Ты не хочешь переодеваться, хорошо, я уважаю твоё решение. Но и ты, будь добр, уважь моё решение погрустить по этому поводу. — Я чувствую, что где-то наёбка, но не могу понять, где, — сдался Цзян Чэн, и Сичэнь рассмеялся, впервые за последние пару дней по-настоящему весело. Он подошёл ближе и чмокнул Цзян Чэна в губы, закинув руки ему на плечи. — Не переживай. Ты не обязан выполнять все мои прихоти, забудь. Просто, — он стянул с Цзян Чэна бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, — я люблю твои ноги. У тебя чертовски красивые ноги, такие длинные, стройные, — шёпот втекал в уши как наговор, и мысли начинали путаться, — Я люблю седлать их, люблю закидывать на плечи, гладить, ласкать… Мне просто хотелось уделить твоим ногам внимание. Но если не хочешь, я не стану. Сичэнь беспечно улыбнулся и отстранился. Они собирались пойти поужинать, но Цзян Чэн теперь совершенно не был уверен, что сможет сидеть ровно. Ширинка давила на напрягшийся член, вкрадчивый голос эхом звучал в голове. Что он там говорил про внимание? Даже если Цзян Чэну не нравились идеи Сичэня, выбросить их из головы пока не получилось ни разу. Именно поэтому он сейчас стоял в ванной их тулонского номера, теребя в руках тонкие чулки с широкой кружевной резинкой. Пояс уже был на нём, а вот чулки… Те, которые он носил когда-то в образе Челси, были намного толще, эти же — воздушные, невесомые, — страшно было надевать. Казалось, коснись — и поползёт стрелка. Но ради дела он даже побрил ноги! Глупо сдаваться на полпути. — У тебя всё хорошо? — донёсся из-за двери встревоженный голос Сичэня. — Ты там уже больше получаса. — Да. У меня… У меня для тебя сюрприз. В комнате воцарилась тишина. — Сядь в кресло и сиди! — Хорошо, — в голосе Сичэня звучала улыбка. Догадался, подлец. Вьёт из Цзян Чэна верёвки и не стесняется нисколько! Почему-то от этой мысли внутри потеплело. Он быстро сунул ноги в чулки — это оказалось легче, чем он думал — и закрепил тесёмки пояса. — Закрой глаза! — Если я закрою глаза, в чём тогда смысл? — подразнили из-за двери. — Ни в чём! Может, мне не выходить вообще? — Хорошо-хорошо. Закрыл, сижу. Надеюсь, ты не сбежишь от меня, прихватив всё самое ценное, — это прозвучало шуткой, глупым ехидством, но Цзян Чэн всё равно испытал укол гнева. Пока он жив, он будет делать всё, чтобы Сичэнь был счастлив, чтобы забыл всю прошлую боль. Если ради этого нужно надеть блядские чулки, он это сделает! — Мне пришлось бы в первую очередь вынести тебя, — ответил он и зашёл в комнату. — А учитывая, сколько ты за последнее время уничтожил пасты, это будет непросто. — Намекаешь, что я толстый? — шире улыбнулся Сичэнь, не открывая глаз. — Намекаю, что проще здесь остаться. И полезнее. Сичэнь сидел в кресле, положив руки на подлокотники. На столике рядом стоял стакан на высокой ножке с пузырящейся янтарной жидкостью. В комнате терпко пахло яблоками. На Сичэне всё ещё была концертная рубашка, распущенная бабочка, лежащая на плечах, и чёрные строгие брюки. Он был оглушающе прекрасен с ничем не прихваченными волосами, отросшими почти до груди, и мягкой улыбкой на губах. От этого зрелища, как и в первый раз, свербило в груди и тяжелело в паху. Надо же, они вместе уже два года, а привыкания так и не наступило. Цзян Чэн опёрся о косяк. Подумал, что выглядит глупо и встал, уперев руки в бока. Подумал, что он будет чертовски нелепо смотреться стоя в чулках в позе борца. Опустил руки по швам. Да чёрт побери, он же не на плацу! Выругался шёпотом. Вот и как встать-то?! — Ты так яростно сопишь, что мне страшно, — со смехом заметил Сичэнь. — Да иди ты, — буркнул Цзян Чэн. — Ни-ку-да я от тебя не уйду, — улыбка на любимом лице вряд ли могла стать шире, и она как будто передалась Цзян Чэну воздушно-капельным путём. Он сложил руки на груди, любуясь. Сичэнь был такой красивый сейчас — весёлый и расслабленный, игривый, замерший в ожидании чуда. — Можно открыть? — шёпотом спросил он. — Открывай, — выпалил Цзян Чэн, не давая себе шанса передумать. Тёмные глаза распахнулись, нашли Цзян Чэна и немедленно вспыхнули жаром, словно кто-то плеснул на угли бензина. Улыбка медленно угасла, уступая место тихому восторгу. — О, мой бог… — прошептал Сичэнь, глядя завороженно, как на восьмое чудо света. Он протянул руку, и Цзян Чэн шагнул навстречу под действием невидимой тяги. Невозможно было отказать Сичэню, когда он так смотрел. Он подошёл ближе, и руки Сичэня немедленно легли на бёдра, спустились ниже, скользнули в промежность. Горячие губы прижались к коже у края резинки на бедре. Цзян Чэн закрыл глаза, чтобы хоть немного сбить градус возбуждения. Невозможно же! Почему он до сих пор реагирует так остро?! Ему же не пятнадцать лет! Сичэнь огладил ноги поверх капрона широко, жадно. — Ты такой красивый, — горячее дыхание обожгло сквозь мелкую сетку. — Такой красивый, с ума по тебе схожу. Ладони легли на задницу, погладили, требовательно сжали, и Цзян Чэн застонал. Он любил, когда Сичэнь становился таким: требовательным, немного жёстким. Его нежному солнышку это было обычно не свойственно, но иногда находило. Каждый раз как праздник! — Сядь на постель, — попросил Сичэнь, отстранившись и откинувшись на спинку. Цзян Чэн, негодуя, отошёл назад и сел поверх покрывала в нежный прованский цветочек. Всё же так хорошо шло, что случилось? — Подрочи себе. Ах, вот оно что! У него сегодня соло, понятно. Член прижимался к животу поверх кружевного пояса. Ухмыльнувшись, Цзян Чэн развёл ноги шире, дотянулся до баночки на прикроватном столике и, смазав пальцы, сжал свой член. Размазал по всей длине скользкий крем, оттянул кожицу с головки, спустился к яйцам и, откинувшись назад, потянул за них. — Так? — Да-а-а, — довольно протянул Сичэнь, глядя из-под ресниц. Решив импровизировать, Цзян Чэн выпустил член, погладил себя по животу и, добравшись ладонью до груди, ущипнул за сосок. Сичэнь облизал губы, улыбнулся пьяно, уши его алели как габаритные огни: — Я знал, что ты втянешься… Погладь себя ещё. Цзян Чэн вернул ладонь на член, лаская почти грубо, обвёл головку, сжал. Дыхание сбивалось, сердце стучало всё чаще, он прикрыл глаза. — Нет, — прозвучало резкое, — смотри на меня! Пожалуйста… Он открыл глаза, с трудом фокусируя на Сичэне взгляд. Тот глубоко вдохнул и встал с кресла. Морской ветерок теребил лёгкие занавески за его спиной. Сичэнь подошёл к кровати и опустился на колени у ног Цзян Чэна. Голые бёдра обожгло прикосновением, щёлкнула застёжка на подвязке. — Ты прекрасен, — выдохнул Сичэнь и поцеловал его колено. Уверенные руки приподняли ногу Цзян Чэна, опуская ступню на обтянутое чёрной тканью бедро. Сичэнь осыпал его ногу поцелуями поверх капрона, а затем подцепил зубами резинку чулка и потянул вниз. Цзян Чэн откинул голову назад, пытаясь продышаться: смотреть на это не было никаких сил. Чулок соскользнул с пальцев и ими немедленно занялись нежные губы. Затем пришла очередь второго чулка… К тому времени, как на нём остался один лишь пояс, Цзян Чэн готов был кончить от дуновения ветра. Сичэнь, тяжело дыша, поднял на него горячечный взгляд. — Трахни меня в рот. Глубоко, так, чтобы дышать сложно было. В его словах слышался тревожный надлом. — Мне кажется, тебе надо выпить, — тихо предложил Цзян Чэн. — Именно, — в улыбке Сичэня мелькнула незнакомая хищность. — Поэтому я хочу, чтобы ты кончил мне в горло, — он прижал ладонь к кадыку, закрыв родинку, которая стабильно лишала Цзян Чэна возможности здраво мыслить, — вот сюда. Чтобы все мысли выбило. Цзян Чэн склонился, забрав его лицо в ладони: — Ты не будешь наказывать себя мной непонятно за что, так ведь? — Нет, — пьяно улыбнулся Сичэнь. — Я себя тобою награждаю. А теперь трахни меня, — он придвинулся ближе и горячо выдохнул на головку. — Тогда начинай, — хрипло ответил Цзян Чэн, и его затянуло в жаркий рот. Удовольствие было острым как жгучий перец: движения ловкого языка, короткие стоны, сладкие спазмы. Ветерок из окна немного остужал, но не спасал, и Цзян Чэн горел всё ярче, сжав в горсти шёлковые волосы и как безумный вбиваясь в расслабленное горло. Сичэнь, закрыв глаза, сжимал себя через штаны. Румянец заливал его лицо, слюна капала с подбородка, в ресницах запутались слезинки. Никогда в жизни Цзян Чэн не видел никого прекраснее. Он смотрел, как член исчезает меж алых губ, слушал влажные чмокающие звуки и терял контроль, всё резче подаваясь бёдрами вперёд. Сичэнь вдруг замер на полудвижении, и вокруг члена завибрировал звук. От уголка губ потянулась тонкая струйка семени, когда Цзян Чэн сорвался и кончил, задыхаясь от восторга и любви. *** Он стоял у окна и курил в затылок Гению Навигации. На Тулон упали лавандовые сумерки, пахло морем и хорошим табаком. Сичэнь развалился звездой на кровати, голый и расслабленный после душа и недавнего оргазма. — Подашь бокал? — тихо попросил он. — Сейчас, — Цзян Чэн докурил и затушил окурок. На тонком стекле собрались капельки конденсата. Он вдохнул запах пьяных яблок, сделал глоток и улыбнулся, передавая бокал. — Там есть второй, — упрёк, но мягкий, ненастоящий. — Хочу из твоего. Цзян Чэн присел на кровать, и его игриво толкнули ногой в грудь, прижав большим пальцем сосок. Он перехватил тонкую лодыжку и благоговейно прижался губами к косточке. — Завтра отдыхаем? — Да. — Хочешь куда-нибудь поехать? — Нет. Хочу остаться здесь, с тобой. Может быть, спуститься на обед в пиццерию на первом этаже, а то и вовсе заказать в номер. Подтянувшись выше, Цзян Чэн навис над ним на вытянутых руках. — Однажды ты перестанешь проходить в двери, — подразнил он и попытался цапнуть кончик смешливо сморщенного носа, но тот ловко увернулся. — Прекрасно! Тогда ты не сможешь меня обогнуть и тебе придётся остаться вместе со мной в комнате навсегда. — Я и так останусь с тобой навсегда, — Цзян Чэн погладил его по щеке, и поймал ладонью горячий выдох, прежде чем к ней прижались губы. Сичэнь обхватил его ногами за талию, прижимая ближе. — Опять? — больше для вида удивился Цзян Чэн. — Не опять, а снова! Я так устал за время подготовки к этому фестивалю, сил нет. Ты — мой антистресс. — Я и сидр. — Вот именно! Ты и сидр. Заметь, не шлюхи, не водка и даже не виски. Мне кажется, это прогресс. — Ай, спасибо! Особенно насчёт шлюх. — Никаких шлюх, сэр! — отдал честь Сичэнь. Учитывая, что в этот момент он лежал под Цзян Чэном голый, смотрелось довольно нелепо, и сдержать смех не вышло. Улыбка на лице напротив сияла с силой тысячи огней. — Только ты, — Сичэнь искушающе потёрся напрягшимся членом о его промежность. — Хочу взять тебя, — выдохнул Цзян Чэн в горячее ухо. — Что, опять? — дразнится, подлец. — Не опять. Всегда. Сичэнь счастливо рассмеялся, но к сожалению, пришлось прервать его смех поцелуем. Потом он подавался на пальцы, раскрытый, но всё равно тугой, и рвано стонал, шире разводя ноги. Он принимал, сладко выгибаясь на постели, закусывая губы и обнимая своими бесконечными ногами. Он вскинулся вдруг, толкнул в грудь и оседлал бёдра, задавая свой темп. А Цзян Чэн смотрел и понимал, что никогда никакими словами не сможет выразить всё то, что чувствует сейчас. Его Солнышко был слишком прекрасен для любых слов. Оставалось только крепче сжимать пальцы на светлых бёдрах, ловить губами длинные пряди на пике наслаждения и шептать в полубреду то, что не получалось держать в себе. Сичэнь лежал на нём сверху, измотанный и расслабленный, и Цзян Чэн бездумно водил пальцами по покрытой испариной спине. Было хорошо и лениво. Остаточное свечение оргазма несколько портила лишь подсыхающая между ними сперма. — Надо бы в душ, — тихо сказал Цзян Чэн сам не зная зачем: вставать он не собирался. — Потом. Давай ещё немного полежим, — озвучил очевидное Сичэнь, и за это никак нельзя было не поцеловать его в макушку. — Мне так хорошо с тобой, — снова подал голос его прекрасный вокалист. — Как же я рад, что побежал за тобой тогда! Никогда ни за кем не бегал, а за тобой побежал. — Почему? — Потому что видел, что ты не хочешь, чтобы тебя догоняли. — Ну ты вредный! — Нет, — хмыкнул Сичэнь, — вредный — ты, а я просто люблю тебя, — он нежно поцеловал Цзян Чэна в грудь. — Ты ведь ушёл бы. Я видел, ты ушёл бы навсегда. Я не мог этого допустить. — Я наврал тебе, мне было так стыдно, — повинился Цзян Чэн приглаживая шёлковые волосы. — Это правильно. — Ну, эй! А как же, “пустяки, я всё равно люблю тебя”? — Конечно, пустяки, — поднял голову Сичэнь. — Всё же хорошо закончилось. Но врать правда недостойно, и я рад, что тебе было стыдно: это значит, у тебя всё в порядке с понятием нормы. И я ведь только что сказал, что люблю тебя. — И я тебя. Тебя, твои мечты и даже твои безумные идеи! Сичэнь просиял и лукаво улыбнулся. — К слову, я тут подумал, будет чертовски горячо, если… Цзян Чэн не дал ему договорить: притянул ближе и заткнул поцелуем, зарывшись пальцами в тёплые локоны. Какие бы идеи ни посетили Сичэня, он был готов реализовать их все. Не без боя, конечно! Но какое это имеет значение, если каждый раз так приятно проигрывать?

КОНЕ ФИЛЬМАЦ! В ролях: Иан, Инес, Вэй Ин — Вэй Ин Чейн, Челси, Цзян Чэн — Цзян Чэн Солнышко, Сичэнь Лан — Лань Сичэнь Джон Лан Третий — Лань Чжань Мистер Даблтен — Даочжан Сяо Синчэнь Сюэ Ян — Сюэ Ян :D Цили, Сесилия — А-Цин Ленни — Даочжан Сун Лань Мадам Баошань — Баошань саньжэнь Мэнни — Ло Цинъян (Мянь-Мянь) Некий Ричард — г-н Ло, муж Мянь-Мянь Майлз — Не Минцзюэ Хуанито — Не Хуайсан Юджин Лан — Лань Цижэнь Юэн — Лань Юань Линдзи, Линцзяо — Ван Линцзяо Младший Вэнь — Вэнь Чао Мафиози с рукой — Вэнь Чжулю