***
— Гун Лин, немедленно прикажи отправить служанку к Её Величеству с просьбой принять меня немедленно и приготовь чай, пока ждем ответа! С этими словами растрепанная и взбудораженная Хао Юн залетела в свои покои, не сразу замечая там незнакомую девицу. Гун Лин в покоях не было. — Ты кто? Недовольная отсутствием подруги, спросила королева, вперив удивлённый взгляд в поклонившуюся слугу, на что получила краткий услужливый ответ: — Дог Ми, Ваше Величество. Старшей служанке нездоровится, она прислала меня. Позволите мне идти выполнять ваши приказы? — Стоять! Фыркнула королева, с недоверием рассматривая новоприбывшую. Что уж говорить, такое у нее сегодня было настроение, напряжённое. — Гун Лин заболела? С чего это, еще утром бодрая была? Ты точно ничего не знаешь? Произнесла Хао Юн, недовольно сузив глаза. Ей неожиданно пришло в голову, что болезнь Гун Лин — дело рук завистливых служанок, не зря же подруга боялась засыпать с ними в одной комнате. Дог Ми испуганно опустила глаза, быстро-быстро мотая головой: — Я ничего не знаю, Ваше Величество. Старшая служанка в своей комнате была, когда я к ней заходила, она даже на порог меня не пустила, просто приказала подменить ее, клянусь! Хао Юн поджала губы, отмахиваясь. — Иди давай. Фыркнула она и, проследив, как девушка, радостная и довольная быстрому освобождению, вылетела из покоев, сама направилась в соседнюю комнату.***
Хао Юн открыла деревянную дверь без стука, просто посчитала это неважным, да и просто глупым, и уверенно зашла в небольшие по ее меркам покои, освещенные только солнечными лучами, пробивавшимися из маленького узенького окошка. Королева нахмурилась, нет, она, конечно, не думала, что комната такая же большая, как её, но все же ожидала чего-то более светлого хотя бы. Гун Лин лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и сдавленно всхлипывала, видно, закусывая край одеяла, чтобы ее плач не был так слышен, она не слышала, как дверь открылась, оттого что была слишком увлечена собственными переживаниями, истерикой, что никак не стихала, хоть длилась уже больше часа. Последний раз она плакала так сильно, когда потеряла родителей, но там была не адская, разрывающая на части боль, как сейчас, а некая грусть, чувство жалости и обреченности. Хао Юн нахмурилась, убеждаясь в том, что ей нагло соврали, а затем, поджав губы, приблизилась, неслышно ступая по не скрипнувшим половицам, а затем медленно опускаясь на край ложа рядом с трясущейся девушкой. Служанка вздрогнула, почувствовав, как постель чуть прогнулась, и испуганно замерла, не понимая, кто именно пришел по ее душу без приглашения. Гун Лин повернула голову не сразу, какое-то время пребывая в настоящем оцепенении, затем, напоследок всхлипнув, посмотрела на свою гостью опухшими глазами. Красное лицо от стыда покраснело еще сильнее, когда девушка поняла, кто перед ней. — Ваше Величество? Спросила она, шмыгнув розовым носом, а через секунду резко села на кровати, судорожно принявшись вытирать слезы. Нахмуренное выражение, с каким королева зашла в комнату, давно сменилось озадаченным и обеспокоенным. Черные глаза внимательно исследовали пунцовое от безмолвного стыда лицо. — Что случилось? Коротко вопросом на вопрос ответила королева, еще сильнее смущая напуганную девушку. Гун Лин напряглась, на глаза вновь навернулись слезы, нижняя губы задрожала. Она безумно хотела поделиться с добродетельницей своей ситуацией, просто выговориться, даже не надеясь на помощь, но прекрасно понимала: Хао Юн о произошедшем знать никак не нужно, да и она сама виновата, нужно было молчать. — Ничего. Выдала она, вновь начиная реветь, и уже хотела отвернуться, как была поймана за руку напуганной состоянием подруги королевой. — Гун Лин, расскажи мне. Ласково, по-матерински нежно, попросила Хао Юн, осторожно касаясь ладонью мокрой щеки и, сочувственно улыбнулась, заглядывая в глаза. — Что бы там ни было, я не осужу и не накажу тебя. Гун Лин затряслась сильнее, напуганная и смущенная такой заботой. Девушка опустила глаза, хватаясь руками за королевскую юбку и крепко её сжимая. — Я не могу сказать. Виновато, можно даже сказать, убито прошептала служанка под неодобрительным взглядом Хао Юн. Королева плотно сжала губы, недовольная, что на её вопросы не отвечают, а затем, помедлив мгновение, порывисто сжала подругу в объятиях ровно так же, как делал это когда-то Тал Тал. — Почему это, милая? Почему ты не можешь сказать? Я же помочь тебе хочу, а как же я могу это сделать, не зная ситуации? Гун Лин всхлипнула, в крепких объятиях девушка почувствовала себя спокойно и уютно, как дома в те времена, когда она была ребенком, прятавшимся за юбкой хмурой матери при любой опасности. Беды будто отступили на задний план, горе поблекло, оставив после себя лишь пустоту, все внимание сконцентрировалось на нежном запахе персиков и на ласковой нежности поглаживающих ее рук. — Вы будете считать меня грязной, падшей. Хао Юн фыркнула. — Я буду считать тебя глупой, если ты продолжишь так себя вести, Гун Лин. Что это еще за эпитеты? Воскликнула она, отстраняясь и оставляя Гун Лин испуганно подёргивать плечами и по-детски озираться, потеряв спасительное тепло. В голосе начинало нарастать раздражение, Хао Юн злилась. — С чего бы это мне считать тебя грязной? Что такого ты вбила в свою голову? Гун Лин, неужели ты не понимаешь, что мало, что может изменить мое о тебе мнение? — Я… От почти обвинительного тона Гун Лин заревела еще сильнее, что заставило Хао Юн сжать губы. Они теряли время, ей уже нужно было идти к императрице, той, вероятно, доложили, а она еще сидела в этих покоях и пыталась добиться непонятно чего. — Ладно. Выдохнула Хао Юн через минуту, смотря на служанку, уже успевшую свернуться калачиком на постели и спрятать голову под подушку. — Не хочешь говорить — не надо, дело твое. Нотки в голосе были уж слишком обвинительные, поэтому, пытаясь сгладить ситуацию, королева добавила, вставая с постели и отряхивая платье от невидимой грязи: — Только не давай этой боли съедать тебя изнутри, Гун Лин. По себе знаю, хуже будет. Я прикажу принести тебе чай через час, надеюсь, к этому времени ты будешь в лучшем состоянии.***
Хао Юн бодро шла по дворцовым дорожкам, чуть щурясь от яркого солнца и каждую секунду поправляя и без того идеальную прическу. Волновалась ли она? Да, безумно, девушка не могла понять, что она делает, и зачем она это делает, а скорее, выполняла действия автоматически, как-то не слишком задумываясь. Другого объяснения, почему в голове не было ни мысли о Тал Тале, который так больно ранил ее утром, у королевы не было. — Ваше Величество! Услышала девушка окрик, тут же замирая на месте. Несколько следовавших за ней служанок тоже остановились, но сейчас они привлекали внимание Хао Юн в последнюю очередь и выполняли роль подвижной мебели, поэтому не станем останавливаться на них. Хао Юн повернула голову, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Тан Киши. Он шел, будто излучая угрозу, смотрел зло и пристально, и этим в первые секунды, признаться, королеву неслабо напугал, но раздражение и природное упрямство, появившиеся чуть позже, заставили девушку поднять голову. Ну и что, что генерал идет к ней с явной целью? Что он ей сделает, если она откажется молчать? Что? Она королева, за ней стоят ее люди, ее остров, пусть только посмеет тронуть! На губах расплылась холодная улыбка, которая, наверное, была некой защитой от идущего к ней мужчины, Хао Юн будто пыталась показать ему, что не стоит даже пытаться угрожать ей, и себе, что не нужно Тан Киши бояться. — Генерал. Так вежливо, будто они довольно тепло общаются, будто она не идет сдавать Тан Киши императрице, зная, что с ним может сделать Эль-Тэмур за столь серьезное преступление. Ну, Хао Юн главное, чтобы генерал выжил, чтобы тень его позора не пала на Танашири, а остальное неважно. Канцлер-то, если узнает от дочери правду, сына не убьет, максимум накажет и отобьет всякое желание повторять ошибку, чего королева и хотела, потому что считала подобную связь омерзительной. Подумать только, наложница, и с чужим генералом! Не стыдно за спиной императора интрижки крутить? — Я хочу с вами поговорить. Он будто требует, приказывает, этим выводя и без того крайне нервную Хао Юн из себя. Тан Киши уже хочет развернуться, видимо, считая, что королева пойдет за ним подальше от слуг, но та и не думает подчиняться, сообщая с совершенно невинной, немного виноватой улыбкой: — О, простите, у меня нет времени, очень спешу, хочу рассказать Её Величеству новость. В глазах собеседника загорается пламя ненависти и злобы, ему точно не хочется, чтобы сестра узнала о том, что случилось в заброшенном павильоне, ведь она точно побежит к отцу, при всей любви к старшему брату не решившись утаить от родителя нечто столь важное и опасное для всего клана. — Я вам очень не советую. Тихо шипит генерал, делая шаг вперед, и Хао Юн лишь огромным усилием воли, питаемой праведным гневом, остается стоять неподвижно, сжимая губы в тонкую полоску. — И почему же? Притворно удивляется она, стараясь смотреть прямо и холодно. — Не стоит наживать себе новых врагов, это может плохо кончиться. Ядовитое шипение, он явно ей угрожает. Королева в ярости вскидывает голову, наверное, пытаясь хоть как-то компенсировать разницу в росте и не смотреть на мужчину снизу вверх. — Угрожаете, господин? Таким же тоном, будто подражая манере разъяренного собеседника, отвечает девушка, сощурив глаза, а затем холодно спрашивает: — И что же вы мне можете сделать, скажите? Что может сделать жалкий генерал законной королеве? — Ты! Тан Киши, не в силах совладать с гневом, замахивается, планируя отвесить девушки пощечину невиданной силы, чтобы она закричала, упала, замолчала, проглотив от страха и боли собственный язык, но он не может её ударить, ладонь замирает в воздухе, подчиняясь голосу разума. Хао Юн смотрит на него, чуть прищурившись, она даже не дёргается, когда генерал поднимает руку, страх будто исчез, чувства притупились. Он не посмеет её ударить среди бела дня на глазах у слуг. — Ничего. Тихим надменным шепотом отвечает девушка и добавляет, пользуясь молчанием противника: — И, если вы еще хоть раз позволите себе подобную дерзость, посмеете поднять на меня руку, о том, что я видела, станет известно всем. И, уж поверьте, я смогу убедить императора. Подумать только, ведь когда-то она боялась этого человека, когда-то, всего месяц назад, тряслась осиновым листом, прижатая к перилам деревянного моста. Хао Юн развернулась и, не оборачиваясь пошла вперед, не размышляя о том, что её спокойствие в этом разговоре — заслуга Тал Тала, ведь именно он уменьшил ее страх.***
— Ваше Величество! Хао Юн буквально залетает в покои императрицы, быстро склоняясь в совсем уж неуместном сейчас поклоне. Она совсем близко к цели, и она знает, что будет говорить первой женщине Юань. Танашири, сидящая в кресле, хмурится, визит для нее — полная неожиданность, девушка не понимает, что именно произошло, и отчего королева так спешила к ней. — Хао Юн. Вежливо, чуть приподнимая уголки губ, произносит императрица, изображая из себя добрую хозяйку, а затем приглашающе указывает на место у стола, напротив, куда Хао Юн поспешно опускается, неловко комкая юбку и в один момент забывая все заготовленные фразы. Ей нужно успокоиться, нельзя решать дела в таком состоянии. Девушка тянется к уже наполненной чашке, не ожидая дозволения. Жидкость слишком горячая, а вкус, по мнению королевы, просто дрянной, но это помогает прийти в чувство. Танашири смотрит на все с неким удивлением, сердце постепенно начинает ускорять свой темп, ведь только полный идиот не поймет, что разговор и повод очень серьезные. Императрица взмахивает ладонью, даже не смотря на тут же исчезающую прислугу, все её внимание сосредоточено на гостье. Хао Юн поджимает губы, с большим трудом принимая беспечный и спокойный вид, а затем медленно начинает: — Ваше Величество, прошу простить мне мой неожиданный визит и мою дерзость, если бы повод не был столь серьезным, я бы вас не побеспокоила. Вежливость дается девушке тяжело, тайна грязью отравляет ее душу, просится на свободу, но пока нельзя, нельзя прям с порога заявлять о подобном, ведь как это будет звучать: «Здравствуйте, Ваше Величество, а вы знаете, что я застала вашего брата с императорской наложницей? Они, кстати, были обнаженные!»?! Так?! А ее чайником по голове не огреют от неожиданности? — Все в порядке, Хао Юн, я всегда рада вас видеть. Надеюсь, не случилось ничего страшного? Чуть напряженно улыбается Танашири, стараясь казаться спокойной, такой, как полагается при ее статусе. Неожиданно ее голову пронзает догадка, девушка бледнеет, протягивая руку к Хао Юн, и судорожно сжимает ее ладонь. — Или что-то с Талахаем? Брат чем-то вас обидел, повел себя слишком дерзко? Императрица уже начинает думать, что придется говорить, чтобы исправить ситуацию, пытается понять, что именно натворил генерал, и как именно следует его выгораживать, но Хао Юн хмурится, сглатывает и мягко убирает руку, потирая ладонью горло. Что и говорить, чувствует она себя некомфортно. Танашири бледнеет еще сильнее. — Нет, Ваше Величество, дело не в этом. Тихо отвечает она, заставляя собеседницу напрячься еще сильнее, теряясь в догадках. — Дело в том… Хао Юн мнется, сглатывает, опускает и поднимает глаза, будто готовится перед прыжком в холодную воду, а затем, решившись и не давая себе передумать, начинает судорожно излагать, заламывая руки: — Дело в том, что сегодня днем в заброшенном павильоне я наткнулась на господина Тан Киши. Он… Он был с императорской наложницей, Ваше Величество. Танашири замирает, чувствуя внезапно накрывший её холод, взгляд от шока стекленеет, девушка, прекрасно зная нрав и наклонности брата, уже понимает, чем он мог заниматься наедине с девушкой в старой части дворца. — Хао Юн… Начинает было она, не успевает продолжить (хотя, будем честны, императрица и не знала, что будет говорить, имя вырвалось само собой), ее перебивает не менее напуганная королева: — Я не знаю, что они делали, но они оба были неодеты, та девушка стонала. — Это не то…. Восклицает Танашири напугано, невпопад, но тут же, смущаясь, добавляет, понимая, как глупо выглядели ее слова: — Не то, что вы подумали…. Растерянная, взволнованная и напуганная до безумия за свое будущее и будущее своей семьи, императрица опустила глаза, чувствуя, как на них наворачиваются слезы. Ей было безумно больно и обидно, она просто не понимала, чем думал брат, когда совершал столь тяжкое преступление, и что делать, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию. Ведь если Хао Юн пойдет к императору… Девушка прекрасно знала, что будет. Чувствуя, как у нее дрожат губы, первая женщина Юань, почти плача и держась из последних сил, подняла глаза на отвернувшуюся в сторону, чтобы скрыть свое смущение, Хао Юн. Как она могла заставить ее замолчать, забыть, не говорить императору или наместникам? Угрожать? Чем только — она нелюбима мужем, на его поддержку рассчитывать нельзя. Местью наместников? Да они первые отвернутся от их клана, если правда всплывет, все эти чиновники тайно ненавидят ее отца. Силой Эль-Тэмура? Как, ведь он потеряет немало влияния, если не лишится его полностью. Можно было только умолять. Унижаться и просить Танашири не любила страшно (да и будем честны, не очень-то и умела), будучи натурой крайне гордой, но другого выхода просто не видела. — Ха… Хао Юн…. Императрица, почувствовав на себе робкий, взволнованный взгляд, почувствовала, что сейчас заплачет, заплачет от жалости, от боли, от страха, от резко появившейся ненависти к Хао Юн, что поставила ее в такое положение, и, самое главное, от ненависти к себе. Она же императрица, ей нельзя быть такой. — Что вы хотите? Прошептала девушка с тихой злобой в голосе, которая появилась, скорее, от бессилия. Хао Юн недоуменно подняла брови, до неё не сразу дошло, куда собеседница клонит, а потом правда больно ударила по голове. Её хотят купить, купить её молчание. Стало мерзко от того, насколько низкой и мелочной ее считают, королева поджала губы, взгляд ее стал крайне недовольным, ведь она просто хотела помочь. — Ваше Величество…. — Чего, скажите? Я все сделаю, что вы попросите, только не надо, не надо губить его, прошу… Танашири всхлипнула, из глаз, все еще упрямо направленных на королеву, потекли слезы, девушка была отвратительна самой себе. — Прошу, не губите, я вас умоляю, Хао Юн, не говорите ничего императору, не губите Тан Киши, ради меня, ради всего святого! — Я и не хотела. Короткий ответ заставляет императрицу замереть в оцепенении, она глотает ртом воздух и в первые моменты было решает, что ей послышалось. — Что? Потеряно спрашивает Танашири, чувствуя на себе прямой, уже очень жалостливый взгляд собеседницы, от которого становится тошно и обидно. Как Хао Юн смеет жалеть ее — императрицу?! — Если бы я хотела сказать Его Величеству, то пошла бы к нему. Так же коротко говорит Хао Юн, не зная, что ей делать с сидящей напротив женщиной. Сердце шепчет обнять Танашири, поддержать, успокоить, но разум твердит, что это будет нарушение этикета, и нужно сидеть смирно. Танашири судорожно стирает слезы, пытаясь выглядеть хоть немного прилично, а потом вновь спрашивает все еще дрожащим голосом: — То есть вы ему не скажете? — Нет. — А почему? Вопрос вырывается сам собой, девушка тут же прикусывает язык, не хватало, чтобы Хао Юн действительно о таком задумалась, поняла, что оно ей не надо, и передумала. Королева жмет плечами, ее собственные чувства постепенно стихают, остается лишь слабое беспокойство и расчет, как сделать все правильно. — Я знаю, какого терять брата, и не хочу вам такого горя. Я прошу Ваше Величество поговорить с генералом и объяснить ему, что ситуация…. — Да, да, я поговорю, конечно, не сомневайтесь, Хао Юн! Вскрикивает Танашири, совершенно забывая о манерах, а потому смущается. Хао Юн довольно кивает, свою задачу она выполнила, так что можно и уходить. — Прекрасно, Ваше Величество. И, по поводу девушки, если какая-то наложница неожиданно забеременеет без посещения императора, для вас же будет лучше выслать ее из дворца. Однако я не хочу ничьей смерти, надеюсь, вы не станете причинять никому вреда. Танашири быстро кивает, прекрасно понимая, что, если какая-то глупышка забеременеет, она и не подумает прислушиваться к Хао Юн, а просто убьет эту дуру без размышлений, чтобы не мешалась и не могла быть угрозой. Но королеве об этом знать не нужно. Хао Юн чуть улыбается, поднимаясь с кресла, а следом за ней вскакивает все еще безумно взволнованная Танашири. — Если мы все выяснили, я удалюсь с вашего разрешения. — Конечно, идите, Хао Юн. Королева склонилась в привычном поклоне и уже хотела удалиться, как Танашири, испуганно приблизившись, судорожно обняла её. — Спасибо, я не забуду, что вы сделали. Тихо прошептала императрица девушке на ухо, а затем тут же отстранилась, устыдившись своего порыва и отвернувшись. Она не видела, как Хао Юн, безумно смущенная произошедшим, выскользнула из покоев. — Дама Со! Отправь записку отцу, я желаю его навестить!