***
Шао Фэн бежал по непроходимому лесу, ветки хлестали его по лицу, ноги, казалось, были разодраны в кровь, но министр не мог остановиться, боясь потерять нечто очень дорогое и ценное для него, боясь не успеть. Вдалеке показался просвет, деревья будто расступились, смирившись с упрямством бегущего и поняв, что его так просто не остановить. Мужчина вылетел на свободное пространство, в последний момент спотыкаясь о корень, падая и больно ударяясь коленями. — Отец? Мужчина поднял глаза, слыша мягкий, любимый голосок и замирая от ужаса. Перед ним была огромная пропасть, столь широкая, что Шао Фэн не видел другой стороны, казалось, что дальше ничего нет, что это конец всего, конец Земли. — Папа, что случилось? У самой пропасти, там, где земля встречалась с небом, стояли старые качели, на которых раскачивалась, будто не видя опасности, Хао Юн, что сейчас, повернув голову, смотрела на напуганного отца с удивлением. — Хао Юн, что ты там делаешь? Первое, что пришло мужчине в голову. Девушка пожала плечами, отворачиваясь и позволяя шаловливому ветерку трепать её волосы. — Качаюсь, папа, разве сам не видишь? — Не дерзи отцу и немедленно спускайся! Ты же упадешь! — Ну, папа! Заканючила королева, даже не планируя останавливаться. Наоборот, она поднималась все выше и выше, теперь уже задевая носиками розовых туфелек мягкие облака. — Что значит «упаду»? Ты, как всегда, все преувеличиваешь. Это же просто качели. — Хао Юн, ты над пропастью! Быстро слезай! — Какой пропастью? Девушка нахмурилась, поворачивая голову и глядя на родителя, как на сумасшедшего. — Тут же луг, папа. Королева взлетала все выше и выше, а Шао Фэн с каждым мгновением приближался все ближе и ближе, желая остановить качели и снять с них дочь. — Прекрати раскачиваться! Крикнул мужчина, с каждым шагом чувствующий все большую и большую усталость. Хао Юн рассмеялась, так задорно, но что-то в ее смехе было сумасшедшим. — Так меня же мама качает. В следующее мгновение одна из веревок лопнула. Шао Фэн вскочил с постели, прижимая руку к груди и тяжело дыша, его всего трясло от увиденного, сон никак не выходил из головы, а предчувствие из маленькой искорки стало лесным пожаром, который мужчина никак не мог подавить, а потому с тяжелым вздохом встал и, накинув на плечи домашний плащ и машинально схватив с тумбочки нож, вышел в коридор, успокаивая себя тем, что быстро проверит, как там Хао Юн, а потом спокойно ляжет спать. Если бы не терзающее сердце непонятное опасение за жизнь дочери, мужчина бы мог сказать, что совершенно спокоен, но, увы, сомнения, хоть и очень слабые, ведь Шао Фэн все же был человеком логичным, его одолевали. Министр чинно шел по коридорам дворца, встретить кого-либо Шао Фэн не планировал, потому что королевские покои находились недалеко. Неожиданно до чуткого уха мужчины донесся тихий жалобный вскрик, чиновник замер, напрягаясь, как собака, почуявшая добычу, но так как в следующее мгновение его встретила лишь тишина, продолжил идти, решив, что, послышалось. Ведь разве может кто кричать в такой час? Несколько шагов, министр завернул за угол, впереди были нужные ему покои, рядом с которыми никого не было. «Что это значит? Где эти идиоты?» — недовольно подумал он, но в следующее мгновение забыл о своем недовольстве, оно померкло, исчезло из головы, когда из королевских покоев послышался крик. Глаза Шао Фэна округлились, страх чего-то ужасного накрыл его душу, и, положив ладонь на рукоятку ножа, мужчина шагнул в покои, решительно толкнув незапертую дверь, и замирая на пороге от открывшейся ему картины. Тан Киши. Тан Киши сидит и избивает привязанную Хао Юн, Хао Юн, у которой порвано платье. — Господин генерал, а вы не охренели случаем? Ярость, ярость накрывает Шао Фэна, впервые за долгое время он чувствует, что не может себя сдержать, что не может выглядеть холодным и надменно улыбающимся. Кажется, Хао Юн сегодня предстоит впервые увидеть своего отца таким злым, с перекошенным лицом и дрожащими кулаками. Первый министр хочет убить того, кто посмел сделать такое с его дочерью, хочет, чтобы Тан Киши мучился, и он делает шаг вперед, даже отпуская кинжал. Хао Юн приоткрывает глаза, её взгляд настолько потерянный и напуганный, что желание убить насильника стократно увеличивается. Голова не соображает совершенно, тело действует быстрее, Шао Фэн подскакивает к Тан Киши, что успевает лишь повернуть голову, и со всего размаха бьет генерала в челюсть, отчего у того изо рта вылетает струя крови. Министр, обезумевший от ярости и боли за дочь, за шкирку стаскивает, между прочим, не такого уж и легкого мужчину с Хао Юн и бросает на пол, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не начать избивать ногами. — Стража! Сюда! Живо! На королеву напали! Кричит он во всю глотку, Тан Киши, очнувшись от оцепенения, болезненно стонет, что служит своеобразным спусковым механизмом, Шао Фэн в ярости пинает его ногой, не смотря, куда приходится удар. Слышится тихий хруст, генерал вскрикивает, пытается уползти или как-то защититься, но министр в ярости бьет еще раз, не жалея силы. Он хочет нанести и третий удар, но именно в этот момент в комнату вбегают перепуганные солдаты и парочка евнухов с мечами наперевес, застывая, как громом пораженные. Шао Фэн останавливает ногу, понимая, что происходит, и, сплюнув на пол, зло приказывает: — Взять эту тварь, увести, вышвырнуть на улицу или запереть! Мне плевать, куда вы его денете, но он не должен сбежать! Двое солдат, изо всех сил стараясь не глядеть на свою королеву, поднимают с пола несопротивляющегося и находящегося на грани обморока мужчину и почти уносят из покоев. Палец Шао Фэна упирается в двух евнухов, он тихо шипит отточенным годами командным тоном: — Немедленно доложить императору и канцлеру, что генерал Тан Киши пытался изнасиловать королеву. Лица слуг вытягиваются, а один из евнухов испуганно лопочет, понимая, как недальновидно сейчас раскрывать рот, но безумно надеясь, что Шао Фэн, поняв все, отменит свой приказ, ведь это великая дерзость заявляться посреди ночи к императорской особе: — Господин первый министр, так ведь ночь же! — Мне плевать, пошли прочь, оба! — Шао Фэн. Первый министр делает вид, что не замечает, как Хао Юн зовет его, хоть у него и разрывается сердце от слабого голоска дочери. Нужно сейчас разобраться с приказами и послать за генералами, Шао Фэн же знает, кто должен королеву успокаивать, и у кого это лучше всех получается. — Ты и ты! Тыкает он пальцем в солдат. — Быстро к наместнику Баяну и к генералу Тал Талу! Привести их сюда! А теперь все вон! Комната еще не успевает опустеть окончательно, когда Шао Фэн, резко развернувшись и взметнув полами халата, подбегает к белой, как снег, и дрожащей Хао Юн. Теперь можно и с ней разобраться, теперь можно не спешить, спокойно с ней все обговорить и помочь. Спешить нельзя, это не приказы, которые можно раздать за полминуты. — Ваше Величество! Сердце будто пропускает удар, когда министр видит состояние дочери. Он замирает, наверное, впервые в жизни теряясь и не понимая, что делать дальше. — Развяжите. Голос слабый и хриплый, но от него Шао Фэн просыпается и тут же, за пару секунд перерезает веревку, освобождая руки, хоть и оставляя на их уродливые браслеты, что больно натирают кожу. Хао Юн отстраняется, так быстро, как позволяет ей боль, садится у самого колышка и притягивает колени к себе, как ребенок, надеясь тем самым прикрыться. По щекам начинают вновь течь слезы стыда и боли, девушка ничего не говорит, с каждой секундой сильнее пугая сидящего перед ней человека. — Ваше Величество, что он делал? Бил, разорвал платье, что-то еще? Хао Юн не отвечает, просто безмолвно ревет, отчего у Шао Фэна в следующую секунду сдают нервы. — Прекратите рыдать! Что он делал?! Да, он видел, что генерал был одет, но нужно убедиться, что Тан Киши не успел ее изнасиловать, нужно, потому что иначе останутся сомнения и беспокойства, а это недопустимо. Хао Юн должна подтвердить или опровергнуть его слова. — А того, что вы сказали, недостаточно? Он должен был меня убить, чтобы вы посочувствовали? Сипит Хао Юн, задыхаясь от слез, и вновь утыкается в коленки. — Женщина, прекратите свою истерику, вы нас утопите! Шао Фэн никогда не успокаивал плачущих барышень, Хао Нинг на его памяти ревела только раз, а потому он просто не знает, что делать, одну за другой совершая ошибки и создавая лишь новые проблемы. Министр сжимает зубы, понимая, что делает только хуже, а потом коротко бросает, собираясь уйти: — Я позову Гун Лин. — Шао Фэн! Неожиданно вскрикивает девушка, заставляя чиновника обернуться и от неожиданности замереть. Хао Юн тянет к нему руки, смотря своими заплаканными, такими же, как у него, глазами, в самую душу. — Не уходите, пожалуйста, не оставляйте меня!***
Хао Юн сидела перед зеркалом, расчесывая черные волосы деревянным гребнем и смотря на свое отражение пустым, потерянным взглядом. — Я не хотела этого делать, господин, клянусь, но вы не оставили мне выбора. Я больше не могу жить в этой темноте. В комнате никого не было, девушка обращалась к человеку из своих мыслей, голос ее был как всегда мягкий и тихий. — Вы убиваете меня каждый день, господин, каждый день вы топчете мою душу своей холодностью. А, подумать только, все же так начиналось… Хао Юн зажмурилась от удовольствия, будто вспоминая что-то очень приятное и светлое. — Как добры вы были ко мне на острове, как ласковы, когда я приходила к вам по ночам, ища защиту и поддержку, как вы меня обнимали. А то, что случилось на корабле…. Девушка замолкла, облизнув губы, будто на них было что-то сладкое, а затем продолжила: — То, что вы делали со мной, мне каждую ночь снится, все тело горит, я таю от ваших прикосновений, господин, не желая просыпаться. Ваши руки, ваши губы, я не могу их забыть. Хао Юн прекратила говорить, открывая глаза и печально откладывая гребень. — Но вы играли со мной все это время, издевались, я для вас не значу ничего. Как жаль, что уже ничего не изменишь, не изменишь моего к вам чувства. Девушка всхлипнула, судорожно стирая со щеки влажную дорожку, а потом достала из-за пазухи крохотных бутылек, ставя его на стол. — Я ведь вас полюбила, честно, полюбила всей душой, мой господин. Но вы меня не любите, а я так не могу. Не могу. Хао Юн откупорила крышку бутылька, смаргивая слезы, а затем, вздохнув последний раз, выпила. — Я больше не буду вас раздражать, простите! Тал Тал проснулся в холодном поту, чувствуя, как бешено колотится сердце. Хао Юн. Мужчину передернуло, он, не понимая, что делает, соскочил с постели, хватая халат, что висел на спинке стула, и, быстро накинув на плечи, даже не завязывая пояс, буквально подлетел к выходу из комнаты, не останавливаясь даже от осознания того, что не надел обувь, и вылетел в коридор, носом к носу сталкиваясь с испуганным евнухом и не сразу замечая замершего мальчишку ошалелыми глазами. — Генерал! Закричал слуга, когда Тал Тал, решив, что это не к нему, и не особо желая останавливаться, уже планировал его обогнуть. Мужчина замер, остановив решительный взгляд на окликнувшем, а затем зло прошипел, недовольный, что его так нагло задерживают: — Я спешу. Он уже хотел пойти дальше, как юноша буквально завопил: — Генерал Тан Киши пытался изнасиловать королеву! Тал Тал замер, желая понять, что ослышался, уставился на евнуха, а потом сорвался с места, не замечая, как холодит пол голые ступни.***
Шао Фэн сидел, держа в объятиях зареванную и избитую Хао Юн, которую, как младенца, укутал в местами испачканное кровью одеяло. Девушка уже спала, она уснула через несколько минут истерики, когда министр был окончательно залит слезами и почти удушен тонкими ручками, которыми девушка хватала сильное тело. Он не мог ее отпустить, с какой-то странной печалью понимая, что впервые обнимает родную дочь. Первый министр сам не до конца понимал, как так получилось, что он, человек, уже давно отринувший всякую нежность и ласку, обнял ревущую королеву, когда та по-детски протянула к нему руки. Ведь нужно было действительно позвать Гун Лин, сходить за ней, потому что служанка явна умела успокаивать гораздо лучше него, но Шао Фэн не смог, в один момент тогда оказавшись рядом с напуганной и тут же прижавшейся к нему всем своим маленьким, дрожащим тельцем, дочерью. — Ну, Ваше Величество, ну чего вы ревете? Министр усмехнулся. Это была та же фраза, что и много лет назад, тот же тон, мягкий и странно ласковый, изменился только титул, он больше не мог обращаться к ней Ваше Высочество. Мужчина ласково, осторожно погладил спящую дочь по волосам, собираясь уже отпустить её, потому что скоро должны были прибежать Тал Тал с Баяном, но просто не успел: за дверью послышались быстрые шлепающие шаги, и в покои, почти выбив дверь ворвался босой и растрёпанный Тал Тал, остолбенев от представившейся ему картины. Ну, он не мог даже предположить, что застанет Хао Юн спящей на руках Шао Фэна. Взгляд быстро прошелся по лицу, даже в темноте генерал с болью заметил общее состояние королевы. — Вы ползли что ли? Почему так долго? Меня чуть не удушили тут и не утопили. Недовольно произнес Шао Фэн, с неодобрением разглядывая молчащего мужчину, который, быстро закрыв входную дверь, приблизился к постели, шлепая по полу голыми ступнями. — Вы обувь по дороге потеряли, генерал? Едко спросил министр, все же осторожно выпуская Хао Юн из объятий и позволяя Тал Талу, быстро севшему на кровать, забрать девушку. Мужчина тут судорожно прижал её к себе, как самое дорогое, и с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее в темную макушку, при Шао Фэне он не решался выразить так открыто свои чувства. Он хорошо помнил тот скандал, что закатил первый министр, когда застукал их с королевой на корабле, когда они предавались совершенно неприличным ласкам. — Что он сделал? Тихо, с неприкрытой ненавистью спросил Тал Тал, стараясь не разбудить возлюбленную своим голосом. Шао Фэн поморщился, о Тан Киши ему сейчас думать не стоило, и так чуть не убил недавно. — Бил, платье разорвал, несколько порезов оставил, я не смотрел, может, будут шрамы. Перечислил он, потирая брови. — А?.. — Нет. Четкий ответ на незаданный вопрос, от которого у Тал Тала просто камень с души свалился. Если бы этот подонок еще и обесчестил Хао Юн, никакая сила не удержала бы генерала от немедленного и кровожадного убийства Тан Киши. В конце концов, королева спала, и он вполне мог успеть убить эту сволочь собственными руками и вернуться, она бы и не заметила. Мужчина почти решился последовать этому плану, но, стоило ему немного ослабить объятия, Хао Юн вдруг сразу жалобно захныкала. И он поспешил снова стиснуть ее руками, слегка баюкая и прижимая щекой к своей груди. Шао Фэн, услышав этот слабый стон, еле заметно вздрогнул и было потянулся к девушке, но тяжелый, настороженный взгляд Тал Тала заставил его произнести с напускным равнодушием: — Я выйду, подожду вашего дядю снаружи. И тут же добавил: — Вы только помните, что ее чуть не обесчестили. Осторожнее. И не разбудите. Дверь тихо закрылась, и Тал Тал, действуя очень медленно, чтобы не потревожить девушку, стал вытирать рукавом своего халата любимое лицо от еще заметных следов крови и явно мокрых дорожек слез. Разглядывая еще алевшие от ударов щеки и прокушенные в нескольких местах опухшие губы, внутри мужчины поднималась дикая ненависть. Душа требовала немедленно растерзать того, кто посмел сотворить такое зверство с невинной девушкой. Разорвать голыми руками, заставить задыхаться от боли и умолять о смерти. Не меньший гнев генерал испытывал и к самому себе — как он мог допустить, чтобы с его Хао Юн такое случилось? Он должен был быть рядом с ней, должен был защитить и уберечь, а он вместо этого валандался в своей ненужной ревности и гордости. Этого себе мужчина простить не мог. — Прости. Слово вырвалось само собой, и Тал Тал осторожно прикоснулся к темной макушке губами, но затем сразу отстранился. Ужасное чувство собственного бессилья овладело им, такое мерзкое и такое непривычное. Поистине позорным для мужчины было не суметь защитить любимую женщину, но больше он такой ошибки не совершит, генерал был абсолютно уверен. «Пошли они к дьяволу с их порядками и правилами, — исступленно думал он, сжимая зубы, чтобы не застонать от боли, — никуда я отсюда не уйду. Ни за что больше ни на шаг от себя не отпущу. Уговорю ее выйти за меня замуж, если только так смогу быть с ней рядом, пусть она и видит во мне только друга». При этой мысли сердце Тал Тала болезненно сжалось, но, если такова была цена, чтобы уберечь любимую, он был готов на все — даже никогда ее не касаться. Только бы она позволила ему неотлучно быть рядом с ней. — Я тебя не оставлю, Юн’эр, никогда!