Девочка в пузыре

Смотря, как забавно подергивается, теперь уже, труп куратора моего проекта, я задумываюсь — можно ли было этого избежать?.. Не убийства, нет. Тут все кристально — или я его убью, или он будет жить долго и счастливо…. Как же объяснить…. А впрочем, лучше начать сначала…. Я типичный попаданец… Точнее, попаданка, но это совершенно неважная информация. В моем положении и смена пола покажется предпочтительней, чем то, что со мной случилось. То, кем я была в прошлой жизни, не имеет значения. Пол, имя, фамилия, отчество, семейные связи и прочая чушь — это для паспортного стола. Сейчас от моей старой жизни значение имеет лишь две вещи — медицина и смерть. Почему медицина? Думаю, лучше всего меня охарактеризует профессия и должность. Я была лаборантом в больнице. Подсчет лейкоцитов в моче или крови для меня было вполне нормальным явлением. Меня все устраивало — хорошая и спокойная работа для небрезгливого человека. Почему смерть? Я вот задумываюсь, не нахожусь ли я в коме? Если да, то, люди, хватит красоваться перед собой тем, какие вы моральные и добрые. Хватит впустую тратить деньги налогоплательщиков, давайте эвтаназию. Если нет, то, что же я в старой жизни такого сделала? Как-то слишком крутое наказание для неприятного и странноватого человека. Но, как говорится ближе, к телу. Как я умерла? Ну, знаете, эти пациенты… Они бывают такими шумными, когда им что-то не нравится в анализах. И одному не понравилось то, что было написано у него в справке на ВИЧ. Он так орал о том, что это врачи его заразили, что даже я отчетливо все слышала, а это было в другом конце здания. Меня это взбесило — неприятно было наблюдать, как брюхатки, принесшие мочу на анализ, нервничают попусту. В общем, он ушел, а потом вернулся на следующий день с автоматом. Были ли шансы спастись? Наверное, но сразу, не распознав стрельбу, мне показалось, что-то случилось и нужна моя помощь.… А потом мне в срочном порядке пришлось собирать беременных к себе в кабинет. Когда запихивала последнюю тормозную паникершу в свою конуру и закрывала на ключ дверь — места не хватало на себя. Думала спрятаться в кладовке, но времени не хватило. Появился он — великий борец за справедливость против убийц в халатах, уникальная в своем роде жертва вселенской несправедливости. Времени и ума хватило лишь выкинуть ключи в открытое окно. Неприятно это вспоминать, но если так прикинуть, то шансы спастись были — просто одной запереться в кабинете, или последнюю паникершу послать в кладовку. Но тогда почему-то я не сообразила, что можно так сделать. Да, правильно мне говорили всю жизнь что я, мягко говоря, не особо умная. Это не очень важные подробности, но про свою смерть я все еще много думаю…. Короче, меня застрелили. Прямо в голову. Интересно, это более оригинально, чем Грузовик-сан? Скорее всего, нет, в фанфиках уже было все. После была темнота. Не та, в которой летишь и в ней появляется Бог, который говорит тебе: «Иван, ты избран…». А та темнота, которая появляется, когда теряешь сознание. Скучно и обыденно. Я проснулась в какой-то подземной лаборатории, в колбе полной зеленой слизи. На меня с научным интересом смотрел мужчина: высокий, бледный, с длинными черными волосами и желтыми кошачьими глазами. Это был Орочимару, но тогда я этого не поняла — не до того было. Он постучал по стеклу, привлекая мое внимание. Убедившись, что я в сознании, что-то записал в планшет. И все, больше в поле моего зрения сей персонаж не попадал никогда. И, зная его «подвиги», на то скажу спасибо. Были еще другие люди. Они обслуживали другие такие же колбы с детьми, но были не такими…. яркими?.. Да, яркими личностями и потому не так сильно врезались в память. Хотя, их лица я буду помнить всегда, как и всё, что было в той лаборатории до своей следующей смерти. И после нее, скорее всего, тоже, если попаданство повторится еще раз. Мне порой даже напрягаться не надо — закрыл глаза, и вот очередной эпизод топлива для кошмара. Будучи начитанным фикрайтером, я сразу поняла — я попаданец, точнее, попаданка. И тут я почувствовала в себе великую силу и давай развивать ее, развивать. Ха! Поверили, что я настолько посредственная дура? Нет, конечно. Будучи медиком, подумала, что у меня предсмертный бред и сейчас, скорее всего, я умираю. Медицинские знания они такие, помогают в любой ситуации. И действительно начался жар. Он был так силен, что, казалось, слизь из-за него нагревается. И мне стало так плохо, что все мои предыдущие опыты болезни вместе взятые казались просто лёгким недомоганием на почве ежедневного стресса. И был, конечно, бред, много бреда. Например, мне показалось, что малыш в противоположной колбе растворился в слизи. Пух! И семилетний ребёнок взрывом растушевывается в зеленой жидкости, окрашивая ее в грязно бурый цвет. Были и другие бредовые видения, похуже.… Но зачем цепляться за них? Тем более, что они всегда со мной. Наверное, после этого я стала немного того. В смысле, я и до этого не являла собой идеал нормальной нормы, но после лаборатории… Или это последствие попаданства? Хотя, какая уже разница… Естественно, реальность от бреда я тогда не отличала. Чувство времени пропало напрочь. Да и оно мне тогда было нужно? Сомневаюсь. В общем, в определённый момент меня и других детей в колбах забыли. Буквально. Выключили полностью свет и все ушли. Весёлые были недели? Дни? Часы? В полной темноте и тишине. Полностью погруженная в жидкость. И при этом бредящая и абсолютно беспомощная. Мне казалось, что вот-вот захлебнусь. Начался омнион — ад разума, доступный лишь особо «избранным», больным шизофренией. Его, конечно, может увидеть здоровый человек во сне, и с ним ничего не случится, вот только увиденное он не забудет, и это будет его кошмаром-пыткой до конца жизни. Но, к несчастью, я была слишком слаба, чтобы попытаться вырвать катетеры и сорвать с себя дыхательную маску. Как жаль, ведь это был самый удобный случай умереть — ведь тогда у меня не было сомнений в целесообразности подобного поступка. И вдруг много света, много шума, много людей. Никогда не видела столько косплееров АНБУ. А еще были люди в, незнакомой мне, медицинской униформе. Одни кружили вокруг колб, словно мотыльки вокруг лампочек, другие растревоженными муравьями ходили чуть ли не по потолку. Один АНБУ на самом деле ходил по потолку… Про хождение по потолку — жуткое и неестественное зрелище. Как вспомню, аж передергивает. Старик, до этого помогавший Орочимару, орал по-японски, что-то вроде «широкую на широкую». Или нет, не знаю, мне его было плохо слышно. Да и языка я тогда не знала. Его крики и присутствие меня страшно испугали. Все было настолько плохо, что кто-то из тех, кто облепил мою колбу, заметил это и что-то сделал. Я заснула. Проснулась уже в огромном помещении, в брезентовом боксе, такой же получили все мои соседи по колбам. Те, кто выжили. Их было заметно меньше, чем колб. Медики носились вокруг нас, как ошпаренные. Правда, толку с этого было никакого. Спустя один день, нас осталось трое. На медперсонал было жалко смотреть. Спустя сутки отмучился еще один. Больше никто не умер. Я и мальчик четырех или пяти лет, лежали вместе еще неделю. Мы не разговаривали, даже лишний раз друг на друга не смотрели. После колб мы были как амебы. Буквально — мягкие, слабые, с легким оттенком зелени. Затем к нам пришли. Это была целая делегация из представительных пожилых мужичков. Они обсуждали, что с нами делать. Официальная муть, суть которой, после преодоления языкового барьера, мне пересказал мой опекун. Родителей у нас не было. Точнее, их не нашли. У выживших детей амнезия разной степени. Все документы в лаборатории исчезли, и нас никто не искал. Мой опекун Хаяо рассказывал, что он и Сусуму, следователь, до смерти последнего не могли понять, где Орочимару добыл столько детей для опытов. В итоге нам посочувствовали, похвалили врачей за то, что хоть кого-то спасли и буквально впарили дядьке, с внешностью типичного главнюка злых ниндзя и шрамом-крестом на подбородке. Да, Данзо Шимуру я с первого взгляда не опознала — больно представительно он выглядел. Здесь и Хокаге не выглядел добрым и милым старичком, непонятно как управляющим крупнейшей военной силой на континенте. Бывает. Считалось, что жить нам недолго, по крайней мере, мне точно — крайний срок врачи давали до тридцати. При хорошем уходе и минимуме стрессов. И кому были нужны калеки? В общем, делегация ушла, а назначенный крайний, Шимура-сан, в компании моего будущего опекуна Хаяо-сана, потом еще приходил, что бы, что-то с нами решать. К нам он отнесся так, как мы этого заслуживали — как к внеплановому геморрою, существование которого нужно скрыть. Желательно, гуманными методами. Почему именно гуманными — не знаю, но, думаю, тут замешан мой опекун. Мальчик, что лежал со мной — выздоровел. И нет, это не чудо, просто поспешили с прогнозами. Его долечивали в другом месте. Когда меня этим обрадовали, я не смогла за него порадоваться — со мной врачи не ошиблись. Будет честным признаться — я его ненавидела и завидовала. Это неправильно, знаю. Но я человек, а не Мери Сью…. Потом его взял под опеку Шимура и он попал в кадетский корпус АНБУ. Так мне сказал Хаяо, предполагавший, что этот мальчик может быть моим братом, или еще каким родственником. Но эта информация не вызвала во мне ничего, кроме раздражения и желания забыть о нем. Был ли это Тензо-Ямато, или я оказалась в альтернативной вселенной — для меня неизвестно. Я даже не знаю, появился у того пацана мокутон или нет. Да и, честно говоря, мне все равно. Я типичный тупой обыватель, мне нет дела до спасения мира, если он прекрасно спасается без меня. Канон же, вроде как, закончился «хэппи-эндом». С точки зрения малолетних дебилов, выигравших войну против хиппарей-террористов, но не изменивших систему политического мироустройства, стабильно порождающей войны. Но, как говорится, мне бы их проблемы. В той больничке, не выходя никуда из бокса, я провела еще полгода. Меня навещал только Миядзаки Хаяо. Не мультипликатор и не гейм-дизайнер. Всего лишь очень большая шишка в сфере образования Конохагакуре, и действительно очень хороший человек. По крайней мере, поговорить с ним приятно, это точно. Именно с ним я научилась говорить и ходить заново. А также приняла то, что со мной случилось. До сих пор не знаю, поверил он мне или нет, когда я рассказала ему свою историю. Но отношения ко мне он не изменил. Даже убедил в бесполезности самоубийства — вдруг такая история повторится еще раз? Только хуже? Я, как медик, подтверждаю, может быть и хуже. Так что пришлось жить дальше и внутренне разрываться между надеждой, что это все по-настоящему, а не шизофрения; и надеждой, что это все шизофрения, и все не по-настоящему. Весело. Энтузиазма не добавляло мое нежелание переживать второе детство — мое первое детство оставляло желать лучшего, а тут еще такое. Да и самоутвердиться за счет какой-нибудь чуши, вроде «Такая маленькая, а ведешь себя как взрослая» или «Боже мой, это же малолетний гений», тоже как-то не появлялось. Да, тот неловкий момент, когда ты перерос типичные клише попаданства и Мэри Сью, но тебя никто не спрашивал… А дальше… Вам с какой новости? С плохой или очень плохой? Давайте с плохой. Во-первых, меня определили в сумасшедшие. Точнее, считается, что я живу в своем выдуманном мире, где я взрослая женщина из другого мира, попавшая в тело маленького ребенка, и тому подобная чушь. Могу понять почему все так считают, и, в принципе, не обижаюсь. На их месте, я бы тоже подумала что ребёнок таким образом, пытается защититься от неприятной реальности. По крайней мере, меня не лечат от этих «фантазий». Во-вторых, выяснилось, что у меня больше нет иммунитета. Точнее, он теперь работает неправильно. У местных из всякой мистики типа чакры, физиология немного другая и о том, что случилось, я поняла лишь в общих чертах. Орочимару сломал несколько важных механизмов иммунной защиты — подопытные дети, извлечённые из колб, умерли из-за неадекватного ответа организма на микроорганизмы. Буквально, сварили сами себя. Есть версия, что больше всего шансов выжить было у тех, кто не достиг пяти лет. Из-за возрастного несовершенства иммунитета. Так что выжили лишь самые младшие: тот возможный Ямато и я. Ему четыре или пять, моему телу около четырех. Правда, в эту версию как раз он и не вписывался, так как остался здоров, в отличие от меня. А мне просто феерично повезло — я исхитрилась дожить до того момента, как кто-то из врачей всё-таки допетрил, от чего умерли дети и понял, как оказать мне паллиативную помощь. Специалист он хороший, конечно, но за спасение своей жизни, я ему сказать спасибо не могу. Короче, теперь любой микроб может убить меня. Но, из научного интереса, меня решили продолжить лечить. Вот меня и определили в интересные образцы для изучения. Я стала «мальчиком в пузыре», точнее «девочкой в пузыре». Хотя, это неважно, суть у меня и того бедолаги американца была одна — быть подопытной крысой для ученых до тех пор, пока им не надоест, и они не решат меня «вылечить окончательно», потому что содержать слишком дорого. Впрочем, жизнь у меня была вполне сносной. Жила в своем собственном стерильном боксе: маленьком, но очень уютном, как положено, со своей ванной и туалетом. Белая плитка на всех поверхностях помещения. Железная кровать, тумбочка и стол со стулом — тоже окрашенные в белый цвет. Не так уж и плохо, хотя, мебель была явно на вырост, что не добавляло удобства. А ещё, было огромное окно во всю стену, за которым был красивый весенний лес. Без фантазии, но мило. Это была, конечно, динамичная иллюзия — больница, в которой меня изучали, была под землей. Но все равно лучше, чем стена соседней комнаты и безразличные или виноватые лица ученых, изучающих меня. Еда была бы неплоха, если бы я реально потеряла память. Сказывалась степень обработки, и специфика диеты.… Как же я ненавижу сны о прошлом, где ем что-то вкусное. Медсестры и врачи, приходившие в бокс, со мною общались мало, с фальшивыми улыбками и печалью в глазах. Одних явно не вдохновляла ситуация — они видели маленького ребенка, обречённого на изоляцию от мира, и скорую смерть, других пугало мое поведение из-за болезни и диагнозы. Утром, днем, вечером, иногда ночью, были всякие медицинские процедуры. Временами, было совсем невыносимо больно. Пыталась драться с врачами — с целью не даться на некоторые, непонятные мне, процедуры. Не помогало. А объяснять мне редко что хотели — что поймёт пятилетний ребенок, недавно заново научившийся ходить и говорить? А отговорки для ребенка я тогда не принимала — не смирилась до конца со своим попаданством. Меня ругали, давили на совесть и просто наказывали — забирали книжки, тетрадки, глину и прочее. Мелочи, но не в моей ситуации. Пришлось прогнуться. Кроме толпы врачей, со мной еще пытался общаться куратор Хажима Аска — тот самый помощник Орочимару, оравший «широкую на широкую». Он пытался быть милым. И это у него плохо получалось — он все время спрашивал, вспомнила ли я что нибудь из лаборатории. Я улыбалась ему в ответ и лгала, что нет. А вот общение с моим опекуном Хаяо было хоть и редким, но фееричным. С ним можно было говорить обо всем. Обо всем, кроме лаборатории — не хотела в нем разочаровываться. Даже обсуждали мангу «Наруто». Но оказалось, что конкретно это, он считает детскими выдумками. Однажды он не выдержал, и стал смеяться над достижением звания гениального медика в шестнадцать лет, при том, что серьезно ирьендзюцу девчонка изучала от силы года три. Не знаю почему, мне стало больно и стыдно, и я сама прекратила эти разговоры. Хотя, он долго извинялся. Спустя долгое время, мы продолжили обсуждать сходства и различия наших миров, но уже обходя стороной эту тему. Спустя год после лаборатории, Хаяо привел Эбису. Нет, не тот самый. Он был преподавателем из коррекционной школы для шиноби. А что вы думали, что среди шиноби не рождается инвалидов на голову? Хороший мужик, ему реально было до меня дело. Правда, ему довольно неприятно рядом со мной — у других его учеников формировалось хоть какое-то будущее, в отличие от меня. Но взялся он за меня с энтузиазмом… Учил писать и читать. Мы много занимались математикой — потому что мне она нравилась и давалась легче. Рассказывал о поверхности. Спустя два года с начала наших занятий, он уговорил куратора приводить ко мне других учителей. Куратору пришлось согласиться, потому что это одобрил Хаяо. Так в моей жизни появилось еще два новых человека. Учитель, преподававший математическое и естественнонаучное направление, был диким фанатом теорий заговора. Он искренне верил в инопланетян и считал, что Первый Хокаге был их агентом. Я с ним не спорила, вдруг мир настолько альтернативный, что это правда? А еще он ненавидел моего куратора, потому что считал, что он помогал Орочимару разделывать его сына. Бедолага поинтересовался странным расходованием средств ученика Хокаге и пропал без вести. Потом, когда стали разрабатывать дело Орочимару, он нашелся, но по частям… Мужик, в принципе, может быть прав — куратор же был возле колб. Но говорить я этого не стала. Если Куратор до сих пор живой, бодрый и на свободе, значит так надо большим дядям и, вряд ли чьё-то желание справедливости волнует их. Ну скажу я ему, что видела, и что дальше? Мужику устроят несчастный случай, а я буду виновата. Меня, конечно, тоже в расход отправят, но все же у него жена, дети, внуки… А вот училка по гуманитарному направлению вызвала во мне острое желание взять выйти из бокса и задушить эту грымзу. И дело не в том, что эта мерзкая старуха преклонялась перед куратором. Нет, она просто принадлежала к тому типу людей, что преклоняются перед любым, умеющим давить авторитетом, или начальником, при этом, не мучая себя самокритикой. Причина моей ненависти была в том, что эта дура не могла понять, почему я смею иметь свое мнение по поводу какой-либо книги. И даже хуже, смею не соглашаться и не прогибаться под нее. Да и, к тому же, она мною брезговала…. Всё-таки, безродная сирота, лабораторная крыса, кто знает, с какой помойки меня Орочимару вырыл. Она, конечно, может и права, но с другой стороны я, по крайней мере, не дура, раз смогла прослушивать ее разговоры и всех, кто…. А, неважно…. Короче, типичный гуманитарий, утопивший свое критическое мышление в чувстве собственной важности. Учиться у неё, в принципе можно, если тотально абстрагироваться. Эбису остался в качестве антистресса — лепили из глины, рисовали, играли, пытались заниматься музыкой. В целом, могу сказать одно — энтузиазм Эбису окупился и моральная поддержка Хаяо тоже. Он и мой опекун были довольны результатами. По крайней мере, мне так говорили. Поэтому неудивительно, что в возрасте восьми лет меня признали морально и физически готовой к изучению ниншу. Зачем? Какой глупый вопрос. Естественно, ученым было интересно, как функционирует система чакр у человека с таким иммунитетом, как у меня. Хаяо согласился, но при условии, что основам будит учить меня Эбису. Сам он не мог — здоровье, в силу возраста, не позволяло. Сто один год — это не шутки. Всё проходило в моем боксе. А где же еще? Изучали, в основном, теорию. На практику не хватало ни места, ни моего невеликого здоровья и выносливости. Так что профилактика гиподинамии постепенно переросла в ультра-легкие тренировки. И на этом все. На первых порах все было не критично, было даже весело и интересно. Хотя, тупила я по-страшному — всё-таки, я взрослый человек с уже изрядно закостеневшим материалистичным мышлением. Но, осознав, что здесь законы физики тоже работают, пускай и специфически, дело пошло на лад. Мокутон, кстати, специально не искали, но я сама стала интересоваться темой, чтобы понять, почему все так за ним охотятся. Оказалось, что вовсе не из-за военного применения. Применять мокутон в бою можно крайне эффективно, но если смотреть на его применение шире, то это все равно, что забивать шурупы платиновым микроскопом. Оказывается, самое ценное в мокутоне — это разгадать принцип его работы: то, как преобразуется материя и создается стабильная искусственная жизнь с, собственно работающей, системой чакр. Даже я, не коренной житель этого мира, осознаю потенциал. Это натуральный философский камень мира Рикудо, за который не жалко пустить под нож с десяток детишек. Но у этих поисков есть два «небольших» препятствия. Первое «маленькое» препятствие — никто достоверно не знает, что из себя технически представляет мокутон. Ведь, на самом деле, только дурак поверит, что это простое сочетание стихий земли и воды. И тут я теряюсь в догадках. То ли Первый Хокаге действительно не понимал, как работает его техника, то ли он был очень жестоким троллем, то ли он никогда ничего не говорил про принцип работы мокутона, и люди сами все придумали. У Хаяо даже статистика есть — в группе из десятка человек обязательно найдется упрямый неуч, который будет пытаться получить стихию дерева так, как сказано в легендах. И результат он получит соответствующий приложенным усилиям. В лучшем случае, будет стихия Грязи или чего-то подобного. В худшем-куча времени, потраченного впустую. Второе препятствие — это отсутствие живых носителей мокутона, которых можно изучать. Ни у кого из ныне живущих нет этой техники. Ее нет у детей и внуков Хаширамы, она не проявилась ни у кого из его родственников — хотя, по статистике, они больше всех пытаются. Лишь редкие слабые проявления, и те у далеких полумифических предков, которых возможно и не было. Поэтому-то нам и пытались приживить его гены — точнее тот самый рецессивный ген. Клонирование, почему-то не рассматривалось. И это странно, идея для этого мира не новая — в научно популярных журналах и местной фантастике она только так муссируется. Короче, понятно, что ничего непонятно. Я решила отступить от этой темы. Вот тут-то я и поняла, что я снова ребенок, который познает мир. Я вернулась в детство — вновь стала тупым существом, не понимающим устройство мира и делающим нелепые попытки самостоятельного изучения, которые смешат взрослых. Хотя, полезный выхлоп из моих усилий был. Результатом стали фигурки из глины в форме животных. После моей обработки, материал приобрел вид черного оникса и излучал тепло — результат вкаченного в него колоссального, по моим меркам, количества энергии. Потом раздарила все эти фигурки всем знакомым, утверждая, что это бесполезная безделушка. Эбису что-то заподозрил, когда заметил, с какой радостью и старанием я впариваю статуэтку гейши гуманитарихе. Но свою статуэтку в форме улитки он взял. Еле успела. Ведь в том же году на улице куратора случился праздник — умер мой опекун Хаяо. Естественно, он сделал все, чтобы занять его место. Потом началась чистка. Первыми перестали ко мне приходить Эбису и Учитель естественных наук. Даже гуманитарную грымзу не оставили, хотя эта тварь во всем поддакивала Куратору. Затем поменялся персонал, ухаживавший за мной. Тут все и началось. Нет, куратор не стал искать у меня мокутон. Он стал меня морально готовить к попытке моего лечения, с помощью трансплантации костного мозга от моего возможного брата Киноэ-Тензо-Ямато. Видимо история «мальчика в пузыре»…. Точнее, «девочки в пузыре» кончится так же, как реальная. Я никогда не строила особых иллюзий на эту тему. Из меня извлекли максимум информации, и теперь настало время последнего эксперимента. Поэтому мне нужно закончить все дела, прежде чем это случится. Думаю, Эбису не сильно удивился, когда его статуэтка стала подпрыгивать, выстукивая морзянку. Надеюсь, его пожилая мать не сильно ругалась на него за это. И нет, я не защищала свою жизнь — меня в любом случае ждет смерть. Просто меня приводит в бешенство осознание того, что куратор, Орочимару и подобные им монстры, останутся без наказания. И даже более того, их, как ученых из отряда 731,будут чествовать и награждать за их открытия, сделанные на крови и бесчеловечности. Я долго терпела, из страха перед следующим возможным попаданством. Но когда стало понятно, что выхода нет — я окончательно смирилась с тем, что не могу избежать смерти и того, что возможно будет после нее. Было еще страшно за Эбису — он хороший человек. В общем, я решилась… И сегодня встречусь со своим братом Киноэ и вновь попытаюсь отказаться от лечения. Я думаю об этом, когда заправляю постель, делаю зарядку, тщательно заплетаюсь и одеваю новую пижаму. Ем уже привычный завтрак и принимаю лекарства. Мне очень страшно, вдруг не получится. Убирая за собой стол, мелькает мысль, что дожить до девяти лет в моем положении и в таком мире весьма неплохо. Лицо искажает оскал улыбки. Приходится хлопать себя по щекам и тереть их — рано, нужно все сделать, а потом уже быть собой. Они приходят в назначенное время. Куратор, он лично, не теневой клон, не кто-то под иллюзией — это я чувствую, научилась различать. А вот мальчик — подделка, это медсестра, что за мной присматривает в хенге. Последнее дает мне сил и уверенности — настоящий Киноэ не увидит то, что здесь случится. Настоящим детям такое видеть нельзя. — Здравствуй Аска-тян, как себя чувствуешь? Здешнее имя меня раздражает. Назвали в честь моего «спасителя» куратора Хажимы Аски. — Хорошо Хажима-сан, а кто это с вами? Это Киноэ? Да? Мило улыбаюсь и машу ручкой «братику». — Да. Думаю, тебе будет приятно пообщаться с братом перед операцией. О, так значит все уже решено. Ну хорошо, тогда я тоже, без прелюдий, перейду к делу. — Хажима-сан, а можно я сделаю подарок братику? Псевдо-брат удивленно на меня смотрит, а после переводит взгляд на куратора — видимо, понимает, насколько такое мое поведение отличается от обычного. — Конечно! Ты сделала новую фигурку для него? — Да, я очень старалась, можете посмотреть…. Особенно мне удались ее глаза. Несу фигурку змеи к выходу из бокса, где кладу ее в специальный ящик. — Правда? Будет интересно посмотреть. Мужчина берет фигурку, и подносит ее к глазам, чтобы рассмотреть. Для меня это не обязательно, но увеличивает шанс успеха. Фигурка змеи распрямляется, выстреливая собой в глаз куратору. Тот ничего не понял — видимо, в шоке. Псевдо-Киноэ тоже — только смотрит на куратора в непонимании. Чувствую, что фигурка пронзила глазное яблоко, но не смогла пробить череп. Жаль. Значит план Б. Хвост змеи обвивается вокруг шеи старика и начинает душить его. До обоих, наконец, дошло что происходит. От испуга, с медсестры слетело хенге. Сначала она пыталась помочь снять змею с шеи Хажимы, но лишь запачкала и обожгла об нее руки. Когда у куратора пошли предсмертные судороги, девушка побежала за помощью. А я просто смотрела на это с пустым выражением лица. Труп в агонии забавно подергивался, но это было лишь усталой констатацией факта того, что вот тут можно залиться безумным смехом, для завершения образа сумасшедшего чудовища. Мысли текли лишь в печальном направлении того, что Орочимару и его соратники останутся безнаказанными. И все, что мне оставалось – думать об одном. А можно ли было этого избежать?