На самом деле, все гораздо проще, чем кажется на первый взгляд. Нет, правда. Вся моя жизнь кажется сложным, настолько запутанным клубком взаимоотношений, связей и событий, что распутать его представляется делом невозможным. Просто из определения. Но мне кажется, что все там довольно просто.
Мать умерла при родах. Тяжелое течение беременности, двойня, узкие бедра, от рождения шаткий иммунитет – всё внесло свою лепту в подобный исход. Врачи её предупреждали, но она поступила так, как считала нужным. Упрямая и пылкая. Такой была Юлия Плисецкая. Золотистые локоны и яркая улыбка, разгоняющая тучи одним своим появлением на мягких губах.
Я никогда не видел свою мать, но большая часть меня - это наследство, полученное от нее. Упрямый и вспыльчивый характер, мягкие черты лица, линия губ и носа, почти белая кожа, неподдающаяся загару и попросту краснеющая на солнце. От отца у меня, разве что, цвет глаз, но и тот гораздо светлее, ярче. Мила как-то шутила, что раньше, во времена инквизиции, детей с такими глазами сжигали сразу после рождения. Мол, являлись они вместилищем злой силы.
«Не потому ли ты такой злобный, а, Юрочка?» - сказала она тогда и рассмеялась.
Злобный. Ну да. По-другому и быть не могло. Я ненавижу шум, создаваемый людьми на пустом месте. Это, пожалуй, тоже досталось мне от отца. Он привык к четким действиям, совершаемым только по делу, без лишней суеты и шума. Должность директора крупной сети актерских агентств обязывает. Шум, создаваемый фигуристами в абсолютной тишине огромного помещения с прекрасной акустикой, раздражает, а вкупе со вспыльчивостью и подростковыми гормонами даёт вполне предсказуемый результат. Нет, было время, когда я, наивный ребенок, честное слово, пытался решить проблему спокойными разговорами. Задолго до дебюта во взрослой лиге. Не вышло. Мне покивали. Ага-ага,поняли, приняли. Уже через минуту в ушах звенело от гвалта множества звонких голосов, царящего на катке. Мое терпение кончилось на пятой попытке, после слов какого-то мальчишке, который поинтересовался, чего это я, собственно возникаю. Если нравится молчать, так сиди в своем углу и молчи. Логично конечно. В тот день меня, с чернющими синяками, разбитыми костяшками и кровью, никак не прекращающей течь из разбитой губы, отчитали и почти выперли из юниоров. Почти – потому что я уже принес им к тому времени два золота. Но при повторении подобного инцидента, иных вариантов у них бы не осталось. Пришлось действовать иначе.
В тот раз, я тоже неслабо навалял тому парню и двум его дружкам. Остальные решили не вмешиваться. Какой-никакой, но авторитет появился. «Феечка» показала зубки. Раз драться нельзя, будем давить голосом, теми крохами мнимого авторитета и актерской игрой, изображая пресловутую «Грозу района». Сюжет великолепен. Прост до презрительного фырканья опытного сценариста и действенен, как убойная ракета. Создать образ легко, когда по венам течет кровь многих поколений актеров, а отец изо дня в день вынуждает обучаться игре, пророча продолжение традиций рода матери, невзирая на мое мнение.
Вот мы и добрались до истоков раскола.
Моя мать была известной актрисой и даже певицей. Как и многие в ее семье. Такова была традиция, уходящая глубоко в прошлое. Противостоять ей, Юлия не смогла. Однако для своих детей хотела свободы выбора. Отец считал иначе. Он заранее просчитал наше с сестрой будущее. Эльза была вовсе не против подобной судьбы для себя. Она до сих пор часами может крутиться возле зеркала изображая из себя что-то, то надувая губы, то приподнимая рукой волосы или принимая разные позы. Я же видел себя только в фигурном катании.
Никогда не понимал, что отцу не понравилось. Может, узкий круг фанатов этого спорта, может, более низкие и нестабильные доходы профессиональных фигуристов, может еще что-то. Но суть именно в этом. Он был против занятия, ставшего моей страстью в чертовы четыре года. Спас ситуацию дедушка. Он подобно матери, не разделял взглядов отца на тотальный контроль жизни внуков.
В то время дедушка стал для меня гораздо ближе отца или сестры. Эльза, честно говоря, вообще странно робела и лишнее слово в его присутствии сказать боялась. Да, дедушка был строг, но не заметить ту нежность, что плескалась в выцветших от старости глазах, казалось мне невозможным. Но она не замечала.
Отец дарящий ей дорогие игрушки, которыми можно похвастаться перед подругами, был в ее глазах куда лучше строгого деда, дома у которого жил злобный, по ее мнению, кот, и пекущего потрясающие пирожки. Она вообще во многом отличалась от меня. Двойняшки - они не однояйцевые близнецы. Часто отличий гораздо больше, чем сходств. У нас же с ней один рост, лицо и длина волос. Однако… Глаза – голубые, как у матери. Волосы ярче. Если у меня они цвета светлого пшена, то у нее - золото, иногда отблескивающие медью. Подобные огрехи всегда были пресекаемы ею на корню. Кожа… чуть-чуть темнее моей, но загар на Эли ложился идеально. Так, как нужно. Характер тоже. Эгоистична, уверена в себе, спокойнее меня несомненно, но закатить скандал – плевое дело. И да. Главное - она обожает шумные компании, чьим центром, в большинстве случаев, является. Тихое и старомодное общество деда – явно не для неё.
Я же был счастлив. У дедушки жил больше, чем дома. Ходил с ним на тренировки, учился готовить, приносил отличные оценки и грамоты, в попытках порадовать и заслужить еще одну похвалу, срывающуюся с сухих старых губ, и обожал наглую пушистую морду, урчащую как десять тракторов. Отцу это не нравилось, но пойти против собственного родителя ему не позволяло воспитание и личные убеждения.
Но разве может счастье длиться вечно?..
Нам с Эльзой двенадцать, почти тринадцать. Я выиграл свое первое золото на чемпионате мира среди юниоров. Когда нас привезли обратно на родной стадион, мне показалось странным, что дедушка не пришел меня встретить. Но мало ли. Дел много, вот и решил, что так как я уже взрослый, то в состоянии самостоятельно добраться до дома.
Вопроса куда идти, к отцу или деду, как-то не возникло. Сел на привычную маршрутку и отправился в район старых пятиэтажек, потирая в кармане теплой курточки золотую медаль большим пальцем.
Дворик перед домом встретил привычным смехом детей и перешептыванием бабушек на лавочках. Я чуть ли не подпрыгивал от нетерпения встречи с дедушкой. При виде меня они все как-то затихли. А заметив, что я соскальзываю в закрывающуюся дверь подъезда, взволнованно заохали. Но я не обратил на это внимание. Меня поглотило предвкушение возвращения домой, после двухнедельного отсутствия. Со скоростью звука пронесся по ступенькам на третий этаж, не став дожидаться дряхленький лифт, передвигающийся со скоростью полумертвой улитки. Нажимаю звоночек, разок подпрыгнув и жду, спрятав медаль за спиной. То, что в двенадцать лет так делать не солидно, мне было глубоко плевать. Хотелось лишь увидеть искры в глазах самого близкого на свете человека.
Скрежетнул замок и я, еле сдерживая себя, был готов броситься на встречу… однако дверь открыл незнакомый мужчина в мягких тапочках и легкой щетиной на щеках. Сердце ухнуло и резко замерло в непонимании, но настойчивом ощущении чего-то очень нехорошего. Я молчал. Просто не мог выдавить из себя ни слова. Мужчина решил все за меня.
- Если ты к бывшему жильцу, то мои соболезнования, - он криво улыбнулся. Сейчас мне кажется, что ему было крайне неловко произносить следующие свои слова. – Он умер недели полторы назад. Сердечный приступ, вроде. Или еще что-то старческое. Так что…
Он сказал что-то еще и закрыл дверь. А я стоял и не мог вспомнить как дышать.
«…
он умер…»
Дверь перед глазами как-то поплыла.
«…
сердечный приступ…»
Колени опалило острой болью, а до ушей сквозь тихий писк, заполнивший сознание, донесся звонкий удар металла о бетон пола.
«…
полторы недели…»
В голове, как в телевизоре, разрезаемом прорехами, сопровождаемые тоненьким писком проносились кадры счастья, покрываемые толстым слоем чего-то, что не позволит им исчезнуть никогда.
Я не знаю сколько времени беззвучно сидел перед родной дверью, с разбитыми коленями и текущими по щекам слезами. Помню только, как пришел отец и увидев с лестницы идеально прямую спину, даже замер на секунду. Слезы уже высохли, неприятно стянув кожу. Я просто сидел, не мигая сверля обивку двери взглядом. Он забрал меня домой. И медаль, что продолжала валяться рядом - тоже.
На реабилитацию мне дали остаток дня. А на следующий, поставили ультиматум. Или я делаю так, как он того хочет, или… что или я не дослушал. Поставил свое условие. Дедушка всегда учил быть сильным. Сидя на ледяном бетоне, с выпрямленной спиной, во мне что-то не ломалось, а только твердело, заменяя непримиримой решимостью боль. Так что я был готов стоять до конца. Отец увещевал, кричал, угрожал. Но всё разбивалось об упрямое выражение моих зеленых глаз. В итоге сошлись.
Меня не выкидывают в детдом, в некоторый вред репутации семьи, и даже позволяют заниматься фигуркой при условии, что пока я живу здесь, то буду придерживаться правил отца и… работать дублером сестры. Бросать всё, чем занимался до этого, я был не намерен, так что о полном курсе становления профессиональным актером можно было забыть. А все, что требовалось от меня на роли дублёра, так это подменять Эльзу на выполнении сцен, требующих особой гибкости, ловкости илиумения танцевать. Сестра умела многое, но природа обделила ее подобными умениями. Она, как иногда говорят, была «бревном». То, что требовало от меня часы, отнимало у не недели, а иногда и месяцы. Именно поэтому сошлись. Именно тогда я впервые примерил на себе женскую роль.
Это стало моей отправной точкой. Готовность прогнуться, чтоб добиться своего. Любой ценой получить нужный результат. В этом мы с сестрой несомненно похожи…
***
Мне едва исполнилось восемнадцать. Стою напротив зеркала в собственной квартире. Повсюду нераспакованные коробки и горы вещей, разбросанных повсюду и готовящихся занять свои места на пустых пока полках. Я ушел и вернуться, отнюдь, не обещал. Дверью, правда, не хлопал. Зачем? Просто поставил в известность. Я совершеннолетний, так что... Все. Без вариантов. Жилье - есть, учеба - есть, работа... Гм... Допустим тоже. Угрожать бесполезно. Точек давления не осталось. Так и расстались. Сощуренный взгляд Эльзы в спину напряг немного. Ну, ничего. Отобьемся.
Так вот. Стою, смотрю на свое отражение.
Чувствую себя убожеством. В зеркале отражается девчонка малолетка с длинными светлыми волосами. Убрать их и она превращается в тощую глисту. А нет... Глиста, даже тощая, помощнее выглядеть будет, честное слово. Талия тоньше, чем почти у любой девчонки. Сдохнуть можно. Со смеху. Ага. Волосы цветом напоминают лежалое сено. Даже пресловутое "цвета льна" не применишь. Не тянут они как-то. Ноги... Смотреть туда желания не возникает. Никакого. Что я там не видел? Ссадина на мозоли, мозоль на ссадине что ли? Да нет, видел. Каждый день, когда я с шипением стягиваю прилипшие к сукровице носки и срываю поджившие болячки, эта великолепная картина предстаёт перед глазами. Так что про них промолчим... Вечные синяки по всему телу. Локти, колени, иногда ребра, спина. Падать нас, конечно, учили в первую очередь, но спасает это не всегда. Не от резкой встречи с бортиком - точно. Трюки, что я на съемочной площадке вместо Эли крутил, опять же. Как оказалось по итогу выполнения достигнутого с отцом соглашения, я там и вместо каскадера, и танцора, и трюкача, и еще кучи разных подушечек, которые обычно бьют, и бьют больно. Слава Барановской, если бы не её фирменная растяжка... Даже не знаю... Искусанные губы, еле заметные веснушки на носу... И глаза... Большие, зеленые. Слегка потускневшие за последние полгода.
Анализ... Вывод.
Баба с членом. Подойдешь на улице к тоненькой девушке со светлыми волосами, с мыслью о том, что да, ничего такая. Познакомишься, пообщаешься, на приватную беседу пригласишь... И тут на нахуй! Сюрпрайз ёпта!
Внутренний голос бессовестно ржал. Я думал о том, что прогрессирующее раздвоение личности, в моем случае, это далеко не самое страшное. Ведь... Был еще Бек...
***
Это началось примерно через полгода после того, как мы стали друзьями. Может и раньше, конечно, но именно тогда я впервые осознанно поймал себя на том, что откровенно пялюсь на крепкую фигуру казаха. Вслушивась в тихий, слегка рокочущий голос. Ловлю каждый жест, каждый взгляд, каждое касание... Следующие полгода прошли нервно. Я не понимал, что со мною происходит. На губы наползала яркая улыбка при виде одного только уведомления о сообщении от Отабека, даже если секунду назад я самозабвенно орал на какого-нибудь придурка, пытавшегося прыгнуть выше головы наспор. Глупо. Невероятно глупо.
Он подружески обнимал меня при встрече, после месяцев одних лишь переписок и разговоров по скайпу, а у меня сердце замирает и срывается в дикий скачь, угрожая довести до обморока неподготовленый к подобным вывертам организм. Он спокоен и сдержан, а я будто свечусь словно ребенок, которому подарили мечту. Эмоции били через край. С другими было иначе. Я рычал, игнорировал, грубил, запугивал и срывался. Рядом с ним... Вёл себя словно ласковый кот рядом с любимым хозяином... Улыбался, рассказывал, смеялся и ни разу не поднял голос в его присутствии. Ни на кого. Без сомнений - глупо.
Я попал. И попал крупно. Отабек - натурал. Тот самый, который еще натуральный. Это во-первых. Во-вторых, он мой друг. Бек мне верит, а я сижу и слюни пускаю, залипая на его движущихся губах. В-третьих... А первых двух недостаточно? Работа, женские шмотки... И... Он познакомился с моей сестрой. Собственноручно их познакомил. Потому что
он
попросил. Примерно тогда же, когда Джефф принял меня на работу. Я не видел ее внимательного взгляда, наблюдающего за моими реакциями в присутствии казаха. А надо было...
Хотя бы потому, что она сразу увидела истину. Я люблю его. Люблю, несмотря на всю безнадежность собственного положения. Он - моя слабость. Тот, кто сломает, вывернет наизнанку. И она найдет возможность использовать полученное знание...
